CC BY
80Проблемные зоны гражданской активности в современной России
Аносов Сергей Сергеевич
кандидат философских наук, преподаватель кафедры истории и философии Иркутского национально-исследовательского технического университета, ssanosov@mail.ru
В статье проводится теоретический анализ формирования проблемных зон гражданской активности в современной России, выделяются основные точки исследования гражданского общества, ключевые проблемы и их динамика за последние несколько лет. В качестве подтверждения рассуждений автора, приводятся результаты исследований ВЦИОМ, ФОМ, Левада-центр, ИС РАН о развитии институтов гражданского общества в Российской Федерации. Ключевые слова: гражданское общество, гражданская активность, современная Россия, институты гражданской активности
Гражданское общество исследуется с различных аналитических позиций, включая структурно-функциональную, институциональную, социокультурную и пр. Впрочем, чаще всего современные исследования, так или иначе, объединяют в себе различные парадигмы. Например, социокультурный подход, позволяющий рассматривать феномен гражданского общества в контексте, учитывающем базовые историко-культурные и этнокультурные основания данного явления, фактически описывает его с использованием категориального аппарата институциональной теории, и, разумеется, с референцией к функционалу, которым обладает гражданский сектор. Уже достаточно признанным в мировой науке является тезис о том, что социальные институты несут на себе черты исторической преемственности, являются чем-то «само-собой-разумеющимся» для данного общества или выступают в известной степени чужеродным элементом, который приживается на местной почве с известными трудностями. Самые известные концептуализации этого видения были оформлены в теории «эффекта колеи» (path dependence theory) [19; 33] и теории «культурной зависимости» (culture matters) [5]. Гражданские институции точно таким же образом обусловлены предшествующим историко-культурным опытом сообщества, особенностями взаимного восприятия, и практикой взаимодействия общества и власти.
Гражданское общество рассматривается в качестве институционального и социокультурного феномена целым рядом исследователей [см., напр.: 3,4,6,8,12,16,18], однако, нас интересуют его аспекты, связанные, прежде всего, с объектом нашего исследования - социальной консолидацией.
Учитывая трехчастную структуру исследуемых нами факторов консолидации и деятельностный характер конъюнкции, нашей начальной посылкой, напомним, является та, что со стороны государства социальная солидарность реализуется в форме социальной политики, структурирующейся определенными событиями-состояниями и действиями, их наполняющими; со стороны бизнеса - в форме социальной ответственности; со стороны общества - в виде гражданской активности. Причем, в случае граждан, их деятельность в направлении социальной конъюнкции является исключительно добровольной, никто не может принудить человека к гражданской активности - потому что нельзя принудить к неравнодушию - и она носит здесь исключительно спонтанный, в смысле - совершенно свободный характер.
Саму по себе роль гражданского общества в современном социуме трудно переоценить. Гражданские институции опосредуют взаимоотношения индивида и власти, общества и государства, с одной стороны, формируя известный «буфер безопасности», а с другой - интерфейс взаимодействия, тот коммуникационный канал, который создает возможности обратной связи и позволяет как гражданам, так и государству быть услышанными друг другом, при наличии, естественно, проявленной воли и готовности к такой коммуникации. Как известно, всякий институт является естественным по своей природе, поскольку возникает для того, чтобы удовлетворить определенную потребность, однажды в обществе сформировавшуюся. В полной мере относится это и к институту гражданского общества, само появление которого связано с длительной исторической эволюцией, в ходе которой сложились соответствующие условия, способствовавшие его оформлению.
Естественно, что всякая идеальная модель должна выдерживать поверку реальностью. Относится это и к граж-
данскому обществу, которое в российских условиях приобретает достаточно своеобразные черты. Формирование институций гражданского общества в отечественном социуме часто встречает препятствия, связанные как с небольшой ценностью собственно гражданского активизма, так и с предпочтением социальной стабильности, которая граничит с социальной пассивностью [4]. При этих условиях гражданский активизм проявляется наиболее зримо, прежде всего, в ситуациях каких-то кризисов, связанных с прямыми угрозами жизни и здоровью, а также материальному обеспечению.
Формирование в России гражданского общества (в западном смысле) и сегодня остается еще не реализованной целью. И думается, что главной проблемой в этом вопросе является отсутствие ясных ориентиров, полное отсутствие и у власти, и у общества понимания того, каким это гражданское общество должно быть [3]. Одновременно, на наш взгляд, необходимо избегать чрезмерного противопоставления государства и гражданского общества.
Два субъекта общественных отношений должны находиться в постоянном динамическом балансе, который не допускает чрезмерного усиления одного за счет другого. Более того, гражданское общество в определенном смысле способно контролировать государство и его органы, через определенные механизмы управлять конкретными, ранее заданными процессами. Такими механизмами в определенном смысле могут быть политические партии, профессиональные союзы, некоммерческие неправительственные организации, национально-культурные и религиозные объединения, ассоциации и структуры общественного самоуправления и т. д. Государство обеспечивает необходимые условия развития гражданского общества и его институтов, детерминируя успешную деятельность его структур, обеспечивая соблюдение прав и свобод граждан [22].
Предельная цель социальной гармонии - это воспроизводство общества, ключевым условием которого выступает именно социальная консолидация. И последняя занимает серьезное место в исследованиях феномена гражданского общества. В частности, С.А. Басов в свое время предложил в качестве оптимальной такую «формулу» гражданского общества, которая включала бы «в качестве "ядра" отношения сотрудничества, над которыми надстраивается гражданское партнерство. Эта социальная конструкция заключается в "оболочку" ценностей и права» [6, с. 74]. Г.Б. Кошарная и Л.Т. Толубаева прямо поместили проблематику консолидации в контекст прикладного исследования гражданского общества и на основании анализа полученных данных сделали попытку выявить отношение россиян к таким «ценностям гражданского общества, как российское гражданство, соблюдение российских законов, консолидация общества, а также их мнение по поводу уровня консолидации современного российского общества» [15, с. 154].
Заметим, что по поводу структуры данного исследования сразу же возникают вопросы. Является ли гражданство и соблюдение законов «ценностями гражданского общества»? Не есть ли это государственные институции? Через соблюдение законов можно замерить правопослушность граждан. Через отношение к гражданству - лояльность к государственной власти (что очень близко к той же правопослушно-сти). Значимы ли эти факторы для социальной консолидации? Это не вызывает никаких сомнений. Однако имеют ли они отношение к гражданскому обществу? На наш взгляд, очень опосредованное.
Как бы то ни было, исследователи утверждают, что влияние гражданского общества на уровень консолидации «различных социальных слоев и групп необходимо рассматривать через механизмы, расширяющие пространство свободы для гражданских инициатив. Среди них такие как: новые экономиче-
ские отношения, плюрализм форм собственности; появление различных общественных объединений; создание предпосылок для творческой самореализации личности; формирование системы местного самоуправления; развитие независимых средств массовой коммуникации; формирование юридической базы для гарантий свободы политических взглядов и др. Более того, для эффективного влияния механизмов гражданского общества на консолидацию его населения необходима относительная независимость от органов государственной власти различных общественных организаций, выполняющих посредническую роль между обществом и государством, но и сами общественные организации не должны подменять собой государственные органы. Последнее замечание выглядит, на наш взгляд, особо туманным, поскольку остается совершенно непонятным, каким образом общественные организации могут подменить собой госорганы [23].
Исследователи не поясняют этого, но подробно излагают свое видение конкретных механизмов воздействия гражданского общества на социальную консолидацию, среди которых важнейшими, по их мнению, являются: проявление демократических процессов в распределении власти, контроль за ее исполнением, участие рядовых граждан в политической жизни страны, наличие политической свободы человека, осуществление его права влиять на государственное управление. Авторы справедливо оговариваются, что такого рода цели можно осуществить только при условии, что данное общество уже является демократически устроенным, и его граждане принимают активное участие в его жизни, обеспечивая легитимность власти не пассивным ее принятием, а осознанным и выраженным отношением ко всем процессам общественной жизни. Впрочем, исследователи предостерегают и от опасности охлократии. Вместе с тем демократизация
общества невозможна без формирования сильной государственной власти, способной противостоять произволу толпы. Иными словами, в демократичном обществе должны быть представлены как сильная государственная власть, так и активное влияние граждан на нее через устойчивую систему демократических институтов, реализующих выборность высших органов власти, их ответственность и отчетность перед избирателями, сменяемость состава выборных государственных органов по истечении срока их полномочий [5].
Таким образом, в качестве наиболее существенного фактора определяется гражданская активность, возможность для граждан влиять на власть - то, что в зарубежной литературе называется «гражданская вовлеченность» (civic engagement) и «демократия участия» (participatory democracy). В сфере же экономических отношений эта возможность влияния присутствует в виде феномена кодетерминации.
Относительно цитируемого исследования, скажем, что, на наш взгляд, в принципе, разумные и обоснованные методологические предпосылки (о важности гражданского активизма, правовой защиты граждан, взаимной ответственности власти и общества и пр.), к сожалению, не привели в данном случае к таким же эмпирическим результатам. Задававшиеся в ходе исследования вопросы отличаются либо крайней размытостью формулировок («На Ваш взгляд, чем характеризуется современное российское общество?»), либо крайней прямолинейностью («Как Вы относитесь к закону?»). Не дает прямой возможности судить о степени консолидации общества и вопрос исследователей «Что лично для Вас означает быть гражданином России?». Из невнятных вопросов не могут следовать внятные выводы, что в итоге и подтвердилось: «Можно предположить, что в этих ответах проявилось то, что не все формы взаимодействия между гражданами и государством действуют в полной мере, оставляя ощущение разобщенности в
российском обществе, и выступают определенным противодействием консолидации общества» [15]. В общем, данное исследование являет, на наш взгляд, пример того, как теоретические положения и эмпирические результаты живут в рамках одного исследовательского проекта (поддержанного, кстати, грантом РГНФ) отдельной жизнью.
О.Б. Молодов исследует социальную консолидацию уже в прямой связи с общественной активностью, придавая ей, в отличие от Г.Б. Кошарной, приоритетное значение. Ученый подчеркивает, что для России проблема консолидации общества особенно актуальна, поскольку наша страна являет пример «многонационального и поликонфессионального государства, где социальные трансформации привели к возникновению множества социальных неравенств. В условиях новой реальности наряду с факторами, способствующими объединению интересов различных социальных слоев и групп, существуют и предпосылки для дальнейшего разобщения населения, в том числе на региональном уровне. Среди них важное место занимает низкая общественная (гражданская) активность и идентичность жителей региона» [18, с. 82].
Сразу заметим, что многонацио-нальность и поликонфессиональность весьма слабо связаны с социальным неравенством, в то время как связь последнего с общественной активностью - более очевидна. Зато многонацио-нальность и разнообразие конфессий хорошо связано с вопросами идентичности, но тогда, в чем проблема? Если идентичность «низка», многонацио-нальность и поликонфессиональность не должны представлять проблему для социальной консолидации, каковой, очевидно, является именно «множество социальных неравенств», зачем-то спутанные с национальной, религиозной и идентификационной проблематикой.
О.Б. Молодов придает идентичности очень большое значение. На его взгляд, «...многонациональный и поликонфессиональный состав населения России,
увеличивающийся поток мигрантов, смена поколений и значительный разрыв между богатыми и бедными делают процесс формирования идентичности чрезвычайно сложным. Даже в «русском» и относительно стабильном регионе, каким является Вологодская область, формирование общегражданской идентичности не завершилось, сплочение населения ощущается только на уровне местного сообщества, а традиционная религия не обладает значительным консолидационным потенциалом. Сложные социально-экономические условия современной России не позволяют сформировать массовый средний класс, который должен стать основой стабильности и гражданского общества. Важным условием формирования гражданской активности должна стать поддержка социально ответственных граждан, которые бы чувствовали свою сопричастность ко всему, что происходит вокруг них, начиная с собственного двора и заканчивая страной в целом [18].
Существуют наиболее оптимальные типологии социального поведения, которые ведут именно к повышению уровня консолидации, а потому должны быть спроектированы и всячески поддерживаемы. Социально желаемые типы поведения нужно проектировать и внедрять, прежде всего - в молодежной среде, только тогда они станут повседневностью российского общества. Возможно, что в процессе постепенного вовлечения населения в активную социально-политическую деятельность у каждого гражданина появится стремление обладать высоким уровнем правосознания, консолидировать свои усилия для общественного участия. На данном этапе необходима целенаправленная работа по воспитанию гражданской активности и инициативности самих граждан, вовлечению их в реализацию социальных проектов с целью защиты интересов личности и общества.
Таким образом, автор в качестве едва ли не основной причины слабой социальной консолидации российского
общества называет отсутствие общегражданской идентичности, что обусловлено, по его мнению, такими факторами как: 1) многонациональность/по-ликонфессиональность, 2) мигранты, 3) смена поколений и 4) имущественное неравенство. Заметим, что первые три фактора включают процессы и явления, на которые или невозможно воздействовать вообще (многонациональ-ность/ поликонфессиональность, смена поколений), или воздействовать очень сложно (миграция). Фактор же экономического неравенства относится к более регулируемым социальным состояниям. Впрочем, выход из сложившегося положения вещей О.Б. Молодов усматривает в действиях, мало связанных с любым из указанных факторов, а именно - в «формировании гражданской активности» и «поддержке социально ответственных граждан». В общем, получается довольно странная логическая схема: консолидация российского общества является неудовлетворительной по причине неразвитой общегражданской идентичности, что обусловлено многонациональностью/поли-конфессиональностью, притоком мигрантов, сменой поколений и значительным разрывом в доходах населения, но может быть преодолено за счет поощрения гражданской активности и социальной ответственности. Как гражданская активность может повлиять на смену поколений, поликонфессиональность, разрыв между богатыми и бедными или даже общую надэтническую идентичность, автор не уточняет.
Характерно, что ни Г.Б. Кошарная, проводившая исследование в Пензенской и Ульяновской областях, ни О.Б. Молодов, опирающийся на данные исследования, проведенного в Вологодской области, делают акцент на региональном измерении проблем социальной консолидации, но совершенно не упоминают опыт другого, достаточно близкого к указанным областям региона - Белгородчины, где программа социальной консолидации регионального сообщества осуществляется уже на
протяжении нескольких лет, с 2011 года1.
Результаты проведенного О.Б. Мо-лодовым исследования, показывают, что препятствиями во взаимодействии власти и общества являются все те же несформировавшаяся идентичность жителей области и невысокая гражданская активность. Однако в этом случае список оказался расширен за счет низкого уровня «институционального доверия к институтам» и неблаговидной роли средств массовой информации. «Пассивность граждан приводит к ситуации, когда институты и механизмы общественного контроля создаются по инициативе органов государственной власти федерального и регионального уровней. Не способствует воспитанию инициативных граждан и деятельность СМИ, отдающих приоритет официальной информации и развлекательному контенту.
Заметим, что средства массовой информации, коль скоро они не являются идеологическими рупорами тех или иных политических структур, вряд ли должны нести воспитательную нагрузку, для этого существуют другие социальные институты. Вместе с тем, замечание о низком доверии макросоциальным структурам совершенно справедливо.
Не все исследователи полагают, что роль федеральной и региональной власти в развитии гражданского общества обусловлена, во-первых, «пассивностью» граждан, а, во-вторых, ограничивается производством своего рода «суррогатов» гражданских институций. Так, по мнению Ю.А. Александровой, «.именно политической властью, реализующей политику сохранения достигнутого баланса и расстановки сил, активно развивается в пространстве дискурса идея консолидации общественных и политических сил, усиления роли и значения демократических процедур. Данные вопросы не только не-
однократно озвучиваются в ходе различного рода встреч и совещаний, но и неизменно включаются в содержание посланий Президента РФ Федеральному Собранию РФ в качестве приоритетных» [1, с. 13].
Впрочем, стремясь, по всей видимости, остаться в пределах научной объективности, автор замечает: «.российской политической практике взаимодействия власти и общества в равной степени присущи как консолидационные, так и дезинтеграционные процессы. Многофакторность, полисубъектность, синкретичность современных отношений делают невозможным признание одних и непризнание других явлений. Определение характера взаимоотношений общественных и политических сил как абсолютно конгруэнтных, равно как и абсолютно несообразных друг другу представляется вряд ли правомерным. В практике сегодня существуют примеры, свидетельствующие и об учете общественного мнения в процессе выработки политических решений, и о его фактическом подчинении интересам государства» [1, с. 15].
По нашему мнению, автор заняла чрезвычайно гибкую позицию: есть и консолидация, и дезинтеграция, есть и совпадение политической повестки государства и общества, есть и рассогласование, есть и авторитаризм, есть и признание субъектности и значительной роли гражданского общества. На наш взгляд, что-то все-таки должно доминировать. Однако Ю.А. Александрова тонко обходит вопрос доминанты, резюмируя, что правы и критики, и апологеты сложившихся общественно-политических реалий - «в том, что описывают преимущественно одну из сторон сложного процесса формирования общественно-политических отношений, отличающегося сочетанием разнонаправленных и порой противоположных друг другу процессов» [1, с. 16].
1 По инициативе губернатора Е.С. Савченко в 2011 г. была принята областная Стратегия «Формирование регионального солидарного
общества на 2011-2025 гг.». Утв. Постановлением Правительства Белгор. обл. от 24.11.2011 г. № 435-пп.
О.А. Кармадонов и Г.Д. Ковригина, рассматривая ресурсы социокультурной консолидации российского общества, уделяют значительное внимание роли гражданских инициатив в этом процессе. Исследователи приходят к выводу, что «...в сегодняшнем российском обществе востребована гражданская мобилизация, предполагающая активные партнерские отношения с государством, сопряженная с социальной ответственностью, подкрепленная непреходящей идеей социальной справедливости, ориентированная на консолидацию сообществ и социальное воспроизводство общества в целом» [13, с. 104]. Авторы, обращая внимание на ряд сомнительных и деструктивных явлений в сфере низовых инициатив (таких, как националистически или «внешнеполитически» ориентированные общественные организации и пр.), тем не менее, доказывают многочисленность примеров созидательной гражданской активности в современном российском обществе. К таковым они причисляют «.все общественные инициативы, ориентированные на защиту гражданских прав личности и сообществ и на формирование здоровых общественных отношений, соответствующих общепринятым нормам нравственности, морали и уважения других. К такого рода активизму относятся гражданские инициативы по пропаганде здорового образа жизни, сохранению культурного наследия и здоровой этнической самобытности, отстаиванию традиционных семейных ценностей, защите подрастающих поколений от деструктивных информационных воздействий, защите конструктивных норм общественных отношений» [13, с. 117]. Таким образом, исследователи, очевидно, отдают первенство именно конъюнктивным процессам, благодаря которым, возможно, отечественное общество все еще существует как целостное.
А.С. Петрова также вносит определенный вклад в исследование взаимоотношений российского общества и государства с точки зрения его результатов. Прежде всего, ученый настаивает
на необходимости «формирования такого типа политической культуры российского общества, который бы соответствовал политическому режиму современной России», и акцентирует внимание «на проблеме формирования гражданской культуры особого российского типа, которая бы соответствовала демократическому политическому режиму и сохранению сильной государственной власти», поскольку «государство реализует исторически сложившуюся функцию основного инициатора преобразований в России, данный политический институт также выступает главным субъектом формирования гражданской культуры особого российского типа» [21, с. 216].
Фактически, мы имеем здесь пример обоснования исключительной роли российского государства в формировании институтов гражданского общества с опорой на некие «исторически сложившиеся функции», указывает Р. В. Иванов [9,10]. По сути, это легитимация сформировавшегося в России политического режима с еще одной стороны -гражданского общества. Разумеется, последнее не должно находиться с государством в исключительно антагонистических отношениях, но и выводить последнее преимущественно из государственной инициативы также, на наш взгляд, по меньшей мере некорректно. В силу этого, выглядит вполне логичным, что автор использует для аргументации своей позиции доводы, относящиеся, скорее, к мифопоэтическому, нежели научному мышлению.
«Традиция сильной власти, - говорит А.С. Петрова, - издавна присуща российскому государству. Отмеченные многими исследователями традиционные характеристики российской политической культуры, такие как коллективизм, патернализм, этатизм, сформировавшиеся в результате развития российской государственности, прочно укоренились в общественном сознании населения и по сей день являются преобладающими социально-политическими установками россиян» [21, с. 217].
Это явная мифологизация. Коллективизм русского/российского народа современной России здесь, мягко говоря, сильно преувеличен. Впрочем, А.С. Петрова описывает гражданскую культуру нашего общества, будь она реальной, или проективной, в исключительно превосходных категориях, которые уже в силу своей пафосности, значительно теряют в своей научной убедительности: «Важнейшими характеристиками гражданской культуры особого российского типа являются взаимная ответственность власти и населения, наличие личной ответственности каждого гражданина за свой выбор и свое поведение, социальное доверие в обществе, осознание гражданами своей гражданской идентичности, патриотизм, высокий уровень правовой просвещенности граждан, осведомленность граждан о возможных способах своего политического участия, защиты своих интересов; стремление граждан к самоорганизации, эффективное взаимодействие и сотрудничество власти и общества, отлаженные механизмы обратной связи. Для ответа на вопрос о субъектах формирования гражданской культуры особого российского типа необходимо отметить тот факт, что создание гражданского общества "сверху" является исключительной особенностью России и связано с историческим развитием страны» [21, с. 218-219].
Заметим еще раз, что остается непонятным - реальные ли это характеристики, или автор описывает желательное, с ее точки зрения, состояние гражданской культуры российского общества? Если первое - то данное описание, на наш взгляд, имеет мало общего с реальностью. Если второе - то стремление наделить политические элиты ответственностью похвально, но с трудом реализуемо, как раз в силу «исторических традиций», среди которых такая ответственность, на наш взгляд, наблюдалась крайне редко. Не может не вызывать вопросов и столь откровенное стремление легитимизировать источник гражданского общества в России
«сверху». Это имеет место, но является ли это состояние не только желательным, а, прямо говоря, нормальным?
По общему мнению исследователей, гражданский активизм, безусловно, является одним из факторов, способствующих консолидации общества, и его дефицит вовсе не является исключительно российской проблемой. Граждане участвуют в общественных делах реже, менее квалифицированно, с меньшим энтузиазмом, в меньшем количестве мест и менее стабильно, чем требуется для здорового и динамичного демократического строя. Американцы могут и должны гордиться историческими достижениями своей конституционной демократии. Но наша демократия могла бы быть в лучшем состоянии. Хотя гражданская жизнь в некоторых параметрах остается прочной, и определенная часть граждан все еще проявляет активность, ... текущее состояние дел не может нас не беспокоить.
В работе с характерным названием «Демократический Феникс», опираясь на сравнительный межстрановый анализ, П. Норрис утверждает, что на смену обычным формам гражданской активности приходят новые типы гражданского участия, и нигде в мире гражданская активность не снизилась столь драматично, как в США. Норрис считает, что изменить ситуацию можно только за счет увеличения и совершенствования двух главных факторов, лежащих в основе социального капитала - социального доверия и «ассоциативного активизма» [34].
По мнению А.И. Андрющенко, сложные проблемы общества требуют активного участия широких слоев населения в их решении, однако, последнее само является проблемой, «.сущность которой состоит в наличии противоречия между потребностью социума в активных поведенческих стратегиях представителей различных социальных групп, слоев по преодолению негативных социальных последствий социально-экономических трансформаций, объедине-
ния усилий всего общества для обеспечения устойчивого его развития в соответствии с вызовами времени и отсутствием отработанных механизмов, обеспечивающих консолидацию социальных сил» [2, с. 49-50]. Исследователь определяет ряд негативных последствий, пережитых нашей страной трансформаций, которые затрудняют достижение социально-значимых целей. К таким препятствующим позитивному общественному развитию факторам ученый относит аспекты как социально-экономического, так и ценностного порядков: углубление социальной неоднородности общества, наличие неравенств, характерных для индустриального общества, появление новых неравенств, присущих трансформирующемуся социуму; изменения в системе социальных ценностей в связи с индивидуализацией, рационализацией социальных практик, развитием предпринимательской инициативы; утверждение альтернативных ценностей (постматериалистических, субкультурных); разрушение старой системы ценностей, неустойчивость и несформированность новой ценностной системы. Эти негативные тенденции ведут к усиливающейся социальной поляризации общества, противоборству определенных статусных групп и социальной пассивности других. Данные негативные явления в конечном итоге препятствуют консолидации общества.
Преимущественно негативно, с точки зрения значимости для консолидации общества, оценивают осуществленное в нашей стране «реформирование» и другие авторы. Более того, некоторые справедливо доказывают, что никакая подлинная консолидация нашего общества невозможна, пока не будут внятно и публично даны оценки этому «реформированию». Так, Б.Г. Столпов-ский утверждает, что «попытаться достичь такого согласия возможно, трезво взвесив реалии современности, плюсы и минусы "радикальных реформ" от Ельцина до Путина и Медведева, т. е. перевода страны с преимущественно
промышленного и во многом социально ориентированного пути на неолиберальный заведомо асоциальный преимущественно сырьевой путь развития при гегемонизме олигархата, приведшего страну, в конечном счете, к частно-государственному авторитаризму» [24, с. 178].
На счет роли отечественной элиты Столповский имеет однозначное мнение: «Правящая элита ведет себя так, как будто ей нет никакого дела до каких-то "новых форм развития". Представляется, что во всем новом ее страшит сама возможность подлинной основы модернизационных процессов - модернизации системы распределения результатов труда на началах справедливости» [24, с. 179]. Вторят этому видению и выводы авторов монографического исследования «Власть и консенсус: дискурсивно-символический анализ конъюнктивной роли российской элиты», которые, в частности, утверждают, что найти выход из сложившейся в нашем обществе ситуации можно, «...прежде всего - за счет расширения сегмента общества, вступающего в социальные договоренности с правящей элитой, и кристаллизации достаточно сложного и ригидного нормативно-ценностного каркаса общества. Данные возможности, однако, пробле-матизируются по причине действий правящей в российском обществе элиты, выступающей в качестве социального монополиста в формировании консенсуса, не желающей допускать действительный общественный контроль и инициировать действительный общественный диалог, ведущий к реальной социальной солидарности» [12, с. 189].
По мнению И.А. Халий и О.В. Аксеновой, П. А. Трескина [25; 26; 27; 28; 29] исследующих активность структур гражданского общества в части решения различных проблемных ситуаций общества, «Объединение организаций, так или иначе действующих в социальной сфере (и как направление, и как способ действий), дает возможность констатировать факт вовлеченности более трех
четвертей НКО в разрешение насущных социальных проблем. Это вполне соответствует реальной ситуации в современной России, где значительная часть россиян находится в категории бедных и беднейших слоев населения, что и определяет главенство социальной проблематики» [31, с. 225]. Напомним, что о факторе имущественного неравенства в связи с темой гражданского активизма говорили также О.Б. Моло-дов и А.И. Андрющенко. Таким образом, мы имеем здесь очевидное проявление факторного обусловливания или интерференции - активное присутствие аспектов социально-экономического неравенства в сфере деятельностной реализации социальной консолидации. НКО и шире - гражданское общество сосредотачивают свои усилия в направлении решения социальных проблем, связанных, прежде всего, с невозможностями полноценного существования определенных групп населения - дети-сироты, инвалиды, пожилые люди - по причине крайне неудовлетворительного материального благосостояния. В этом смысле, НКО, разумеется, работают на социальное воспроизводство, а значит - на консолидацию российского общества.
Одновременно, по мнению других авторов, формированию и развитию такой общественной активности препятствует ряд факторов, в частности - уровень «гражданской компетенции» россиян. Недостаточная зрелость гражданской культуры, доминирование государства во взаимодействии с гражданским обществом, неразвитость институтов гражданской социализации личности и социальных групп, низкий уровень гражданского самосознания - эти и другие обстоятельства обусловливают специфику гражданской компетентности во всех слоях российского общества.
Коль скоро речь заходит о «самосознании», значит, поднимается тема рефлексивного измерения гражданского общества, в частности, и социальной консолидации, в целом. Рефлексия со-
лидарности, напомним, формулировалась в качестве одной из наиболее желательных характеристик конъюнктивных процессов еще классиками (Конт, Дюркгейм) и является одной из активно исследуемых сторон социальной солидарности в современной науке. Заметим также, что тема рефлексивности как гражданских институций, так и социальной консолидации тесно пересекается с темой «субъектности» социальных процессов, развиваемой сегодня в рамках социальной науки, включая психологию. Выводы делаются не самые утешительные. В частности, В.И. Лепский говорит о «бессубъектности» российского общества на всех уровнях: «В первую очередь надо лечить главную болезнь России - бессубъектность развития. Эта болезнь поразила в той или иной степени всех основных участников модер-низационного процесса (государство, общественные и политические сообщества, социальные институты). Главные ее симптомы: блокировка рефлексии; неспособность адекватно воспринять и оценить сложившуюся ситуацию, подняться над нею, самоопределиться и самоидентифицироваться; отсутствие смелых хорошо обдуманных "прорывных" идей и готовности, умело взаимодействуя с другими субъектами, их реализовать. Указанные симптомы "грубо и зримо" проглядывают в образе мышления и действий всех основных субъектов современной России, в том числе и власти» [17 с. 152].
В свою очередь, О.В. Гаман-Го-лутвина делает выводы о том, что «...глубокий индифферентизм современной элиты к идее развития поистине катастрофичен, ибо именно эти группы в лице симбиоза высшей бюрократии и ведущих политико-финансовых кланов не только призваны быть субъектом стратегического целеполагания, но и де-факто являются единственно значимыми субъектами формирования ценностного поля общества. Между тем ... эти субъекты стратегически бессубъектны: для них характерна утрата стра-
тегической исторической и политической субъектности, а также глубокий индифферентизм к проблемам стратегии. Именно ослабление функции целепола-гания в наибольшей мере подвергает эрозии элитарный статус руководящих групп» [8, с. 97-98].
Субъектность, разумеется, неотделима от возможности выбора, и выбор гражданственности является одним из наиболее серьезных. Как утверждает И.Н. Трофимова, «...гражданская компетентность выступает не только стабильной, но и динамичной характеристикой общества, а ее актуальность для России обусловлена необходимостью социального выбора определенной модели гражданской ответственности, адекватной как национальным традициям, так и потребностям современного развития» [30, с. 95].
Характерно, что гражданская компетентность, судя по аргументации исследователя, должна не только опираться на рефлексивные процессы, но и быть способна задать такой контекст общественных отношений, который эту рефлексивность делает одним из методологических инструментов гармонизации социальных связей, то есть, «...подразумевает способность снимать противоречия не радикальными насильственными методами, а путем конкуренции знаний, навыков, ценностей, комплексного видения проблемы, понятного и доступного для обсуждения большинству граждан» [30, с. 95].
Вместе с тем, отметим, что И.Н. Трофимова дает дискретную классификацию гражданской компетентности, в зависимости от перспективы, с которой к ней подходят. Так, по ее мнению, политическая элита рассматривает гражданскую компетентность, прежде всего, «как проявление доверия и законопо-слушания, основанного на низкой информированности и, скорее, иррациональном, чем осознанном поведении»
[30, с. 96]. «Иррациональное законопо-слушание» очевидным образом перекликается с «лояльностью контр-Про-свещения», ограничивающей свободу и сочетающейся с архаичной преданностью.
В свою очередь, исследователи гражданского общества считают гражданскую компетентность своей прерогативой - в силу более конкретного знания и понимания социальных проблем. Между тем, гражданская компетенция -это во многом результат взаимодействия власти и общества, некоторое общее видение текущей ситуации, программа участия граждан в общественно-политической жизни страны [3;4;9;10;25;27;29]. Трудно не согласиться с исследователями в выводах о том, что, во-первых, отечественная власть воспринимает гражданскую компетентность как элемент гражданской культуры, направленной, преимущественно, на ее собственную легитимацию и поддержание лояльности к себе, пусть и «архаичной», со стороны общества, и, во-вторых, в том, что активисты гражданского сектора имеют склонность к гипостазированию, то есть, приданию самостоятельной ценности их деятельности и, соответственно, собственной квалификации в данной сфере. Проще говоря, власть рассматривает гражданскую компетентность в качестве одного из инструментов продолжения своего властного статуса, а гражданские активисты - в качестве одного из способов подтверждения своего статуса профессионального. В таком раскладе собственно общество, разумеется, несколько теряется, и мы фактически имеем здесь еще одну версию известного российского «бипартизма», в котором присутствуют государство и гражданский сектор (в другом варианте -бизнес1), а само общество из этих отношений если и не исключено совсем, то,
1 «Общество оказалось третьим лишним на пиру олигархов и бюрократии», - по выражению О.В. Гаман-Голутвиной [8].
по крайней мере, играет роль классического «статиста».
Необходимо сказать, что российское государство подкрепляет декларацию вполне материальными аргументами -через целевое финансирование гражданского сектора. Имеет смысл подчеркнуть, что до 2006 г. никакой поддержки российским НКО государство не оказывало вообще. 20 июля 2005 г. на заседании Совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека В.В. Путин заявил: «Мы понимаем, что [некоммерческие] организации нуждаются в поддержке. Давайте подумаем над формами решения этой проблемы». Начиная с 2006 г., в Федеральном бюджете РФ появляется строка «Субсидии на поддержку некоммерческих неправительственных организаций, участвующих в развитии институтов гражданского общества». В 2006 г. государственная финансовая поддержка НКО в России составила 500 млн руб. За прошедшие 11 лет она выросла без малого в девять раз - до 4 млрд 316 млн руб. в 2017 г.1
Гражданское общество, как известно, включает многие институции, но одна из его структур занимает особое положение. Это профессиональные союзы. Именно эти объединения выполняют роль гражданского сектора в наиболее классическом виде - действительно опосредуя собой отношения управляемых и управляющих, наемных работников и их руководителей, выступая, по сути, матричной основой гражданского общества вообще, которому чаще всего приписывается именно эта -буферная, медиаторная, посредническая, опосредующая и другие функции. Законченно выразил эту функциональность Ф. Шмиттер, который под граж-
данским обществом понимал «...совокупность или систему самоорганизующихся медиаторных групп, относительно независимых от государственных и внегосударственных единиц производства, способных осуществлять коллективные акции по защите и достижению собственных интересов и не стремящихся при этом подменять ни государственные структуры, ни частных производителей или принимать на себя функции по управлению обществом в целом, но согласных действовать в рамках уже сложившихся «гражданских» или правовых норм» [32, с. 16]. Одновременно Шмиттер признает, что «....сами по себе медиаторные организации - необходимое, но недостаточное свидетельство существования ГО, ибо подобными организационными структурами могут манипулировать государственные или частные акторы или же они могут оказаться не более чем фасадом, прикрывающим деятельность социальных групп, стремящихся узурпировать власть легитимных государственных органов или «негражданскими» средствами осуществлять господство над другими социальными группами» [32, с. 17].
Таким образом очевидно, что гражданская активность россиян несет на себе черты историко-культурной преемственности, то есть, того исторического опыта, в котором наши соотечественники проявляли довольно зримое отчуждение от власти. Разумеется, данное обстоятельство было обусловлено формами государственного правления и особенностями социально-экономического и социально-политического устройства страны, в которой практически полное бесправие подавляющего большинства населения - крестьянского2 - длилось вплоть до конца XIX
1 Отчеты об исполнении федерального бюджета за 2006-2017 гг. [Электронный ресурс] // Федеральное казначейство (Казначейство России). - URL: http://www.roskazna.ru/ispolnenie-
byudzhetov/federalnyj-byudzhet/183/ (дата обращения: 07.06.2020).
2 Крестьяне на 1913 г. составляли в Российской Империи 84,16 % населения. Грамотность всего населения России в 1897 г. составляла 21,1 %, среди крестьян она составляла 17 %. [Население России за 100 лет (1813-1913) : статистико-документальный справочник [Элек-
века. Вотчинная юстиция, мягко говоря
- не тот инструмент, который нужен для формирования и развития партнерских отношений в рамках социальной стратификации.
Очевидное разочарование в результатах социальной трансформации не могло не обесценить и гражданскую активность, которая с высот перестроечного энтузиазма не просто опустилась до рутинного уровня, нормального для спокойного поступательного развития общества, а оказалась редуцирована до своих минимальных показателей, что подтверждается и данными различных социологических мониторингов. Активность граждан является достаточно постоянным объектом внимания ведущих российских аналитических центров (хотя, фокус ее исследования, как правило, несколько отличается).
Так, по данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), за последние три года - с 2014 по 2017 гг. - доля россиян, имеющих опыт участия в деятельности общественных организаций, выросла с 16 до 25 % опрошенных, готовность участвовать в работе общественных организаций сегодня выражают 44 % (против 32 % в 2014 г.), особенно же вырос интерес россиян к членству в экологических (с 3 % в 2014 г. до 12 % в 2017 г.), национально-культурных (с 2 до 8 %) организациях и профсоюзах (с 4 до 9 %). Однако, судя по тем же данным, в каждый из приведенных типов общественных организаций, куда, помимо перечисленных, ВЦИОМ включил также правозащитные, религиозные организации и политические партии, абсолютное большинство опрошенных - в среднем 72 %
- вступать либо не хотят, либо даже не задумывались об этом [7]. Это, впрочем, не помешало центру дать своему материалу торжествующее название «Работа общественных организаций в России: вовлеченность населения растет!».
Оптимистично воспринимает динамику гражданской активности и Фонд «Общественное мнение» (ФОМ), по данным исследований которого уровень гражданской активности в России за последние 10 лет - с 2007 по 2017 гг. -увеличился на 10 %, а число добровольцев составило 5 %. По словам авторов доклада, «Это люди, которые ориентированы на улучшение собственной жизни или на помощь более слабым -инвалидам, детям, пожилым. Но если возникает ситуация, когда улучшению их жизни препятствуют какие-то вещи, они начинают с ними бороться. На политический протест способны лишь 15 % (из 5 % волонтеров), остальные - лояльны» [16].
Результаты исследований отражают, с одной стороны, усилия государства по развитию социальных нКо. С другой стороны - есть общественно значимые проблемные темы, которые приводят к самоорганизации самих граждан, например, тема обманутых дольщиков.
Различия активности обнаруживают себя, помимо прочего, в интенсивности и разнообразии общественно значимых мероприятий, в которых имеет возможность участвовать население. Чем населенный пункт масштабнее, тем большее число разного рода ассоциаций, организаций и общественных кампаний он предоставляет, расширяя, соответственно и возможности участия в таковых. «В этом отношении Москва может отличаться от провинции в 2-3 раза. В столице (и в меньшей степени в городах-миллионерах) по сравнению со страной в целом наблюдается другое качество общественной жизни. Здесь больше поводов для общения с другими людьми. При попытке оценить масштаб общественного участия строго в негосударственных добровольческих инициативах и организациях, в Москве этот показатель, по данным «Левада-Центра»,
тронный ресурс] // Институт Российской истории РАН. - СПб., 1995. - URL:
http://istmat.info/node/30 07.06.2020).].
(дата обращения:
составит около 5 %, по стране же в целом лишь 2 % [16].
Вероятно, можно говорить, что в крупных мегаполисах постепенно появляется все больше оснований для позитивной солидарности, которая не основана на протесте, недовольстве, невозможности терпеть невыносимые условия существования. Коллективная деятельность, целью которой являются сами отношения между людьми, радость от общения, является поводом для образования новых общественных связей, которые могут быть использованы в случае беды или чрезвычайной ситуации. Сама ситуация "беды" или противоборства устойчивые связи между людьми, видимо, не создает. Решение проблемы часто означает распад наскоро сложившегося сообщества.
Таким образом, негативная консолидация возможна, но недолговечна, те связи, что возникают в горизонтальном потоке социальной конъюнкции не демонстрируют устойчивую динамику, если не подкреплены какими-то позитивными переживаниями и эмоциями. Очевидно, что мы вновь встречаем здесь описанный нами феномен факторной обусловленности, или интерференции - в данном случае сфера гражданской активности явным образом испытывает «возмущения» со стороны факторов социально-психологического порядка, будь это позитивное эмоциональное подкрепление социальной конъюнкции, будь это специфика гражданского активизма, демонстрирующего невысокий уровень в том числе по причинам, связанным с чувствами отчуждения и небольшой собственной значимости.
Наглядным образом проявляется последнее в исследованиях того же «Левада-Центра». Из опрошенных центром в апреле 2016 г. россиян на вопрос «Как бы вы определили свое собственное положение в нашем государстве?», 31 % респондентов выбрали вариант «Человек, который живет, полагаясь во всем только на себя, не задумываясь о гражданских правах и не рассчитывая
на государство»; 25 % выбрали вариант «Человек, жизнь которого во всем зависит от власти, от государства»; 21 % -«Не могу чувствовать себя полноправным гражданином, поскольку мои права слишком часто нарушаются». Только 18 % считают, что соответствуют определению «Полноправный гражданин России, имеющий возможность влиять на власти через выборы, печать». 6 % затруднились ответить [16].
На наш взгляд, такие события-состояния как доминирующее нежелание наших соотечественников вступать в ряды каких-либо общественных организаций, проявлять какую-либо общественную активность и особенности восприятия своей значимости перед лицом своего же государства если и не сводят на нет все увеличения гражданского участия, о которых рапортует ряд ведущих аналитических центров, то, по крайней мере, не позволяют их воспринимать в качестве действительно серьезных и релевантных трендов общественного развития. Более того, это избегание гражданской активности и членства в организациях «третьего сектора» носит долговременный и устойчивый характер в нашей стране.
Для большинства людей, ведущих каждодневную борьбу за экономическое благосостояние или даже выживание, гражданская активность выглядела если не роскошью, то, по крайней мере, непозволительной тратой времени и личностных ресурсов. Очевидно, что за прошедшие два с лишним десятка лет ситуация в этой сфере практически не изменилась. Как следует из данных прикладных исследований, в которых принимал участие автор, в гражданскую активность вовлечены люди, руководимые лучшими побуждениями, высоко мотивированные надличностными целями, ориентированные на своего рода социальное служение [22$ 23], но позволить себе эту реализацию своего гражданского неравнодушия могут далеко не все.
Таким образом, гражданский сектор как сфера деятельностной реализации
социальной солидарности в нашей стране отличается противоречивыми характеристиками. С одной стороны, гражданское общество постулировано в качестве субъекта социальных договоренностей с самим государством, и последнее не только занимается учреждением и распространением гражданских институций «сверху», но и достаточно активно поддерживает общественные организации, «реализующие социально значимые проекты», и участвующие «в развитии институтов гражданского общества» через целевое финансирование. С другой стороны, степень доверия к гражданским институциям, включая профсоюзы, со стороны общества остается крайне низкой, как и собственно гражданская активность, включая членство в некоммерческих организациях «третьего сектора» и участие в общественно значимых мероприятиях. Тем самым, можно говорить о своего рода бипартизме с третьим сектором, при котором государство входит в альянс с гражданским обществом в лице его конкретных структур, в том числе - созданных самим государством, декларирует общие цели, и в определенной степени обеспечивает их реализацию. Вопрос «Выступает ли бенефициаром этих соглашений собственно общество?» является дискуссионным.
Также в данной сфере реализации социальной солидарности явным образом обнаруживает себя взаимное факторное обусловливание, при котором гражданская активность испытывает воздействие со стороны факторов социально-экономического и социально-психологического порядков. Первый редуцирует социальную консолидацию за счет резкого имущественного расслоения, во-первых, не позволяющего гражданам солидаризироваться с другими, отличающимися от них экономическим статусом социальными группами и сегментами, и, во-вторых, обусловливающего поиск дополнительных источников доходов, что требует временных и личностных ресурсов человека, отнимая
их, соответственно, у вероятной гражданской активности. Социально-психологические аспекты, в свою очередь, во-первых, обусловливают комплекс психологического состояния индивида и сообщества, при котором особенности восприятия себя и своего места в социуме создают ощущение малой ценности любой общественно-значимой деятельности, и, во-вторых, формируют и поддерживают чувства отчуждения и недоверия по отношению как к такой деятельности, так и к самим организациям гражданского сектора. Сформировавшаяся в результате воздействия социально-экономических и социально-психологических факторов незначительная гражданская активность россиян является одним из наиболее убедительных индикаторов низкой степени неравнодушия наших сограждан друг к другу, другими словами - указывает на неудовлетворительный уровень социальной консолидации российского общества.
Литература
1. Александрова Ю.А. Общественно-политические отношения в современной России: к вопросу об оценке степени консолидации и дезинтеграции // Вестник Поволжского института управления. 2017 Т. 17. № 2. С. 11-16.
2. Андрющенко А.И. Социальная логистика: инновационный механизм управления процессом консолидации общества // Социологический альманах. 2012. № 3. С. 48-54.
3. Аносов С.С. Особенности гражданских инициатив в городах Иркутской области // Урбанистика. 2017. № 4. С. 63-69.
4. Аносов С.С. Региональные условия социальной активности гражданских инициатив // Известия ИГУ. Серия Политология. Религиоведение. 2018. Т. 23. С. 47-54.
5. Ахиезер А.С. Монологизация и диалогизация управления (опыт российской истории) // Общественные науки и современность. 2004. № 2. С. 24-34.
6. Басов С.А. Гражданское общество и гражданские отношения: поиск
смысла // Социологические исследования. 2012. № 2. С. 74-82.
7. Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ). Пресс-выпуск № 3523. «Работа общественных организаций в России: вовлеченность населения растет!» [Электронный ресурс]. - и^: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=1 16556 (дата обращения: 07.06.2020).
8. Гаман-Голутвина О.В. Проблема субъекта модернизации в России: исто-рико-концептуальные аспекты и современное состояние / О.В. Гаман-Голутвина // Власть и элиты в российской трансформации : сб. науч. ст. / под ред. А.В. Дуки. - СПб., 2005. - С. 94-109.
9. Иванов Р.В. Гражданская активность населения в публичном пространстве Иркутска // Социология. 2020. №3.
10. Иванов Р.В. Пространства для социальной реализации современников // Социология. 2019. №2. С.34-38
11. Карелина М.В. Региональные профсоюзы в социальном диалоге // Социологические исследования. 2005. № 3. С. 62-70.
12. Кармадонов О.А. и др. Власть и консенсус: дискурсивно-символический анализ конъюнктивной роли российской элиты. Иркутск : Изд-во ИГУ, 2015. 203 с.
13. Кармадонов О.А., Ковригина Г.Д. Ресурсы социокультурной консолидации российского общества. Иркутск : Изд-во ИГУ, 2017. 184 с.
14. Козырева Л.Д. Проблемы формирования и развития институтов гражданского общества в современной России // Социология. 2019. №6. С. 4-12.
15. Кошарная Г.Б., Толубаева Л.Т. Гражданское общество как фактор реализации консолидационных процессов российского общества // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Общественные науки. 2015. № 2 (34). С. 154-162.
16. Ладилова Е., Рожкова Н. Гражданское общество в России подросло на 10 %. ЭИСИ оценил итоги развития добровольческого движения в стране [Электронный ресурс] // Известия. 2017.
URL: https://iz.ru/619941/tekst-rozhkovoi (дата обращения: 07.06.2020).
17. Лепский В.Е. Стратегические рефлексивные игры - социогуманитарные технологии сборки субъектов развития // Рефлексивные процессы и управление : сб. мат-лов VIII Междунар. симпозиума 18-19 октября 2011 г., Москва / под ред. В.Е. Лепского. М. : «Когито-Центр», 2011. С. 152-159.
18. Молодов О.Б. Проблемы развития гражданского общества на региональном уровне // Проблемы развития территории. 2016. Вып. 6 (86). С. 132146.
19. Нуреев Р.М. Россия после кризиса - эффект колеи // Journal of Institutional Studies (Журнал институциональных исследований). 2010. Т. 2. № 2. С. 7-26.
20. Общественное мнение - 2016 Ежегодник [Электронный ресурс]. М. Левада-Центр, 2017. 272 с. - URL https://www.levada.ru/sbomik-obshhe-stvennoe-mnenie/obshhestvennoe-mnenie-2016/ (дата обращения: 07.06.2020).
21. Петрова А.С. Роль государства в формировании гражданской культуры современного российского общества // Управленческое консультирова-ние.2015. № 6. С. 216-221.
22. Полюшкевич О.А. Креативность и открытость публичного пространства Иркутска // Социология. 2018. №4. С. 143-150.
23. Полюшкевич О.А. Повседневность публичного пространства Иркутска: социальная активность горожан // Социология. 2020. №2. С. 299-306.
24. Столповский Б.Г. Профсоюзы России и возможность достижения стратегического согласия // Согласие в обществе как условие развития современной России (политические и социальные аспекты) / отв. ред. О.М. Михайле-нок. М. : Ин-т социологии РАН, 2011. С. 166-179.
25. Трескин П.А. Межсекторное взаимодействие некоммерческих организаций Байкальского региона // Вестник ТОГУ. 2017. №4. С. 345-354.
ц Гп::а 1
26. Трескин П.А. Общественные организации как социальный капитал региона // Государственное управление. Электронный вестник. 2017. №64. С. 263-277.
27. Трескин П.А. Роль некоммерческих организаций в социально-политическом пространстве Байкальского региона // Социология. 2018. № 2. С. 131137.
28. Трескин П.А. Уровень доверия населения Байкальского региона к деятельности общественных организаций // Социология. 2019. № 1. С. 163-167.
29. Трескин П.А. Участие общественных организаций в регулировании общественных отношений в регионе // Социология. 2020. № 1. С. 352-358.
30. Трофимова И.Н. Структура и динамика институционального доверия в современном российском обществе // Социологические исследования. 2017. № 5. C. 68-75.
31. Халий И.А., Аксенова О.В. Активность структур гражданского общества: ориентация на взаимодействие социальных субъектов / Социальные факторы консолидации российского общества: социологическое измерение. М. : Новый хронограф, 2010. С. 222-249.
32. Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидация демократии // ПОЛИС. 1996. № 5. С. 16-27.
33. David P. Why are Institutions the «Carriers of History»? Path Dependence and the Evolution of Conventions, Organizations and Institutions // Structural Change and Economic Dynamics 1994. Vol. 5. № 2. P. 205-220.
34. Norris P. Democratic Phoenix: Reinventing Political Activism / P. Norris. New York : Cambridge University Press, 2002. 308 p.
Problematic areas of civic activity in modern
Russia Anosov S.S.
Irkutsk National Research Technical University The article provides a theoretical analysis of the formation of problem areas of civic activity in modern Russia, highlights the main points of research on civil society, key problems and their dynamics over the past few years. As a confirmation of the author's reasoning, the
results of research by VTsIOM, FOM, Levada Center, IS RAS on the development of civil society institutions in the Russian Federation are presented. Keywords: civil society, civic engagement, modern Russia, civic engagement institutions References
1. Alexandrova Yu.A. Social and political relations in modern Russia: on the issue of assessing the degree of consolidation and disintegration // Bulletin of the Volga Institute of Management. 2017 T. 17. No. 2. P. 11-16.
2. Andryushchenko A.I. Social logistics: an innovative mechanism for managing the process of consolidation of society // Sociological Almanac. 2012. No. 3. P. 4854.
3. Anosov S.S. Features of civil initiatives in the
cities of the Irkutsk region // Urban studies.
2017. No. 4. P. 63-69.
4. Anosov S.S. Regional conditions of social
activity of civil initiatives // Izvestia IGU. Series Political Science. Religious studies.
2018.Vol. 23, pp. 47-54.
5. Akhiezer A.S. Monologization and dialogization of management (the experience of Russian history) // Social sciences and modernity. 2004. No. 2. P. 2434.
6. Basov S.A. Civil society and civil relations: the
search for meaning // Sociological studies. 2012. No. 2. P. 74-82.
7. All-Russian Public Opinion Research Center
(VTsIOM). Press release No. 3523. "The work of public organizations in Russia: population engagement is growing!" [Electronic resource]. - URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=11 6556 (date accessed: 07.06.2020).
8. Gaman-Golutvina O.V. The problem of the
subject of modernization in Russia: historical and conceptual aspects and the current state / O.V. Gaman-Golutvina // Power and elites in the Russian transformation: collection of articles. scientific. Art. / ed. A.V. Dookie. - SPb., 2005. - S. 94-109.
9. Ivanov R.V. Civil activity of the population in
the public space of Irkutsk // Sociology. 2020. No. 3.
10. Ivanov R.V. Spaces for the social realization of contemporaries // Sociology. 2019. No. 2. Pp. 34-38
11. Karelina M.V. Regional trade unions in social dialogue // Sociological research. 2005. No. 3. P. 62-70.
12. Karmadonov O.A. etc. Power and consensus: a discursive-symbolic analysis of the conjunctive role of the Russian elite. Irkutsk: Izd-vo ISU, 2015.203 p.
13. Karmadonov O.A., Kovrigina G.D. Resources for the socio-cultural consolidation of Russian society. Irkutsk: Izd-vo ISU, 2017.184 p.
14. Kozyreva L. D. Problems of Formation and Development of Civil Society Institutions in Modern Russia // Sociology. 2019. No. 6. S. 4-12.
15. Kosharnaya G.B., Tolubaeva L.T. Civil society as a factor in the implementation of the consolidation processes of the Russian society // News of higher educational institutions. Volga region. Social Sciences. 2015. No. 2 (34). S. 154-162.
16. Ladilova E., Rozhkova N. Civil society in Russia has grown by 10%. EISS assessed the results of the development of the volunteer movement in the country [Electronic resource] // Izvestia. 2017. URL: https://iz.ru/619941/tekst-rozhkovoi (date of access: 07.06.2020).
17. Lepskiy V.E. Strategic reflexive games -socio-humanitarian technologies for assembling subjects of development // Reflexive processes and management: collection of articles. materials of the VIII Intern. Symposium October 18-19, 2011, Moscow / ed. V.E. Lepsky. M.: "Kogito-Center", 2011. S. 152-159.
18. Molodov O.B. Problems of Civil Society Development at the Regional Level // Problems of Territory Development. 2016. Issue. 6 (86). S. 132-146.
19. Nureyev R.M. Russia after the crisis - the rut effect // Journal of Institutional Studies (Journal of Institutional Research). 2010. T. 2. No. 2. P. 7-26.
20. Public opinion - 2016. Yearbook [Electronic resource]. M.: Levada-Center, 2017.272 p. -URL: https://www.levada.ru/sbornik-obshhe-stvennoe-mnenie/obshhestvennoe-mnenie-2016/ (date of access: 07.06.2020).
21. Petrova A.S. The role of the state in the formation of civil culture of modern Russian society // Management consulting. 2015. No. 6. P. 216-221.
22. Polyushkevich O.A. Creativity and openness of the public space of Irkutsk // Sociology. 2018. No. 4. S. 143-150.
23. Polyushkevich O.A. Everyday life of the public space of Irkutsk: social activity of the townspeople // Sociology. 2020. No. 2. S. 299-306.
24. Stolpovsky B.G. Trade unions of Russia and the possibility of achieving strategic agreement // Consent in society as a condition for the development of modern Russia (political and social aspects) / otv. ed. O. M. Mikhailenok. Moscow: Institute of Sociology RAS, 2011. P. 166-179.
25. Treskin P.A. Intersectoral interaction of nonprofit organizations of the Baikal region // Vestnik PNU. 2017. No. 4. S. 345-354.
26. Treskin P.A. Public organizations as social capital of the region // Public administration. Electronic bulletin. 2017. No. 64. S. 263277.
27. Treskin P.A. The role of non-profit organizations in the socio-political space of the Baikal region // Sociology. 2018.No. 2.P. 131-137.
28. Treskin P.A. The level of trust of the population of the Baikal region to the activities of public organizations // Sociology. 2019.No. 1.P. 163-167.
29. Treskin P.A. Participation of public organizations in the regulation of public relations in the region // Sociology. 2020. No. 1. S. 352-358.
30. Trofimova I.N. The structure and dynamics of institutional trust in modern Russian society // Sociological studies. 2017. No. 5. P. 68-75.
31. Haliy I.A., Aksenova O.V. Activity of civil society structures: focus on the interaction of social actors / Social factors of consolidation of Russian society: sociological dimension. M.: New Chronograph, 2010. S. 222-249.
32. Schmitter F. Reflections on civil society and the consolidation of democracy // POLIS. 1996. No. 5. P. 16-27.
33. David P. Why are Institutions the "Carriers of History"? Path Dependence and the Evolution of Conventions, Organizations and Institutions // Structural Change and Economic Dynamics 1994. Vol. 5. No. 2. P. 205-220.
34. Norris P. Democratic Phoenix: Reinventing Political Activism / P. Norris. New York: Cambridge University Press, 2002.308 p.
