CC BY
123
2009 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 9 Вып. 3.
Е. Э. Овчарова
ПРОБЛЕМА ЖАНРА В ЛИТЕРАТУРЕ ПУТЕШЕСТВИЙ И ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
О проблеме различения документального и литературного текстов: предварительные замечания
Рассказчику всегда присуще естественное желание обработать случайный поток событий, придать ему нарративный характер, подчинив его определенной логике — ив результате вполне возможен выход за рамки документального жанра; повествование при этом может превратиться в литературное произведение.
Говоря о том, является ли путешествие путевыми записками, дополненными вставными эссе, или серией очерков-эссе на искусствоведческие темы с элементами художественной прозы, или повестью, а, возможно, даже романом, мы неизбежно оказываемся в кругу проблем, связанных с различением документального и художественного текстов или, как говорит Умберто Эко в своих «Шести прогулках в литературных лесах»1, повествования естественного и искусственного: «В естественном повествовании описываются события, которые имели место на самом деле (или которые говорящий, по недоразумению или по злому умыслу, выдает за таковые). Примерами естественного повествования могут быть мой рассказ о том, что я делал вчера, газетная заметка или даже "История упадка и разрушения Римской империи" Гиббона. Искусственное повествование — это литература; она только притворяется, что говорит правду о реальном мире, или якобы говорит правду о мире вымышленном».
Согласно Эко, основой для отнесения к той или иной категории служат паратек-стуальные, т. е. внешние, находящиеся вне текста2, признаки. Это весьма похоже на те способы различения документального и литературного текстов в историографии, когда соответствие интерпретации событий истинному положению вещей основано на позиционировании ее среди системы принятых трактований прошлого, определении их взаимного логического соответствия.
В случае текстов литературы путешествий проблема классификации, отнесения текста из этого ряда к действительным запискам о реальном путешествии, т. е. к документальным текстам — или к области художественного вымысла, т. е. к разряду текстов литературных, особенно близка к постановке проблемы истинности в современной исторической науке. История имеет в своем распоряжении лишь разрозненные наборы фактов, проблема их логической организации для этой науки является вечной и перманентной. Путешественник при составлении путешествия оказывается в похожей ситуации: перед ним проходят бесчисленное количество людей, событий, ландшафтов, и он должен отобрать из них лишь часть, представив в виде связного повествования. Для того чтобы создать занимательный для чтения рассказ, автору необходимо создать такую структуру текста, которая позволила бы привлечь и удержать внимание
© Е. Э. Овчарова, 2009
читателей, а подобному процессу неизбежно сопутствует замена правды жизни на художественную правду, откуда уже недалеко до домысла и просто вымысла. Грани же между перечисленными явлениями чрезвычайно неопределенны; можно с уверенностью утверждать, основываясь на многочисленных примерах, что практически невозможно формализовать анализ жанровой принадлежности текста путешествий. Также и в историографии — длительные дискуссии о способах организации исторического знания выявили, что нарративная организация исторического знания не имеет прямой корреляции со степенью соответствия или несоответствия истине.
В силу сходства проблем определения жанра в литературе путешествий и историографии представляется плодотворным привлечение некоторых положений современной философии истории для анализа жанровой принадлежности путешествий.
О нарративе в историографии
Следует уточнить понятие нарратив применительно к историографии. Франк Ан-керсмит, один из ведущих специалистов в области философии истории, пишет, что при слове нарратив часто вспоминают об историографии, созданной по образцу художественной литературы. Для обычных читателей «Пармская обитель» или «Дэвид Ко-перфильд» Диккенса — идеальные образцы нарративной художественной литературы и яркая иллюстрация того, что представляют собой нарративные структуры3. Современная нарративистская философия более занята многоплановым подходом, ее больше интересует логическая природа языковых сущностей, используемых при рассмотрении прошлого (таких как «нации», «интеллектуальные направления» или «настроение умов»), чем описание протекающих во времени процессов4. Нарратив в современном историографическом понимании представляет собой не только — и не столько — линейно разворачивающееся повествование, сколько логическую структуру, в сетке которой укладываются факты исторического прошлого.
В своей классической работе «Нарративная логика» (1983) Франк Анкерсмит говорит о том, что невозможно провести четкую грань между историческим исследованием и нарративным написанием истории. Поиск и описание фактов обычно производятся в рамках определенной нарративной интерпретации, именно факты определяют, каким окажется ее результат. Было бы ошибкой переоценивать эту ситуацию и в силу невозможности проведения четкой грани между историческим исследованием и написанием истории делать вывод о том, 'что их вообще не следует различать5. Ан-керсмит показывает также, что нет жестких формальных оснований для различения историографического описания и исторического романа, хотя это совершенно разные вещи, наглядно представляя трудности такой дифференциации с помощью следующего образного сравнения: «даже если нельзя с точностью сказать, где кончается шея и начинается туловище, их анатомическое различение не вызывает никаких возражений»6.
Обсуждение вопроса о соответствии между истиной и историческим дискурсом началось в первой половине XX в. в трудах Коллингвуда, Мамфорда, Поппера, а затем поколения историков 1960-х годов, преимущественно тех из них, у которых, как пишет современный российский культуролог Игорь Смирнов7, преобладал методологический интерес. Была поставлена под сомнение сама способность исторического дискурса быть носителем фактической истины. История и ее моделирование к концу XX в. попали у авторов, развивавших этот скептический подход, в некий методический тупик8.
Конечно, связь литературных тропов и историографии в сознании просвещенного читателя ассоциируется прежде всего с именем Xейдена Уайта. Уайт, как и Ролан
Барт, утверждал, что историки выбирают между тропами (метафорой, метонимией, синекдохой), а исследовательские тексты о прошлом, story types, подчиняются также трагическому, комическому, сатирическому, панегирическому и другим литературным модусам, которые, по его мнению, отнюдь не присущи, не имманентны миру фактов9.
К середине 1980-х годов острота дискуссии спала. Как пишет Игорь Смирнов, новый историзм подчеркнуто разрешает ученому, занятому прошлым, быть повествователем. Вопрос о структуре сменился проблемой интерпретации; исторический текст часто имеет нарративную структуру, его соответствие истине может быть выявлено во взаимодействии его с другими историческими нарративами. Так, например, постоянно подвергается нападкам такое понятие, как Средневековье; противники этого понятия апеллируют к разного рода текстам и их толкованиям, дабы показать, что этот период был слишком разнородным по своим характеристикам и не может рассматриваться как некое единство. Тем не менее термин продолжает существовать — вероятно, в силу того, что просто дает возможность удобно структурировать исторический процесс.
Взаимодействие литературного и исторического дискурсов
С. Зенкин отмечает, что история взаимодействует с литературоведением с самого его начала; правда, большая часть их взаимодействия была связана с работой комментаторской (описанием контекста), а не теоретико-литературной. По ходу развития исторической поэтики отношения истории и литературоведения усложняются и делаются двусторонними: имеет место взаимообмен идеями и сведениями10.
Литературоведы в своей исследовательской работе порой оказываются в плену исторического дискурса; особенно часто это случается при исследованиях древних форм литературы, к которым относится литература путешествий, или других, например скандинавских саг. М. И. Стеблин-Каменский, занимаясь вопросами происхождения литературы, а в частности, говоря о древней исландской литературе и особом месте в ней «Круга Земного» Снорри Стурлусона, определяя жанр этого произведения, должен был оговорить, что он понимает под исторической наукой: «история как наука <... > подразумевает выборочное описание действительности прошлого ввиду невозможности ее охвата во всей ее живой полноте»11. Таким образом, Стеблин-Каменский считает, что история есть определенный способ организации фактов прошлого. В таком контексте «Круг Земной» оказывается весьма близок к историческому повествованию, несмотря на явное использование литературных тропов: мотивов сказок-бывальщин или даже волшебных сказок, а также весьма вольные пересказы скальдических стихов, которые являются общепризнанными достоверными историческими свидетельствами прошлого, и прямые заимствования из нескольких саг. Во всяком случае, назвать это произведение историческим романом, как это делают некоторые исследователи, означает, согласно Стеблину-Каменскому, допустить грубый анахронизм12.
Историки, в свою очередь, желая того или нет, постоянно оказываются связанными с литературным дискурсом. Так, Франк Анкерсмит, занимаясь вопросами истины в исторической науке, оказывается перед необходимостью высказать свое мнение по поводу происхождения современных литературных жанров. Исторический язык, язык повествования о произошедших некогда событиях, по его мнению, является основой, прототипом всех существующих повествовательных жанров — миф и художественная литература появились, очевидно, позже освоения людьми повествований об индивидуальном или коллективном прошлом. «Наше прошлое является наиболее удобной матрицей для овладения способностью упорядочивать высказывания о реальности последовательным образом»13.
В заключении данного раздела можно заметить, что для литературоведа текст и реальная жизнь не столь принципиально различны, как для современного историка. Для последнего текст вообще, а тем более литературный, является вторичным продуктом общества, часто просто вымыслом, не имеющим непосредственного отношения к его науке; в наше время воображение имеет дурную репутацию среди историков.
Проблема различения документального и литературного текстов: фрагментарность и простота стиля
В своей известной книге «Анатомия исторического знания» (1977) М. Миндель-баум14 прямо противопоставляет истинность исследования и нарративную форму изложения. Свои построения историк основывает на почти инстинктивном представлении о том, что только в отношении вымышленных событий могут быть предложены нарративные описания15. Те исследователи, которые соприкасаются с литературой путешествий, часто основывают свои выводы на весьма схожих суждениях. Так, существует мнение, что истинное путешествие должно быть фрагментарно, но принцип фрагментарности повествования может быть использован автором как структурообразующий. Именно таким образом построена композиция романа «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна. Вокруг путешественника Стерна возникают и исчезают люди, пейзажи, города, но это не делает его роман подлинными записками путешествий. Другой пример — роман Жерара де Нерваля «Путешествие на Восток», который также в значительной степени организован по фрагментарному принципу, возможно, в силу истории его возникновения и публикации. Алжирские дневники Эжена Фромантена, французского писателя и художника-ориенталиста середины XIX в., часто рассматриваются как произведение документального жанра: так представлены они, например, в изданиях на русском языке 1985 г. и 1990 г.; в подобном ключе трактует книги Фромантена известный российский литературовед В.А.Никитин16; даже сам перевод текста Фромантена в издательстве «Наука»17, при внимательном рассмотрении, сделан под тем же углом зрения. Некоторые, весьма существенные, особенности фромантеновской стилистики оставлены переводчиком А.Горячевым без должного внимания; но пристальное изучение текста алжирских дневников показывает, что перед нами произведения, имеющие лишь форму путешествий вида "voyage pittoresque". Фрагментарность повествования, имитирующая запись потока впечатлений, является здесь лишь приемом. Размытость текста «Года в Сахеле», его организация в форме якобы случайно наслаивающихся друг на друга событий, внешне не связанных нарративной рамкой, совершенно не свидетельствуют о необходимости классификации текста Фромантена как подлинных записок путешественника.
Возможен обратный случай — наличие логической организации текста путешествий, причем по иному принципу, даже не связанному напрямую со странствиями героя. Но эта организация текста отнюдь не означает обязательной трансформации его в художественное произведение или научный трактат. Именно такой тип путешествий представлен в индийских рукописях полномочного французского эмиссара Клода Гюго (Claude Hugau, 1741-1820), французского политического деятеля и путешественника. Он совершил много длительных вояжей, выполняя ответственные поручения французского правительства в Индии и Северной Америке, оставил не менее шести объемистых рукописей. Гюго нельзя отказать в наличии определенного литературного таланта, но эстетическое чувство у него было полностью подчинено практической целесообразности. Менталитет Клода Гюго был сформирован духом Просвещения — и этот достой-
ный сын своего рационального века все свое повествование посвящает интересам Франции. Практически все в тексте «Записок об Индии» подчинено одной только этой цели. Именно для развития французской экспансии проводит Клод Гюго свой скрупулезный, с определенной долей цинизма, анализ; зрелища разворачивающихся перед ним самых экзотических нравов и обычаев отнюдь не склоняют его к созданию красочных сцен в своем повествовании. В частности, в рукописи дана своего рода логистическая картина Индии XVIII в. с точными краткими описаниями существующих портов и перечисление возможностей для организации новых, указанием наличия и качества дорог, с данными по торговому обороту в упоминаемых местностях, а также об особенностях менталитета и нравственности населения, настроениях и даже дружеских связях влиятельных лиц. Географическое положение, рельеф местности, полезные растения, оборонительные сооружения и их состояние, производимые и транзитные товары, баланс политических сил, способ организации, состояние и численность армий, этнический состав населения, его обычаи и привычки, возможности использования всего этого для достижения французской гегемонии в Индии — вот что занимает Клода Гюго во время его длительного вояжа по Индии, включавшего Иль-де-Франс (о. Маврикий), с юга до Мыса Доброй Надежды. Другим структурообразующим моментом в рукописи Гюго является его диахронический анализ деятельности влиятельного индийского правителя Хайда-ра Али и возможные выгоды Франции от сотрудничества с ним18; анализ проводился Гюго не из академических соображений, свои рукописи он готовил для доклада в правительственных кругах. Несмотря на все вышеперечисленное, «Записки об Индии» с их потоком случайных событий являются примером документальной литературы путешествий.
Есть еще одно свойство текста путешествий, на котором часто основывают вывод о художественном или документальном его характере: это простота стиля. Специалисты, авторитетные в своей области, но далекие от литературы, основывают подчас свою точку зрения на интуитивных представлениях о том, что такое художественная литература и что такое документальный текст. Существует почти инстинктивное ощущение того, что документальный характер текста вообще, а путешествия в частности, находится в противоречии с формой его организации, например с занимательностью рассказа и его нарративной структурой, с красотой стиля и изысканностью языка, с наличием или отсутствием литературных аллюзий. Именно по линии упрощения текста, исключения из него занимательной нарративной составляющей идут те, кто создает текст псевдодокументальный. Если снова обратиться к исландским и норвежским сагам, то нужно отметить следующий примечательный факт. Переводы французских рыцарских романов на норвежский язык в Средние века19 осуществлялись с упрощением стиля, приближением его к документальному, что позволяло читателям находиться в рамках привычного дискурса и воспринимать эти переводные повествования как саги об иноземных героях.
Здесь можно вспомнить об одной дискуссии, носившей несколько скандальный характер, поскольку речь шла об авторских правах на подлинность. Она случилась между авторами описаний путешествия под руководством Д. Н. Сенявина, которое проходило в 1806-1810 гг. Эта дискуссия послужила источником для исследований российского историка Павла Куприянова20; ее участники доказывали подлинность именно своих заметок ссылкой на их безыскусность. Мнения участников дискуссии интересны тем, что находятся, так сказать, на переднем крае обсуждения данной проблемы.
Что до литературных имитаций путешествий, то здесь общим местом (источник которого трудно проследить) являются рассуждения о безыскусности повествования,
долженствующие доказать искренность автора, на что указывает и Павел Куприянов, приводя обширную цитату из Джерома К.Джерома21.
Использование достижений поэтического языка и художественной литературы мастерами документального жанра, в частности в литературе путешествий, имеет многовековую историю. Одним из первых заметных явлений во французской литературе, которые можно упомянуть в контексте взаимодействия исторического и литературного дискурса, является знаменитая хроника Робера де Клари «Завоевание Константинополя» (начало XIII в.). Книга Клари — записки очевидца, исторический трактат, а также, поскольку речь идет о путешествии, которое совершается при чрезвычайно драматических обстоятельствах, произведение жанра литературы путешествий.
Заборов отмечает: «Стилистический анализ показывает, что Робер де Клари испытал влияние "песен о деяниях" (chansons de geste) и иных произведений рыцарского эпоса22. В хронике Робера де Клари, кроме того, встречаются упоминания о Троянской войне (гл. XL и CVI), об Александре Македонском (гл. LXXXI и CIII), о могуществе империи Карла Великого (гл. LXXXI)23, т. е. затрагиваются некоторые наиболее популярные в рыцарской среде XII в. эпические сюжеты. Исследователями установлены даже прямые аналогии, если не текстуальные совпадения, с некоторыми произведениями такого рода (в частности, Готье Аррасского). Вскрыты также черты близости (содержательной и стилистической) с отдельными памятниками документального и прикладного типа: с «Посланием» легендарного эфиопского священника Иоанна. Предполагают еще, что Робер де Клари был знаком с одним из французских переводов хроники Гийома Тирского (1130-1186) «История войн, ведшихся в заморских землях», выполненным кем-то из его продолжателей24. Такая сложная структура текста, несомненно, диктуется желанием автора структурировать пережитые им события в виде хорошо опознаваемых сюжетов для современных ему читателей.
Но не только художественная литература служила донором для документальных текстов; обратный процесс был не менее интенсивен. Литература путешествий на протяжении веков оказывала значительное влияние на весь европейский литературный процесс. Так в XIX в. путешествия на Восток были своего рода школой стиля для французской литературы.; этот вопрос рассмотрен, в частности, французским литературоведом Изабель Донэ (Isabelle Daunais) в ее обстоятельной монографии «Искусство соразмерности или освоение пространства» ("L'Art de la mesure ou l'invention de l'espace dans les recits d'Orient", 1996)25.
В данном контексте весьма показательны путешествия Теофиля Готье. Его книга «В Африке» действительно относится к разряду документальных путевых заметок; данное произведение практически не содержит вымысла, и безупречный, как всегда, стиль Готье ничуть не меняет этого обстоятельства. Описание путешествия Готье стало заметным явлением именно среди художественных текстов, созданных в первой половине XIX в. в своеобразном жанре путевых заметок о путешествии на Восток, явилось примечательным фактом именно литературной жизни того времени — о ней как книге путешествий современники отзывались самым ироническим образом в силу явной, так сказать, туристической направленности. Само путешествие Готье было организовано из потребности согласовать между собой художественную реальность и действительность. Как следует из текста «В Африке», Готье путешествует с целью воочию увидеть оригиналы тех полотен и прототипов литературных образов, которые уже стали частью европейской культурной традиции, т. е. желая не узнать что-то новое о реальности, а обновить структуры мира вымышленного, внести новые элементы в пространство художественной литературы.
Заключение
В философии истории соотношение между истиной в историческом исследовании и его нарративной организацией не является более основанием для сомнения; главным для определения качества исследования является его позиционирование в существующей системе текстов и интерпретаций. Структура и стилистика текста путешествия, хотя и несут определенную информацию, но, взятые отдельно, являются столь же ненадежным основанием для определения его жанра, как это существует для исторического исследования; выстраивание обоснований для классификации здесь должно проводиться на основе анализа каждого путешествия с помощью выявляемых логических связей и соответствий.
1 Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах. М., 2003. С. 225—226.
2 Там же. С. 226.
3 Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М., 2003. С. 28.
4 Там же.
5 Там же. С. 23.
6 Там же. С. 24.
7 Смирнов И. П. Мегаистория: К исторической типологии культуры. М., 2000. С. 478—540.
8 Lyotard J.-F. L'inhumain. Causeries sur le temps. Paris, 1988. P. 69—88.
9 Смирнов И. П. Указ. соч. С. 478-540.
10 Зенкин С. Н. Введение в литературоведение: теория литературы: Учеб. пособие. М., 2000. 80 с.
11 Стеблин-Каменский М. И. Мир саги. Становление литературы. М., 1984. С. 172.
12 Там же. С. 173-180.
13 Анкерсмит Ф. Указ соч. С. 22.
14 Mandelbaum M. The Anatomy of Historical Knowledge. London, 1977.
15 Анкерсмит Ф. Указ соч. С. 26.
16 Фромантен Э. Одно лето в Сахаре // Фромантен Э. Сочинения. М., 1985. С. 13.
17 Фромантен Э. Сахара и Сахель. М., 1990. 367 с.
18 Гюго К. Записки об Индии. М., 1977. 224 с.
19 Матюшкина И. Г. Поэтика рыцарской саги. М., 2002. 296 с.
20 Куприянов П. Русское заграничное путешествие начала XIX века: парадоксы литературности // Историк и художник. 2004. № 1. С. 59-73.
21 Там же. С. 67.
22 Заборов М. А. Робер де Клари и его хроника как памятник исторической мысли Средневековья // Робер де Клари. Завоевание Константинополя. М., 1986. С. 26.
23 Там же. С. 91.
24 Там же. С. 28.
25 Daunais I. L. 'Art de la mesure ou l'invention de l'espace dans les recits d'Orient. Saint-Denis; Montréal, 1996.
