CC BY
30ПРОБЛЕМА ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ИСТОРИИ И ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ ГЛАЗАМИ РОССИЙСКИХ ИСТОРИКОВ XIX ВЕКА
В. С. Лунин,
кандидат исторических наук, доцент
МГУ им. Н. П. Огарёва (г. Саранск)
После падения в конце XX столетия монополии официальной, чрезмерно догматизированной марксистской теории познания истории в российской исторической науке активно утверждается теоретический плюрализм. В последние годы он все чаще рассматривается как естественная и фундаментальная форма развития научного исторического знания1. Причем, формирование многомерной методологии социально - исторического познания происходит в основном путем заимствования методологического инструментария западных служителей Клио. Однако, как справедливо подчеркивают некоторые современные исследователи (Б .Г. Могильницкий), отечественная методология истории обладает собственными давними и богатыми научными традициями . В данной статье предпринята попытка рассмотрения зарождения в России теоретических воззрений на проблему взаимоотношений естественнонаучного и исторического знания, и, следовательно, природы и истории, которая всегда являлась не только одним из ключевых элементов гносеологии и онтологии истории3, но и важнейшей антитезой для любой культуры4.
Впервые в отечественной историографии попытка осмысления данной проблемы была предпринята, на наш взгляд, Т.Н. Грановским (1813 - 1855) в актовой речи «О современном состоянии и значении всеобщей истории», произнесенной 25 (12) января 1852 года на торжественном собрании Императорского Московского университета. Ее постановку патриарх российской медиевистики объяснял прежде всего отсутствием четкого определения «строгого метода» и целей познания всемирно - исторического процесса. Отмечая огромные заслуги классических европейских историков - позитивистов первой половины XIX века (Г. Нибура, Л. Ранке) в привлечении к анализу самого широкого круга исторических источников («от народных песен до государственной грамоты» и памятников искусства), в разработке методики их исторической критики, русский ученый в то же время считал, что они чрезмерно увлеклись фактологической и художественной формой своих исследований, забыв о другой, более важной задаче, связанной с приведением «... разнородных стихий своих под одно единство науки»5. Для этого, по его мнению, необходимо «. дать истории новые, заимствованные из естествоведения основы»6; история «должна выступить из круга наук филолого - юридических, в котором она так долго была заключена, на обширное поприще естественных наук»7.
К первой группе таких наук Грановский относил антропологию, этнографию, физиологию, изучавшие «человеческие породы», или, иначе говоря, расы. По его мнению, историческая наука должна учесть выводы данных отраслей научного знания, чтобы «. обозначить границы, до которых достигли в развитии своем великие породы человечества и показать нам их отличительные, данные природою и проявленные в движении событий, свойства»8. Если при этом, как предполагал он, обнаружится «историческое бессилие целых пород, не призванных к благороднейшим формам гражданской жизни», все равно, в конечном счете, это «принесет несомненную пользу науке, ибо сообщит ей большую положительность и точность»9.
Среди других естественных наук Грановский, как историк, особое значение придавал географии. При этом он верно указывал, что воздействие природно - географических условий на исторические судьбы народов Востока и Запада, развитие их многообразной социально - культурной жизни (государственного устройства, права, нравов, обычаев и т.д.) отмечали, хотя и в самой общей форме, еще «древние», имея, очевидно, в виду некоторых историков и философов античности (Геродота, Фукидида, Платона, Аристотеля, Полибия, Страбона, Гиппократа и др.)10; в дальнейшем эта мысль получила свое развитие у знаменитого французского просветителя Ш. Монтескье, который довел ее до «крайности^), принеся «.ей в жертву самостоятельную деятельность духа»11, и немецкого географа К. Риттера (1779 - 1859).
В представлении Грановского историки первой половины XIX века недостаточно активно и не всегда умело использовали результаты этих исследований. Чаще всего они ограничивались в своих исторических трудах общим географическим обзором, не соединенным с дальнейшим изложением конкретно - исторического материала, «как будто действие природы на человека не есть постоянное, как будто оно не видоизменяется с каждым великим шагом его на пути образованности?»12. Грановский, почти в духе некоторых философов новейшего времени (В. Шубарт)13, был убежден, что «нам еще далеко не известны все таинственные нити, привязывающие народ к земле, на которой он вырос и из которой заимствует не только средства физического существования, но и значительную часть нравственных свойств»14. При этом он фактически соглашался с выводами статьи известного русского естествоиспытателя, члена Петербургской Академии наук К.М.Бера «О влиянии внешней природы на социальные отношения отдельных народов и историю человечества» (1848), в которой ученый доказывал решающее влияние природно - географических условий на ход всемирной истории и «ничтожной» роли отдельных личностей15. Без каких - либо возражений принял историк и утверждение знаменитого академика о том, что именно благодаря особым природно - географическим условиям евро-пееец обладает такими «сокровищами^), «:которых никогда бы не приобрел под тропиками: трудолюбие, науки, искусства, промышленность и сознание необходимости благоустроенной государственной жизни»16.
Полностью солидаризировался Т.Н.Грановский и с основными положениями «умной», по его выражению, книги «Германистика и пути истории» (1848) немецкого ученого Гинрихсе-на, в которой он утверждал, что «природа не есть только предшественница истории и театр, в котором совершаются судьбы человеческие; она постоянная спутница духа, с которым действует в гармоничном союзе», и поэтому «. исходною точкою должна нам служить естественная сторона истории», а «. изучение нравственных и логических причин должно предшествовать определение естественных»17. «.Сверх логической необходимости, - указывал вслед за Гин-рихсеном Грановский, - есть в истории другая, которую можно назвать естественною, лежащая в основании всех важных явлений народной жизни. Ей нет места в умозрительном построении истории; ее нельзя вывести из законов разума, но ее нельзя также отнести к сфере случайности, потому что она принадлежит к числу главных, определяющих развитие наших судеб, двигателей истории»18.
Таким образом, Т.Н. Грановский, хотя и отвергал односторонний географический детерминизм в осмыслении движущих сил всемирной истории, в то же время твердо настаивал на том, что историки должны не только изучать письменные и словесные памятники прошлого, но и решиться «приступить к источникам другого рода, начертанным рукою самого Творца»19.
Как справедливо отмечают современные исследователи (Е.В. Гутнова, С.А. Асиновская), основной пафос актовой речи первого русского медиевиста как раз и состоял в доказательстве идеи о необходимости сближения истории с естественными науками, чем, в определенной мере, он делал шаг в сторону позитивистской гносеологии истории, в то время набиравшей силу в Западной Европе (О. Конт, Г. Спенсер, Т. Бокль, и др.)20.
Отсюда становятся понятны и предложения Грановского шире использовать в исторических трудах самые разнообразные, в том числе заимствованные из естественных наук, методы исследования: антропологический, историко - географический, статистический и др. Однако, выступая за множественность подходов к изучению прошлого, ученый в то же время обоснованно полагал, что историк при этом должен опираться на общие законы, «которым подчинена земная жизнь человечества»21. В решении и этой задачи, сохраняющей свою актуальность до сегодняшнего дня22, история, по его мнению, «. опять должна обратиться к естествоведению и заимствовать у него свойственный ему способ исследования»23. Однако при этом он был против полного превращения истории в простую, образно говоря, «служанку» естественных наук. В его представлении у истории, как объективной реальности, есть «две стороны: в одной является нам свободное творчество духа человеческого, в другой - независимые от него, данные природою, условия его деятельности»24. Поэтому исторический метод, подчеркивал он, «должен возникнуть из внимательного изучения фактов мира духовного и природы в их взаимодействии»25;
«только таким образом можно достигнуть до прочных, основных начал, т.е. до ясного знания законов, определяющих движение исторических событий»26.
Уяснение исторических законов, подчеркивал Грановский, позволит истории стать «в высшем и обширнейшем смысле, чем у древних, наставницей народов и отдельных лиц и явиться нам не как отрезанное от нас прошедшее, но как цельный организм жизни, в котором, прошедшее, настоящее и будущее находятся в постоянном между собою взаимодействии»27.
Признавая наличие в истории, как и в природе, необходимости и закономерности, Грановский был принципиальным противником доктрины «исторического фатализма», получившей широкое распространение в первой половине XIX века во многих странах Западной Европы (особенно во Франции). Он считал, что она «снимает с человека нравственную ответственность за его поступки, обращая его в слепое, почти бессознательное орудие роковых предопределе-ний»28. Появление и распространение среди европейских историков нового времени фаталист-ских воззрений, по его мнению, должно послужить «. будущим поколениям горькою уликою против усталого и утратившего веру в достоинство человеческой природы общества», среди ко-
29
торого они возникли .
Предложенная Грановским оригинальная модель взаимодействия истории и естествознания получила достаточно быстрый отклик со стороны других российских историков середины XIX века. Первым на нее откликнулся профессор Московского университета П.Н. Кудрявцев (1816 - 1858). В своей статье «О современных задачах истории» (1853) он подчеркивал, что «речь г. Грановского. есть, по нашему твердому убеждению одно из тех важных и прочных приобретений., которые должны наиболее содействовать к распространению основательных знаний о предмете - в настоящем случае знаний исторических»30. Особенно высоко он ценил стремление ее автора дать ответ на возникшую для истории «новую великую потребность» -«привести свои разнородные стихии под одно единство науки»31.
В связи с этим Кудрявцев «сочувственно» отнесся и к постановке Грановским перед «просвещенным русским читателем» вопроса о сближении истории с естествознанием. По его мнению, «это один из самых живых современных вопросов в науке; он проходит как самый чув-
32
ствительный нерв через всю историю» . В целом он разделял основной вывод своего учителя о необходимости историкам учитывать результаты естественно - научных исследований. «Чем дальше подвигается история к своим началам, - писал он, - чем больше расчищается перед ею мрак отдаленных времен, тем больше чувствуется под ногами ее естественная основа - природа и ее условия, потому что история выросла на той же самой почве, на какой и все прочие явления, составляющие собственно предмет естествознания»33.
В то же время Кудрявцев подверг достаточно серьезной критике ряд выдвинутых Грановским тезисов. Во - первых, он расходился с мнением именитого профессора, подкрепленном авторитетом академика - естествоиспытателя К.М. Бера, о «постоянном и неослабном действии физических причин на исторические явления». «Действие естественных определений на историю, - подчеркивалось в его статье, - далеко не одинаково во всех ее моментах и что рано или поздно приходит время, когда оно из преобладающего становится второстепенным и само подчиняется иным влияниям. История народа не имела бы большого достоинства, если б для нее не наступило это время. Угадать и определить начало его в ровном ходе событий - немаловажная заслуга со стороны историка»34. Он был убежден, что одними только «физическими условиями» невозможно объяснить исторические события и явления (например, появление средневекового рыцарства, крестовые походы, возвышение Пруссии и т.д.)35.
Выступая против переоценки роли географических условий в историческом процессе, в формировании «народного характера», Кудрявцев ссылался при этом на мнение датского ученого - ботаника И.Ф. Шоува, который в работе «Земля, растения и люди» (1851) (кстати, она находилась и в личной библиотеке Т.Н. Грановского36 - В. Л.) утверждал буквально следующее: «Человек есть часть природы: она на него действует, он подчиняется ее законам; но в то же время человек находится как бы вне природы и потому может, без сравнения со всеми другими живыми тварями, действовать в свою очередь и на нее, преобразовывать ее форму, даже в известной степени господствовать над нею и налагать на нее свои законы. Культура, духовное разви-
тие - вот те средства, при помощи которых человек мало - помалу высвобождается из - под власти природы и, недавний раб ее, подчиняет ее своему собственному влиянию»37.
Во - вторых, Кудрявцев более осторожно, чем его учитель, подходил к такому «нововведению» в гносеологии истории, как постановка вопроса о роли «породы людей» (рас) в историческом процессе. С одной стороны, он одобрительно отзывался о публикации в 1852 году на русском языке, в переводе и с комментариями Грановского, статьи (точнее, письма к историку О. Тьерри (1795 - 1856) - В.Л.) французского антрополога В.Ф. Эдвардса «О физиологических признаках человеческих пород и их отношении к истории». «В этой решимости ученого естествоиспытателя содействовать своими средствами решению исторических вопросов, - писал он, -сказалась живая связь, соединяющая все науки»38. И еще о том же: «статья Эдварса представляет собой одно из тех замечательных явлений, которые, как внезапно упавший луч света, вдруг освещают целый ряд темных и запутанных вопросов и возвышают общую достоверность научных исследований»39. С другой стороны, Кудрявцев был против преувеличения расового фактора в познании особенностей и движущих сил исторического развития. Он привел множество убедительных конкретно - исторических примеров из различных периодов всемирной истории, наглядно свидетельствующих о том, что тот или иной национальный характер народа является результатом не только его «породы», но и воздействия самой социальной - исторической жизни. «Природа, - подчеркивал ученый, - вырабатывает из себя те свойства, которые отличаются одна от другой большие человеческие природы; индивидуальные же особенности народных характеров есть уж дело истории, которая продолжает строить на данной основе, и они накапливаются постепенно в течение исторического времени»40. «Конечно, - умозаключал Кудрявцев, - естественная, или физиологическая, основа не исчезает и в тех периодах, которые вполне принадлежат истории: исследователь постоянно должен иметь ее в виду и соображать с нею новые видоизменения в народном характере, по мере того как они проявляются в историческом действии; . он берет природу как уже нечто положительно данное, как необходимую точку отправления для своих исследований, которых главный предмет - вновь образующиеся формы и определения под прямым влиянием совершающихся событий»41.
В - третьих, не отказываясь всецело от помощи точных и естественных наук в познании истории, Кудрявцев, в отличие от Грановского, выдвигал на первый план собственно исторические методы интерпретации источников. Им высоко оценивался сравнительно - исторический метод, широко используемый в работах Грановского; сам же он с успехом применял культурно
- исторический метод, устанавливая тесную взаимосвязь между различными явлениями культуры, в первую очередь литературы, и историческим фундаментом, на котором эти явления возникают и развиваются42. Позже в работе, написанной в 1854 году, он так сформулировал свои убеждения о методах исторического познания: «Как всякая наука, история решает свои важнейшие вопросы большей частью своими собственными средствами»43.
Высказывая свои аргументированные критическое замечания в адрес Т.Н. Грановского, П.Н. Кудрявцев делал это чрезвычайно корректно, можно даже сказать, деликатно. «Эта открытая полемика между крупными учеными, коллегами по кафедре, наконец, между учеником и учителем, - подчеркивала уже в наши дни Т.Д. Сергеева, - является. примером высокой требовательности в науке, большой ответственности историка перед обществом»44, и, добавим от себя, образцом ведения научной полемики.
Среди провинциальных российских историков 60 - 70-х годов XIX века, о которых, как справедливо давно подметили некоторые исследователи (М. А. Гуковский), в российской историографии нередко принято говорить и писать в «снисходительном тоне»45, наибольший вклад в осмысление проблемы взаимоотношений истории и естествознания внес, по нашему мнению, профессор Харьковского университета М.Н. Петров (1826 - 1887). Подтверждением этому, может, в частности, служить содержание его речи во время публичного диспута, посвященного защите им докторской диссертации на историко - филологическом факультете Московского университета (1865). В ней Петров практически первым среди российских историков предложил периодизацию взаимодействия естествознания и истории, которые, по его словам, являются двумя наиболее «существенными, почти исключительными», отраслями научного знания, поро-
жденными Новым временем46. В сжатой форме проанализировав основные фазы данного взаимодействия (начиная с XVI века - В. Л.), он высказал ряд новаторских для своего времени наблюдений. По его мнению, влияние естественных наук (астрономии, химии, биологии, геологии, зоологии, анатомии, физиологии и др.) на историю было на первых порах «благодетельно», так как оно, во - первых, «приучало» историков в своих исследованиях идти строго аналитическим путем, т. е. применять метод «исторической критики» используемых источников и довольствоваться «только теми выводами, которые непосредственно вытекают из фактов»47, а, во -вторых, способствовало открытию европейскими учеными - гуманитариями второй половины XVIII века «невидимых сил» исторического развития («:тайных исторических агентов») - «духа века», «характера народного», которые «. собственно не выражаются ни в каком особенном, исключительном факте или событии, но которые . незримо участвуют в каждом и одушевляют все, подобно тому, как свет, теплота и электричество проникают и действуют во всех предме-
48
тах» . С другой стороны, как полагал Петров, «вторжение» естественных наук в историю нередко влекло за собой и «вредные последствия», «внося в науку о нравственном мире чуждые ей понятия и приемы», а именно - стремление выявить некие всеобщие «объективные» (материалистические по своему духу) законы социально - исторического процесса, основанные на отрицании «в человеке свободной воли» и неизбежно влекущих за собой «общественное рабст-во»49. Позднее в теоретическом введении («Пропедевтике») к «Лекциям по всемирной истории» (первое издание вышло в свет в 1888 году - В.Л.), представлявшими собой венец всей его научно - педагогической деятельности, он особо выделит мысль о том, что исторические законы, являющиеся по сути «законами нравственного мира», «существенно отличаются от законов физических своею свободою и не имеют характера строгой необходимости и точности.»50.
Подводя общий итог, можно сказать, что трое выдающихся русских историков XIX века
- Т.Н. Грановский, П.Н. Кудрявцев и М.Н. Петров - непросто сформулировали проблему взаимоотношений естествознания и истории, но и сделали при ее анализе ряд глубоких и оригинальных выводов, многие из которых сохраняют свою актуальность и в настоящее время. Особого внимания, с этой точки зрения, заслуживает их стремление четко определить предмет и место всеобщей истории среди других наук, показать возможность использования историками различных, в том числе заимствованных из естествознания, методов научного анализа развития всемирно - исторического процесса. «Усилия предшественников,- почти пророчески напоминал еще в начале прошлого столетия известный российский историк Н.И. Кареев, размышляя на судьбами своей науки, - должны стоять перед глазами и в самых ошибках должны заключаться предостережения для позднейших исследователей»51.
Примечания
1 Подробнее об этом см.: Келле В.Ж. Проблема многомерности в методологии социально - исторического познания // Проблемы исторического познания. М., 2002. С. 29 - 41; Смоленский Н.И. О разработке теоретических проблем исторической науки // Новая и новейшая история. 1993. № 3. С. 3 - 9; Его же. Проблемы теоретического плюрализма // Новая и новейшая история. 1998. № 1. С. 6- 18.
2 См.: Могильницкий Б.Г. Некоторые итоги и перспективы методологических исследований в отечественной историографии // Новая и новейшая история. 1993. № 3. С.10.
3 См, например: Барт П. Философия истории как социология / Пер. с нем. М. Моделя. СПб., 1902. С. 199 - 222; Кареев Н. Теория исторического знания. СПб., 1913. С.45, 46, 61 - 65, 68, 69, 74, 76, 78 -90, 153, 157, 239; Лаппо - Данилевский А.С. Методология истории. Петроград, 1923. Вып. 1. С. 31; Риккерт Г. Границы естественно - научного образования понятий. Логическое введение в исторические науки / ер.с нем. А. Водена Спб, 1903. 615 с.; Его же. Науки о природе и науки о культуре / Пер. с нем. СПб, 1911. 196 с.; Его же. Философия истории / Пер. с нем. С. Гессена. СПб, 1908. С.14, 15.
4 См.: Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987. С.27.
5 См.: Грановский Т.Н. О современном состоянии и значении всеобщей истории // Грановский Т.Н. Полное собрание сочинений. СПб., 1905. Т.1. С.56.
6 См.: Там же. С.58.
7 См.: Там же. С. 58 - 59.
8 См.: Там же. С. 59.
9 См.: Там же.
10 См. об этом, например: Лаппо - Данилевский А.С. Указ. соч. С.40; Полибий. Всеобщая история: В 3 т. / Пер. с греч. Ф.Г. Мищенко. СПб, 1994. Т.1. 1994. С.363; Т.2. СПб., 1995. С.123.
11 См.: Грановский Т.Н. Указ. соч. С.59.
12 См.: Там же. С.60.
13 См.: Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2003. С.19 - 22,
14 См.: Грановский Т.Н. Указ. соч. С.60.
15 См.: Бер К. О влиянии внешней природы на социальные отношения отдельных народов и историю человечества // Карманная книжка для любителей землеведения, издаваемая от Русского Географического Общества. СПб., 1848. С.197 - 235.
16 См.: Грановский. Т.Н. Указ. соч. С.63.
17 См.: Там же. С.64.
18 См.: Там же. С. 64 - 65.
19 См.: Там же. С.64.
20 См.: Гутнова Е.В., Асиновская С А. Грановский как историк // Т.Н. Грановский. Лекции по истории средневековья. М., 1987. С.341; Гутнова Е.В. Т.Н. Грановский об исторической науке // Новая и новейшая история. 1989. № 4. С.190; Ее же. Тимофей Николаевич Грановский // Портреты историков: время и судьбы: В 2 т. М., 2000. Т. 2: Всеобщая история. М.. 2000. С.112.
21 См.: Грановский Т.Н. Указ. соч. С.65.
22 См. об этом, например: Парфенов И. Д. Методология исторической науки. Курс лекций. Саратов, 2001. С.49 - 56.
23 См.: Грановский Т.Н. Указ. соч. С.68.
24 См.: Там же.
25 См.: Там же.
26 См.: Там же.
27 См.: Там же. С.70.
28 См.: Там же. С. 66.
29 См.: Там же.
30 См.: Кудрявцев П.Н. О современных задачах истории // Кудрявцев П.Н. Лекции. Сочинения. Избранное. М., 1991. С.177.
31 См.: Там же. С. 182.
32 См.: Там же. С. 188.
33 См.: Там же.
34 См.: Там же. С. 191.
35 См.: Там же. С. 192.
36 См.: Сергеева ТД. Примечания // Грановский Т.Н. Лекции. Сочинения. Избранное. С. 337.
37 См.: Кудрявцев П.Н.. Указ. соч. С. 192.
38 См.: Там же. С.195
39 См.: Там же. С.197.
40 См.: Там же. С. 202.
41 См.: Там же. С.203.
42 См.: Гуковский М. Итальянское Возрождение в трудах русских ученых XIX века // Вопросы истории. 1945. № 5/ 6. С.103; Сергеева ТД. Кудрявцев как историк // Кудрявцев П.Н. Лекции. Сочинения. Избранное. С.291.
43 См.: Кудрявцев П.Н. Древнейшая римская история по исследованию Швеглера // Кудрявцев П.Н. Сочинения: В 3 т. М., 1887. Т.1. С.232..
44 См.: Сергеева ТД. Сергеева Т.Д. Кудрявцев как историк. С. 289.
45 См.: Гуковский М. Указ. соч. С.101.
46 См.: Диспут М.Н. Петрова // Московские университетские известия 1865. № 4. С. 287.
47 См.: Там же. С. 288 - 293.
48 См.: Там же. С.290.
49 См.: Там же. С.284, 285, 293.
50 См.: Петров М.Н. Пропедевтика // Петров М.Н. Лекции по всемирной истории. 2-е изд. СПб., 1907. Т.1: История древнего мира / в нов. обр. и с доп. А.Н. Деревицкого. СПб., 1907. С.10.
51 См.: Кареев Н. Указ. соч. С.17.
