CC BY
52
А. Ю. Павлов
ПРОБЛЕМА ВОСПРИЯТИЯ ВОЕННЫХ УСИЛИЙ СОЮЗНИКА В РУССКО-ФРАНЦУЗСКИХ ОТНОШЕНИЯХ ПЕРИОДА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Брестский мир, положив конец участию России в Первой мировой войне, во многом определил позицию стран Антанты по отношению к советскому правительству. Сепаратный мир был воспринят бывшими союзниками как предательство, поставившее под угрозу стратегические позиции всего альянса. Однако еще задолго до прихода к власти большевиков как в России, так и в западных странах-союзницах возникли серьезные сомнения в искреннем желании партнеров по коалиции оказывать эффективную помощь. Пример франко-русских отношений демонстрирует, как и почему возникло и развивалось такое взаимное восприятие и как оно влияло на политику и стратегию. Этот пример особенно интересен в связи с тем, что именно через франко-русское взаимодействие осуществлялось координирование военных усилий на двух главных фронтах войны — Западном (французском) и Восточном (русском).
К началу войны Россия и Франция имели уже богатый опыт взаимодействия в военной сфере. В то время как Генеральные штабы двух стран разрабатывали планы совместных действий, в общественном мнении формировались представления о роли союзника в будущей войне.
Французы представляли «русский паровой каток», сокрушающий германские армии на своем пути к Берлину. По мнению западных экспертов, огромные людские ресурсы России могли компенсировать технологические недостатки русской армии. Эту идею поддерживали и сведения из самой России. Например, британский военный атташе в России генерал Нокс, сообщая в начале войны о мобилизации русской армии, писал о призыве 8 миллионов человек, что вызывало, по его словам, «всеобщее изумление» [1]. Россия же рассчитывала на экономические и технические возможности Франции.
Перед войной стратеги Франции и России справедливо считали, что в начале войны Германия нанесет главный удар на западе и направит туда основные силы. С точки зрения французов, это значительно упрощало задачу русской армии. В августе 1914 г. казалось, что все так и происходит. Вторжение двух русских армий в Восточную Пруссию заставило немецкое командование перебросить два армейских корпуса и кавалерийскую дивизию с Западного фронта на восток, что помогло французам выиграть важнейшее сражение на Марне. Однако еще до того, как Восточно-Прусская операция закончилась неудачей, проявились первые признаки того, что представления русских и французов о задачах русской армии расходятся. Великий князь Николай Николаевич полагал, что оказывает союзнику серьезную помощь, направляя силы для того, чтобы привлечь как можно больше немецких войск и сковать их на Восточном фронте. Французское командование и правительство смотрели на ситуацию по-другому. Они ожидали мощного удара русских армий на Берлин и связывали именно с ним надежды на быстрое и победоносное окончание войны. Вот что писал русский военный атташе в Париже полковник А. А. Игнатьев 17 августа: «Декларации нового кабинета, тон прессы, мнение военных кругов, все подтверждает решимость Франции нести жертвы до
© А. Ю. Павлов, 2010
разрешения нами (курсив мой. — А. П.) судьбы Германии, но конечно нам приходится считаться с тяжелым положением страны, предаваемой немцами огню и разорению» [2, л. 24]. Аналогичную телеграмму Игнатьев отправил в Петроград два дня спустя, в ней, в частности, говорилось: «Как я уже доносил, Франция намерена драться до конца, и если надо — жертвовать территорией с тем, чтобы дать нам возможность победы. Благодаря этому как страна, так и армия живут исключительно нами и нашими военными операциями» [2, л. 32].
Когда же вместо известий о громких победах французское общество получило сведения о разгроме русской 2-й армии в Восточной Пруссии, это стало первым серьезным разочарованием французов в своем русском союзнике. Французы не могли понять, почему русский «паровой каток» не может раздавить менее 20% германских сил, собранных на востоке, даже учитывая одновременное русское наступление против Австро-Венгрии. О такой опасности еще в самом начале войны предупреждал русский посол во Франции А. П. Извольский в своем донесении из Парижа: «Позволю себе обратить серьезнейшее внимание на первостепенную важность своевременного и правильного осведомления здешней печати и общественного мнения о ходе наших военных операций. В здешней публике с лихорадочным нетерпением ожидают известий о наступательном движении наших войск, и следует опасаться, что возможное разочарование в этом отношении произведет здесь удручающее впечатление» [3, л. 7]. Это было первое, но далеко не последнее сообщение подобного рода, и, как оказалось, А. П. Извольский был прав.
Угасающие надежды на быструю победу усиливали разочарование и недовольство обеих сторон. В то же время совершенно очевидной стала теснейшая взаимозависимость двух фронтов. В связи с этим в различные периоды войны и в России, и во Франции формировалось мнение о том, что союзник пытается облегчить свое положение, перекладывая ношу на плечи партнера.
Миф о русском «паровом катке» окончательно разрушился в период кампании
1915 г., во время австро-германского наступления на Восточном фронте. Большая численность русской армии оказалась бесполезной в условиях, когда новобранцев нечем было вооружать, а русская артиллерия в лучшем случае могла выпустить один снаряд в ответ на десять немецких. В период так называемого «Великого отступления» в российской армии и обществе в целом распространилось мнение о том, что одной из важнейших причин военных неудач стало нежелание союзников оказать России эффективную помощь. Уверенность русских в экономических возможностях Франции была столь же твердой, как и уверенность французов в неисчерпаемости российских людских ресурсов. Поэтому для российского общества единственным объяснением отсутствия стабильных и масштабных поставок из Франции могло быть нежелание французского правительства поделиться военными материалами. А. А. Игнатьев не мог объяснить, почему французский главнокомандующий генерал Жоффр рекомендовал правительству выделить России необходимые артиллерийские боеприпасы, только когда французская промышленность сможет производить «более чем достаточно» для французской армии [4, р. 668]. Сегодня нам известно, что претензии эти были обоснованы лишь частично. Французское правительство все же решило выделить боеприпасы для России, но их производство и доставка были задержаны производившей их компанией «Шнейдер».
Относительная пассивность французских и британских сил на Западном фронте стала для России еще одним свидетельством нежелания союзников облегчить ее положение. Масштабную переброску германских войск с Западного фронта на Восточный
русское общество объясняло именно пассивностью союзников, и это вызывало раздражение. Французский офицер связи майор Ланглуа, в июне-июле 1915 г. посетивший Россию в третий раз, был поражен холодным приемом в русской Ставке и неприкрытой враждебностью русских офицеров, с которыми ранее у него были хорошие отношения. Он подробно описал все это в своем отчете и даже попытался объяснить эти явления «традиционной русской ксенофобией» [5]. Однако во время первых двух поездок в Россию этой «ксенофобии» он не отмечал.
Летом 1915 г. многие русские газеты почти открыто писали о том, что союзники бросили Россию в тяжелой ситуации и рассчитывать на их поддержку более не следует. В июле, например, «Биржевые Ведомости» опубликовали статью, содержавшую прямые обвинения подобного рода. Британский военный представитель в России генерал Вильямс, узнав, что эта публикация была подготовлена в Ставке, заявил официальный протест и потребовал прекратить кампанию против союзников [6, с. 190-191].
Осенью 1915 г. важнейшей проблемой для Антанты стало совместное наступление армий Центральных держав против Сербии. Союзники обсуждали несколько вариантов оказания помощи этой стране, и это стало еще одним источником взаимного недовольства. Россия активно поддерживала идею отправки войск на помощь Сербии через греческую территорию, но собственных войск выделить для этого не соглашалась. В конце ноября стало понятно, что попытки спасти Сербию не имели успеха. Русское командование подготовило наступление против Австро-Венгрии для того, чтобы заставить ее ослабить давление на Сербию. Русскому военному представителю во Франции генералу Я. Г. Жилинскому было поручено предложить союзникам начать наступление на Салоникском фронте одновременно с русскими армиями. Как сообщал генерал Я. Г. Жилинский, когда он выполнил поручение, генерал Ж. Жоффр «в присутствии своего начальника штаба генерала Пелле, с некоторой раздражительностью заявил, что войну ведет одна только Франция и что все остальные только просят у нее содействия, что ни о каком наступлении теперь не может быть и речи, так как немцы обнажают русский фронт для атаки французов» [7, л. 89]. Узнав об этом, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев приказал Жилинскому жестко отвечать на подобные «оскорбления».
Проблема эффективного использования российских людских ресурсов стала еще одним источником взаимного недовольства. К концу 1914 г. стало понятно, что война будит длиться долго, и тогда же во Франции были получены первые сведения о серьезном недостатке вооружений в России. Вскоре эти два обстоятельства вызвали к жизни идею о возможности использования русских солдат, для которых в России не нашлось оружия, на французском фронте. Впервые такой проект был предложен британским правительством еще в августе 1914 г. Позже французы неоднократно настаивали на отправке русских войск на Балканы. Постоянные отказы русской стороны усиливали во французском общественном мнении разочарование в союзнике. Французское правительство использовало это недовольство для воздействия на своих русских союзников. Публикации французских газет, призывавшие к пересмотру данных России обещаний, рассматривались в Петрограде как достаточно серьезная угроза. Наиболее болезненным для России был вопрос о контроле над Босфором после войны. В конечном итоге пришлось частично удовлетворить настоятельные просьбы французской стороны: в
1916 г. четыре русские пехотные бригады были отправлены во Францию и Салоники, однако это было лишь 10% от числа войск, которое французы изначально хотели получить. Этот компромисс не удовлетворил ни одну из сторон. Русское командование с большой неохотой подчинилось необходимости сохранять нормальные отношения с
Францией, кроме того, многие русские генералы были возмущены тем, что французы почти открыто предложили обменять солдат на оружие. Когда же во Франции поняли, что их фронт в конечном итоге будет усилен всего лишь на 20 тыс. человек, это вызвало очередной рост недовольства.
В периоды военных успехов взаимные претензии отходили на второй план. Неожиданный успех наступления русского Юго-Западного фронта под командованием генерала А. А. Брусилова в 1916 г. вызвал ликование во Франции. А многообещающее начало сражения на Сомме привело к временному возрождению надежды на скорую победу и в России. На какое-то время недавние обиды были забыты. Однако неудачный в целом исход кампании 1916 г. привел к возвращению прежних претензий и подозрений. Дальнейшее развитие событий привело и к возникновению новых, часто совершенно не обоснованных.
Еще одним источником взаимных претензий стала ситуация, сложившаяся вокруг вступления в войну Румынии. Вскоре после того, как в августе 1916 г. Румыния выступила на стороне Антанты, румынская армия потерпела сокрушительное поражение от сил Центральных держав. Россия вынуждена была выделять значительные силы для прикрытия румынского фронта. Практически был создан новый фронт протяженностью примерно в 400 км, из которых только около 30 км занимали остатки румынских частей. Новый Главнокомандующий французскими армиями генерал Р. Нивель не мог понять, почему русские и румыны не способны быстро остановить наступление противника. Вернувшийся из очередной поездки в Россию Ланглуа предоставил своему командованию подходящее объяснение: в своем отчете он предположил, что русские сознательно позволили врагам разгромить румынскую армию для того, чтобы впоследствии иметь возможность влиять на ослабленного союзника, благодарного к тому же за свое спасение. Сегодня совершенно ясно, что это предположение было плодом фантазии французского офицера, однако, по всей видимости, во Франции оно было воспринято всерьез, ведь Ланглуа считался экспертом.
Генерал Нивель даже попытался напрямую вмешаться в дела русской армии, потребовав смещения со своего поста генерала Сахарова, командовавшего русскими силами в Румынии. Французский генерал всерьез воспринял дошедшие до него слухи о том, что генерал Сахаров совершенно не интересуется управлением войсками, проводя все время с молодой женой. Такое вмешательство могло бы привести к открытому конфликту между русским и французским верховными командованиями. К счастью, находившийся в России генерал Э. де Кастельно, которому была поручена эта миссия, не стал выполнять поручения, понимая, к чему это может привести [8, р. 661].
Примерно в это же время генерал Дессино, представлявший Россию на очередной межсоюзнической военной конференции, так выразил свои впечатления от переговоров с союзниками: «Мое впечатление такое, что англичане и французы ведут свою отдельную линию на оборону своих государств с наименьшими потерями войск и наибольшим комфортом, стараясь все остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и при том считают себя хозяевами положения. Докладываю, что от Жоффра и Робертсона можно требовать реального содействия только твердо выраженной угрозой, а не нерешительными просьбами. Мы слишком вежливы здесь и слишком вежливы с их представителями в России» [9, л. 553-554]. Это впечатление также было основано на неверном понимании целей и намерений союзников. На самом деле в будущей кампании 1917 г. французское и британское верховные командования предполагали, что основные военные усилия будут предприняты на Западном фронте.
От России же они ожидали серьезной поддержки, но при этом готовы были выделить значительный объем военных материалов, необходимых для того, чтобы русская армия смогла выполнить свою задачу.
Февральская революция в России вызвала во французском обществе достаточно противоречивые чувства. С одной стороны, французы приветствовали создание республики на месте абсолютной монархии. С другой — известия о резком падении боеспособности русской армии, причиной которого стали революционные события, чрезвычайно беспокоили французское правительство и общество. Такой поворот событий подрывал надежду на победоносное завершение войны в 1917 г., подразумевавшееся общесоюзным стратегическим планом. Недовольство еще более возросло после того, как неудачное наступление французских и британских армий в апреле 1917 г. не было поддержано русскими.
Провал русского наступления в июле 1917 г. добавил масла в огонь. Слухи о возможном выходе России из войны, распространявшиеся летом и осенью 1917 г., вызывали во Франции раздражение и неприязнь к союзнику. Таким образом, к тому времени, как большевистское правительство подписало перемирие, а затем и мир с Центральными державами, у России и Франции накопился достаточно большой багаж взаимных претензий.
Сегодня можно с уверенностью сказать, что большинство взаимных претензий и разочарований в русско-французских отношениях стали результатом неправильного восприятия союзниками друг друга. Изначально существовал большой разрыв между ожиданиями обеих сторон и реальностью. Позже, уже в период войны, многие взаимные претензии вырастали из неправильного понимания и неверной оценки трудностей и проблем союзника. Причиной этого непонимания часто становилось отсутствие достоверной и точной информации о реальных возможностях союзника и о предпринимаемых им усилиях. Даже военные часто не могли понять суть происходивших на других фронтах событий, а обществу в целом сделать это было еще труднее.
Далеко не всегда партнеры по коалиции готовы были предоставлять союзникам информацию во всей ее полноте, особенно когда речь шла о неудачах. Например, первые сведения о катастрофе, постигшей русскую 2-ю армию в Восточной Пруссии в августе 1914 г., французы получили из перехваченных сообщений немецкого командования. В телеграмме, отправленной в Ставку 29 сентября 1914 г., полковник А. А. Игнатьев писал: «На французскую Главную квартиру производит удручающее впечатление полное отсутствие за последнюю неделю известий о наших операциях на Германском фронте. Между тем, в перехваченных немецких радиотелеграммах говорится о якобы нашем отступлении за Неман под натиском немецких сил в Восточной Пруссии. Крайне желательны точные сведения о нашем положении на германском фронте, которому здесь придают первенствующее значение» [2, л. 65].
На недостаток информации из России жаловался и президент Франции Р. Пуанкаре. Французским представителям в России также не удавалось в полной мере получать необходимую информацию. Впрочем, в этом были виноваты не только офицеры русской Ставки. Служащий французского министерства иностранных дел А. Ферри, упоминая о недостатке информации о военной обстановке на Восточном фронте, писал в своем дневнике о том, что донесения французского военного агента в России отличаются отсутствием четкости и ясности, а самого агента называл «салонным офицером» [10, р. 100]. На возникшие уже в начале войны трудности с получением полной и своевременной информации указывал в своих дневниках и британский военный агент [11, р. 219].
Нельзя сказать, что обе стороны не осознавали или недооценивали опасность подобной ситуации. И Россия, и Франция предпринимали определенные усилия для того, чтобы получить точную информацию о действиях друг друга и проинформировать партнера по коалиции о своей ситуации. В 1915 г. Россия и Франция договорились о том, что для лучшего взаимопонимания будет организован обмен визитами различных представителей разного уровня. Согласно сведениям русского военного атташе в Париже, в 1916 г. он содействовал посещению Франции 74 русскими офицерами и 42 гражданскими лицами [9, л. 74]. Многие из них смогли побывать на фронте. Однако такие визиты часто были достаточно коротки и рассматривались скорее как символическая демонстрация союзной солидарности.
Многие, хотя далеко не все, взаимные претензии двух сторон друг к другу относительно военной поддержки не имели серьезных оснований. Уже в начале войны Россия и Франция полностью осознавали стратегическую взаимозависимость Западного и Восточного фронтов. Это вынуждало думать не только о собственном положении, но и о положении союзника. Принятое в августе 1914 г. Верховным главнокомандующим русской армии Великим князем Николаем Николаевичем решение о вторжении в Восточную Пруссию недостаточно подготовленных армий всегда расценивалось французами как пример рыцарского отношения к союзным обязательствам. В свою очередь примерно год спустя французский Главнокомандующий генерал Ж. Жоф-фр предпринял серьезные усилия для того, чтобы преодолеть сопротивление французского правительства, которое возражало против начала наступления на французском фронте. Тогда генерал Жоффр считал, что союзнический долг по отношению к России требует от французской армии немедленно начать наступление, несмотря на имевшиеся трудности [12, с. 31]. Вместе с тем часто подобные соображения сталкивались с необходимостью обеспечивать и собственные достаточно конкретные стратегические интересы, которые не всегда совпадали с частными стратегическими интересами союзника.
Необходимо также учитывать и еще один фактор. Рациональная оценка событий далеко не всегда была единственным источником для формирования представлений о сложившейся ситуации, сталкиваясь с естественным желанием обвинить кого-нибудь другого в собственных проблемах. Особенно это было характерно для периодов военных неудач. После войны конфликт между советским правительством и бывшими союзниками России еще более усилил взаимное непонимание и увеличил список претензий. Все это в конечном итоге привело к появлению глубоко укоренившегося недоверия и достаточно долго оказывало влияние на отношения между Востоком и Западом.
Литература
1. National Archives. London. WO 106/1044 (4 Aug 1914). URL: http://www.nationalarchives. gov.uk/pathways/firstworldwar/document_packs/p_knox.htm (дата обращения: 19.07.2009).
2. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1122.
3. Российский государственный архив военно-морского флота. Ф. 418. Оп. 1. Д. 4382.
4. Les armees francaises dans la Grande Guerre (Publications du Service historique de l’Armee). T. II, Annexes Vol. 1. 1257 p.
5. Service Historique de l’Armee de Terre, Paris (SHAT). 7 N, 1547.
6. Емец В. А. Очерки внешней политики России в период первой мировой войны. Взаимоотношения России с союзниками по вопросам ведения войны. М.: Наука, 1977. 367 с.
7. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1165.
8. Les armees francaises dans la Grande Guerre (Publications du Service historique de l’Armee). T. V. Vol. 1, Annexes Vol. 1. 1876 p.
9. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1151.
10. Les carnets secrets d’Abel Ferry 1914-1918. Paris: Grasset, 1957. 275 р.
11. Knox A. With the Russian Army, 1914-1917. T. 1. London: Hutchinson, 1921. 368 p.
12. Пуанкаре Р. На службе Франции. М.: АСТ, 2002. Т. 2. 782 с.
Статья поступила в редакцию 18 марта 2010 г.
