CC BY
187
Новый филологический вестник. 2020. №4(55). ----
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА Russian Literature
В.Г. Андреева (Москва - Кострома)
ПРОБЛЕМА ВЛАСТИ В РОМАНЕ Л.Н. ТОЛСТОГО «ВОСКРЕСЕНИЕ»*
Аннотация. В статье рассматривается проблема власти в романе Л.Н. Толстого «Воскресение», доказывается, что найденная писателем в «Войне и мире» особая широта в изображении жизни, воплотившаяся в жанре романа-эпопеи, была реализована им и в романе «Воскресение», но в другой ситуации, с опорой на иные, глубинные основы. В «Войне и мире» представлена внешняя угроза, явившаяся одним из оснований для создания эпопейного масштаба, в романе «Воскресение» также возникает основание для подобного изображения: Толстой показывает ситуацию серьезного социального кризиса, вымирание народа, положение государства на грани глобальных преобразований. В статье доказывается, что в смысловой организации особого эпопейного масштаба романа огромную роль играет именно образ власти, анализируются различные его реализации, соотнесение которых позволяет увидеть концепцию писателя. Автор работы демонстрирует, что понятие власти является одним из ключевых в организации духовного подъема и возрождения Дмитрия Нехлюдова, постепенно и мучительно отказывающегося от своей власти над окружающими и прежней роскоши и признающего высшую волю Бога. На ряде примеров в статье показано, что проблема власти в романе «Воскресение» связана с системой глобальных отрицаний поздним Толстым эксплуататорского характера высшего света, обличением чиновников, их формальной, казенной жизни и одновременно с утверждением воли личности выбирать свой духовный путь, с религиозным сознанием, присутствующим в рома-
Ключевые слова: Л.Н. Толстой; власть; эпический роман; жанровое своеобразие; художественная целостность; государство; народ; духовное преображение; образы чиновников.
V.G. Andreeva (Moscow - Kostroma) The Problem of Power in the Leo Tolstoy's Novel "Resurrection"**
Abstract. The article examines the problem of power in the novel "Resurrection"
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-012-00102.
** The reported study was funded by RFBR, project number 20-012-00102.
by Leo Tolstoy, it is proved that the writer found in the "War and Peace" a special breadth in the depiction of life, embodied in the genre of the epic novel, was realized by him in the novel "Resurrection", but in a different situation, relying on other, deeper foundations. In "War and Peace", an external threat is presented, which was one of the foundations for creating an epic scale. In the novel "Resurrection" there is also a basis for a similar image: Tolstoy shows the situation of a deep social crisis, the extinction of the people, and the state's position on the verge of global transformations. The article proves that in the semantic organization of a particular epic scale of the novel, it is the image of power that plays a huge role, its various implementations are analyzed, the correlation of which allows you to see the concept of the writer. The author of the work demonstrates that the concept of power is one of the keys in organizing the spiritual uplift and rebirth of Dmitry Nekhlyudov, who is gradually and painfully relinquishing his power over others and former luxury and recognizing the highest will of God. Using a number of examples in the article, it is shown that the problem of power in the novel "Resurrection" is connected with the system of global denials by the late Tolstoy of the exploitative nature of the upper world, the denunciation of officials, their formal, official life, and at the same time with the confirmation of the individual's will to choose their spiritual path, with religious consciousness, presented in the novel.
Key words: Leo Tolstoy; power; epic novel; genre originality; artistic integrity; state; people; spiritual transformation; images of officials.
Роман «Воскресение» является одним из самых сложных и знаменательных произведений Л.Н. Толстого. Он был напечатан в 1899 г., на рубеже двух веков, и в этом факте современники писателя видели нечто символическое. Как и во всех художественных шедеврах Толстого, в «Воскресении» чрезвычайно важна линия духовной жизни героев, внутреннего преображения человека, и в этом произведении она звучит особенно ярко. В последнем романе Толстого герои не просто открывают для себя важнейшие основы существования, но оказываются перед выбором, определяющим видение мира, их дальнейшие действия и весь жизненный путь.
Толстой работал над романом на протяжении десяти лет, и каждый штрих, каждая деталь произведения были продуманы и выверены писателем, соотнесены с общей идеей воскресения человека для новой праведной жизни. А.Б. Гольденвейзер в «Воспоминаниях» рассказывает о работе Толстого: «Когда я, прочитав первую половину "Воскресения", попросил у него вторую, он дал мне папку, всю полную исписанной, большей частью на разной величины кусках, бумаги, и сказал: "Вот здесь все. Прочтите, если что разберете. Конец еще только набросан". Я попал в самое "святое святых" его работы. Я видел, как очищает, уясняет свою глубокую, психологическую работу Л.Н., как часто маленькая перемена одного штриха влечет за собой полное изменение целого эпизода, как иногда простая перестановка двух отрывков освещает более ярким светом всю картину» [Гольденвейзер 2002, 18].
«Воскресение» стройно и логично вписывается в общую канву публицистических работ Толстого, а также объединяет и на ином материале
воплощает важнейшие темы, мотивы и образы художественных произведений писателя позднего периода творчества. Целостное понимание романа «Воскресение» невозможно без анализа центральных компонентов изобразительности, осмысление которых позволяет уяснить концепцию Толстого, увидеть сложную и красивую архитектонику романа.
Предметом нашего исследования в данной статье является проблема власти в романе «Воскресение». Прежде чем обратиться к анализу конкретных реализаций указанного образа, оговоримся о его роли в произведении и жанровой характеристике шедевра Толстого.
Роман «Воскресение» может быть отнесен к эпическому роману - особому жанровому феномену, характерному для русской литературы второй половины XIX в. [Андреева 2016, 45]. В указанное время европейский роман пришел на смену эпической поэме, утратил общенациональную широту, его центральным конфликтом стала борьба и противопоставление личности и общества. А русский роман второй половины XIX в. смог сохранить эпическую доминанту и продемонстрировал не только признаки распада эпоса, но и симптомы возрождения его на новых духовно-нравственных основах.
Найденная Толстым в «Войне и мире» особая широта в изображении жизни, воплотившаяся в жанре романа-эпопеи, была реализована им и в романе «Воскресение», но в другой ситуации, на основании иных, глубинных основ. Как пишет Г.Д. Гачев, для возникновения собственно эпопеи необходима ситуация, «когда народ и государство справляют свой день рождения на краю смерти, небытия», и в этих условиях происходит «творение, перворождение мира, всех вещей и отношений» [Гачев 1968, 87]. В «Войне и мире» мы видим реальную угрозу в виде Наполеона и его армии, вторгающихся на территорию России: страна оказывается, на самом деле, на грани катастрофы. В «Воскресении» этой внешней для страны и народа угрозы, на первый взгляд, нет. Однако в романе представлено не менее страшное положение, в котором оказывается русский народ: «Народ вымирает, привык к своему вымиранию, среди него образовались приемы жизни, свойственные вымиранию, - умирание детей, сверхсильная работа женщин, недостаток пищи для всех, особенно для стариков. И так понемногу приходил народ в это положение, что он сам не видит всего ужаса его и не жалуется на него» (курсив мой - В.А.) [Толстой 1928-1958, XXXII, 217]. Обратим внимание на однокоренные слова приведенного выше отрывка: Толстой подчеркивает, что речь идет о вымирании, исчезновении народа, то есть читатель отмечает ту же страшную ситуацию нахождения страны на грани серьезного социального кризиса.
Таких мест, в которых речь идет о народных бедствиях, в романе «Воскресение» немало (вспомним хотя бы образы голодающих детей в имении Паново), однако не только они подчеркивают эпический масштаб произведения. Для «Воскресения» характерны особая целостность и тотальность художественного мира, объективность повествования, широкий охват событий и обилие героев, изображение народной жизни, иллюстра-
ция преодоления столкновения между личностью и обществом, масштабность конфликтов, наличие точек зрения и голосов героев, повторяемость событий, свойственная для прецедентной картины мира. Интересно, что толстовское отрицание существующего положения дел в государстве также способствует созданию особой широты. Г.Д. Гачев отмечает, что «эпо-пейное миросозерцание есть мышление о бытии в самом крупном плане, по самому большому счету и через самые коренные ценности. И до сих пор нам известна лишь одна из таких всемирно-исторических ситуаций, а именно: перекресток непосредственного и отчужденного общежитий -народа и государства - как двух основных способов объединения людей» [Гачев 1968, 82]. В романе «Воскресение» Толстой фактически приближается к отрицанию власти и отвергает государство в том виде, в каком оно существовало в современное ему время. Выражается это отрицание в художественном тексте не в форме публицистических заявлений (как это сделано в трактатах Толстого), а через соотнесение и антитезы образов. Таким образом, еще раз актуализируется писателем ситуация государства на грани глобальных преобразований.
Спустя несколько лет после написания романа «Воскресение», в 1905 г. Толстой завершил статью «Единое на потребу. О государственной власти». В ней писатель выразил в форме рассуждений те же мысли по поводу власти, которые были вложены им в «Воскресение»: роман удивительным образом сочетает все многообразие проблем, поднятых Толстым в поздний период творчества. Обратимся к описанию состояния Нехлюдова, который полностью заглушил в себе голос духовного человека, когда стал служить в рядах избранных: «Военная служба вообще развращает людей, ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, то есть отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой - рабскую покорность высшим себя начальникам. Но когда к этому развращению <...> присоединяется еще и развращение богатства и близости общения с царской фамилией, <...> то это развращение доходит у людей, подпавших ему, до состояния полного сумасшествия эгоизма» [Толстой 1928-1958, XXXII, 49].
В трактате «Единое на потребу. О государственной власти» Толстой сначала говорит об общем заблуждении военных, вынужденных принимать участие в войне: «Все эти офицеры, генералы, чиновники, дипломаты, все так с детства запутаны, заверчены, что они не могут не делать того маленького, нехорошего дела, из которого слагается то большое, ужасное дело, которое совершается теперь. И потому нельзя и их назвать причиной: они не виноваты» [Толстой 1928-1958, XXXVI, 168]. Далее он рассуждает о заблуждении императора, однако не как человека, а как государственного деятеля, который, по мнению писателя, просто не может быть до конца честным и порядочным, так как сама государственная власть исключает эти понятия, вынуждая человека во власти жить по ее законам и правилам.
«В сущности, стоит только вдуматься в то, в чем состоит власть, чтобы понять, что не может быть иначе» [Толстой 1928-1958, XXXVI, 177], - пишет Толстой. - «Ведь еще можно было бы как-нибудь оправдывать подчинение целого народа нескольким людям, если бы эти властвующие люди, уже не говорю, были самые хорошие люди, а хоть только не худшие люди; если бы хоть изредка властвовали не лучшие, но порядочные люди; но ведь этого нет, никогда не было и не может быть» [Толстой 1928-1958, XXXVI, 174].
Проблема власти в романе «Воскресение» связана с системой глобальных отрицаний поздним Толстым власти и ее эксплуататорского характера, обличением чиновников, их формальной, казенной жизни и одновременно с утверждением власти Божественной, воли личности выбирать свой духовный путь (власть над своей жизнью постепенно в романе и осознает Дмитрий Нехлюдов).
Л.Д. Опульская обратила внимание на тот факт, как не до конца искренне и по-доброму восприняли роман «Воскресение» чиновники при его появлении: «Первыми взволновались судебные деятели, задетые за живое: в 1899 г. отмечалось 35-летие судебной реформы в России, учредившей институт присяжных заседателей (они-то по ошибке засудили Маслову). 13 августа в газете "Киевлянин" появилось "Открытое письмо графу Л.Н. Толстому", подписанное: Старый судья. <...>. "Преклоняясь" перед авторитетом "великого европейского писателя", "старый судья" -"во имя правды" - защищал "тружеников закона". <...> Либеральный "Вестник Европы" в № 12 поместил неподписанную статью. Автор готов был согласиться с критикой председателя и членов суда, но защищал присяжных.». Л.Д. Опульская проницательно обращает особое внимание на проблему власти: «Для Толстого же вопрос шел о том, имеет ли право несправедливая, насильническая власть наказывать обижаемых ею на каждом шагу людей. Когда корреспондент парижской газеты "Le Figaro" направил в Ясную Поляну <...> вопрос: "Имеет ли общество право наказывать?", намереваясь опубликовать ответ, Толстой написал 17 сентября: "Ответ на вопрос, который вы мне ставите, находится в моем романе, перевод которого выходит в "Echo de Paris". Этот вопрос давно занимал меня, и я старался разрешить его насколько мог лучше"» [Опульская 1998, 362-363].
В «Воскресении» Толстой демонстрирует, что люди, находящиеся у власти, при принятии решений забывают о справедливости. Ни один из чиновников, с которыми пришлось столкнуться Нехлюдову, не может быть охарактеризован как до конца честный и порядочный человек. Председатель суда, в котором слушалось дело Масловой, сам ведет «очень распущенную жизнь, так же как и его жена» [Толстой 1928-1958, XXXII, 21]. Толстой словно предлагает читателю провести параллель между предшествующей суду жизнью Масловой, выбравшей «допущенное законом и хорошо оплачиваемое постоянное прелюбодеяние» [Толстой 1928-1958, XXXII, 10] и жизнью судящего ее председателя, который утром в день суда
«получил записку от швейцарки-гувернантки, жившей у них дома летом и теперь проезжавшей с юга в Петербург, что она будет в городе между тремя и шестью часами ждать его в гостинице "Италия"» [Толстой 19281958, XXXII, 21]. Распущенность председателя и его желание поскорее освободиться от работы приводит к безответственному отношению к делу и невниманию к людям, а потом и досадной ошибке. Не менее колоритны фигуры членов суда, также занятых исключительно собственными проблемами и не думающих ни о судьбах людей, ни о справедливости. Один из членов суда озабочен скандалом с женой и отступлением от своего распорядка жизни, другой - катаром желудка и новым режимом, которого он стал придерживаться. Таков же и товарищ прокурора Бреве, выполняющий функцию обвинения: «Они провожали товарища, много пили и играли до двух часов, а потом поехали к женщинам в тот самый дом, в котором шесть месяцев тому назад еще была Маслова...» [Толстой 1928-1958, XXXII, 23].
Толстой мастерски описывает порочный круг высшего света, представители которого негласно поддерживают друг друга и общий производимый ими обман. Масленников, которого Нехлюдов знал еще по полку, сменяет последний на административную должность и начинает использовать свои силу и власть. Толстой показывает, что Масленников до конца не знает, что происходит во вверенных ему инстанциях, но убежден, что дела решаются наилучшим образом. Он даже выработал для себя формулу из двух составляющих: «Вот на днях была неприятность - неповиновение. Другой бы признал это бунтом и сделал бы много несчастных. А у нас все прошло очень хорошо. Нужна, с одной стороны, заботливость, с другой - твердая власть.» (курсив мой - В.А.) [Толстой 1928-1958, XXXII, 172-173]. Старый генерал из немецких баронов, «выживший из ума, как говорили про него» [Толстой 1928-1958, XXXII, 265], неизбежно исполняет предписания свыше, данные именем государя императора, совершенно не задумываясь о людях. Этот уже «опытный» военный, потерявший себя на службе, заменивший ум и сердце на исполнительность, призывает Нехлюдова служить. Призыв этот в художественном мире романа выглядит, конечно, иронично: «А лучше всего служите, - продолжал он. - Царю нужны честные люди. и Отечеству, - прибавил он. - Ну, если бы и я и все так, как вы, не служили бы? Кто же бы остался? Мы вот осуждаем порядки, а сами не хотим служить правительству» [Толстой 1928-1958, XXXII, 270]. Генерал, которого Нехлюдов встречает в Сибири, как и вышеуказанный генерал из немецких баронов, не называется Толстым по имени. В художественном мире романа этот ход символичен, более того, читатель побуждается Толстым к сравнению типичных героев. В отличие от петербургского генерала, сибирский «принадлежал к типу ученых военных, полагающих возможным примирение либеральности и гуманности с своею профессией» [Толстой 1928-1958, XXXII, 421]. На примере судьбы и положения этого героя Толстой выражает мысль о невозможности полной порядочности власти: «.как человек от природы умный и добрый, он
очень скоро почувствовал невозможность такого примирения» [Толстой 1928-1958, XXXII, 421]. Так как разумная жизнь немыслима в состоянии внутреннего противоречия, генерал из Сибири лишает себя способности трезво мыслить и памяти постоянным употреблением спиртного: «Высшие власти знали, что он пьяница, но он был все-таки более образован, чем другие» [Толстой 1928-1958, XXXII, 421].
Власть понимается Толстым и в романе, и в публицистических произведениях как насильственное сдерживание, распределение благ по своему усмотрению и поддержание прав владения определенным небольшим количеством людей. В трактате «Единое на потребу. О государственной власти» Толстой цитирует Маккиавелли, выделяя курсивом отдельные предложения, особенно наглядно демонстрирующие невозможность устройства власти на основах справедливости, добра и правды, утверждающие необходимость притворства и обмана как обязательных условий властвования одних над другими. А.А. Тулякова, проанализировав отметки Толстого на полях книги Никколо Макиавелли «Государь», пишет, что «пометы Толстого свидетельствуют о внимании к тому месту в трактате, где идет речь о народе как средстве достижения, а затем и удержания власти» [Тулякова 2013, 295].
В статье помимо разоблачения существующего положения, неприятия власти Толстой предлагает и выход, заключающийся не в государственных переворотах, но в изменении внутреннего мира человека. По Толстому, улучшение жизни не может быть произведено внешними мерами, революционным путем или с помощью реформ, для изменения положения дел необходима духовная, самостоятельная работа каждой личности: «.. .изменение внутреннего, духовного состояния людей всегда находится во власти каждого отдельного человека, и человек, не ошибаясь, всегда знает, в чем истинное благо его самого и всех людей, и ничто не может остановить или задержать его деятельности для достижения этой цели. Достигает же человек этой цели - блага своего и других людей - только внутренним изменением самого себя, уяснением и утверждением в себе разумного, религиозного сознания и своей соответственной этому сознанию жизнью [Толстой 1928-1958, XXXVI, 205].
Это же толстовское предложение о преображении мира, только наглядно показанное на примере жизни Дмитрия Нехлюдова и Катюши Масловой, видит читатель в романе «Воскресение». Помимо изображения народных бедствий, создающих эпический масштаб романа, и целой системы контрастов особую широту произведению придает толстовская концепция духовного возрождения человека, осознания им своей подчиненности единственно Божественной воле.
Проблема власти объединяет разные смысловые пласты, тесно связана в романе с мотивом работы, труда [Андреева 2016, 275]. Как часть эпического художественного мира, образ власти содержит в себе отражение целого, а при этом сам во многом способствует организации особой широты произведения.
По В.И. Далю, «власть - право, сила и воля над чем, свобода действий и распоряжений; начальствование; управление» [Даль 1996, I, 213]. Согласно словарю С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой, есть три значения понятия власть: «1. Право и возможность распоряжаться кем-нибудь и чем-нибудь, подчинять своей воле; 2. Политическое господство, государственное управление и его органы; 3. Лица, облеченные правительственными, административными полномочиями» [Ожегов, Шведова 1999, 86].
Обратим внимание на то, что лексема «власть» фигурирует и в названии драмы Толстого «Власть тьмы» (1886 г.), что позволяет говорить об особом внимании писателя к проблеме власти в 1880-1890-е гг. В дневнике Толстого периода работы над романом «Воскресение» присутствуют размышления писателя на тему власти как раз в указанных выше направлениях. Во-первых, Толстой не раз упоминает о несправедливости и обманном характере современной ему власти, он ратует за иное устройство жизни общества: «Хотят уничтожить злоупотребления (властью) там, где есть власть, то есть насилие. Это все равно, что уничтожить дым при горении (нехорошее сравнение). Можно скрыть его от себя, но не уничтожить, потому что самая власть есть злоупотребление своей силою.» [Толстой 1928-1958, LIII, 205]. Во-вторых, Толстой показывает, что единственной реальной властью человека в этом мире является власть над собой, над своим внутренними миром, что человеку подвластна великая сила любви, преображающая все вокруг: «О свободе воли - просто: человек свободен во всем духовном - в любви: может любить или не любить, больше и меньше. Во всем остальном он не свободен, следовательно, во всем материальном человек может направить и может не направить свою силу на служение Богу. В этом одном (но это огромно) он свободен: может везти или быть везомым» [Толстой 1928-1958, 205].
В романе «Воскресение», еще фактически в середине духовного подъема Нехлюдова, завершающегося в финале произведения прозрением и осознанием духовной жизни, герой чувствует великую силу любви: «"Да, да, она совсем другой человек", - думал Нехлюдов, испытывая после прежних сомнений совершенно новое, никогда не испытанное им чувство уверенности в непобедимости любви» (курсив мой - В.А.) [Толстой 19281958, XXXII 196].
А.В. Колпаков, рассуждая об укрупнении жанра русского романа во второй половине XIX в., обращается к феномену большого романа об интеллигенции, матрицу которого обозначил Достоевский, в свою очередь ориентировавшийся на находки Толстого в романе-эпопее «Война и мир». Исследователь справедливо пишет о специфике романов Достоевского, которые потом повлияли, по его мнению, на романы М. Горького и Б.Л. Пастернака. Нам в данном случае важна констатация А.В. Колпако-вым особой широты русского романа и ориентация на духовную составляющую: «Показательны поиски жанра романа. Ориентация на "Войну и мир" говорит о стремлении Достоевского создать эпопею особого рода. Ее героем должен стать интеллигент, а содержанием - духовная жизнь рус-
ского общества» [Колпаков 2017, 131]. В русской литературе второй половины XIX в., именно в творчестве Толстого наиболее ярко прослеживается реализация эпопейных признаков. Но, как мы видим, находки Толстого в «Войне и мире» побудили к поискам соответствующего масштаба многих русских писателей первого, второго и третьего ряда. А дальше можно уже говорить о сложном полилоге русских романистов, в котором происходили процессы не только освоения второстепенными писателями находок классиков, но и полемики последних, а также использования и творческого освоения классиками художественных открытий беллетристов.
В «Воскресении» мы видим удивительное переплетение социальных, политических и духовно-нравственных проблем. Но чрезвычайно важно уловить, как Дмитрий Нехлюдов постепенно освобождается от внешней власти, которую он имел над людьми, чтобы обрести власть над самим собой и осознать силу власти Бога.
В начале романа Нехлюдов живет, как и большинство людей, жизнью, полной обмана и притворств. В часто цитируемом отрывке из начала романа «Воскресение» ошибка людей, забывших о красоте и любви, описана с помощью упоминания культа власти: «.священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом» (курсив мой - В.А.) [Толстой 1928-1958, XXXII, 4]. Нехлюдов изображается в это время Толстым в фазе помрачения, забвения духовной жизни. Писатель показывает, что Нехлюдов связан, что мысли его находятся во власти двух женщин: Мисси Корчагиной, которая очень хочет выйти замуж на Нехлюдова и ведет искусную работу в этом направлении, и жены предводителя уезда -любовницы Нехлюдова. Причем если последняя дает Нехлюдову свободу, то Мисси стремится к власти над Нехлюдовым: «.она приучила себя к мысли, что он будет ее (не она будет его, а он ее), и она с бессознательной, но упорной хитростью, такою, какая бывает у душевнобольных, достигала своей цели» [Толстой 1928-1958, XXXII, 93]. А сам герой в это время, забыв все мысли первой молодости и размышления о том, что «земля не может быть предметом частной собственности», наслаждается «чувством своей власти над большою собственностью.» [Толстой 1928-1958, XXXII, 16].
В художественном мире романа герой наделяется еще большей властью, когда становится присяжным заседателем. Вспомним речь товарища прокурора, обращенную к присяжным: «.в вашей власти судьба этих лиц, но в вашей же власти отчасти и судьба общества, на которое вы влияете своим приговором» [Толстой 1928-1958, XXXII, 73]. Вторая часть этой речи об опасности таких индивидуумов как Маслова, расцениваемая читателем в качестве яркой лживой картинки, позволяет и первую часть реплики оценить также. Толстой демонстрирует, что упомянутая власть не может поступать по справедливости, что еще раз подтверждает история Масловой.
Первые сомнения в душе Нехлюдова и начало пробуждения в нем духовного человека изображены как нежелание героя принимать волю Хо-
зяина, попытки жить по своей власти: «Ему все хотелось не верить в то, что то, что было перед ним, было его дело. Но неумолимая невидимая рука держала его, и он предчувствовал уже, что он не отвертится» [Толстой 1928-1958, XXXII, 78]. Не случайно Толстой в этом эпизоде использует знаковое сравнение: «Ему представлялось это случайностью, которая пройдет и не нарушит его жизни. Он чувствовал себя в положении щенка, который дурно вел себя в комнатах и которого хозяин, взяв за шиворот, тычет носом в ту гадость, которую он сделал» [Толстой 1928-1958, XXXII, 77].
Рядом с этим зоологическим сравнением примечательно и еще одно. Так как Дмитрий Нехлюдов пока не чувствует Божественной власти в себе, он готов поступать так, как всегда жил и действовал животный человек в нем. И вот после оглашения приговора Масловой в душе Нехлюдова просыпается дурное чувство, образ недобитой птицы иллюстрирует ту власть и волю, которой, как кажется Нехлюдову, он обладает над Катюшей: «Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней; недобитая птица перестала бы трепетаться в ягдташе и напоминать о себе» [Толстой 1928-1958, XXXII, 85].
Следующая фаза жизни Нехлюдова связана с осознанием своего греха и необходимости избавления от него. Герой готов отказаться от себя прежнего, от своей власти и предать себя в руки Господа: «Он молился, просил Бога помочь ему, вселиться в него и очистить его, а между тем то, о чем он просил, уже совершилось» [Толстой 1928-1958, XXXII, 103]. В состоянии нравственного просветления Нехлюдов едет в свои деревни, чтобы решить вопрос с землей: он возвращается к мыслям своей молодости о греховности владения землей и хочет за определенную плату отдать землю крестьянам для обработки и пользования. Один из самых важных для позднего Толстого вопросов о земельной собственности, которому писатель уделял огромное внимание, который даже хотел сделать одним из главных в романе, в «Воскресении» оказывается вписанным в историю героя и страны, но при этом он не теряет своей значимости. Как справедливо отметил В.А. Туниманов, «история Нехлюдова и Катюши Масловой, скупо, но отчетливо выписанная, постепенно, в процессе многолетней работы освобождавшаяся от мелодраматических и фальшивых напластований, не должна была заслонять панорамной картины мира, изображенной "ухватистым пером" Толстого с редкой даже у него густотой и рельефностью деталей. В "Воскресении" нет ни второстепенных героев, ни второстепенных деталей. Здесь все значительно и важно в равной степени. Нет "фона", а есть бескрайнее половодье "живой жизни"» [Зверев, Туниманов 2007, 556].
По дороге в имение Кузьминское Нехлюдов вновь оказывается втянутым в разговор о власти. Извозчик рассказывает ему о произволе и воровстве управляющего, но рассказ этот звучит с нотами восхищения, а не обличения. В глазах извозчика управляющий преуспевает, благодаря имеющейся у него власти: «Зимой, на рождестве, елка была в большом
доме. <.. .> В губернии такой не увидишь! Награбил денег - страсть! Чего ему: вся его власть» [Толстой 1928-1958, XXXII, 200]. После этих слов Нехлюдову становится неприятно, но это недовольство двойственно: с одной стороны, Нехлюдов осуждает теперь власть и такую корыстную самостоятельность управляющего, с другой стороны, он жалеет свое имущество и сердится на его расхитителя. И два разных голоса в Нехлюдове оказываются в состоянии спора: один ратует за отказ от владения землей, другой задумывается о трудностях, которые могут встретиться далее, причем победу на этом этапе одерживает то один, то другой. Не случайно в споре мужиков с Нехлюдовым Толстой подчеркивает со стороны народа «сдерживаемое страхом озлобление», а со стороны Нехлюдова - «сознание своего превосходства и власти» [Толстой 1928-1958, XXXII, 205], а мужики из другого, меньшего имения Нехлюдова заявляют ему: «Земля ваша и власть ваша» [Толстой 1928-1958, XXXII, 221].
Размышляя в ночь перед встречей с семью выбранными от мира мужиками, Нехлюдов осознает слабость земной власти, свою ограниченность, а при этом открывает великую силу власти Бога: «.зачем была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем была эта война? И моя последующая беспутная жизнь? Все это понять, понять все дело хозяина - не в моей власти. Но делать его волю, написанную в моей совести, - это в моей власти, и это я знаю несомненно» [Толстой 1928-1958, XXXII, 226]. В герое происходит один из самых решительных переворотов. И Толстой демонстрирует читателю свидетельства изменения Нехлюдова. Взгляд на него со стороны выражает старушка, косвенно убедившая мужиков послушаться Нехлюдова и принять его предложение: «На согласие это имело влияние, высказанное одной старушкой, принятое стариками и уничтожающее всякое опасение в обмане объяснение поступка барина, состоящее в том, что барин стал о душе думать и поступает так для ее спасения» [Толстой 1928-1958, XXXII, 232]. При этом читатель становится свидетелем изменения точки зрения самого Нехлюдова, приезжающего в город и смотрящего на все и всех иным взглядом. Толстой дает краткую, но значимую оценку взгляда Нехлюдова: «.точно в первый раз увидел это» [Толстой 1928-1958, XXXII, 234].
Нехлюдов начинает разговаривать с народом и узнает много нового: крестьяне в деревнях не имеют земли и вынуждены убегать в города, а власть над землей вообще переходит в руки иностранцев. «У нас француз владеет, у прежнего барина купил. Не сдает - да и шабаш», - рассказывает извозчик [Толстой 1928-1958, XXXII, 240]. После осознания истинных ценностей Нехлюдов по-другому смотрит на высший свет и его обитателей. Примечательна поездка Нехлюдова в Петербург, все его встречи и, конечно, остановка у тетушки Катерины Ивановны. Графиня приятна Нехлюдову своей энергией и бодростью, однако герой попадает в ловушку. Кокетство Mariette, выступление Кизеветера, внешние условности захватывают Нехлюдова в свою атмосферу обмана. Именно в Петербурге герой оказывается у людей, имеющих большую власть над другими, огромные
связи, здесь же он убеждается в том, что справедливости искать у высшей власти бесполезно, что Сенат, на который Нехлюдов возлагал такую надежду, не выполняет своих полномочий: «Высшее учреждение подтвердило свое беззаконие» [Толстой 1928-1958, XXXII, 278].
Н.К. Гудзий в комментариях к роману отдельно остановился на образах супругов Чарских: «Так, прототипом графини Катерины Ивановны Чар-ской, видимо, послужила графиня Елена Ивановна Шувалова, ревностная последовательница лорда Редстока. <...> Что касается ее мужа - графа Ивана Михайловича Чарского, то в нем, скорее всего, нашла себе отражение личность всесильного временщика в царствование Александра II, крайнего реакционера графа Петра Андреевича Шувалова <...>. Он не был министром, как граф Чарский в "Воскресении", но занимал высокие посты, вплоть до поста шефа жандармов и затем посла в Лондоне; играя крупную роль во внутренней политике и пользуясь большим доверием у Александра II, он распоряжался назначением и смещением министров, был очень богат. Чарский стремится к общению с коронованными особами обоих полов. В карьере Шувалова этого рода общение было очень частым.» [Гудзий 1935, 371]. В романе образ властвующих персон максимально снижается, одним из ярких разоблачений выступает эта влиятельная чета. «Отставной министр и человек очень твердых убеждений» [Толстой 1928-1958, XXXII, 251] Чарский, на самом деле, оказывается человеком беспринципным, не имеющим ни нравственных, ни государственных правил, но при этом он занимает выгодное место, тратит огромное количество казенных денег. Толстой показывает, что изменившемуся Нехлюдову тяжело общение с властными лицами, поскольку для просьб за угнетенных он должен входить в круг старых знакомых, использовать для помощи страдающему народу иллюзию своей власти, от которой он отрекся: «.и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того, чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их деятельность законною тем, что обращался к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по отношению известных лиц, воздержались от своих обычных и, вероятно, незаметных им самим жестокостей» [Толстой 1928-1958, XXXII, 253].
Grand monde, большой свет воспринимается теперь Нехлюдовым с отвращением, он открывает другой мир, народный. Толстой ратовал за возвращение истинных ценностей искреннего общения, физического и умственного труда, взаимопомощи. Очень показательно, что глубина отрицания Толстого не была правильно осмыслена многими современниками писателя. Как справедливо отмечает А.С. Кондратьев, «художественно-философская концепция романа, воплощающего освобождение человека от изощренной власти общественных условностей и восстановление доверия к благодатным первоосновам бытия, вызвала недоумение уже у первых читателей и критиков, усмотревших в этическом максимализме Толстого возмутительное поношение устоев мира сего» [Кондратьев 2019, 48].
Третья часть романа «Воскресение» наглядно демонстрирует не толь-
ко масштаб обличения писателем существующего порядка вещей, устройства общественной жизни, но и открывает, что те преобразования и изменения, о которых ратовал Толстой, относились именно к духовному преображению общества. В третьей части романа писатель уделяет большое внимание образам политических заключенных. Сам писатель не разделял убеждений этих людей: некоторым из них он сочувствовал, поскольку они решили отдать свою жизнь на благо народа, к поступкам и личностям других относится резко отрицательно. Толстой был убежден, что деятельность народников и революционеров не может что-либо кардинально изменить.
Разумеется, по мнению писателя, есть разница между Верой Ефремовной Богодуховской, жертвующей собой ради непонятного дела и не понимающей, в чем состоит его смысл, и чахоточным молодым человеком Крыльцовым, четко осознающим, против чего и за что он борется. Не случайно Нехлюдов особенно проникается к Крыльцову. Этому способствует как история героя, так и его революционная деятельность. Она была направлена против государственной власти, с которой в последнее время столкнулся Нехлюдов: Крыльцов «принадлежал к партии народовольцев и был даже главою дезорганизационной группы, имевшей целью терроризировать правительство так, чтобы оно само отказалось от власти и призвало народ» [Толстой 1928-1958, XXXII, 373].
К своему итоговому прозрению в романе Нехлюдов приходит в ночь, наступившую после того, как он увидел мертвое тело Крыльцова. Итог этого героя, решившегося на борьбу с властью путем попытки свержения ее, открывает Нехлюдову ошибочность пройденного Крыльцовым пути. Е.А. Масолова замечает, что «в "Воскресении" подвергаются критике жизненная позиция всех политических, их установка насильственно изменять мир, их иллюзии относительно результативности своей деятельности» [Масолова 2008, 58]. Об этом Толстой писал и в статье «Единое на потребу. О государственной власти»: «Люди хотят осуществить идеал разумной, свободной и братской жизни на начале принудительной власти, тогда как принудительная власть, как ни переставляй и не обновляй ее, есть всегда присвоенное одними людьми право распоряжения другими.» [Толстой 1928-1958, XXXVI, 195]. Жалея Крыльцова и размышляя над его судьбой, Нехлюдов, наконец, открывает истинность религиозного сознания, приводящего к отвержению почитания роскоши, богатства и земной власти, к утверждению высшей власти.
Обратим внимание на еще одного политического ссыльного - Ново-дворова. Нехлюдов относится к нему очень натянуто, а в описании Но-водворова Толстой использует свою знаменитую теорию о человеке как дроби: «Умственные силы этого человека - его числитель - были большие; но мнение его о себе - его знаменатель - было несоизмеримо огромное и давно уже переросло его умственные силы» [Толстой 1928-1958, XXXII, 400]. Примечательно, что в художественном мире романа Толстой делает Новодворова полной противоположностью Симонсону, которому он вверяет судьбу Катюши. Новодворов живет корыстно, он хочет силой завла-
деть властью. Это, по мнению писателя, порочный и ошибочный путь, ведущий просто к смене эксплуататоров народа. Не о судьбе России думает Новодворов, а о собственном почитании. «Массы всегда обожают только власть, - сказал он своим трещащим голосом. - Правительство властвует - они обожают его и ненавидят нас; завтра мы будем во власти - они будут обожать нас.» [Толстой 1928-1958, XXXII, 398]. Толстой не раз в описании Новодворова подчеркивает самоуверенность и ограниченность, а также его тягу к лидерству и власти - он быстро занимает положение руководителя партии: «Деятельность его состояла в подготовлении к восстанию, в котором он должен быть захватить власть и созвать собор. На соборе же должна была быть предложена составленная им программа» [Толстой 1928-1958, XXXII, 401].
В художественном мире романа «Воскресение» утверждается власть человека над собой и своими мыслями, писатель постепенно проводит читателя путем изменения Нехлюдова, приближая его к мысли о необходимости религиозного сознания, фактически позволяя ему оценить духовный взгляд на окружающий мир и поразиться его глубине и широте. Всем произведением Толстой доказывает, что, несмотря на многочисленные пороки и временные заблуждения человека, на его сложное прошлое, иногда полное ошибок, каждый может выйти к высшей правде и жить по ней. Как справедливо отметил А.П. Скафтымов, «мелочи жизни, по Толстому, способны закружить человека, сбить его с толку, заставить принять нужное и второстепенное за главное; надвинув хор обстоятельств, они могут одновременно гипертрофировать всякие и самые неожиданные порывы, но за всем этим покровом живет конечная натуральная правда, и свет ее, падающий моментами, всегда ведет свой неотразимый суд и обличение» [Скафтымов 1972, 157].
Каждый из героев романа «Воскресение» каким-либо образом прича-стен авторской концепции и выражает общую идею справедливости единственно Божьего суда. При анализе романа «Воскресение» литературоведы часто обращают внимание на образ старика на пароме, увещевающего Нехлюдова, оценивают его реплики, рассуждая о позиции этого героя. Между тем, самые важные слова в романе он произносит в остроге, когда Нехлюдов встречает его уже во второй раз: «Бог знает, кого казнить, кого миловать, а мы не знаем.» [Толстой 1928-1958, XXXII, 438]. Эпическая сущность романа с таким ее обязательным признаком, как всеобщность, тотальность во многом определяется этим концептуальным выводом о подчиненности всех и вся высшей власти.
Финальные цитаты из Евангелия от Матфея, читаемые Нехлюдовым, идейно и образно соотносятся со всем романом. Не случайно писатель включает в ряд евангельских цитат и строки о прощении государем раба: в романе появляется образ государя-человека, признающего над собою власть, способного к действию не по уставу, а по велению сердца.
Одной из важнейших характеристик эпического романа является пре-цедентность. В данном случае мы вслед за В.И. Тюпой говорим о пре-
цедентности событий в смысле их повторяемости, не затрагивая широко изучаемого сейчас в литературоведении и лингвистике понятия «прецедентный текст». Прецедентность в новом эпическом искусстве, по сравнению с древними эпопеями, отличается не просто «восстановительным» характером в отношении исходного прецедента в качестве сверхсобытия [Тюпа 2018, 20], но означает рифмующиеся эпизоды в жизни и судьбе людей и повторение этапов в духовном движении личности. Отметим, что в художественном мире романа проблема власти способствует организации ряда рифмующихся эпизодов: несколько раз Нехлюдов возвращается к вопросу о земле и ее передаче крестьянам, дважды приезжает Нехлюдов к тетушкам в начале романа, дважды рассматривается дело Катюши (в суде и в Сенате), рифмуются и повторяются искушения властью, переживаемые Нехлюдовым во время его духовного подъема, дважды разговаривает герой со стариком-сектантом, да и пути Нехлюдова и Катюши в романе параллельны: они возвращаются к праведной жизни.
Таким образом, проблема власти в романе «Воскресение» позволяет понять концепцию автора, раскрывает представленную Толстым систему ложных и истинных ценностей, способствует смысловой организации особого эпопейного масштаба за счет иллюстрации народных бедствий и признания кризиса государственной власти в России рубежа XIX-XX вв. Образ власти органично поддерживает толстовские противопоставления в романе, позволяет выстроить стройную линию духовного возрождения Нехлюдова, на пути которого чрезвычайно значим отказ от роскошной жизни, попыток повлиять на других людей с помощью своего положения и материальных возможностей и признание над собой власти Бога, радости подчинения ей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Андреева В.Г. О национальном своеобразии русского романа второй половины XIX века. Кострома, 2016.
2. Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. М., 1968.
3. Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. Воспоминания. М., 2002.
4. Гудзий Н.К. История писания и печатания «Воскресения» // Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. Т. 33. М., 1935. С. 329-422.
5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка в 4 т. Т. 1. СПб., 1996.
6. Зверев А.М., Туниманов В.А. Лев Толстой. М., 2007.
7. Колпаков А.Ю. «Большой роман» об интеллигентном герое как жанровая разновидность русской романистики: к постановке проблемы // Новый филологический вестник. 2017. № 2(41). С. 128-138.
8. Кондратьев А.С. Роман Л.Н. Толстого «Воскресение» и проблемы современного социума // Материалы толстовских чтений 2018 года в Государственном музее Л.Н. Толстого. М., 2019. С. 47-54.
9. Масолова Е.А. «Политические» в романе Л.Н. Толстого «Воскресение» //
Новый филологический вестник. 2008. № 2(7). С. 49-59.
10. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1999.
11. Опульская Л.Д. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1892 по 1899. М., 1998.
12. Скафтымов А.П. Идеи и формы в творчестве Л. Толстого // Скафты-мов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972. С. 134-181.
13. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. М., 1928-1958.
14. Тулякова А.А. Пометы Л.Н. Толстого в трактате Н. Макиавелли «Государь» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2013. № 1-2. С. 294-296.
15. Тюпа В.И. Жанровая природа нарративных стратегий // Филологический класс. 2018. № 2(52). С. 19-24.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Kolpakov A.Yu. "Bol'shoy roman" ob intelligentnom geroye kak zhanrovaya raznovidnost' russkoy romanistiki: k postanovke problemy ["Big Roman" about the Intelligent Hero as a Variety Genre of Russian Romanism: a Problem Statement]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2017, no. 2(41), pp. 128-138. (In Russian).
2. Masolova E.A. "Politicheskiye" v romane L.N. Tolstogo "Voskreseniye" ["Political" in the Novel by L.N. Tolstoy "Resurrection"]. Novyy filologicheskiy vestnik, 2008, no. 2(7), pp. 49-59. (In Russian).
3. Tulyakova A.A. Pomety L.N. Tolstogo v traktate N. Makiavelli "Gosudar'" [L.N. Tolstoy's Notes in Machiavelli's Treatise "The Sovereign"]. Vestnik Nizhegorod-skogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo, 2013, no. 1-2, pp. 294-296. (In Russian).
4. Tyupa VI. Zhanrovaya priroda narrativnykh strategiy [Genre Nature of Narrative Strategies]. Filologicheskiy klass, 2018, no. 2(52), pp. 19-24. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Gudziy N.K. Istoriya pisaniya i pechataniya "Voskreseniya" [The History of the Writing and Printing of "Resurrection"]. Tolstoy L.N. Polnoye sobraniye sochineniy: v 901. T. 33. [Tolstoy L.N. Complete Works: in 90 vols. Vol. 33]. Moscow, 1935, pp. 329422. (In Russian).
6. Kondrat'yev A.S. Roman L.N. Tolstogo "Voskreseniye" i problemy sovremen-nogo sotsiuma [L.N. Tolstoy's "Resurrection" and the Problems of Modern Society]. Materialy tolstovskikh chteniy 2018 goda v Gosudarstvennom muzeye L.N. Tolstogo [Materials of the Tolstoy Readings of 2018 in the State Museum of L.N. Tolstoy]. Moscow, 2019, pp. 47-54. (In Russian).
7. Skaftymov A.P. Idei i formy v tvorchestve L. Tolstogo [Ideas and Forms in L. Tolstoy's Works]. Skaftymov A.P. Nravstvennyye iskaniya russkikh pisateley [The Moral Searches of Russian Writers]. Moscow, 1972, pp. 134-181. (In Russian).
(Monographs)
8. Andreyeva V.G. O natsional'nom svoyeobrazii russkogo romana vtoroypoloviny XIX veka [On the National Identity of the Russian Novel of the 2nd Half of the 19th Century]. Kostroma, 2016. (In Russian).
9. Gachev G.D. Soderzhatel'nost' khudozhestvennykh form [The Content of Art Forms]. Moscow, 1968. (In Russian).
10. Gol'denveyzer A.B. Vblizi Tolstogo. Vospominaniya [Near Tolstoy. Memories]. Moscow, 2002. (In Russian).
11. Opul'skaya L.D. Lev Nikolayevich Tolstoy. Materialy k biografii s 1892 po 1899. [Leo Tolstoy. Materials for the Biography from 1892 to 1899]. Moscow, 1998. (In Russian).
12. Zverev A.M., Tunimanov VA. Lev Tolstoy [Leo Tolstoy]. Moscow, 2007. (In Russian).
Андреева Валерия Геннадьевна, Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН, Костромской государственный университет.
Доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН, профессор кафедры Отечественной филологии КГУ, заместитель главного редактора журнала «Вестник КГУ».
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0002-4558-3153
Valeria G. Andreeva, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Kostroma State University.
Doctor of Philology, Leading Researcher, IWL RAS; Professor of Department of Russian Philology, KSU; Deputy Editor in Chief of the scientific journal "Vestnik of Kostroma State University".
E-mail: [email protected]
ORCID ID: 0000-0002-4558-3153
