CC BY
108
ФИЛОСОФИЯ
А.Л. ДМИТРОВСКИЙ, кандидат филологических наук, доцент кафедры журналистики и СО филологического факультета
Орловского государственного университета
ПРОБЛЕМА ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ В СВЕТЕ НАУЧНО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ И ФИЛОСОФСКИХ ПОДХОДОВ XXI ВЕКА
В статье рассматривается проблема создания теории журналистики на основе анализа современных достижений научной мысли, а также исследуются причины неуспеха предыдущих попыток. Новая научная парадигма -философско-антропологический подход, по мнению автора, и должен стать той точкой отсчёта, с которой начнётся новая эра теории отечественной журналистики.
Ключевые слова: философия журналистики, философско-антропологиче-ский подход, научная парадигма, метод.
Общеизвестно, что журналистика всегда весьма чутко реагирует на любые изменения в социально-государственном устройстве. Это понятно: она во многом есть ретранслятор государственных идей и проводник политической воли правящей элиты. Именно журналистике принадлежит сегодня исключительное право легитимации власти и установления (поддержания) соответствующего общественного консенсуса («гегемонии», по А. Грамши). В соответствии со сложившимся государственным строем (порядком) меняет своё лицо и журналистика: сформировался, например (к середине XIX века), слой разночинцев - институционально оформилась и отечественная публицистика; развился (в конце того же века) капитализм и рынок газетных СМИ - появились профессиональные журналисты.
И если развитие журналистики до Октябрьской революции шло как бы снизу, исходя из потребностей общества и интересов крупных издателей, и потому осмыслялось достаточно отрывочно (а специальной подготовки не велось вовсе), то с приходом к власти в России большевиков журналистика (с подачи Ленина) стала предметом пристального внимания общественно-политической мысли. По решению властей были открыты специальные курсы, центры подготовки журналистов и редакторов. Эту модель выпускника того времени санкт-петербургский историк журналистики профессор Г.В. Жирков справедливо называет партийной, ибо таковы были требования времени: правящей элите были нужны не столько «писатели», сколько «идейные борцы», «пропагандисты и агитаторы». На первое место вышли «направление» журналиста, его верность партийным идеалам и указаниям, а не его литературные способности.
Однако позже ситуация меняется: с победой во внутрипартийной борьбе сталинского крыла, ориентированного на государственное строительство вместо мировой революции, а позже, после разгрома гитлеровских войск, нужда в «партийных пропагандистах» быстро отпадает. Стране необходимо восстановление экономики и требу__ются созидатели, те, кто сумеет помочь осмыслить происшедшее, понять ситуацию,
© А.Л. Дмитровский
выработать конструктивные рекомендации. Об этом пишет и Г.В. Жирков:
«История подготовки журналистских кадров по своей сути повторила эволюцию журналистики <...>. ...Вполне естественно, что победа в борьбе двух форм подготовки журналистов, получивших развитие в СССР - партийной, политической и университетской, филологической, - в конечном итоге досталась последней, опиравшейся на традиции русской культуры, цикл филологических дисциплин, полноценное преподавание которых мог обеспечить специалист высокой квалификации -универсант, что гарантировало и выпуск квалифицированного специалиста - литературного работника, главную фигуру журналистского творческого процесса»1. Конечно, и эта «новая» журналистика, и подготовка кадров основательно контролировались партией, включали в себя массу политических дисциплин и давали лишь относительную свободу для самовыражения, однако это всё-таки был отход от жёсткой политизации печати.
На послевоенный период приходится и расцвет науки о журналистике. Развивается университетская подготовка специалистов, начинают работать научные конференции, разрабатываются основные дисциплины, категории и понятия теории. Конечно, споры вокруг журналистики велись и раньше (например, о природе очерка, функциях печати), но именно на 50-60-е годы XX века приходится осознание журналистики (публицистики) как предмета научного изучения (вплоть до объявления самой журналистики наукой с правом присуждать соответствующие степени, что, впрочем, было быстро отвергнуто), осмысляются её социальное значение, история, сущность. В Ленинграде, Москве, Алма-Ате на базе университетских факультетов журналистики формируются школы журналистики (позже к ним добавятся Воронеж, Свердловск, Ростов-на-Дону.).
70-80-е годы XX века вновь внесли свои коррективы: «Под давлением сложившейся социально-политической атмосферы, господства партийной бюрократии создавалась раздутая историко-журналистская лениниана, гипертрофированная «теория» о всеобъемлющем, научном партийном руководстве, об информационном процессе, представленном как сугубо публицистический. До сих пор некоторые теоретики относят информацию к публицистике, внося путаницу в учебный процесс. <...> Наконец, такого рода теоретические взгля-
ды негативно сказывались на отношении практиков к теории, видевших в ней что-то совсем ненужное для них. И сколько бы теоретики ни доказывали обратное, здоровый скепсис брал своё. В студенческой массе он также имел место, что ощущается, несмотря на произошедшие изменения, и в современных условиях»2. Теория журналистики в собственно научно-творческом плане как бы застыла, получив возможность «развития» лишь в плане разработки идеологических проблем.
Волна либеральных реформ 80-90-х годов XX века привела к катастрофическим последствиям: распаду государства, обрушению экономики и уровня жизни, сокращению продолжительности жизни людей, как и самого населения, и т.д. Не осталась в стороне и журналистика: продуманная система советских СМИП распалась на мириады редакций самого разного вида; в журналистику хлынул поток людей без специального образования; тиражи изданий резко упали и мало кому позволяют быть экономически самостоятельным; общий уровень СМИ снизился колоссально (особенно критикуют телевидение с его культом низкопробных развлечений); увеличился и без того существовавший разрыв между теорией и практикой (нынешнее развитие журналистики носит, так сказать, горизонтальный, технологический характер, связанный с внедрением ноу-хау в сфере визуальной обработки и презентации журналистской продукции) и т.д.
Получила сокрушительный удар и советская теория журналистики. Несмотря на многие достижения и успехи, фактически, поскольку не смогла ответить на вызовы времени и изменения социально-политической обстановки, она была полностью отвергнута. Но вместе с водой, похоже, был выплеснут и ребёнок. Были разрушены научные коммуникации, тонко отрегулированные и настроенные на поддержание кумулятивно-эволюционного процесса накопления знаний о журналистике. Сложилась так называемая ситуация «рассредоточенной очаговости», когда исследования носят частный, узконаправленный характер и не становятся достоянием всей научной общественности. Более того, методологи отмечают всё большее возрастание методологической путаницы в теории СМИ (СМК), порождаемой отсутствием неких общих (хотя бы приблизительно) ориентиров в понимании сути журналистики.
В подобной ситуации теория журналистики стала перед проблемой собственного существования: перед выбором научной парадигмы, в рамках которой она могла бы состояться - имеющихся естественно-научной (классический детерминизм, «модерн», представленный ныне постпозитивизмом и синергетикой) и гуманитарной (постмодернистской). Однако почти пятидесятилетний опыт создания советской науки о журналистике показывает, что создаваемая в рамках позитивистской парадигмы (социологическая школа журфака МГУ) теория не смогла стать адекватной нынешним условиям и требованиям профессиональной среды. Она даёт лишь один срез феномена журналистики, но не может стать основанием общей теории. Остальной контент, не вошедший в круг интересов того или иного исследователя, либо подвергается глубокой мифологизации (и/или принимается как догма), либо просто игнорируется.
Проблема осложняется тем, что и последние десятилетия, когда Россию захлестнула волна постмодернистских учений и программ (и есть все, казалось бы, возможности создать на их основе новейшую достойную теорию), показали тщетность усилий теоретиков данного направления. Появилось лишь несколько монографий (пусть даже и с грифом «учебник»), написанных в стиле пастиша, весьма интересных для чтения, но малопригодных для практики.
Логично возникает вопрос «почему?». Почему в рамках ни той, ни другой парадигмы исследователи не способны создать полноценную теорию журналистики? Почему, придерживаясь одной из них, учёные не желают (не могут?) включить в орбиту своей интерпретации журналистики проблемы и/или наработки другого научного подхода? Как справедливо написал об этой ситуации патриарх московских теоретиков журналистики Е.П. Прохоров: «.. .Нельзя не огорчаться тому, что «методологическая критика» в науке о журналистике в явном виде практически не существует, проявляясь лишь попутно, особенно при полемических схватках. А могла бы сыграть очень важную роль в становлении современной методологии изучения журналистики. <.. .> Всё это приводит к мысли и о неразвитости, даже слабости научной критики, о невнимании одних исследователей к подходам и аргументам других при продолжающихся творческих поисках и т.д.»3.
В частности, характеризуя одну из непосредственных областей изучения журналистики - пуб-
лицистику (проблема её познания была поставлена ещё в 60-х годах XX века!), маститый учёный с огорчением замечает: «Любопытно напомнить, что исследователи публицистики (а выпущено ими в итоге десяток книг) практически не дискутировали друг с другом, а выдвигали свои концепции на основе субъективно сформулированных парадигм. То же происходит в наше время с общей теорией журналистики. Нормальный же путь -поиск «полей сходства», а «области несходства» - сфера открытой дискуссии. <.. .> А дискуссии в поисках истины нет. Каждый придерживается своей точки зрения и не обращает внимания на другую. Или - того хуже - без доказательств, с пренебрежением отвергает её»4. Это, кстати, весьма характерный признак - «пренебрежительное отвержение». Почему же в казалось бы беспристрастной и объективной среде происходят такие пристрастно-субъективные вещи? Откуда берётся это «человеческое, слишком человеческое» в научной среде? Попробуем ответить на этот вопрос. Предлагаемая нами гипотеза основана на современном научном представлении о структуре и сущности нашей науки, а с другой стороны - на аналогии с типами религиозных представлений.
Наука, как пишет философ и методолог науки С.А. Лебедев5, являясь одним из видов мировоззрения (наряду с философией, религией, мифологией, обыденным сознанием и т.д.), есть «специализированная когнитивная деятельность сообществ учёных, направленная на получение и использование в практике нового научного знания о различного рода объектах, их связях и отношениях» (с. 62). Являясь мировоззрением, наука стремится ответить не только на вопрос «каков мир?», но, скорее, на вопрос «как правильно жить в этом мире?» и потому имеет не предметно-атрибутивный, сколько ценностный характер. Цель научного познания, как и его «предшественника» - здравого смысла, получение адекватной, истинной и полезной информации об окружающей человека действительности. Другое дело, что наука прилагает громадные профессиональные усилия для того, чтобы получаемые ею знания носили объективный, истинный, доказательно-проверяемый характер.
Однако, как показали критики классической науки («модерна») - постмодернисты, а также теоретики постпозитивизма (в частности, американский историк науки Т. Кун), наука развивается через «парадигмальные сдвиги» и включает в себя
не только объективный, осознаваемый (рациональный), но и субъективный («контекстный») элемент знаний. Парадигмой (от греч. paradeigma - «образец, модель, способ подхода») в узком плане называют «теорию (или модель, тип постановки проблемы), принятую в качестве образца решения исследовательских задач»6. В этом случае можно говорить о научно-исследовательской парадигме конкретного учёного, его приверженности конкретной научной школе, включающей и его личные социокультурные установки (желательно сознательно понимаемые и объявляемые).
Когда же речь заходит о парадигме в широкой трактовке, то под этой категорией понимают «общепринятую в конкретном научном сообществе фундаментальную теорию в определённой области знания»7. Она организует весь процесс познания в той или иной отдельной науке, а возможно, и во всей научной либо социальной сфере (как механистический детерминизм Ньютона или социал-дарвинизм европейских модернистов), начиная с формулирования проблем (так называемых «головоломок») и заканчивая их удовлетворительным разрешением. Парадигмы эти носят абсолютный характер, и приходящая на смену устаревшей выступает своего рода «новой верой», выбор и принятие которой есть мистический, далеко не всегда поддающийся рациональному обоснованию акт. Так, например, несмотря на все рациональные теории «закономерной» смены формаций, Макс Ве-бер показал религиозную, протестантистскую основу формирования капитализма и соответственно всей современной «англо-саксонской» цивилизации. Это говорит о том, что в основе любой масштабной научной (экономической, социально-политической, иной) парадигмы (и соответствующего социального строительства) лежит тот или иной тип философствования, т.е. пласт субъективного, личностного, далеко не всегда сознаваемого знания. Более того, это знание имеет РЕЛИГИОЗНО-философский характер.
Таким образом, можно ясно выстроить уров-невую структуру научного знания: личный (сознательный) интерес исследователя к той или иной области жизни ^ совокупность позитивных знаний, уже полученных в данной сфере другими исследователями (частные теории) ^ общая рациональная метатеория в данной сфере ^ общенаучная парадигма (частично рационализированная) ^ лежащая в её основе философия (частично осоз-
наваемая) ^ религиозно-философские представления (чаще всего вообще не сознаваемые, но при этом задающие фундаментальные «мировоззренчески-методологические» константы, сам способ полагания мира).
В этой связи видится абсолютно логичным взглянуть на характер тех мировых религий, что могут лежать в основе тех или иных философских взглядов и, соответственно, научных парадигм. Все их можно разделить на два класса: на «религии веры», возникшие на Ближнем Востоке (иудаизм, христианство и ислам) и имеющие единым истоком текст Ветхого Завета, и недогматические «религии опыта» (даосизм, буддизм и вершина индуизма - «адвайта-веданта»), сформировавшиеся на Дальнем Востоке на основе интерпретации Учения Будды.
Принципиальная разница между ними в отношении к человеку.
Религии веры складываются в условиях жёсткой борьбы племён (идущей до сих пор) за выживание и влияние на сравнительно небольшой территории с минимальным количеством ресурсов. Этой ситуацией во многом объясняются такие черты религий веры, как поклонение богам-мужчинам, эгоистически-человеческое поведение этих богов и ведение кровопролитных религиозных войн их проповедниками, соперничество в привлечении последователей, полнейший контроль за адептами (так, «ислам» переводится с арабского как «покорность»8 , «повиновение») с помощью догм, запретов и приказов. Постепенно на первое место выдвигается идея внешней (трансцендентной) личностной силы, которая творит, судит и карает. Более того, истина этой силы отделена от истины людей, что делает утверждения о ней (а значит, и «откровения» о её требованиях и «заветах») недоказуемыми и непостижимыми. В них остаётся только верить и послушно (слепо) выполнять «приказы» этих сил и «представляющих» их в этом мире «наместников».
Фундаментальное отличие религий опыта -убеждённость в изначальном совершенстве любого существа в силу обладания им так называемой «природы Будды». Суть этой концепции в том, что человек полностью ответствен за свою судьбу, ситуацию и развитие и его неправильное поведение есть следствие «запутанности» ума, «базового неведения». В этом плане Учение Будды -это зеркало, позволяющее уму узнать свою веч-
ную, вневременную сознательную сущность (познать самого себя) как единство субъекта, объекта и действия. С точки зрения буддизма мы «запутанны», так как ум, подобно глазу, не может видеть сам себя. Запутанность возникает потому, что «нетренированный ум не способен увидеть, что все три фактора - воспринимающий, воспринимаемые объекты и сам акт восприятия - взаимодействуют, обусловливают друг друга и являются аспектами одного целого»9. Поэтому у человека возникает переживание разделённости: непрерывный поток ощущений органов чувств и эмоциональных впечатлений воспринимается как «Я». То же, что переживается, что производится этим «сознательным пространством», превращается в некое «ты», во внешний мир. Возникает своего рода замкнутый круг восприятия-порождения, из которого незаметно «выпадает» сам воспринимающий, ум. Из-за этого скоротечные, меняющиеся, обусловленные состояния явлений действительности (как внешние, так и внутренние) воспринимаются человеком как реальные и отдельные от него - как «объективные». Религии опыта и предлагают искателю истины различные рекомендации для преодоления этой иллюзии - ловушки, в которой все мы находимся.
Что же получается? Человек, попавший в ловушку восприятия-порождения, начинает абсолютизировать одну из сторон действительности: либо внутреннее («восприятие», переживания), либо внешнее («порождаемое», мир). В итоге мы получаем две взаимно исключающие друг друга парадигмы: гуманитарно-постмодернистскую, абсолютизирующую человеческое восприятие, и естественно-научную, абсолютизирующую порождаемую пространством сознания «зыбкую реальность». Поскольку, как мы убедились ранее, в основе любой научной парадигмы лежат религиозно-философские представления (а в европейском сознании - религии веры, в частности), то приверженность к той или иной научной парадигме в современном «цивилизованном» обществе приобретает религиозно-догматический, аксиоматический, постулирующе-спекулятивный характер (что косвенно подтверждается и преобладанием «спекулятивного» типа философствования на Западе). Отсюда ясно, почему «споры» учёных, изучающих, как в нашем случае, журналистику и подсознательно воспринимающих свои научно-методологические подходы «религиозно» (как Абсолют, в кото-
рый они просто верят), носят столь личностный характер и не могут не перейти на сознательном уровне либо в игнорирование друг друга, либо в полемику на уничтожение.
Подтверждается ли данная гипотеза на практике?
Вот что пишет по этому поводу современный исследователь философии науки: «.устоявшаяся, «правильная» картина мира была нарушена самим же естествознанием, а именно невозможностью однозначного описания физической реальности и введением принципов дополнительности и неопределённости, теоремой Гёделя о неполноте, зависимостью квантово-механических эффектов от сознания наблюдающего субъекта и т.д.
<...> В классической модели получалось, что субъект состоит из разума и воли и что на реальность или физический мир распространяется разум, который познаёт его, а на мир социальный и культуральный распространяется как разум, так и свобода воли. Когда квантовая физика релятиви-зировала основания реальности и их независимость от сознания познающего субъекта, то реальность превратилась в шопенгауэровский «мир как воля и представление». Антагонизм естественного и гуманитарного, в центре которого конструкция субъекта, ещё более усилился в науке XX века: так, гуманитарии постепенно уничтожали субъекта, начиная от ницшеанской «смерти Бога» до бар-товской «смерти автора» и делезовской «смерти субъекта», в то время как физики, наоборот, доводили субъекта до его крайних пределов, сотворили акт субъектной трансгрессии, что наиболее ярко выразилось в «антропном принципе». Место субъекта в философском постмодерне, по определению Ж. Делеза, занимает «безличное. поле, не имеющее формы синтетического сознания личности или субъективной самотождественности»10.
В заключение этого размышления учёный констатирует: «Вступление человечества в новое информационное общество, общество постмодерна или позднего модерна, ставит под сомнение само понятие личностной, персональной идентичности и гуманистического проекта»11. Однако сама эта проблема - дегуманизация, проблематизация человека - есть следствие игнорирования обоими направлениями современной научной мысли (и естественным, и гуманитарным) самого человека как целостного, «воспринимающего» существа: человека как конкретного «я - есть». Физики,
исследующие «мир», убеждаются в его непостижимости: об этом прямо говорят теория фракталов и основные постулаты теорий относительности квантовой механики (изменения скорости меняют пространство, время, массу - то есть все, казалось бы, незыблемые параметры). Вся окружающая реальность оказывается иллюзорной и, согласно некоторым наиболее жёстким трактовкам антропного принципа, созданной с целью существования человека, Разума. Именно «под» него развивалась Вселенная. «Лирики» же, постмодернисты, наоборот, растворяют человека в потоках восприятия и языковых играх, «дискурсах». Мир, по их мнению, и истина непознаваемы для человека. Но если что-то всё же «проникает» в сознание, то оформляется языком ещё до осоз-навания этих переживаний разумом.
При этом оба направления забывают главное -воспринимающего, человека. Но ведь человек остаётся? И справедливо вопрошает: «Я-то -есть?!» Однако эта «мелочь», не входящая в «догмат веры» ни тех, ни других теоретиков, попросту опускается, исключается ими из рассмотрения.
Но что такое журналистика? Её создают (делают) люди. Героями публикаций тоже, как правило, становятся люди. И, наконец, адресованы произведения журналистики (как духовного производства) также людям. Таким образом, журналистике свойствен антропологизм, антропный принцип в своей высшей степени. Получается, что решить проблему создания полноценной теории журналистики можно, лишь используя соответствующую научную парадигму, которая учитывала бы самого человека, отталкивалась бы от него как меры вещей.
Такая «наука» уже была заявлена в начале XX века Максом Шелером (правда, оказалось, что заявленная им «наука» выступает, скорее, не «узкой» научной дисциплиной, а как раз научно-философской парадигмой, неким «третьим направлением»). Основоположник философской антропологии отмечал, что её задачей является «точно показать, как из основной структуры человеческого бытия <...> вытекают все специфические монополии, свершения и дела человека: язык, совесть, инструменты, оружие, идеи праведного и неправедного, государство, руководство, изобразительные функции искусства, миф, религия, наука, историчность и общественность»12. Увы, ранняя смерть помешала Шелеру решить главную
задачу - задачу разработки конкретной методики философско-антропологического анализа культуры. Ограничившись указанием на то, что абсолютно все «монополии, свершения и дела человека» вытекают из выявленной им «основной структуры человеческого бытия», он так и не дал теории этой самой «основной структуры», «окончательная» разработка которой, по всей видимости, задача наших дней.
Тем более что несколько теорий в этом направлении в XX веке были предложены (А. Гелен, М. Ландман, Г. Плесснер). Так, в психологии фи-лософско-антропологическую идею отстаивал и развивал Виктор Франкл. Автор логотерапии и метода экзистенциального анализа формулировал эту проблему так: «Один и тот же предмет, спроецированный из своего измерения в низшие по отношению к нему измерения, отражается в этих проекциях так, что различные проекции могут противоречить друг другу. Например, если стакан, геометрической формой которого является цилиндр, я проецирую из трёхмерного пространства на двухмерные плоскости, соответствующие его поперечному и продольному сечению, то в одном случае получается круг, а в другом - прямоугольник. Помимо этого несоответствия проекции противоречивы уже постольку, поскольку в обоих случаях перед нами замкнутые фигуры, тогда как стакан - открытый сосуд»13. Кроме того, Франкл формулировал ещё один важный постулат: когда различные предметы проецируются в одно и то же низшее (более простое) по отношению к ним измерение, то отражаются в своих проекциях не противоречивыми, но многозначными: «Если, например, я проецирую цилиндр, конус и шар из трёхмерного пространства на двухмерную плоскость, то во всех трёх случаях получается круг. Предположим, что перед нами тени, которые отбрасывают цилиндр, конус и шар. Эти тени многозначны, поскольку я не могу заключить на основании тени, отбрасывает ли её цилиндр, конус или шар, - во всех случаях тень одна и та же»14.
Франкл делал логически очевидный вывод: изучая человека, мы так же никогда не имеем дело с целостным, многомерным человеком как таковым, но всегда обращены лишь к одной из его «проекций», сторон его бытия. И не имеет значения, идёт ли речь о биологии, социологии или психологии: к какой бы науке мы ни обратились, все они дадут неполные и противоречивые проекции, т.к. берут
человека лишь в свете собственных подходов и измерений, «двухмерных плоскостей». Человек же принципиально не сводим ни к одной из своих «теней», проекций. Ни к внешним (как в естественнонаучной парадигме), ни к внутренним «восприятиям»: «дискурсам» и «языковым играм» (как в постмодернизме).
Соответственно антропологизм как методология предлагает идти «не от множественности проекций человека к его многомерности и целостности, а, напротив, от многомерного единства человека к ситуациям, где это единство проявляется, актуализируется.»15. Для этого необходим такой метод толкования, который бы позволил рассматривать деятельность человека (являющуюся «эманацией» в мир его сущности, экзистенции, ума) не в одноплоскостной проекции, но «объёмно», во всех её бесконечных проявлениях и контекстах бытия. Человек снова должен стать мерой всех вещей, и особенно - в журналистике. Оптимизм вселяет и тот факт, что на сегодняшний день существуют успешные примеры применения этой парадигмы
для исследований, например, переходных периодов русской культуры16.
Исходя из всего вышеизложенного, можно говорить о личности человека как о той самой «основной структуре человеческого бытия», из которой вытекают абсолютно все «монополии, свершения и дела человека». Это измерение журналистики логично назвать экзистенциальным. Оно рассматривает журналистику как тип специфической познавательной деятельности, имеющей в соответствии с той или иной сферой творчества в журналистике определённые «подвиды», детерминированные профессиональной спецификой.
Два других измерения журналистики - социально-коммуникативное и национально-культурное -рассматривают журналистику соответственно как социальный институт (и часть системы управления обществом) и вид духовного производства.
Совершенно ясно, что данная концепция ещё требует дальнейшей разработки и исследований, но уже на данной стадии видны серьёзные перспективы для построения полноценной теории журналистики.
Примечания
1 Жирков Г.В. Питерская школа подготовки журналистов: три модели выпускника /Жирков Г.В. // 60 лет университетскому журналистскому образованию в России. 1946-2006. Ленинград - Санкт-Петербург, факультет журналистики СПбГУ. - СПб.: Моби Дик, 2006. - С. 12.
2 Там же. - С. 25.
3 Прохоров Е.П. Исследуя журналистику. Теоретические основы, методология, методика, техника работы исследователя СМИ [Текст]: Учебное пособие / Е.П. Прохоров. - М.: РИП-Холдинг, 2005. - С. 40.
4 Там же.
5 Лебедев С.А. Философия науки [Текст]: краткая энциклопедия (основные направления, концепции, категории). Научное издание / С.А. Лебедев. - М.: Академический Проект, 2008.
6 Большой иллюстрированный словарь иностранных слов [Текст]: 17 000 сл. - М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство «Русские словари», 2004. - С. 569.
7 Лебедев С.А. Философия науки. - С. 496.
8 Кириленко Г.Г., Шевцов Е.В. Краткий философский словарь [Текст] / Кириленко Г.Г., Шевцов Е.В. - М.: Филол. о-во СЛОВО: Изд-во Эксмо, 2003. - С. 146; см. также о религии - С. 306-309.
9 Нидал, Лама Оле. Каким всё является. Учение Будды в современной жизни [Текст] / Лама Оле Нидал; пер. с англ. Е. Леонтьевой. - М.: Алмазный путь, 2009. - С. 42.
10 Исаев Н.А. Постмодернистские поправки гуманистического проекта [Текст] / Н.А. Исаев // Вестник Орловского государственного университета [ежекварт. науч.-практ. журнал]. Серия «Новые гуманитарные исследования». -2009. - № 2 (6). - С. 24.
11 Там же. - С. 25.
12 Шелер М. Положение человека в Космосе [Текст] / Макс Шелер // Проблема человека в западной философии.
- М., 1988. - С. 90.
13 Франкл В. Человек в поисках смысла [Текст]: Сборник / В. Франкл; пер. с англ. и нем.; общ. ред. Л.Я. Гозмана и Д.А. Леонтьева. - М.: Прогресс, 1990. - С. 50.
14 Там же.
15 Моторина Л.Е. Философская антропология [Текст]: Учеб. пособие для вузов / Л.Е. Моторина. - М.: Высш. шк., 2003. - С. 89.
16 Черная Л.А. Русская культура переходного периода от средневековья к Новому времени [Текст] / Л.А.Черная.
- М.: Языки русской культуры, 1999. - 288 с. (Философско-антропологический анализ русской культуры XVII -первой трети XVIII века).
