CC BY
32
УДК 008
Т.В.Линицкая
ПРОБЛЕМА СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В НОВГОРОДСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ КУЛЬТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА
Гуманитарный институт НовГУ
The interrelation of stylistic peculiarities of the fiction and the processes of social identification in the society on the example of the problems of social political identification in the peculiarities of sacralization and codification of the literal sources and architecture of Novgorod of the second part of the XVth century is analyzed.
Проблема социокультурной идентичности современного российского общества сегодня крайне актуальна. В связи с этим исследователями все чаще предпринимаются попытки рассмотрения истории культуры — и художественной культуры в частности — сквозь призму динамики содержания социальной идентичности. Под социальной идентичностью группы или коллективной идентичностью подразумевается осознание социальной принадлежности, основанное на участии в общем знании и наличии общей памяти, которые сообщаются через говорение на одном языке, или, иными словами, через использование общей системы символов. Равно как и тексты, к символам следует отнести традиции, верования, обряды и проч., что является знаками, кодирующими общность, задающими координаты культуры отдельных групп.
Культура, обладая двойственной природой, обращена как внутрь себя, к своей культурной памяти, так и вовне, к иной культуре, поскольку способна к развитию лишь пребывая в диалогическом взаимодействии [1]. Существует и оборотная сторона культурного контакта, которая может проявлять-
ся в том случае, если во взаимодействие вступают «неравносильные» культуры. Так, в процессе объединения этнических союзов в более крупные этно-политические единства (например, в результате завоевания) культура доминирующего этноса, как правило, получает межэтническое значение и становится высокой культурой, вытесняющей локальные культурные формации на роль второстепенных. В свою очередь, сопротивление маргинальных культур доминирующей культуре достаточно часто происходит при помощи типичного механизма — через сакрализацию собственной идентичности. Противопоставляя себя «другим», культура отграничивается от них собственными предпочтениями (языком, кухней, образом жизни, преданиями, мифами, архитектурой, живописью), образующими некую «пороговую структуру» [2] — специфическую границу, проходящую не обязательно по земле. Укрепление идентичности через пороговую структуру провоцируется, как правило, в случае усиления влияния доминирующей культуры. Таким образом, процесс отделения культуры, направленный вовне, за пределы своих границ, неизбежно сопровождается усиле-
нием внутреннего культурного единства, поскольку «ничто не сплачивает сильнее, чем отмежевание от враждебного окружения» [3].
Подобного рода процессы без труда прослеживаются в Новгороде второй половины XV в., когда средневековая республика все отчетливее осознавала угрозу московского завоевания. Используемая Новгородом модель сопротивления московской агрессии — через сакрализацию идентичности — в высшей степени типична для подавляемой культуры. Из опасения утратить контакт с истоками и с собственной идентичностью, из «страха забвения» [4], культурный смысл наделяется сакральным характером. Культурная память проявляется и поддерживается здесь в основном языковыми преданиями.
Свойственное средневековью теоцентрическое мировосприятие, определявшее культурные границы социальных идентичностей, дистанцируется от мифологического миропонимания как более наивного уровня восприятия универсума за счет увеличения теоретической систематизации окружающей реальности, но не разрывает с ним связи окончательно. «Сосуществование наивной мифологии в массах и утонченного богословия теоретической элиты, которые служат для поддержания одного и того же символического универсума, далеко не редкий исторический феномен» [5], подтверждаемый рядом случаев.
Утрата Новгородом политической идентичности и доминирующих ценностей привела в действие механизм мифомоторики и в результате сопровождалась большим количеством различных легенд и сказаний, выполнявших функцию сакрализации культурного наследия. «В нашей истории, — писал
В.О.Ключевский, — не много таких катастроф, которые были бы окружены таким роем сказаний, как падение Новгорода... Ожидание близкой беды... привело новгородские умы и нервы в напряженное состояние; это напряжение обнаруживалось в пророчествах о близкой судьбе города» [6]. Расширяя свое политическое влияние, в том числе и на Новгород, Москва уступала ему интеллектуально, поэтому, подчиняясь внешним силам новой столицы, покоренный город еще долго отстаивал свои духовные права перед ней [7]. Ярким примером этого служит повесть о белом клобуке (также как и сказание о Тихвинской иконе Богоматери), имеющая своей целью утверждение духовного превосходства Новгорода над Москвой. Основная ее идея состоит в том, что православная святыня — белый клобук передается константинопольским патриархом по ангельскому велению именно в Новгород, в ущерб Москве. Легенды о скрытом смысле детали фрески Христа Пантократора в куполе Святой Софии в Новгороде, о видении ху-тынского пономаря Тарасия, а также о видении Соловецкого игумена Зосимы шести обезглавленных бояр относятся к разряду пророческих легенд-предостережений, посредством которых силы небесные охраняют город от несчастий. Кроме того, они направлены на увеличение престижа именно новгородской церкви. Появившиеся немногим позже легенды о посрамлении московского ставленника архиепископа Сергия новгородским святителем Моисеем и об Иване III и
Варлааме Хутынском стали свидетельством божественной неприступности новгородских святынь, оберегавшихся от поругания.
Глубокая литературная и историческая значимость новгородских преданий заключалось не только в демонстрации безусловного духовного превосходства Новгорода над Москвой. Мифомоторика, программируя человеческое сознание на принадлежность к той или иной идентичности, а также на свойственное внутри данной идентичности поведение, способна некоторым образом воздействовать на процессы, определяющие окружающую реальность. Миф, легенда из обращения к прошлому извлекают элементы представления о себе, а также точки опоры для будущих целей и надежд. Миф показывает явления настоящего в свете истории, чем придает им авторитетность и способствует легитимации, а также акцентирует внимание на ощущении недостатков настоящего и возвеличивании в воспоминании «героического» прошлого. Легенды выявляют в настоящем исчезнувшее, утраченное и показывают пропасть между прошлым и нынешним. Настоящее, уступая в величии и красоте прошлому, не столько обосновывается, сколько теряет свою основу. Примером служат новгородские предания, возникшие в переходную эпоху, когда мир стремительно менялся, и свободная жизнь вольного города на глазах уступала место существованию в условиях утраченной политической независимости.
Вследствие неудовлетворенности настоящим мифомоторика может приобретать революционизирующие формы. В этом случае предания не обосновывают наличную ситуацию, а ставят ее под вопрос и призывают к ее изменению. Работу механизма сопротивления через воспоминание подтверждает актуализация исторических событий, отображенных в иконе «Знамение от иконы Богородицы. Битва новгородцев с суздальцами». Высокую степень актуальности на момент создания иконы определяет тот факт, что менее чем за пятьдесят лет новгородские живописцы трижды обращались к данному сюжету. Таким образом, легендарное прошлое предстает как политическая и социальная утопия, ради воплощения которой следует жить и бороться. Воспоминание становится актом сопротивления. Мифомоторика в своем воздействии на сознание коллектива, противостоящего иноидентичному влиянию, способна особым образом определять социальную и политическую реальность данного коллектива.
Процессы канонизирующего укрепления смысла в Новгороде второй половины XV в. проявляются не только в форме преданий, но и в форме храмовой постройки. Следует отметить, что храмовое строительство являлось неотъемлемой частью средневековой культуры. Храм воплощал наиболее общие и универсальные представления человека о мироздании и осознавался как «гармонизированный космос» [8]. Воплощая символический образ мира, храм одновременно выступал и символическим образом человека, олицетворяя тем самым связь мак-ро- и микрокосма, пребывающих в неразрывном единстве.
Храмовое строительство и связанная с ним символизация в рассматриваемый период обусловлены архаизирующими и реставрационными тенденциями. К середине XV в. характерным для новгородской архитектуры являлся особый тип храма, сложившийся еще в середине XIV в. и применявшийся затем в течение целого столетия. Этот храм представлял собой четырехстолпную одноглавую постройку с одной апсидой, четырехскатной кровлей и трехлопастным фронтонным завершением богато декорированного фасада, разделенного лопатками на три прясла, соответственно внутреннему членению столбов. Внутри здание сохраняло старую крестовокупольную систему сводов с пониженными подпруж-ными арками. Именно такая объемно-пространственная схема здания и стала основой классической новгородской церкви. Первым ярким примером такого храма была церковь Федора Стратилата на Ручье, открывшая целую серию памятников новгородского зодчества, отличавшихся лишь величиной и некоторыми другими незначительными деталями, но являвшимися однотипными по сути. Церковь Двенадцати Апостолов также принадлежит к указанному ряду памятников и относится к 1455 г. Она выстроена из кирпича и камня в форме квадрата с выдающимся на восток одним полукружием апсиды. Описывая храм, архимандрит Макарий (Миролюбов) указывает, что он имел два этажа и «в нижнем этаже 4 столба», где «прежде был придел, как видно из остатков жертвенника и алтарных ниш» [9]. Двери располагались с западной, южной и северной сторон. Восточная стена церкви, разделенная четырьмя выступами, имеет два окна, расположенные друг под другом; южная, северная и западная стены также имеют по четыре выступа (лопатки), рассекающих стену тремя полукружиями прясел. Кроме того, южный и северный фасады здания дополнительно декорированы вкладными каменными крестами. Храм завершала восьмискатная кровля и венчала одна глава.
Почти сто лет храмовое зодчество Новгорода практически эволюционировало. Архитектурные формы как бы застыли, словно этот тип храма, вопреки конструктивной логике, старательно пытались сохранить в неприкосновенности, что указывает на архаизирующую традицию. Вместе с тем, новгородскому зодчеству середины XV в. присуща еще одна черта: восстановление церквей домонгольского периода в старых формах. Постройка нового здания церкви на «старой основе», т. е. на нижних частях стен или фундаменте более древнего здания, была явлением достаточно распространенным, но в данном случае обращает на себя внимание тот факт, что новые церкви возводили «реставрационным методом», а именно в формах более древнего памятника, что противоречило традициям древнерусского зодчества. Так, церковь Иоанна Предтечи на Петрятине дворе (на Опоках), первоначальной постройки 1127 — 1130 гг., была полностью перестроена в 1453 г. и воспроизводила «общую структуру шестистолпных церквей первой половины XII века» [10]. Церковь представляет собой двухэтажное здание, выстроенное большей частью из «дикого камня» [11] в виде продолговатого квадрата с
тремя выдающимися на восток полукружиями апсид. Кровля храма четырехскатная, барабан увенчан одной главой. В 1455 г. таким же образом была перестроена церковь Св. Пророка Илии на Славной улице, первоначальное здание которой было заложено в 1198 г., а закончено в 1202 г. Как указывает Ю.Н.Дмитриев, «новая постройка восстанавливает характерные для второй половины XII века формы» [12]: имеет четырехскатную кровлю, над которой возвышается одна глава, свод поддерживается четырьмя четырехгранными столбами, два из которых расположены в середине храма, а два других — ближе к алтарной части. Строители архиепископа Евфи-мия восстановили эту церковь «даже с пятью выступами, отличающимися необычайной толщиной и мощностью» [13], вероятно, с целью придания ей нарочито архаических форм.
«Реставрационный» способ строительства, сочетающийся с воспроизведением объемно-планировочной структуры типа храма, сложившегося сто лет назад, свидетельствует об устойчивых охранительных тенденциях новгородского зодчества. Архаичность архитектурных форм напрямую связана с сакрализацией традиций и упрочением идентичности новгородской культуры. Охранительность следует признать направляющим вектором новгородской храмовой архитектуры того времени. Но в свете интересующего нас вопроса храм оказывается чем-то значительно большим, чем просто архитектурная форма. Скорее он выглядит здесь формой культурной памяти коллектива, изображая прошлое и находя выражение для специфического исторического сознания. Новгородские церкви второй половины XV в. — это «постройки-воспоминания» [14], возвращающие к истокам и воскрешающие традиции. Следует понимать эти постройки как кодификацию своей идентичности на языке архитектурных форм.
Новгородская республика, лишь формально признавая великого князя своим сюзереном, всячески отвергая московское влияние, цеплялась за традиции, накопленные веками в литературе и архитектуре, предпринимая отчаянные попытки для сохранения своей культурной идентичности и политической независимости. Охранительная тенденция, господствовавшая в Новгороде во второй половине XV в., шла рука об руку с сакрализацией культурных смыслов. В той мере, в какой культурный смысл становился священным, апеллируя к собственному прошлому, формы культуры застывали из опасения утратить контакт с истоками и своей идентичностью. В связи с угрозой московского завоевания собственная культура перестает казаться Новгороду явлением само собой разумеющимся. Теперь она ежеминутно должна доказывать свою особость, свою значимость и свое абсолютное право на существование, поскольку именно культура задает систему норм не только эстетического, но и общественного и политического порядка. Растущая осознанность сакрализации традиций привела к усилению интереса к собственному прошлому, а также к масштабным кодификациям и демонстрациям культурной идентичности, бесспорным свидетельством чего является зодчество и мифотворчество рассматри-
ваемого периода. Именно в этом контексте следует понимать особую смысловую направленность легенд, зафиксировавших процесс легитимации реальности, а также специфичность храмового строительства, напоминавшего выразительностью и внушительностью своих форм о великом прошлом великого города.
Изучение художественно-архитектурного наследия Великого Новгорода в контексте его связи с процессами культурной идентификации сегодня не только расширяет диапазон исторических исследований и содержательно обогащает нашу культурную память, но и позволяет более обоснованно воспринимать влияние исторического наследия на современные процессы культурной идентификации региона и России в целом.
1. Библер В.С. // Вопросы философии. 1988. № 6. С.36.
2. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культу-
рах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 165.
3. Там же. С.164.
4. Там же. С.209.
5. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995. 323 с. С.181-182.
6. Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т.2. Курс русской истории. Ч. 2. М.: Мысль, 1987. С.97.
7. Буслаев Ф.И. Древнерусская литература и православное искусство. СПб.: Лига Плюс, 2001. С.226.
8. Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и
потомков (IX — XII вв.). М.: Аспект-Пресс, 1998. С.245.
9. Архимандрит Макарий (Миролюбов). Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Ч. I. Репринтное издание. СПб.: Ника, 2003. С.163.
10. Дмитриев Ю.Н. К истории новгородской архитектуры // Новг. ист. сб. Вып.2. Л., 1937. С.121.
11. Архимандрит Макарий (Миролюбов). Указ. соч. С.297.
12. Дмитриев Ю.Н. Указ. соч. С.121.
13. Лихачев Д. С. Новгород Великий: Очерк истории культуры Новгорода XI — XVII веков. М.: Сов. Россия, 1959. С.65.
14. Ассман Я. Указ. соч. С.196.
