CC BY
51
НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ
А. С, Хромых
ПРОБЛЕМА «СИБИРСКОГО ФРОНТИРА» В СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Рассматриваются основные подходы отечественной исторической науки к проблеме «сибирского фронтира». Выполнен анализ таких направлений исследований современных сибиреведов, как теория фронтира, его содержание в сущностном, социокультурном (цившшзационяом), пространственно-временном и терминологическом аспектах.
Ключевые слова: историография, фронтир, культура, история колонизации, цивилизация, территориальный фактор, сибирский фронтир.
В настоящее время в отечественной исторической науке формационная парадигма дополняется цивилизационной. В данном контексте все больший интерес у историков вызывает теория фронтира. Термин «фронтир» впервые в исторический оборот ввел американский исследователь Ф. Тернер1 при анализе процессов расширения Североамериканских штатов. Ф, Тернер под фронтиром понимал точку встречи дикости и цивилизации, где происходит взаимодействие между колонизаторами и местным населением, результатом которого является формирование основания нового общества2. Основные концептуальные положения учения Ф. Тернера развивал в дальнейшем ряд американских исследователей3.
К методическим достоинствам теории можно отнести возможность актуальной связи времен и продуктивного компаративизма, исторический динамизм. Если концепции завоевания и мирного присоединения задают совершенно определенную тональность интерпретации прошлого, то теория фронтира объемлет в себе различные подходы, с большей степенью объективизма описывает сложный и многосторонний процесс освоения новых территорий. В соответствии с этим концептуальным методом, ключевым фактором колонизационного процесса является рождение нового общества, образовавшегося в результате синтеза, социальной практики колонистов, освоенной ими окружающей среды и аборигенного населения. Такой подход связывает первопроходцев и первопоселенцев с их потомками в долговременной перспективе, объясняя специфику дальнейшего развития некогда новоприобретенной территории исходными обстоятельствами ее освоения. Концепция фронтира открывает замечательную возможность сравнения колонизационных процессов в тех странах, где для них имелась широкая' перспектива.
Теория фронтира в современной отечественной исторической науке находится на этапе становления. На данный момент написана только одна работа, посвященная историографии исследований фронтира в нашей стране, автором которой является Д. Я. Резун4. Работа была написана в 2001 г., поэтому, несмотря на качественный историографический анализ трудов сибирских историков, она охва-106
тывает меньше половины опубликованных в настоящее время статен по данной проблеме. Следовательно, существует необходимость в более полном историографическом освещении работ о сибирском фронтире.
В российской историографии применение теории фронтира в отношении истории колонизации Сибири можно отнести к началу 90-х гг. XX в. Первые работы, выполненные в контексте «сибирского фронтира», принадлежали ученым Томского государственного университета5. Затем, благодаря усилиям ученых Института истории Сибирского отделения Российской академии наук и других исследователей прошлого Сибири» данная концепция получила развитие в трех научных сборниках6 и монографии Д. Я. Резуна7. В них термин фронтир преимущественно использовался при сопоставлении процессов колонизации Сибири и США.
Одним из первых историков, кто сформулировал свою точку зрения на определение особенностей «сибирского фронтира», являлся иркутянин А. Д. Агеев. Он отождествляет «сибирский фронтир» с понятием «цивилизационного разлома». Согласно его мнению, цивилизационный разлом проходил по северной части Тихого океана, где столкнулись движения «русско-сибирского» и «американского» фронтира8. Однако трудно согласиться с такой точкой зрения, так как место встречи цивилизаций, скорее всего, были не разломом, а контактной зоной, где происходил обмен разного рода социального опыта. Исследование строится на скудной источниковой базе. Основное внимание уделяется моменту встречи и противопоставлению западной и русской колонизации, при этом не акцентируется внимание на общей динамике фронтира и процессах, происходивших внутри колонизационного движения. Как справедливо (но со спорными формулировками) считает А Агеев, «три главных фактора определили особенности "фронтира": климат, пространство и капиталы»9. Например, когда А. Агеев выделяет пространство как фактор, повлиявший на развитие фронтира, он в качестве аргументации приводит ремарку о том, что «Сибирь — это почти две Америки» и поэтому американские пионеры «за один летний сезон могли, отправившись с востока, достигнуть западного побережья и построить хижины для зимовки»10. Это утверждение не соответствует действительности, так как русские землепроходцы смогли преодолеть расстояние до Тихого океана за 50 лет, а американским колонизаторам потребовалось около 125 лет. Другое дело, что в силу большой протяженности сибирских территорий с запада на восток возникли проблемы с созданием сети коммуникаций между метрополией и периферией. Это обстоятельство способствовало снижению темпов развитая рыночных отношений, законсервировав вплоть до XX в.
элементы патриархального натурального хозяйства. _^
Поэтому хотя А. Д. Агеев выделил ряд теоретических положений, определивших особенности «сибирского фронтира», но он совершил, на наш взгляд, методологическую ошибку, рассматривая сибирскую историю как единое целое без выделецая^собенностей процессов, характерных для разных эпох освоения
территорий за Уралом. место в севе.
Роамериканском и сибирском фронтирах, ф тир „ символ
В первой работе она территории -
Формирования американского общества», а «освоение россии у* * ^
лишь расширение государственной вотчины»12. Автор правильно заметила, что формирование американского общества происходило при изоляции аборигенного североамериканского населения, а в России коренное население почти сразу оказывалось частью государственной вотчины или сибирского общества. Но при этом она недооценила как роль частной инициативы в процессе колонизации, так и сибирскую специфику по сравнению с другими окраинами государства.
Больший интерес представляет ее следующая статья13, где она пытается сформулировать понятие фронтира, его территориальную локализацию и особенности ментальности людей фронтира14. Работа отличается использованием широкого круга литературных источников как на русском, так и на английском языке (Д. Бурстин, Т. Джефферсон, Р. Билингтон, М. Бассин, Д. Стивенсон, Ф. Тернер). Согласно ее мнению, сущность фронтира заключается в том, что он выступает фактором «неустойчивого равновесия»15. Следует отметить, что историк не видит структуру многоуровневого понятия «фронтира», а также неясным остается трактовка «неустойчивого равновесия». Правда, ниже она делает важное уточнение, с которым можно согласиться, что фронтир — «зона особых социальных условий, а не граница территории, находящейся под юрисдикцией государства, и ухе тем более не граница территории, разведанной ее жителями»16.
Исследовательница уделяет особое внимание анализу ментальных черт людей фронтира в Сибири и Америки. Согласно ее мнению «...на краю обжитой территории оказались люди сходной закваски.. .степенных и благопристойных граждан туманные окраины не манили ни в Америке, ни в России»17, Непонятно, однако, почему она в качестве доказательства в отношении этих людей не привела теорию пассионарности JI. Н. Гумилева. Справедливо сближая пассионариев Америки и Сибири, она путано и неверно характеризует их отношение к колонизуемой территории. Согласно ее мнению, если сутью американского образа фронтира является представление об Америке как «земле обетованной», то в России фронтир воспринимался как «крамольная окраина»17. Это ложное противопоставление, так как и английская, и российская корона одинаково считали эти земли краем ссылки и каторги. Люди же фронтира тоже стремились обрести землю обетованную или сказочное Беловодье как в прериях, так и в сибирской глуши. На наш взгляд, более четкой формулировке выводов и положений работы в известной степени помешала также литературоведческая направленность их раскрытия.
По мнению Д. Я. Резуна, на формирование сибирского фронтира оказали влияние климат, рельеф, пространство, исторический фон18. Его точка зрения отличается от мнения А. Д. Агеева. Так, в контексте обоснования влияния исторического фона на сибирский фронтир, он справедливо отмечает, что освоение Сибири происходило в условиях существования Русского централизованного государства, влияние которого ощущалось на протяжении XVII-XIX вв.19 Но непонятно, почему уважаемый автор приводит понятие «фон», а не уровень развития российского централизованного государства как фактор, влиявший на колонизационные процессы. Он справедливо считает, что нельзя привязывать фронтир к границе государственных владений России в Сибири, ибо границы таковой просто не существовало. В более определенной мере понятие фронтира как территории, по мнению ученого, подходит к землям, лежащим вдоль укрепленных линий, созданных в начале 108
XVIII в. На наш взгляд, это локальное проявление фронтира, ибо территория фронтира возникает там, где появляются более или менее паритетные отношения между пришлым и аборигенным населением. Автор считает, что главное различие между фронтиром Америки и Сибири в территориальном аспекте заключается в том, что по мере освоения территории белыми американцами эта «ничейная» пограничная земля все более и более отдалялась от колонистов; в Сибири же эти незаселенные, неосвоенные, порубежные пустоты можно было встретить как на границах русских владений, так и глубоко внутри их. И каждый раз их освоение было новым этапом развития сибирской экономики20. Но это утверждение несколько сужает базовое понятие фронтира, отождествляя частное с общим.
Трактовка Д. Л. Резуном территориального фактора фронтира, на наш взгляд, ослабляет его мысль о ведущей роли социальных условий взаимодействия колонистов и местного населения21. В окончательной форме Д. Л. Резун определяет фронтир как «место или момент встречи двух культур разного уровня развития» («подвижная граница»). Согласно его мнению, «одни делают акцент на месте, другие на самом моменте встречи цивилизаций, но это все взаимосвязано, так как исторический процесс не может развиваться вне времени и пространства»22. Автор подчеркивает, что «фронтир возможен при встрече и контакте двух культур разного уровня цивилизационного развития... Именно такой была встреча белой и индейской цивилизации в Северной Америке, испанской и индейской в Южной Америке, русской и аборигенной в Сибири»22. Справедливо также утверждение, что «фронтир невозможен без переселений (массовых миграций), устанавливающих собственную границу или terra nullius (ничейная земля) между полноценны- ' ми подданными, "цивилизованными представителями метрополии и туземным населением", "инородцами", которые постепенно становятся подданными, а их земли подлежат "освоению» ("колонизации")»22. Правда, необходимо отметить возможность возникновения фронтира при переселении разных народов и этносов на одну свободную незаселенную территорию.
Выделяя главные движущие силы сибирского фронтира, Д. Л. Резун вновь вернулся к восходящему к ХУШ в. тезису о том, что главную роль в освоении Сибири сыграла правительственная колонизация, хотя имело место и вольно-народное освоение территорий23. Этот тезис, получающий все большее распространение среди современных историков, на наш взгляд, требует более глубокого
обоснования.
Основные положения теории «сибирского фронтира» получили дальнейшее развитие в работе новосибирского историка М. В. Шиловского24. Согласно его мнению, в отношении территориального пространства в контексте истории Сибири можно выделить стадии внешнего, внутреннего и внутрицивилизационного фронтира25. Процесс смены стадий фронтира происходит следующим образом. Сначала действует внешний фронтир и происходит знакомство цивилизаций, которые еще «не вошли в "огораживающее поле" колонизации»2« Внешний же фронтир переходит во внутренний, когда при огосударствлении новых территорий автохтонное население не уничтожается, а становится гражданами страны, колонизацию. Завершающий переход от внутреннего к внутрици-вилизацГонному фроитиру начинается о появлением специфической местной и
109
метисной культуры, формированием особой ментальности сибиряков на новой территории, осознанием самоидентификации, их восприятие русскими переселенцами в Сибирь как «чалдонов». Наибольший интерес, по мнению автора, представляет внутренний фронтир. Его границы трудно, а иногда и невозможно определить. Внутренний фронтир — это точки соприкосновения постоянных русских поселений с местом проживания местных народов внутри колонизуемой территории. На наш взгляд, точно и эмоционально данную особенность внутреннего фронтира описывал Д. Я. Резун: «В Америке в XIX веке фронтиры были смяты и отодвинуты далее на Запад гудком паровоза; у нас же даже строительство Транссиба мало что изменило в сибирском фронтире. И даже эпоха Совет-скрй власти не смогла их стереть с карты Сибири. Более того, в силу небольшой демографической популяции Сибири еще долго суждено оставаться неким большим фронтиром»20. Внутренний фронтир имеет преимущественно динамичный характер. С активизацией процесса освоения Сибири просматривается тенденция к его расширению и углублению. Внутрицивилизационный фронтир рассматривается как взаимодействие между старожилами и новыми переселенцами26.
Отдельными вопросами в концепции «сибирского фронтира» занимались Т. С. Мамсик, В. А. Ламин, А. Р. Ивонин.
В статье новосибирского историка Т. С. Мамсик27 освещаются вопросы конфессионального взаимодействия между раскольниками и представителями официальной православной церкви в конце XVIII - XIX в. Автор проводит аналогию между русскими раскольниками и англо-американскими квакерами. Она рассматривает факты распространения протестантских идей на территории сибирского фронтира, причем фронтир представляется питательной средой для разного рода инакомыслия.
В работе новосибирского историка В. А. Ламина28 рассматривается проблема влияния золотодобычи на распространение сибирского фронтира. Он делает сравнение между США и Россией в способах и масштабах добычи золота. Исследователь делает вывод о незначительном влиянии золотодобычи на экономическое развитие Сибири. В отличие от Австралии и Америки для Сибири золото не стало одним из катализаторов бурного экономического роста на фронтире. Соглашаясь с этим утверждением, нужно добавить, что добыча золота увеличила приток переселенцев из-за Урала в Сибирь.
В статьях А. Р. Ивонина сквозь призму фронтира рассматривается взаимоотношение русских колонизаторов с тюркскими племенами29. Основной его мыслью является тезис о взаимопроникновении и частичной ассимиляции русского и тюркского этносов и существовании переходных групп. В качестве яркого примера подобной группы автор приводит казачество. При этом автор не сравнивает процессы, происходившие на территории сибирского и американского фронтира. Он также подробно рассматривает проблему российского казачества на фронтире . Исследователь, на наш взгляд, справедливо выявляет социальное понимание термина фронтира: «фронтир — подвижная пограничная территория между двумя цивилизациями»31. Но при этом он сужает содержание понятия фронтира: «к началу XVIII века линия фронтира в Западной Сибири представляла собой цепь укрепленных поселков от крепости Звериноголовой до слободы Чернолуцкой, 110
расположенной в 50 верстах ниже впадения в Иртыш р. Омь»32. Это точка зрения на смысловую нагрузку дефиниции в значительной мере отличается от мнения Д. Я. Резуна, который более точно определил содержание понятия фронтира.
В коллективной монографии уральских историков под руководством академика А. А. Алексеева «Азиатская Россия в геополитической и цивилизационной динамике. ХУ1-ХХ вв.»33 был сделан новый шаг в развитии концепции «сибирского фронтира». Принимая основные положения своих предшественников, они вводят новый
термин «области фронтира». Согласно их утверждению «области фронтира_это
зоны создания и разрушения, противостояния структур ядра и периферии, которые являются источником социальных перемен»34. В данном термине находит выражение идея о том, что в пространстве фронтира формировались основные тенденции, определившие дальнейшее развитие осваиваемых территорий.
Интересным является вопрос о соотношении понятий «фронтир» и «колонизация». Вышеперечисленные авторы полагают, что колонизация более широкое понятие, нежели фронтир. Принятое в отечественной историографии в отношении Сибири определение колонизации имеет комплексный характер. Оно предполагает социально-экономическое, политическое и духовное освоение всей площади на присоединяемых территориях. Понятие «фронтир» несет в себе более узкий смысл, определяет пространственно — локальное территориальное взаимодействие автохтонного населения с колонистами.
Следует добавить, что в отечественной историографии в отношении процессов, происходивших в истории Сибири, вместо колонизации иногда употреблялся термин «русское порубежье». В определении взаимоотношения терминов «фронтир» и «русское порубежье» встречаются разные подходы. Например, А. Д. Агеев считает эти понятия равнозначными35. Д. Я. Резун также в первом сборнике ставит знак равенства между фронтиром и «русским порубежьем» и приводит следующую аргументацию: «В период (советское время. —Л. X), когда историческая наука была крайне идеологизирована, объективное исследование этой проблемы представлялось весьма затруднительным. Идеологическая поляризация диктовала: фронтир — плохо, русское порубежье — хорошо»36. Позже он и другие сибирские историки справедливо стаж выделять кроме внешнего фронтира внутренний и внутрицивилизационный, Тем самым они определили различие в смысловой нагрузке между понятиями «фронтир» и «русское порубежье».
Подводя итоги, следует сказать, что теория сибирского фронтира находится на стадии становления, но в ее контексте уже написано немало работ. Основной тенденцией в отечественной историографии данной проблемы является отход от общетеоретических работ к трудам, в которых описываются отдельные проблемы сибирской истории в рамках и контексте теории фронтира. Не все теоретические аспекты концепции разработаны, остается широкое поле для дискуссии. В силу того, что в основе теории сибирского фронтира лежит изучение этнокультурных и этносоциальных процессов, которые не получили должного освещения в исторических трудах, исследования, совершенные в ее контексте, приобретают особую актуальность. Активные дискуссии, происходящие в условиях, свободных от идеологаческих установок, значительно продвигают теоретическую разработку основного факта русской истории — колонизации. ^
Примечания
I Turner F. G. The Frontier in American History. N.Y., 1920.
3 lBUlingtonR A. The American Frontier. Wash., 1965; Billington R, A„ Ridge M. Westward Expansion: A History of the American Frontier. N.Y., 1982; Clart T. D. Frontier America: The Story
of the Westward Movement. N.Y., 1959.
4 См.: Резун Д Я О некоторых моментах осмысления значения фронтира Сибири и Америки в современной отечественной историографии // Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. Новосибирск, 2001. Вып. 1. С. 29-54.
3 См.: Американские исследования в Сибири. Томск, 1990. Вып. 1; Американский и сибирский фронтир. Томск, 1997. Вып. 2,
6 См.: Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX вв.: общее и особенное. Новосибирск, 2001-2003. Вып. 1-3.
7 См.: Резун Д. Я. Сибирь, конец XVI—начало XX века: фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов. Новосибирск, 2005.
8 См.: Агеев А. Д. Американский «фронтир» и «сибирский рубеж» как факторы цивилизаци-онного разлома //Американский и сибирский фронтир. Томск, 1997. Вып. 2, С. 30-31.
9 Там же. С. 31.
10 Там же. С. 35.
II Белаш Н. Ю, Образ фронтира в США и России И Американский и сибирский фронтир. Томск, 1997. Вып. 2. С. 37-44.
12 Там же. С. 39.
в После 1996 г. автор сменила свою девичью фамилию Белаш на Замятину. 14 См.: Замятина Я Ю. Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах // Обществен, науки и современность. М„ 1998. № 5, С. 75-88. IJ Там же. С. 82-83.
16 Там же. С. 77.
17 Там же. С. 78,
18 См.: Резун Д. Я. Предисловие // Фронтир в истории Сибири и Северной Америки... 2003. Вып. 3. С. 7-8.
19 Там же. С. 8.
20 Резун Д. Я. О некоторых моментах осмысления... С. 40.
21 Там. же. С. 39.
22 Резун Д. Я Сибирь, конец XVI—начало XX века... С. 16.
23 Он же. Предисловие... С. 9.
и См.: Шшовский М. В. Фронтир и переселения (сибирский о!шт) // Фронтир в истории Сибири и Северной Америки... 2003, Вып. 3. С. 101—118.
25 Там же. С. 101.
26 Шшовский М. В, Указ. соч. С. 101.
27 См.: Мамсик Т. С. Радикальный протестантизм и русский раскол в контексте мировых ре-формациоиных процессов эпохи великих переселений // Фронтир в истории Сибири и Северной Америки... 2001, Вып. 1. С. 54-65.
* См.: Ламгш В. А. Золотой генератор фронтира // Там же. Вып. 1. С. 66-96, См.: Ивоним А. Р. Славяно-тюркское взаимодействие в Северной Евразии CIX-XX вв.) // Там же. 2002. Вып. 2. С. 33-40.
^ См.: Он же. Казаки на сибирском фронтире в XVIII-XIX вв. // Там же. С 41-51 л Там же. С. 42. 12 Там же. С. 43.
33 dMd ^зиатская россия в геополитической и цившшзационной динамике. XVI-XX вв. /
34 г 2СУоа'к R Алвксеева>к-И- Зубкова, Я. В. Побережникоеа. М., 2004. 1 ам же, С. 208.
35 См.: Агеев А. Д. Американский «фронтир» и «сибирский рубеж» как факторы цивилизаци-
36 ХГ ET* А^Р™КИЙ й сибирский фронтир. Томск, 1997. Вып. 2. С. 30-31. 2001 Вып 1 сТ Предисловие 11 Ф?0Н™Р в истории Сибири и Северной Америки,,
