Проблема семантической истины и перевод Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ

© 2006 г. В.В. Ляшов

ПРОБЛЕМА СЕМАНТИЧЕСКОЙ ИСТИНЫ И ПЕРЕВОД

Особенности современного развития науки требуют переосмысления и, соответственно, новой формы решения многих насущных проблем и, в особенности, нового подхода к рассмотрению вечной темы, связанной с пониманием, осмыслением, интерпретацией и рационализацией проблемы истины.

Кризис классической концепции истины во второй половине ХХ столетия и методологические трудности, с которыми столкнулись современные попытки альтернативных подходов к этой проблеме, породили отказ от понятия истины как эпистемической категории, но этот же кризис методологии эмпиризма вызвал повышенный интерес к логической и семантической стороне знания.

Интерес именно к проблемам указанного типа определяется внутренней логикой развития философских изысканий и уроками негативного опыта, вынесенными из развития как отечественной, так и зарубежной философской мысли.

Главный урок, который следует из этого опыта, заключается в том, что выяснена прямая зависимость тех или иных методологических построений от исходных общефилософских и гносеологических установок и, соответственно, установлено, что решение этих задач невозможно без привлечения гносеологических рассмотрений, обосновывающих метатеоре-тический уровень, на котором обеспечивается адекватность, истинность и объективная значимость знания.

В большинстве типов знания как отдельное высказывание, так и их комплексы могут иметь значения «истинно» и «ложно». В науке высказывания, которым придается значение «истинно» обычно именуются «фактами». Этот термин может иметь разные значения, но в строгом определении к объему понятия «факт» относят высказывания, смыслом которых являются суждения о существовании каких-либо элементов реальности, об их свойствах и отношениях, которым приписывается значение «истинно». «Фактом» как элементом знания высказывание становится только в случае его социального признания в качестве «истины», и тем самым смысл данного высказывания превращается в элемент реальности для соответствующей социальной группы. В XIX в. факт становится «эмпирическим» в точном смысле этого слова. Мироздание и внеположенную реальность наука основывает, прежде всего, на фактах.

Современная наука отказалась от концепции эмпирического факта, в рамках которой факт определяется как нечто «объективно» существую-

щее и лишь воспринятое и зафиксированное наблюдателем. Представления о соотношении между результатами наблюдений и интерпретациями, превращающими их в «факты», все более усложняются. Как отметил П. Фейерабенд: «Наука вообще не знает голых "фактов", а те "факты", которые включены в наше познание, уже рассмотрены определенным образом, а следовательно, существенно концептуализированы» [1].

В результате одни и те же данные могут видеться по-разному, в зависимости от способа их интерпретации, и поэтому на основе одного набора «фактов» можно сконструировать самые разные дискурсы. Это не смогло не отразиться на проблеме понимания «реальности», которая стала наряду с проблемой сознания едва ли не центральной темой европейской философии. Наблюдаемое больше не отождествляется с реальностью и не интерпретируется как действительно объективная часть реальности. Более того, согласно современным представлениям, выработанным в психологии, реальность лежит за пределами наблюдаемого и поэтому скорее выводится, чем воспринимается.

Таким образом, «реальность» оказывается неразрывно связанной со знанием. Социологический подход к соотношению «реальности» и «знаний» был четко сформулирован П.Бергером и Т.Лукманом. «Для наших целей достаточно определить "реальность" как качество, присущее феноменам, иметь бытие, независимое от нашей воли и желания ... а "знание" можно определить как уверенность в том, что феномены являются реальными и обладают специфическими характеристиками» [2].

Поэтому, когда исследователь обращается к фактам, ощущениям, положению дел, для детерминации обоснованности высказывания, с целью приписывания ему значения «истинно», он не добавляет ничего нового, никакого дополнительного фактора, никакой новой сущности к уже известному универсуму. Здесь однозначно прослеживается реализация эффекта удваивания. Сомнительность таких действий состоит в стратегии, которая, отталкиваясь от значения утверждения, от его истинности, удваивает факторы, вводя различие между высказыванием и его значением, между высказыванием и условиями его истинности. Это подобно такому шагу, как если бы мы в философском анализе, натолкнувшись на значимое утверждение или на значимое и истинное утверждение, сначала бы устраняли его условия значения или истинности, а потом опять устанавливали значение истинности утверждения на основе этих условий.

Действительно, почему истина становится понятной через такую характеристику, как соответствие с фактом, положением дел или чувственным образом? То, что делает высказывание «Небо - голубое» истинным, не является эмпирическим фактом, а фактом, что утверждение «Небо -голубое» истинно, т. е. оно переводимо на язык, которым мы оперируем. Поэтому будет заблуждением считать, что факты являются данными, с которыми сравниваются высказывания. На самом деле факты являются

теми же самыми выражениями языка, который мы знаем, и в который мы переводим наши выражения для определения их истинности.

Но если это так, можно утверждать, что условия установления истинности те же самые, что и условия перевода. Язык, которым оперирует субъект, включен в сферу высказываний полагающихся истинными, относительно которых исследователь реализует свою деятельность по переводу. Значения истинности новых утверждений зависят от исходной сферы истин. Это означает, что до определения или установления истинности какого-то суждения субъект уже должен находиться среди истинных высказываний. Исследователь не может, если можно так выразиться, прибыть со стороны или, как иногда полагают многие философы, стать снаружи истины, за ее пределами, и то и дело или время от времени простирать к ней руку. Необходимо признать, что субъект изначально находится в мире истин, т.е. в горизонте истинных высказываний для того, чтобы перейти к другим истинным высказываниям. И этот переход обеспечивается переводом одних истинных высказываний в другие истинные высказывания. Сфера истины, в которую исторически погружен исследователь, образует исходно-значимое множество высказываний, т.е. ансамбль утверждений и отрицаний, считающихся истинными, от которых субъект движется к другим высказываниям. Термин «горизонт» важен для понимания того, чтобы ясно указать, при каких условиях невозможно изначально развивать идею истины как совпадение утверждения с фактом, положением дел или чувственными впечатлениями.

Истина не становится понятной посредством того обстоятельства, что она адаптирована, сравнима или приспособлена к фактам. Исследователь не имеет права утверждать, что высказывание истинно потому, что оно соответствует факту, если до самого факта утверждения он уже не имеет понятия фактуально истинного утверждения, которое только потом вводится в философский анализ, разделяя понятие истинности и понятие факта. В теоретическом познании субъект имеет дело с истинными утверждениями, а не с вещами, фактами, ощущениями, которые могут делать эти утверждения истинными. Если нечто говорится о фактах, то таковыми единственно являются истинные высказывания сами по себе. И вместо того чтобы стараться установить условия истинности, обращаясь к фактам, чувственным впечатлениям, положениям дел, необходимо признать невозможность их противопоставления и сравнения с высказываниями и решительно перейти к описанию истины как режиму лингвистического перевода или интерпретации. Если это так, то в результате интер-претативной деятельности возможно получение стольких истин, сколько переводов будет осуществлено.

Поэтому субъект должен обратить основное внимание при исследовании условий истинности не на область фактов, положений дел или миров, которые должны обосновать высказывания, а на схему, алгоритм и условия деятельности, в которой осуществляется перевод и интерпретация. В

этом случае исследователь имеет дело с некоторым множеством высказываний, подлежащих интерпретации и переводу на основе знаний или убеждений тех, кто формулирует и предполагает их - знаний, которые, тем не менее, выражаются исключительно в высказываниях, репрезентирующих это знание. Получить или узнать истину то же самое, что выполнить операцию перевода высказываний на основе определенного смысла и значения, которые формируются и существуют в языке и которые устанавливают горизонт, ядро, сферу истины, принадлежащие нашей форме жизни.

В сущности при таком подходе приписывание истинностного значения основано на интранзитивном условии, означающем отказ, во-первых, от различия статуса высказываний и факторов, обосновывающих их истинность, а именно - чувственных впечатлений, положений дел, миров, а во-вторых, возможности их противопоставления и сравнения. Из принятия этой идеи следует, что исследователь непосредственно находится среди истин, которые он выражает, а не пребывает вне знаний. А все остальное есть порождение или следствие этого первого интранзитивного акта. Истина является режимом, ведущим в область перевода, так как сравниваются, противопоставляются и соотносятся высказывания, уже обладающие истинностью с другими высказываниями, истинность которых порождается таким соотнесением.

Смысловая важность обстоятельства, что истина, измеряясь через противопоставление и сопоставление высказываний, обладающих истинностью, состоит в признании того, что невозможно объяснить понятие истины, помещая себя как исследователей в момент, который предшествует акту ее установления. Такая стратегия в обосновании познания является безнадежной.

Таким образом, если истина является задачей и видом перевода и если высказывания, обладающие истинностью, являются частью горизонта знаний, мнений, убеждений, в который погружен субъект, и если принятие высказываний как истинных является решающим понятием, которое устанавливает интранзитивное решение, здесь не может быть обращения за помощью к факту, к положению дел. Это ведет к снятию вопроса зависимости различий между пользователями разных языков от различий их убеждений, различия концептуальных схем или версий мира. Когда начинают взаимодействовать субъекты, рассуждающие и мыслящие не одинаково, отлично друг от друга, бесполезно обращаться за помощью к факту, к очевидности или к критерию, который мог бы установить, заключены ли различия между субъектами в их концептуальных схемах или в собрании их убеждений. Это все происходит благодаря существенному обстоятельству, что исследователь переводит высказывания, интерпретируя их в терминах других высказываний независимо от критерия соотнесения с фактами, положениями дел или чувственными впечатлениями, от которых утверждения могли бы доходить до концептуальных схем. Субъект не имеет возможности сравнивать свои высказывания с высказываниями тех,

кто думает отлично от нас на основе различия концептуальных схем не-интерпретированной реальности или опыта вне субъектов. Поэтому истинные высказывания всегда соотносительны с естественным языком, который является текучим, в который погружен исследователь. Установление истинности состоит в операции перевода путем продолжительного взаимного прилаживания, выверения высказываний в процессе объединения их в комплексы с другими утверждениями или отрицаниями. Перевод не проводится на основе стандарта или критерия, который нацелен на приближение неинтерпретированной реальности откуда-то извне или на условиях такого же трансцендентального подхода, или же на достижении истины как некоторого идеального предела последовательных приближений к знанию объекта, реализованных человеческой когнитивностью. Субъект, скорее, имеет дело с проведением интерпретации исходя из принципа интерпретативности, согласно которому высказывания, претендующие на выражение нового знания, сравниваются с другими высказываниями, имманентными существующему знанию. Новое высказывание, вписываясь в уже имеющийся массив знания, может перестроить его, увеличивая или уменьшая истинностное множество высказываний. Поэтому массив знания есть некоторая «пульсирующая» тотальность, то расширяющаяся, то сужающаяся.

Следовательно, идея невозможности перевода или его полной верности являются двумя эквивалентными метафизическими мифами, вызванными прессуппозицией существования неинтерпретированной реальности, которую человек может моделировать. Единственная вещь, которую мы можем делать - это сравнивать переводы, передвигаясь в горизонте истины. Такой взгляд не ведет к идеализму лингвистического толка. Наоборот, именно в лингвистическом идеализме была отчетливой идея версий мира и концептуальных схем, преграждавших продвижение к этому миру. Именно посредством доктрин концептуальных схем, версий миров, субъект познания был изгнан из мира.

Но исследователь все-таки не может обойтись без онтологических понятий, и поэтому надо помнить, что онтология носит языковой характер, а именно концептуальные средства сами становятся предметом исследования в логической семантике только в результате определенной концептуализации, т. е. представления через призму специального категориального теоретического каркаса. При этом создается определенный теорети-зированный мир, в котором сами изучаемые концептуальные средства (термины самых различных форм и категорий, высказывания, описания состояний, теории) и операции с этими концептуальными средствами (рассуждения, выводы, определения и т.п.) становятся теоретическими объектами. А они сами по себе уже не являются носителями информации, а становятся такими сущностями, которые подлежат некоторому описанию и характеристике.

Поскольку концептуализация осуществляется субъектом-исследователем и он имеет дело с теоретизированным миром, в отношении которого ставится и решается вопрос о свойствах и степени реальности («бытийст-вования») того или иного объекта, а также о природе функционирования определенных закономерностей, систематически воспроизводится «вечная» проблема базисного отношения между языком и миром, о котором говорится в этом языке, - отношения истинности. Универсальность логики состоит не только в том, что исследуемые ею концептуальные средства носят всеобщий характер и составляют основу как любого научного языка, так и любого языка вообще, но и в ее уникальности, заключающейся в специфике универсума рассуждения. И, если в таком разделе философии, как онтология, принимаемом в качестве всеобщего учения о бытии, главный акцент делается на изучении всеобщих законов функционирования материальных систем, и универсум онтологии - это некая тотальность объектов, то в логическом исследовании акцент делается на идеально существующем. В нем изучаются и формулируются наиболее общие способы рассуждений, которые не зависят от фиксированной области объектов рассмотрения. В этом случае логической реальностью является все, что может быть предметом мысли и может быть выражено в языке. Особенно это проявляется, когда доминирующую роль в логико-семантических построениях играют гносеологические установки субъекта-исследователя, который становится «лейбницевским Богом», творя «возможные миры», выбирая из своих прагматических целей «лучшие» из них, и таким образом заглядывает в «зазеркалье» нашего мира. Это становится возможным благодаря пониманию истины в логической семантике: предложение означает через посредство сообщения, каким был бы мир, если бы это предложение было истинным.

Таким образом, многообразие путей познания реальности дополняется не только осознанием факта многообразия самих реальностей, в которых разворачивается человеческая деятельность, но и изменением места исследователя по отношению к реальности.

Знание воплощается в представлениях людей, находящихся в конкретно-исторических условиях, на определенном этапе развития познания и практики, пользующихся определенным языком, категориальным аппаратом. Истина выступает как равнодействующее двух векторов: исходящего от объекта и исходящего от субъекта. Ибо истина это не объективная реальность, в эмпирическом смысле, как она есть сама по себе, независимо от человека, а именно человеческое освоение этой реальности, и отношение с ней устанавливается в человеческом языке, мышлении, понятиях, и потому оно изначально предполагает раскодирование, интерпретацию, перевод реальности на понятный человеку язык. Поэтому отношение истинности здесь предполагает подбор определенного кода, устанавливаемого людьми. Субъект смотрит на реальность изнутри сквозь призму языка, знаний, определенной картины мира, вписывая отдельные утвержде-

ния в их систему. Реальность, в рассмотренных семантических теориях истины, представляет собою не что иное, как модель рассматриваемого языка, состоящую из объектов, их свойств и отношений, она структурно определена и зависит от способа задания отношений субъектом.

Сама возможность установления соответствия знания и реальности опирается на выработку представлений о реальности, которая осуществляется в процессе формирования языка и концептуального каркаса. Именно в этом случае истина становится знанием, которое соразмерно и доступно субъектам-исследователям.

Поэтому современная семантическая трактовка истины, рассматривающая ее как свойство формирующегося, изменяющегося, связанного с контекстом знания, отражает тенденции современного процесса познания, в котором истинным выступает не само по себе высказывание, а высказывание в некотором горизонте его определенного использования, определенной установки по отношению к нему, так как истину нельзя просто знать, в истине надо пребывать.

Литература

1. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.,1986.

2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М., 1995.

Ростовский государственный университет 4 апреля 2006 г.

© 2006 г. Л.В. Жаров, Н.В. Жирова

ИДЕЯ ТЕЛЕСНОСТИ И СЕКСУАЛЬНОСТИ В РУССКОЙ МЫСЛИ

В вечной философской проблеме соотношения тела и духа человека можно выделить аспект, ставший необычайно актуальным с середины XX в., а именно взаимосвязь телесных детерминант пола и половых детерминант тела и роли духа в этом взаимодействии. В православной традиции дух, как известно, играет роль опосредующего звена, возвышая телесность и воплощая пол с последующим его восстановлением до утраченной в результате грехопадения целостности и элиминацией в жизни «будущего века». Интерес к телу и полу человека проходит красной нитью практически через все философские и духовные системы, а идея о человеческом теле как матрице культуры, ее архетипе принадлежит к числу вечных, универсальных, неотделимых от сущности человеческого существования. Изменчивость и непостоянство места человека в мире природных и общественных связей определяли попытки человеческого разума найти и зафиксировать нечто стабильное, могущее быть мерой неопределенности мира. Ничего более близкого, кроме своего тела, в наличном опыте человека не было. Тело как первая эмпирическая данность было тем «измерительным» прибором, который позволял познать мир в