CC BY
234
Солдатова Л.А.®
Канд. филол. наук, доц. каф. иностранных языков, факультет мировой экономики и мировой политики, Государственный Университет - Высшая школа экономики
ПРОБЛЕМА ПРЕОДОЛЕНИЯ ЛИНГВОЭТНИЧЕСКОГО БАРЬЕРА В МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Культура и язык взаимосвязаны. В процессе эффективной двуязычной коммуникации имеет место не только межъязыковая, но и межкультурная коммуникация, под которой принято понимать адекватное взаимопонимание двух участников коммуникативного акта, принадлежащих к разным национальным культурам. Очевидным является наличие определенных различий между двумя лингвокультурными общностями, которые вовлечены в процесс межкультурной коммуникации. Межкультурное общение, как и сама культура, представляет собой весьма сложное и многомерное явление, находящее выход не только в вербальных, но и в невербальных способах самовыражения участников коммуникации. В процессе вербального общения существенную роль играют социальные нормы употребления языка и принципы вербального коммуникативного поведения, под которым понимается «совокупность правил и традиций речевого общения в определенных условиях коммуникации» [9, 99].
В основе невербальных средств коммуникации лежит символическая знаковая система, основой которой могут служить любые социальные феномены. В качестве основных ее форм принято рассматривать неязыковое коммуникативное поведение, под которым понимается совокупность правил и традиций, регламентирующих ситуативные условия общения, физические действия, мимику, жесты, позы и положения тела (как преднамеренные, так и произвольные), пространственную дистанцию при общении [9, 99].
К коммуникативному поведению тесно примыкает «значащее», бытовое поведение как «совокупность предметно-бытовых действий людей, получающих в данном обществе, данной лингвокультурной общности смысловую интерпретацию и тем самым включающихся в общий коммуникативный процесс» [9, 99]. Это своеобразный социальный символизм, включающий стили одежды и причесок; артефакты, такие, как ювелирные украшения, трости и т. д; символику, связанную с едой, коммуникационные функции чаепития. Также сюда можно отнести символику, связанную со временем (какое время рассматривается как раннее или позднее для визита к друзьям или малознакомым людям; какая речь считается длинной, а какая короткой; сколько времени должен длиться обед), художественные и другие формы воздействия, напр., свадебный танец или политический парад.
Любое социальное поведение в одном из своих измерений может пониматься как процесс коммуникации, то есть взаимосвязи или взаимодействия людей, являющихся носителями отличных друг от друга ценностей, стереотипов и поведенческих форм, при которых происходит обмен информацией [6, 445-446].
Таким образом, весь процесс взаимодействия в ходе межкультурной коммуникации осуществляется в рамках «несовпадающих (частично, в существенной степени, а иногда и полностью) национальных стереотипов мышления и поведения, что существенно влияет на взаимопонимание сторон» [9, 97].
И возможности преодоления разного рода барьеров, возникающих в процессе межкультурной коммуникации, порой бывают весьма ограничены, и не всегда реципиенту (в т. ч. и переводчику), удается исключить моменты «культурологического непонимания». Лингвокультурный (или лингвоэтнический) барьер складывается подчас из целого рада
< Солдатова Л. А., 2010 г.
разнородных факторов - расхождение системы исходного языка (ИЯ) и системы переводящего языка (ПЯ); расхождение языковых норм ИЯ и ПЯ; расхождение соответствующих речевых норм. Из этих факторов культура в наибольшей степени интегрируется в языке или стереотипах речевого поведения (узусах), имеющих смешанную лингвокультурную природу.
Помимо вышеназванных лингвистических составляющих - лингвоэтнический барьер включает в себя также и экстралингвистический фактор - расхождение преинформационных запасов носителей ИЯ и носителей ПЯ, т.е. запасов экстралингвистических знаний, которые необходимы для адекватного восприятия и интерпретации текста. Этот фактор уже напрямую связан с культурой, поскольку передаваемая в процессе коммуникации информация не сводится к содержанию речевых высказываний, зависящему от характера составляющих эти высказывания языковых единиц. «Участники акта коммуникации интерпретируют коммуникативные намерения друг друга с учетом информации об окружающем мире, о ситуации общения, о своих собеседниках, которой они располагают благодаря своим знаниям, жизненному опыту и межличностным связям» [3, 5], то есть благодаря т. н. "фоновым знаниям". Отсутствие или скудность подобного рода знаний или их игнорирование может оказать опасное или даже губительное влияние на результат межкультурного общения. Понятие «фоновые знания» очень емкое и многогранное. Оно может трактоваться различным образом, охватывая разный круг явлений. Так, напр., О. С. Ахманова и И. В. Гюббенет предлагают различать два понятия: «фоновое знание» как «вся совокупность сведений культурно-материально-исторического, географического и прагматического характера, которые предполагаются у носителей данного языка» и «вертикальный контекст» как «историко-филологический контекст данного литературного произведения и его частей и поэтому часть науки филологии», в то время как «фоновое знание ... принадлежит страноведению» [1, 49].
Г. Д. Томахин предлагает понимать под фоновыми знаниями в широком смысле практически все знания, которыми располагают коммуниканты к моменту общения. И по сфере распространения подразделяет их на общечеловеческие знания, региональные знания, сведения, которыми располагают только члены определенной лингвокультурной общности, сведения, которыми располагают только члены локально или социально замкнутой группы, сведения, которыми располагают только члены определенного микроколлектива [11, 84].
Сходство в вопросе структуры фоновых знаний наблюдается и в книге Е. М. Верещагина и В. Г. Костомарова «Язык и культура» [4]. Они выделяют с точки зрения происхождения общечеловеческие знания, региональные сведения и страноведческие знания, под которыми понимают те сведения, которыми располагают все члены определенной лингвокультурной общности [4, 210].
И Г. Д. Томахин, и Е. М. Верещагин, и В. Г. Костомаров акцентируют свое внимание на третьем типе фоновых знаний, обладающих национально-культурной спецификой.
Как правило, и применительно к переводу термин «фоновые знания» используется именно в этом узком смысле, напр., как отмечает В. С. Виноградов, фоновые знания («фоновые сведения») - это социокультурные сведения, характерные для конкретной нации или национальности, освоенные массой их представителей и отраженные в языке соответствующей национальной общности [5, 87]. Сходное определение этого явления дается и в работе Т. Н. Черняевской, где под фоновыми знаниями понимается имеющаяся у каждого образованного носителя языка совокупность экстралингвистических знаний, связанных с особенностями национальной культуры и менталитета, отраженная в определенном объеме языковых единиц [12, 248].
Таким образом, обладать «фоновыми знаниями» и культурной компетентностью означает быть знакомым с теми фрагментами когнитивной базы, которые оказываются актуальными для конкретного акта коммуникации и имплицитно, но значительно влияют на порождение текста и во многом предопределяют его адекватное понимание.
Контактируя с чужой культурой, представленной в виде переведенного текста, реципиент ПТ интуитивно воспринимает ее через призму своей локальной культуры, исходя из своей когнитивной базы.
По словам Ю. Н. Караулова, «понять» какую-нибудь фразу или текст означает «пропустить» ее через свой тезаурус, соотнести со своими знаниями и найти соответствующее ее содержанию место в когнитивной картине мира [7, 172].
Как отмечает В. И. Шаховский, в межкультурном общении существует «лингвокультурный барьер, ведущий к коммуникативным помехам как минимум и к коммуникативным провалам как максимум» [13, 86].
Так, напр., отсутствие в английском языке противопоставления «ты» и «Вы» обусловило наличие особых культурных форм, касающихся использования обращений. Если англичанин или американец говорит вам: «Меня зовут Джон», это значит, что он предлагает вам перейти на менее формальное, непринужденное общение.
Такого рода культурно-языковые различия могут сделать перевод невозможным. Так, нелегко представить себе, как следует переводить на языки, не имеющие двух форм второго лица - «вежливой» и «обычной» -стихотворение А. С. Пушкина «Ты и вы»:
Пустое вы сердечным ты, Она, обмолвясь, заменила, И все счастливые мечты В душе влюбленной возбудила. Пред ней задумчиво стою, Свести очей с нее нет силы; И говорю ей: как вы милы! И мыслю: как тебя люблю!
Как уже отмечалось, связь языка и культуры наиболее ярко проявляется в сфере узуса. Так, по мнению Ю. С. Степанова, принципы отбора языковых средств из общенационального языкового достояния и их организация лежат в сфере социального, «не в языке, а вне его, в организации общества» [8, 202].
Узус связан с теми концептами инокультурной общности, которые образуют в сознании получателя информации сеть ассоциаций, соотносимых с устойчивыми ассоциациями его культуры.
Существуют некоторые устойчивые для данной этнической общности ассоциации, вызываемые лексической единицей [напр., свинья - неблагодарность, подлость, лиса -хитрость (в японских сказках лиса - оборотень, заманивающий людей в омут); der Ochse (бык, вол) - глупость, der Schmetterling (бабочка) - легкомыслие, непостоянство], в т. ч. приписываемое денотату лексическое значение (напр., сердце - das Herz - символ чувств, переживаний, настроений, ласточка - символ весны. В испанском фольклоре апельсин -символ счастливой любви, лимон - символ горькой, обманутой любви, а олень олицетворяет влюбленного.
Часть этих ассоциативных связей основывается на реальных свойствах денотатов. Однако и они носят культурно-исторический, а, следовательно, в немалой степени условный характер, поскольку у разных народов в качестве одних и тех же ассоциаций выступают различные предметы. Напр., у ряда восточных народов в качестве души фигурирует печень («своими словами ты больно ранишь мне печень»), а символ красоты -попугай («о попугай моей души!»).
У русских вол - символ величайшего, безропотного трудолюбия, у немцев - der Ochse - ассоциируется с глупостью. Для русских, для немцев и для итальянцев свинья -символ подлости, но у немцев и итальянцев свинья также ассоциируется с удачей и счастьем.
Для перевода существенно, что у слов ИЯ и ПЯ с равноценными ассоциативными коннотациями этого рода чаще всего не совпадает денотативное значение, ср.: Dumm wie eine Gans (глуп, как гусь) - глуп, как пробка; strong as a horse (сильный, как лошадь) -сильный, как бык. В подобных случаях воспроизведение образного компонента значения достигается, как правило, путем замены образа. Но нередко бывает, что в ПЯ вообще нет равноценного образа.
Расхождения узусов, действующих в коллективах носителей ПЯ, касаются не только особенностей употребления отдельных слов с культурным компонентом значения, но также и устойчивых словосочетаний, т.е. специфически-национальных фразеологизмов.
Как на один из признаков специфически национальных фразеологизмов нередко указывают на их «непереводимость». Указание это, однако, «бьет мимо цели», поскольку буквальный смысл, т.е. прямое номинативное значение слов, входящих в состав идиом уже не воспринимается самими носителями языка. Чаще всего это происходит вследствие исчезновения реалии, лежащей в основе идиомы, напр.:
• unter der Rose reden (ср. англ. under the rose) - вести конфиденциальную беседу (букв. говорить под розой). В древности роза была символом, призывающим хранить молчание. В монастырях и официальных учреждениях ее обычно вешали или рисовали над столом, где велись секретные беседы.
• good wine needs no bush - хорошее вино не нуждается в ярлыке ~ хороший товар сам себя хвалит (букв. хорошему вину не нужен плющ). По старому обычаю трактирщики вывешивали ветки плюща в знак того, что в продаже имеется вино. Некоторые специфически национальные фразеологизмы ИЯ по смыслу и
стилистической окраске полностью соответствуют фразеологизмам ПЯ. Так, напр., соответствуют английский фразеологизм "to carry coals to Newcastle" (возить уголь в Ньюкасл), немецкий „Bier nach München tragen" (возить пиво в Мюнхен) и русский «ездить в Тулу со своим самоваром». Однако эти соответствия в переводе использованы быть не могут. Странно было бы видеть в тексте, в котором дается описание немецкой или английской жизни, типично русскую поговорку с типично русской реалией самовар и названием русского города.
В свете всего вышесказанного об узусе он может рассматриваться как правила речевого поведения человека. Соблюдение этих правил представляет собой необходимую предпосылку для того, чтобы оно (поведение) стало частью общественной практики и было адекватно воспринято членами общества.
Расхождение преинформационных запасов носителей ИЯ и ПЯ имеет место в связи с недостаточностью у носителей ПЯ спектра знаний, создающих культурно-исторический фон произведения на ИЯ, иными словами, связан с расхождениями запасов экстралингвистических знаний, которые используются при восприятии и интерпретации текстов.
Преинформация культурно-исторического характера может содержать не только сведения о явлениях настоящего, прошлого, но и утвердившиеся в обществе оценки этих явлений («что хорошо и что плохо»). Эти оценки по поводу аналогичных явлений у разных народов расходятся, и эти расхождения не всегда удается нейтрализовать в переводе с тем, чтобы обеспечить для носителей ИЯ и носителей ПЯ равные объективные предпосылки для интерпретации высказывания в оригинальном и переводном вариантах.
Каждый из перечисленных факторов лингвоэтнического барьера имеет свою специфику, и в том числе свой вес как фактор антикоммуникативного свойства, препятствующий общению носителей ИЯ и ПЯ без языкового посредника. Соответственно и неосуществленная нейтрализация того или другого из этих факторов по-разному (с разной отрицательной силой) сказывается на двуязычной коммуникации с переводом, на качестве перевода.
Переводчику приходится преодолевать лингвоэтнический барьер, сталкиваясь с извечной проблемой переводимости, которая непосредственно связана с такой проблемой, как воспроизведение национальных особенностей оригинала.
Лингвистическая и социокультурная адаптация, как два аспекта одной проблемы, являются необходимыми условиями на пути преодоления лингвоэтнического барьера в процессе межкультурной коммуникации и при переводе в частности. Среди шагов, направленных на преодоление лингвоэнтического барьера первым и совершенно необходимым является «переведение» исходного текста (как минимум доминантных элементов его содержания) в иную языковую систему. Следующими этапами на пути создания эквивалентного перевода должны стать устранение отклонений от нормы ПЯ и преодоление расхождения узусов, действующих в коллективах носителей ИЯ и носителей ПЯ, т. е. придание тексту узуальности.
Преинформационная неадекватность ПТ, возникающая при переводе «один к одному» без учета того, что носители ПЯ не располагают экстралингвистическими сведения, необходимыми для адекватной интерпретации текста, может привести к непониманию авторской мысли, к несоответствию коммуникативного эффекта авторской интенции. Поэтому в процессе перевода приходится прибегать к различным переводческим приемам, как, напр., введение в текст дополнительной информации (переведение не содержащейся в тексте экстралингвистической информации в разряд «текстуальной информации»), использование примечаний переводчика и т. д.
Таким образом, в процессе межкультурной коммуникации (частным случаем которой является восприятие инокультурным реципиентом ПТ), возникают проблемы в общении и понимании, если минимален объем общего в содержании когнитивных баз коммуникантов, как представителей соответствующих лингвокультурных общностей при значительном расхождении фоновых знаний или преинформационных запасов или при их отсутствии. Поэтому проблеме выработки стратегий, направленных на нейтрализацию лингвокультурных барьеров, должно уделяться значительное внимание в процессе межкультурной коммуникации вообще и в переводческой деятельности в частности.
Литература
1. Ахманова О. С., Гюббенет И. В. Вертикальный контекст как филологическая проблема // Вопросы языкознания. - М., 1997. - №. 3. - С. 47-54.
2. Багринцева Н. В. Культурно-детерминированные факторы в теории и практике перевода // Дисс. на соискание уч. степ. канд. филол. наук - М., 2001.
3. Бибикова Н. Е. Фоновые знания и их отражение в словарном составе языка // Сб. научн. тр. МГПИИЯ. - М., 1988. - Вып. 310. - С. 5-12.
4. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. - М.: Русский язык, 1976.
5. Виноградов В. С. Лексические вопросы перевода художественной прозы. - М.: Наука, 1978.
6. Ерасов Б. С. Социальная культурология. - М.: Аспект Пресс, 1997.
7. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Наука, 1987.
8. Степанов Ю. С. Основы общего языкознания . - 2-е изд., перераб. - М., 1975.
9. Стернин И. А. Коммуникативное поведение в структуре национальной культуры // Этнокультурная специфика языкового сознания. - М.: ИЯ РАН, 1996. - С. 97-112.
10. Тимко Н. В. Культурный компонент лингвоэтнического барьера // Ученые записки, серия «Лингвистика. Межкультурная Коммуникация. Перевод. - Курск: РОСИ, 1999. -Вып. 2. - С. 37-48.
11. Томахин Г. Д. Фоновые знания как основной предмет лингвострановедения // Иностранные языки в школе. - М., 1980. - № 4. - С. 84-88.
12. Черняевская Т. Н. Проблема стратификации культуры и практика описания фоновых знаний современных носителей русского языка и культуры // IV Междунар. симп. по лингвострановедению (Москва, 31 янв. - 4 фев. 1994 г.): Тезисы докладов и сообщений. -М.: ИРЯ им. А. С. Пушкина, 1994.
13. Шаховский В. И. Эмоциональные культурные концепты: параллели и контрасты // Языковая личность: культурные концепты: Сб. научн. тр. ВГПУ и ПМПУ. - Волгоград-Архангельск: Перемена, 1996. - С. 80-96.
