CC BY
47
А.П. Семенюк
ПРОБЛЕМА ПОНИМАНИЯ В РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ СЕРЕДИНЫ XIX - НАЧАЛА XX в.
Выявляются истоки и специфика проблемы понимания в русской философии, прослеживаются связи между идеями А.С. Хомякова и В.В. Розанова в перспективе дальнейшего развития темы.
Проблема понимания в России имеет свой специфический контекст, свои истоки и историю, глубоко отличные от западных аналогов, возникших в рамках философской герменевтики, экзистенциализма, логики и методологии науки. Я предлагаю следующую формулировку термина «понимание», вынесенную мной из прочтения первого философского трактата В.В. Розанова [1]. Понимание есть человеческая способность удерживать внимание между целым и частностями в смыслообразующих процессах сознательной деятельности. Понимание предполагает собранность субъекта познания и мышления в фокусе абсолютного, полного знания о действительности предданного мира. Поиски такого целостного представления о мире, попытки обнаружить себя в точке предельной собранности жизненного знания явились наиболее насущными задачами русской философии с самого момента её зарождения.
Данная статья представляет собой исследование смыслового пространства и контекста русской культуры в формализованном осмыслении философии середины XIX - начала XX в. Я буду стараться размышлять в терминах феноменологии, в связи с чем ключевым понятием в настоящем исследовании послужит известное гуссерлевское понятие ¡еЬеШ'Я'ек - жизненный мир, спроецированное на духовные реалии русской истории.
Прежде всего, зададимся вопросом, в каком виде предстает духовная реальность русской истории, определим её основные черты. В качестве исходной интенции примем, что картина мира в нашем культурном самосознании имеет осколочный, аморфный, дискретный характер. Обратимся за поддержкой и обоснованием к суждениям авторитетных русских мыслителей.
«К чему предназначено это долго не признанное племя, - пишет С.А. Хомяков о славянах, - по-видимому, осужденное на какую-то страдательную роль в истории? Чему приписать его изолированность и непонятный строй его жизни... тому ли, что оно по природе своей неспособно к самостоятельному развитию и только предназначено служить как бы запасным материалом для обновления оскудевших сил передовых народов, или тому, что в нем хранятся зачатки нового просвещения, которого пора наступит не прежде как по истощении начал, ныне изживаемых человечеством?» [2. С. 535].
Почти столетие спустя после Хомякова в 1946 г. аналогичные ноты зазвучали в работе Н.А. Бердяева «Русская идея». «У русского народа была огромная сила стихий и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все го-
раздо более детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к бесконечности и не желающего знать распределения по категориям» [3].
Приведённые здесь, а также многие другие высказывания, обличающие попытки отыскать смысл в беспорядочной стихии русской жизни, перекликаются в общем растерянном хоре голосов русской философии со свидетельствами распавшегося мира, «раздробленного», «падшего» бытия, как пишет отец Павел Флоренский в своем знаменитом трактате [4. С. 12]. Открывая первую же страницу самого раннего сочинения патриарха отечественной философии Владимира Соловьева, читаем следующие строки. «Первый вопрос, на который должна ответить всякая философия, имеющая притязание на общий интерес, есть вопрос о цели существования. Если бы наше существование было постоянным блаженством, то такой вопрос не мог бы возникнуть: блаженное существование было бы само себе целью и не требовало бы никакого объяснения. Но так как на самом деле блаженство существует более в воображении, действительность же есть ряд больших и мелких мучений и в самом счастливом случае - постоянная смена тяжёлого труда и гнетущей скуки, с одной стороны, и исчезающих иллюзий - с другой, то совершенно естественно является вопрос: для чего все это, какая цель этой жизни?» [5. С. 140].
Наконец, В.В. Розанов в «Опавших листьях», вспоминая период своей первой несчастливой книги, рассказывает, что до определенного переломного момента «вообще не видел в жизни гармонии, благообразия, доброты». И далее он продолжает. «Мир для меня был не Космос (ко5цею - украшаю), а Безобразие, и, в отчаянные минуты, просто Дыра. Мне совершенно было непонятно, зачем все живут, и зачем я живу, что такое и зачем вообще жизнь? - такая проклятая, тупая и совершенно никому не нужная. Думать, думать и думать (философствовать, “О понимании”) - этого всегда хотелось, это “летело”: но что творится, в области действия или вообще “жизни”, - хаос, мучение и проклятие» [6. С. 139].
В России преодоление мирового хаоса и страдания становится главным импульсом и мотивом философствования. Попытки сформулировать концепт целого, придать картине мира единство и стройность составляют основное содержание и направление русской мысли, многочисленных трактатов, созданных русскими философами начиная с середины XIX и заканчивая серединой ХХ столетий. Мы знаем, что в великих мировых философских традициях были сформулированы в ходе их многовековой истории универсальные понятия, подпорки сознания, как бы стягивающие духовный
континуум ¡еЬеШ'Я'ек в одно целое. В европейской философии - это «субстанция» (Аристотель), «личность» (Боэций), «субъект» (Декарт), «индивидуальность»
(Фихте) и т. д. В индийской буддийской и небуддийской философии - это «брахман», «атман», «дхарма» и пр. На фоне грандиозных зданий древних учений бурный, стремительный, но краткотечный всплеск русской философии, который часто именуют «философским ренессансом», кажется слабым зародышем, однако мы можем констатировать, что в этот краткий отрезок времени в России появилась собственная теория понимания как цельного знания. Автором этой теории явился В.В. Розанов, а его непосредственными предшественниками можно считать все течение славянофилов и, хронологически ранее, кружок любомудров. Видимо, Розанов подспудно воздействовал на многие направления отечественной гуманитарной мысли ХХ в. и, со всей очевидностью, оказал косвенное влияние на концепцию «участ-ности» М.М. Бахтина. Тем не менее ранний этап роза-новской философии, к которому и относится идея «понимания», был проигнорирован мыслящей частью современников, а затем совершенно забыт и выброшен из культурного контекста почти на целое столетие, вплоть до 80-х гг. минувшего века. Первое переиздание забытой розановской книги «О понимании» состоялось лишь в 1994 г. Ранний Розанов оказался неожиданно созвучен западной философии второй половины ХХ столетия с её обостренным вниманием к проблеме понимания. Однако поиски аналогий между Розановым и европейскими мыслителями, апеллировавшими к термину «понимание» как к онтологической категории, не имели успеха у отечественных исследователей. И это закономерно, поскольку проблема понимания на Западе была порождена кризисом индивидуализма, болезненной разобщенностью и атомарностью в обществе. В России же предпосылками теории понимания выступили явления диаметрально противоположные. Это отрицание рационализма, поиски самоидентичности и имманентных методов самовыражения, а отсюда желание противопоставить себя западной цивилизации, обособиться и утвердить собственные способы осмысления мира и полагания истины.
На этом пути ещё в 50-е гг. XIX в. славянофилы создали первую умозрительную конструкцию бытия в русской истории, описывая её в тональностях право -славно-идиллической общинной жизни. Оригинальность славянофилов, их глубокое отличие от западной философии заключались в том, что они не воспринимали человеческую личность как нечто единое и самодостаточное. Индивидуальное сознание, в интерпретации И.В. Киреевского и А. С. Хомякова, ущербно, несовершенно по своей сути. Обрести чувство полноты и завершенности бытия человек может только в акте соборности, путь к которому лежит через смирение и особое духовное сосредоточение, достигаемое в молитве. Это состояние можно определить ещё и как пребывание в истине, открытой человеку во всей её полноте.
Заметим, что славянофилы построили утопию, никак не совместимую с прагматикой железного века, и, тем не менее, их безусловным завоеванием необходимо признать оформление понятия «соборности» как первого более-менее четко сформулированного концепта единства в рамках русской смысловой реальности.
Принцип соборности, будучи идеальной моделью во-церковлённого общества, условно разделяет существование человека на два плана - онтологический и онти-ческий. Первый уровень воплощается Вселенской Церковью, второй - экклезией, православной общиной верующих. Кроме того, термин, изобретенный Хомяковым, имеет дополнительные смысловые слои. В обычном земном, онтическом смысле соборность - это собрание, собор, в то время как в онтологическом значении соборность, по Хомякову, приобретает значение особой духовной и мыслительной собранности отдельного представителя, с одной стороны, и с другой - всей русской культуры вокруг православной веры. Несомненная ценность учения о соборности в том, что оно явилось концептуальным выражением, - воспользуемся понятием самих славянофилов, - «живого знания», за которым стоял опыт подлинных религиозных переживаний представителей этого направления.
Славянофилы создали прецедент, открывающий длительную, более чем вековую аксиологическо-гносеологическую традицию поисков цельного мировоззрения в русской философии. Стратегия этих поисков задается и определяется, очевидным образом, проблемой понимания, первопроходцем и разработчиком которой явился молодой Розанов в период между 1881 и 1886 гг.
Книга «О понимании» Розанова написана на языке рационализма, на территории западной философии, так сказать, в её привычных категориях. Она содержит все необходимые для классической метафизики ориентиры, приметы: рассудочную схему, классификации, систему безупречных логических доказательств и аргументаций, за которыми угадываются Аристотель, Бэкон, Декарт и т. д. Если же взглянуть на этот трактат не с формальной, а с содержательной точки зрения, то можно видеть, что Розанов предложил принципиально иную модель науки в противоположность господствующей науке западного типа, агрессивной, наступательной, нацеленной на преобразование мира под человеческие нужды. «Понимание» Розанова начинается с признания малости и ограниченности разума перед неохватностью вселенной, предполагает приятие мира таким, какой он есть, согласие с ним.
Для Розанова идея понимания - ключ к решению исконно русской задачи - преодоления социального хаоса. Революция, бессмысленный русский бунт становятся для него чем-то более всеобъемлющим, чем просто общественный беспорядок, беспредел для него приобретает значение логической проблемы. Мы знаем, что Розанов был не единственным из русских мыслителей, которые пытались противопоставить себя взрывоопасной стихии народной души. К ним, несомненно, относятся Федотов, Бердяев и, конечно же, Блок, для которого Россия была неразгаданным «Сфинксом». Но именно Розанов первым в России ещё в своей дебютной книге поставил проблему понимания, рассматривая свою концепцию как панацею против русского варварства, видимо, желая прорвать пелену бессмысленности российского бытия философскими инструментами-категориями, придать стройность русской мысли.
После Розанова поиски цельного знания и эпистемология понимания принимали самые различные кон-
фигурации, получали разнообразные формулировки связанное цельным и конкретным знанием о дейст-
и определения. Вот только некоторые из них: «кон- вительности» (Г.Г. Шлет), «инкорпорированное мы-
кретность» (Н.О. Лосский), «внимание», «сосредото- шление» (А.Ф. Лосев) и т.д. Задачами дальнейшей
ченность» (С.Л. Франк), «узрение» (Б.П. Вышеслав- работы в направлении исследования этой проблемы
цев), «всеобъединяющее переживание» (Ф.А. Сте- должны стать всесторонний анализ, попытка систе-
пун), «живое сознание» (С.А. Аскольдов), «первич- матизации, выявление особенностей и общих черт
ное знание», «понимание», «единство, внутренне указанной традиции в русской философии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Розанов В.В. О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. СПб.: Наука, 1994.
540 с.
2.ХомяковА.С. Соч.: В 2 т. М.: Медиум, 1994. Т. 1. 590 с.
3. БердяевА.Н. Русская идея. М.: АСТ. 615 с.
4. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: В 2 т. М.: Правда, 1990. Т. 1. 493 с.
5. СоловьевВ.С. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. 824 с.
6. Розанов В.В. Уединенное. М.: Политиздат, 1990. 543 с.
Статья представлена научной редакцией «Философия, социология, политология» 11 февраля 2008 г.
