CC BY
50
А. Ю. Ширяев
Уральский государственный юридический университет (Екатеринбург)
ПРОБЛЕМА ОЦЕНКИ УМЫШЛЕННОЙ ВИНЫ В СВЕТЕ УЧЕНИЯ О ЮРИДИЧЕСКОЙ ОШИБКЕ
Исследуется проблема возможности построения в российском законодательстве института ошибки в праве как метаправового феномена, оцениваются перспективы развития учения о юридической ошибке в отечественной науке уголовного права. Анализируется Постановление Конституционного Суда РФ от 17 июня 2014 г. № 18-П по делу о проверке конституционности части четвертой статьи 222 Уголовного кодекса Российской Федерации и статей 1, 3, 6, 8, 13 и 20 Федерального закона «Об оружии» в связи с жалобой гражданки Н. В. Урюпиной. В соответствии с данным решением ч. 4 ст. 222 УК РФ признана не соответствующей Конституции РФ. Автор приходит к заключению о том, что это -пример признания на уровне конституционного судопроизводства извинительной юридической ошибки (ошибки в праве, устраняющей вину).
По мнению автора, несмотря на отсутствие института извинительной юридической ошибки в действующем законодательстве, на практике имеют место такие же реальные закономерности в отношении особых устраняющих вину обстоятельств, какие положены в основу института ошибки в праве в западноевропейских правовых системах. Автор высказывает мысль о том, что проблемы развития учения о юридической ошибке вызваны особенностями понимания законодательной и доктринальной конструкции умышленной вины.
Делается вывод о том, что при оценке вины существенным является вопрос определения полноты упречности и наказуемости лица, совершившего запрещенное уголовным законом деяние, либо, наоборот, определения поведения как извинительного. Оценка личной вины вполне самостоятельна по своим критериям и предмету по отношению к оценке умысла, характеризующего сам тип деяния, предусмотренного диспозицией нормы Особенной части уголовного закона.
Ключевые слова: умысел, умышленное деяние, умышленная вина, конструкция умышленной вины, извинительная юридическая ошибка
Для цитирования
Ширяев А. Ю. Проблема оценки умышленной вины в свете учения о юридической ошибке // Российское право: образование, практика, наука. 2020. № 6. С. 49-55. DOI: 10.34076/2410_2 709_2020_6_49.
УДК 343.22 DOI: 10.34076/2410_2709_2020_6_49
По нашему мнению, отсутствие в отечественном уголовном законодательстве института юридической ошибки (ошибки в праве) не говорит об отсутствии проблем, связанных с правовым регулированием отношений подобного рода. При этом существование в уголовно-правовых системах европейских государств норм об ошибке в праве свидетельствует об их соответствии правовым реалиям, имеющим место и в России. Например,
§ 17 УК ФРГ «Verbotsirrtum» (ошибка в запрете)1 и § 9 УК Австрии «Rechtsirrtum» (юридическая ошибка или ошибка в праве) устанавливают положения, исключающие ответственность в соответствующих случаях.
В отечественной доктрине юридической ошибки выделяются четыре вида неправильного представления субъекта о юриди-
1 Strafgesetzbuch. 52 Aufl. Beck Texte im dtv. München, 2014. S. 18.
чески значимых обстоятельствах: неверное представление о преступности деяния; заблуждение о непреступности деяния; неправильное представление о юридической квалификации; заблуждение относительно вида и размера наказания [Наумов 2008: 395]. Вместе с тем по своему уголовно-правовому значению случаи неверного представления о преступности деяния «перевешивают» юридические ошибки всех остальных видов, поскольку ведут к возникновению проблемы исключения вины в преступлении и оправдательного решения. В немецкой уголовно-правовой доктрине рассматривается преимущественно этот вид ошибок в запрете [Жа-линский 2006: 171-175].
В отечественной доктрине высказано мнение о том, что «неправильное представление лица о непреступности деяний, в то время как они являются таковыми, не исключает возможности отвечать в уголовно-правовом порядке» [Уголовное право России 2000: 214].
A. Ф. Наумов вносит существенное дополнение, указав, что «при совершении ряда преступлений, особенно предусмотренных бланкетными диспозициями уголовного закона (чаще всего преступлений неосторожных), иногда преступное деяние связывается с нарушением определенных специальных правил (норм), и уголовная ответственность обязательно предполагает знание субъектом соответствующих конструкций, правил и других нормативных установлений» [Наумов 2008: 396].
B. А. Якушин называет юридическую ошибку ошибкой в противоправности, но при этом имеет в виду исключительно уголовную противоправность [Якушин 1988: 95]. Противоправность, как и общественная опасность, с его точки зрения, являются признаками и преступления, и состава преступления. В последнем случае они «пронизывают» каждый из признаков состава преступления [Там же: 53].
Важно отметить, что такой вид ошибки, в котором предметом заблуждения является только уголовная противоправность, распределенная по признакам состава, в немецкой и австрийской доктринах целиком включается в понятие фактической ошибки (Tatbestandsirrtum) [Жалинский 2006: 172, 175]. Предметом же ошибки в запрете мо-
жет быть лишь общая противоправность (generelle Rechtswidrigkeit)1. Кроме того, если термин «Tatbestand» переводить как «состав преступления» [Ковалева-Райхенбехер 2013: 232] (а именно так он трактовался русскими дореволюционными криминалистами [Та-ганцев 1902: 336]), то фактическая ошибка в правовой системе Германии, как это ни парадоксально, носит название «ошибка в составе преступления».
Если это так, то феномен юридической ошибки, отраженный в европейском законодательстве и практике уголовного судопроизводства, в России отсутствует, либо для его обозначения нет еще адекватного доктри-нального понятия, ведь отечественная наука ограничивает случаи юридической ошибки рамками уголовной противоправности.
Как обстоят дела в отечественной судебной практике? Рассмотрим Постановление Конституционного Суда РФ от 17 июня 2014 г. № 18-П по делу о проверке конституционности части четвертой статьи 222 Уголовного кодекса Российской Федерации и статей 1, 3, 6, 8, 13 и 20 Федерального закона «Об оружии» в связи с жалобой гражданки Н. В. Урюпиной.
В отношении Урюпиной было возбуждено уголовное дело по признакам предусмотренного ч. 3 ст. 30 и ч. 4 ст. 222 УК РФ преступления, которое выразилось в том, что она пыталась реализовать в пунктах оценки антиквариата два имевшихся у нее кортика. Урюпина была осуждена за действия, квалифицированные судом как покушение на незаконный сбыт холодного оружия. Согласно заключению эксперта изъятые у нее кортики являются колющим холодным оружием, изготовлены промышленным способом и относятся соответственно к стандартному армейскому образца 1935 г. и стандартному морскому армейскому кортикам.
Конституционный Суд РФ признал положение ч. 4 ст. 222 УК РФ, устанавливающее уголовную ответственность за незаконный сбыт холодного оружия, не соответствующим Конституции РФ в той мере, в какой данное законоположение не предполагает возможности учета специфики использования оружия, имеющего культурную ценность, и не позволяет лицу, желающему реализовать оружие как предмет, имеющий культурную ценность,
1 URL: https://www.jusline.at/entscheidung/322268.
осознавать общественно опасный и противоправный характер своих действий, а также предвидеть их уголовно-правовые последствия.
Не вдаваясь в детали, отметим, что проблема была связана с системной несогласованностью положений Федерального закона «Об оружии» с нормами Закона РФ «О вывозе и ввозе культурных ценностей» и Федерального закона «О музейном фонде Российской Федерации и музеях Российской Федерации».
В письме Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в области охраны культурного наследия Министерства культуры РФ сообщалось, что кортики обладают признаками оружия, имеющего культурную ценность, и подлежат историко-культурной экспертизе. По мнению Конституционного Суда РФ, в правовом регулировании порядка приобретения и хранения оружия, имеющего культурную ценность, в том числе старинного (антикварного) холодного оружия, имеет место рассогласованность и сохраняется неопределенность в правилах его продажи гражданам. В подобных условиях собственники такого оружия в нарушение требований ч. 1 ст. 19 и ч. 3 ст. 55 Конституции РФ лишены возможности правильно решить, какими из норм, противоречащих друг другу, но имеющих по существу одинаковую юридическую силу, надлежит руководствоваться при его продаже. Как следствие, невозможно осознать противоправный характер своего поведения (соответствующего одному отраслевому режиму, но не отвечающего другому), тем более его общественно опасный характер, а также предвидеть его правовые последствия, в том числе наступление уголовной ответственности.
Таким образом, Конституционный Суд РФ по сути сделал вывод о том, что при системной неопределенности правового регулирования оборота холодного оружия, имеющего культурную ценность, вина субъекта исключается из-за невозможности определения правомерного варианта поступка. Данное решение представляет собой признание наличия извинительной юридической ошибки, исключающей вину, на уровне конституционного судопроизводства.
Поскольку в российском уголовном законодательстве институт ошибки в праве от-
сутствует, стоит обратиться к зарубежному уголовному праву.
Согласно § 17 УК ФРГ исполнитель, который во время совершения деяния не осознает его неправомерность, действует невиновно, если он не мог избежать этой ошибки. Уголовное наказание исполнителя, который мог избежать такой ошибки, может быть смягчено в соответствии с § 49. Как видим, норма об извинительной юридической ошибке не является безусловным основанием для устранения наказуемости.
В тексте этой нормы1 немецкий законодатель использовал выражение «Fehlt die Einsicht», что означает буквально «недостаток проницательности или благоразумия» [Лейн, Мальцева, Зуев и др. 2007: 268-327], причем такой, вследствие которого исполнитель (Täter) действует противоправно, но без вины, потому что этого нельзя было избежать. Таким образом, норма говорит не об отсутствии умысла совершить противоправное действие, а о наличии субъективно-объективной неопределенности, которая лишает деятеля самой возможности осознать противоправность и отказаться от своего умысла. Подобная субъективно-объективная неопределенность возникает в ситуации, выходящей за пределы субъективной стороны состава преступления как во временном отношении, так и логически, поскольку нарушитель не в состоянии предвидеть не фактический характер деяния и не уголовную противоправность, а правовые последствия деяния в связи с обстоятельствами за пределами диспозиции (Tatbestand).
Материалы дела Урюпиной содержали сведения о том, что оружие обладает культурно-исторической ценностью и подпадает под коллизионные режимы правового регулирования. Это должно было послужить для рассматривающего дело суда основанием для принятия соответствующего процессуального решения. В данном случае следовало в соответствии с п. 3 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» приостано-
1 Приводим оригинальный текст законоположения: «Fehlt dem Täter bei Begehung der Tat die Einsicht, Unrecht zu tun, so handelt er ohne Schuld wenn er diesen Irrtum nicht vermeiden könnte» (Strafgesetzbuch. S. 18).
вить производство и направить в Конституционный Суд РФ запрос о проверке конституционности применяемой нормы.
Представляется, что трудности понимания причин, исключающих вину, но не затрагивающих умысла, в подобных ситуациях заключаются не только и не столько в отсутствии норм об извинительной ошибке. Наличие умысла в контексте применения уголовно-правовой нормы не предопределяет возможности устранения вины в расширенном нормативном контексте конституционного правопорядка.
Отсутствие вины при наличии умысла имеет и психологические основания. Согласно исследованиям А. Д. Киселева, в психологическом аспекте деятельности нужно выделить три момента, или «слоя»: внутреннее состояние личности в момент совершения преступления, внутреннее состояние личности, непосредственно обусловившее совершение преступления, и прошлую жизнь личности в целом [Киселев 1902: 72-128, 129-155].
Представляется, что трудности понимания
причин, исключающих вину, но не затрагивающих умысла, в подобных ситуациях заключаются не только и не столько в отсутствии норм об извинительной ошибке
Полагаем, что для вины требуется сочетание всех трех указанных моментов, наличие умысла может быть ограничено исключительно первым.
Урюпина совершила умышленное деяние, квалифицированное по признакам объективной и субъективной стороны состава преступления как покушение на незаконный сбыт холодного оружия (ч. 3 ст. 30, ч. 4 ст. 222 УК РФ). Умысел установлен на основе объективных обстоятельств, непосредственно охватываемых диспозицией. Осознание общественной опасности, которое требуется согласно конструкции умышленной вины, предусмотренной ст. 25 УК РФ, неотделимо от данных обстоятельств, и нет способов опровергнуть факт осознания иначе, чем путем признания нормы УК РФ противоречащей Конституции.
В преступлениях, связанных с незаконным оборотом оружия, осознание обще-
ственнои опасности деяния определяется осознанием противоправности деИствиИ и является презумпцией [Смирнов, Калиновский 2004: 23-24]. При установлении умысла предметом осознания выступают фактические обстоятельства в пределах периода совершения деяния. Потенциальная невозможность осознать неправомерность поступка и отказаться от умысла лежит за пределами сферы, очерченной конструкцией умышленной вины, т. е. согласно А. Д. Киселеву - в области внутренних состояний личности, обусловивших совершение деяния, и еще дальше.
Квалификация действий Урюпиной по ч. 3 ст. 30, ч. 4 ст. 222 УК РФ предполагает наличие прямого умысла, что в данном случае является правильно установленным фактом вне зависимости от наличия вины.
В отечественной науке умысел определяется как форма вины, а именно как осознание фактических обстоятельств, из которых складывается общественная опасность, т. е. фактический предмет умысла наполнен социальным содержанием [Рарог 2001: 27]. Однако «недостаток благоразумия» не имеет прямого выражения в намерении совершить действия.
Речь идет о проблеме оценки содержания вины как недостатка индивидуального правосознания; масштаб и предмет этой оценки не совпадают с установлением умысла. Это обусловлено тем, что разнородные уровни субъектно-объектных взаимосвязей, объединенные в конструкции умышленной вины, предусмотренной в ст. 25 УК РФ, далеко не всегда одномерны.
Именно независимость предметной области юридической ошибки от содержания умысла явилась в свое время камнем преткновения в полемике немецких юристов о правовом значении ошибки в запрете. Например, Ф. фон Лист не признавал юридическое значение за ошибкой в праве именно на том основании, что она не может исключать умысла [Лист 1903: 188-189; Liszt 1908: 175]. В этом, как представляется, он оказался прав. Проблема была разрешена за счет того, что удалось разграничить обстоятельства, охватываемые умыслом, и обстоятельства, влияющие на формирование умысла. Если Ф. фон Лист в начале XX в. излагал учение об ошибке в праве вместе с фактическим заблуждением и применительно к оценке умысла, то в современной немецкой доктрине ошибка
в запрете связывается не с наличием умысла, а с отдельным от субъективного состава элементом - виной как личностной упречно-стью [Roxin 2006: 95-122, 927-960]. Мнение о том, что ошибка в запрете не затрагивает умысел, но влияет на исключение либо уменьшение вины, является господствующим в современной немецкой доктрине [Жа-линский 2006: 173].
Объект сознания, заблуждающегося в запрете, - не уголовная противоправность, как при умысле. Здесь значимо ошибочное восприятие исключающих противоправность обстоятельств, не признанных правом. Это, по мнению немецких криминалистов, так называемые всеобщие ценности, т. е. обстоятельства, выражающие социальное содержание ситуации, например «ошибка в морали» (Irrtum über Sittlichkeit) [Жалинский 2006: 174].
В судебной практике Австрии выделяют два вида ошибки в праве по способу возникновения: прямую (direkter Verbotsirrtum) и непрямую (indirekter Verbotsirrtum). Первая имеет место, когда субъект в ходе совершения деяния не сознает, что нарушает правопорядок. Вторая - если субъект сознает общую противоправность действий, но в данном случае ошибочно полагается на несуществующие оправдывающие поведение обстоятельства либо заблуждается относительно границ оправдывающих обстоятельств1.
Примеры «заблуждения в морали» имеются и в отечественной практике.
Так, Х. осужден по ч. 1 ст. 116 УК РФ2. Согласно материалам дела он, будучи дома, умышленно применил насилие к находящимся под его опекой малолетним детям: нанес три удара ремнем по ягодицам А. Е., причинив физическую боль и телесные повреждения в виде множественных кровоподтеков в области ягодиц; затем нанес три удара ремнем по ягодицам и один удар по плечу малолетнему С. Е., причинив физическую боль и телесные повреждения в виде кровоподтека в проекции плечевого сустава,
1 URL: https://www.jusline.at/entscheidung/322268.
2 Уголовное дело № 140080134 рассмотрено 9 апреля 2014 г. в суде в особом порядке, предусмотренном главой 40 УПК РФ; дело возбуждено дознавателем в порядке ч. 4 ст. 20 УПК РФ по обращению органов опеки в связи с тем, что малолетний потерпевший не бьи способен самостоятельно защитить свои права (Архив прокуратуры г. Кушва Свердловской области. 2014 г.).
множественных кровоподтеков в области ягодиц. Все указанные повреждения не расцениваются как вред здоровью.
В день происшествия вся семья, состоящая из Х., его супруги и шестерых опекаемых ими детей, находилась дома. А. Е. и С. Е. весь день не слушались, за что мать «ставила их в угол», брали без разрешения предназначенные для всех детей конфеты из шкафа. Кроме того, опекаемые стали приносить из детского сада чужие вещи. С детьми проводили беседы, но они не слушались. В день происшествия оба потерпевших изъяли жевательную резинку и мелкие деньги из кармана другого ребенка. Детей поставили в угол, но они не реагировали на замечания, назло опекунам стали баловаться.
Х. искренне полагал, что его поступок морально оправдан, не представляет никакой общественной опасности, хотя он и знал об уголовной ответственности за нанесение побоев. Такую ошибку в запрете следует охарактеризовать как непрямую и неизвинительную. В то же время ошибочно предполагаемая моральная оправданность поступка не совпадает с самим умышленным характером нанесения побоев.
Итак, ошибка в праве - явление метаюри-дического характера, не ограниченное осознанием уголовной противоправности. Главное качество этого феномена - извинитель-ность, отменяющая личностную упречность и наказуемость, а последние лишь отчасти выражены в умысле.
В контексте теории А. Д. Киселева вину образует лишь полное и последовательное сочетание трех моментов психологического аспекта уголовной ответственности, для умысла же достаточно только последнего момента. Обстоятельства, характеризующие вину субъекта (повторим), выходят за пределы сферы субъективной стороны деяния и измеряются в ином масштабе. Разделение оценки вины на анализ субъективных деятельностных компонентов (умышленный характер деяния) и личностных компонентов (вина субъекта) вызвано необходимостью строгого отграничения формально противоправного, но ненаказуемого поведения от наказуемого.
Психическая структура умысла отвечает за мотивацию и целеполагание деятельности, формирование и осуществление намерения и цели. Психическая структура вины
укоренена гораздо глубже в самосознании личности, обеспечивает правильный этический выбор, раскрывает социальное значение и ответственность поступка. В процессе рассмотрения обстоятельств дела сначала устанавливаются объективные и субъективные признаки единичного деяния конкретного лица, а затем - его вина в совершении деяния, содержащего признаки состава.
Сам по себе факт реализации состава умышленного преступного деяния подразумевает наличие умысла. Умысел составляет необходимую часть события преступления, задавая предусмотренный уголовным законом тип деяния, абстрактно наказуемый
образ действия, но ничего не говорит о наказуемости субъекта. Только вина есть полное основание для личностной упречности и наказуемости.
При оценке уголовно-правового статуса личности нужно учитывать, что вина имеет социально-политическое, моральное и мета-юридическое содержание, которое не ограничено диспозицией уголовно-правовой нормы.
И, наконец, как показывают примеры, проблема заблуждения в правовой реальности и вины, с одной стороны, и вопросы установления умысла - с другой, составляют разные аспекты и ступени раскрытия материальной объективной истины по уголовному делу.
Список литературы
Liszt F. von. Lehrbuch des deutschen Strafrechts. Berlin, 1908. 689 p.
Roxin C. Strafrecht. Allgemeiner Teil. 4 Aufl. München: C. H. Beck, 2006. Band I. 689 p.
Жалинский А. Э. Современное немецкое уголовное право. М.: Проспект, 2006. 360 с.
Киселев А. Д. Психологическое основание уголовной ответственности. Харьков, 1902. 312 с.
Ковалева-Райхенбехер Т. Г. Большой немецко-русский и русско-немецкий юридический словарь. М.: Живой язык, 2013. 512 с.
Лейн К., Мальцева Д. Г., Зуев А. Н. и др. Большой немецко-русский словарь. М.: Рус. яз.; Медиа, 2007. 1159 с.
Лист Ф. фон. Учебник уголовного права. Общая часть. М.: Тип. А. И. Мамонтова, 1903. 334 с.
Наумов А. В. Российское уголовное право: курс лекций: в 3 т. Общая часть. М.: Волтерс Клувер, 2008. Т. 1. 736 с.
Рарог А. И. Субъективная сторона и квалификация преступлений. М., 2001. 134 с.
Смирнов А. В., Калиновский К. В. Уголовный процесс: учеб. М.: Кнорус, 2004. 704 с.
Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть Общая. СПб., 1902. Т. 1. 815 с.
Уголовное право России. Часть Общая: учеб. для вузов / отв. ред. Л. Л. Кругликов. М.: БЕК, 2000. 590 с.
Якушин В. А. Ошибка и ее уголовно-правовое значение. Казань, Изд-во Казанского ун-та, 1988. 128 с.
Алексей Юрьевич Ширяев - кандидат юридических наук, преподаватель кафедры уголовного права Уральского государственного юридического университета. 620137, Российская Федерация, Екатеринбург, ул. Комсомольская, д. 21. E-mail: alexej.schiryaeff2013@yandex.ru.
The Problem of Assessment of Guilt in the Light of Error Juris Doctrine
The article discusses the problem of possible building an institute of error juris in national legislation and its perspectives in the national criminal law doctrine. The author analyses the ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation under which part 4 of Article 222 of the Criminal Code of the Russian Federation is recognized inconsistent with the Constitution. A conclusion is drawn that this ruling is an example of the recognition at the level of constitutional proceedings of an excusable error juris (a legal error that eliminates guilt).
According to the author, despite the absence of excusable error juris institution in the current legislation in practice there are the same patterns in relation to special circumstances
that eliminate guilt, which are the basis of the institution of error in law in Western European legal systems. The study leads the author to the idea that the problems in the development of the legal error doctrine are caused by the peculiarities of understanding the legislative and doctrinal construction of intentional guilt.
It is concluded that when assessing guilt, it is essential to determine the completeness of blamefulness and punishability of a person who has committed an act prohibited by the criminal law, or, conversely, to assess the behavior as excusable. The assessment of personal guilt is completely independent in terms of its criteria and subject matter in relation to the assessment of intent, which characterizes the very type of act provided for by the disposition of the norms of the Special Part of the Criminal Code.
Keywords: intention, intentional act, intentional guilt, construction of intentional guilt, excusable error juris
Recommended citation
Shiryaev A. Yu. Problema otsenki umyshlennoi viny v svete ucheniya o yuridicheskoi oshibke [The Problem of Assessment of Guilt in the Light of Error Juris Doctrine], Rossiiskoe pravo: obrazovanie, praktika, nauka, 2020, no. 6, pp. 49-55, DOI: 10.34076/2410_2709_2020_6_49.
References
Kiselev A. D. Psikhologicheskoe osnovanie ugolovnoi otvetstvennosti [Psychological Basis of Criminal Liability], Khar'kov, 1902, 312 p.
Kovaleva-Raikhenbekher T. G. Bol'shoi nemetsko-russkii i russko-nemetskiiyuridicheskii slovar' [German-Russian and Russian-German Law Dictionary], Moscow, Zhivoi yazyk, 2013, 512 p.
Kruglikov L. L. (ed.) Ugolovnoe pravo Rossii. Chast' Obshchaya [Criminal Law of Russia. General Part], Moscow, BEK, 2000, 590 p.
Lein K., Mal'tseva D. G., Zuev A. N. etc. Bol'shoi nemetsko-russkii slovar' [German-Russian Dictionary], Moscow, Rus. yaz., Media, 2007, 1159 p.
Liszt F. von. Lehrbuch des deutschen Strafrechts, Berlin, 1908, 689 p.
Liszt F. von. Uchebnik ugolovnogo prava. Obshchaya chast' [The Textbook of German Criminal Law. General Part], Moscow, Tip. A. I. Mamontova, 1903, 334 p.
Naumov A. V. Rossiiskoe ugolovnoe pravo: kurs lektsii: Obshchaya chast' [Russian Criminal Law: The Course of Lectures. General Part], Moscow, Walters Kluver, 2008, vol. 1, 736 p.
Rarog A. I. Sub"ektivnaya storona i kvalifikatsiya prestuplenii [Subjective Part and Qualification of Crimes], Moscow, 2001, 134 p.
Roxin C. Strafrecht: Allgemeiner Teil, 4 Auflage, München, C. H. Beck, 2006, Band I, 689 p.
Smirnov A. V., Kalinovskii K. V. Ugolovnyi protsess [Criminal Procedure], Moscow, Knorus, 2004, 704 p.
Tagantsev N. S. Russkoe ugolovnoe pravo. Lektsii. Chast' Obshchaya. [Russian Criminal Law. Lectures. General Part], Saint Petersburg, 1902, 815 p.
Yakushin V. A. Oshibka i ee ugolovno-pravovoe znachenie [Error and its Criminal Law Significance], Kazan', Izd-vo Kazanskogo un-ta, 1988, 128 p.
Zhalinskii A. E. Sovremennoe nemetskoe ugolovnoe pravo [The Modern German Criminal Law], Moscow, Prospekt, 2006, 360 p.
Alexey Shiryaev - candidate of juridical sciences, lecturer of Criminal law department, Ural State Law University. 620137, Russian Federation, Yekaterinburg, Komsomol'skaya str., 21. E-mail: alexej.schiryaeff2013@yandex.ru.
Дата поступления в редакцию / Received: 01.11.2020
Дата принятия решения об опубликовании / Accepted: 01.12.2020
