CC BY
39
3. Немировская Л.З. Философия: Учебное пособие. М., 1996.
4. Радугин А.А. Философия. Курс лекций. 2-ое изд. М., 1996. С. 173.
5. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Л., 1991. Т. 1. Ч. 1. С. 18.
6. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 1. С. 268.
7. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 3. С. 500.
8. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 2. С. 102.
9. Герцен А.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1955. Т. 2.
С. 321. '
10. Добролюбов Н.А. Избр. филос. произв.: В 2 т. Л, 1948. Т. 2. С. 182.
11. Чернышевский Н.Г. Собр. соч.: В 5 т. М., 1974. Т. 5. С. 239.
12. Чернышевский Н.Г. Собр. соч.: В 5 т. М., 1974. Т. 3. С. 360.
13. Русская идея. М, 1992. С. 81.
14.Добролюбов Н.А. Избр. филос. произв.: В 2 т. Л., 1948. Т. 1. С. 403.
15. Чернышевский Н.Г. Собр. соч.: В 5 т. М., 1974. Т. 4. С. 284.
ПРОБЛЕМА НРАВСТВЕННЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ В ФИЛОСОФИИ РУССКИХ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ДЕМОКРАТОВ
Н.И. Прилуцкий
Prilutsky N.I. The Problem of Moral Expectations in the Philosophy of the Russian Revolutionary Democrats. The author analyses works by Russian Revolutionary Democrats and concludes that in their philosophical reflections, ethical anthropocentrism is indissolubly tied up with the consideration of the problem of meeting the individual's requirements. Their reflections on the nature of the moral expectations that are deep-rooted in the human disposition, on the correlation of the material and moral, 'natural' and 'false' requirements, on the limits of the requirements, on the dominant expectations and passions, on the diversity of requirements and their contradictoriness are original. They are by no means obsolete. They are topical as usual.
Центральной темой философии русских революционных демократов является человек, при этом этический антропоцентризм неразрывно связан с проблемой удовлетворения потребностей индивида. Так,
Н.Г. Чернышевский, конкретизируя нравственное правило о человеке как цели, делает акцент на том, что речь должна идти, прежде всего, об удовлетворении потребностей: "Человек сам себе цель; но дела человека должны иметь цель в потребностях человека, а не в самих себе" [11-
Потребности человека традиционно интересовали научную мысль. В одном из писем А.И. Герцена рукой Н.П. Огарева сделана приписка, что объяснить потребности с научной точки зрения невозможно, идет ли речь о материальных или духовных потребностях: "Явление голода мы можем описать, но объяснить не умеем, как вообще не умеем объяснить потребность. Потребность пищи, потребность женщины, потребность любви к женщине, потребность любви вообще - равно при настоящем положении наук необъяснимы" [2]. Это мнение далеко не случайно, ибо
научный анализ потребностей крайне затруднен чрезвычайным их многообразием у человека.
Дискуссионный характер имеет проблема классификации потребностей, вычленения среди них основополагающих ("разумных", "естественных" и других). Вопрос о "естественных" потребностях не столь очевиден, каким он кажется на первый взгляд. "И теперь еще люди далеко не пришли к ясному сознанию всех естественных потребностей, и даже не могут еще согласиться в том, что для человека естественно, что нет, - писал Н.А. Добролюбов. - Общую формулу, - что человеку естественно стремиться к лучшему - все принимают; но разногласия возникают из-за того, что же должно считать благом для человечества" [3]. Одной из самых сложных здесь является проблема выделения нравственных потребностей. Первобытному человеку, по мнению Герцена, свойственны "темные непреодолимые влечения", удовлетворение которых успокаивало "животную сторону", возбуждая, однако, и сторону человеческую, слагались общинное житье, житейская мудрость поведения,
шло развитие "нравственной воли", и это было "единовременным удовлетворением физической и нравственной потребности" [4]. Позже у индивида появляется стремление удовлетворить и иные потребности. "У человека вместе с сознанием развивается потребность нечто свое спасти из вихря случайности... нравственную самобытность своей личности" [5]. Людям необходимо удовлетворение как материальных, так и нравственных потребностей. Обосновывая это, Чернышевский писал, что насущными потребностями личности являются не только потребности в пище и дыхании, но и нравственные - высшие стремления, ибо голова и сердце также насущны для человеческой жизни, как и желудок. "Жизнь умственная и нравственная (развивающаяся надлежащим образом тогда, когда здоров организм, то есть материальная сторона человеческой жизни идет удовлетворительно) - вот истинно приличная человеку и наиболее привлекательная для него жизнь" ([1]. С. 150). Нелепо и пагубно ограничивать человеческую жизнь одною головою или одним желудком, оба эти органа в равной степени принадлежат человеку, и равно существенна для него жизнь и того и другого, наука призвана лишь честно фиксировать этот факт. "Потому-то благородные стремления ко всему высокому и прекрасному признает наука о человеке столь же существенными, как потребность есть и пить. Она так же любит, - потому что наука не отвлеченна и холодна: она любит и негодует, преследует и покровительствует, она так же любит благородных людей, которые заботятся о нравственных потребностях человека, или скорбит, видя, как часто они не удовлетворяются, как любит и тех людей, которые заботятся о материальных потребностях своих собратий” ([1]. С. 150). В понимании Добролюбова нравственные потребности также неотъемлемо присущи человеку, как и потребности есть или пить. Добролюбов против того, чтобы "люди, по целым неделям лишавшие себя пищи и питавшиеся только водою, подавлявшие в себе естественные потребности... считались нравственными героями" ([3]. С. 341). Подобные факты, по его мнению, есть искажение человеческой природы и нарушение естественного порядка вещей. Человек должен нормально питаться, любить, сознавать свою личность и стремиться к свободной деятельности.
Сказанное вместе с тем не означает, что Чернышевский и Добролюбов признают равноценными чуть ли не любые потреб-
ности. Не случайно естественным потребностям Чернышевский противопоставляет "фальшивые", которые формируются в "фальшивой обстановке". Философ резко критикует провозглашающих "всякую прихоть болезненного или праздного воображения коренною и неотъемлемою потребностью человеческой природы, необходимо требующею себе удовлетворения. И каких неотъемлемых потребностей не находили в человеке! Все желания и стремления человека объявлены были безграничными, ненасытными" ([1]. С. 122). Ориентация человека на безграничность потребностей и их удовлетворения несостоятельна. Как и где установить границу? Чернышевский предлагает учитывать, при каких обстоятельствах потребности развиваются, а при каких затихают. В результате подобного анализа можно установить, что "потребности человеческой природы очень умеренны; они достигают фантастически громадного развития только вследствие крайности" ([1]. С. 122). Здоровый человек не прихотлив, но при этом следует подчеркнуть, что желания в нем должны быть соразмерны с силами организма и "что под "здоровьем" человека здесь понимается и нравственное здоровье" ([1]. С. 123). Естественные потребности человека - это истинные стремления человеческой природы, удовлетворения которых действительно требуют ум и сердце человека. Скажем, фантастические мечты не могут считаться истинными потребностями человека, хотя они и могут быть в высочайшей степени привлекательными. "Мечты праздной фантазии очень, по-видимому, блестящи; желания здоровой головы и здорового сердца очень умеренны" ([1]. С. 125).
К числу фантастических потребностей Чернышевский относит "признак фантастического совершенства", согласно которому человек удовлетворяется только абсолютным и требует абсолютного совершенства. Безусловное совершенство предполагает совмещение всех возможных достоинств и отсутствие каких-либо недостатков. Такого совершенства, по словам философа, может искать от нечего делать праздная фантазия человека с холодным и пресыщенным сердцем. "Практическая жизнь человека убеждает нас, что он ищет только приблизительного совершенства, которое, выражаясь строго, и не должно называться совершенством. Человек ищет только "хорошего", а не "совершенного" ([1]. С. 128). Чернышевский уподобляет это положению во всех сферах жизни -стремлению, например, дышать чистым
воздухом, пить чистую воду; никто не назовет невеждою человека, которому не все в мире известно; в исторической книге не приводятся и не объясняются все подробности. Чувства индивида, его ум и сердце ничего конкретного не знают о фантастическом безусловном совершенстве и не имеют живого, определенного представления о нем.
Чернышевский настаивает на строгом различении истинных потребностей человеческой природы, которые ищут и имеют право находить себе удовлетворение в действительной жизни, от мнимых, воображаемых потребностей, которые остаются и должны оставаться праздными мечтами. Вывод мыслителя о разграничении мнимых, воображаемых стремлений и потребностей и "действительных, законных потребностей человеческой натуры" однозначен: судьею здесь является практика. Особенно ценным для анализа интересующей нас проблемы выступает утверждение философа о том, что "практическая жизнь" обнимает собою не одну материальную, но и умственную и нравственную деятельность человека" ([1]. С. 131).
Нравственные потребности вытекают из общественного характера жизни личности, подчеркивает другой русский мыслитель Д.И. Писарев: "Члены цивилизованного общества связаны между собой своими потребностями, которые могут находить себе удовлетворение только в обществе; но эти потребности, как материальные, так и нравственные, возникают и укрепляются в человеке только тогда, когда он живет в обществе" [6]. Каждая потребность может найти себе удовлетворение, и чем полнее она будет удовлетворяться, тем больше будет средств удовлетворять ее в будущем, но из этого нельзя, по словам Писарева, выводить то лестное заключение, что потребности человека удовлетворяются везде и всегда. Поскольку удовлетворение многих потребностей зачастую невозможно, само существование таких потребностей делается источником страданий.
На то, что неудовлетворенные потребности, в том числе и нравственные, доставляют глубокие страдания человеку, обращал внимание и Белинский, полагавший, однако, что все-таки лучше иметь потребности, пусть даже они и никогда и не будут удовлетворены, это лучше, чем находиться в апатичном, бесстрастном существовании. "Есть люди, в которых потребность жизни так сильна, что составляет их мучение до тех пор, пока не удовлетворится, и есть люди, которые долго
живут и умирают неудовлетворенные, ибо действительны только потребности, а удовлетворение всегда зависит от случая, который так же может сбыться, как и может не сбыться. И вот, когда такие люди бросаются всюду, ища удовлетворения, и не находят его, - их отчаяние порождает клеветы на вечные законы разумной действительности; но они правы перед самими собою в этих клеветах; хотя и не правы перед действительностью. Можно ли винить их за несчастье? Можно ли винить их и за то, что они с такой жадностью бросаются на все, что волнует душу призраками блаженства? Не все же рождаются с этим апатическим благоразумием, источник которого - гнилая и мертвая натура"
[7].
Одни и те же по результату нравственные действия человека - самоотверженность, добродетельность и другие могут иметь в своей основе различные нравственные побуждения - стремление выполнить нравственный долг или удовлетворить нравственную потребность. Добролюбов размышляет в этом плане над самоотверженностью, понимаемой как удовлетворение "потребности сердца" и как исполнение внешнего, сурового предписания. Для него неприемлемо воспринимать человека тем восторженней, чем более он принуждает себя к добродетели; с его точки зрения последователи добродетели, исполняющие только предписания долга, а не потому, что чувствовали потребность делать добро, жалки сами по себе, они жертвуют своим благом отвлеченным принципам и потому всегда несчастны, жалуются на свои "многотрудные подвиги" и часто ожесточаются против всего на свете. "Не того можно назвать человеком истинно-нравственным, кто только терпит над собой веления долга, как какое-то тяжелое иго, как "нравственные вериги", а именно того, кто заботится слить требования долга с потребностями внутреннего существа своего, кто старается переработать их в свою плоть и кровь внутренним процессом самосознания и саморазвития так, чтобы они не только сделались инстинктивно-необходимыми, но и доставляли внутреннее наслаждение" [8].
М.А. Антонович пытается убедить, что добродетель вообще не есть нечто приказываемое и навязываемое человеку извне, а потребность в добре представляет собой одну из главных нравственных потребностей личности. "Обыкновенно предполагается, что на каждое доброе и честное дело, вообще на добродетель, человек должен
принуждать себя, переломить себя, пересилить; что добродетель есть нечто отталкивающее, неприятное для человека, что она вовсе не есть стремление, потребность или результат природы человека, не есть удовлетворение его естественным инстинктам, потому-то она и не сопровождается приятностью и удовольствием, как всякое другое удовлетворение им" [9].
Согласно Антоновичу, добродетель - естественная потребность человеческой природы, гармонирующая с ней, иначе "добродетель была бы физически невозможна; ее так же невозможно было бы привить к человеческой природе, как привить к человеческому организму ветку дерева или кусок камня. Нет, добродетель есть жизнь, одна из потребностей и сторон жизни; она имеет основания в самой природе человека" [9]. Доказательством этого утверждения служит то, что человек, стремясь к добродетели, делает свою жизнь богаче удовольствиями, приятнее, словом, естественнее; удовольствие, ощущаемое в этом случае человеком, подтверждает, что мы имеем дело с удовлетворением одной из естественных потребностей человеческой натуры. Так, честный, самоотверженный человек многим жертвуя для других, испытывает при этом удовольствие. "Разумный человек поступает честно и самоотверженно, потому что этого требуют его ум, его понятия или, лучше сказать, вся его нравственная природа, получающая высокое наслаждение от удовлетворения; иначе он действовать не может, потому что в противном случае он ощущал бы ад внутри себя, неумолимые укоры совести, терпел бы боль и страдания от неудовлетворения своей нравственной природы" ([9]. С. 27).
Антонович сравнивает самоотверженного человека и удовлетворяющего лишь свои материальные потребности бесчестного негодяя, утопающего в роскоши и норовящего и дальше надуть, обокрасть другого, как бы подороже продать себя и других, и подытоживает, что удовлетворение материальных потребностей уступает удовлетворению потребностей нравственных: бесчестный богач может внутри испытывать ад, его мучит совесть, голос которой он старается заглушить всевозможными чувственными наслаждениями; бескорыстному человеку самоотверженная добродетель делает жизнь полнее, при этом источник удовольствия для честного нравственного человека в нем самом, а для бесчестного богача он вовне, в случайных, преходящих обстоятельствах, это под-
тверждает, что потребность в добродетели имеет основание в самой природе человека.
Для развития и удовлетворения нравственных потребностей необходим определенный уровень удовлетворения материальных потребностей. Может ли общество гарантировать человеку это условие? "Прежде, - считал Чернышевский, - при неразвитости естественных наук, могли встречаться во внешней природе непреодолимые затруднения к исполнению нравственных потребностей человека. Теперь не то: естественные науки уже предлагают ему столь сильные средства располагать внешнею природою, что затруднений в этом отношении не представляется" ([1]. С. 256). Создание соответствующих условий - вот главное для развития нравственности человека.
Вопрос о том, добр ли человек по натуре или зол, над которым бьются мыслители, по мнению Чернышевского, не имеет смысла. Человеческую натуру нельзя ни бранить за одно, ни хвалить за другое, ибо все зависит от обстоятельств. Добрым человек бывает тогда, когда он должен делать приятное другим, злым - когда принужден получать приятность себе, нанося неприятности другим. Мыслитель ссылается на данные психологии, свидетельствующей, что "самым изобильным источником обнаружения злых качеств служит недостаточность средств к удовлетворению потребностей, что человек поступает дурно, то есть вредит другим, почти только тогда, когда принужден лишить их чего-нибудь, чтобы не остаться самому без вещи, для него нужной" ([1]. С. 256). Таким образом, Чернышевским делается заключение, что при известных обстоятельствах человек становится добр, а при других -зол.
Чаще всего у людей обнаруживается недостаток в удовлетворении самых насущных потребностей, и это служит источником самого большого числа всех дурных поступков. "Если бы устранить одну эту причину зла, быстро исчезло бы из человеческого общества, по крайней мере, девять десятых всего дурного: число преступлений уменьшилось бы в десять раз, грубые нравы и понятия в течение одного поколения заменились бы человечественными, отнялась бы и опора у стеснительных учреждений, основанных на грубости нравов и невежестве" ([1]. С. 257). Между тем в человеческих обществах господствует беззаботность в деле создания условий для удовлетворения такой первейшей потреб-
ности, как потребность в пише, поэтому следует вкорне изменить обстоятельства, и тогда "нравственные вопросы, которые представляются очень интересными и кажутся чрезвычайно трудными для неспециалистов", могут быть разрешены легко и просто практически ([1]. С. 258-259).
Вывод о легкости и простоте практического решения данной проблемы, разумеется, утопичен. Добролюбов хорошо показывает это на ошибках и заблуждениях Р. Оуэна, верившего, что всех людей можно обратить к истинно-человеческой жизни, если создать соответствующие условия, что, например, "человек, здоровый и обеспеченный в необходимых потребностях жизни, не станет лежать на боку, брезговать работой и поедать плоды чужих трудов" ([8]. С. 470). Взгляд Оуэна, думавшего, что труд сам по себе заключает много привлекательности и что жизнь за чужой счет тяжела и отвратительна для каждого, кажется Добролюбову детски-ошибочным. Мыслитель объясняет неудачи Оуэна тем, что тот судил по самому себе и, ратуя, казалось бы, во имя здравого смысла, во имя первых, насущных потребностей здоровой человеческой природы, противопоставлял свои, вновь изобретенные им условия жизни тем всемирным условиям, которыми до того определялась вся жизнь человеческая.
Поскольку человек не может удовлетворять нравственные и другие духовные потребности, не удовлетворяя в должной мере потребности материальные, важна забота о теле как "служебном орудии духовной деятельности", подчеркивает Добролюбов, и в то же время предупреждает: физическое довольство не должно выступать целью жизни. "Мы восстаем против того, что часто мы заботимся только на словах о совершенствовании духовном, а между тем на деле вовсе не стараемся покорить тело духу и, предаваясь чувственности, расстраиваем и тело свое, и у духовных способностей отнимаем возможность проявляться правильно; потому что расстроенные телесные органы делаются негодны для служения возвышенной духовной деятельности" ([8]. С. 231). Правильность этого подтверждается постоянным опытом, внутренним сознанием и верой, а также результатом исследований естествознания, и хотя народная мудрость "в здоровом теле - здоровый дух" и кажется избитой от частого повторения истиной, необходимость воспитывать тело для служения духовной деятельности не стала
внутренней потребностью большинства людей.
В каких границах должно происходить удовлетворение материальных потребностей? Потребность в материальном достатке, деньгах - где мера этой естественной потребности человека? Герцен признает, что он, как и другие, боится нищеты, уж так устроен мир, но он не станет хлопотать ни для себя, ни для детей далее того, что называют приличным положением. По его глубокому убеждению, страсть к деньгам может стать злобной, искажающей все хорошее в душе страстью, богатство, деньги - самый лучший оселок для человека. Суждения философа по поводу нравственного состояния современного ему общества в этом отношении звучат сурово и беспощадно: "Патриотизм, смелая гордость, открытая речь, храбрость на поле битвы, услужливая готовность одолжить -все это легко встретить, - но человека, который бы твердо сочетал свою честь с практикой так, чтоб не качнуться на сторону 1000 душ или полумиллиона денег, -трудно". Причина такого зла, по мнению Герцена, в частной собственности - этой "гнусной вещи", которая безнравственна и, как тяжелая гиря, гнет человека вниз; она развращает человека, и он становится на одной доске с диким зверем" ([2]. С. 193). Для Герцена безусловно, что ни одна страсть так не искажает человека, как скупость; любить страстно деньги, то есть поддаваться корыстолюбию, по его словам, верх унижения человеческого достоинства, поскольку здесь человек начинает принадлежать вещи.
Вместе с тем бедность тоже не способствует формированию высоких нравственных потребностей. Герцен уверен, что из-за нищеты и тяжелой работы человеку трудно ясно видеть вещи, смотреть на мир как и из-за богатства и ленивого пресыщения. Философ описывает случай, когда он лично слышал от одного из представителей романтизма: "Вы полагаете, что с развитием довольства народ будет лучше, это ошибка, он забудет религию и отдастся грубым желаниям... Что может быть чище и независимее от земных благ, как жизнь поселянина, который, кротко вверяясь провидению, бросает все свое достояние в землю - смиренно ожидая, чем его благословит судьба? Бедность - великая школа для души, она хранит ее. - И образует воров, - добавил я" [10]. Чернышевский обращается к этой же проблеме и размышляет над неоднозначностью подходов к вопросу о влиянии бедности на умственное и
нравственное развитие человека. "Скажем, например, что бедность вредно действует на ум и сердце человека, - множество умных людей возразят вам: "Нет, бедность изощряет ум, принуждая его приискивать средства к ее отвращению; направляя наши мысли от суетных наслаждений к доблестям терпения, самоотвержения, сочувствия чужим нуждам и бедам". Хорошо, попробуйте сказать наоборот, что бедность выгодно действует на человека, - опять такое же множество или еще большее множество умных людей возразят: "Нет, бедность лишает средств к умственному развитию, мешает развитию самостоятельного характера, влечет к неразборчивости в употреблении средств для ее отвращения или для простого поддержания жизни; она главный источник невежества, пороков и преступлений" ([1]. С. 244). Мыслитель усматривает причину расхождения мнений в том, что суждения в нравственной философии отличаются от достоверных знаний таких наук, как математика, астрономия, химия: какой бы вывод ни делался в нравственных науках, всегда находятся философы, делающие противоположные выводы, имеет место множество других выводов и заключений, расходящихся и с одним и с противоположным выводом, и есть искренние защитники среди умных и просвещенных людей этих самых различных выводов.
Для анализа нравственных потребностей значительный интерес представляют рассуждения Белинского, Герцена, Чернышевского о страстях. Примечательно, что у В. Даля одно из значений слова "страсть" - "нравственная жажда" [11]. Белинский специально останавливается на понятиях "страсть" и "пафос". В его представлении слово "страсть" заключает в себе понятие более чувственное, тогда как "пафос" - понятие более нравственное, хотя и "страсти" он не отказывает в возможности обладать нравственным содержанием, речь идет скорее о "мере нравственности" в содержании того и другого понятия. "В страсти много индивидуального, личного, своекорыстного, темного, в ней может быть даже низкое и подлое; потому что можно питать страсть не только к женщине, но и к женщинам, не только к славе, но и к почестям, можно питать страсть к деньгам, вину, к гастрономии. В страсти много чисто чувственного, кровного, нервического, телесного, земного. Под "пафосом" разумеется тоже страсть, и притом соединенная с волнением крови, потрясением всей нервной системы, как и
всякая другая страсть; но пафос всегда есть страсть, возжигаемая в душе человека идеею и всегда стремящаяся к идее, - следовательно, страсть чисто духовная, нравственная, небесная" [12].
У каждого человека, отмечал Белинский, свой особенный, отдельный мир страстей, но страсти в целом, по своей природе составляют достояние человеческой натуры, общее для всех людей, и потому, в ком больше общего, в том больше и жизни, в ком отсутствует общее, тот живой мертвец. Причастность человека к общему Белинский видит в "доступности всему, что сродно человеческой натуре, что составляет ее сущность и характер: вправе сказать о себе: "Я человек - и ничто человеческое не чуждо мне". Кто причастен общему, для того личные выгоды и потребности житейские - интересы второстепенные, а природа и человечество -главнейшие интересы. Чья личность есть выражение общего, тот жаждет сочувствия ближних, трепетного упоения любви, кроткого счастья дружбы, жаждет волнений чувства, бурь и непогод жизни, борьбы с препятствиями, тот все понимает, на все откликается" ([7]. С. 637).
В системе человеческих потребностей одна из них обычно приобретает у индивида роль доминирующей. "Каждый человек, чтоб жить не одною физическою жизнью, но и нравственною вместе, должен иметь в жизни какой-нибудь интерес, что-нибудь вроде постоянной склонности, влечения к чему-нибудь. Иначе жизнь его будет неполна, или пуста. В людях высшей природы этот интерес, эта склонность, это влечение проявляются как могучая страсть, составляющая их силу" ([12]. С. 636). Однако иногда это одностороннее стремление может вести по ложному пути. Белинский приводит в пример тип Дон-Жуана, посвятившего свою жизнь наслаждению любовью. "Не говоря уже о том, что мужчине невозможно наполнить всю жизнь одною любовью, - его одностороннее стремление не могло не обратиться в безнравственную крайность, потому что, для удовлетворения ее, он должен был губить женщин, по их положению в обществе, и он сделал себе из этого ремесло. Оскорбление не условной, но истинно нравственной идеи всегда влечет за собою наказание, разумеется, нравственное тоже" ([12]. С. 636).
У человека с возвышенным нравственным характером, утверждает Чернышевский, могут быть самые разнообразные стремления, увлечения, но все подчиняет-
ся главной страсти, при этом нужна для этого борьба с собой, и чем тяжелее бывает борьба, тем сильнее выступает возвышенность его нравственных потребностей. "Страстная преданность нравственному стремлению называется пафосом. Напрасно называли "страстью" только низкие, грубые, эгоистичные, злые страсти. Любовь к отечеству, дружба, любознательность также могут доходить до степени страсти, поглощающей всего человека, со всеми его остальными привязанностями, как и любовь к вину, к игре и тому подобное. И никогда еще не совершал ничего великого человек, не одушевленный страстной преданностью" ([1]. С. 160). Проявления страстной любви, самоотверженной дружбы значимы в первую очередь для самого человека; другие люди могут устоять перед притязаниями человека, пожираемого страстью, в то же время из-за непреодолимой силы потребности есть и пить совершаются подвиги и преступления; и все это, по Чернышевскому, важнейшие, интереснейшие моменты жизни, свидетельствующие о великой силе потребностей человека.
Сильнейшая страсть, или потребность, выступающая у индивида определяющей в его поведении, не просто берет верх над потребностями менее сильными, но и приносит их в жертву себе. Такова преданность человека, отказывающегося от всяких удовольствий, от свободы в распоряжении своим временем для того, чтобы ухаживать за другим человеком, нуждающимся в его заботливости. "Но почему же он приносит такую великую жертву и в пользу какого чувства он приносит ее? Он приносит свое время, свою свободу в жертву своему чувству дружбы, - заметим же, своему чувству; оно развилось в нем так сильно, что, удовлетворяя его, он получает большую приятность, чем получил бы от всяких других удовольствий и от самой свободы; а нарушая его, оставляя без удовлетворения, чувствовал бы больше неприятности, чем сколько получает от стеснения себя во всех других потребностях" ([1]. С. 281-282). Таковы же случаи, когда человек отказывается от многих потребностей и наслаждений, посвящая себя науке, политике. "Тут опять мы видим, что известная потребность развилась в человеке так сильно, что удовлетворять ей приятно для него даже с пожертвованием другими очень сильными потребностями" ([1]. С. 282).
Страсти "кипят бурным потоком" тогда, когда встречают много препятствий, когда
же обстоятельства благоприятны, страсти перестают клокотать, хотя и сохраняют свою силу, они лишь теряют беспорядочность, всепожирающую жадность и разрушительность". Например, любовная страсть, описываемая в сотнях романов, напоминает Чернышевский, теряет свою бурливость, когда препятствия устранены и любящие соединяются браком, в котором может сохраняться чрезвычайно сильная любовь, но она не носит бурного характера. Индивид может удовлетворять потребности не только "наилучшим, что может быть в действительности", организм человека не требует и не может выносить слишком бурных и слишком напряженных удовлетворений потребностей, и общий закон человеческой жизни таков, "что страсти достигают неумеренного развития только вследствие ненормального положения предающегося им человека и только в том случае, когда естественная и в сущности довольно спокойная потребность, из которой возникает та или другая страсть, слишком долго не находила себе соответственного удовлетворения, спокойного и далеко не титанического" ([1]. С. 123). Страсть философ сравнивает с горячкой, жаром, возникающим вследствие простуды, "страсть, нравственная горячка, такая же болезнь и так же овладевает человеком" ([1]. С. 123).
Герцен не сомневается в бессмысленности проповедей отказа от всяких страстей. Человеку "не страшны страсти; они не врагами, не ночными татями пробираются в его сердце: он знаком с ними и знает их место. Тот, кто делает целью одно обуздание страстей, тот дает страстям силу и высоту. Страсти крепнут и растут именно от того, что им придают огромную важность. Лукреций говорит, что иногда надобно уступать потребности наслаждения для того, чтобы она небеспрестанно нас занимала" ([4]. С. 204). Но жизнь не может сводиться к удовлетворению одной потребности в наслаждении. Жить, по словам Белинского, не означает столько-то есть и пить, получать чины и деньги, а в свободное время зевать и играть в карты, такая жизнь хуже жизни животного, поскольку животное, повинуясь своим инстинктам, неуклонно выполняет свое назначение. Для человека же, если он хочет выполнить свое предназначение, "жить значит чувствовать и мыслить, страдать и блаженствовать; всякая другая жизнь -смерть. И чем больше содержания объем-лет собою наше чувство и мысль, чем сильнее и глубже наша способность стра-
дать и блаженствовать, тем больше мы живем; мгновение такой жизни существеннее ста лет, проведенных в апатической дремоте, в мелких действиях и ничтожных целях" ([7]. С. 638).
Русские революционные демократы обращают внимание на то, что потребности многообразны и противоречивы. Глубоко нравственная по своей природе потребность при переходе границы меры способна превращаться в свою противоположность. Добролюбов замечает, "что естественная потребность заслужить доброе расположение людей переходит нередко в болезненное искание репутации, для которой нередко и совершаются всевозможные гадости" ([3]. С. 415). Герцен пишет, что человеку присущи две прямо противоположные потребности - властолюбие и потребность в авторитете, в подчинении, и моралисты неправы, ополчаясь против якобы гибельного порока властолюбия, "властолюбие, как и все прочие страсти, доведенное до крайности, может быть смешным, печальным, вредным, смотря по кругу действий; но властолюбие само по себе вытекает из хорошего источника - из сознания своего личного достоинства” ([4]. С. 377). На значении властолюбия останавливается и Белинский, заявляющий, что властолюбие после самолюбия самая сильная и свирепая из всех человеческих страстей, и, пожалуй, ни одна страсть не стоила человечеству столько страданий и крови, как властолюбие. "Во времена просвещенные и у народов цивилизованных властолюбие является всегда в соединении с честолюбием, так что иногда трудно решить, которая из этих страстей господствует в человеке, и властолюбие кажется только результатом. Во времена варварские и у народов необразованных властолюбие имеет другое значение, потому что соединяется не только с честолюбием, но еще с чувством самосохранения: где, не будучи первым, так легко погибнуть ни за что, -там всякому вдвойне хочется быть первым, чтоб никого не бояться, но всех страшить" ([12]. С. 577).
Если властолюбие как страсть встречается, по мнению Герцена, редко, то потребность в авторитете, в "подвластности" поражает, по его словам, целые поколения и народы, она основана на самопрезрении, уничтожении своего достоинства, когда человек считает себя тупым, неспособным понять истины, слабым, получающим свое значение от чего-нибудь внешнего. Не самобытна большая часть самых развитых людей, у каждого можно найти какое-
нибудь "карманное идолопоклонство", какой-нибудь авторитет, без которого он пропал, и нет такого отношения между людьми, которое они не превратили бы во взаимное порабощение, будь то любовь, дружба, братство, соплеменность. Герцен квалифицирует это как нравственную неволю. "Человек стоит беспрестанно на коленях перед тем или другим - перед золотым тельцом или внешним долгом... Потребность читать, уважать так сильна у людей, что они беспрестанно что-нибудь уважают вне себя: отца и мать, поверья своей семьи, нравы своей страны, науку и идеи, перед которыми они совершенно стираются" ([4]. С. 379). Мыслитель не отрицает, что это может быть и хорошо, и необходимо, но до определенной меры, говорит он. Дурно то, что людям "в голову не приходит, что внутри их есть достойное уважения, что они, не краснея, вынесут сравнение со всем уважаемым; они не понимают, что человек, презирающий себя, если уважает что-либо, то уж он в прахе перед уважением, его раб; что он уже преступил святую заповедь "Не сотвори себе кумира" ([4]. С. 379).
Потребность в личном достоинстве отличает подлинно человеческое существование. "Быть человеком в человеческом обществе - вовсе не тяжелая обязанность, а простое развитие внутренней потребности; никто не говорит, что на пчеле лежит священный долг делать мед; она его делает потому, что она пчела. Человек, дошедший до сознания своего достоинства, поступает человечески потому, что ему так поступать естественнее, легче, свойственнее, приятнее, разумнее" ([4]. С. 380). Такого человека, говорит Герцен, не надо за это хвалить, поскольку он не может иначе чувствовать и поступать, однако далеко не все люди обладают чувством собственного достоинства и потребностью в нем. Философ называет человека, не дошедшего до такого сознания личного достоинства, "дитем, больным, не полным человеком, недорослем", существующим "вне закона нравственного"; и никто не вправе требовать от каждого быть героем добродетели, самоотвержения, но каждый должен следовать "человеческой натуре", предполагающей потребность в личном достоинстве и самоуважении.
Размышления русских революционных демократов о природе нравственных потребностей, их укорененности в человеческой натуре, и следовательно, "естественности", о соотношении потребностей
материальных и нравственных, границах меры тех и других, доминирующих потребностях и страстях не даны в их творчестве в систематизированном виде, однако собранные вместе, они позволяют сделать вывод: эти мысли оригинальны и заслуживают несомненного признания, между тем они не нашли достойного отражения в трудах по истории отечественной этической мысли. Проблематика идей, высказанных рассмотренными нами мыслителями, отнюдь не устарела и по-прежнему актуальна.
1. Чернышевский Н.Г. Собр. соч.: В 5 т. М., 1974. Т. 4. С. 101.
2. Герцен А.И. Соч.: В 9 т. М., 1958. Т. 9. С. 456.
3. Добролюбов НА. Избранные философские произведения: В 2 т. М., 1948. Т. 2. С. 463.
4. Герцен Н.А. Соч.: В 9 т. М., 1955. Т. 2. С. 246.
5. Зеньковский В.В. История русской философии: В 2 т. Л., 1991. Т. 1. Ч. 2. С. 94.
6. Писарев Д.И. Исторические эскизы. Избранные статьи. М., 1989. С. 363.
7. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 1. С. 608.
8. Добролюбов Н.А. Избранные философские произведения: В 2 т. Л., 1948. Т. 1. С. 213.
9. Феномен человека: Антология. М., 1993. С. 26.
10. Герцен А.И. Соч.: В 9 т. М., 1956. Т. 3. С. 61. П. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1980. Т. 4. С. 336.
12. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 3. С. 378.
АНАЛИЗ ПОНЯТИЙНОГО АППАРАТА ИННОВАТИКИ
Ю.А. Кармышев
Karmyshev Y.A. An Analysis of Innovation Terminology. The paper analyses the meaning of such basic categories of innovation as 'innovate', 'innovation', 'innovation process', 'innovation activity' and 'novelty'. It also characterises some concepts of higher educational innovation activities.
Радикальные реформы, происходящие в России и обусловленные переходом к рыночным отношениям, требуют смены парадигмы развития общества, предполагающей переход от мобилизационного типа развития к инновационному. Именно инновационные модели должны лежать в основе формирования траектории социально-экономического развития общества, ее разных стадий и фаз, а также определять возможность и цель перехода общественно-экономической системы на качественно новый уровень развития. В связи с этим представляется крайне важным и необходимым условиться о ключевой терминологии, определиться с понятийным аппаратом инноватики, представляющей особую сферу деятельности человека.
Инноватика является сравнительно молодой областью знаний, комплексной научной дисциплиной, где на основе межна-учной кооперации специализируются инженеры, экономисты, управленцы, юристы, социологи и психологи, и понятийный аппарат которой в настоящее время находится в стадии формирования.
В современной зарубежной и отечественной научной литературе уже имеют место попытки определить смысловое содержание понятий "нововведение", "инновационный процесс", "инновация", "инновационная деятельность", "новшество". Указанная терминология все шире используется при рассмотрении различных проблем научно-технического и социального прогресса. Остановимся подробнее на толковании этих и других терминов инноватики.
В современном русском языке значения слов "инновация" "нововведение", "новшество" достаточно схожи. При этом принято считать, что понятие "нововведение" есть не что иное, как интерпретация на русский язык английского слова innovation, буквальный перевод которого означает "введение новаций" или в нашем понимании этого слова "введение новшеств". Под новшеством следует понимать новый порядок, новое правило, новый метод, новое явление, объекты промышленной собственности (изобретения, промышленные образцы, полезные модели).
