CC BY
23
Хабунова Е. Э. Свадебная обрядовая поэзия калмыков // Калмыцкая народная поэзия. Элиста, 1984. С. 98-132.
Ханинова Р. М. Давид Кугультинов и Михаил Хони-нов: диалог поэтов. Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2008. 185 с.
Ханинова Р. М., Ханинова Э. М. Традиционный мотив еды в поэме Михаила Хонинова «Чи-гян — пища мира» // Международные Ло-мидзевские чтения. Изучение литератур и фольклора народов России и СНГ: Теория.
История. Проблемы современного развития. Мат-лы Междунар. науч. конф. (Москва, 28-30 нояб. 2005 г.). М.: ИМЛИ РАН, 2008а. С. 220-230.
Ханинова Р. М., Ханинова Э. М. Этнопедагогическое и этнокультурное наследие в творчестве Михаила Хонинова. Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 20086. 220 с.
Чиров Д. Т. Грани любви: творческий портрет Михаила Хонинова. Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2007. 176 с.
УДК 82-1/9
ББК 83.3 (2Рос=Калм)
ПРОБЛЕМА НРАВСТВЕННОЙ ПАМЯТИ В ПОВЕСТИ О. Л. МАНДЖИЕВА «ДОРОГА В ОДИН ДУН»
Д. Ю. Зумаева
Русскоязычное творчество Олега Ман-джиева вошло в калмыцкую литературу в 70-80-х гг. ХХ в. Творчество писателя — это, по сути, «продукт» депортации, вернее одно из ее последствий. О. Л. Ман-джиев, как и другие калмыцкие русскоязычные авторы (Д. И. Насунов, Р. М. Ханинова, Ц. М. Адучиев и др.), принадлежит к поколению, рожденному в Сибири. Как известно, репрессивная политика спецрежима деформировала духовность многих народов. Приспособление к новым экстремальным обстоятельствам привело к тому, что функционирование родного языка, сохранение многовековых народных традиций и обычаев в результате намеренно проведенного дисперсного расселения народа осуществлялись во многих районах проживания калмыков только на семейном уровне. Естественно, на национальное самосознание калмыцкого народа было оказано большое негативное воздействие.
В творчестве писателя О. Л. Манджиева отражаются основные черты национального мировоззрения. Выросший в Сибири, но воспитанный в семье на культурных традициях и обычаях родного народа, в своих произведениях он обращается к истокам народной мудрости, к духовному наследству и культуре этноса. Все это стало в его произведениях не просто «фоном художественной рефлексии», а «генератором становящегося смысла»: «за деревьями не потерялся лес, за скрупулезно и любовно выписанной
этносферой — полнота художественного смысла» [Султанов 2007: 16].
Повести и рассказы О. Л. Манджиева вызывают интерес и в аспекте исследования выражения этнической идентичности в калмыцкой литературе. В этом он схож с калмыцким русскоязычным поэтом Д. И. Насу-новым [Зумаева 2008]. Своеобразие творчества О. Л. Манджиева заключается не только в тесной взаимосвязи с культурой своего народа, но и в плодотворном использовании эстетики фольклора как органической части его произведений. Писатель не ограничивается внешними атрибутами, введением в художественный контекст чисто национальных наименований, пояснений, образных выражений, именуемых К. К. Султановым «опознавательными знаками этнической инженерии» [Султанов 2007: 15]. Национальная идентичность творчества писателя выражается, прежде всего, в преломлении самого материала, в стилистических особенностях повествования, во взгляде на окружающий мир, в стремлении передать аксиологический ориентир своего народа. Все повести и рассказы О. Л. Манджиева пронизаны калмыцким духом, а в каждом высказанном слове ощущается глубокая внутренняя работа души писателя («Дорога в один дун», «Скачки», «Амуланга» и др.).
Содержательную часть повестей и рассказов Олега Манджиева определяет чувство обеспокоенности и тревоги за будущее подрастающего поколения, за выработку в
нем чувства принадлежности, сопричастности к судьбе своего этноса, переживание за сохранение культуры народа, духовнонравственных основ, этического и эстетического опыта предков. Все эти проблемы, поставленные в его произведениях, значимы для художника. Они словно пульсирующая боль в его душе, поэтому их решение является значимым приоритетом в его творчестве.
В данной статье на основе анализа произведения «Дорога в один дун» мы попытаемся выяснить, как через национальный компонент, выражающийся в духовной памяти и философии предков, писатель освещает общечеловеческие нравственно-этические проблемы и ценности.
Произведение О. Л. Манджиева «Дорога в один дун» актуальна остротой поставленных нравственных вопросов и откровенной сюжетной обнаженностью человеческой души. Форма жанра повести диктует ограниченное количество действующих лиц. Центральными героями являются городские ребята Наран и Бадма, старый чабан Мерген, его внуки Амуланга и Джаму-ха.
Главная тема произведения — нравственное становление молодых людей в лице Нарана и Бадмы. Угрюмая обида, едкая горечь, «ноющая пустота внутри», обо-зленность на весь мир, — вот какие качества характеризуют их души. Перестройка их мыслей, сознания, ценностных ориентаций начинается после пребывания на сакмане, а именно: после знакомства со стариком Мергеном и его внуками Амулангой и Джа-мухой.
Действие всего произведения движет мысль автора об утрате духовности и народных представлений об окружающем мире, когда люди теряют истоки, а понятия «предки», «традиции» становятся второстепенными в жизни человека и не столь заботят их, потому что память уже «не срабатывает», как бы «стирая все это за ненадобностью» [Манджиев 1988: 20]. Писатель указывает на «беспамятство» современных молодых людей, дремучих нравственных невеж. Души их слепы. И, возможно, Наран и Бадма превратились бы в примитивных и безответственных потребителей благ цивилизации, если бы в их жизни не появились новые ценности, порожденные событиями,
которые случились на сакмане. Здесь они как бы проникают в мир своих предков, постигают сложность традиционного образа жизни степняка-кочевника, соприкасаясь, тем самым, с той самой загадочной «бесконечностью, которую человек не в силах охватить разумом» [Манджиев 1988: 19], «со всеми видимыми и неподвластными глазу формами жизни» [Манджиев 1988: 23].
В повести О. Л. Манджиева сохраняется самобытный колорит, структура национального мышления и мировидения. В ней очевидно широкое влияние фольклорных традиций, использованных автором для углубления нравственно-философской проблематики произведения, отражения связи времен, единства эпох, актуальности прошлого для настоящего. Национальное в повести проявляется через изображение героев, их мировосприятия, жизненных и ценностных ориентаций, описание поведения степняков, их манеры говорить, проявлять свои чувства, а также в национальных приметах, вплетенных в художественную ткань повествования. Изображенные в повести жители сельской местности свято чтят народные традиции, придерживаются старинных народных обычаев и воспринимают окружающий мир, следуя заветам предков. В их мыслях и поступках сквозит тот далекий мир, который сегодня, к сожалению, постепенно уходит из нашей жизни.
В повести большое место уделено проблеме взаимоотношений природы и человека. Миросозерцание народа находит в произведении свое художественное выражение через утверждение мысли, что человек рассматривается как часть природы. Автор понимает единство человека и природы как идею единства мирового начала. Приметы и наблюдения в повести, связанные с этой темой, раскрывают традиционные представления калмыцкого народа, его «самочувствие», миропонимание, мироощущение.
Сюжет произведения в значительной мере строится на оппозиции «свой-чужой». Пространство, в котором живут герои, мифологизировано. Жизнь человека, вещи, которые его окружают, животные, идущие с ним «по тропе жизни», — все живет реальной земной жизнью, но как бы в другом измерении. Природа, человек, Вселенная находятся в единстве существования, гар-
моничном и идеальном. Это пространство определяется как «свое». Однако привычная умиротворенная картина «единения человека и окружающего мира» сменяется иной, в которой начинают хозяйничать «чужие» (Бадма, Наран), вносящие дисгармонию и в жизнь степняков, и природу. Сюжет романа построен так, что с появлением городских ребят и с убийства волчонка Нараном и Амулангой в семье чабана и начинается цепь страданий и потерь. Люди на сакмане живут в ожидании чего-то еще более страшного. Безграничное горе матери-волчицы, потерявшей своего детеныша, меняет ее отношение к человеку. В ее изболевшейся, израненной душе поселяется чувство мести: чабан предал ее. «Кровавым возмездием» она решает восстановить справедливость.
Параллельно с темой «природа и человек» О. Л. Манджиев ставит вопрос о нравственном облике современника. Автор предупреждает человечество о том, что жестокость и неразумное отношение к природе ко всему живому рано или поздно обернутся бедой для людей. Убивая животных, они, прежде всего, убивают самих себя и своих детей, ведь человек является частицей природы. И в этом заключается вечный и мудрый закон природы: не причинять зла друг другу, жить в гармонии.
И хотя старый Мерген, воспринимающий мир человека, животных, растений как единый организм, помнил эту древнюю истину, заповедь, отшлифованную многими поколениями, и всецело осознавал, что не будет ему прощения, — ему ничего не оставалось, как убить волчицу. Начавшаяся не на жизнь, а на смерть «война» приводит в итоге к нарушению нравственной заповеди предков, принятой когда-то Мерге-ном, — «не делать зла ни траве, ни зверю, ни человеку» [Манджиев 1988: 130].
В этом контексте большую художественную нагрузку несет в повести тема неотвратимости возмездия, она психологически верно выстроена. В том, что Наран и Амуланга убили волчонка, старому чабану виделась беспощадная неизбежность. Тридцатью годами ранее этого события Мерген расстрелял прирученных волков и с того момента не брал оружия в руки. Но то зло, которое он «вышвырнул» из стволов, не сгинуло в огромном мире, а, сделав долгий путь, вернулось, но уже не к нему, а
к его абсолютно ни в чем не повинным внукам: «...все стянулось в крепкий двойной калмыцкий узел — не развязать, не распутать» [Манджиев 1988: 97]. «.Созревшие плоды деяний и сочившееся по капле зло слились уже в единый поток» [Манджиев 1988: 188].
История с волком, как следствие, повторилась в следующем поколении. Неслучайно калмыцкая народная мудрость гласит, что «вода с косогора сбегает к ложбине, а содеянное дело возвращается к хозяину» (Кецин усн НууНан темцнэ, кесн керг эзэн темцнэ) [Тодаева 2007: 102]. И тут, «чтобы не обольщался человек своей миссией на земле» [Манджиев 1988: 96], жизнь предъявляет ему строгий и страшный расчет, и «всех твоих добрых дел не хватает оплатить вексель» [Манджиев 1988: 96], — предупреждает писатель. Поэтому заветный земной закон предков гласит: «поступай по совести», «не делай зла ни траве, ни зверю, ни человеку» [Манджиев 1988: 130], ибо оно «сочится по капле, но когда зло накапливается и сливается в единый поток, оно рождает огонь, пожирающий все живое» [Манджиев 1988: 188]. Оно обязательно «ударяет» по тому, кто его совершил. Вот только происходит это не автоматически, не через заданное время и не обязательно в той же форме, что и исходное зло.
Вспомним одну из бесед, в которой Олег Манджиев рассказывает о народной мудрости. «Считается, что проклятие носится в воздухе семь лет и передается потомкам человека до седьмого колена. Вот почему с древних времен калмыки учили своих детей уважению ко всякому проявлению жизни, будь оно в камне или дереве, ветре или огне» [Манджиев 2000: 35]. Даже зло, рожденное в мыслях, не исчезает бесследно, — считали предки. И это не просто выдумки. В настоящее время люди не задумываются об этом, считает О. Л. Ман-джиев.
Замысел всей повести «Дорога в один дун» сводится в целом к раскрытию народной мудрости, традиций и представлений, выработанных в условиях гармоничного сосуществования с природой. Мысль писателя о содеянном зле тонко связывается с каноническим положением буддийской философии, базирующимся на причинно-следственной связи. Жизнь всегда неотвратимо
наказывает виновных, и, если не в этой жизни, то в другой, поскольку в мироздании все очень тонко взаимосвязано. И по принципу круга (в буддизме круговорота сансары) трагедия может постигнуть всех и каждого, ибо «все, что с нами происходит, — это результат кармы» [Геше Чжампа Тинглей: 78]. Но мало кто об этом задумывается.
Так случилось и в семье старого чабана. Спустя некоторое время у него заболевает младший внук, маленький, абсолютно ни в чем неповинный Джамуха. K зиме Амулан-га сшила ему шапку из шкуры убитой волчицы, которая оказалась бешеной. Писатель вводит в повествование необычный оборот: болезнь, якобы передавшаяся мальчику через шапку, не оставившая никаких надежд на выздоровление. Болезнь братишки состарила совсем еще юную восемнадцатилетнюю Амулангу, она вся поседела.
Горе, постигшее семью старого чабана, несчастье ни в чем не повинных людей — вот цена, которую герои заплатили за познание истины и вроде бы простых, достижимых законов нравственно-этической заповеди предков. Писатель, ставя в повести вопрос о нравственном облике современника, напоминает всем нам о том, что существование человека сегодня невозможно без духовных ориентиров на наших предков. Несоблюдение и незнание древних истин может привести к непоправимой трагедии.
В контексте произведения основные негативные события (гибель волчонка, смерть волчицы, болезнь Джамухи) предстают в качестве показателя универсальности связей Времени, Человека, Природы. Все это своеобразная философия эпохи, в которой самоуверенная, техногенная цивилизация противостоит жизни и заповедям, завещанным предками. По мысли О. Л. Манджие-ва, в современном мире высшая мораль, по которой надо жить человеку, кажется уже непонятной и недоступной, давно забытой и изъятой из обращения. Возможно, некоторые из законов еще действуют, но от них в большинстве случаев сейчас отмахиваются. Знания, этический опыт предков уже не востребованы. Однако автор убеждает своего читателя в том, что иногда нам стоит все-таки «остановиться, замереть, вслушаться» [Манджиев 1988: 134]. И тогда человек словно окунется в другой поток времени, в
его умонастроении произойдут изменения, раскроется новый ракурс видения мира. У него появится новое знание и чувствование, откроется доселе почти еще неизвестная жизнь, восходящая к великой мощи законов предков. Это, по мнению писателя, и есть момент истины.
Таким образом, автора больше всего волнует проявление в человеке его благородных качеств через нравственную память. Для Олега Манджиева это тема духовного поиска, обретения себя в сложном пространстве человеческого мира, поиска истоков человеческого бытия. Писатель утверждает, что только личность, впитавшая в себя опыт предков, национальное прошлое народа, способна, сверяясь со своей совестью, на «скачок в сознании», «революцию духа», «может постигнуть себя и все, что вокруг него.» [Манджиев 1988: 77]. Обращаясь к причинам развернувшейся в повести трагедии, писатель совершенно точно ставит диагноз — беспамятство. Об этом он говорит на примере героев Нарана и Бад-мы.
В этот контекст О. Л. Манджиевым органично вписывается старая легенда об огненных птицах, удачно введенная автором для того, чтобы вновь дать импульс вечным общечеловеческим проблемам, указать на беспамятство современных молодых людей. Легенда, всплывшая в памяти Нарана в острый момент духовного перерождения, гласит, что без памяти человек превращается в зверя. Зависть, злоба и хула, поселившиеся внутри, изъедают и забивают грязью печень, сердце и душу; в итоге человек попросту перестает видеть, слышать, воспринимать. «Злоба вылетала из сердца, хула изо рта, зависть из глаз. И человек забыл свое предназначенье. и стал он превращаться в зверя. Равнодушно смотрел пустыми глазами в небо и не видел, и не слышал ничего» [Манджиев 1988: 134-135].
Автор считает, если мы не хотим помнить о своем прошлом, то, значит, не стремимся к будущему, предпочитая жить в своем закрытом, замкнутом круге, в суете повседневности, обсекая эту «вечную цепь, связующую живущего с его предками» [Манджиев 1988: 77], что приводит к потере человеком своего «я».
Писатель выходит за пределы своей эт-носферы, и его философски значимая мысль
«окунается» в бурный поток общечеловеческих проблем. Манджиевская концепция человека особенно актуальна в современном обществе, в наше смутное время, в усиленно глобализирующемся мире [Намруева 2008: 43-44], когда основными проблемами становятся дегуманизация, нравственное оскудение, обезличивание человека в обществе, — масштабный хаос, в который мы все можем провалиться без шансов на возвращение и тем более на самосохранение. Сегодня, учитывая исторический опыт, эта проблема особенно остра и для калмыцкого народа.
Далай-лама XIV справедливо замечает, что «мало выступать с громкими призывами остановить нравственное вырождение, надо что-то для этого делать» [Далай-лама XIV: 82]. В обращении писателя Олега Манджиева к проблеме нравственной памяти как основе человеческого бытия и связи поколений, к развитию в личности таких качеств, как нравственности, мудрости, порядочности, присущих лучшим представителям всех цивилизаций, видятся явное стремление автора осуществить перемену в человеческом сознании и попытка дать практические уроки морали, указать правильный путь к благоразумию.
Литература
Геше Чжампа Тинглей. «Буддийские наставления». Элиста: АПП «Джангар», 1995. 155 с.
Далай-ламаXIV. Буддизм Тибета / пер. с англ. и тиб. М. Кожевниковой; сост. и отв. ред. А. Терентьев, М.; Рига: Нартанг-Угунс, 1991. 103 с.
Зумаева Д. Ю. Образ коня в лирике Д. Насуно-ва (к проблеме национального своеобразия в русскоязычной литературе Калмыкии) // Научная мысль Кавказа. Ростов-на-Дону, 2008. Спецвыпуск. С. 84-88.
Зумаева Д. Ю. Национальное своеобразие поэзии Д. Насунова // Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН. Элиста, 2008. № 3. С. 55-57.
Зумаева Д. Ю. Образ Родины в творчестве Д. Насунова // Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН. Элиста. 2008. № 4. С. 36-39.
Ланцынова М. И. Поиски истины Олега Манджиева // Теегин герл. Элиста. 2000. № 4. С. 27-35.
Манджиев О. Л. Дорога в один дун: повесть (на рус. яз.). Элиста: Калм. кн. изд-во, 1988. 206 с.
Намруева Л. В. Проблема сохранения языка в контексте глобализации социокультурных трансформаций // О тенденциях взаимодействия и взаимовлияния русского и национальных языков в современной России: мат-лы общерос. науч. конф. (19-20 ноября 2007 г.) Элиста: КИГИ РАН, 2008. С. 43-50.
Полякова А. Этнопедагогические идеи в повести О. Манджиева. «Дорога в один дун» // Теегин герл. 1996. № 2. С. 116-120.
Султанов К. К. От Дома к Миру: этнонациональная идентичность в литературе и межкультурный диалог. М.: Наука, 2007. 302 с.
Тодаева Б. Х. Пословицы, поговорки и загадки калмыков России и ойратов Китая / сост. и пер. Б. Х. То-даевой. Элиста: НПП «Джангар», 2007. 839 с.
