CC BY
92
Эрме Кадей известен как переводчик «Войны и мира» Л.Н. Толстого.
Джерардо Гуэрриери. Дебютировал как режиссер. Переводил Шекспира, Миллера, Вильямса, О'Нила, Стриндберга, Чехова. Очень много сделал для распространения теории Станиславского на итальянском языке.
Джузеппе Доннини родился в г. Прато 24 марта 1901 г., умер в г. Озимо 13 августа 1982 г. Известен по многочисленным переводам. Перевел произведения Толстого, Тургенева, Чехова, Горького, Кожевникова.
Агостино Вилла переводил Пушкина, Достоевского, Гоголя, Чехова, Горького, Ильфа и Петрова, Шолохова, Окуджаву.
Алъфредо Полледро - переводчик и писатель. Изучал право в университете Турина, где в начале 90-х гг. был активным револю-ционером-синдикалистом. Один из первых перевел Достоевского. Составитель, переводчик и автор вступительных статей двенадцатитомного собрания сочинений А.П. Чехова.
На примере этого каталога мы коснулись только проблемы соответствия перевода аутентичному названию произведения, но на основании этого анализа уже можно говорить о еще одной важной странице чеховеде-ния. Иноязычные читатели через произведения Чехова знакомятся с нашей ментально-
стью. Чехов же, показывая национальное своеобразие, сумел выйти на общечеловеческий уровень.
1. Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. М., 1980. Т. 4. С. 210.
2. Леоне С. Театр Чехова в Италии (1901 - начало 1980-х гг.) // Литературное наследство. Чехов и мировая литература. М., 2005. Т. 100, кн. 2. С. 395-396.
3. CUBI. Catalogo cumulativo 1886-1957 del bollettino delle pubblicazioni italiane ricevute per diritto di stampa dalla biblioteca nazionale centrale di Firenze. Liechtenstein, 1968. V. 9. P. 211-213, 217.
Поступила в редакцию 4.02.2009 г.
Zabelina L.N. Anton Chekhov's literary reputation in Italy (the first half of the XX century). The article is devoted to the perception of Anton Chekhov in Italy, this topic being insufficiently covered by researchers. The key issue touched on in the article is the correspondence of Italian translations of Chekhov's titles to the originals. The research material was taken from Italian bulletins reflecting information about publications in 1886-1957 included in the Cumulative Catalogue of the National Central Library of Florence. This is the first time this material has been used for research.
Key words: Anton Chekhov, Italy, publications.
УДК 882
ПРОБЛЕМА НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РАССКАЗЕ А.И. КУПРИНА «ШТАБС-КАПИТАН РЫБНИКОВ»: МИФ О НЕПОБЕДИМОСТИ РУССКОГО ОРУЖИЯ
© С.А. Кулагин
В статье рассматривается художественная репрезентация мифа о непобедимости русского оружия в рассказе А.И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников» (1906) в русле современных этнолитерату-роведческих подходов. Доказывается, что писатель в произведении использовал этот миф как средство выражения собственной национальной идентичности и как способ создания подлинно русской и псевдорусской картин мира.
Ключевые слова: А.И. Куприн, национальная идентичность, миф о непобедимости русского оружия.
Современные исследователи, говоря о мифогенности литературы ХХ в., часто имеют в виду созданные в эту эпоху мифы и мифологемы разных уровней, так или иначе преломившиеся в отдельных национальных культурах [1]. Главное место на арене борьбы идеологий и политических систем ушед-
шего столетия принадлежало социальнополитическому мифу, где «трансцендентной силой, господствующей над человеком, выступает уже не внешняя природа, а сотворенная им самим цивилизация» [2]. Миф о непобедимости русского оружия относится к числу таковых. Он создавался на протяжении
всей истории российской государственности, варьируясь и трансформируясь в зависимости от обстоятельств той или иной эпохи, но особую актуальность приобрел на рубеже Х1Х-ХХ вв. В этой связи чрезвычайно важно определить статус писателя как транслятора мифологических установок, а также обозначить контуры проблемы национальной идентичности в этом ракурсе.
Миф создается спонтанно или искусственно, и писатель как представитель своей нации, с одной стороны, может выступать в качестве мифотворца, с другой - сам подвергаться влиянию мифа, следовать ему осознанно или нет. Оба случая дают возможность для проявления этнической идентичности писателя. Создавая миф, автор художественного произведения может опираться на национальную аксиологию, использовать традиционные образы, фольклорные мотивы. Следуя мифу, писатель отражает состояние сознания общества. Как справедливо замечают О. Волкогонова и И. Татаренко, национальная идентификация посредством мифа заключается в «выработке общих стереотипов восприятия» [3].
В этой связи осмысление устоявшихся мифов (и одного из них - о непобедимости русского оружия) в прозе А.И. Куприна занимает видное место. Один из самых известных рассказов писателя «Штабс-капитан Рыбников» (1906) демонстрирует это наиболее ярко и в полной мере отражает этноиден-тичность художника.
Современные гуманитарные науки трактуют понятие «миф» обычно в двух значениях: как «древнее придание, донаучным образом объясняющее коренные проблемы возникновения и существования мира» [4] и как «особое состояние сознания, исторически и культурно обусловленное» [5]. Представляется, что именно второе значение термина актуально для рассмотрения особенностей функционирования мифа о непобедимости русского оружия рассказе А.И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников».
Вопрос о формах и средствах выражения национальной идентичности в этом произведении писателя уже поднимался Н.Ю. Жел-товой в статье «Феномен восприятия в Англии рассказа «Штабс-капитан Рыбников» [6], в которой рассмотрен путь этноидентифика-ции писателя через его осмысление проблемы
национального характера. Интрига произведения - разоблачение агента, в разгар русско-японской войны поселившегося в Петербурге и ведущего шпионскую деятельность. Образ главного героя синтетичен, двусоставен. Как замечает Н.Ю. Желтова, для его создания писатель «мастерски использует поэтику штампа» [6], отображая стереотипные представления русских о японцах («короткие поклоны и потирания рук» [7], «знакомое из газет японское слово «Банзай!» [7, с. 263]).
Другой составляющей этого штампа становится рефлексия автора на представления японцев о русских. Документальных свидетельств об особом глубоком изучении Куприным японской культуры нет. Следовательно, эти мнимые представления - попытка писателя схематизировать, «адаптировать»
под видение иностранца русскую культуру, грубо упростить в художественных целях, а именно, для объяснения принципа разоблачения шпиона, поверхностно изучившего национальные особенности противника.
Штамп - одно из существенных средств создания этнического пространства в рассказе «Штабс-капитан Рыбников». Миф о непобедимости русского оружия также является составной частью этого штампа. Он легко узнаваем, распространен повсеместно, популярен и в своих конкретных проявлениях может использоваться как единица литературоведческого анализа.
Мысль о мощи российской армии утверждается в репликах главного героя, Рыбникова, агента японской разведки: «Кампания еще не кончена. Все впереди. Русский солдат привык к победам. Вспомните Полтаву, незабвенного Суворова... А Севастополь. А как в двенадцатом году мы прогнали величайшего в мире полководца Наполеона. Велик бог земли русской!» [7, с. 240]. Мифологизация военной истории страны происходит с опорой на известные победы прошлого, и апелляция к имени легендарного полководца лишь усиливает действенность этого перечисления. Видимая цель Рыбникова заключается в том, чтобы подхлестнуть ущемленные поражениями в русско-японской войне национальные чувства своих собеседников, российских офицеров запаса, и тем самым заставить их рассуждать, высказываться, сообщать необходимые сведения.
Со слов японского агента можно составить представление о российском военном, роль которого тот применяет к себе самому: «Русский солдат это, брат, не фунт изюму! <...> Чудо богатыри, как говорил бессмертный Суворов» [7, с. 237]. Мифологизация качеств рядового российской армии в произведении происходит по схеме, с успехом используемой современной рекламой. Выражаясь ее языком, перед нами не что иное, как яркий, запоминающийся слоган: «Православный русский воин, не считая, бьет врагов!» [7, с. 239]. В то же время дополнение Рыбникова о природе этого высказывания -«солдатская русская песня» [7, с. 239] -предполагает и эффект узнавания, что также способствует легкому упрощенному восприятию. А это - одно из условий функционирования любого мифа. Такая точка зрения уже заявлена в отечественной науке. Например,
В.Г. Щукин вообще употребляет термин «миф» как «упрощенное, одностороннее и потому популярное истолкование некоего явления или проблемы, которое между тем указывает на истинную их сущность» [8].
Итак, перед нами картина «действия» одного из глубоких, разработанных мифов общественного сознания начала ХХ в. Его природа не сугубо национальная, скорее обратное: каждый народ хранит память о великом прошлом, победах, славе. Если взглянуть на историю русских военных побед и поражений глазами современников Куприна, то можно отметить, что за предыдущее столетие Россия участвовала более чем в десяти кампаниях, большинство из которых увенчались успехом, но были среди них и проигранные (например, поражение при Аустерлице и Фридланде 1805-1807 гг., Крымская война 1853-1856 гг.).
Однако общественность вплоть до русско-японской войны охотно поддерживала иллюзию несокрушимости отечественной боевой мощи. И именно художественной литературе - одной из главных сил, взявшей на себя роль формовщика умонастроений, определяющей общественное сознание - в деле создания различного рода мифов принадлежит ведущая роль:
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!.. [9].
В 1847-1848 гг. выходит семитомное собрание А. Терещенко «Быт русского народа». Мифологизируя военное прошлое страны, автор утверждает: «...Сердца всех сливались в единое чувство любви к Отечеству и престолу. Ратоборство не усыплялось негой роскоши; воины, сражавшиеся за Отечество, гремели славой побед...» [10]. В начале 1900-х гг. миф о непобедимости русского оружия пошатнулся, что и отражается в рассказе Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Этнои-дентификация писателя здесь происходит посредством утверждения мифа, а также, не менее успешно, через его отрицание.
«Штабс-капитан Рыбников» - не просто авторская интерпретация мифа о непобедимости русского оружия. Написанный сразу после поражения России в войне с Японией, он отразил и общественные настроения времени. Итогом кампании 1904-1905 гг. стало «полное поражение при Ляояне и Мукдене русских сухопутных сил, сдача Порт-Артура и уничтожение русского флота при Цусиме» [11].
Развенчанию мифа в произведении уделено не меньше места, чем его утверждению. Опровергнуть национальный миф легче всего можно со стороны, извне. Например, сделать это способен иностранец, априори в этом деле способный на большую объективность. Во втором случае под действием исторических условий миф может разрушиться сам, тогда бывшее некогда в его власти общество начинает осознавать и процесс создания мифа, и его разрушения. Опровержение мифа в условиях его неприятия обществом - не менее эффективное средство выражения национальной идентичности, чем его поддержка во время фазы активного бытования. Куприн следует конъюнктуре, ловит текущий момент. Не случайно А. А. Измайлов называет его «модным писателем» [12]. Мода для Куприна - это актуальность.
Утверждается миф со слов иностранного агента, впоследствии разоблаченного, т. е. показавшего свою несостоятельность, провалившего свою миссию. Опровергается миф «настоящими» русскими людьми. Коронная поговорка Рыбникова «православный русский воин, не считая, бьет врагов» в устах одного из журналистов находит продолжение: «И, не считаясь, сдается в плен» [7, с. 239]. Иронично, вразрез с реальностью звучат касающиеся
Рыбникова слова одного из офицеров: «Только что вернулся с Дальнего Востока, где, можно сказать, разбивал в пух и прах желтолицего, косоглазого и коварного врага» [7, с. 237]. Это ирония не только героя, но и автора; от лица русского военного Куприн выражает несогласие с утверждениями иностранца, совсем недавно казавшимися естественными. Именно эта естественность или органичное слияние с обыденным сознанием делают миф «единственно верной картиной мира» [13] в глазах его носителей.
Помимо иронии как средства развенчания мифа о непобедимости российской армии, Куприн упоминает о слухах, сопутствующих военной кампании: «В штабе ходит темный слух, что большая часть нашей эскадры сдалась без боя» [7, с. 241]. Но самым ярким средством опровержения мифа в рассказе служит эпизод, где пьяный офицер устраивает скандал на улице. Его облик удивительно разнится с тем, солдатским, который так поэтично рисует Рыбников; фигура реального лица нисколько не соответствует мифологизированной. Офицера успокаивают: «Ваше благородие, плюньте на них, не стоит вам внимать обращение. Лучше вы вдарьте мине в морду, позвольте, я вам ручку поцелую, ваше благородие» [7, с. 255].
Рыбников выбирает наиболее действенную стратегию для внедрения в доверие к противнику: обращается к национальной
гордости последнего. Впрочем, схожим приемом несколько позже воспользуется и оппонент Рыбникова, догадавшийся об истинном его лице. Журналист Щавинский пытается разоблачить подозреваемого в шпионаже, «дразня и возбуждая его патриотические чувства» [7, с. 250]. Слова Щавинского полны веры в светлое будущее своей страны, вместе с тем его естественный патриотизм здесь соседствует с уловкой провокатора, также обращенной к национальному сознанию потенциального врага. Однако противопоставлены конфликтующие стороны уже не в военном отношении: «Россия, видите, это совсем особая страна - это колосс. Для нее маньчжурские поражения все равно, что кро-весосные банки для полнокровного человека. Вот увидите, как она поправится и зацветет после войны. А Япония захиреет и умрет» [7, с. 250].
Миф, утративший свою идеологическую функцию, тем не менее продолжает сохранять художественную, более того, в этом случае она приобретает еще большее значение. В рассказе «Штабс-капитан Рыбников» Куприн использует миф о непобедимости русского оружия как средство создания русской национальной и псевдо-национальной картин мира. Произведение строится именно на этом столкновении. Агент японской разведки для выполнения своей миссии заводит необходимые контакты. Своеобразным паролем, удостоверяющим идентичность Рыбникова остальным членам российского общества, становится его знание русской культуры, коим он непременно и пользуется. Миф о непобедимости русского оружия становится составной частью этого знания.
«Прокол» разведчика - следствие не только поверхностного изучения психологии врага; Рыбников не смог уловить момент смены настроений в иноэтнической среде. Первым, кто заметил чуждость внешне обычного, обликом и поведением укладывающегося в привычные рамки штабс-капитана запаса, становится журналист Ща-винский, знаток «странных проявлений человеческого духа» [7, с. 244]. Однако, по замыслу Куприна, в противостоянии двух интеллектуалов, Рыбникова и Щавинского, нет победителя: агент разведки не смог остаться неузнанным, журналист - до конца подтвердить свои подозрения.
Миф и антимиф как символы прошлого и настоящего страны в рассказе «Штабс-капитан Рыбников» смешались и стали отражением картины смутного времени первого военного поражения России в ХХ в. и первой русской революции, а также ярко выразили национальную идентичность А.И. Куприна как выдающегося русского художника слова.
1. Хализев В.Е. Мифология Х1Х-ХХ веков и литература // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. М., 2002. № 3. С. 7.
2. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 224.
3. Волкогонова О.Д., Татаренко И.Н. Этническая идентификация русских, или искушение национализмом // Мир России. 2001. № 2. С. 162.
4. Руднев В.П. Словарь культуры ХХ века. М.,
1997. С. 169.
5. Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы. Энциклопедический словарь терминов. М., 2003. С. 251.
6. Желтова Н.Ю. Проза первой половины ХХ века: поэтика русского национального характера. Тамбов, 2004. С. 140.
7. Куприн А.И. Собр. соч.: в 9 т. М., 1964. Т. 4. С. 245.
8. Щукин В.Г. В мире чудесных упрощений (к феноменологии мифа) // Вопр. философии.
1998. № 11. С. 26.
9. Лермонтов М.Ю. Соч.: в 2 т. М., 1988. Т. 1.
С. 156.
10. Терещенко А.В. История культуры русского народа. М., 2007. С. 8.
11. Брокгауз Ф.А. Энциклопедический словарь. Современная версия. М., 2002. С. 506.
12. Измайлов А.А. Александр Куприн. Песни земной радости. Критика начала ХХ века. М., 2002. С. 222.
13. Пивоев В.М. Функции мифа в культуре // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. М., 1993. № 3. С. 42.
Поступила в редакцию 9.02.2009 г.
Kulagin S.A. The problem of national identity in story A.I. Kuprin’s “Captain Rybnikov”: myth about invincibility of the Russian weapon. In clause it is considered art Presentation a myth about invincibility of the Russian weapon in A.I. Kuprin's story “Captain Rybnikov” (1906) in a vein of modern ethnoliterary approaches. It is proved, that the writer in product used this myth as means of expression of own national identity and as a way of creation of originally Russian and pseudo-Russian pictures of the world.
Key words: A.I. Kuprin, national identity, a myth about invincibility of the Russian weapon.
УДК 882
ОППОЗИЦИЯ МОСКВА-ПЕТЕРБУРГ В ПРОЗЕ Е. ЗАМЯТИНА И Ю. АННЕНКОВА: «ВНЕПРИСУТСТВИЕ В ДИАЛОГЕ»
© Э.Н. Дзайкос
В статье рассматриваются важнейшие художественные детали поэтики «петербургского текста» в эссе «Москва-Петербург», лекции «Современный русский театр» Е. Замятина и романе «Повесть о пустяках» Ю. Анненкова, написанных в период эмиграции. В работе выделена конкретная атрибутика эмигрантского «петербургского текста»: оппозиция Москва-Петербург, упоминание о «Театре улиц и площадей», история Академии Художеств, а также такие исторические реалии, как «массовый переход художников от мольберта к книге» в начале ХХ в., интерпретация «самой последней моды» на творчество В. Мейерхольда.
Ключевые слова: оппозиция Москва-Петербург, петербургский текст, Анненков, Замятин.
Для многих русских писателей, оказавшихся после гражданской войны в эмиграции, Москва и Петербург как центры исторического самосознания на родине в этом многовековом диалоге столиц становятся константами «присутствия», точнее «внепри-сутствия». Как отмечает К. Исупов: «Уже эмигранты «первой волны» в своих оценках философской и литературной продукции зарубежья быстро локализовали эмигрантскую «Москву» и эмигрантский «Петербург» [1].
Е. Замятин в эссе «Москва-Петербург» (1933), характеризуя архитектурные, театральные, музыкальные и литературные аспекты диалога столиц, акцентирует такое явление, как «массовый переход художников от мольберта к книге» [2]. Основоположни-
ком этой исторической тенденции стал Петербург, и лучшие образцы художественных изданий вышли в свет в петербургских книгоиздательствах. Москва не отставала. Иллюстрацией к наблюдениям писателя может стать история создания книги А. Блока «Двенадцать» (1918) в оформлении Ю. Анненкова в издательстве «Алконост» [3].
По воспоминаниям С. Алянского, руководителя издательства «Алконост», «петербургские» иллюстрации к поэме Блока о Петербурге были созданы в Москве, где Анненков на тот момент жил. Именно художник «вводит поэму Блока в общую линию развития петербургской темы в русской литературе», - пишет Л. Долгополов [3, с. 18]. Городская достоверность поэмы, которая осмысли-
