CC BY
37
Ирина ТРОЦУК
Проблема насилия в российском обществе: "нормальные" и11 "проявления
Понятие "насилие", с одной стороны, вполне прозрачно — обычно под ним понимаются любые формы принудительного навязывания своей воли; с другой — весьма полисемантично, поскольку в реальности таких форм множество, начиная от банального вербально-эмоционального насилия в межличностных отношениях и заканчивая военными конфликтами на государственном уровне. В случае политического насилия речь идет о применении классом, общественной группой, политическим лидером различных форм принуждения, особенно прямого насилия в виде непосредственного применения силы (война, политические репрессии, террор) с целью приобретения или сохранения господствующего положения. Насилие сверху является существенным элементом любой государственной системы, хотя конкретные формы его оправдания, выдвигаемые элитами, могут весьма различаться; контрэлита применяет насилие, если полагает, что иной путь к власти для нее закрыт, и обладает необходимыми физическими и организационными возможностями, в частности поддержкой масс. Несмотря на отсутствие единого определения насилия, оно может трактоваться и достаточно широко (все формы подавления и принудительного ограничения свободы воли социального субъекта) и более узко (использование физического принуждения), общепризнанны его специфические черты: высокие издержки, непредсказуемость и рискованность, конфронтационность, автократизм, т.е. низкая политическая эффективность в силу несовпадения результатов насилия с намерениями осуществляющих его субъектов политики.
Какова же специфика социологического анализа насилия? Если взять за основу одну из принятых в политологии и вполне очевидных типологий насилия — агрессивное и оборонительное, преднамеренное и непреднамеренное, прямое и структурное, то в фокусе социологического анализа оказывается последняя "разновидность" — косвенное насилие, как бы встроенное в социальную систему конкретного общества, которое проявляется в различных формах (духовного, психологического, социокультурного давления), имеющих разную степень легитимности,
детерминированных общим состоянием нормативно-регулятивной сферы общества и доминирующими в нем ценностными и поведенческими паттернами. Иными словами, речь идет о некоторых коллективных представлениях о допустимости и легитимности тех или иных форм агрессии и дискриминации, которые могут быть весьма дифференцированными в различных социально-демографических и иных группах и проявляться крайне противоречиво в зависимости от объекта принудительного воздействия.
В западной социологической традиции сложилось несколько вариантов осмысления феномена насилия, привнесенных и на российскую почву1. Одна группа концепций рассматривает возникновение современного централизованного государства в рамках теории "общественного договора" и не применима для изучения феномена насилия на повседневном уровне так же, как и разделяемый структурным функционализмом постулат неоклассической экономической философии об основополагающей гармонии общественных отношений, и модернизационные теории, предполагающие, что конфликты, коллективное агрессивное поведение и в целом противоречия в переходных обществах являются продуктами социальной и экономической трансформации и преодолимы по мере достижения "развитости". Ключевой идеей этих теорий был поиск причин, объясняющих появление различных форм насилия (восстаний, революций) в дисбалансах базовой социально-экономической структуры. Своей актуальности эта идея не потеряла до сих пор, поскольку таковые в значительной степени детерминируют высокий потенциальный или скрытый уровень агрессии в любом обществе.
Наиболее эффективным подходом к изучению проблемы насилия в современном российском обществе нам представляется ее систематический анализ в категориях "фрустрация" и "депривация". Первая версия исходит из того, что склонность людей к агрессии и дискриминационным практикам возникает из ощущаемого
1 Скакунов Э.И. Природа политического насилия: Проблемы
объяснения // Социс. 2001. № 12.
01710025
разрыва между тем, что они фактически имеют, и тем, что они могли бы или должны были бы иметь. Вторая — насилие возникает в случае резкого рассогласования индивидуальных/групповых ценностных ожиданий и достижимых ценностных возможностей. Данные категории позволяют учитывать одновременно социальнопсихологические механизмы агрессивного поведения и детерминирующие их внешние факторы, т.е. анализировать насилие не только на государственном, институциональном, но и на повседневном межличностном уровне (во всех его проявлениях, а не только в контексте пре-ступно-насильственной проблематики, как это принято). Так, если просмотреть тематику соответствующих публикаций в журнале "Социологические исследования” за последнее десятилетие, то проблема насилия здесь рассматривается прежде всего в контексте преступного, делинквентного поведения ("дедовщина" в армии, молодежная преступность, сексуальное насилие1), как реального (подтверждаемого, например, статистикой преступлений), так и потенциального (скажем, диагностируемого через показатели уровня этнической напряженности в регионе или недовольства офицеров имеющимся в их распоряжении "легальным" набором дисциплинарных средств2).
Эти общие соображения были положены в основу эмпирического изучения представлений о масштабах и характере насилия в обществе, разделяемых российской молодежью. Опрос молодежи (от 16 до 30 лет) был проведен Левада-Центром в ноябре 2006 г., репрезентативная для России выборка составила 1750 человек.
"Операциональные" компоненты анализа проблемы насилия опросными методами вполне очевидны: домашнее насилие (мужчины над женщиной, родителей над детьми), физическое (решение вопросов "кулаками"), эмоциональное (грубость, словесные оскорбления), преступное (убийства, кражи, разбой), сексуальное насилие (изнасилование), политическое (подавление гражданских инициатив, разгон мирных политических митингов, ограничение свободы слова), экономическое (коррупция, лоббирование интересов), информационное (рекламное давление, манипуляции общественным мнением). Однако вопросы о подобных явлениях в зависимости от степени их признаваемой общест-
1 Например, см.: Лысова О.В. Насилие на свиданиях в России // Социс. 2006. №2.
2 Например, см.: Ватлин f.Г., Мулява О.Д. Рукоприкладство в армии // Социс. 2005. Ne 11.
вом/группой "нормальности" (в дюркгеймов-ском понимании) и легитимности обретают сен-зитивный характер и подталкивают респондентов к выбору социально желательных вариантов ответа.
Поэтому вопросы по проблеме насилия были включены в вопросник, разбитый на несколько вполне традиционных для изучения ценностных ориентаций и повседневных жизненных практик блоков (семья, образование, трудовая деятельность, политическая активность, досуговые практики и т.д.). Это были вопросы о различных формах принудительного воздействия на респондентов, уровне их агрессивности и стереотипном восприятии окружающей действительности, в которых проблематика насилия была максимально рутинизирована и по возможности лишена оценочного подтекста. Такой подход позволил оценить уровень "затронутости" и озабоченности российской молодежи не только преступным насилием, а в полной мере — и "структурным". Так, по результатам опроса, нападения преступников боятся 60% респондентов. Дифференциация видов преступлений показала, что молодежь боится терактов (60%), краж и ограблений (57), сексуального насилия (54), агрессивно настроенной толпы (52), публичных оскорблений, унижений (49), столкновений на почве национальной вражды (41%). По всем перечисленным пунктам девушки высказывают значительно более высокий уровень тревожности, чем юноши, видимо, понимая свою физическую неспособность противостоять агрессии. Девушек в целом отличает более высокий уровень тревожности за собственное будущее и за будущее своей страны, хотя в последнем случае опасения несколько нарастают с возрастом в обеих демографических группах (рис. I и 2).
Межличностное взаимодействие. Судя по публикациям в средствах массовой информации и научных изданиях (со ссылкой на статистические данные), в последние годы насилие в семье становится все более распространенной формой агрессии в России: 30—40% тяжких насильственных преступлений совершается в семье; жертвы семейно-бытовых конфликтов составляют наиболее многочисленную группу среди погибших и пострадавших от всех преступлений1. Проблема домашнего насилия усугубляется тем, что отношение к ней в России, в отличие от, скажем, западных стран, снисходительно-терпимое (квазифольклорное "бьет —
1 Ильяшенко А.И. Основные черты насильственной преступности в семье // Социс. 2003. N3 4.
Рисунок 1
С КАКИМИ ЧУВСТВАМИ ВЫ СМОТРИТЕ В СОБСТВЕННОЕ БУДУЩЕЕ?
15-19 20-24 25-29 15-19 20-24 25-29
[ш] Скорее спокойно, с уверенностью Возраст (лет)
Н Скорее с беспокойством, опасениями И Затрудняюсь ответить
Рисунок 2
С КАКИМИ ЧУВСТВАМИ ВЫ СМОТРИТЕ В БУДУЩЕЕ НАШЕЙ СТРАНЫ?
20-24
ЕПШ Скорее спокойно, с уверенностью Щ Скорее с беспокойством, опасениями ■ Затрудняюсь ответить
25-29
15-19
20-24
25-29
Возраст (лет)
значит любит”, "воспитательный процесс" и т.д.), как к некоторой норме внутрисемейной жизни, которую не принято придавать огласке1.
По результатам данного опроса, большинство респондентов прекрасно ладят со своими родителями, хотя отношения с матерями складываются в целом более позитивно (85%), чем с отцами (65%), но это никак не связано с фигурой отца как субъектом физического насилия в детстве: матери чаше физически наказывают детей, чем отцы (соответственно 59 и 48% отметивших редкие подобные случаи), но и значительно чаще воспринимаются в качестве близкого друга. Гендерная специфика воспитательного процесса срабатывает лишь на том уровне, что
1 Алексеева Л.С. О насилии над детьми в семье // Социс. 2003. № 4.
мальчиков в детстве физически наказывают чаще, чем девочек, причем распространенность физических наказаний, хотя и незначительно (на 12—13%), возрастает со снижением размера населенного пункта, т.е. в селе физические наказания детей более распространены, чем в Москве. Однако речь не идет об избиениях — респонденты воспринимают как вполне легитимное право своих родителей иногда прибегать к "нормальным’1 мерам физического наказания/воздействия .
В качестве основой причины конфликтов с родителями молодежь называет бытовые проблемы (35%), разные взгляды на жизнь (24) и проблемы с учебой и работой (23%). В качестве доминантной стратегии преодоления серьезных жизненных трудностей считается "совместное решение проблем с родителями", причем с
Рисунок З
КОГДА РЕЧЬ ИДЕТ О ВАЖНЫХ ПРОБЛЕМАХ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ, ТРЕБУЮЩИХ СЕРЬЕЗНЫХ РЕШЕНИЙ, КАК СЕБЯ ОБЫЧНО ВЕДУТ ВАШИ РОДИТЕЛИ?
О/
50'
15-19 20-24 25-29 15-19 20-24 25-29
¡Ю Обычно родители говорят мне, что делать Ц Бывают споры, но чаще всего мне удается настоять на своем И Бывают споры, но в конечном счете родители побеждают Н Мы говорим друг с другом и приходим к совместному решению
Щ Родители чаще всего предпочитают предоставить мне право решать самому сваи проблемы ■ Родителей чаще всего не волнуют мои проблемы
взрослением детей родители во все большей степени склоняются к компромиссам в общении с дочерьми и к предоставлению свободы выбора сыновьям. Таким образом, нельзя говорить о широком распространении в российском обществе домашнего насилия, которое проявлялось бы как в форме физических наказаний, так и вербальной/эмоциональной агрессии (навязывании ребенку своего мнения) в разрешении возникающих межпоколенческих противоречий (рис. 3).
Проблематика домашнего насилия неизбежно затрагивает вопросы эмоционального контроля, возможности и потребности сдерживать свои аффективные порывы, Как показывают данные опроса, гнев и раздражение, которые трудно контролировать, "достаточно часто" испытывает каждый четвертый респондент, "редко" — 56%, "практически никогда" — каждый пятый. Основной поведенческой "стратегией соатадания" со стрессом (гневом, раздражением, обидой) выступает стремление остаться наедине с собой, успокоиться (39%) или отвлечься (посмотреть телевизор, почитать, заняться своим хобби — 33%). Второй по значимости поведенческой стратегией является встреча с другом или подругой (27%), попытка поговорить с близкими, родителями (17), проведение времени в компании (16) или активное занятие какой-либо деятельностью, работой (14%). Только каждыйлесятый респондент в стрессовой ситуации склонен выплескивать негативные эмоции на окружающих, в том числе на близких людей; к физическим действиям (швырянию и разбиванию предметов) склонно, по их словам, около 5% опрошенных.
Таким образом, можно с некоторой долей уверенности говорить о том, что для российской
семьи в целом постепенно утверждается поведенческий паттерн отношений людей, не склонных демонстрировать или акцентировать свою агрессию в межличностном взаимодействии. В этом смысле выявленные оценки молодежи, что бытовое насилие — достаточно распространенный феномен в жизни нашего общества (71%), как и физические наказания детей и подростков в семье (62%), выглядят как стереотипы общественного сознания, возможно, формируемые сообщениями средств массовой информации.
Институциональные ограничения. Под институциональными ограничениями имеются в виду, во-первых, непреодолимые барьеры, с которыми молодежь сталкивается в сфере целепо-лагания (некоторые цели представляются недостижимыми, а средства их достижения — недоступными просто потому, что такова социальная реальность); во-вторых, общие представления о возможностях самореализации и безопасности "проживания", предоставляемые молодым российским обществом. Здесь интересно проследить, насколько различается восприятие советского и российского общества с точки зрения накладываемых на человека ограничений, т.е. сопоставить оценку молодежью жизни своих родителей и собственных перспектив.
60% респондентов полагают, что жизнь их родителей сложилась вполне удачно, а каждый третий придерживается противоположного мнения. В качестве основной причины негативной оценки жизни своих родителей каждый второй респондент назвал, условно говоря, их жизненную неустроенность (ничего не нажили, не смогли реализовать свои планы или сделать карьеру).
Только четверть респондентов полагают, что получаемая их родителями заработная плата и пенсия соответствуют уровню их квалификации и трудовому вкладу. Каждый второй согласен с высказыванием, что в российском обществе люди готовы/привыкли довольствоваться малым, поскольку7 не видели ничего другого (очевидно, речь идет о старших поколениях).
Что касается самой молодежи, то значимые институциональные ограничения здесь срабатывают в первую очередь в сфере занятости: каждый третий опрошенный работает, но более половины трудоустроены не по специальности. Это свидетельствует о резком рассогласовании запросов рынка труда и функционировании системы образования. 15% работающих респондентов утверждают, что работать им даже неинтересно, причем юношей среди них в два раза больше, чем девушек (вероятно, это говорит о более остро стоящей перед мужчинами задаче зарабатывания денег). Однако девушек оказывается в два раза больше, чем юношей, среди считающих, что они зарабатывают меньше, чем большинство их друзей и знакомых (28% против 14%). Косвенно это можно рассматривать как показатель гендерной дискриминации по уровню заработной платы.
Каждый второй респондент полагает, что его заработная плата не соответствует трудовым затратам и уровню компетенции. Конечно, можно объяснить подобное рассогласование высокими запросами молодежи и юношеским максимализмом, которые наталкиваются на не менее высокие требования работодателей, однако можно говорить и о тенденции использования труда молодежи без должной его оплаты в ситуации отсутствия возможностей иного, достойного, заработка и трудоустройства (она характерна для 46% опрошенных). Каждый второй респондент боится оказаться безработным, причем среди девушек таковых значительно больше, чем среди юношей (64% против 42%),
Если проранжировать проблемы, которые респонденты считают наиболее острыми для молодежи своего города/села, то на первом месте окажутся, с одной стороны, пьянство и наркомания, с другой — низкий уровень жизни, недостаток возможностей хорошо зарабатывать, безработица, ограниченные возможности досуга. Учитывая, что пьянство и наркомания — это в значительной степени попытка совладания человека с ситуацией абсолютной неприкаянности (отсутствия возможностей работать, зарабатывать и жить "по-человечески"), то можно сказать, что в качестве главной детерминанты своего "проблематичного" статуса молодежь видит
объективное отсутствие возможностей для конструктивного саморазвития.
Выберите три-четыре проблемы, которые Вы считаете наиболее острыми для жизни молодежи Вашего города, села (в % от числа опрошенных; приведенные ответы ранжированы):
Проблема %
Пьянство 58
Наркомания 50
Низкий уровень жизни, мало
возможностей хорошо зарабатывать 47
Безработица среди молодежи 39
Ограниченные возможности досуга
для молодежи, скучная жизнь 35
Преступность, отсутствие безопасности 23
Бесперспективность жизни в этом
городе/селе, невозможность уехать 21
Коррупция власти, правоохранительных
органов 17
Тяжелые бытовые условия жизни, плохое
состояние жилья 17
"Отток“ профессиональных и квалифици-
рованных кадров в крупные города 14
Невозможность получить хорошее
образование в этом городе/селе 13
Произвол милиции, правоохранительных
органов по отношению к населению 13
Неблагоприятные экологические условия 11
Нарушение гражданских прав и свобод
личности 9
Подобные выводы подтверждает и видение
молодежью причин, толкающих людей к занятию проституцией: на первом месте оказались, с одной стороны, желание заработать "легкие" деньги (80% упоминаний), с другой — нищета и бедность (80%), притупляющие бдительность людей (68%), которых обманным путем, насильственно вовлекают в занятия проституцией (71%). Аналогичная ситуация и с причинами попадания людей в рабскую зависимость (принудительное оказание секс-услуг, попрошайничество, неоплачиваемый труд) — тяжелое материальное положение, неосторожность и незнание, как защитить себя в сложной жизненной ситуации. В наиболее рискованную группу с точки зрения возможности попасть в унизительную зависимость респонденты включают беспризорных детей, проституток, детей-сирот и, что крайне показательно, женщин в целом. Это, безусловно, свидетельствует о том, что женщины ассоциируются в сознании молодежи с одной из самых социально незащищенных категорий людей (по частоте упоминаний близки детям-сиротам и проституткам). Каждый третий относит в рискогенную группу нелегальных мигрантов и бомжей.
Образ российского общества, который сложился в сознании его молодых граждан, оказы-
вается весьма пессимистичным. Приведем оценки распространенности следующих характеристик (сумма ответивших "очень распространено" + "довольно распространено): коррумпированность чиновничества (77% упоминаний); нарушения прав социально незащищенных групп населения (72); произвол милиции, представителей силовых структур и официальных лин (порядка 70); политический экстремизм и фашизм (50); государственный контроль за средствами массовой информации (40); политические технологии манипуляции общественным мнением (59%), т.е. по сути речь идет о негативной характеристике государственного контроля и давления на общество. Коррумпированность власти и правоохранительных органов считается молодежью проблемой, потому что это плохо и ненормально, но не связывается напрямую с нарушением гражданских прав: при ранжировании наиболее острых проблем, с которыми сталкивается сегодняшняя молодежь, нарушение гражданских прав и свобод личности оказалось лишь на 14-й позиции (9% упоминаний), тогда как коррупция власти и правоохранительных органов — на 8-й (17%). Ответной реакцией молодежи является стойкое убеждение, что в наше время важны только деньги, произвол и наглость официальных лиц настолько широко распространены, что в контакт с властью лучше не вступать вообще (66%). Кроме того, следует отметить, что представление о столь повальной коррумпированности российского чиновничества, представителей политической элиты и правоохранительных органов резко снижает доверие молодежи ко всем властным институциям (за ислючением президента В.Путина) и повышает уровень социальной тревожности: 50% опрошенных боятся произвола властей и беззакония, а 37% — возврата к массовым репрессиям, причем девушки опять демонстрируют более высокий уровень тревожности по данным показателям, чем юноши (57 и 48%, 44 и 31% соответственно).
Коррумпированность чиновничества настолько "институционализировалась" и стала "нормой" в восприятии молодежи (71% опрошенных полагают, что в нашей стране без взятки невозможно решить ни одной проблемы), что половина респондентов готовы дать взятку, если будут уверены, что в результате получат необходимое (категорически не приемлют подобного нарушения законности лишь 17%). Дача взятки рассматривается молодежью как устойчивый и "нормальный" российский вариант решения проблем. Привычность, обыденность коррупции в обществе приводит к тому, что в качестве
главных факторов успеха сегодня российская молодежь называет наряду с упорным трудом (48% упоминаний) и хорошим образованием (43) наличие знакомств и связей (48%), т.е. доступ к коррупционным ресурсам становится важным компонентом социального капитала.
Значимость знакомств и связей в достижении жизненного успеха существенно снижается вместе с размером населенного пункта: в Москве данный фактор назвали 68% респондентов, в больших и средних городах — практически 50, в малых городах — 46, в селах — 42%. Вероятно, это связано с тем, что в сельской местности у молодежи меньше возможностей получения образования, трудоустройства и проведения досуга, ниже уровень жизни, выше безработица, отчего происходит "оггок" професиональных и квалифирован-ных кадров в города (табл. 1), а потому значительно меньше число людей, способных (в силу материального достатка) и готовых решать свои проблемы с помощью взяток: если в Москве среди молодежи таковых 68%, то в селах — 53%.
Возможность сделать карьеру связывается в сознании молодежи гендерными ограничениями: 71% опрошенных полагают, что женщине всегда приходится выбирать между семьей и карьерой, хотя мужчины проявляют в данном вопросе меньшую категоричность (так считают 65% юношей и 76% девушек). Однако подобные ограничения и "маскулинноцентрированность" российского общества в целом (73% респондентов полагают, что в нашем обществе ’'мужчинам позволено больше, чем женщинам") воспринимаются молодежью как совершенно нормальные явления: 81% опрошенных полагают, что высшее предназначение женщины — быть хорошей женой и матерью (с этим не согласны каждый десятый юноша и только каждая пятая девушка).
Склонность к агрессивному поведению. Агрессивное поведение может иметь как позитивный, так и негативный вектор. В первом случае речь идет, скажем, о ситуации нарушения начальством трудовых прав работника, когда активное их отстаивание обоснованно и необходимо, чтобы не оказаться безработным (чего так опасаются многие респонденты) и получать достойную заработную плату. Однако 45% опрошенных здесь предпочтут тактику избегания открытой конфронтации и перейдут на другую работу; каждый десятый ничего на станет делать, смирившись с ситуацией; лишь треть респондентов готовы к активным действиям по защите своих трудовых прав. "Смирение" в большей степени характерно для жителей сел и малых городов (к этой поведенческой стратегии скпо-
Таблица 1
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ МНЕНИЙ ОБ ОСТРОТЕ ПРОБЛЕМ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА РЕСПОНДЕНТА Какие проблемы Вы считаете наиболее острыми для жизни молодежи Вашего города?
{в % от числа опрошенных в соответствующей группе)
Вариант ответа Москва “е СРе„дниае Села
________________________________________________________________города города города_________________________
Бесперспективность жизни в этом городе/селе, невозможность уехать 4 10 20 28 29
Ограниченные возможности досуга для молодежи, скучная жизнь 19 22 28 40 52
Низкий уровень жизни, мало возможностей хорошо зарабатывать 32 38 52 47 55
“Отток" профессиональных и квалифицированных кадров в крупные города 2 10 15 18 13
Безработица среди молодежи 24 31 43 46 38
Наркомания 73 64 55 45 32
Пьянство 61 60 56 59 57
Произвол милиции, правоохранительных органов по отношению к населению 28 16 15 9 7
Преступность, отсутствие безопасности 44 32 23 17 13
Коррупция власти, правоохранительных органов 39 27 19 12 7
Нарушение гражданских прав и свобод личности 15 14 9 7 4
Неблагоприятные экологические условия 20 16 11 6 10
Тяжелые бытовые условия жизни, плохое состояние жилья 27 20 16 15 14
Невозможность получить хорошее образование в этом городе/селе 5 3 7 22 19
няются в среднем 15%), чем для московской молодежи (такую стратегию назвали лишь 5%), тогда как переход на другую работу — для москвичей (58% против 40—45% во всех остальных населенных пунктах), обладающих несравнимо большими возможностями трудоустройства (рис. 4).
Треть опрошенных полагают, что сегодня забастовками ничего нельзя добиться, противоположного мнения придерживается лишь каждый десятый. Представление о сквозной коррумпированности властей придержащих влияет на оценку респондентами своей способности "до-
биться правды” в ситуации даже очевидного нарушения собственных прав. Соответственно, понимая свою правовую незазищенность, 68% опрошенных готовы работать без заключения трудового договора, если их устроят финансовые и прочие условия работы или же не будет возможности работать официально (девушки более озабочены вопросом официального оформления трудовой деятельности, тогда как юноши — финансовой стороной занятости) (рис. 5). Таким образом, в ситуации, когда активное, даже агрессивное отстаивание своих прав вполне оправданно, российская молодежь
Рисунок 4
ЕСЛИ НАЧАЛЬСТВО СЕРЬЕЗНО НАРУШИТ ВАШИ ТРУДОВЫЕ ПРАВА, ТО КАК ВЫ, СКОРЕЕ ВСЕГО, ПОСТУПИТЕ?
Москва
Большие города
Средние города
Малые города
Села
и Ничего не стану делать/смирюсь с этим В Перейду из другую работу
■ Обращусь в профсоюзную организацию И Оспорю решение через суд
И Обращусь в СМИ
■ Пойду на какие-то крайние меры (голодовка, организация акций протеста)
Рисунок 5
В КАКОМ СЛУЧАЕ ВЫ СОГЛАСИЛИСЬ БЫ РАБОТАТЬ БЕЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ОФИЦИАЛЬНОГО ТРУДОВОГО ДОГОВОРА?
Если финансовые и прочие условия работы меня устроят, мне все равна, будет работа официальна оформлена или нет
Если не будет никакой официальной работы, соглашусь работать без заключения договора
ЕЕ Юноши 3 Девушки
Ни при каких условиях несоглашусь работать без договора
Затрудняюсь ответить
отказывается от него, считая подобные действия априори неэффективными. В этом смысле, вероятно, можно говорить о незначительном конфликтном потенциале российской молодежи в межличностных отношениях (все-таки начальство всегда имеет персонифицированный характер).
Когда в качестве объекта противостояния выступают достаточно условные, символические общности, называемые "врагами России", тогда юноши в два раза чаще, чем девушки, проявляют своеобразный "милитаризм", называя в качестве таковых США, НАТО и промышленно-финансовые круги Запада. Среди "внешних врагов России" явно доминируют международные террористы и США, среди внутренних — фашисты и скинхеды, с одной стороны, лица кавказской национальности — с другой. Важно отметить, что четверть респондентов указали в качестве "врагов России" бюрократов, чиновников, олигархов и людей, стоящих у власти, т.е. в сознании молодежи сформирован крайне нелицеприятный образ российской власти, уровень недовольства которой позволяет относить ее легитимных представителей к разряду врагов страны.
Подобный уровень социального недовольства, безусловно, должен получать выход. И оно проявляется в высоком потенциале агрессии российской молодежи, замерявшемся с помощью вопроса, содержащего провокационное суждение, снимающее табу на насилие1. Наименьшую аг-
1 Эта процедура впервые была использована в исследованиях "Советский человек" и затем многократно повторялась в исследованиях Левада-Центра и его предшественника ВЦИОМ. См.: "Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х. М., 1993.
рессию у молодежи вызывают инвалиды (на их ликвидации настаивает лишь 1% опрошенных), малолетние беспризорные (2%), люди с психическими отклонениями и родившиеся умственно неполноценными (по 4%), хотя и данные цифры достаточно высоки, поскольку речь вдет о больных и несчастных людях, детях. Наибольшую агрессию вызывают члены религиозных сект (ликвидировать их предлагают треть опрошенных), хотя понятно, что считать большинство членов подобных сект психически нормальными людьми сложно, а также убийцы (59%), т.е. больше половины опрошенных, убеждены в необходимости возвращения смертной казни в российское уголовное судопроизводство. В несколько меньшей степени агрессия считается допустимой, если ее объектом выступают социальные маргиналы и жертвы. Так, ликвидировать бродяг и бомжей, алкоголиков считают допустимым 8% опрошенных, больных СПИДом — 10, проституток — 15, гомосексуалистов — 20, нелегальных мигрантов — 22 и наркоманов — 25%. Интересно, что, как правило, чем традиционней норма, квалифицирующая предполагаемое социальное отклонение, тем выше уровень допускаемой декларативной агрессии.
Единственное, что утешает при виде столь высокого потенциала агрессии молодежи, направленного прежде всего против групп, демонстрирующих девиантное поведение, так это (пока еще?) неготовность реализовывать ее на поведенческом уровне: действия политических и общественных объединений с радикальной и социально агрессивной идеологией — скинхедов, любых экстремистски настроенных националистических, фашистских объединений —
одобряют в среднем не более 4—5% опрошенных, а реальная поддержка их действий исключена для 90% опрошенных.
Таким образом, с одной стороны, потенциал агрессии накоплен большой, но его реализация не выходит за рамки эмоциональной агрессии (утверждений о необходимости "ликвидации"), отдается на откуп экстремистским организациям, идентифицировать себя с которыми молодежь не хочет ни на номинальном, ни тем более на поведенческом уровне.
Анализируя результаты репрезентативного опроса молодежи, все время возникает ощущение, что в значительной степени диагностируемый уровень социальной тревоги и агрессии имеет под собой не только объективные предпосылки, но и детерминирован образом российского общества, сконстурированным средствами массовой информации (им доверяют 62% опрошенных). Уровень агрессии напрямую зависит от фрустрационных переживаний, вызванных дискриминационными практиками, однако ответы на вопрос о том, с какими видами несправедливого отношения к себе сталкивались респонденты, не показали наличия подобного опыта у абсолютного большинства молодых россиян: они не сталкивались с дискриминацией по критерию национальной принадлежности (91%), из-за религиозных взглядов (92), социального происхождения (89), по половому признаку (84), из-за политических убеждений (86) или занятий общественной деятельностью (84%) и т.д. Правда, если учесть, что около 20% российского населения не принадлежит к русскому этносу, то показатель частоты дискриминационных конфликтов уже не кажется таким уж маленьким. Если среди русских жаловались на то, что сталкивались с непризнанным отношением к себе из-за своей этнической принадлежности, лишь 1%, то среди жителей республик с мусульманским населением — 7%, а среди отдельных этнических групп и общностей, например, азербайджанцев, попавших в выборку, — уже 20%. Равным образом и 8% имеющих опыт дискриминации в связи с религиозной принадлежностью — тоже довольно большая цифра, если учесть массовую индифферентность к религиозным вопросам. Так, среди православных эта цифра крайне незначительна (менее 1%, видимо, сюда попадают либо сторонники церквей, не подчиняющихся московской патриархии, либо самые последовательные и фундаменталистки настроенные верующие), но уже среди мусульман этот показатель вырастает до 7%, а среди католиков — до 20%.
74% опрошенных уверены, что в российском обществе люди всегда готовы решать проблемы
"кулаками"; каждый второй убежден, что насилие стало нормой в России, однако с физическим, в том числе сексуальным, и преступным насилием сталкивался лишь каждый десятый респондент (эта цифра большая, но она ничтожна в соотношении с числом молодых людей, уверенных, что в действительности все очень плохо). Не будем утверждать, что в российском обществе все прекрасно, но, судя по соотношению мнений о несправедливости жизни в России вообще и числа собственных столкновений с реальными фактами несправедливого отношения, все обстоит несколько лучше, чем хотелось бы показать средствам массовой информации и нашим респондентам.
Вероятно, в подобном несоответствии виноват в первую очередь скепсис по отношению к деятельности государственных структур, которые коррумпированы, а потому не могут и не хотят защищать интересы и безопасность граждан (7% опрошенных уже сталкивались с произволом властей, 7% вынужденно лишились работы). В результате молодежь чувствует собственную незащищенность, в конечном счете у нее "зашкаливает" уровень агрессии в разрешении накопившихся социальных проблем в таких сферах, как миграция и трудоустройство. Этому немало способствует и используемая средствами массовой информации коммуникативная стратегия конструирования образа окружающего мира как преступной клоаки и образов врага. В сознании молодежи возникает весьма амбивалентный ценностный комплекс, в котором, с одной стороны, негативно воспринимаются экстремистские националистические группировки, существует убеждение в необходимости учитывать в политике интересы всех национальностей, с другой — "лица кавказской национальности" признаются врагами России; с одной стороны, нелегальные мигранты входят в рискогенную группу по вероятности попасть в унизительную трудовую или сексуальную зависимость, с другой — высказывается предложение их ликвидировать. Подобная амбивалентность — питательная среда для разного рода политических манипуляций, способных спровоцировать серьезный выплеск агрессии на поведенческом уровне. Более того, по всем перечисленным выше прямым и косвенным индикаторам уровня агрессии в молодежном сегменте российского общества не наблюдается значимых (существенно отличающихся от статистической погрешности) колебаний по социально-демографическим характеристикам (полу, возрасту, месту постоянного проживания), т.е. речь, по сути, идет о весьма устойчивых коллективных представлениях.
