CC BY
188
АРХЕОЛОГИЯ И ЭТНОГРАФИЯ
И. Б. Губанов
ПРОБЛЕМА МИГРАЦИИ ДРЕВНИХ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ В СЕВЕРНУЮ ЕВРОПУ В СВЕТЕ НОВЕЙШИХ ДАННЫХ АРХЕОЛОГИИ, ПАЛЕОЭТНОГРАФИИ И ГЕНЕТИКИ
Классик культурной антропологии Джордж Питер Мердок полагал, что основным фактором глубоких социальных изменений в традиционных обществах является переход между патрилокальными и матрилокальными расширенными семьями. Ученый сформулировал основные механизмы изменения структуры традиционных обществ, в числе которых находятся следующие: «1. Когда сравнительно устойчивая равновесная социальная система изменяется, это изменение обычно начинается с модификации локальности брачного поселения. 2. Появление, исчезновение или изменение формы расширенных семей и кланов обычно следует непосредственно за изменением локальности брачного поселения и всегда в соответствии с ним...»1. При этом переход от патрилокальности к матрилокальности может происходить гораздо быстрее, и он более логичен, чем обратное изменение, требующее промежуточных стадий. В конце концов, матрилокальный или патрилокальный типы расширенных семей виделись Дж. П. Мердоку главным подразделением классификации традиционных обществ2 . Напомним, что при патрилокальном типе поселения сыновья остаются жить в доме отца, соответственно, они приводят туда своих жен из других семей. Домохозяйство передается по наследству отцом, как правило, старшему сыну. Классический пример такого общества — древнескандинавское общество, столь ярко описанное в исландских сагах, а также архаическое греческое, древнеирландское и другие традиционные индоевропейские общества. При матрилокальном типе расширенных семей все происходит наоборот: дочери, выйдя замуж, остаются жить в домохозяйстве матери.
Базируясь преимущественно на этнографических материалах нового времени, Дж. П. Мердок выделил некоторые факторы хозяйствования, технологий и образа жизни, коррелирующие с определенным типом структуры расширенных семей. В частности, он писал: «Липперт высказал крайне интересное предположение, согласно которому матрилокальное брачное поселение оказывается особенно вероятным там, где основные средства к существованию добываются женским трудом3 . Хозяйственная трансформация, особенно часто поднимающая женский вклад в экономику до уровня, превосходящего мужской, — это переход от охотничье-собирательского общества к земледелию. Поскольку земледелием обычно занимаются женщины, матрилокальность и матрилинейность чаще всего встречаются именно среди ранних (ручных, мотыжных) земледельцев4 . Тернвальд говорит об этом достаточно ясно. По его словам, среди
© И. Б. Губанов, 2009
билатеральных охотников-собирателей «сыновья наследуют от своих отцов орудия охоты; дочери — кухонную утварь и орудия собирательства от своих матерей. Когда женщины перешли от занятий собирательством к земледелию, количество их имущества выросло, и матрилинейное наследование стало более важным. Обладая в результате перехода к земледелию более стабильным, а зачастую и обильным источником пищи, чем мужчины, женщины увеличили свою социальную значимость, а их большая важность в вопросах собственности (в том числе и на детей) привела к широкому признанию матрилинейного счета родства»5. Относительная миролюбивость данного общества — еще один дополнительный фактор, поскольку война поднимает значимость мужчин, а также доставляет им дополнительных жен (захваченных на войне раб) и добычу, также помогающую «приобретать» новых жен. Еще одна важная предпосылка — относительно низкий уровень политической интеграции, как правило, не выходящий за рамки локальной общины (как это наблюдается в Меланезии или среди индейцев пуэбло). Надобщинная политическая власть приносит ее носителям (практически всегда мужчинам) дополнительные влияние, собственность и престиж, зачастую разрушающие матрилокальность. «Природа хозяйственной деятельности не влияет на результат; важен лишь относительный вклад полов в экономику»6 . Переход к скотоводческой экономике почти повсеместно приводил к пат-рилокальности брачного поселения7 . Сходные результаты наблюдаются и тогда, когда не женщины, а мужчины начинают обрабатывать землю (зачастую вследствие перехода к пашенному земледелию)8. Особенно важно в этом отношении появление любых форм движимого имущества, которое может накапливаться в больших количествах мужчинами. При его наличии (в виде скота, рабов, денег и иных ценностей) богатые мужчины могут предлагать калым родителям девушек, побуждая их, таким образом, с ними расстаться. Концентрация имущества в руках мужчин особенно облегчает переход к патрилиней-ному наследованию у народов, прежде придерживавшихся наследования матрилиней-ного, поскольку мужчины теперь обладают властью и средствами для реализации своих естественных предпочтений — передачи имущества своим сыновьям, а не детям сестры. Война, рабство и политическая интеграция стимулируют переход к патрилокальному поселению. Война увеличивает влияние мужчин, доставляет им пленных (а значит, пат-рилокальных) жен и добычу, позволяющую купить себе еще больше женщин. Рабство представляет собой механизм, посредством которого мужчины могут приобретать женщин, укрепляя тем самым патрилокальность брачного поселения. Политическая экспансия увеличивает власть и престиж мужчин, обычно приводя к развитию патрилинейного порядка престолонаследия; и то и другое благоприятствует переходу к патрилокальному брачному поселению .»9.
При этом не следует смешивать матрилокальность многих традиционных обществ с пресловутым матриархатом. Теория матриархата, вписывающаяся в примитивные теории стадиального эволюционизма XIX в. о некогда якобы существовавшем архаичном обществе, в котором женщины осуществляли властные функции, давно отвергнута многообразным этнографическим материалом. В реальности управление матрилокаль-ными большими семьями и их объединениями типа матрикланов осуществляли мужчины — обычно братья старших женщин.
Так, в Западной Африке у ашанти соблюдался матрилинейный счет родства, здесь коллектив прямых потомков женщины из трех нисходящих поколений, называвшийся яфуну, непосредственно распоряжался землей, он представлял собою часть более крупного коллектива абусуа из 4-5 поколений, юридически имевшего право собственности
на землю. Члены абусуа проживали совместно, а руководил ими, несмотря на матрили-нейный счет родства, пожизненно выбранный мужчина — абусуапанин (панин — «старший»). Он выполнял целый ряд важнейших лидерских функций в традиционном обществе ашанти: «Он являлся хранителем и распорядителем земель и другой собственности, организатором совместных мероприятий (похорон, праздников), арбитром в спорах между членами абусуа, а также представлял интересы своей абусуа в совете старейшин деревенской общины, в который входили главы всех ее абусуа. Как представитель предков, он совершал ритуалы, связанные с почитанием предков, которые считаются настоящими хозяевами земли и гарантами благосостояния живущих членов абусуа. Управлял абусуапанин, советуясь со старейшими членами своей абусуа, а главной его помощницей была обаапанин (как правило, сестра абусуапанина), в функции которой входило руководство делами женской части абусуа (браки, разводы, роды и т. д.)»10.
Давно было сделано предположение, что общества неолитических земледельцев Европы были преимущественно матрилокальными. Только с появлением методик генетической экспертизы стало возможным установить истинность этой гипотезы. К сожалению, материалы ранненеолитических погребений Малой Азии (погребения под полом жилищ в древнем городе Чатал-Гююк) и Юго-Восточной Европы нерепрезентативны для анализа такого рода, поскольку по неведомой нам причине состоят почти исключительно из женских и детских погребений11 . Также сложно провести такое исследование по погребениям в многочисленных западноевропейских мегалитах, поскольку там смешаны большое число ингумаций на протяжении поколений, хотя некоторые общие (не генетические) остеологические исследования на этом материале были недавно проведены12.
Материалы центральноевропейских неолитических захоронений гораздо более репрезентативны. Результаты весьма убедительного исследования подобного рода по центральноевропейской неолитической культуре лендель, которую считают предшественницей культуры воронковидных кубков, распространившейся в Польше, Германии и Южной Скандинавии, опубликованы в пионерской работе И. Ленгвеля. Ученый провел серогенетический анализ ингумаций со сходным погребальным инвентарем в могильнике Морадь-Тюзкедомб в Западной Венгрии. Выяснилось, что женщины (и, естественно, их дети) состояли в кровном родстве, а мужчины — нет. К тому же в мужских захоронениях иногда встречаются необычные черты, вероятно, принесенные из их родных мест. Анализ групп крови выявил высокий процент эндогамии (внутриродовых браков). Все вышеперечисленное — характерные проявления типичного матрилокального общества13.
Не следует, впрочем, вслед за Марией Гимбутас идеализировать неолитические общества древней Европы. Вряд ли их можно рассматривать как «высокоразвитую цивилизацию». Скорее, близким аналогом этих традиционных обществ является, например, культура индейцев пуэбло на Юго-Западе США, столь основательно описанная в свое время школой американской культурной антропологии14 . Действительно, с крупными поселениями культуры кукутени (трипольской) вполне сопоставимы большие поселки индейцев пуэбло (в которых жило до 4000 человек), керамическое искусство этих матри-локальных земледельцев аридных районов Северной Америки также достигло высокого уровня. Конечно, здесь не наблюдается никакого матриархата, никакой мудрой власти женщин. Пасторальную картину мирной жизни неолитических земледельцев Европы, нарисованную М. Гимбутас, также нарушает недавно проведенное масштабное исследование европейских остеологических материалов эпохи мезолита и неолита, показавшее довольно высокий уровень ранений и смертности вследствие вооруженного насилия15.
Вполне возможно, что неолитические земледельцы культуры воронковидных кубков, ареал которой в IV тыс. до н. э. охватывал Польшу, нижненемецкие земли и Южную Скандинавию, были наследниками культуры лендель, мигрировавшими на север под давлением степной по происхождению первой волны индоевропейцев, по М. Гимбутас. Так, предполагают, что огромные длинные трапециевидные курганы культуры воронковидных кубков имитировали жилища предков — большие трапециевидные дома культуры лендель.
Жители причерноморских степей в это время, вероятно, имели патрилокальную общественную структуру, которая столь свойственна кочевникам. В этом смысле показателен погребальный обряд в круглом (13 м в диаметре) кургане второй курганной группы у с. Суворово (Измаильский район Одесской обл., Украина, памятник типа Новодани-ловки), раскопанном в августе 1970 г. К сожалению, как отметил Валентин Дергачев, «фрагментарные данные об этом интересном комплексе разбросаны по разным источникам и крайне противоречивы... из-за низкого уровня фиксации материалов при полевых раскопках вопрос о характере этого погребения (грунтовое, перекрытое более поздним курганом; курганное — основное или впускное; соотношение с каменным кромлехом и пр.) фактически остался открытым»16. Согласно одной из интерпретаций этот курган, обнесенный кругом вертикально поставленными камнями, помимо двух дополнительных одиночных могил содержал парное, мужское и женское, захоронение в глубокой прямоугольной яме, выстланной камнями. Покойный лежал со скипетром с порфировым навершием в виде конской головы (типичный элемент для курганной культуры), а женщина была предана смерти и положена подле своего господина. Богатый убор покойницы выдает ее знатное происхождение: одежда женщины была покрыта тонкими перламутровыми пластинами, на шее у нее было ожерелье из раковин унио. Таким образом, вероятно, это была вдова покойного, отправившаяся вслед за умершим вождем. Иначе говоря, возможно, во мрачном обряде кургана в Суворово читаются патриархальные обычаи17 . По мнению В. А. Дергачева, на основании типологии развития зооморфных скипетров в виде конской головы от простых к более сложным формам, развернутым во времени и пространстве, прародина индоевропейцев находилась в средневолжских степях (так считает и М. Гимбутас), древнейшие из наверший происходят из могильников Хвалынск 1 и Хвалынск 218.
Неолитические земледельцы культуры воронковидных кубков проникли в Данию около 4200 г. до н. э. К сожалению, имеющиеся на сегодняшний день материалы по поселенческой археологии раннего скандинавского неолита крайне скудны, по ним трудно реконструировать жилище культуры воронковидных кубков (культуры TRB — датск. Tragtbaegerkultur, нем. Trichterbecherkultur, англ. Funnel-Necked Beaker Culture). Единственная подобная находка дома TRB каркасно-столбовой конструкции сделана в 1977 г. в Северо-Западной Германии во Флегельне, в окрестностях Куксхафена на п-ове Экхоль-тьен. Жилище (12,75 м на 4,8 м) располагалось на краю поселения культуры воронковидных кубков, кровлю поддерживали два ряда деревянных столбов. Дом из Флегельна был разделен поперечными перегородками на четыре маленьких комнаты19 . Возможно, в каждой жила нуклеарная семья, и, таким образом, обитатели дома составляли расширенную семью из трех поколений.
Еще в середине XX в. считали, что два длинных кургана в Баркере, разделенные на секции, представляют собой неолитическую деревню, которая располагалась на западе п-ова Ютландия, в Дьюрсланне20. Курганы располагаются на небольшом мысу, причем
они были разделены мощеной булыжником дорогой, со стороны суши их прикрывает озеро. Один курган достигает почти 90 м в длину при ширине почти 7 м, другой — чуть меньше. В длинных курганах Баркере найдена каркасная конструкция из деревянных столбов, однако следов глиняной штукатурки, указывающей на мазанковую конструкцию стен, обнаружено не было, что подтверждает гипотезу о погребальном (а не жилом) характере сооружения. Каждый курган в Баркере был разделен на несколько секций, более 3 м в длину каждая, в более длинном «доме» было 26 таких «комнаток». На уровне материка было найдено оружие — полированные каменные топоры с заостренным обухом, кремневые кинжалы и некое оружие, напоминающее алебарду. Также найдены плоские мельничные жернова и много янтарных бусин в нескольких маленьких ямках. Найдена также целая бутыль с ободком — предполагают, что это сакральное подношение предкам.
О чем говорят материалы длинных курганов из Баркере? Во-первых, многочисленные находки оружия свидетельствуют против пасторальной картины европейского неолита, нарисованной М. Гимбутас. Во-вторых, конструкция длинных курганов в Баркере может свидетельствовать в пользу гипотезы, что длинные курганы культуры ТКБ имитировали многосекционные жилища предков — членов клана из агрегированных больших семей, если предположить, что «обитателями» отдельных «комнаток мертвых» были нуклеарные семьи предков. Может быть, два разделенных дорогой длинных кургана в Баркере зеркально отражали матрилокальное общество из двух кланов? Возможно. На этот вопрос может определенно ответить только генетическое исследование костных останков женщин и мужчин в многочисленных длинных курганах культуры воронковидных кубков, подобное тому, что было проведено Ленгвелем на материале более древнего венгерского могильника культуры лендель. К сожалению, сохранность костных останков в самой Дании для столь раннего периода крайне неудовлетворительна вследствие большой кислотности почв. Однако нетрудно заметить, что датская неолитическая «деревня мертвых» в Баркере довольно точно соответствовала бы такому поселению, если бы его «обитатели» «жили» матрилокальными кланами, в идеальной модели данного типа традиционного общества, нарисованной Дж. П. Мердоком: «.представим небольшое матрилинейное матрилокальное поселение, состоящее из двух матрикланов, каждый из которых локализован в определенной части деревни: по одну сторону главной деревенской улицы находятся домохозяйства одного клана, а по другую — второго... мужчина после заключения брака просто переселяется на другую сторону главной деревенской улицы, поселяясь в домохозяйстве своей жены. Он продолжает все свои хозяйственные занятия на все той же территории, что и до свадьбы, хотя его ближайшие родственники живут в буквальном смысле через дорогу, и он их может в любое время навещать, как и продолжать осуществлять с ними хозяйственную кооперацию способами, к которым он привык, будучи юношей»21.
Однако все социологические интерпретации подобного рода, на мой взгляд, мало доказуемы. Трактовать этапы возведения неолитических курганов Северной Европы можно различным образом: или как проявление социальной стратификации, или как отражение сложных культов, неведомых нам. Пока они остаются для нас, по крылатому выражению Ю. А. Клейнера, «молчащими текстами» на давно забытых, непонятных языках.
В этом смысле показательна динамика возведения длинного кургана культуры воронковидных кубков в Бюгхольме (Нерремарк, Ютландия). Вначале покойник — подросток в возрасте 13-15 лет (с янтарной бусиной на поясе и наконечником стрелы у груди) — был положен в восточной части огороженного пространства будущего кургана
в форме гигантской трапеции в специально возведенном доме для мертвого, окруженном небольшой трапециевидной каменной вымосткой. Затем покойного потревожили, «дом мертвеца» снесли, тело юноши положили в гроб и могильную яму, вырытую на месте «дома» и обложенную камнем. Рядом с могилой, у восточной оконечности площадки будущего кургана, построили новый ритуальный дом, в котором, вероятно, отправляли культ по скончавшемуся подростку. На этом же этапе на восточной стороне площадки будущего кургана провели сходные ритуалы: в одной могильной яме попарно захоронили четырех человек головами в противоположные стороны — на запад и восток, а рядом возвели на столбах маленький ритуальный дом. На третьем этапе все постройки и верхняя часть вымосток были разобраны, курган разделили перегородкой на западную (половину подростка) и восточную части, с могилой четырех человек. Над всей площадкой насыпали огромный трапециевидный курган длиной 60 м. На последнем этапе курган по периметру обнесли каменной оградой. Следует добавить, что рядом возвели восьмидесятиметровый длинный курган с мегалитической камерой, в которой живые проводили ритуалы для мертвых22. Единственное, что ясно из этой картины, так это то, что люди культуры воронковидных кубков выполняли неведомые нам ритуалы в соответствии со своими сложными религиозными представлениями. Эти погребальные практики требовали колоссальных трудозатрат, поскольку впечатляющих длинных курганов североевропейского неолита возведено великое множество23.
Верхний хронологический рубеж безальтернативного существования культуры воронковидных кубков в Дании по радиокарбону — приблизительно 2800 г. до н. э. Около этого времени, возможно, с юго-востока в Данию проникают носители другой неолитической культуры — культуры одиночных погребений (она же — культура боевых топоров, культура одиночных погребений или шнуровой керамики, распространившаяся также на Прибалтику и северо-запад России). На смену длинным курганам и мегалитическим гробницам культуры ТЯБ пришли одиночные погребения24. Первое погребение — ингума-ция на боку в положении спящего (с боевыми каменными топорами у мужчин и янтарными бусами у женщин) ниже уровня земли, следующее тело укладывали в том же положении поверх первого захоронения и насыпали над ним низкий курган, который продолжал расти, т. к. каждого следующего покойного клали поверх насыпи. Изменения формы и декора керамики позволило профессору Глобу составить подробную хронологическую таблицу позднего неолита в Дании25. Распределение одиночных погребений курганной культуры наводит на мысль, что эти люди были первоначально скотоводами, их стада паслись вдоль рек и на открытых равнинах.
Можно, вслед за М. Гимбутас, высказать гипотезу, что именно носители курганной культуры были древнейшим индоевропейским населением, проникшим в Северную Европу. К ним, естественно, в полной мере применимы те качества, которые многие этнографы отмечали относительно скотоводческих обществ: воинственность, высокая мобильность и патрилокальность. Вполне возможно, что и в Данию они пришли как завоеватели. Правда, многими датскими учеными выдвигались серьезные возражения против данной гипотезы. Отмечалось, например, что радиокарбонные датировки показывают, что даты поздней ТЯБ и культуры боевых топоров якобы не перекрываются, как считалось ранее. Данные археологические культуры, по мнению ряда специалистов, следуют друг за другом. На этом основании делался вывод о том, что культура одиночных погребений (боевых топоров) якобы естественным путем эволюционировала из культуры воронковидных кубков26. Культура боевых топоров существует около четырех столетий
с 2800 г. до н. э., и это — поистине «темное время» в истории скандинавского неолита. Однако, как мне представляется, в данном контексте сама по себе возможная коррекция хронологии ничего не доказывает.
Аргументы, приводимые противниками миграций и, соответственно, сторонниками эволюции скандинавского общества на протяжении тысячелетий, могут быть трактованы и совершенно иначе. Так, Йенсен, базируясь на общеевропейских моделях А. Г. Шерратта, полагает, что изменение поселенческой структуры около середины III тыс. до н. э. (например, преимущественное заселение с этого времени некоторых регионов Западной Ютландии с определенным типом почв), которая с этого времени оставалась фактически неизменной на протяжении тысячелетий, включая бронзовый век, было вызвано кризисом примитивного земледелия и переходом к новой технологии хозяйствования — плужному земледелию и разведению крупного рогатого скота27. Также можно связать факт резкой смены поселенческой структуры и технологий около 2800 г. до н. э. с приходом, по Марии Гимбутас, третьей волны индоевропейского населения «курганной культуры». Так, петроглифы с изображениями воловьей упряжки и плужной пахоты на волах характерны еще для второй волны курганной культуры — по М. Гимбутас, индоевропейского населения, нахлынувшего на Европу около середины IV тыс. до н. э. Петроглифы с изображением воловьих упряжек в Каменной Могиле в Северном Приазовье, в Цюшене (Центральная Германия) и Валкамонике (Северная Италия) датируются 3500-3000 гг. до н. э. На стеле из Велкамоники ясно изображен пашущий плугом на двух волах человек28. Для культуры ТЯБ в Дании IV тыс. до н. э. пахота плугом еще представляет собой эпизодическое явление, хотя применение плуга встречается и картировано29. В пользу миграции можно свидетельствовать, например, отсутствие находок жилищ культуры боевых топоров, что можно объяснить кочевым образом жизни (после 2400 г. до н. э. появляются жилища каркасно-столбовой конструкции — новое население прочно оседает на новых землях). Также трудно объяснить без постулирования этнической смены населения резкое изменение погребальной обрядности. Вместо «горизонтальной» обрядности длинных курганов ТЯБ, когда умерших хоронили в специальных каменных или деревянных «жилищах мертвых», подстраивая секции длинного кургана, приходит «вертикальная» обрядность культуры боевых топоров: покойников кладут одного над другим, курган растет вверх. Ингумации датской поздненеолитической культуры одиночных погребений (боевых топоров) особенно схожи с одиночными захоронениями в круглых курганах в «домиках мертвых» «ямной» культуры в Северном Причерноморье. Носителей этой культуры Мария Гимбутас считает третьей волной степных кочевников, завершивших индоевропеизацию Европы29.
Данные сравнительного индоевропейского языкознания также косвенно свидетельствуют в пользу степной прародины:
1) Тезис Эмиля Бенвениста о том, что первоначально индоевропейское *реки означало «движимое имущество» (сигнификат), а затем исторически проявилось значение «скот» (десигнат) вряд ли следует признать удовлетворительным. Скорее, эти значения изначально слитно присутствовали в скотоводческом обществе древних индоевропейцев, а латинские производные и древнегерманские существительные со значением «деньги» — результат глубоких хозяйственных изменений в римском и древнегерманском обществах.
2) Термины родства в первоначальном индоевропейском языке свидетельствуют в пользу утверждения, что первоначально индоевропейцы, что типично для скотоводов,
жили патрилокальными расширенными семьями (сохранившимися у римлян, древних германцев, ирландцев и проч.):
2.1. Термины свойства обозначают родственников через мужа: отец мужа — *swekuros, мать мужа — *swekrus, брат мужа — *daiwer, сестра мужа (лат. §^, рус. золовка), жена брата мужа — *уеп1ег. Таким образом, перед нами обозначения свойственников , живущих в патрилокальной расширенной семье, которые употребляли жены братьев, живущих совместно с отцом.
2.2. Для обозначения женитьбы использовался глагол *wedh--------«вести». Соответственно, ведическое vadhй — «молодая жена». Это словоупотребление означало, что муж приводил жену в дом отца.
2.3. Показательна интерпретация Эмиля Бенвениста индоевропейского наименования сестры как композита. Он писал: «Можно предположить, что *sor является архаическим наименованием „женщины“... Таким образом, можно идентифицировать оба элемента сложного слова *swe-sor, исходное значение которого — „существо женского пола, входящее в социальную группу swe“... Получается, что положение сестры, видимо, определялось по отношению к swe, социальной подгруппе в рамках „большой семьи“, вокруг которой группировались лица мужского пола»30. Правда, было бы точнее не рассуждать о некоей социальной группе в рамках патрилокальной расширенной семьи, т. к. сама она составляет базовую единицу общества древних индоевропейцев и членится только на нуклеарные семьи, а переводить *swe-sor как «своя женщина» — так братья патрилокальной расширенной семьи именовали своих сестер в отличие от жен, подчеркивая кровное родство с сестрами.
Возвращаясь к теме смены неолитических культур на севере Европы в связи с индоевропейской проблемой, следует отметить, что некоторые археологические данные указывают на смежное проживание населений культур ТЯБ и боевых топоров в течение нескольких столетий середины III тыс. до н. э.. В этой связи показательны погребения культуры воронковидных кубков иного типа, чем погребения, перекрытые длинными курганами, или захоронения в мегалитах. Такие погребальные памятники особенно распространены в северной и западной Ютландии, впрочем, в восточной Ютландии тоже встречаются подобные комплексы, например, Нерре Онсилд близ Хобро — ряд из 12 могил 165 м длиной. Они представляют собой ряды могильных ям, перекрытые каменными вымостками, над которыми для погребальных церемоний на определенное время возводились деревянные строения на столбах различной конструкции. К сожалению, костные останки в датской почве сохраняются очень плохо, однако инвентарь могил с каменными вымостками позволяет вполне определенно датировать их концом средненеолитического периода, несмотря на то что в отличие от мегалитических гробниц здесь крайне редко встречается керамика культуры воронковидных кубков (найдено только 2 сосуда). Инвентарь могильных ям, перекрытых плоскими каменными вымостками, столь важный для датировки комплексов — это кремневые топоры культуры ТЯБ характерной формы. Как писал открывший этот тип погребений и разработавший типологию кремневых топоров культуры воронковидных кубков К. Беккер, в ютландских погребениях с каменными вымостками культуры воронковидных кубков «найдено 4 топора типа Бундсе (обычного в периоде III среднего неолита, но встречающегося и в последующих субгруппах этого типа), 22 топора типа Линде (это преимущественно IV период среднего неолита), и 15 экземпляров типа Валбю (главным образом — V период среднего неолита). Только один топор с тонким лезвием древнее (ранний период среднего неолита). Это означает,
что фактически весь материал должен быть датирован второй половиной периода среднего неолита, в особенности IV и V периодом среднего неолита. Все образцы принадлежат культуре ТЯБ. Ни одного типа, относящегося к культуре боевых топоров, в погребениях этого типа найдено не было. Как уже говорилось, большинство перекрытых каменными вымостками захоронений происходят из тех частей Ютландии, где также распространилась и культура боевых топоров. Для нас более важно, что новые погребения (типа перекрытых каменными вымостками. — И. Г.) найдены точно в тех же частях Ютландии, где найдены и поселения культуры боевых топоров. Благодаря вышеупомянутой относительной хронологии мы можем датировать первое появление людей культуры боевых топоров в Ютландии III периодом среднего неолита и прослеживаем их присутствие в периодах VI и V. Это значит, что большая часть одиночных погребений культуры боевых топоров синхронна погребениям, перекрытым каменными вымостками. Таким образом, на сегодняшний день научным фактом можно считать утверждение, что две различные неолитические культуры существовали бок о бок в большинстве регионов Ютландии, каждая со своим типом погребений, керамики, кремниевого инвентаря, украшений и т. д. ... В конце периода среднего неолита (ММ IV-V) мы (по крайней мере для Западной и центральной Ютландии) находим две группы людей, живущих рядом. Кремневые орудия в погребениях, перекрытых каменными вымостками, и одновременных с ними мегалитах с коридорами больше и лучше, чем соответствующие типы из могил культуры боевых топоров (таким образом, поздние носители культуры ТЯБ, вероятно, были богаче, чем население культуры боевых топоров).»31.
Датировки многих мегалитических гробниц, принадлежащих к культуре воронковидных кубков, по углероду-14 также дают довольно поздние даты. В этом контексте показателен Туструп в Ютландии — типичная коридорная гробница с богатым (что привычно для коридорных гробниц) набором характерной изысканной керамики культуры ТЯБ. Среди керамики в окруженном каменными плитами помещении Туст-рупа есть, например, характерные для культуры воронковидных кубков т. н. «вазы для фруктов»32. Радиокарбонная датировка Туструпа дала 2470 ± 110 г. до н. э.33 Наиболее раннее мегалитическое сооружение в Скандинавии — Мульдбьерг в Западной Зеландии — датируется по углероду-14 2820 ± 80 г. до н. э.34 Это, конечно, не значит, что традиция сооружения мегалитов как-то связана с приходом носителей культуры боевых топоров. Для людей культуры боевых топоров характерны одиночные погребения, а традиция возведения мегалитов встречается в прибрежных районах Западной Европы — Иберийского полуострова, Бретани, Ирландии, Британии и Скандинавии. Мегалиты Бретани по радиокарбону датируются довольно ранним временем — IV тыс. до н. э. (Керкадо — 3880 г. до н. э., в Септ Илесе получены следующие датировки — 3055, 3215 и 3430 г. до н. э., в Иле Карне — 3280 ± 75 до н. э., центральная камера Монт Сан Мишеля — 3760 ± 300 до н. э.)35.
Тем не менее, дискуссия сторонников экономического эволюционизма и миграцио-низма в Дании далека от завершения. А от ее результата напрямую зависит как вопрос о хронологии и направлении миграции древних индоевропейцев на север Европы, так и вопросы социальной структуры древнеевропейских обществ. Как отмечал еще Дж. П. Мердок, переход к патрилокальной общественной структуре может быть вызван и внутренними экономическими причинами, например, переходом к плужному земледелию, требующему мужской силы и, соответственно, переводом важной хозяйственной производящей деятельности и вопросов наследования в сферу мужчин.
Однако результаты недавних исследований в рамках фундаментального проекта «Генография» делают весьма вероятной гипотезу о евразийской степной прародине индоевропейцев. Установлено, что мутация определенного участка Y-хромосомы, а именно гаплотип R1a (или M17), возникла в неолите в степной зоне Среднего Поволжья. Гаплотип R1a чрезвычайно распространен у европейских народов, в частности, у восточных славян, а также у народов азиатской степи. Сильное варьирование данного участка хромосомы, выявленное в районе Среднего Поволжья, свидетельствует о генезисе данной мутации именно в этом регионе (подобное сильное варьирование определенного участка митохондриальной ДНК среди африканских народов позволило в свое время сделать вывод об африканском происхождении Homo Sapiens, что подтверждается данными палеонтологии). Как отметили исследователи-генетики, «Текущее распределение гаплотипа M17, вероятно, отражает пути древней миграции, первоначально из Южной России/Украины, где М17 встречается с высокой частотой (более 50 %). Возможно, что одомашнивание лошади в этом регионе около 3000 г. до н. э. могло инициировать эту миграцию. Распределение и возраст M17 в Европе и Центральной Азии согласуется с передвижениями этих людей, которые оставили ясные археологические свидетельства в виде Курганной культуры и, как предполагается, говорили на древнем индо-европейском языке»36. Если присовокупить к этому данные археологии, в частности, географию распространения наверший посохов в форме головы коня из Среднего Поволжья на Причерноморье в конце V тыс. до н. э. (I волна вторжения индоевропейцев, по М. Гимбутас)37 и совместное сосуществование поселений и погребений культуры воронковидных кубков и пришельцев — культуры боевых топоров — в Дании первой половины III тыс. до н. э., следует признать гипотезу о степной прародине индоевропейцев и хронологию их появления в Дании в начале III тыс. до н. э. чрезвычайно вероятной.
Однако для окончательного ответа на эти важные вопросы следует провести генетические экспертизы погребений воронковидных кубков (преимущественно по остеологическим материалам длинных курганов) и культуры боевых топоров (по материалам ингумаций в курганах, имеющих вертикальную стратификацию).
При реконструкции социальной структуры общества культуры воронковидных кубков необходимо будет задействовать, в первую очередь, лучше сохранившиеся материалы из длинных курганов культуры TRB Германии и Польши. Для реконструкции возможной матрилокальной общественной структуры следует учитывать такие важные факторы, как половозрастную структуру и группирование погребений. На смену ранним серотологическим методам, примененным Ленгвелем, должен прийти современный анализ митохондриальной ДНК, передающейся по материнской линии и таким образом маркирующей матрилинейность. Также весьма перспективным для реконструкции миграций древних индоевропейцев видится исследование костных останков носителей различных археологических культур, относимых М. Гимбутас к трем волнам курганной культуры, на мутации в Y-хромосоме, и в первую очередь на распространение здесь предположительно «индоевропейского степного» гаплотипа R1a. Заманчиво было бы исследовать подобным образом остеологические материалы из погребений культуры боевых топоров, например, на базе хорошо сохранившихся скелетов из Польши, степное происхождение которых предположил антрополог А. Верчинский (Wiercinsky, 1974). Пока подобные генетические исследования проводились только при обследовании современного населения Европы и Азии.
I Мердок Дж. П. Социальная структура. М., 2003. С. 256.
2Мердок Дж. П. Социальная структура. М., 2003. С. 237-257.
3Lippert J. The Evolution of Culture. New York, 1931. P. 237.
4Lowie R. H. Primitive Society. New York, 1920. P. 160.
5 Thurnwald R. C. Die menschliche Gesellschaft in ihren ethnosoziologischen Grundlagen. Berlin; Leipzig, 1932. Bd. 2. S. 193-194.
6 Lippert J. The Evolution of Culture. New York, 1931. P. 237.
7 Hobhouse L. T., Wheeler G. C., Ginsberg M. The Material Culture and Social Institutions of the Simpler Peoples. London, 1915. P. 150-154.
8Lowie R. H. Primitive Society. New York, 1920. P. 194.
9. Мердок Дж. П. Социальная структура. М., 2003. С. 240-242.
10Попов В. А. К вопросу о структурообразующих принципах рода и родовой организации // Ранние формы социальной организации. СПб., 2000. С. 17-24, 20.
II Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006.
12 Beckett J., Robb J. Neolitic burial taphonomy, ritual, and interpretation in Britain and Ireland: a review // Social Archaeology of Funerary Remaind / ed. by R. Gowland, Chr. Knusel. Oxford, 2006. P 57-80.
13Lengyel I. Sozialarchaologische Deutung der Ergebnisse von Laboruntersuchungen unter besonderen Berucksichtigung der spatneolithischen Grabergruppe von Moragy-Tuzkodomb. International Prehistoric Conference, Szekszard, 1985 // A Beri Balogh Adam Mйzeum Evkonyve. 1986. № 13. P. 155-169; Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006. С. 368.
14Hough W. The Hopi Indians. Berkeley, 1915; StevensonM. C. The Zuni Indians. Berkeley, 1904; StevensonM. C. The Sia. Berkeley, 1894; Matrilineal Kinship / ed. by D. M. Schneider, K. Gough. Berkeley; Los Angeles; London, 1961.
15 Schulting R. Skeletal evidence and contexts of violence in the European Mesolithic and Neolithic // Social Archaeology of Funerary Remaind / ed. by R. Gowland, Chr. Knusel. Oxford, 2006. P. 224-237.
16 Дергачев В. А. О скипетрах, о лошадях, о войне: этюды в защиту миграционной концепции М. Гимбутас. СПб., 2007. С. 82.
17 Дергачев В. А. О скипетрах, о лошадях, о войне: этюды в защиту миграционной концепции М. Гимбутас. СПб., 2007. С. 82-84; Дергачев В. А., Сорокин В. Я. О зооморфном скипетре из Молдавии и проникновении степных энеолитических племен в Карпато-Дунайские земли // Известия АН МССР Кишенев. 1986. № 1. С. 54-65; Шма-глий Н. М., Черняков И. Т., Алексеева И. Л. Курганы Нижнего Подунавья // Археологические открытия. М., 1970. С. 233-234; Алексеева И. Л. Курганы эпохи палеометалла в Северо-Западном Причерноморье. Киев, 1992.
18 Дергачев В. А. О скипетрах, о лошадях, о войне: этюды в защиту миграционной концепции М. Гимбутас. СПб., 2007. С. 139-149. на С. 141 см. иллюстрированную типологию наверший, на С. 143 — карту их распространения и исходный ареал в Поволжье.
19 Zimmermann W. H. Ein trichterbecherzeitlicher Hausgrundriss von Flogeln — im Ortjen, Kr. Cuxhaven // Materialhefte zur Ur- und Fruhgeschichte. Bd. 16. P. 479-488; Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006. С. 145, 147.
20 Glob P. V Barkaer. Danmarks aeldste landby // Nationalmuseets arbejdsmark. 1949. Vol. 22. P. 1-12; Midg-leyM. S. The Origin and Function of the Earthen Long Barrows in Northern Europe // BAR International Series. 1985. № 259.
21 Мердок Дж. П. Социальная структура. М., 2003. С. 250-251.
22 Jensen J. Prehistory of Denmark. Kopenhagen, 1982. P. 111-113; Ronne P. H0j over h0j // Skalk. 1979. № 5.
23 Midgley M. S. The Origin and Function of the Earthen Long Barrows in Northern Europe // BAR International Series. 1985. № 259.
24 Becker C. J. The Inter-relationship of TRB and Battle-axe Cultures in Denmark // Palaeohistoria. Acta et communications institute bio-archaeologici Universitatis Groninganae / ed. H. T. Waterbolk. Groningen, 1967. Vol. XII. Neolithic Studies in Atlantic Europe. Proceedings of the second Atlantic Colloquium. Groningen, 6-11 April 1964. P. 33^0.
25 Glob P. V. Studier i den jyske Enkeltgravkultur, 1944.
26 Jensen J. Prehistory of Denmark. Kopenhagen, 1982. P. 142.
27 Jensen J. Prehistory of Denmark. Kopenhagen, 1982. P. 140-142. Fig. 40, 41, 42; Sherratt A. G. Socio-economic and Demographic Models for the Neolithic and Bronze Age of Europe // Models in Archaeology / ed. by D. Clarke. London, 1972.
28 Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006. С. 407-409; Рудинский М. Ж. Каменная Могила // Краткие сообщения института археологии АН УССР. 1952. № 1. С. 21-31.
29 Jensen J. Prehistory of Denmark. Kopenhagen, 1982. P. 122.
29 Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006. С. 425-433.
30Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995. С. 150-151.
31 Becker C. J. The Inter-relationship of TRB and Battle-axe Cultures in Denmark // Palaeohistoria. Acta et communications institute bio-archaeologici Universitatis Groninganae / ed. H. T. Waterbolk. Groningen, 1967. Vol. XII. Neolithic Studies in Atlantic Europe. Proceedings of the second Atlantic Colloquium. Groningen, 6-11 April 1964. P. 33-40. P. 37^0.
32 Kjaerum P. The Chronology of the Passage Graves in Jutland // Palaeohistoria. Acta et communications institute bio-archaeologici Universitatis Groninganae / ed. H. T. Waterbolk. Groningen, 1967. Vol. XII. Neolithic Studies in Atlantic Europe. Proceedings of the second Atlantic Colloquium. Groningen, 6-11 April 1964. P. 323-333. Fig. 3a.
33 Kjaerum P. The Chronology of the Passage Graves in Jutland // Palaeohistoria. Acta et communications institute bio-archaeologici Universitatis Groninganae / ed. H. T. Waterbolk. Groningen, 1967. Vol. XII. Neolithic Studies in Atlantic Europe. Proceedings of the second Atlantic Colloquium. Groningen, 6-11 April 1964. P. 332.
34KaelasL. The Megalithic Tombs in South Scandinavia — Migration or Cultural Influence? // Palaeohistoria. Acta et communications institute bio-archaeologici Universitatis Groninganae / ed. H. T. Waterbolk. Groningen, 1967. Vol. XII. Neolithic Studies in Atlantic Europe. Proceedings of the second Atlantic Colloquium. Groningen, 6-11 April 1964. P. 287-321. P. 314.
35 Kaelas L. The Megalithic Tombs in South Scandinavia — Migration or Cultural Influence? // Palaeohistoria. Acta et communications institute bio-archaeologici Universitatis Groninganae / ed. H. T. Waterbolk. Groningen, 1967. Vol. XII. Neolithic Studies in Atlantic Europe. Proceedings of the second Atlantic Colloquium. Groningen, 6-11 April 1964. P. 287-321. P. 315.
36 The Eurasian Heartland: A continental perspective on Y-chromosome diversity / R. S. Wells and others // PNAS. 2001. Aug. 28. Vol. 98. № 18.
37 Дергачев В. А. О скипетрах, о лошадях, о войне: этюды в защиту миграционной концепции М. Гимбутас. СПб., 2007. С. 41.
