CC BY
96
ПРОБЛЕМА МЕТОДОЛОГИИ ПРИКЛАДНОЙ [ЮРИДИЧЕСКОЙ] ПСИХОЛОГИИ
Д. В. Сочивко
Аннотация: в статье рассматриваются подходы к построению методологии современной юридической психологии.
Ключевые слова: методология науки, мировоззрение, рефлексия, специальная методология, методологические принципы, юридическая психология.
The summary: this paper discusses approaches to the construction methodology ofmodern legal psychology.
Keywords: methodology of science, philosophy, reflection, and a special methodology, methodological principles, legal psychology.
В предыдущем номере журнала Фа-рит Сафиянович Сафуанов ярко обозначил проблему существования методологии юридической психологии в своей статье, которая так и называлась «Существует ли специальная методология юридической психологии? Приглашение к дискуссии». Собственно вопрос о существовании в данном случае, конечно, риторический, так как методология в самом прямом ее понимании — как научный метод (система методов) — не может не существовать: ибо какой-то метод привел же именно к этой группе фактов и знаний, объединив их в область научного знания, называемую теперь «юридическая психология». Другое дело, что в настоящее время вопросам этих истоков, то есть собственно методологии не уделяется достаточно внимания, отсутствует ее систематическое изложение в научной литературе, редко встречаются фрагментарные аналити-
ческие пробы на эту тему [12]. Даже в учебниках по юридической психологии авторы в основном ограничиваются изложением общей методологии психологических исследований, нередко безо всякой дополнительной рефлексии.
Таким образом, продолжая предложенную автором дискуссию, мы приводим собственную позицию о том, что методология юридической психологии, несомненно, существует. Более того, существует и еще более специальная методология прикладной юридической психологии. Сложность в данном случае состоит лишь в том, что прикладная юридическая психология является дважды прикладной, так как и сама юридическая психология в значительной мере прикладная область психологического знания. Для того чтобы разобраться в этих вопросах, необходимо воспроизвести общую схему соотношения научных методологий разных уровней, а именно соотношение общенаучной методологии, методологии психологической науки, методологии теоретической юридической психологии и, наконец, методологии прикладной юридической психологии.
На самом высшем философском уровне методология представляет собой учение о методе и принципах познания, при этом метод понимается как «форма практического и теоретического освоения действительности, исходящего из закономерностей движения изучаемого объекта» [15]. Метод также можно рассматривать в более широком и более узком смысле слова, и как некоторый путь познания, и как систему методов.
Т.В. Корнилова и С.Д. Смирнов указывают, что «можно выделить по крайней мере два понимания методологии, развиваемых: 1) как представленное при рефлексии теории познания понимание метода в указанном широком смысле и 2) как учение о системе методов (в узком смысле), посредством которых в рамках той или иной науки в ходе теоретического или теоретико-эмпирического исследования проверяется правдоподобие(или истинность) теории (или теоретической гипотезы)» [5], а «метод (в узком смысле слова) представляет собой реализацию определенного познавательного отношения к изучаемой действительности, направляющего организацию исследования и предполагающего использование соответствующих приемов и процедур исследования» [5].
Следовательно, первый вопрос о методологии юридической психологии, как уже достаточно прикладной области знания, но еще предполагающей наличие собственного специфического теоретического уровня рассмотрения, распадается на два существенных подвопроса: 1) о форме и процессе рефлексии общепсихологической методологии, которая и должна привести к установлению специфического предмета и объекта юридической психологии; эта рефлексия второго порядка, необходимо опирающаяся на рефлексию первого порядка общей теории познания, определяющей методологию общей психологии; 2) о характере познавательного (мировоззренческого) отношения к действительности, определяющего и организацию исследования, и подбор процедурных методов, и характер и способы их интерпретации.
Второй вопрос, обретающий особую важность именно для юридической
психологии в силу ее особой (конечной) связи с этико-философским учением и мировоззрением, выражающейся в том, что юридическая психология включает в свой предмет ту предельную грань психической регуляции поведения, за которой собственно заканчивается морально-нравственное отношение к действительности и начинается криминальное поведение, — это вопрос о глубине историко-философской и мировоззренческой рефлексии, которая лежит в основе методологии юридической психологии.
Т.В. Корнилова и С.Д. Смирнов пишут далее: «В общей методологии науки принимается положение, что метод находится в неразрывном единстве с теорией: любая система объективного знания может стать методом. По существу метод — это удостоверенная практикой теория, обращенная к практике исследования; любой закон науки, будучи познанным, выступает и как принцип, и как метод познания. В этом смысле правомерно говорить о методе как теории в действии.
Поскольку метод связан с использованием предварительных знаний, методология может подразделяться на две части: учение об исходных основах (принципах) познания и учение о способах и приемах исследования, опирающихся на эти основы.
В учении об исходных основах познания анализируются и оцениваются те философские представления и взгляды, на которые исследователь опирается в процессе познания. Следовательно, эта часть методологии непосредственно связана с философией, мировоззрением, априорным принятием некоторых посылок. В учении о способах и приемах
исследования рассматриваются общие стороны частных методов познания, составляющих общую методику исследования.
В этом определении сняты крайности понимания методологии как исключительно философско-мировоззренческого основания познания или только как набора технических средств, приемов, процедур исследования. Вторая из названных точек зрения свойственна ученым и философам позитивистских ориентаций, которые отрицают важную роль мировоззрения в познании» [5].
По нашему глубокому убеждению, голый позитивизм, отрицающий какие бы то ни было мировоззренческие основы, наиболее опасен. При этом он чаще всего проявляется именно в юридической психологии в силу неразработанности в настоящее время методологии этой области психологического знания. Этим объясняется и особая важность обозначенного вопроса о мировоззренческой глубине методологии юридической психологии с одной стороны и ее позитивистской зараженности с другой. Действительно, если проанализировать нормативные документы, регулирующие практическую и исследовательскую деятельность юридических психологов на местах, то можно увидеть, что в качестве основного психологу предлагается некий ничем не обоснованный список психодиагностических и психокоррекцион-ных процедур, а также разрешается использовать методики, которые он умеет делать хорошо, главное, чтобы они приносили эффект исправительного, успокаивающего, уравновешивающего или еще какого-нибудь позитивного воздействия. Это ли не классика позитивизма.
И можно ли с такими рекомендациями всерьез говорить об участии юридических психологов в исправлении осужденных или подготовке к эффективному выполнению служебных обязанностей сотрудников правоохранительных органов.
Итак, если какая-то рефлексия второго порядка в направлении приблизительных определений предмета и объекта юридической психологии, по крайней мере, начата научной мыслью (насколько удачно и в нужном ли направлении — это другой вопрос, о чем будет упомянуто далее), то следующий порядок рефлексии, определяющий уже прикладную юридическую психологию, даже не просматривается.
Таким образом, чтобы лишь поставить проблему методологии прикладной (юридической) психологии в конструктивном (непозитивистском)плане (то есть с указанием примерного круга основных требований и направлений обсуждения предмета и объекта данной области психологического знания), необходимо увязать в едином концептуальном пространстве три последовательных уровня рефлексии общей теории познания и методологии науки в целом. Первая рефлексия касается методологии психологии как науки в целом. Эта проблема также остро обсуждается в настоящее время. Многие авторы указывают на углубляющийся кризис психологической науки, который порождается отсутствием общего признания, единой методологии [8]. Второй уровень рефлексии — это формирование методологии собственно юридической психологии как метапсихологического знания, и, наконец, третий — построение методологии прикладной юридической психологии.
Представим последовательно нашу точку зрения по всем трем предложенным ступеням построения методологии прикладной юридической психологии.
Что касается методологии психологии в целом, то вновь развернувшаяся в постсоветский период дискуссия охватывает такие полярные суждения, как полное отсутствие методологии в связи с непригодностью советской («испорченной») идеологии и, наоборот, полная достаточность уже имеющейся и выработанной в марксистский период развития отечественной психологии. Первые часто ссылаются на Л.С. Выготского, который писал: «Какая будет эта методология и скоро ли она будет, мы не знаем, но что психология не двинется дальше, пока не создаст методологии, что первым шагом вперед будет методология, это несомненно» [2]. Таким образом, не было и марксистской методологии, нет ее и сейчас. Однако после высказывания Л.С. Выготского прошло достаточно времени и теперь мы имеем труды таких ведущих методологов советского периода развития науки, как С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, Б.Г. Ананьев, В.Н. Мяси-щев, Б.Ф. Ломов.
Мы постараемся показать, что выработанная ими методология имеет более глубокие корни в классической европейской (прежде всего немецкой) и русской философии, чем в марксизме, то есть является вполне методологической рефлексией. Иными словами, так называемая марксистская философия настолько тесно связана с немецкой классической, что в философской (не экономической) части отличается лишь сменой позиции, а в учении о методе (диалектике) отличима от гегелевского разве что упрощением. Это упрощение и легло в основу
идеологии коммунистического режима, когда методология науки была превращена в идеологию (набор догм). Однако и в этих тесных рамках развивалась истинная методология в каждой отдельной области конкретной науки, в том числе психологии. Так, теория деятельности советской психологии берет свое начало совсем не от К. Маркса, а от авангарда русской классической философии начала XX в., которая испытала огромное влияние немецкой философской мысли. Основы этого влияния были заложены еще в XVIII в. Хр. Вольфом [16]. Кстати, именно он сформировал первую методологическую схему психологической науки, установив ей метафизический статус наряду с онтологией и естественной теологией, а также представив основные разделы психологии как науки и их основополагающие принципы. Эти принципы, а также понимание места психологии в системе наук были сохранены русской философской мыслью более позднего периода (Л. Карсавин, П. Флоренский, Н. Лосский и др.). Достаточно сравнить основные моменты концепции интуитивизма Н.О. Лосского с ее завершающей теорией интуитивно-деятельностного элемента — психоида с основными положениями теории деятельности С.Л. Рубинштейна — А.Н. Леонтьева. Возьмем, например, концепцию динамической тенденции С.Л. Рубинштейна, которая лежит в основе открытой им теории направленности. В настоящее время многие считают, что это завуалированная теория бессознательного у С.Л. Рубинштейна, о котором в те времена говорить было запрещено. Однако вопрос ставится в данном случае глубже. Динамическая тенденция отражает интуитивно-деятельностный харак-
тер личности как ее субстанциональное проявление. Сравним у Н.О. Лосского: «Такое конкретно-идеальное бытие, поскольку оно есть деятельный источник временных процессов, обладает силою (курсив наш —Д.С., то есть не только динамикой, но и тенденцией,направленностью), а поскольку проявления его суть его принадлежности, оно может быть названо также старым термином субстанция или для большей ясности словом субстанциальный деятель»[7]. Подробно теорию интуитивизма Н.О. Лосского как методологическое основание современной психологии мы специально исследовали в другой работе [13] и сейчас не будем на ней подробно останавливаться. Укажем лишь на очевидные параллели-лизмы и дальнейшее развитие идей Н.О. Лосского в отечественной методологии психологической науки.
Н.О. Лосский подчеркивает, что в мире существует множество субстанциональных деятелей в различных формах. Как нам представляется, следует особо подчеркнуть, что из множества субстанциональных деятелей состоит и отдельная личность. При этом каждый субстанциональный деятель выступает носителем психического и поэтому «может быть назван словом душа; если он является носителем психоидных процессов, назовем его психоидом (или потенциальною душою). Своими психическими процессами он одушевляет свою собственную телесность. Согласно изложенному, нет тела без души (или, по крайней мере, психоида), а также нет души без тела» [7]. В этом «по крайней мере», как нам представляется, имеется уже прямое указание философа на элементарность «психоида» по отношению к «душе». Психоид как элемент психи-
ческого напрямую связан не только с телом, но и с внешней событийностью мира. Душа же, как особая форма движения и взаимодействия элементарных психоидов и как субстанциональный деятель, возвышается и над пространственным телом и над временной событийностью. Проблема единственности души человека и множества субстанциональных деятелей его личности решается диалектически. Итогом является понятие «интуитивно-деятельностного далее неделимого элемента психики», что целиком и полностью соответствует понятию отдельных деятельностей и деятельност-ных актов в теории С.Л. Рубинштейна — А.Н. Леонтьева. При этом А.Н. Леонтьев говорил, что «деятельность всегда богаче опережающего ее сознания». Чем же богаче? Именно своим чувственно-интуитивным содержанием (в точности по Н.О. Лосскому). По существу у А.Н. Леонтьева деятельность в целом и есть субстанциональный деятель.
Таких прямых рефлексий русской (восходящей корнями к немецкой) классической философии в методологии психологии так называемого советского периода предостаточно. Приведем еще один пример — теорию и структуру личности Б.Г. Ананьева с ее промежуточной подструктурой субъекта деятельности и венчающим высшим уровнем неповторимой индивидуальности человека [1]. Если сравнить ее со структурой духовной личности Л. Карсавина, то можно увидеть весьма существенное сходство и в опорном телесном, и в деятельностном уровне, отражающем природу личности (субъекта деятельности), и в синтетической природе социальной личности, только последний уровень называется не индивидуальность, а... духовность че-
ловека, о чем, как мы знаем, в советские времена говорить было нежелательно. В остальном этот уровень духовности у Л. Карсавина очень сильно напоминает индивидуальность Б.Г. Ананьева, что возможно было известно или, по крайней мере, совершенно понятно Борису Герасимовичу. Неслучайно теория индивидуальности Б.Г. Ананьева вызывала в свое время такую резкую критику психологов-коммунистов.
Дальнейшее исследование мировоззренчески-философского содержания методологии современной психологии следовало бы провести в соответствии с ее основными методологическими принципами: историзма, развития, единства сознания и деятельности, детерминизма. Этот анализ требует специальных исследований и может стать предметом отдельной большой работы. В основных же чертах он намечен нами выше, начиная с принципа историзма. Особо следует остановиться на краткой специальной психологической формулировке принципа детерминизма С.Л. Рубинштейна: «внешнее через посредство внутренних условий». По существу в своих философско-мировоззренческих основаниях (так же, как и принцип единства сознания и деятельности) эта формулировка упирается в философское понимание единства субъекта и объекта, более конкретно в концепцию субстанционального деятеля, в котором это единство осуществляется психически.
Таким образом, методология психологии вполне удовлетворяет приведенным ранее критериям прямой рефлексии своих философско-мировоззренческих оснований, причем не каких-то устаревших или «вдруг откопанных» одиозных учений, возникших еще до Рождества
Христова, что теперь так модно в некоторых квазитеоретических и квазипрактических психологических концепциях (начиная с буддизма и кончая суфизмом), а венчающих русскую классическую философию и сегодня более чем современных теориях познания и бытия. Это последнее весьма важно, так как обращение вглубь веков часто порождает мертворожденные (не предполагающие развития) методологии в психологии. В данном случае примером могут послужить взгляды представителей глубинной психологии.
Так, К. Юнг со своей теорией архетипов, мандалы и даже психологических типов, несомненно, предлагает специфическую методологию, но стоит на философско-мировоззренческих позициях неоязычества — панпсихизма, игнорируя всю дальнейшую историю философии и психологии. Действительно, что как не языческие божки (бесы) суть архетипы, которые действуют через нас, сценой для чего являются декорации психологических типов, также и у 3. Фрейда — только два демона: агрессивность и сексуальность, зато крупные.
В свою очередь отечественная теория деятельности рефлексирует на передних рубежах классической немецкой и русской философии. Не поэтому ли К. Юнг тупиковая ветвь в философии и теории психологии (не в практике психотерапии, а в методологии — никаких теоретически последовательных продолжений теории К. Юнга или 3. Фрейда мы не имеем), а вот Н.О. Лосский — ступень в развитии философии и современной методологии психологии [7].
Перейдем к рассмотрению следующего уровня рефлексии уже методологии и теории собственно общей психо-
логии в изложенном ранее понимании с целью построения (точнее наметок путей построения) методологии прикладной (юридической)психологии.
Методология прикладной, в частности юридической, психологии начинается с рефлексии методологических принципов общей психологии, что позволяет, с одной стороны, отрефлекси-ровать релевантное для данной области знания содержание общих принципов, возможно даже уточнить или по крайне мере прокомментировать их формулировки, а с другой — сформулировать специальные методологические принципы, вытекающие из этой рефлексии второго уровня.
На наш взгляд, исходной точкой этой рефлексии выступаетто, что прикладная психология интересуется в первую очередь не самим фактом личностного проявления человека, его субстанционально-деятельностного бытия и его описанием (начиная с исследования его отношения к действительности в рамках психофизической и психофизиологической проблем и заканчивая его психологически позитивистским представлением по набору личностных свойств в статическом тестировании), а изменением поведения (и личности) человека под воздействием каких-то условий, определяющих объект и предмет этой прикладной области знания. Так, педагогическая психология изучает изменения человека в процессе обучения, социальная психология — изменения человека под воздействием различных социумов и социальных организаций и т. д. Эти условия всегда выражены некоторой системой норм, правил, инструкций. Подобные нормы и правила могут быть четко сформулиро-
ваны (например, нормы права, инструкции по обучению, тренировке), а могут быть и достаточно расплывчатыми (так называемые неписанные законы, различные групповые, конвенциональные нормы). Также и регуляция исполнения норм и правил может быть различной. Наиболее жесткой является правовая регуляция. Кстати, с этой точки зрения юридическая психология одновременно и венчает и начинает разработку методологии прикладной психологии в целом, так как представляет собой предельную (наиболее жесткую и законченную) модель нормативной регуляции поведения человека. Однако и неписанные законы могут исполняться в определенных условиях жизнедеятельности достаточно жестко. Примеры тому тюремная субкультура, копированием которой являются во многом и современные молодежные субкультуры, как нам удалось показать это в наших эмпирических исследованиях [14], тюремные «понятия», различные кодексы тайных обществ и сектантские установления. Однако важно заметить, что все эти как бы неписанные нормы и правила могут (и должны!) получить правовую оценку. Таким образом, человек в правовом поле становится конечным объектом прикладной юридической психологии и источником рефлексии для ряда других прикладных дисциплин.
Именно с этой точки зрения в юридической психологии должно вестись обсуждение вопроса о ее предмете как самостоятельной науки. При этом, как уже указывалось, сходство предмета родственных областей научного знания может компенсироваться различной методологией исследования, той глобальной точкой зрения, на которой стоит ученый-
исследователь. По методологической позиции также происходит определение места научного знания в системе наук. Однако здесь развитие юридической психологии в определении ее предмета подстерегает позитивистская ловушка. Возьмем несколько имеющихся определений. М.И. Еникеев и О.Л. Кочетков рассматривают юридическую психологию как область близкую к социальной психологии и изучающую «проявление и использование психологических закономерностей, психологических знаний в сфере правового регулирования и юридической деятельности» [4].
В докторской диссертации М.И Еникеев пишет: «являясь пограничной наукой между психологией и правоведением, юридическая психология остается психологической дисциплиной — ее теоретическая основа состоит в закономерностях и особенностях психики человека; специфично лишь приложение, учет и использование этих закономерностей и особенностей человеческого поведения (курсив наш —Д.С.): юридическая психология рассматривает их применительно к сфере правовой регуляции» [3].
Подобное определение предмета научных изысканий уже полностью закрепляет за юридической психологией статус не только прикладной, но и исключительно позитивистски ориентированной дисциплины, не имеющей вектора дальнейшего развития, так как у нее нет собственной философско-мировоззренческой опоры. Этот позитивизм как практически принятая методология юридической психологии может опираться на какие-то принципы общей методологии, однако без соответствующей рефлексии. Так, М.В. Костицкий тщательно проанализировав различные
определения предмета юридической психологии, имеющиеся в литературе, приходит к выводу, что она изучает «психологию государственно-правовых явлений как целостность, в которой нельзя отделить юридическое от психологического» [6]. В данном случае обоснованием специфичности предмета юридической психологии выступает указание на простое системное правило, что целое всегда больше простой суммы составляющих его частей, а следовательно, уже может идти речь о некой методологии (с точки зрения системного подхода и его позитивистских приложений) со своими принципами, требующей отдельного изучения, в этом случае специальной науки.
Еще один пример применения системного подхода в определении предмета юридической психологии — это определение В.В. Романова: «предметом юридической психологии являются различные явления психики, индивидуально-психологические особенности личности участников правоотношений, вовлеченных в сферу правоприменительной деятельности, социально-психологические закономерности этой деятельности, воздействующей на психику и поведение участвующих в ней людей» [10]. Общей для этих определений выступает методология позитивизма, обусловливающая не рефлексию методологических принципов и подходов общей психологии (например, системного подхода) в соответствии со спецификой прикладной области, а прямой перенос их действия на новую объектную сферу. С этой точки зрения, абсолютно справедлив вопрос Ф.С. Сафуанова [9], а чем собственно отличается эмпирическое исследование семьи сотрудников правоохранительных
органов в юридической психологии, от такого же исследования в общей психологии. Действительно, чем?
Пришло время отрефлексировать специально для методологии юридической психологии принципы общей психологии, которые (не будем забывать) есть рефлексия общефилософской методологически-мировоззренческой мысли.
В самом лаконичном варианте предмет юридической психологии часто определяют как поведение человека в правовом поле. В целом никакая отрасль психологии не может исследовать поведение человека вне правового поля, правоприменительной деятельности, хотя на этом и не делается акцент, кроме как в сфере юридической психологии. Однако одного указания на этот акцент, по нашему мнению, недостаточно для того, чтобы определить предмет самостоятельной теоретической области психологического знания. На наш взгляд, определению предмета юридической психологии не достаеттеоретико-психологического анализа специфики поведения человека в сфере правоприменительной деятельности, в правовом поле.Следует определить те устойчивые изменения поведения человека, которые возникают под действием применения к нему правовых норм. Таким образом, при определении предмета юридической психологии на первый план должно выступить некоторое измененное поведение человека в условиях применения к нему норм права.
По мнению М.И. Еникеева, к юридической психологии относятся исследования «особенностей поведения человека в системе жесткой соционормативной регуляции — в системе права» [3]. Оче-
видно, что далеко не всякую соционор-мативную регуляцию поведения человека в системе права следует называть жесткой. Жесткой правовая регуляция становится лишь в ситуациях запретов, содержащихся в нормах права. В этом случае психологически возникает противоречие между внутриличностными морально-нравственными установками и положениями правовых норм. Следовательно, возникшая психологическая ситуация, в которой развивается поведение, становится в той или иной степени экстремальной для ее участников. Именно в этом состоит специфика изучения семьи (сотрудников) с точки зрения юридической психологии, а также специфика принципов общей психологии, отрефлектированных для юридической психологии с позиции экстремальности условий жизнедеятельности сотрудников.
В связи с этим В.И. Чернинилов пишет: «Для понимания негативных психологических следствий диспропорции между результатами подобного рода правотворчества и природой (не говоря уже о возможностях реализации) человека совершенно необязательно было ссылаться на зарубежный авторитет. Достаточно было вспомнить предостережения отечественных ученых, сделанные еще в первой половине прошлого века (И.П. Павлов и его «рефлекс свободы», С.Л. Рубинштейн о внешних детерминантах поведения и внутренних условиях, А.Н. Леонтьев о единстве внешней и внутренней деятельности и др.).... история человеческой цивилизации доказала, что тотальное регламентирование жизнедеятельности (в любой форме) ведет к нарушению меры регулирования и саморегулирования в поведении чело-
века. И в этом плане неконтролируемое никакими сдерживающими соображениями вторжение норматива в систему регуляции поведения человека не оставляет ему «ни глотка» самостоятельности, разрушает ее и по своим последствиям ничем не лучше политической тирании, с которой его роднит власть принуждения. На подобном фоне как-то блекнут феномены правового нигилизма или неразвитого правового сознания, о которых так пекутся многие юристы и юридические психологи» [17]. Следовательно, правовые ограничения привносят в жизнь человека экстремальность условий его жизнедеятельности (УЖД) [13], которая может быть большой или малой, такой заметной, как это представлено в предыдущей цитате, или не очень, как в некоторые периоды жизни балованного подростка в обеспеченной семье.
Так или иначе, теперь мы готовы ответить на поставленный ранее вопрос. Специфика исследования семьи сотрудников, как и любых других людей, в юридической психологии заключается в том, что она исследуется с точки зрения экстремальности их бытия [УЖД], порожденной ограничениями правового поля. Во внешне одинаковых УЖД люди ведут себя по-разному, а следовательно, экстремальность этих УЖД для каждого конкретного человека есть сложная многомерная индивидно-личностная функция их внешней (с точки зрения обобщенного субстанционального деятеля] экстремальности, определяющая его эмоциональное, волевое и когнитивное поведение. Внешние факторы определяют лишь ячейку УЖД в правовом поле, в которой находится индивид (например, бомж, неработающая золотая молодежь, студент, курсант, летчик, военный, мили-
ционер, пенсионер, преступник, осужденный]. Если личностная функция экстремальности выходит за пределы, предусмотренные ячейкой, то человек рано или поздно попадает в какую-то другую ячейку. Он может уйти на пенсию, может не выдержать экстремальности и быть отчисленным из вуза, уволенным со службы и т. д. Если же размах личностного непринятия ограничений оказывается слишком велик, то человек оказывается за гранью общественного бытия, где так или иначе проявляет свою асоциальность вплоть до того, что может превратиться в психически больного или преступника.
Однако для того чтобы человек действительно оказался в экстремальных условиях жизнедеятельности, недостаточно только наличия внешних факторов экстремальности. Главным и определяющим является изменение функции экстремальности по многим внутриличност-ным параметрам или же по немногим, но с большим весом изменения.
Подведем некоторые итоги. Итак, положение человека в правовом поле изменяет его поведение, и таким именно образом измененное поведение является самым общим предметом юридической психологии.
Подобное изменение обусловлено жесткостью правовой регуляции, что порождает экстремальность условий жизнедеятельности человека в правовом поле (сейчас неважно высокую или низкую).
Указанное изменение происходит в двух направлениях: со стороны внешнего мира и со стороны внутреннего мира. Для юридической психологии необходима специальная рефлексия принципа детерминизма С.Л. Рубинштейна, при-
мер которой мы видим в цитате В.И. Чер-нинилова, однако касающейся только высокой экстремальности УЖД. В целом же внутренние изменения следует рассматривать с психодинамической или психоэнергетической точки зрения, а внешние изменения правого поля как изменения целостного субстанционального деятеля, которым в данном случае выступает индивидуальное правосознание. В этом направлении, видимо, возможна рефлексия принципа единства сознания и деятельности специально для юридической психологии. Мы намеренно не приводим никаких собственных формулировок, так как заинтересованы в настоящее время в обозначении направления построения (а точнее открытия неявно существующей) методологии прикладной юридической психологии, а не в расстановке каких-либо точек на этом пути. Таким образом, нам остается только пригласить читателей к дальнейшей дискуссии.
Литература
1. Ананьев Б.Г. Избранные психологические труды: в 2 т. — М., 1960.
2. ВыготскийЛ.С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч.: в 6 т. — М.: Педагогика, 1982. — Т. 1.
3. Еникеев М.И. Структура и система категорий юридической психологии: автореф. дис.... д-ра пси-хол. наук. — М„ 1996.
4. Еникеев М.И., Кочетков О.Л. Общая, социальная и юридическая психология. — М.,1997.
5. Корнилова Т.В., Смирнов Д.С. Методологические основы психологии. — СПб.: Питер, 2006.
6. Коотицкий М.В. Введение в юридическую психологию. — Киев, 1990.
7.Лооокий И.О. Чувственная интеллигенция и мистическая интуиция. — СПб., 1938.
8. Мироненко И.А. Кризис психологии: имманентный и системный или локальный // Вопросы психологии. - 2008. — №4, — С. 52-60.
9. Стенограмма круглого стола семинара «Прикладная юридическая психология» // Прикладная юридическая психология. — 2011. — № 1.
10. Романов В.В. Юридическая психология. — М., 1998.
11. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. -М„ 1989.
12. Сафуанов Ф.С. Существует ли специальная методология юридической психологии? Приглашение к дискуссии // Прикладная юридическая психология. -2011. — №1. — С.8-18.
13. Сочивко Д.В. Психодинамика. — М.: МПСИ, 2007.
14. Сочивко Д.В., Полянин H.A. Криминальные идеологемы современных молодежных субкультур // Прикладная юридическая психология. — 2009. -№4.
15. Философская энциклопедия. — М., 1964. — Т.З.
16. Христиан Вольф и философия в России. — СПб., 2001.
17. Чернинилов В.И. Цивилизационная миссия юридической психологии // Прикладная юридическая психология. -2011. — №1. — С.19-26.
МЕТАЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТЬ: МЕТАСИСТЕМОЙ ПОДХОД К АНАЛИЗУ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
Н. В. Яковлева
Аннотация: в статье рассматриваются методологические вопросы использования метасистемного подхода для анализа жизнедеятельности человека, адекватная концептуализация здо-
ровьесозидающего поведения в рамках понятия метажизнедеятельность.
Ключевые слова: метасистемный подход, метапроцессы, жизнедеятельность, метажизнедеятельность, здоро-
