CC BY
166
УДК 32/329 9/94
А. X. Даудов, А. А. Андреев, В. А. Шорохов, Д. Г. Янченко
ПРОБЛЕМА ИДЕНТИЧНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ ТАДЖИКИСТАНЕ: ЯЗЫКОВЫЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ, РЕЛИГИОЗНЫЕ, СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ ВЛИЯНИЯ (ИСТОРИОГРАФИЯ ВОПРОСА)1
Процесс поиска идентичности сообществами Центральной Азии постоянно находится в фокусе внимания ученых. Предлагаемое коллективное исследование посвящено анализу историографии формирования идентичности в современном Таджикистане в контексте языковых, политических, религиозных, социально-экономических факторов. Изучение работ последних десятилетий позволило авторам статьи обобщить результаты изысканий в данной области. Богатство и многообразие литературы свидетельствуют о постоянном росте интереса к рассматриваемым вопросам со стороны ученых различных специальностей. Однако многие темы остаются недостаточно изученными (например, специфика идентичности отдельных территориальных, культурных и языковых групп, различия в самосознании отдельных возрастных категорий таджикского общества). Кроме того, в свете устаревания модернистских парадигм и неоднозначных последствий внедрения конструктивизма актуальным представляется поиск новых методологических оснований для проведения научных изысканий. Наконец, недостаточно изучены документы государственных учреждений Республики Таджикистан, содержащие важнейшую информацию по истории идентичности. Все это свидетельствует о том, что историография проблем идентичности в современном Таджикистане находится на стадии становления.
Ключевые слова: Таджикистан, национальное строительство, историко-культурные традиции, языковая политика, традиционный ислам, национальная идентичность, ираноязычная общность, территориальное размежевание, Средняя Азия, СССР, политические партии Таджикистана, региональная дифференциация, миграционные процессы.
Получив независимость после распада СССР, Таджикистан вынужден был в тяжелейших экономических условиях, в состоянии гражданской войны, под влиянием и давлением различных внешних сил выживать и доказывать право на самостоятельность. На новом этапе предстояло решить множество острейших вопросов; одним из наиболее важных стала проблема культурно-исторической самоидентификации населения Республики. Процесс ее поиска практически постоянно находился в фокусе внимания российских и зарубежных исследователей.
1 Статья подготовлена в рамках выполнения работ по проекту СПбГУ «Кризис идентичности на постсоветском пространстве в зеркале конфликта», шифр в ИАС НИД СПбГУ 5.38.279.2014.
The article is written in the framework of the project SPSU «Identity Crisis in Post-Soviet Space in the Mirror of the Conflict», cipher in IAS NID SPSU 5.38.279.2014.
Авторы статьи благодарят за помощь студентов Института истории СПбГУ С. Д. Кузнецову, А. В. Паршину, И. А. Пчелинцева, Д. И. Шадхан.
© А.Х. Даудов, А. А. Андреев, В. А. Шорохов, Д. Г. Янченко, 2014
Данная статья является попыткой проанализировать наиболее значимые работы двух последних десятилетий, в которых была затронута проблема формирования идентичности в современном Таджикистане, в контексте языковых, политических, религиозных, социально-экономических факторов. Поскольку измерений рассматриваемого явления много, мы решили начать с «этнического», отчетливо сознавая условность понятия и размытость его границ. По нашему мнению, поиски «национальных истоков», равно как и экспертное осмысление этих поисков, отражают широкий спектр явлений в истории исследуемой страны и синхронной ей научной историографии.2
В советское время ряд авторов, опираясь на материалы полевых исследований, дали качественную и объективную оценку этнокультурных реалий Средней Азии. Так, известным этнографом М. С. Андреевым была отмечена многогранность таджикской «этничности», ее региональная составляющая во второй половине XIX — начале XX в. (Андреев, 1925, с. 159). Одним из сложных аспектов дискуссии об этногенезе таджиков стала проблема участия в этом процессе тюрков Средней Азии. Мнения о «значительном слое» тюркоязычного населения и его участии в формировании идентичности таджиков Южного Таджикистана часто высказывались в научных работах, публиковавшихся на территории Узбекистана (Тревер, Якубовский, Воронец, 1950, с. 10; Умняков, 1964, с. 5-7). К подобным выводам о тюркско-иранском взаимодействии, имевшем место в Средней Азии и отразившемся в узбекском и таджикском языках, приходили и российские лингвисты (Боровков, 1952; Брагинский, 1961).
Признанный классик таджикской исторической науки Б. Г. Гафуров, не отрицая тюркского влияния, сформулировал точку зрения на этногенез таджиков, позволявшую признать это влияние второстепенным. Период, характеризуемый академиком как «время завершения процесса образования таджикского народа», — эпоха правления Саманидов (IX-X вв.) (Гафуров, 1972, с. 86). До этого времени, по мнению Б. Г. Гафурова, имела место тенденция «к соедине-
2 Ярким свидетельством актуальности рассматриваемой проблемы служит дискуссия о происхождении этнонима «таджик». К XIX в. восходят первые научные этимологии этого загадочного термина. Согласно одной из самых распространенных версий этноним имеет тюркское происхождение и первоначально возник как экзоэтноним находившегося на одной из южных границ Сасанидской Персии бедуинского племени «тай». От последнего было образовано слово «тазик», или «теджик», которым стали обозначать ираноязычных исламских прозелитов. Данная точка зрения остается доминирующей в научной литературе, в том числе среди зарубежных исследователей. Кроме того, в отечественной дореволюционной историографии бытовало мнение об иранском происхождении этнонима от слова «тадж» (корона), в подтверждение которого приводились китайские источники, датируемые более ранним периодом. Затем появилась гипотеза о сакском происхождении этнонима, т. е. от слова «тажж» (река). «Ираноязычной», «доисламской» версии происхождения слова придерживались другие советские исследователи . При этом трактовка и содержание термина подгонялись значительной частью авторов (иногда неосознанно, но чаще сознательно) под понятийный аппарат, разработанный для изучения истории Европы. В частности, под влиянием «национальных» исторических нарративов Нового времени ориенталисты переоценивали культурную, территориальную, ментальную монолитность таджиков (Бартольд, 1963, с. 455; Wood, Yule, 1872, p. 193; Soucek, 2000, p. 32; Ханыков, 1977, с. 85; Бернштам, 1997, с. 461; Кисляков, 1960, с. 78).
нию и слиянию некоторых, преимущественно оседлых, среднеазиатских народностей в один народ». Происходила своего рода «этническая диффузия», когда «разноязычные этнические массивы вступали в теснейшие культурные, экономические и межгрупповые контакты» (Там же.). Данная классическая версия основывается на ряде исторических источников, в которых впервые был употреблен этноним «таджик», точнее, «тазик».3
Определение периода Саманидов как времени окончательного складывания таджикского народа оказало серьезное влияние на внутреннюю национальную политику таджикского руководства в конце 1990-х — начале 2000-х гг. Фактически было провозглашено восстановление таджикской государственности, утерянной с падением эмиров из рода Саман-Худата. При этом формирование образа таджиков как особой «коренной» народности и наделение ее «принципиальными» отличиями от основных других групп Средней Азии характерно и для классиков таджикской литературы Х1Х-ХХ столетий (Ахмад Дониш, 1967; Садриддин Айни, 1951).
Позднее тезис о «древнейшем» народе Средней Азии неизменно присутствовал в научных и популярных изданиях, выходивших в постсоветском Таджикистане (Масов, 1991; Негматов, 1997; Рахмон, 1999).
С появлением концепции конструктивизма и ее внедрением в этнологические исследования, направленные на изучение постсоветского пространства, дискуссия об этногенезе таджиков и его восприятии в современной Центральной Азии получила новый импульс. Одним из первых, кто стал применять концепцию «конструкта этничности» по отношению к жителям региона, был американский ученый Джон Шоберлайн-Энгел (ЭсИоеЬеИет-Епде!, 1994). Однако наиболее успешным можно считать опыт изучения рассматриваемой проблемы «с учетом конструктивизма» российским исследователем С. Н. Абашиным. В его монографии о «национализмах» Средней Азии на богатом историческом материале (история Бухары и Самарканда, проблема сартов, метаморфозы самоидентификации жителей ферганского кишлака Миндон, судьба проектов «Туркестана» и «Большого Таджикистана») создается картина размытости и конъюнктурности самоидентификации населения Центральной Азии и борьбы местных элит за право навязать остальным изобретенные ими «национальные идеи». Не менее ярко С. Н. Абашин охарактеризовал постсоветский таджикский национализм с его «культурно-историческим акцентом», обширными территориальными претензиями, попытками отмежеваться от концепта «Великого Ирана» (в условиях неудобства чисто религиозной аргументации, ставящей под сомнение легитимность включения в таджикский ареал памирцев), активной апелляцией к реальной и воображаемой «диаспоре» и антиузбекской риторикой. Таким образом, изучаемый регион представляется исследователю «одним
3 В первую очередь это «История Мас'уда» раннесредневекового автора Абу-л-Фазла Бей-хаки, описывающая события XI в. В изданном переводе рукописи название «тазик» используется 12 раз. Из текста совершенно очевидно, что это наименование не просто какой-либо социальной группы (администрации или чиновничьего аппарата, использовавших персидский язык для делопроизводства), а культурной и языковой общности. Абу-л-Фазл сам идентифицирует себя с ней (Абу-л-Фазл Бейхаки, 1962, с. 508).
из наиболее типичных примеров конструирования наций в модерный период» (Абашин, 2007, с. 22-29, 36-71, 95-176, 190-194, 201-207, 234-261). Не отрицая многочисленных достоинств этой работы, отметим, что последовательное внедрение конструктивистской схемы приводит к «атомизации» фактического материала, когда единственной объяснительной моделью выступает личный интерес отдельных индивидуумов (например, конкретных религиозно-политических лидеров начала XX в. или позднесоветских региональных политиков). Группы (социальные, культурные, экономические) объявляются временными образованиями, по сути, безвольными объектами манипуляции со стороны сильных личностей и внешних факторов.
Своеобразный «ренессанс» таджиков и «обретение» ими государственности инициировали дискуссию о таджикском культурном наследии, что, в частности, проявилось в постановке вопроса о принадлежности историко-культурных центров Средней Азии — Бухары и Самарканда. Этот спор, имевший серьезный информационный резонанс, зачастую упирался в известную проблему этнической принадлежности сартов (оседлого населения Бухарского эмирата и Хивинского ханства). Будучи билингвами (в целом не отдававшими предпочтения ни тюркскому (узбекскому), ни таджикскому (фарси)) и мусульманами-суннитами, сарты одним фактом своего существования поставили этнографическую науку в тупик (Там же, с. 26). До сих пор нет ясности, являются ли они социальной группой (наподобие Ходжи) или это своеобразная «двуязычная» этничность (Абашин, 2009, с. 252). Данный спор вышел за академические рамки и стал частью информационного фона политических и экономических отношений между двумя Среднеазиатскими республиками. Так, президент Узбекистана в одном из своих выступлений, затрагивая тему узбеко-таджикских межэтнических отношений, заявил: «Мы действительно имеем все основания говорить, что узбеки и таджики — это один народ, говорящий на двух языках» (Каримов, Ийр://2004. ргевз-вегуюе.^). Позиция же лидера Таджикистана, как следует из его трудов, совершенно иная. Современный официальный взгляд на таджикскую идентичность в Республике в значительной мере сформировался на фоне общесоюзной национальной политики во второй половине 1980-х гг., в период до независимости и гражданской войны.
На волне демократических преобразований, политики гласности и новой языковой политики в Республике появилось сразу несколько общественных движений, по-разному видевших будущее страны, как, впрочем, и идентичность таджиков. Получившее первоначально широкую поддержку среди таджикского населения страны демократическое движение «Растохез» выступало за возрождение «персидской культурной традиции» в Таджикистане. Программа «Растохеза» была ориентирована на национально-освободительную борьбу и возрождение национальных и культурных традиций таджикского народа (Ниэзов, www.ca-c.org). Однако попытки реализовать программные установки на практике оказались неудачными. Сказались межрегиональные, межконфессиональные и межклановые противоречия, обозначившиеся по мере снижения влияния Центра на союзную республику. Среди участников «Растохез» большинство составляли представители городского населения Севера Республики,
преимущественно с высшим образованием. У жителей других районов страны они ассоциировались с так называемым Ленинабадским кланом. Представители Исламской партии возрождения Таджикистана пытались сгладить межрегиональные разногласия путем объединения таджикского общества на основе ислама. При этом движение активно сотрудничало с остальными оппозиционными организациями. Партия «Лали Бадахшон» была заинтересована, как было заявлено в уставе организации, в развитии Горно-Бадахшанской автономной области. Примеру памирцев последовали и другие области бывшей Таджикской ССР, появились такие региональные движения, как «Хамдилон», «Мехри Хатлон», «Хисори Шодмон», «Истаравшан» и «Зарафшон». На сегодняшний день сформировалась богатая таджикская историография о становлении политического плюрализма в Республике в первые годы независимости (Шокиров, Мах-мадкаримов, 1994; Мамадназаров, 1996; Шарипов, 2000; Холджураев, Алимов, Джалилов, 2005; Дададжонов, 2006; Эгамбердыев, Рузикулов, 2012, с. 219-229). Значительное внимание эта проблема привлекала и на Западе (Chatterjee, Abul Kalam, 2002; Jonson, 2006; Akiner, Djalili, Grare, 2013).
Часто в работах исследователей рассматривается и близкая тема «регионализации Таджикистана» — фрагментации страны на ряд географических зон, отличающихся не только природно-климатическими условиями (на самом деле ряд областей можно считать изолированными от остальной территории страны), но и несколькими уровнями локальной идентификации населения. Особенно далеко процесс регионализации зашел в годы гражданской войны, когда такие регионы, как Сугд и Бадахшан, по разным причинам балансировали на грани отделения от Таджикистана. Историография таджикского регионализма весьма обширна и представлена значительным количеством работ таджикских, российских и англоязычных авторов (Абашин, 2007, c. 234-261; Олимов, 1994, c. 79-88; Ниязи, 1997, c. 62-63; Бушков, Микульский, 1995; Шорохов, 2011, c. 326-338).
Несмотря на это, роль региональных сообществ в новейшей истории Таджикистана ускользает от сколько-нибудь целостной и убедительной интерпретации. С. Н. Абашин отмечает не только однобокость существующих характеристик местных локальных групп, но и склонность большинства «экспертов» к абсолютизации их влияния на новейшую историю страны. Дискуссионной, на наш взгляд, является недооценка автором устойчивости существующих в таджикском обществе объединений и «перегородок»; он предпочитает говорить о «различиях», легко преодолеваемых при изменении обстоятельств.
Неотъемлемой составляющей современной идентичности таджиков является ислам. Возрождение позиций традиционной религии в первые годы после распада СССР, его влияние на формирование идентичности, соотношение этнического и конфессионального при ее формировании, особенности влияния региональных, клановых различий на исламские местные практики — всем указанным проблемам в значительной мере уделялось внимание западными, отечественными и центральноазиатскими исследователями (Rashid, 2002; Ушаков, 2005; Louw, 2007; Khalid, 2007; van Gorder, 2008; Салимзода, 2008; Steinberg, 2011). При этом ученые справедливо рассматривали реисламизацию Таджикистана в широком региональном контексте.
Можно выделить с определенной долей условности два вопроса, которые редко рассматриваются в литературе по исламизму и оппозиционным общественным движениям в целом на постсоветском пространстве: 1) что стимулирует поддержку населения в мобилизации социальной базы? 2) каким образом исламистские идеи получают такую поддержку?
Для ответов на эти важные вопросы можно сформулировать три основных положения: 1) при определенных условиях исламизм может проявиться как самодостаточная идея, обладающая высокой социальной привлекательностью; 2) для успеха исламистские организации должны разработать ориентированную на локальные реалии составляющую идеологии, вписанную в глобальные исламистские идеи; 3) в условиях авторитарных режимов, особенно там, где открытая мобилизация сторонников запрещена, срабатывают неформальные социальные связи, которые являются важным механизмом распространения исламистских идей и служат для защиты членов группы. Тем не менее возможности исламистского движения для роста и захвата политической власти ограничены. Статья «Идеи, сети и исламистские движения — свидетельства из Центральной Азии и Кавказа» (Collins, 2007, p. 64-96) способствует пониманию исламизма, а в более широком смысле объясняет процесс возникновения оппозиционных движений и методы мобилизации в условиях давления авторитарных режимов. Основные положения статьи подкрепляются материалами по истории трех исламистских группировок, действующих в Кавказском регионе, Центральной Азии и в целом на юге бывшего Советского Союза: «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами», Партии исламского возрождения Таджикистана и Исламской партии Азербайджана.
В статье М. М. Акиловой «Религия как часть культуры и ее роль в общественной жизни Таджикистана» (Акилова, 2013, с. 261-269) выявляется влияние религии на общественную жизнь Республики на современном этапе. В Таджикистане религия признана полноправным элементом культуры и духовной жизни. Конфессиональная безопасность, религиозный плюрализм, приоритет светской культуры, по мнению автора, во многом диктуются существующей концепцией взаимоотношения культуры и религии.
Интерес представляет статья «Секулярное и религиозное в Таджикистане: спорные политические места» (Thibault, 2013, p. 173-189), подготовленная на основании полевых этнографических исследований, проведенных в Северном Таджикистане в период с мая по октябрь 2010 г. Целью автора было выявление основных причин религиозной напряженности в Таджикистане и их отражение в происходящих политических дискуссиях. Для этого автор рассматривает два аспекта проблемы, затрагиваемых в религиозной литературе. Во-первых, Х. Ти-болт разбирает двойственную связь между государством и обществом и пытается раскрыть властные отношения, на которых основаны подготовка и распространение нарративов о месте ислама в современном обществе. Во-вторых, пересмотру в контексте общественного устройства Таджикистана подвергаются категории светского и религиозного общества. В статье проанализированы доклады о религиозной политике, сделанные чиновниками — представителями Партии исламского возрождения Таджикистана и простыми верующими. В работе показано, что сосуществование различных религиозных и светских норм
является наглядной демонстрацией значимости религиозных проблем в борьбе за политическую власть в современном Таджикистане.
В современной социальной культуре феномен традиции — один из наиболее значимых компонентов. То же касается и любой организации (традиционной или современной) и каждой ее части в отдельности. Некоторые таджикские исследователи полагают, что традиционная культура в состоянии представить местные общины как структуры, дистанцированные от большой политики (Ну-рулла-Ходжаева, 2013, с. 136-138). Их значимость заключается в том, что они в состоянии формировать «общинную демократию» на основе традиции, доверия, разработанных и принятых общиной моральных ценностях, составляющих «социальный капитал» общества.
В статье таджикского исследователя Р. Солихджонова «Ценности правовой культуры в контексте социокультурного развития современного Таджикистана» (Солихджонов, 2012, с. 183-190) раскрывается содержание приоритетов как общей, так и правовой культуры в условиях трансформации таджикского общества. Автором изучен процесс перехода к новой социокультурной парадигме, нацеленной на построение правового демократического государства в Таджикистане. В частности, отмечены трудности в усвоении общественностью и властной элитой западных идей плюрализма и возможности конкуренции несовпадающих политических взглядов в рамках правового поля.
Ряд таджикских авторов обращались к проблемам советского наследия и влияния советских преобразований в Таджикской ССР на современные социально-политические процессы в Республике, в частности на межрегиональные отношения. Так, в статье Ф. Абдурашидова «Переселенческая политика советской власти в Таджикистане в 20-30-е годы» (Абдурашидов, 2012, с. 12-14) рассматриваются мероприятия государственной власти СССР по перемещению трудовых ресурсов. В частности, исследуются особенности политики перемещения дехканских хозяйств в Таджикистане в начале ХХ в., роль переселенческих хозяйств в социально-экономическом развитии региона. Автором были обобщены социальные и этнические особенности процесса переселения дехкан в Таджикистане в 1920-е — 1980-е гг в равнинные районы освоения новых земель, характер и ход переселения из горных, предгорных и густонаселенных мест. Ученым дана оценка вклада переселенцев в освоение и благоустройство новых сел, районов.
В статье А. Усмонова «Взлет материальной культуры Таджикистана во второй половине XX в.» (Усмонов, 2012, с. 140-146) выявлены факторы, способствовавшие быстрому развитию материальной культуры Таджикистана во второй половине XX столетия. В послевоенный период Таджикистан достиг определенных успехов в ряде отраслей народного хозяйства, особенно в индустриальном развитии. Были построены Байпазинский гидроузел, Нурекская ГЭС, первая в СССР крупная плавучая насосная станция (в Самгарском массиве Северного Таджикистана), осуществлено освоение таджикской части Голодной степи. Республика занимала первое в СССР место по выращиванию лимонов, четвертое место по сбору коконов шелкопряда.
Накануне распада СССР союзным Центром была инициирована языковая реформа, основной целью которой было придание языкам титульных наций республик статуса государственных языков. В период независимости, после укрепления позиций государственного языка, продолжалось изучение проблематики его соотношения с другими языками.
В коллективной работе таджикских ученых «Социально-правовой контекст обучения русскому и английскому языкам в системе образования Таджикистана» (Алиев, Гусейнова, 2007, с. 75-80) было рассмотрено законодательство по языковому образованию, применяемое в Республике Таджикистан. Среди прочих законодательных актов, направленных на формирование государственной политики в сфере образования, авторы уделили преимущественное внимание анализу «Государственной программы по внедрению и обучению русскому и английскому языкам в Таджикистане на 2004-2014 гг.», которая определила национальную политику в сфере языкового обучения и подготовки учительских кадров на 10 лет. В статье подробно рассмотрены различные аспекты Программы и те изменения, которые были внесены в ходе ее практической реализации. Детально исследована роль учреждений высшего образования в эффективной реализации Программы, обучении высококвалифицированных специалистов и учителей русского и английского языков.
В статьях А. А. Нозимова (Нозимов, 2009-1, с. 250-252; 2010, с. 79-84) рассматривается история языкового планирования в Таджикистане, характеризовавшаяся неоднократной сменой общественных настроений, изменением оценки различными группами, влиявшими на процесс принятия решений, языковой ситуации, эффективности языкового планирования и соответствия государственного языка объявленному статусу. В частности, в статье «Языки диаспор и иммигрантские языки Таджикистана: к характеристике полисубъективности языковой политики» (Нозимов, 2009-2, с. 240-243) приводится описание как языков наиболее крупных диаспор Таджикистана, так и языков иммигрантов; рассмотрены экзогенные и эндогенные языки. По результатам исследования автор приходит к выводу о том, что устойчивый иранский субстрат, сформировавшийся на территории Таджикистана в виде широко распространенного таджикского языка (ныне государственного языка Республики), является основным и важнейшим компонентом языковой ситуации в стране.
Ряд работ других авторов, опубликованных преимущественно в России в 2000-е гг., выполнен на волне интереса к изменению роли русского языка в мире и на постсоветском пространстве (Семенова, 2007, с. 143-146; Салимов, 2012, с. 56-60; Шамбезода, 2007, с. 102-106).
В статье Б. Ш. Бабаджановой и Т. К. Хусановой «Социально ограниченные языковые образования в речи современной молодежи (на примере речи студентов Технологического университета Таджикистана)» рассмотрены различные функциональные слои языка. Эти слои используются в своеобразной стилевой системе: бытовой — в повседневной жизни, публицистический — в общественно-политической, деловой — в административно-правовой сфере (Бабаджано-ва, Хусанова, 2013, с. 21-24).
Уровень отдачи от образования, по мнению ученых, отражает социально-экономическую ситуацию в обществе и особенности структуры рынка труда. В постсоветский период в странах с переходной экономикой наблюдается болезненная трансформация социальной политики. Некоторые тенденции на рынке труда бывших социалистических республик становятся предметом специальных исследований. В работе Р. Г. Емцова, С. Кноблоха, Д. Мете, опубликованной в 2007 г., эти изменения прослежены на основании данных девяти стран с переходной экономикой за 1990-е — начало 2000-х гг. (Белоруссия, Болгария, Грузия, Венгрия, Молдавия, Польшя, Румыния, Россия и Таджикистан). Результаты работы свидетельствуют о низкой отдаче образования в Республике (по сравнению, например, с Молдовой и Беларусью) при отсутствии положительной динамики. Кроме того, в Таджикистане в рассматриваемый период снизилось и без того невысокое (9 %) число людей, получавших высшее образование, а большая часть населения попала в «ловушку бедности» (Емцов, Кноблох, Мете, 2007, с. 243-247).
Как независимое государство в 1991 г. Таджикистан мог похвастаться почти всеобщей грамотностью, пользуясь наследием социальных достижений советского периода. С тех пор страна пережила огромные экономические, политические и социальные потрясения, в результате чего сегодня достижения прошлого быстро исчезают либо мутируют. Уровень посещаемости школы снижается, увеличиваются гендерный разрыв и территориальная неоднородность образования. Обработке имеющихся данных по рассматриваемой проблеме посвящена статья британских ученых, участников создания «Социально-экономического атласа Таджикистана», А. Башиери и Дж. Фалкинхэм «Оставаясь в школе: оценка роли доступа, доступности и экономических возможностей — случай Таджикистана» (ВаэсЫеп, Ра!к1пдИат, 2009, р. 205-224). Авторы при помощи современных методик свели воедино данные, полученные при проведении переписи населения Республики в 1999 г. и реализации проекта «Обзор уровня жизни в Таджикистане» (2003), а также информацию, собранную для упомянутого атласа. Исследование было направлено на выявление относительной роли личности, семьи и контекстных факторов, определяющих получение ребенком базового образования в Таджикистане. Проанализировав сводную информацию, ученые пришли к выводу о том, что ситуативные факторы влияют на посещаемость таджикистанских школ. В частности, наличие школьных услуг и их доступность, а также высокое качество образования положительно сказываются на вовлеченности людей в социально-экономическую структуру. Однако низкий уровень экономического развития самого общества, в котором живет ребенок, приводит к негативному влиянию на посещаемость школ. Фактически издержки образования оказываются неприемлемо высокими по сравнению с упущенными возможностями заработка. Это имеет существенное значение для образовательной политики. По мнению авторов, только применение комплексных мер способно одновременно стимулировать развитие местной экономики и снизить показатель учащихся, бросивших школу.
В статье «Толерантная культура на образовательном пространстве в Республике Таджикистан» (Хабибова, 2012, с. 69-72). Н. Ш. Хабибова рассматривает
проблему формирования терпимых, основанных на взаимном уважении отношений между представителями различных народов и этнических групп на современном этапе межличностного и межкультурного диалога (преимущественно на материале Северного Таджикистана и г. Душанбе). Проведенное исследование показало, что более половины (58 %) учащихся младших классов школ, охваченных исследованием, имеют низкий уровень толерантности.
Динамическая составляющая идентичности и ее отдельных компонентов стимулирует исследования, посвященные проблеме влияния современных гло-бализационных процессов на самосознание. Глобализация представляет собой процесс возрастающего давления внешних (преимущественно экономических) факторов на социальную действительность отдельных стран. Данный феномен охватывает практически все сферы жизни общества, включая политику, идеологию и культуру, а также условия существования человека, образ жизни. В статье М. М. Акиловой «Интеграция Республики Таджикистан в процесс глобализации» предпринята попытка определить место Республики Таджикистан в этом сложном и противоречивом процессе (Акилова, 2012, с. 189-201).
Миграционные процессы в современном мире — одно из самых ярких проявлений глобализации, противоречиво влияющих на идентичность вовлеченных в них социумов. Преимущественно речь идет о трудовой миграции. В настоящее время это явление играет важную роль в горных районах Афганистана, Таджикистана, Кыргызстана и Пакистана. Качество и направление миграции, а также ее экономическое и социокультурное влияние на жизнь локальных общин меняются вместе с ростом числа мигрантов. В литературе существуют разные, подчас взаимоисключающие мнения о том, способствует ли временная трудовая миграция развитию горных районов или тормозит его. В статье М. Олимова и С. Олимовой «Рабочая миграция из горных местностей в регионе Центральной Азии: Добро или зло?» суммируются результаты проекта Международной организации по миграции и перемещению рабочей силы в странах Центральной Азии, России, Афганистане и Пакистане в 2004 г. (ОИтоуа, ОИтоу, 2007, р. 104-108). Авторы изучили данные опросов жителей, мигрантов, бизнесменов, представителей властной элиты и международных организаций, работающих в регионе. На основании экспедиционных данных они определяют круг проблем, связанных с экономическими особенностями и социальными последствиям трудовой миграции; изучен вопрос о стимулировании развития горных регионов за счет трудовой миграции. Во-первых, исследователи констатируют увеличение числа факторов, стимулирующих миграцию (революция в сфере коммуникаций, новые конфликты и истощение традиционной среды обитания). Во-вторых, характеризуются некоторые параметры миграционных процессов (образовательный уровень переселенцев, степень социальной сплоченности, географическое положение региона). В-третьих, авторы анализируют последствия отправки мигрантами денежных переводов оставшимся дома членам семей (стагнация сельского хозяйства, сокращение сроков семейного экономического планирования и т. д.). Среди выводов исследования можно выделить признание преимущественно позитивной роли трудовой миграции в развитии лишь «средневысотных» регионов. При этом высокогорные области (например,
Ягноб) в результате выезда мужского населения экономически деградируют, страдают от депопуляции и упадка традиционной культуры.
Среди отечественных исследований, посвященных миграционным процессам в Средней Азии, в частности в Республике Таджикистан, значительный интерес представляют работы С. Н. Абашина (Абашин, 2013, с. 73-83). Результатом миграционных процессов из Средней Азии, согласно мнению автора, станет «впоследствии "сборка" людей, капиталов, информации, навыков в новые социальные конфигурации». При этом, как справедливо замечает С. Н. Абашин, общепринятого определения и понимания миграции не существует. В его поисках (и в поисках ответа на вопрос о возможности создания данного научного концепта) ученый приходит к изучению тех сдвигов в идентичностях и практиках, которые сопровождают и порождают миграционные процессы.
Об особой роли СМИ в процессе адаптации мигрантов к новым социальным условиям, о комплексном характере этого процесса и о необходимости дифференцированного подхода в интеграционной политике к различным группам мигрантов говорится в статье В. А. Ачкасова «Интеграция трудовых мигрантов в принимающее сообщество» (Ачкасов, 2011, с. 41-51).
Обычно миграционные процессы в Средней Азии объясняют нестабильностью социально-экономического развития республик, выступающих основным источником трудовой миграции. Проблемы социально-экономического развития поднимались в статье «Факторы и причины неравенства доходов в Республике Таджикистан» (Абдусамадов, Саиджонов, 2011, с. 56). Здесь рассмотрена социально-экономическая дифференциация доходов по физическим, умственным, профессиональным и предпринимательским способностям, определен механизм формирования доходов в условиях переходной экономики, проведен анализ методов государственного регулирования доходов населения, обоснованы основные меры государства, способствующие выравниванию доходов населения Республики.
Здоровье нации является стратегическим фактором экономического развития страны и ее безопасности, а также важным показателем эффективности государственной власти и стабильности общества. После принятия Закона Республики Таджикистан «Об охране здоровья населения», Закона «О частной медицинской деятельности» (от 2 декабря 2002 г. № 60) и Закона «О внесении изменений в Закон Республики Таджикистан о частной медицинской деятельности» частная медицина стала полноправным участником рынка услуг. Но говорить о сформировавшейся системе частного здравоохранения в Республике не приходится. Это проявляется прежде всего в разобщении ветвей системы здравоохранения — государственной, муниципальной, ведомственной и частной. На сегодняшний день субъектов частного медицинского бизнеса в Республике насчитывается свыше 308. Очевидно, что частная медицина способна снизить нагрузку на медицину государственную и, будучи наиболее динамичной частью таджикского здравоохранения, может решать многочисленные социальные задачи. Развиваться ей мешают пробелы в законодательстве. Цель статьи А. Ах-медовой и Ф. Мирзоалиева «Совершенствование социальной политики в свете развития частной медицины в Республике Таджикистан» — изучение системы
здравоохранения Республики, характеризирующейся доминированием государственного сектора с наметившейся к росту частной медициной (Ахмедова, Мирзоалиев, 2009, с. 6-8). Фактическим материалом исследования являются законодательные акты Республики Таджикистан и других государств, регламентирующие сферу частной системы здравоохранения, частной медицинской практики и право на осуществление частной медицинской практики.
В статье М. А. Атаходжаевой «Оценка качества жизни населения Республики Таджикистан в современный период» рассматривается качество жизни «как система показателей, характеризующих степень реализации жизненных стратегий людей, удовлетворения их жизненных потребностей» (Атаходжаева, 2011, с. 134). Максимизация данного комплексного показателя считается одним из приоритетов социально ориентированной рыночной модели. Для определения перечня мер, необходимых для достижения означенной цели, М. А. Атаход-жаева проводит анализ информации о качестве жизни в Таджикистане и мерах по его повышению из открытых источников («Стратегия сокращения бедности до 2015 г.», статистика ООН). Одной из важнейших предпосылок, обеспечивающих реализацию этой цели, является проведение эффективной политики поддержки благосостояния населения. Для решения стратегической задачи государства по преодолению бедности в Таджикистане, по мнению исследователя, необходимо «обеспечение существенного роста доходов населения», увеличение минимального размера оплаты труда, а также базовой пенсии до реального прожиточного минимума.
Проведенное нами историографическое исследование позволило обобщить основные результаты изучения различных аспектов проблемы идентичности в современном Таджикистане. Богатство и многообразие литературы говорят о постоянном росте интереса к рассматриваемым вопросам со стороны ученых различных специальностей. Однако многие темы остаются недостаточно исследованными (например, специфика идентичности фарсиязычных памирцев, различия в самосознании отдельных возрастных групп таджикского общества и т. д.). Кроме того, в свете устаревания модернистских парадигм и неоднозначного эффекта внедрения конструктивизма актуальным представляется поиск новых методологических оснований для проведения научных изысканий. Наконец, посещение авторами настоящей статьи Центрального государственного архива Таджикистана выявило крайне слабую изученность документов государственных учреждений Республики, зачастую содержащих важнейшую информацию по истории идентичности. Таким образом, историография проблем истории идентичности в современном Таджикистане находится на начальной стадии своего развития.
Литература
Абашин С. Н. Национализму в Средней Азии. СПб.: Алетейя, 2007. 302 с. (Abashin S. N. Nationalisms in Central Asia: In Search of Identity. SPb.: Aletheia, 2007. 302 p.).
Абашин С. Н. Возвращение сартов? Методология и идеология в постсоветских научных дискуссиях // Антропологический форум. 2009. № 10. C. 252-278 (Abashin S. N. The Return of
the Sarts? Methodology and Ideology in Post-Soviet Academic Debate // Antropology Forum. 2009. N 10. P. 252-278).
Абашин С. Н. Движения из Центральной Азии в Россию: в модели нового мироустройства // Pro et Contra. 2013. Январь-апрель. C. 73-83 (Abashin S. N. Moviements from Central Asia to Russia in Model of the New World Order // Pro et Contra. 2013. January-April. P. 73-83).
Абдурашидов Ф. Переселенческая политика советской власти в Таджикистане в 20-30-е годы // Московское научное обозрение. 2012. № 5. C. 12-15 (Abdurashidov F. Settlers Policy of the Soviet Reign in Tajikistan in the 1920-1930 // Moscow Scientific Review. 2012. N 5. P. 12-15).
Абдусамадов Г. С., Саиджонов С. И. Факторы и причины неравенства доходов в Республике Таджикистан // Вестник Таджикского государственного университета права, бизнеса и политики. Худжанд, 2011. № 4. C. 56-66 (Abdusamadov H. S., Saidjonov S. I. Factors and Reasons of the Social Inequality of Income in the Republic of the Tajikistan // Newsletter of the Tajik State University of Law, Business and Policy. Khudjand, 2011. N 4. P. 56-66).
Абу-л-Фазл Бейхаки. История Мас'уда. Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1962. 695 c. (Abu'l-Fadl Bayhaqi. The History of Sultan Masud. Tashkent: Academy of science publishing, UzSSR, 1962. 695 p.).
Акилова М. М. Религия как часть культуры и ее роль в общественной жизни Таджикистана // Ученые записки Худжандского государственного университета им. академика Б. Гафуро-ва. Худжанд, 2013. № 4(37). C. 261-270 (Akilova M. M. Religion as a Part of the Culture and its Role in the Social Life in Tajikistan // Scientific Proceedings of the B. Gafurov Khujand State University. Khudjand, 2013. N 4 (37). P. 261-270).
Акилова М. М. Интеграция Республики Таджикистан в процесс глобализации // Ученые записки Худжандского государственного университета им. академика Б. Гафурова. Худжанд, 2012. № 1(29). C. 189-202 (Akilova M. M. Integration of the Republic Tajikistan to the Process of Globalization // Scientific Proceedings of the Cafurov Khujand State University. Khudjand, 2012. N 1(29). P. 189-202).
Алиев С. Н., Гусейнова Т. В. Социально-правовой контекст обучения русскому и английскому языкам в системе образования Таджикистана // Вопросы филологии. 2007. № 3. С. 7579 (AlievS. N., Husseinova T. V. Social and Law Contest of Education of Learning Russian and English Languages in the Educational System of Tajikistan // Philology Problems. 2007. N 3. P. 75-79).
Андреев М. С. По этнографии таджиков (некоторые сведения) // Таджикистан: сб. ст. / под ред. Н. Л. Корженевского. Ташкент: Общество для изучения Таджикистана и иранских народностей за его пределами, 1925. C. 151-177 (Andreev M.S. About Tajiks Ethnography (Some Information) // Tajikistan: collection of essays / ed. by N. L. Korjnevskiy. Tashkent: Society for the Tajikistan and surround Iranian peoples studies, 1925. P. 151-177).
Атаходжаева М. А. Оценка качества жизни населения Республики Таджикистан в современный период // Вестник Таджикского государственного университета права, бизнеса и политики. 2011. № 4. C. 134-139 (Atahodjaeva M. A. Assessment of Quality of Life of the Population of Tajikistan in the Contemporary Period // Newsletter of the Tajik State University of Law, Business and Policy. 2011. N 4. P. 134-139).
АчкасовВ. А. Интеграция трудовых мигрантов в принимающее сообщество: роль СМИ // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2011. Т. 7, № 4. C. 41-51 (AchkasovV. A. Integration of Labour Migrants to Accepting Society: the Role of Mass-Media) // Political Expertise: POLITEX. 2011. Vol. 7, N 4. P. 41-51).
Ахмад Дониш. История мангитской династии. Душанбе, 1967. 142 с. (Ahmed Donish. The History of Mangit Dynasty. Dushanbe, 1967. 142 p.).
Ахмедова А., Мирзоалиев Ф. Совершенствование социальной политики в свете развития частной медицины в Республике Таджикистан // Здравоохранение Таджикистана. Душанбе, 2009. № 2. С. 6-9 (Ahmedova A., Mirzoaliev F. Improvement of the Social Policy in the Light of Development of the Private Medicine in the Republic of Tajikistan // The Public Health in Tajikistan. Dushanbe, 2009. N 2. P. 6-9).
Бабаджанова Б. Ш., Хусанова Т. К. Социально ограниченные языковые образования в речи современной молодежи (на примере речи студентов Технологического университета Таджи-
кистана) // Вестник института языков. 2013. Т. 4. C. 21-25 (Babadjanova B. Sh., Husanova T. K. Social Limited Language Constructions in Young Generation Accents (on an Example of Speech Constructions of Students of Technology State University of Tajikistan) // Newsletter of the Language Institute. 2013. Vol. 4. P. 21-25).
Бартольд В. В. Таджики. Исторический очерк // Бартольд В. В. Собрание сочинений. Т. II, ч. I . М., 1963. С. 449-469 (Bartold V. V. Tajiks. Historian Essay // Bartold V. V. The Collection of Essays. Vol. 2, Part. 1. M., 1963. P. 449-469).
Бернштам А. Н. Избранные труды по археологии и истории кыргызов и Кыргызстана: в 2 т. Т. 1. Бишкек: Айбек, 1997. 710 c. (Bernshtam A. N. Selected Works on the Archaeology and History of Kirgiz People and Kirgizstan. In 2 vol. Vol. 1. Bishkek: Aibek publishing, 1997. 710 p.).
Боровков А. К. Таджикско-узбекское двуязычие. М., 1952. 201 c. (BorovkovA. K. Bilingualism of Tajik and Uzbek People. M., 1952. 201 c.).
Брагинский И. С. К изучению таджикско-узбекских литературных связей. Взаимосвязи литератур Востока и Запада. М., 1961. 56 c. (Braginskiy I. S. To Study of Tajik and Uzbek Literary Connections. M., 1961. 56 p.).
Бушков В. И., Микульский Д. В. «Таджикская революция» и гражданская война (19891994 гг.). М., 1995. 310 c. (Bushkov V. I., Mikulskiy D. V. «Tajik Revolution» and Civil War (1989-1994). M., 1995. 310 p.).
Гафуров Б. Г. Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история. Кн. 2. М., 1972. 658 c. (GavurovB. G. Tajiks. The Most Ancient, Ancient and Medieval History. Vol. 2. M., 1972. 658 p.).
Дададжонов М. Становление парламентаризма в современном Таджикистане. Душанбе, 2006. 265 c. (Dadajonov M. Foundation of Parliamentarism in the Modern Tajikistan. Dushanbe, 2006. 265 p.).
Емцов Р. Г., Кноблох С., Мете Д. Отдача от образования в странах с переходной экономикой // Вопросы образования. 2007. № 1. С. 243-247 (EmtsovR. G., Knobloch S., Mete J. Returns to Education in the Countries with Economies in Transition // Questions of Education. 2007. N 1. Р. 243-247).
Каримов И. Наша высшая цель — независимость и процветание Родины, свобода и благополучие народа. Речь на встрече с представителями интеллигенции и общественности Таджикистана. Душанбе, 16 июня 2000 г. // http://2004.press-service.uz/rus/knigi/9tom/8tom_37.html (KarimovI. Our Highest Goal — Independence and Welfare of Motherland, Freedom and Well-Being of People. Speech on the Meeting with Intellectuals and Social Active People of Tajikistan. Dushanbe, the 16 of July // http://2004.press-service.uz/rus/knigi/9tom/8tom_37.html).
Кисляков Н. А. Некоторые материалы к вопросу об этногенезе Таджиков // Краткие сообщения Института этнографии АН СССР. М., 1960. Вып. 80. С. 130-145 (Kislyakov N. A. Some Materials to the Problem of Ethnogenesis of Tajiks // Short Papers of the Institute of Ethnography of the Academy of the Sciences of the USSR. M., 1960. Issues 80. Р. 130-145).
Мамадназаров А. Новый Таджикистан. Вопросы становления суверенитета. Душанбе, 1996. 197 c. (MamadnazarovA. New Tajikistan. Problems of Formation Independence. Dushanbe, 1996. 197 p.).
Масов Р. М. История топорного разделения. Душанбе, 1991. 192 c. (MasovR. M. The History of Clumsy Separating. Dushanbe, 1991. 192 p.).
НегматовН. Н. Таджикский феномен: теория, история. Душанбе, 1997. 406 c. (NegmatovN. N. The Tajik Phenomena: Theory, History. Dushanbe, 1997. 406 p.).
Ниэзов Д. Из истории развития демократического движения в Таджикистане // www.ca-c. org/journal/09-1997/st_16_niezov.shtml (NiezovD. From the History of the Democratic Movement in Tajikistan // www.ca-c.org/journal/09-1997/st_16_niezov.shtml).
НиязиА. Таджикистан: региональные аспекты конфликта (1990-е гг.) // Этнические и региональные конфликты в Евразии: в 3 т. Т. 1. Центральная Азия и Кавказ. М., 1997. C. 51-75 (Niyazi A. Tajikistan: the Regional Aspects of the Conflict (1990-s) // Ethnical and Regional Conflicts in Eurasia: in 3 vols. Vol. 1. Central Asia and Caucasus. M., 1997. P. 51-75).
Нозимов А. А. (2009-1). Языковая ситуация в Таджикистане: оценка эффективности языкового планирования // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университе-
та. Пятигорск, 2009. № 3. C. 250-252 (NozimovA. A. Language Situation in Tajikistan: Assessment of the Effectiveness of the Planning Language Policy // Newsletter of the Pyatigorskiy Linguistic University. Pyatigorsk, 2009. N 3. P. 250-252).
Нозимов А. А. (2009-2). Языки диаспор и иммигрантские языки Таджикистана: к характеристике полисубъективности языковой политики // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. Пятигорск, 2009. № 4. C. 240-243 (NozimovA. A. Languages of Diasporas and Immigrant Languages of Tajikistan: to Characteristic of Polysubjectness of Language Policy // Newsletter of the Pyatigorskiy Linguistic University. Pyatigorsk, 2009. N 4. P. 240-243).
Нозимов А. А. Политика «языкового ренессанса» в Таджикистане // Россия и мусульманский мир. 2010. № 9. C. 79-84 (Nozimov A. A. The Policy of «Language Renaissance» in Tajikistan // Russia and World of Islam. 2010. N 9. P. 79-84).
Нурулла-Ходжаева Н. Традиция и община в Таджикистане // Вестник Таджикского технического университета. 2013. № 1(21). C. 108-111 (Nurullo-Khodjaeva N. Tradition and Community in Tajikistan // Newsletter of Technology State University of Tajikistan. 2013. N 1(21). P. 108-111).
Олимов М. А. Об этнополитической и конфессиональной ситуации в Таджикистане и вероятности межэтнических конфликтов // Восток. 1994. № 2. С. 80-88 (Olimov M. A. About Ethno-Political and Confessional Situation in Tajikistan and Possibility Inter-Ethnical Conflicts // Orient. 1994. N 2. P. 80-88).
Рахмон Э. Таджики в зеркале истории. Кн. 1. От арийцев до Саманидов. Лондон, 1999. 240 c. (Rahmon E. Tajiks in the Mirror of History. Vol. 1. From Arian People to Samanids. London, 1999. 240 p.).
Садриддин Айни. Судьба одного народа // Новое время. 1951. № 45. C. 7-46 (Sadriddin Ayni. The Fate of One Nation // New Time. 1951. N 45. P. 7-46).
Салимзода М. Ислам и секулярное государство в Центральной Азии. Бишкек, 2008. 296 c. (Salimzode M. Islam and Secular State in Central Asia. Bishkek, 2008. 296 p.).
Салимов Р. Д. Проблемы языковой политики и развития языков в многоязычном Таджикистане // Слово.ру: Балтийский акцент. 2012. № 2. C. 56-59 (Salimov R. D. Problems of Language Policy and Development of Languages in Poly-Language Tajikistan // Word.ru: Baltic Accent. 2012. N 2. P. 56-59).
Семенова Е. В. Языковая политика в современном Таджикистане (по материалам центральной Таджикской прессы) // Восток. Афро-азиатские общества: история и современность. 2007. № 5. C. 143-146 (Semenov E. V. Language Policy in the Modern Tajikistan (Based on Materials of Central Tajik Press) // Orient. Afro-Asian communities: History and Contemporainety. 2007. N 5. P. 143-146).
Солихджонов Р. Ценности правовой культуры в контексте социокультурного развития современного Таджикистана // Вестник Таджикского государственного университета права, бизнеса и политики. 2012. № 4(52). C. 183-190 (Solihdjonov R. Values of Law Culture in Contest Socio-Cultural Development of the Modern Tajikistan // Newsletter of Tajik State University of Law, Business and Policy. 2012. N 4(52). P. 183-190).
Тревер К. В., Якубовский А. Ю., Воронец М. Э. История народов Узбекистана. Т. I. С древнейших времен до начала XVI в. Ташкент, 1950. 474 c. (Trever K. V., Yakubovskiy A. Yu., Voronets M. E. The History of Peoples of Uzbekistan. Vol. 1. From Ancient Times up to the Beginning of the XVI Century. Tashkent, 1950. 474 p.)
Умняков И. И. О термине «таджик»: гипотезы и выводы // Труды Самаркандского государственного университета. 1964. Вып. 140. C. 5-7 (Umnyakov1.1. About Word "Tajik": Hypothesis and Conclusions // Proceedings of Samarkand State University. 1964. Issue 140. P. 5-7).
Усмонов А. Взлет материальной культуры Таджикистана во второй половине XX в. // Ученые записки Худжандского государственного университета им. академика Б. Гафурова. 2012. № 2(30). C. 140-148 (UsmonovA. The Growth of the Material Culture. 2012. N 2(30). P. 140-148).
Ушаков В. Н. Политический ислам в Центральной Азии. Бишкек, 2005. 206 c. (Ushakov V. N. Political Islam in Central Aisa. Bishkek, 2005. 206 p.).
Хабибова Н. Ш. Толерантная культура на образовательном пространстве в Республике Таджикистан // Вестник института языков. Душанбе, 2012. Т. 1. C. 1-5 (Khabibova N. Sh. The
Culture of Tolerance in the Educational Field in the Republic of Tajikistan // Newsletter of Language Institute. Dushanbe, 2012. T. 1. P. 1-5).
Ханыков Н. В. Записки по этнографии Персии. М.: Глав. ред. вост. лит., 1977. 164 c. (KhanikovN. V. Notes Devoted to Ethnography of Persia. M. : Main edition of oriental literacy, 1977. 164 p.).
Холджураев X., Алимов Б., Джалилов А. На путях перехода к многопартийности. Худжанд, 2005. 114 c. (KholdjuraevH., AlimovB., DjalilovA. On the Way to Multiparty System. Khudjand, 2005. 114 p.).
ШамбезодаХ. Д. Функционирование русского языка в республике Таджикистан: прошлое, настоящее и будущее // Русский язык за рубежом. 2007. № 3. C. 78-91 (Shambezode H. D. Functioning of Russian Language in the Republic of Tajikistan: Past, Present and Future // Russian Language Abroad. 2007. N 3. P. 78-91).
Шарипов С. И. Демократизация политических отношений. Душанбе, 2000. 131 c. (SharipovS. I. The Democratization of the Political Relations. Dushanbe, 2000. 131 p.).
Шокиров Б., Махмадкаримов А. Возникновение политических партий и движений в Таджикистане и их деятельность (1989-1992 гг.). Душанбе, 1994. 112 c. (ShokirovB., MahmadkarmovA. The Origin of Political Parties and Movements in Tajikistan and its Activity (1989-1992). Dushanbe, 1994. 112 p.).
Шорохов В. А. Этнолокальные группы Таджикистана в постсоветский период: особенности взаимного восприятия и самоидентификации // Петербургские исследования: сб. науч. ст. Вып. 3. СПб., 2011. C.326-339 (ShorokhovV. A. Ethno-Local Groups of Tajikistan in Post-Soviet Era: Features of Mutual Perception and Identity // Saint Petersburg Researchings: Proceeding of Papers. Issue 3. SPb., 2011. P. 326-339).
Эгамбердыев У., Рузикулов Д. Основные этапы формирования многопартийной системы в Республике Таджикистан // Номаи донишгох илмх,ои чомаешиноси. Хучанд, 2012. № 5(33). C. 219-230 (Egamberdiev U., Ruzikulov D. Basic Levels of Formation Plural System in the Republic of Tajikistan // Scientific Notes. Humanitarian Studies. Khudjand, 2012. N 5 (33). P. 219-230).
Akiner S., Djalili M.-R., Grare F. Tajikistan: The Trials of Independence. Taylor & Francis, 2013. 248 p.
Baschieri A., Falkingham J. Staying in School: Assessing the Role of Access, Availability, and Economic Opportunities — the Case of Tajikistan // Population, Space and Place. 2009. N 15(3). P. 205-224.
Chatterjee S., Abul Kalam M. Politics and Society in Tajikistan: in the Aftermath of the Civil War. Hope India Publications; Greenwich Millennium, 2002. 180 p.
Collins K. Ideas, Networks, and Islamist Movements — Evidence from Central Asia and the Caucasus // World Politics. October 2007. Vol. 60. Issue 1. P. 64-96.
Gorder C. van Muslim — Christian Relations in Central Asia. Routledge, 2008. 224 p. Khalid A. Islam after Communism. Religion and Politics in Central Asia. University of California Press, 2007. 242 p.
Jonson L. Tajikistan in the New Central Asia. Geopolitics, Great Power. Rivalry and Radical Islam. London: IB. Tauris & Co Ltd., 2006. 263 p.
LouwM.-E. Every Day Islam in Post-Soviet Central Asia. Routledge, 2007. 208 p. Olimova S., Olimov M. Labor Migration from Mountainous Areas in the Central Asian Region: Good or Evil? // Mountain Research and Development. Vol. 27. Issue 2. May 2007. P. 18-45. Rashid A. Jihad: The Rise of Militant Islam in Central Asia. Yale University Press, 2002. 281 p. Schoeberlein-Engel J. Identity in Central Asia: Construction and Contention in the Conceptions of "Ozbek", "Tajik", "Muslim", "Samarqandi" and Other Groups. Ph.D., Harvard University, 1994. 381 p. Soucek S. A History of Inner Asia. Cambridge University Press, 2000. 372 p. Steinberg J. Ismaili Modern. Globalization and Identity in a Muslim Community. The University of North Carolina Press, 2011. 224 p.
Thibault H. The Secular and the Religious in Tajikistan: Contested Political Spaces // Studies in Religion-Sciences Religieuses. June 2013. Vol. 42. Issue 2. P. 173-189.
Wood J., Yule H. A Journey to the Source of the River Oxus. London, 1872. 298 p.
