CC BY-NC-ND
73
М.В. Яуре
ПРОБЛЕМА ГОРОДСКИХ ЛОКУСОВ В РОМАНЕ К. ВАГИНОВА «КОЗЛИНАЯ ПЕСНЬ»
В статье рассматривается система городских локусов в романе К. Ваганова «Козлиная песнь». Делается вывод о значимом для поэтики произведения противопоставлении двух макролокусов демифологизированного Ленинграда и мифологизированного Петербурга.
Ключевые слова: Вагинов, Петербург, городской локус, художественное пространство.
Городской локус (и вообще локус как явление поэтики) представляет собой любое обозначенное в художественном тексте социокультурно значимое пространство, имеющее границы. С.Ю. Неклюдов подчеркивает, что «места, в которых происходит эпическое действие, обладают не столько локальной, сколько сюжетной (ситуативной) конкретностью. Иными словами, в былине прослеживается твердая приуроченность к определенному месту определенных ситуаций и событий. По отношению к герою эти «места» являются функциональными полями, попадание в которые равнозначно включению в конфликтную ситуацию, свойственную данному 1осш'у. Таким образом, сюжет былины может быть представлен как траектория пространственных перемещений героя»1.
Схожую позицию занимает и Йи-Футуан, введший в научный обиход понятие «места», которое он определил как «замкнутое и очеловеченное пространство», «статичное, организованное и осознанное пространство как носитель смыслов». Развивая далее эту мысль, исследователь продолжает: «Человеческие существа ощущают потребность как в месте, так и в пространстве. Жизнь че-
© Яуре М.В., 2012
М.В. Яуре
ловека - это диалектическое колебание между безопасным пристанищем и приключением, привязанностью и свободой. В открытом пространстве можно интенсивнее ощутить достоинства места, а в уединении, тихом уголке впечатление колоссальности раскинувшегося за его пределами пространства становится преобладающим»2.
Таким образом, обжитому и отграниченному локусу противопоставляется пейзаж как элемент пространства. Если локус в современном понимании относится более к сфере культуры и рефлексии над ней человека, то пейзаж скорее отображает отношение человека к природе и отношения человека с природой. Противостояние локуса и пейзажа особенно четко выявляется в литературе урбанизма. Одним из самых ярких писателей-урбанистов, несомненно, был К. Вагинов. Квинтэссенцией этого мироощущения являются слова одного из героев «Козлиной песни» - неизвестного поэта: «Я парк раньше поля увидел, безрукую Венеру прежде загорелой крестьянки. Откуда же у меня может появиться любовь к полям, селам? Неоткуда ей у меня появиться»3.
В «Козлиной песне» К. Вагинова встречаются городские локу-сы разного масштаба - от самого города (Петербурга, Ленинграда, Рима) до отдельной квартиры (реализация локуса «дом»). Причем в одних и тех же пространственных границах будут сосуществовать три параллельных локуса - ныне существующий советский Ленинград, отошедший в прошлое Петербург, предстающий как психологический локус, и античный Рим, также существующий только в сознании героев. Пространственно все три локуса совпадают, но событийные границы у них будут разные.
Отошедший в прошлое Петербург - это город-греза, причем греза страшная, пугающая своей мертвенностью: «Петербург окрашен для меня с некоторых пор в зеленоватый цвет, мерцающий и мигающий, цвет ужасный, фосфорический» [С. 7]. И несколько позже: «Не люблю я Петербурга, кончилась мечта моя» [Там же]. Границы Петербурга с его декадансом, развратом и социальным расслоением очерчены сложившимся за многие годы укладом жизни, четким распределением ролей. При формировании этого пространства возможно существование типовых, уже готовых локусов с набором стандартных ситуаций.
Ленинград - это новый город, пришедший на смену Петербургу, отвергший его: «Теперь нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается - автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер» [С. 8]. По сути дела уже в этих строках в предельно сжатом виде представляется очередная версия эсхатоло-
Проблема городских локусов в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»
гического петербургского мифа: старый город медленно умирает и истлевает, источая фосфорическое сияние, а на его месте рождается совершенно новый город, лишенный какой-либо мифологической основы. При этом пространство нового города формируют иные локусы, а старые переосмысляются и дополняются новым набором сюжетных ситуаций. Например: «Пошла в особняк Заэвфратско-го. <...> Сейчас здесь был Домпросвет. <...> Гостиная, где некогда беседовал Заэвфратский, была превращена в зал для собраний и украшена плакатами» [С. 174].
Третьим макролокусом в этой системе является античный Рим. Рим по самой сути своей является инвариантом любого города, связь же с Петербургом закреплена еще и общим небесным покровительством, что уже не раз отмечалось исследователями. Однако в описываемый период различными авторами, независимо друг от друга, применительно к абсолютно разным городам актуализировалось одно и то же тождество: Российская империя - Римская империя, столичный город в дни революции - Рим первых христиан (довольно четко это прослеживается в размышлениях Веденяпина и Живаго в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго», несколько более завуалированно - у М. Булгакова в «Белой гвардии»). «Вспомни вчерашнюю ночь, - говорит неизвестный поэт - когда Нева превратилась в Тибр, по садам Нерона, по Эсквилинскому кладбищу мы блуждали, окруженные мутными глазами Приапа. Я видел новых христиан, кто будут они?» [С. 24]. Античный Рим предстает как центр утонченной культуры, обреченный на гибель под натиском варварских орд и - что важнее - менее утонченных духовных ценностей и практик.
Рим, в отличие от двух других городов, в данном случае своих локусов не формирует.
Как уже было сказано выше, все три локуса сосуществуют в пределах одних и тех же пространственных координат. Граница будет проходить по доминантным точкам. Выделение подобных доминантных точек совершенно необходимо при формировании образа любого города. Они в системе составляют подобие образного каркаса, который на визуальном уровне позволяет отличить один город от другого4. Доминантная точка, отсылающая читательское воображение к определенному городу, может конкретизировать определенные локусы (не просто центральная улица, а Невский проспект, не просто сад, а Летний сад), а может только отсылать к образу города, к тексту этого города. Доминантная точка может быть представлена как названием того или иного
М.В. Яуре
объекта, так и его описанием, т. е. пейзажем. Сама по себе она событийных границ не имеет.
И немалую роль будет играть переименование этих точек. Зачастую упоминание новых названий старых улиц или зданий соседствует с пейзажными описаниями, как, например, в этом отрывке: «Проспект 25 Октября носил в те времена иное название. Украшенный круглыми ослепительными электрическими фонарями, в то время как окружающие его улицы и переулки мерцали от газового освещения, простирал он между домами дворцы, церкви и казенные здания. Сквозь стекла окон и дверей можно было видеть белоснежные лестницы с коврами нежнейшей окраски, портьеры, играющие шелками, столики из всевозможных материалов, кресла и диваны всевозможных форм» [С. 22-23]. В описании легко узнается Невский проспект, однако его название, его статус, его «население» уже изменились: «На постах стояли милиционерки, театрально отставив ножку, лущили семечки и переругивались с танцующими личностями у фонарей» [С. 25]. Ретроспективное описание отсылает читателя к Петербургу, а обновленное название - к Ленинграду.
Аналогичную функцию выполняют и пейзажные описания: «Но сейчас около девяти часов. По крайней мере часы на бывшей городской думе, а теперь на третьеразрядном кинематографе, показывают без десяти минут девять. Но молодые люди стояли не против бывшей городской думы, а на мосту под вздыбленным конем и голым солдатом, так, по крайней мере, казалось им» [С. 15]. Здесь налицо, во-первых, замена одного локуса другим (городской думы -кинематографом), во-вторых, разрушение прежде существовавшей доминантной точки. Читателем опознаются скульптуры «Укротителей коней» на Анничковом мосту, но в сознании персонажей аллегорические композиции, изображающие победу человека над природой, получают более приземленное, бытовое толкование. Таким образом, соприкасаясь и взаимоотталкиваясь благодаря доминантным точкам, сосуществуют Ленинград и Петербург.
Античный Рим, отдаленный от Петербурга не только в пространстве, но и во времени, как бы просвечивает в городских пейзажах. Совпадения в доминантных точках у этих городов нет. Однако в разговоре неизвестного поэта с Сергеем К. всплывают некоторые довольно любопытные приметы Вечного города. «Вспомни вчерашнюю ночь, когда Нева превратилась в Тибр, по садам Нерона, по Эсквилинскому кладбищу мы блуждали, окруженные мутными глазами Приапа» [С. 24]. Многочисленные сады Петер-
Проблема городских локусов в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»
бурга на этой «карте» соответствуют садам Нерона, окружавшим его Золотой дом, а главной точкой соприкосновения городов оказывается Эсквилинское кладбище (на Эксвилине располагались целый квартал похоронных дел мастеров, храм и священная роща богини смерти и похорон Либитины, а в более позднее время и дворец Нерона). Таким образом, Рим и Петербург уподобляются друг другу не только пейзажно («жеманные статуи, наследие восемнадцатого века, казались ему <Тептелкину> сияющими солнцами из пентелийского мрамора» [С. 9], но и мистически: фосфорический, мерцающий Петербург, наполненный ведьмами, оборотнями и самоубийцами, - и непарадный, неторжественный Рим кладбищенских окраин. Это уподобление становится еще более ярким благодаря тому, что несколько раз в тексте упоминаются «новые христиане», адепты новой веры. В древнем Риме прибежищем первых христиан как раз и были кладбища и катакомбы.
Не имея реальных, физических точек пересечения, Рим соприкасается с Петербургом типологически: все, что совершалось на заре христианства, на сломе двух эпох, повторяется снова. В главе «Неизвестный поэт и Тептелкин ночью у окна» неизвестный поэт заявляет автору: «Если вы думаете, что мы погибли, то вы жестоко ошибаетесь. Мы особое, повторяющееся явление и погибнуть не можем. Мы неизбежны» [С. 50]. Не случайно поэтому сближение двух макролокусов - Рима и Петербурга, не случайно поэтому alter ego главного героя Тептелкина является утонченный античный поэт Филострат.
Набор городских локусов Ленинграда и Петербурга практически не различается. И в том и в другом городе это будут «дом», «улица», «ресторан», «гостиница», «казенное здание» / «учреждение», «сад» / «парк». Но если в Петербурге локус «дом» может быть реализован как квартира, собственно дом или даже особняк, то в Ленинграде от этого многообразия останется только квартира или даже комната. Вполне естественно, что это предельное сужение ло-куса связано с социально-экономической ситуацией описываемого в романе периода. Но вместе с тем это и предельное сокращение личного пространства каждого персонажа. Стоит вспомнить роман «Доктор Живаго», где дом никогда не был «своим». Герои этого романа принципиально «бездомны». Герои романа «Козлиная песнь» постепенно теряют сначала дом, а затем и себя. Не случайно неизвестный поэт сводит счеты с жизнью в гостинице «Бристоль».
Схожая ситуация наблюдается и с локусом «сад», первоначально конкретизирующимся в виде доминантной точки Летний
М.В. Яуре
сад или Петергофский парк. Как уже было сказано, эти сады несут в себе отзвук садов античного Рима (эффект усиливают мраморные статуи, украшающие Летний сад). Но ближе к концу романа и регулярный перспективный парк, сад внезапно съеживается до размеров крохотного клочка земли, который удается выгородить для себя Тептелкину. То же самое происходит и с героями - постепенно широкие, масштабные личности скатываются в мещанство и пошлость. И по мере утраты широты пространства и личности все слабее и слабее просвечивает сквозь ленинградскую повседневность античный Рим.
Локус «учреждение» появляется только в Ленинграде, в Петербурге он лишь намечен в описании Невского проспекта («казенные здания»). Причем разного рода «учреждениями» становятся прежние «дома». Как было отмечено выше, сфера личного сокращается, сфера общественного расширяется.
Отдельно стоит отметить локус «ресторан» (с вариантами «бар» и «чайная»). В Петербурге это место приюта проституток и наркоманов - то, что Д.М. Магомедова и Н.Д. Тамарченко определили как «демонический локус»5. В Ленинграде это место пересечения культур, где разговор ведется сразу на всех языках земли (преимущественно на древнегреческом и латыни, причем особо выделяется слово «город»). Именно в ленинградском баре неизвестный поэт читает петербургские стихи. Стихи петербургские, потому что подлинное вдохновение в Ленинграде, оторванном от корней прежних эпох, невозможно.
Локус «улица» един и в Петербурге, и в Ленинграде и представлен вполне в гоголевской традиции: панели заполнены раскрашенными женщинами. По этим улицам мечется неизвестный поэт в поисках Лиды, об этих улицах вспоминают Костя Ротиков и Миша Котиков, здесь они знакомятся с барышнями и уводят их к себе.
Рассмотренная нами система городских локусов романа К. Ва-гинова «Козлиная песнь» позволяет говорить о противопоставлении двух макролокусов демифологизированного Ленинграда и мифологизированного Петербурга, наследующего традиции античного Рима. Это прослеживается в сокращении границ приватных локусов («дом», «сад») и возникновении новых, общественных ло-кусов («учреждение»). Границы городских локусов в ряде случаев маркируются пейзажными описаниями. Иногда городские локусы маркируются названиями доминантных точек города. Встречаются комбинированные обозначения (название + описание).
Проблема городских локусов в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»
Примечания
Неклюдов СЮ. К вопросу о связи пространственно-временных отношений с сюжетной структурой в русской былине // Тезисы докладов во второй летней школе по вторичным моделирующим системам, 16-26 августа 1966. Тарту, 1966. Цит. по: Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988.
Yi-Fu Tuan. Przestrzen i miejsce / Przetozyf a A. Morawinska. Wstçpem opatrzyi K. Wojciechowski. Warszawa, 1987 (Йи-Футуан. Пространство и место. Варшава, 1987). Цит. по: Щукин В.Г. Российский гений просвещения. М., 2007. С. 163. Вагинов К.К. Козлиная песнь // Козлиная песнь. Труды и дни Свистонова. М., 2000. С. 62. Далее все ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера страницы.
См.: Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе. Новосибирск, 2003. См.: Магомедова Д.М., Тамарченко Н.Д. Демонические городские локусы в литературе русского символизма // «Слово - чистое веселье...»: Сб. ст. в честь А.Б. Пеньковского. М., 2009. С. 131-143.
2
3
