CC BY
148
«не убий», указывает не на то, что делать не надо, а на то значение, которое имеет личность данного человека, и только потому, что эта личность имеет значение. Значимость, приписываемая этой личности, и диктует правила поведения с ней.
Таким образом, можно утверждать, что и лингвистические и моральные факты изначально направлены на обнаружение присутствия смысла в нашем мире. Иначе говоря, языковая, этическая картины мира являются описаниями одной и той же реальности - реальности, в кото-
УДК 165.0
ПРОБЛЕМА ГЕТТИЕРА: ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В статье обсуждается «проблема Геттиера», представляющая собой интеллектуальный парадокс, направленный на критику концепции знания как истинного и обоснованного мнения о реальности. Дан обзор основных направлений контраргументации относительно построений Геттиера в отечественной философской литературе последних лет. Показана возможность разработки при анализе проблемы Геттиера еще одного направления, основанного на объективистской трактовке истины как соответствия знания действительности с учетом вариативности понятия «действительность» в современной онтологии. Тот факт, что современная модификация корреспондентского принципа установления истины включает в качестве одного из условий локализацию того фрагмента действительности, с которым устанавливается соответствие, по мнению автора, позволяет развить онтологический вариант котраргументации.
Ключевые слова: проблема Геттиера, знание, истина, обоснованность, современная эпистемология, принцип корреспонденции, действительность, реальность
рой не только слово имеет значение, моральные факты следует рассматривать наряду с другими семиотическими фактами, например, такими, как слово, действие, жизнь и смерть.
1. Нагель Т. Что все это значит? Очень краткое введение в философию. М. : Идея-Пресс, 2001. 84 с.
© Лобанова Н. И., 2018
H. M. MapmuwuHa N. I. Martishina
THE GETTYER PROBLEM: ONTOLOGICAL ASPECT
The article discusses the "Gettyer problem", which is an intellectual paradox aimed at criticizing the concept of knowledge as a true and valid opinion of reality. The review of the main directions of counter-argumentation regarding the Gettyer constructions in the domestic philosophical literature of recent years is given. The possibility of developing one more direction based on the objectivist interpretation of truth as a correspondence of knowledge of reality with allowance for the variability of the concept of "reality" in modern ontology is shown in the analysis of the Gettyer problem. The fact that the modern modification of the correspondent principle of truth-finding includes, as one of the conditions, the localization of that reality fragment with which correspondence is established, in the author's opinion, makes it possible to develop an ontological variant of counter-argumentation.
Keywords: Gettiyer problem, knowledge, truth, validity, modern epistemology, correspondence principle, realness, reality.
Проблема Геттиера изначально была сформулирована как своеобразный интеллектуальный парадокс, направленный на демонстрацию ограниченности интуитивных представлений о сущности знания. В статье «Является ли обоснованное и истинное мнение знанием?» [1], опубликованной в 1963 г. в журнале «Analysis», малоизвестный на тот момент американский философ Эдмунд Геттиер, отмечая, что именно два указанных признака - обоснованность и истинность - обычно считаются конституирующими знание, сконструировал примеры случаев, в которых суждение, обладающее этими признаками, тем не менее, с достаточной очевидностью знанием не является.
Персонаж первого из этих примеров, Смит, основываясь на поступившей от руководителя компании информации, полагает, что вакантную должность займет Джонс. При этом он точно знает, что в кармане у Джонса лежит десять монет. Смит формулирует тезис: «Вакантную должность
займет человек, у которого в кармане лежит десять монет». Но должность получает не Джонс, а сам Смит, у которого в кармане также лежит десять монет. Тезис Смита соответствует действительности - должность действительно занял человек, у которого в кармане лежало указанное число монет. При этом у Смита были основания для выдвижения данного тезиса. Но можем ли мы, признавая оба этих факта, заявить, что Смит знал, каким будет решение в данном случае?
Во втором примере Смит имеет все основания полагать, что Джонс ездит на автомобиле марки «Форд»: он неоднократно видел Джонса за рулем автомобиля этой марки, более того, на этом автомобиле только что Джонс подвозил Смита. Используя свойства дизъюнкции, Джонс присоединяет к суждению «Джонс ездит на "Форде"» суждение относительно другого своего знакомого, Брауна, информацией о местонахождении которого в данный момент не
располагает: «Джонс ездит на "Форде" или Браун находится в Барселоне». Согласно правилам определения истинности сложных суждений, разделительное суждение истинно, если истинно хотя бы одно из суждений в его составе; будучи уверенным в первом утверждении, Смит считает все суждение истинным. Но выясняется, что Джонс только что поменял автомобиль; при этом Браун действительно находится в Барселоне. В результате тезис Смита вновь оказывается истинным; но и в этом случае оценить его как знание Смита не представляется возможным.
Существует несколько основных направлений критики аргументов Э. Геттиера. По-видимому, самый простой вариант состоит в трактовке заявлений Смита как предположений, которые делаются с известной долей вероятности: даже если они в дальнейшем подтвердятся, все-таки на момент выдвижения они были именно предположениями. Допустим, я высказываю подруге свое мнение по спорному вопросу, и после обсуждения подруга соглашается с мной. Мое высказывание после этого: «Я знала, что ты меня поддержишь», является как минимум неконцептуальным использованием термина «знание»: я могла этого ожидать, надеяться на это, но не знала точно, действительно ли это произойдет. (Трудно удержаться от того, чтобы привести в качестве иллюстрации также эпизод одной из серий «Друзей», где Рэйчел беседует с офицером дорожной полиции, остановившим ее машину: «Держу пари, я угадаю, кто Вы по знаку зодиака - Лев? Козерог? Овен? Рак? Стрелец? Стрелец, да? - О, я знала, знала!») Если мы будем придерживаться позиции, в соответствии с которой во всех случаях гипотетического высказывания его содержание не является знанием, а только может в него превратиться, то гипотеза Смита может квалифицироваться как знание лишь в тот момент, когда назначение на должность уже произошло и он обнаружил в своем кармане десять монет; но в этот момент зона референции его тезиса уже полностью определена и о случайном совпадении высказывания с реальностью речи не идет. С этой точки зрения, любые догадки, даже в конце концов совпавшие с реальностью, должны рассматриваться именно как удачные догадки - иные, по сравнению со знанием, когнитивные феномены.
Но простой вариант все-таки вызывает два очевидных возражения. Во-первых, отнюдь не само собой разумеется, что гипотезы и предположения ни с какой точки зрения не являются знанием; этот тезис сам по себе нуждается в аргументации. Во-вторых, высказывания Смита в обоих примерах выдвигаются не как принципиально гипотетические (в отличие от предположения, что подруга будет на моей стороне, изначально допускающего и иной выбор), а как конечные выводы из информации, которой Смит располагает, что также влияет на оценку их эпистемического статуса.
Заслуживает внимания также линия критики, указывающая, что сам объект полемики Геттиера - трактовка знания как истинного и обоснованного мнения - не является, вопреки утверждению Геттиера, общепринятой в философской традиции: напротив, классическая гносеология с достаточным постоянством не рассматривает знание как мнение с какими бы то ни было дополнительными характеристиками, а противопоставляет эти когнитивные феномены. Так, в Античности идея разграничения эпистеме и докса наме-
чается уже в период формирования философской теории познания: философы элейской школы - Ксенофан, а затем Парменид - противопоставляют знание как точное и достоверное постижение бытия, возможное лишь для божественного разума, ограниченному человеческому мнению; Платон характеризует докса как лежащее между знанием и незнанием; Пиррон отрицает саму возможность знания на том основании, что по каждому вопросу высказываются различные мнения, и т. д. Как показывает К. Г. Фролов [2], утверждение Э. Геттиера о том, что трактовка знания как истинного и обоснованного мнения восходит к Платону, основывается на неточной интерпретации Платона, который действительно обсуждает эту позицию, но в критическом ключе, заявляя устами Сократа: «Выходит, бывает правильное мнение с объяснением, которое нельзя назвать знанием» [3, с. 271], «Знание ценится куда выше правильного мнения» [4, с. 609] и даже «...правильное мнение и знание - вещи разные, я, кажется, берусь утверждать без всяких уподоблений» [4, с. 610]; а утверждение о том, что эта формулировка принадлежит А. Айеру - на необоснованном переходе от «Э имеет право быть уверенным в Р» (так у Айера) к «Э имеет основания / доказательства считать, что Р» [2, с. 170] (а это далеко не одно и то же, особенно с точки зрения А. Айера). В отечественной эпистемологии тоже принято разграничивать знание и мнения, убеждения, верования как модусы существования идей, имеющие разную гносеологическую природу (во втором случае - отчетливо субъективную и индивидуализированную). Напрашивающееся уточнение состоит в том, чтобы уйти от использования терминологически нагруженного концепта «мнение» и говорить в рамках проблемы Геттиера, например, об истинном и обоснованном суждении. Но полностью это уточнение не снимает проблему; как справедливо пишет Е. В. Вострикова, в каждом из аргументов Геттиера можно заменить выражение «Смит имеет убеждение» на «Смит формулирует высказывание» без особого ущерба для содержания [5, с. 86].
С логических позиций построения Э. Геттиера критикует А. Л. Никифоров [6]. Он предлагает в качестве альтернативы «мнению» в формулировке определения знания термин «предложение» (как выражение суждения), утверждая, что в той же самой традиции, «когда кто-то произносил "Знание есть обоснованное истинное мнение", это не вызывало недоразумений или возражений, потому что само собой подразумевалось... что это можно истолковать так: "Знание есть обоснованное истинное предложение"» [6, с. 63], и специально обращает внимание на то обстоятельство, что любые высказывания о будущем не подлежат оценке в категориях истинности / ложности в силу недоступности их проверки. Обсуждая же внутреннюю логику рассуждений Геттиера, А. Л. Никифоров указывает на смешение формально-логической и прагматической интерпретации используемых логических связок. Прежде всего речь идет об ошибке отождествления логического следования и материальной импликации, но представляется возможным аналогично оценить и использование дизъюнкции: если табличное определение истинности суждения вида «А или В» позволяет нам формально оценить как истину высказывание, в котором к заведомо истинному сообщению присоединено любое, даже абсурдное, это еще не означает
возможности такого перехода в реальном рассуждении. Из логической допустимости не вытекает физическая возможность и тем более физическая необходимость. В результате условность построений, образующих парадокс, становится очевидной. Можно возразить, что в рамках проблемы Геттиера мы имеем дело с логически предельным, идеализированным случаем, но этому противоречит выбор для анализа обыденной трактовки знания и апелляции к ее распространенности.
Магистральная линия обсуждения проблемы Геттие-ра связана с анализом того, насколько в действительности суждения Смита в приведенных примерах являются обоснованными; контраргументация направлена на демонстрацию того, что на самом деле признака обоснованности у данных суждений нет (а значит, нет и парадокса когнитивного феномена, обладающего формальными признаками знания, но не являющегося таковым). Наиболее отчетливо выражено это переключение у Л. Ламберова, статью которого открывает тезис: «Программа исследования понятия знания кажется мне вторичной по отношению к исследованию понятия обоснования» [7, с. 84-85]. Действительно, если у Б есть основания считать, что р истинно, это еще не означает, что основания являются достаточными и соответственно р - обоснованным. Недостаточность оснований может быть связана, например, с недедуктивным характером логических переходов внутри рассуждений Смита, а также с проблемой доступности и явности оснований для самого Смита как аргументатора, на что указывает П. С. Куслий [8, с. 47-48]; с основанностью начальных посылок на эмпирическом опыте и, соответственно, с потенциальной недостоверностью чувственного опыта вообще, что отмечает Е. В. Вострико-ва (в конечном счете эта линия приводит к классической проблеме Беркли и, в более современном варианте, парадоксу «мозга в банке», для которого источник поступающих сигналов принципиально недоступен); наконец, с влиянием на выводы Смита фактической истинности принимаемых им посылок. Последний вопрос особенно активно обсуждался многими участниками дискуссии. Например, А. Л. Никифоров считает одним из ключевых факторов возникновения геттиеровских парадоксов допущение вывода из ложных или непроверенных посылок; Л. Д. Ламберов возражает ему, напоминая, что логика этого не запрещает. Представляется, что логика в данном случае на стороне А. Л. Никифорова: силлогизмы возможны с посылками какого угодно значения истинности (достаточно сослаться на учебник логики Л. Кэрролла [9], где большинство силлогизмов включает посылки вроде «У устрицы может быть несчастная любовь»), но в теории доказательства использование ложных и непроверенных аргументов квалифицируется как «основное заблуждение» и «предвосхищение основания» соответственно.
Наиболее разработанную контраргументацию к построениям Э. Геттиера на основе анализа обоснованности выдвигаемых в них суждений предложил Г. К. Ольховиков [10]. Внутреннюю логику рассуждений Смита (т. е. сам переход от посылок, если мы их приняли, к заключению) в примерах Геттиера он оценивает как недедуктивную, но прагматически допустимую - на схемах такого уровня надежности держится большинство наших рассуждений. Но он предлагает модифицировать исследуемое определение «так, что-
бы не только конечный пункт обоснования, но и все прочие участвующие в нем суждения были частями знания» [10, с. 49]. «Поскольку настоящее знание не может быть принято на ложных основаниях» [10, с. 50], оказывается возможным сформулировать требование истинности всех элементов обоснования для суждения, которое мы пытаемся определить в этом качестве, и утверждать, что мы действительно имеем дело со знанием только в том случае, если не только результат, но и каждый тезис на пути к нему является истинным и обоснованным. Данному требованию примеры Геттиера уже не удовлетворяют, и парадокс снимается. Отметим, что требование полноты обоснования снимает также ряд парадоксов «в стиле Геттиера», например, предложенную П. С. Куслием «проблему кофемашины» (которую сам автор разрешает иным способом). Кофейный автомат продает кофе за 50 рублей. Если вложить в него 50-рублевую купюру, мы получим чашку кофе. Верно ли, что, поставив этот эксперимент, мы получаем истинное и обоснованное знание об истинности первого тезиса? Что, если на самом деле автомат неисправен и выдаст нам чашку кофе в обмен на любую купюру? Можно заметить, что полное обоснование предполагает не только проведение процедуры верификации, но и попытку фальсификации рассматриваемого тезиса. Иными словами, хотя, как справедливо пишет П. С. Куслий, «спросите любого, и он вам скажет: сунуть в аппарат 50-рублевую купюру» [8, с. 37] - это основной способ проверки, на самом деле требование фальсифици-руемости тезиса означает, что мы также должны попробовать использовать другую купюру - и тогда неисправность автомата будет немедленно установлена, так что наметившаяся было граница на пути к знанию исчезнет.
Представляется, что возможен еще один ракурс рассмотрения проблемы Геттиера, связанный в большей степени не с требованием обоснованности, а с определением истинности как необходимой характеристики знания. Классическое корреспондентское определение истины как соответствия знания действительности - то самое предельно прозрачное аристотелевское установление «говорить о сущем, что его нет, или о не-сущем, что оно есть, - значит говорить ложное; а говорить, что сущее есть и не-сущее не есть, - значит говорить истинное» [11, с. 177] - в современном понимании оказывается подлежащим интерпретации не только с точки зрения способов установления соответствия, но и с точки зрения вариативности понятия «действительность». Неклассическая онтология пришла к представлению о том, что в условиях сосуществования реальностей различной природы как сфер бытия (физическая, социальная, психическая, виртуальная реальность; научная и художественная реальность; медиареальность и т. д.) действительность - это не просто «то, что есть». То есть она, конечно, «то, что есть», но вот что на самом деле есть и в каком смысле - это самостоятельная онтологическая проблема. Существование или несуществование объектов в контексте неклассической онтологии утратило традиционную бинар-ность; объекты принципиально разного типа существуют на разных уровнях и разными способами. В этой логике реальность отдельных объектов и процессов оказывается относительной к области бытия; на вопросы о том, существуют ли Дед Мороз или Гарри Поттер, мы отвечаем не «да»
или «нет», а «существуют в определенной художественной реальности»; «существуют в возможном мире»; «существуют в нескольких возможных мирах». Действительность, соответствие суждения которой устанавливается, теряет универсальность и однородность, она распадается на множество локальных областей, формы существования в которых различаются. И соответствующим образом трансформируется процесс установления истины.
С одной стороны, новая онтология делает более простым определение истинности суждений, которые ранее рассматривались как способные порождать самостоятельные парадоксы. Например, сравнивая суждения «Гарри Поттер носил мантию и летал на метле» и «Гарри Поттер носил камуфляжную униформу и летал в ступе», мы, вероятно, признаем первое более истинным, чем второе, хотя действительности как физической реальности не соответствует ни одно из них. Но для первого суждения существует действительность, к которой оно может быть отнесено, художественная реальность, соответствие которой для данного суждения может быть установлено; для второго суждения такой сферы бытия нет вообще.
С другой стороны, приобретает первостепенное значение проблема выделения того фрагмента действительности, сопоставление с которым должно быть осуществлено для оценки истинности суждения. В принципе и эта проблема не нова; на нее указывал, в частности, К. Поппер, отмечая, что суждение «Смит вошел в ломбард чуть позже 10.15» соответствует действительности, если, и только если, Смит действительно вошел в ломбард в указанное время, независимо от того, посмотрел ли кто-либо из присутствующих в этот момент на часы; суждение же «Свидетель показал, что Смит вошел в ломбард чуть позже 10.15» соответствует действительности в том и только в том случае, если свидетель действительно сделал такое заявление, независимо от того, в какое время Смит на самом деле вошел в ломбард и входил ли он туда вообще [12, с. 379-381]. Но в многоуровневой онтологии современного жизненного мира становится правилом, что суждения должны сопоставляться не с действительностью как таковой, а с неким локализованным ее фрагментом; акт вычленения и точной фиксации этого фрагмента оказывается необходимым моментом установления истинности или ложности суждения.
В этом свете обращает на себя внимание то обстоятельство, что парадоксы Геттиера отчасти основаны как раз на неявной подмене этого фрагмента. Когда Смит утверждает, что должность получит человек с 10 монетами в кармане, онтологическая область референции этого заявления - это фигура Джонса; когда же он обнаруживает, что его тезис парадоксальным образом оказался соответствующим действительности, объектом сопоставления является он сам. Аналогично во втором примере меняется часть дизъюнктивного суждения, которая сопоставляется с действительностью: в первом случае это утверждение
относительно Джонса, во втором - суждение относительно Брауна.
Таким образом, применительно к многоуровневой онтологии можно констатировать происходящую регионализацию истины и необходимость соответствующей реинтер-претации базовой трактовки способа ее установления. Это, в свою очередь, позволяет утверждать, что в приведенных Геттиером примерах не только обоснованность, но и установление истинности заключения не является полным. Сохранение понятия о знании как истинном и обоснованном суждении о действительности может быть поддержано с этой точки зрения не только проверкой реальности и полноты обоснованности и истинности знания, но и соответствующей квалификацией включенной в рассмотрение действительности.
1. Геттиер Э. Является ли знанием истинное и обоснованное мнение? // Аналитическая философия: Становление и развитие (антология). М. : Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998. С. 231-233.
2. Фролов К. Г. О нюансах перевода и цитирования в контексте проблемы Геттиера // Вопросы философии. 2013. № 11. С. 168-173.
3. Платон. Теэтет // Платон. Собр. соч.: в 4 т. М. : Мысль, 1993. Т. 2. С. 192-274.
4. Платон. Менон // Платон. Собр. соч.: в 4 т. М. : Мысль, 1990. Т. 1. С. 575-612.
5. Вострикова Е. В. Является ли знание обоснованным высказыванием? // Эпистемология и философия науки.
2009. № 3. С. 85-88.
6. Никифоров А. Л. Анализ понятия знания: подходы и проблемы // Эпистемология и философия науки. 2009. № 3. С. 61-73.
7. Ламберов Л. Д. Как важно быть серьезным: о некоторых критиках Геттиера // Эпистемология и философия науки.
2010. Т. 26. № 4. С. 84-90.
8. Куслий П. С. Знание, проблема Геттиера и некоторые дискуссии в современной отечественной эпистемологии // Вестник Томского государственного университета: Философия. Социология. Политология. 2011. № 2 (14). С. 34-54.
9. Кэрролл Л. Логическая игра. М. : Просвещение, 2007. 112 с.
10. Ольховиков Г. К. Знание как истинное и обоснованное мнение: как обезвредить контрпримеры // Логос. 2009. № 2 (70). С. 44-53.
11. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч.: в 4 т. М. : Мысль, 1976. Т. 1. С. 63-368.
12. Поппер К. Факты, нормы и истина: дальнейшая критика релятивизма // Поппер К. Логика и рост научного знания. М. : Прогресс, 1983. С. 379-413.
© Мартишина Н. И., 2018
