CC BY
73
УДК 821
Галиева Марианна Андреевна
аспирантка. Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова marianna.galieva@yandex.ru
Проблема
ФОЛЬКЛОРИЗМА ЛИТЕРАТУРЫ: ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ. ИМАГИНАТИВНОЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Marianna A.Galieva
graduate student.
Lomonosov Moscow State University marianna.galieva@yandex.ru
Problem of
LITERATURE FOLKLORISM:
philosophical aspect.
IMAGINATIVE LITERARY
Аннотация. В статье поднимается сложный вопрос о необходимости пересмотра литературоведческих взглядов на проблему фольклоризма литературы и на произведение искусства вообще. На первый взгляд, проблема фольклоризма, взаимодействия мифа и литературы носит локальный характер, но на самом деле эта проблема соотносима с философскими вопросами текста. Миф, фольклор несут в себе высокую идею, выражают Имагинативный абсолют, который важен для любого народа в целях сохранения движущей силы культуры. Такой абсолют заложен отчасти в русской сказке, к которой обращались все поэты. Философ Е.Н. Трубецкой обосновал особый идеал русской сказки, связанный с поиском «иного царства».
Ключевые слова: : миф, фольклор, литература, поэтика, сказка, «иное царство», има-гинативное, Штайнер.
Annotation. The article raises the difficult question of the need to revise views on the problem of literary folklorism and a work of art in general. At first glance, the problem of folklorism, interaction of myth and literature is local, but in fact, this problem is correlated with the philosophical issues of the text. Myth, folklore carry a high idea and express imaginary absolute, which is important for all people in order to maintain the driving force of culture. Such absolute is partly laid in Russian fairy tale, which is accessed by all poets. Philosopher E.N. Troubetzkoi has substantiated a special ideal of Russian fairy tale associated with the search for «another kingdom».
Keywords: myth, folklore, literature, poetics, fairy tale, «another kingdom», imaginative, Steiner.
Проблема фольклоризма литературы, кажется, относится только к литературоведению или, в лучшем случае, к фольклористике и этнографии. Однак, о это не совсем так или не должно быть только так. Взаимодействие литературы с фольклором, мифом, архаикой, скажем, с большой культурной парадигмой всегда привлекало внимание историков литературы, но, по большому счету, исследования велись в «горизонтальной» плоскости. Что это значит? Если обратиться к истории вопроса по данной проблеме относительно, например, творчества С.А. Есенина или В.В. Маяковского, то можно выявить общие закономерности в изучении фольклоризма: исследователи обращают внимание на «стилизации и заимствования», то есть на то, что «лежит на поверхности», что доступно было самому поэту и, соответственно, самому исследователю в силу его компетенций.
Творчество поэтов начала XX в. показательно в этом отношении, так как литература на рубеже веков, литература «художественной революции» являлась особенно открытой мифу, архаике, другим культурам и эпохам, начиная с мифо-
творчества символистов и заканчивая звездным языком В. Хлебникова (на данном этапе хронологически ограничимся авангардом). Но здесь возникает ряд вопросов, обычно ускользающих от исследователя. Первый связан с тем, что ученый, обращающийся к проблеме фольклоризма, главным образом ограничивается выявлением вторичных форм фольклоризма. Почему так происходит? Этому есть две причины. Одна из них таится в позитивистском взгляде на искусство - «описываю только то, что вижу». Отсюда много работ, в которых акцент смещен с собственно поэтики произведения на «автобиографизм», «документализм» и «историзм». На первом месте в таких исследованиях стоит не художественная система писателя, а тот набор знаний, документов, иначе говоря, фактов, окружающих жизнь и творчество художника слова. В этом видится главная проблема историколитературной школы при всех ее положительных сторонах.
Взгляд на явление фольклоризма сводится, условно говоря, к следующей формуле: какой-либо художественный текст = фольклорный текст, то есть
199
ученым отыскиваются все возможные общие места в двух текстах. Например, берется есенинское раннее стихотворение и сравнивается на уровне структуры с частушкой, на основании этого делается вывод о фольклоризме. Однако такая формула обязывает поневоле поэта к «присяге на верность» устно-поэтическому слову. Документализм умаляет эйдос поэзии, не раскрывая в ней архетипического.
Вторая причина, собственно, связана с взглядом на само явление фольклора. Что понимать под фольклором? Ограничиться только набором текстов (былинных, загадок, частушек, сказок и т.п.) или же обратиться к так называемым дожанровым образованиям? Кажется необходимым рассматривать фольклор комплексно: от обряда, ритуала до текста. Важна постановка вопроса о разведении (конечно искусственном - только в целях методологических) фольклора, словесной системы и ритуала, обряда, мифа, которые «проникли» в поэтическое творчество народа [1, с. 11-22]. Здесь особенно показательны работы фольклористов, рассматривающих фольклор как некую синтетическую систему, как связь жанров с формулами, уходящими вглубь времен [2, с. 35], учитывающих связь фольклора и мифа. В этом случае нельзя ограничиваться только филологическим или искусствоведческим подходами к явлениям фольклора. Здесь также возникает вопрос и о формировании филолога комплексного типа, о котором писал еще известный фольклорист В.Е. Гусев [3, с. 361]. Второй вопрос, связанный с заявленной проблемой и также ускользнувший от ученых, сопряжен с позитивистским взглядом уже на сам фольклор. Зачастую явления фольклора воспринимаются с вульгарно-материалистических позиций, при этом утрачивается высокий эйдос народного творчества. Вот здесь и начинается собственно философская сторона проблемы взаимодействия фольклорной и литературной систем. Еще в начале XX в. Е.Н. Трубецкой своими докладами и лекциями, прочитанными на собраниях Московского религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, заявил о принципиально новом понимании сказки, в которой увидел необходимый идеал для космо-психо-логоса русского человека. В чем же состоял этот идеал? Трубецкой обосновал воровской и иномирный типы героев русской сказки, поставив вопрос о влекомости/ невлекомости человека «иным царством»: «Одни удовлетворяют потребности в «новой земле» естественными житейскими способами. Другие, напротив, преисполняются отвращением ко всему обыденному, житейскому и испытывают непреодолимое влечение к чудесному» [4, с. 17]. Для русской ментальности характерен этот поиск неведомой земли, который выразился уже в фольклоре, в данном случае-в сказке. Кроме того, сами поэты указывали на необходимость изучения сказок, видя в них прозрение прошлого и будущего. Однако о какой учебе может идти речь? Так,
В. Хлебников провидел в сказке то, что спало в человечестве веками и только начало расцветать: «Так в Сивке-Бурке-вещей-каурке он [народ - М.Г.] предсказал железные дороги, а ковром-самолетом - реющего в небе Фармана» [5, с. 594].
Фольклор и миф выступают движущей силой культуры. Через них поэт приобщается к энтелехии культуры. Такой абсолют Я.Э. Голосовкер обозначил Имагинативным. Здесь важна глубокая семантика такого определения - не просто калькирование с английского «imagination», а духовиде-ние, о котором писал еще Р. Штайнер относительно творчества Гете, употребляя, надо отметить, тоже понятие «имагинация». Штайнер сравнивал оптику естествоиспытателей и поэтов и пришел к такому выводу: «У них отсутствует орган для идеального, и потому они не знают сферу его действия. Посредством того, что у Гете этот орган был особенно развит, он, исходя из своего общего мировоззрения, пришел к глубоким прозрениям в существо живого» [6, с. 134]. Имагинативное видение - это духовидение, направленное не только «по горизонтали», но и, в первую очередь, «по вертикали». Это переняла и глубоко восприняла и русская литература, начиная с А.С. Пушкина, даровавшего Евгению Онегину «духовное зрение»:
Он меж печатными строкамиЧитал духовными глазамиДругие строки. В них-то онБыл совершенно углублен [7, с. 157-158].
В литературоведение как-то так сложилось, что Онегина объявляют носителем «бесовского начала», фигурой инфернальной [8, с. 52]. Однако в завершении романа Пушкин именно его наделяет имагинативным видением реальности. Кроме того, и сам поэт прямо признается читателю в том, что его герои явились ему словно в смутном сне:
С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне Явилися впервые мне - И даль свободного романа Я сквозь магический кристал. Еще не ясно различал. [7, с. 163]
А сам роман дан «в перспективе» магического кристалла. Конечно, речь здесь идет не о гадальном шаре, а об имагинативном взгляде на бытовую действительность, который позволяет увидеть больше, чем быт, перешагнуть через «голову быта», не говоря уже о том, что именно в это время поэт серьезно изучал лекции братьев Шлегелей, в которых поднимались вопросы «аурного» освещения.
Итак, реальный комментарий бессилен относительно приведенных примеров из текстов русской литературы. Фольклористический комментарий имеет, безусловно, преимущество, но и он должен быть переведен с вульгарно-материалистисеских, историко-литературных рельсов как минимум на историко-типологические. Конечно, такие работы есть, примером могут служить статьи и монографии И.П. Смирнова, А.М. Панченко, Д.Н. Медриша. Однако на сегодняшний день нашей гуманитарной науки кажется необходимым поставить вопрос о пересмотре многих походов к литературе. Это касается не только проблемы фольклоризма. Может быть, миф, фольклор в наибольшей мере могут помочь исследователю извлечь не биографический, исторический (здесь читаем как бытовой) смыслы произведений, а архетипический, а также самому укорениться в формулах, «простирающихся в даль времен».
200
Если ученый является настоящим ученым, то он будет следовать за имагинативным: «Ученый может быть скептиком, релятивистом, он может считать истину каким-то «приближением» или некой формулировкой «икс» на данном этапе развития науки и цивилизации и т.д., но в то же время побуд к Имагинативному Абсолюту, к вечной истине, будет неизменно побудом его творческой научной работы, его культурного акта, если он подлинно ученый» [9, с. 51]. Таким образом, постановка вопроса о фольклоризме лите-
Литература:
1. Неклюдов С.Ю. К вопросу о фольклоре и обряде. Миф, символ, ритуал. Народы Сибири. М., 2008. С. 11-22.
2. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940. С. 35-45.
3. Гусев В.Е. Комплексное (междисциплинарное) изучение фольклора. Славянские литературы. Культура и фольклор славянских народов // XII международный съезд славистов (Краков, 1998). Доклады российской делегации. М., 1998. С. 361.
4. Трубецкой Е.Н. Подъем в «иное царство» и дальний путь в запредельное. Трубецкой Е.Н. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке. М., 1922.
5. Хлебников В. О пользе изучения сказок. Творения. М. 1986.
6. Штейнер Р. Учение о метаморфозе. Штейнер Р. Мировоззрение Гете. СПб. 2011. С. 83-135.
7. Пушкин А.С. Евгений Онегин // Полное собрание сочинений: В 10 т. Л. 1977-1979. Т. 5.
С. 157-158.
8. Смирнов В.А. «Евгений Онегин». Смирнов В.А. Литература и фольклорная традиция: вопросы поэтики (архетипы «женского начала» в русской литературе 19 - начала 20 века). Иваново, 2001. С. 45-72.
9. Голосовкер Я.Э. Высший инстинкт культуры (Имагинативный Абсолют) // Имагинативный абсолют. М., 2012.
ратуры, да и вообще о любом литературоведческом подходе к литературе нуждается в серьезных комментариях, разработке нового терминологического аппарата, который непременно должен включать в себя категорию «имагинативно-го». Такой подход не может сводиться исключительно к формуле: «художественный текст = фольклорный текст» - между ними должен стоять знак «+», означающий приращение архетипического смысла, энтелехийную силу культуры.
Literature:
1. Nekludov S.Yu. On the issue of folklore and ritual. Myth, symbol, ritual // The peoples of Siberia. M., 2008. Р. 11-22.
2. Veselovskii A.N. Historical poetics. L., 1940. Р. 35-45.
3. Gusev V.E. Comprehensive (interdisciplinary) study of folklore. Slavic literature. Culture and folklore of the Slavic peoples // XII International Congress of Slavists (Cracow, 1998). Reports of the Russian delegation. M., 1998. Р. 361.
4. Troubetzkoi E.N. The climb to «another kingdom» and the long journey into the beyond realm; Troubetzkoi E.N. «Another kingdom» and its seekers in the Russian folk tale. M., 1922.
5. Khlebnikov V. The benefits of studying tales. Creations. M., 1986.
6. Steiner R. Doctrine of metamorphosis // World outlook of Goethe. SPb., 2011. P. 83-135.
7. Pushkin A.S. Eugene Onegin // Complete works : in 1 0 vols. L., 1977-1979. V. 5. Р. 157-158.
8. Smirnov V.A. Eugene Onegin; Smirnov V.A. Literature and folk tradition: questions of poetics (archetypes of «the feminine» in Russian literature of the 19th - early 20th century). Ivanovo, 2001. Р. 45-72.
9. Golosovker Ya.E. Supreme instinct of culture (Imaginary Absolute) // Imaginative absolute. M., 2012.
201
