CC BY
101
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2016. №4(46)
УДК 882(092)
ПРОБЛЕМА ДУХОВНОГО САМОСОХРАНЕНИЯ В РОМАНЕ З. ПРИЛЕПИНА «ОБИТЕЛЬ»
© Кристина Рылова
THE PROBLEM OF MORAL SELF-PRESERVATION IN THE NOVEL "OBITEL" ("RESIDENT") BY Z. PRILEPIN
Kristina Rylova
Labour camp prose of the twentieth century is focused on the moral victory over the system of lone heroes who believed in the power of law, or their inner force. In the novel "Obitel" ("Resident") by Z. Prilepin, the problem of moral self-preservation is represented as a process of overcoming one's personal hell: the psychology of the novel is connected with the exposure of the brutal truth that man is helpless when confronting the ruthless system of extermination and one's own reflections about being sinful. When in labour camp, Prilepin's protagonist faces the choices, leading to his salvation: either aid the system, or dissolve in the mass of biological organisms and lose one's moral reflectiveness, or repent spiritually and accept his fate. He denies moral salvation and chooses the false way of physical salvation, which leads him to existential despair, to ontological orphanhood and is equal to physical death. In the end, the protagonist chooses the path of self-sacrifice and preservation of human qualities. The issues of faith and faithlessness, guilt and sin, humility and renewal are key issues in terms of the problems raised by the author, they actualize the symbolism of the father, Gospel, icon and the symbolic understatement of the images of the basket and the rat. In the authors conception, inevitable moral degradation in the cruel conditions of Stalin's labour camps becomes the condemnation of the totalitarian system.
Keywords: Prilepin, "Obitel" ("Resident"), moral self-preservation, symbol of the father, symbol of the Gospel, symbol of the icon, symbol of the basket, symbol of the rat.
«Лагерная» проза ХХ века ориентировала читателя на духовную победу над системой героев-одиночек, уповающих на силу закона или на собственные внутренние резервы. В романе З. При-лепина «Обитель» проблема духовного самосохранения человека представлена в контексте преодоления «личного ада»: психологизм произведения связан с обнажением жестокой правды о беспомощности человека перед безжалостной машиной истребления жизни и с размышлениями о его собственной греховности. Лагерная действительность ставит героя Прилепина перед выбором одного из вариантов спасения: пособничество системе; растворение в биологической массе организмов и связанная с этим утрата нравственной рефлексии и духовное покаяние - приятие своей судьбы. Отказ от духовного очищения в вере и выбор заведомо ложного пути телесного самосохранения оборачивается для прилепинского героя экзистенциальным отчаянием, онтологическим сиротством и осознается равносильным смерти физической. Главный герой в итоге выбирает путь жертвенности, сохранения в себе человеческого. Вопросы веры и безверия, вины и греха, смирения и возрождения становятся ключевыми в рамках заявленной проблематики и актуализируют символику отца, Евангелия, иконы, а также символический подтекст образов корзины и крысы. А неизбежность духовной стагнации в нечеловеческих условиях сталинских лагерей в авторской концепции становится приговором тоталитарной системе в целом.
Ключевые слова: Прилепин, «Обитель»; духовное самосохранение, символы отца, Евангелия, иконы, корзины, крысы.
«Лагерная» тема в русской литературе - явление далеко не новое. Заявленная еще в XIX веке «Записками из мертвого дома» Ф. М. Достоевского, «Островом Сахалин» А. П. Чехова, «каторжная» проза получила свое развитие в XX веке в связи с формированием так называемой «антитоталитарной прозы».
Осмысление трагического опыта страны продолжается и в прозе тех писателей, кто в силу возраста не мог быть очевидцем событий: З. Прилепина («Обитель»), Г. Яхиной («Зулейха открывает глаза»), Е. Водолазкина («Авиатор»). О. С. Сухих подчеркивает, что взгляд на социально-историческую ситуацию извне «вовсе не
исключает правды» и становится необходимым условием осмысления событий под иным углом зрения [Сухих, с. 297]. Кроме того, в текстах современных авторов очевидна установка на отражение травматического опыта репрессий через призму личного. Так, описание соловецкого лагеря в «Авиаторе» Е. Водолазкина во многом основано на документальном материале книги «Часть суши, окруженная водой», созданной на основе реальных воспоминаний, в частности, Д. С. Лихачёва - учителя и наставника автора. В романе «Зулейха открывает глаза» Г. Яхина отразила судьбу своей бабушки, а З. Прилепин в предисловии к «Обители» сообщает: «....короток путь до истории - она рядом. Я прикасался к прадеду, прадед воочию видел святых и бесов» [Прилепин, с. 10]. «Личное» дает писателю-современнику возможность показать не «абстрагированную авторскую позицию», а «живое соприкосновение с историей» [Рудалёв]. Базовое значение здесь приобретает не столько соответствие историческим фактам, сколько художественная убедительность в передаче духа времени, психологических нюансов и деталей советского быта, мировоззрения и аксиологических ориентиров.
Центральное место в романе отводится хронотопу лагеря как «фундаменту социального и духовно-нравственного бытия героев» [Александрова, Антонец, с. 312] в силу того обстоятельства, что он расположен на территории древнего монастыря, приспособленного под скотный двор. Концептуальное значение здесь приобретают вопросы веры и безверия, вины и греха, ненависти и любви, деградации духа, смирения и возрождения.
Примечательно, что в качестве главного героя З. Прилепин выбирает не идейного борца с системой, а человека, совершившего уголовное преступление: Артём Горяинов убил пьяного отца за измену матери. Но мотивация его поступка далеко выходит за рамки бытового эпизода: ему было не так обидно, что он застал отца с чужой женщиной - «ужасно было, что он голый... Я убил отца за наготу» [Прилепин, с. 462]. Нагота здесь становится символом неприкрытой правды [Купер, с. 213]. Если у предшественников При-лепина акцент делался на усилиях героя-стоика сопротивляться системе, то «Обитель» отличает установка на «голую правду» о реальных возможностях человека противостоять хорошо налаженной машине уничтожения личности в биологическом существе и тем самым обнаруживает близость к концепции В. Т. Шаламова.
В библейском контексте символика наготы актуализируется в эпизоде бегства Артёма и Га-
лины, где герой окончательно убеждается в том, «как мало умеет голый человек» [Прилепин, с. 618] на голой земле. Поэтому странную привычку Артема «никогда не показывать своего голого тела: шею, грудь, руки - руки всегда в карманах либо, если работает, в старых варежках» [Там же , с. 686] - следует трактовать в том же ключе: се человек, он беззащитен перед жестокостью жизни, а жажда жить - его основной инстинкт.
А. Рудалёв обратил внимание на то, что человек в «Обители» постоянно находится в ситуации выбора: «примерить бесовский облик» -выжить, став одним из помощников чекистов, «приспособиться и раствориться в аду» или раскаяться [Рудалёв]. Артёму Горяинову по ходу развития сюжета предоставляется возможность примерить на себя все три облика.
Примерка бесовского обличья начинается с момента одобрения его кандидатуры в отряд участников спартакиады и последовавшее за этим приближение к начальнику лагеря Эйхма-нису. Дьявольские черты в облике Артема сразу же заметил его товарищ по лагерю Осип Троянский:
Как же я вчера был напуган! Отчего вы побрились? Вошел кто-то без волос - как бес, - рук не видно, и - будто свисает мантия. Я думал, что пришли забрать. даже не меня, а душу [Прилепин, с. 293].
Ночная «гульба» Артёма с Эйхманисом также придает его облику инфернальные приметы: он ощущает «сладостный хмель» «восхитительной ночи», в то время как остальные «ждут рассвета», поскольку именно с ним «пропадает любая нечисть» [Там же, с. 274].
Если в глазах других солагерников Артем -«фартовый» парень, сумевший по воле случая избежать гибели и улучшить свое положение в тюрьме, то подлинная нравственная оценка принадлежит Осипу и Борису Лукьяновичу. Осознавая свое духовное падение, Артём в какой-то момент начинает избегать встречи с раздражителями совести:
Почему-то не хотелось, чтобы свидетелями происходящего стали Осип и Борис Лукьянович, - но Артём не стал размышлять на эту тему и просто мысленно удалил названных из числа свидетелей» [Там же, с. 264].
Жизненная позиция Горяинова, утратившего независимость в своей кратковременной приближенности к власти, становится неприемлемой и для его духовного наставника, бывшего белогвардейца Василия Петровича:
Я любил тебя за то, что ты был самый независимый из всех нас. <...> Мы все так или иначе были сломлены - если не духом, то характером. Мы все становились хуже, и лишь ты один здесь - становился лучше. В тебе было мужество, но не было злобы. Был смех, но не было сарказма. Был ум, но была и природа. И что теперь? [Там же, с. 325].
А теперь Артёму «жаль, что в военных уставах не прописано, что помимо ответа «Будет исполнено!» - можно в особо важных случаях подпрыгивать вверх» [Там же, с. 289]. При явном желании угодить Артём пытается примерить на себя роль «вершителя судеб». Этот тезис убедительно иллюстрирует эпизод, в котором герой целенаправленно пугает морских свинок:
Он поспешил на кухню, с размаху раскрыл дверь. Перепуганные свинки, хоть и были на полу, но запо-лошно бросились друг к другу - напугались. <... > А-а-а! - заголосил донельзя довольный Артём. - Стра-а-ашно! Некоторое время любовался на животную кутерьму и суету, потом тихо прикрыл дверь. Подождал с минуту, пока там все притихнет. Потом заново все повторил, получая от этого совершенно упоительное мальчишеское удовольствие [Там же, с. 356].
Однако приближение к Эйхманису и любовная связь с сотрудницей информационно-следственного отдела Галиной не приносят Артёму ни физического, ни тем более духовного облегчения. Напротив, именно теперь герой оказывается на Секирке - самом страшном месте Соловков. Оценка выбранного Артёмом пути как пагубного прозрачно читается в беседе батюшки Зиновия с другими лагерниками:
А бесы вам и сейчас на уши шепчут, что возможно спасение, если разжалобить чекиста, понравиться ему, подпеть, встать в большевистский хоровод и пройтись с ними кружок вокруг их главного зло-смрадного мертвеца <...>. Не давайте им ввести вас в заблуждение, помните, что только Господне слово несёт нам спасение, и лучше один раз умереть и шагнуть в Царствие Небесное, чем, влекомым бесами, навсегда угодить в геенну огненную и погибать непрестанно [Там же, с. 557].
Для отца Зиновия единственный путь спасения души в лагере - покаяние и упование на Божью милость. «Дитя века», «начитавшийся всякой дряни в детстве», Артём не верит в Бога не по атеистическому убеждению, а «стихийно» [Там же, с. 21]. Эта «стихийность» влечет за собой мучительную внутреннюю борьбу: он постоянно находится между признанием и отрицанием Бога. В начале повествования на вопрос о вере Артём не отвечает вовсе, а затем так же равнодушно отказывается от предложенного владыч-
кой Евангелия. Однако Секирка стимулирует героя к поиску истины. К этому обязывает само пространство: тюрьма располагается на месте разоренного храма Вознесения. С другой стороны, Секирка напрямую отождествляется с адом: В церкви многие кашляли, кто-то подвывал от холода, кто-то плакал, кто-то молился - стоял неумолчный гул, как в предбаннике преисподней [Там же, с. 515].
Особый вес в контексте романа занимает эпизод, в котором за слоем извёстки Артём обнаруживает лик святого. Это читается как знак -подсказка свыше. Но в кульминационной сцене всеобщего покаяния герой не принимает участия, с «бесноватой радостью» и «бесстыдным лицом» вспоминая о совершенных грехах. В итоге Артём совершает святотатство - исцарапывает ложкой святой лик. Его бунт во многом объясняется увиденным накануне сном, где образ убитого отца соединяется с образом голого Бога:
Бог на Соловках голый. Не хочу его больше. Стыдно мне. .Упал в собственное тело, очнулся, поймал себя на том, что видел не Бога, а собственного отца - голым - и говорил о нем <.> Бог отец. А я отца убил. Нет мне теперь никакого Бога. Только я, сын. Сам себе Святой Дух [Там же, с. 664].
Не простивший когда-то своему отцу «наготы», Артём не принимает и «голого» карающего Бога. Так в его сознании распадаются пребывающие в единстве Лики Божественной Троицы. Теперь он сам себе Бог и Святой Дух.
Если герои А. Солженицына в испытаниях укрепляли дух, герои Ю. Домбровского опирались на силу закона, Г. Владимова - на верность долгу, то уничтожение Артемом иконы как символа веры означает отказ от спасения, ибо вместе с отцом он убил Бога в себе, соответственно, потерял право на защиту сверху и остался один на один со страшными обстоятельствами:
...Пока есть отец - я спрятан за его спиной от смерти. Умер отец - выходишь один на один. куда? К Богу? Куда-то выходишь. А я сам, я сам спихнул со своей дороги отца и вот вышел - и где тот, кто меня встретит? Эй, кто здесь? Есть кто?..» [Там же, с. 665].
Герой один во вселенной, и в этом состоянии отказывается от встречи с матерью и обрывает родовые связи:
От Крапина с Лисьего острова передали вещи -там была материнская подушка. Почувствовал к этой подушке что-то человеческое, проколовшее в сердце, - и вскоре выгодно обменял ее [Там же, с. 688].
Еще недавно «полный молоком беззлобия», «как дитя среди всех» [Там же, с. 519], Артём становится «неистребимым злом, наподобие замурованного в стену радио» [Там же, с. 672], доводя до безумия штрафников-чекистов. Со смертью владычки Иоанна герой утрачивает последнюю опору и окончательно преступает через его завет:
И не обозлись за весь этот непорядок вокруг тебя. Если Господь показывает тебе весь этот непорядок -значит, он хочет побудить тебя к восстановлению порядка в твоём сердце. Все, что мы с тобой видим, -просвещение нашего сознания. За это лишь благодарить Господа надо, а не порицать!.. [Там же, с. 168].
Символическое наполнение в этом контексте приобретает сцена с крысой в штрафном изоляторе Секирки. В традиционном представлении крыса является символом смерти, разложения, божьей кары [Купер, с. 165]. Безусловно, и это значение отражено в тексте, но ключевую роль здесь играет метафорический план, актуализирующий идею антропологического регресса. Крыса в сравнении с человеком представлена как более совершенное существо, ибо выживает в любых обстоятельствах, не теряя достоин -с т в а:
степенно приступила к трапезе: по-крестьянски, не суетясь, разве что не перекрестилась. Во всяком движении ее сквозило достоинство и точность. Она никуда не торопилась и ничего не боялась [Прилепин, с. 658].
Артём, утративший человеческое, признает за крысой способность «научить его жить», она же видит в нем «жениха» и приносит ему своих крысят.
В финале романа Артём приходит к мысли о том, что Бог все-таки существует, но существует обособленно от человека, независимо от его веры или неверия:
«Бог есть, но Он не нуждается в нашей вере. Он как воздух. Разве воздуху нужно, чтобы в него верили? В чём нуждаемся мы - это другой вопрос [Там же, с. 689].
Экзистенциальное отчаяние и ощущение метафизического сиротства погружают Артёма в вакуум безразличия. Герой выбирает путь мимикрии - растворения в аду. Все качества Горяи-нова - и плохие, и хорошие - словно стираются, он «не испытывает никаких чувств» [Там же, с. 687]. Стремление быть предельно незаметным проявляется даже в его внешнем облике: «все в лице Артёма стало мелким» [Там же, с. 686]. Из
списка значимых для лагерников проявлений жизни (защита, забава, дружба, разговор, развлечение, тепло) он допускает только практическую пользу тепла. Теперь у героя нет ни прошлого (жизнь разрублена лопатой; оставшееся позади живёт само по себе), ни будущего (он никогда не считает оставшихся дней своего срока), а свобода кажется голой и пустой [Там же, с. 687].
Сердце начинает гнать «пристывшую кровь» [Там же, с. 693] только тогда, когда начальник лагеря объявляет о расстреле каждого десятого в роте, и в их числе оказывается Галина. Не имея возможности помочь, Артём принимает решение разделить ее судьбу:
Галя глядела вокруг словно незрячая, шевелила пальцами, как бы желая потрогать воздух рядом с собой и стесняясь это сделать; совсем одна, как на льдине. Голова ее казалась седой. - Иди на мое место. Слышь? Останешься живым, - вдруг велел Артём Захару [Там же, с. 694].
Герой делает осознанный выбор - выбор человека . Неслучайно перед ним расступаются «так уважительно, как никогда в жизни» [Там же].
В эпилоге романа обитель представляется герою похожей на корзину, из которой «торчали головастые, кое-где подъеденные червем грибы» [Там же, с. 745]. Даже с учетом символики корзины как знака возрождения и спасения от смерти [Купер, с. 148] «гурьбой и гуртом», нельзя не обратить внимания на то, что грибы «подъедены червем». Иными словами, физическое спасение сопровождается духовной коррозией. Даже безупречный в своей вере владычка Иоанн после смерти просветленным не кажется: его взгляд «неутешителен и скуп» [Прилепин, с. 568], а вместо привычного запаха сушеных яблок, исходившего от него, остается только клоп. В лагере погибают и приспособленцы, вставшие на путь пособничества чекистам, и «братья во Христе», и руководствующиеся инстинктом самосохранения хамелеоны, что в совокупности звучит как приговор системе лагерей в целом.
Таким образом, испробовав все предложенные обстоятельствами варианты спасения, герой находит свой - сохранение человека в себе. Теория добрых дел актуализируется в его сознании на Секирке:
В меня возвращается человек - я так и не озверел. Наверное, это оттого, что мы спасли чужеземцев, не дали им умереть, - доброе дело сберегло мою душу, теперь душа моя в цветах, и ее щекочут кузнечики [Там же, с. 680].
Артём преодолел свой личный ад, совершив поступок, в основе которого лежит духовный подвиг жертвенности. Роман заканчивается библейской сценой: «Скоро раздастся звон колокола, и все живые поспешат за вечерний стол, а мертвые присмотрят за ними» [Там же, с. 746]. Время все расставит по своим местам. И пускай голый человек при близком рассмотрении «темен и страшен», но мир, вопреки всему, «человечен и тепел» [Там же].
Список литературы
Александрова М. В., Антонец В. А. Пространство «Обители» как основание бытия в романе З. Приле-пина // Ярославский педагогический вестник. 2015. № 4. С. 312-317.
Купер Дж. Энциклопедия символов. М.: Ассоциация Духовного Единения «Золотой Век», 1995. 401 с.
Прилепин З. Обитель. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. 746 с.
Рудалёв А. Обитель человеческих душ. URL: http://www.litrossia.ru/archive/item/8003-andrej-rudaljov -obitel-chelovecheskikh-dush (дата обращения: 19.08.2016)
Рылова Кристина Юрьевна,
аспирант,
Педагогический институт
Иркутского государственного университета,
664003, Россия, Иркутск,
Карла Маркса, 1.
rylova.kristina@yandex.ru
Сухих О. С. Роман З. Прилепина «Обитель»: поэтика художественного эксперимента // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. -2015. № 1. С. 294-304.
References
Aleksandrova, M. V., Antonets, V. A. (2015). Pros-transtvo «Obiteli» kak osnovanie bytiia v romane Z. Prilepina [The Space of "Obitel"as the Foundation of Being in Z. Prilepin's novel]. Iaroslavskii pedagogicheskii vestnik, No. 4, pp. 312-317. (In Russian)
Kuper, Dzh. (1995). Entsiklopediia simvolov [Encyclopedia of Symbols]. 401 p. Moscow, Assotsiatsiia Duk-hovnogo Edineniia «Zolotoi Vek». (In Russian)
Prilepin, Z. (2015). Obitel' [Resident]. 746 p. Moscow, AST: Redaktsiia Eleny Shubinoi. (In Russian)
Rudalev, A. Obitel' chelovecheskikh dush [The Abode of Human Souls]. URL: http://www.litrossia.ru/ archive/item/8003-andrej-rudalj ov-obitel-chelovecheskikh-dush (accessed: 19.08.2016). (In Russian)
Sukhikh, O. S. (2015). Roman Z. Prilepina «Obitel'»: poetika khudozhestvennogo eksperimenta [Z. Prilepin's Novel "Obitel": Poetics of Literary Experiment]. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N. I. Lobachevskogo, No. 1, pp. 294-304. (In Russian)
The article was submitted on 01.10.2016 Поступила в редакцию 01.10.2016
Rylova Kristina Yurevna,
postgraduate student, Pedagogical Institute of Irkutsk State University, 1 Karl Marx Str.,
Irkutsk, 664003, Russian Federation. rylova.kristina@yandex.ru
