CC BY
174
ИСТОРИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ФИЛОСОФИИ
УДК 1 (091) (38)
И. А. Протопопова, А. В. Гараджа
«Приятнейший вид игры»: loyonoiiK^ xs^vn в диалоге Платона «Софист»
В статье рассматриваются примеры игры слов в диалоге Платона «Софист», показывающие, как в выборе лексики и словесных игровых приемах проявляется важное положение его философии о соответствии логоса и «вещи».
The article discusses examples of wordplay in Plato's dialogue «Sophist» showing how the important dialectical statement about the correspondence of Logos and "thing" is manifested in the choice of vocabulary and various word play techniques.
Ключевые слова: Платон, софистика, лексика, игра слов, диэреза, мимесис.
Key words: Plato, sophistry, vocabulary, word play, diairesis, dialectic.
Облики логоса в «Софисте»
В первой трети диалога Платона «Софист» Чужеземец и Теэтет пытаются определить софиста посредством диэрез охотника, торговца и борца. Однако эти диэрезы являются, на наш взгляд, во многом пародийными, так как здесь показан способ рассуждения с помощью эмпирических обобщений - такая «аналитика» и такой «синтез» оказываются метафорическими определениями того, что нам уже дано в опыте. С помощью обрисованных диэрез мы не схватим саму суть софиста, поскольку и так знаем разные виды его деятельности: он охотится за богатыми юношами, торгует знания-
© Протопопова И. А., Гараджа А. В., 2014
ми, занимается словесной борьбой. Диэрезы такого толка не открывают ничего нового, являются актами не мышления, но лишь систематики, да и то условной.
В последнем круге рассуждений первой части (Soph. 232-236c) вопрос ставится уже о том, кто же софист на самом деле, какова его суть, и собеседники постепенно приходят к выводу, что вся его деятельность - некоторого рода словесная игра: «Нам следует считать его неким чародеем (уопта) и подражателем (^пт^у)» (Soph. 235b7). Определяя софиста в этом направлении, Чужеземец спрашивает Теэтета: «Знаешь ли ты какой-нибудь более искусный и более приятный вид игры, чем подражание?» (Па15ш? 5s s%si? ^ тг TSxyiKWTSpov ц ка! %api8GTSpov sl5o^ ц то ^пт1коу; Soph. 234b1-2). Оказывается, что «причастность» этому виду игры (т&у т^? лш5ш? ^sts%ovtwv) и является главным в софисте.
Таким образом, в завершении первой трети диалога даётся предварительное обобщающее определение софиста: в отличие от предыдущих разнообразных наименований, соответствующих определенным диэрезам (охотник, торговец, борец) и исходивших из отдельных проявлений его деятельности, теперь показано, что основа всего, что софист говорит и делает, - подражание (^noi?).
Мы полагаем, что изменяющиеся парадигмы диэрез в первой части диалога соответствуют характеру самого софиста - неуловимому и вечно меняющемуся, т. е. текст соответствует предмету в полном согласии с высказанным в «Тимее» положением, что образу и образцу должны соответствовать родственные им - и тем самым разные - логосы. Как пишет Платон, «...относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение: слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет»1 (Pl. Tim. 29b3-5, пер. С. Аверинцева)2.
В 6-й книге «Государства» более развёрнуто выделяются сферы сущего со специфическими для них способами выражения (Resp. 509d-511e). Если средства выражения трех нижних сфер - образы искусства, мнения политики, аксиомы и теоремы математики - есть некие эксплицитные языки, то четвертая сфера, ноэтическая, принципиально вне-образна, являясь самим актом схватывающего свое собственное движение ума: нуса, а не дианойи, т. е. рассудка, пра-
1 ro5s ouv nspi тs siKovo? ка! nsp! той napa5siYpmo? айтл? бюрютеоу, ю? ара той? Хоуои?, шулер sioiv е^пупта^ тойтюу айтюу ка! ouyysvsi? оута? (Pl. Tim. 29b3-5).
2 Об этом см.: [1, с. 92-93].
вящего на аналитико-аксиоматическом уровне. Передать движение нуса через язык невозможно, так как любое опосредование, любой образ - это то, что уже выходит за пределы ноэтического.
В «Софисте» способ выражения, логос, меняется от одной части к другой. В первой части диалога речь идёт об эмпирике, о мире отражений и мнений (в координатах «линии» из «Государства» -это «мир видимого»; Resp. 509d-510b). Как уже было сказано, изменяющиеся парадигмы диэрез в первой части диалога как бы подражают характеру самого софиста, который определяется как подражатель.
Во второй части диалога, «ноэтической», где обсуждаются проблемы сущего и несущего, диалектика и взаимодействие пяти главных родов, лексика и способ устройства текста меняются. Здесь всё построено на диалоге в диалоге: собеседники инсценируют речи древних философов и современных софистов, тем самым полемизируя не с абстрактными рассуждениями, а с конкретными логосами, которые сами могут обличить своих «субъектов»1. Но кроме этого, диалог в диалоге позволяет дистанцироваться от своих собеседников, явно указывая на маскарад. В первой же части диалог в диалоге отсутствует, а автор как бы сливается с предметом, т. е. говорит о софисте методом самого софиста. Это похоже на то, например, что делает Сократ в «Федре», уподобляясь Лисию в своей первой речи. Но в «Федре» Платон делает это более-менее явно, в «Софисте» же на подражание софисту указывает сам текст.
В третьей части, как и в других диалогах, построенных по принципу фронтонной композиции2, с горних высот ноэсиса мы снова спускаемся в мир мнений и теней - и стиль меняется.
Рассмотрим некоторые лексические приёмы Платона и попытаемся проинтерпретировать их в свете высказанных выше положений.
1 См. о «пытке» самого логоса: о Хоуо^ аито^ av Sn^roosis цетрга PaoavioQsi^; Soph. 237b2.
Фронтонная композиция - термин, введённый Х. Теслеффом для описания особенностей композиции некоторых диалогов Платона: «Под фронтонным расположением я понимаю такой порядок, когда в центре находятся наиболее важные вещи - как расположены фигуры на треугольном фронтоне греческого храма. Этот принцип может быть обнаружен в других жанрах греческой литературы, включая комедию (парабаса) и трагедию (перипетия)» [6, р.19]. Теслефф разбирает структуру «Пира», «Федра», «Федона», «Государства» и отчасти других диалогов («Теэтет», «Менон» и т. д.).
Игра слов и неологизмы в «Софисте»
В «Софисте» можно найти разные типы «игры слов».
I. Во-первых, это игра, основанная на перекличке разных лексических единиц, то или иное сопоставление которых может давать какое-либо приращение смысла (а может и не давать, оставаясь просто приятной забавой).
Приведём два примера.
1. Чужеземец, описывая действия рыболова с помощью сетей и прочих подобных средств, играет этимологически несвязанными словами sípyw («затворять, запирать, удерживать) и врко? (ограда, забор). Платон пишет: «Все, что затворяет (sípyfl) чему-то выход посредством окружения, похоже, стоит назвать заграждением (вркоф» (220с1-2)1. Отметим, что в значении «сеть, силки» врко? встречается в поэтических произведениях. А далее идёт описание того, что было сделано в разговоре самими собеседниками: мы «саму суть дела (uoüpyov) достаточно охватили рассуждением (tov Aóyov)» (221b1-2); это напоминает ту часть рыболовства, которая была названа «заградительной». Дальше этот мотив сетей-логосов появится в 235a10-b3:
«Ну, тогда идём, теперь наше дело - не выпустить зверя: мы ведь почти охватили его словно некой сетью нашим орудием, подходящим для этого, - речами (év toí? Aóyoi?), так что ему теперь никак не ускользнуть от этого»2.
Это вписывается в рамки общей метафоры охоты - лейтмотива «Софиста», - где охотятся с помощью логосов.
2. В другом случае «парадигма рыболова» отслеживается уже на примере «ловли на удочку»: «.. .она включает и добычу, которую вытаскивают (ávaonáw), подсекши снизу вверх (ávw), от какового действия, по соответствию, и это имя: отсюда же название искомого ужения (áonaAisuTiK^)» (221b7-c3)3. Чуть выше деятельность рыбака обозначалась привычным áAisuTiK^ (Soph. 220b7, ср. Ion 538d4 etc.; этимологически восходит к áA? «море»), но предпочтение отдаётся слову áanaAisuTiK^ (Soph. 219d2, 221c2 = Stob. 4.18a6), которое подчёркнуто перекликается с ávaonáw (вытягивать, вытаскивать).
1 То p,év, öti nav ögov av svsKa KroAúasro? sípyn ti nspiéxov, ёрко? síko? óvo^á^siv.
2 "Ays б'л, vvv 'Hp.éTspov spyov tov 0^pa p^kst' ávsívav axsööv yap awöv nspisiA^ap,sv év а^ффА^отр^ф tivi tmv év toí? Aóyoi? nspi та TOiawa ópyávrov, >s oÚKéV é^sú^sTai tó5s ys. Ср. в «Евтидеме»: «Я понял, что он сердился на меня, поскольку я разделял сказанное, а он хотел изловить меня, окружив именами (ßouA0p,sv0<; p,s 0npsÜGai та óvópma nspiGT^aa?)» (Euth. 295d1-2).
3 . ..toútou 5s tö nspi rqv KáTroQsv avro nA^y^v ávaanro^évnv, an' aúrn? тл<; npá^sro? áфоцоlю08v Touvo^a, ^ vßv áanaAisuTiK^ Z^T^Ösiaa énÍKA^v yéyovsv.
Неважно, что по Гесихию aanaÀoç - афаманское обозначение рыбы: Платону нужна другая, «натянутая», этимология. Очевидно, что смещение от àÀisuxiK^ к áana^isuxiK^ требуется для метафорического расширения значения «рыболовства» - так софист выуживает деньги у богатых юношей, о чём и пойдёт речь в следующем фрагменте («удильщик сродни софисту»; tov áana^isux^v той аофштой (221d12)). Таким образом, лексические приёмы метафоризируют так называемую аргументацию, которая в первой части предстаёт образным описанием разных сторон деятельности софиста.
Отметим, что здесь Платон оказывается у истоков долгой и плодотворной истории метафоры: от евангельского образа «ловцов человеков» (Мф 4:19, Мк 1:17; будущие апостолы, впрочем, ловят сетями) до Короля-Рыболова (Roi pêcheur) артуровской легенды и игры amo/hamo в средневековой латинской литературе. Так, уже Исидор Севильский (Sent. I 14.14) рисует полную рыболовную метафору, где крюком представлена божественность Христа (hamus divinitatis), наживкой - плоть его, леской - «генеалогия, вычитываемая из Евангелия»1.
II. Во-вторых, словесная игра выливается в создание новых слов, из которых некоторые так и остались гапаксами, т. е. встречаются только в этих местах, а иные укоренились в греческом языке. Приведём примеры неологизмов из раздела той диэрезы, где речь идёт о софисте как торговце.
«Чужеземец. Говоря обо всем мусическом искусстве, которое покупают по случаю здесь и перевозят туда, из города в город для продажи (àyo^évrçv [ка! ninpaoKo^ev^v]), включая живопись, фокусничество (Ваицатояоик^у) и многое другое перевозимое и продаваемое (àxOévTa ка! nraXoú^sva) для души - что-то для развлечения, что-то для серьёзных целей - тому, кто перевозит и продаёт (tov а'^та ка! яюХошта), даёт не меньше оснований по праву именоваться купцом, чем тому, кто продаёт пищу и питьё.
Теэтет. Совершенно верно.
Чужеземец. Так вот того, кто знания, купленные в одном городе, обменивает на деньги в другом, не назовёшь ли ты тем же именем? Теэтет. Ну конечно же.
Чужеземец. Ну вот, в этой душеторговле (^^s^opi^^ разве не по всей справедливости будет назвать одну часть искусством показа, другую же не менее забавно, чем "душеторговлю", и поскольку она имеет дело с продажей знаний, необходимо назвать именем, чем-то родственным самому делу?» (224a1-b7).
1 Ср. также у Андрея Капеллана (De amore I 3.1): «Название же любви от глагола любить (amo), каковой означает ловить или быть уловленным. Ибо любящий уловлен путами желания и стремится другого уловить на свой крючок (hamo)».
Конечно, «душеторговля», или «душеторг», первым делом напрашиваются для перевода ц yu%s^nopiK^ (sc. Ts%vn). Однако в этих сочетаниях слышится что-то фаустовское, а то и дорианов-ское - уж точно ничего «забавного» (то 5s ysAoiw), на чём настаивает сам автор. Во-первых, речь идёт о торговле не душами, а товара-товарами для души, или духовными (по точному определению Аста, rerum ad animum pertinentium mercatus [3, III S. 574]); во-вторых, s^nopia подразумевает прежде всего заморскую торговлю, связанную с перевозками; наконец, на что обращает внимание и Кэмпбелл [4, р. 36], «психэмпория» вызывает ассоциации с «психагогией» (yu%aywyia), но только в пейоративном контексте. Если считать, что в диэрезах всегда предполагается отбрасываемая, «теневая» часть1, то психагогия, «душеводительство» и есть занятие философа, тогда как софисту выпадает психэмпория, «душевозительство», «ду-шеизвоз».
«Чужеземец. Тогда часть этой наукопродажи (ца0пцатояюХ1к^), касающуюся знания всех остальных искусств, следует назвать одним именем, а касающуюся добродетели — другим. Теэтет. Как же иначе?
Чужеземец. "Искусствопродажа" (rsxvonraXiKÖv) подойдёт к той части, которая имеет дело с остальным; тебе нужно попытаться дать имя другой. Теэтет. Да какое же другое имя назвать, чтобы не совершить ошибку, кроме имени самого искомого нами сейчас рода - софистический? Чужеземец. Никакое другое. Давай же соберём этот род вместе и скажем, что второй раз софистика появилась как искусство приобретения, обмен, торговля, крупная торговля, душеторговля по продаже учений (Хоуои^) и знания добродетели» (224b9-d3)
Зададимся вопросом: зачем нужны эти неуклюжие сложные слова? Полагаем, что это игра, связанная с темой диэрезы, разделения. Подтверждение этому, как нам кажется, можно обнаружить в книге Е. Глазов-Корриган и К. Корриган «Платоновская диалектика в игре: аргументация, структура и миф в Пире» [5, р. 80-82]. Авторы предлагают свою интерпретацию знаменитого образа андрогина из речи Аристофана: они считают, что разрезание андрогина - это пародийное образное отражение темы диалектики, как она описана во многих платоновских диалогах, т. е. разделение целого на части и новое собирание в единство. Добавим к догадке авторов: получается, что рассекание андрогина как «шара» определённым образом изоморфно разбиению сложного слова av5poyuvo^ на его составные части, av^p и yuv^, что как раз и есть разные роды, искомые диалек-
1 Подробнее см. [2].
тической процедурой диэрезы, разделения. Обратный ход, воссоединение половинок, «жаждущих целостности», есть создание и сложного слова и единого мужеженского существа, что на языке диалектики называется «соединением», auvaywy^.
Этим подходом можно воспользоваться, на наш взгляд, и для интерпретации составных слов в «Софисте». Здесь «наукопродажа» (^аОп^атолюАж^) и «искусствопродажный» (xs^vonwAiKÖ^) так же легко распадаются на две части, причём одна из них вроде бы должна характеризовать ту часть диэрезы, в которой рассматривается софист, из всего извлекающий выгоду (продажа), другая - философ (наука, искусство). Тем не менее «наукопродажа» оказывается общим прибежищем и для софистов, торгующих искусством добродетели, и для тех, кто торгует остальными искусствами. Как и «ду-шевозительство», новообразования, частью которых является «продажа», характеризуют в платоновском мире всё, что связано со сферой преходящего, эмпирического, нефилософского - и тем самым на уровне лексики подчёркивают пародийный характер диэрез, на крючок которых так просто попасться.
Список литературы
1. Протопопова И.А. «Государство» Платона - идеальный мимесис? // Логос. - 2011. - № 4 (83). - С. 89-100.
2. Протопопова И.А. Сократ и тень (к драматической интерпретации «Софиста») // Платоновский сб. - М.; СПб.: РГГУ-РХГА, 2013. Т. 1. С. 367-404.
3. Ast G.A.F. Lexicon Platonicum sive vocum Platonicarum index. 3 Bände. Leipzig: Weidmann, 1835-1839.
4. Campbell L. The Sophistes and Politicus of Plato, with a revised text and English notes. Oxford: Clarendon Press, 1867.
5. Corrigan K., Glazov-Corrigan E. Plato's dialectic at play: argument, structure and myth in the Symposium. University Park, Pennsylvania: The Pennsylvania State University, 2004.
6. Thesleff H. Looking for Clues: An Interpretation of Some Literary Aspects of Plato' "Two-Level Model" // Plato's Dialogues: New Studies and Interpretations (ed. Gerald A. Press). Boston, 1993.
