CC BY
64
DOI: 10.24412/2470-1262-2021-2 -28-38
УДК (UDC) 801.732
Kuralay B. Urazayeva, Gumilyov L.N. Eurasian National University, Nur-Sultan (Astana), Kazakhstan Zhanara M. Kultanova, Gumilyov L.N. Eurasian National University, Nur-Sultan (Astana), Kazakhstan Ulzhan U. Baiturina, Gumilyov L.N. Eurasian National University, Nur-Sultan (Astana), Kazakhstan
Уразаева К. Б.,
Евразийский Национальный Университет
им Л. Н. Гумилева, Нур-Султан (Астана), Казахстан Култанова Ж.М., Евразийский Национальный Университет
им Л. Н. Гумилева, Нур-Султан (Астана), Казахстан Байтурина У.К., Евразийский Национальный Университет
им Л. Н. Гумилева, Нур-Султан (Астана), Казахстан
For citation: Urazayeva K.B, Kultanova Zh.M., Baiturina U.K, (2021).
Parable in the Structure of the Novel.
O. Wild and F. Dostoevsky. Cross-Cultural Studies: Education and Science Vol.6, Issue 2 (2021), pp. 28-38 (in USA)
Manuscript received: 11/05/2021 Accepted for publication: 29/06/2021 The authors has read and approved the final manuscript.
CC BY 4.0
ПРИТЧА В СТРУКТУРЕ РОМАНА. О. УАЙЛЬД И Ф. ДОСТОЕВСКИЙ
PARABLE IN THE STRUCTURE OF THE NOVEL. O. WILD AND F. DOSTOEVSKY
Abstract:
The article is devoted to an actual problem - the connection between the plot and the genre. The aim of the article is to analyze the role of a parable as a precedent text in plot formation. To achieve the goal, it is necessary to identify the factors of genre synthesis; the boundaries of the alienation of the parable from the novel of education; to describe the specifics of the apocryphal text in the context
28
of allegory and ethical views of writers; to consider parable discourse as a part of the mythological poetics of the novel and the structure of the Gothic; to characterize the originality of the interpretation of the Faustian motif of Goethe by O. Wilde; to show the originality of Dostoevsky's upbringing novel and novel from the standpoint of the author's and the Gospel parable. The research methodology is based on the application of an axiological approach, as well as methods - receptive, literary reminiscences and typological. The objects of comparison were the novels by O. Wilde "The Portrait of Dorian Gray" and F. Dostoyevsky "Crime and Punishment". As a result of a comparative analysis, a connection established between the aesthetic and ethical ideas of the writers. The interpretation of the laws of art showed the connection between the category of beauty and the concepts of evil and good, devilish discourse. Duality also became the subject of comparison. As a precedent text in Wilde's novel, the tragedy of Goethe is shown, in Dostoevsky's novel - the parable of the prodigal son and the healing of Lazarus. The temptation of power, eternal youth is analyzed as the cause of the hero's spiritual death in Wilde, and motives of repentance and the hero's awareness of sin and guilt are considered as ways of spiritual healing. The originality of Dostoevsky is substantiated in the aspect of evolution from the ideal of Sodom to the ideal of Madonna. The emphasis on the motive of forgiveness, the shift towards the concepts of sin and the ideal in the interpretation of beauty are shown as the specificity of Russian realism. The scientific novelty of the work is due to the identification of the factor of genre synthesis in the aspect of the parable and the novel of education, which contributes to the establishment of the national originality and the author's individuality of writers. The practical value of the results lies in the possibility of using them when reading courses on the history of Russian literature.
Keywords: parable, upbringing novel, apocryphal text, precedent text, Wilde, Dostoevsky
Аннотация:
Статья посвящена актуальной проблеме - связи сюжета и жанра. Целью статьи является анализ роли притчи как прецедентного текста в сюжетосложении. Для реализации цели потребовалось выявить факторы жанрового синтеза, границы отчуждения притчи от романа воспитания, описать специфику апокрифического текста в контексте аллегории и этических взглядов писателей, рассмотреть притчевый дискурс как часть мифопоэтики романа и структуры готического, охарактеризовать своеобразие трактовки фаустианского мотива Гете О. Уайльдом, показать своеобразие причти и романа воспитания Достоевского с позиций авторской и евангельской притчи. Методология исследования построена на применении аксиологического подхода, а также методов - рецептивного, литературных реминисценций и типологического. Объектами сопоставления стали романы О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» и Ф. Достоевского «Преступление и наказание». В результате сопоставительного анализа была установлена связь эстетических и этических представлений писателей. Трактовка законов искусства показала связь категории красоты и понятий зла и добра, дьяволического дискурса. Предметом сопоставления стало и двойничество. В качестве прецедентного текста в романе Уайльда показана трагедия Гете, в романе Достоевского -притча о блудном сыне и исцелении Лазарем. Искушение властью, вечной молодостью анализируется как причина духовной смерти героя у Уайльда, а в качестве способов духовного исцеления рассматриваются мотивы покаяния и осознания героем греха и вины. Своеобразие Достоевского обосновано в аспекте эволюции от идеала содомского к идеалу Мадонны. Акцент на мотиве прощения, смещение к концептам греха и идеала в трактовке красоты показаны как специфика русского реализма. Научная новизна работы обусловлена выявлением фактором жанрового синтеза в аспекте притчи и романа воспитания, что способствует установлению национального своеобразия и авторской индивидуальности писателей. Практическая ценность результатов заключается в возможности применения при чтении курсов по истории русской литературы.
Ключевые слова: притча, роман воспитания, апокрифический текст, прецедентный текст, Уайльд, Достоевский
Введение
Жанровое поведение философско-аллегорического подтекста в художественной литературе позволяет выявить связь притчи и романа воспитания, сближающие, например, английский и русский романы. При этом всплывающие параллели с другими литературами расширяют фон сопоставительного изучения. Так, установление учеными параллелей романа О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» с «Фаустом» И. В. Гете и «Шагреневой кожей» О. де Бальзака, «Необычайной историей доктора Джекила и мистера Хайда» (1886) Р.Л. Стивенсона Уайльда и др. создает предпосылки для выявления типологических параллелей с двойничеством, наиболее исследованным на примере поэтики Ф. Достоевского («Двойник», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»).
Общность дидактической установки, заключенной и в притче, и в романе воспитания образуют в литературе апокрифический текст.
Актуальность статьи обусловлена выявлением признаков апокрифического текста на основе жанрового синтеза причти и романа воспитания. Научная новизна работы состоит в том, что впервые предметом сопоставления романа О. Уайльда и Ф. Достоевского становится жанровый синтез, рассмотренный в аспекте эстетических и этических взглядов писателей, трактовка сюжета Фауста Уайльдом. Теоретическая значимость исследования заключается в дополнении теории литературного процесса представлениями о прецедентном тексте и литературной позиции Уайльда, и Достоевского. Практическая ценность результатов представлена в обобщении анализа романов английского и русского писателей в аспекте жанровой структуры и сюжетосложения, жанрового синтеза - причти и романа воспитания. Для реализации цели потребовалось решение задач: 1) охарактеризовать факторы жанрового синтеза с позиций дефинирования притчи и романа воспитания, 2) анализ признаков апокрифического текста с позиций аллегории и этических установок писателей, 3) анализ притчевого дискурса как части мифопоэтики романа и готического, 4) сопоставительный анализ фаустианского мотива Гете и Уайльда, 5) анализ жанровой структуры романа Достоевского с позиций авторской и евангельской притчи.
Обзор литературы
В науке приобрели характер общего места положения о жанровой специфике романа О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» как притчи о художнике и искусстве, структурной роли философско-аллегорического подтекста; реминисценций с «Фаустом» И. В. Гете, «Шагреневой кожей» О. де Бальзака. Известны и определения романа, характеризующие признаки жанрового синтеза или жанровой трансформации (решение данной проблемы не входит в задачу настоящей статьи): драма в прозе, роман-аллегория, роман-парабола, философская притча. Разброс приведенных жанровых определений обусловлен эффектом «двойного дна»: внешнего плана изображения и символики, организующей внутренне движение сюжета.
В изучении романа Уайльда в интересующем нас аспекте можно выделить следующие направления. Это описание притчевого дискурса как части мифопоэтического сознания, основанное на сравнении молодого Дориана с «божественными юношами», такими как Адонис, Нарцисс, Парис, что способствовало установлению ученым классического эстетического эталона [1, с. 13]. Для разработки сопоставительного жанрового анализа плодотворными представляются исследования, обращенные к поэтике готического (фантастики, эстетизма, мотива сделки в духе «Фауста»). Ф.С. Фицджеральд заметил, что «Портрет Дориана Грея» - «в общем-то, лишь несколько возвышенная сказка, которая полезна
подросткам лет семнадцати, потому что побуждает их кое о чём серьёзно подумать» и в котором за образец взяты «Шагреневая кожа» Бальзака и «Наоборот» Гюисмана» [2, с. 29].
О философско-этическом характере фаустианского мотива - сделки с позиций борьбы добра и зла - пишет С.Х. Магнусдоттир [3, с.12]. Интерпретации образа Дориана Грея - с позиций архетипических основ и в синтезе с историческими, культурными, литературными и философскими категориями - способствует работа российского ученого [4, с.8]. Восприятие Фауста как вечного образа, или в духе современных представлений науки как метатипа [5, с.9] - актуализирует философско-эстетические основы романтизма. Вместе с тем такой подход не исключает в качестве предмета исследования и сюжетную роль представлений об устройстве мироздания, отраженных в легендах, слухах, рассказах мифологического свойства, а также теорию эстетизма. Именно такой подход позволяет внести ясность в оценку романа Уайльда как аморального. Так, симптоматично для подобной оценки мнение сербского критика С. Пантовича о том, что вся жизнь Дориана Грея «неправильная», что «неразумно жить своей жизнью, предаваясь вечному удовольствию» вписано в контекст представления о Фаусте с его искушением «иметь мир под ногами» и получать больше знаний [6, с.38]. Приведенное мнение затрагивает и фаустианский мотив как проявление дьяволического дискурса, направленного на обретение абсолютной власти над миром.
Изучение романа Уайльда связано и с философской трактовкой красоты Дориана Грея. Мысль о быстротечности красоты, восприятие ее персонажами романа, роковая, фатальная сущность сообщают произведению символический характер. Воплощенная в портрете героя идея предназначения искусства, вложенная в уста лорда Генри, не исчерпывает содержания романа. Нравоописательная, этическая направленность произведения, наделяющая повествование историей о погубленных чувствах Сибиллы, расширяет представление о красоте, обесцененной вне морали. Для викторианской Англии романтизация любви и красоты в корреляции с вопросами искусства выводила творение Уайльда за пределы художественного факта и эстетического события, придавая ему социальное звучание. Вместе с тем выбор английским писателем стратегии, оперирующей фантастикой, мистикой, тайной, дал основание М. Паквуин связать внутренний конфликт героя с историей формирования готической литературы [7, с.29]. Американский критик Дж. Домиани высказал парадоксальную точку зрения, обобщающую отношения Фауста и Дориана с женщинами, охарактеризовав их как «однополый гедонизм» [8. с.23]. Отмеченное критиком явление гомоэротизма означает «использование» женщин как объектов желания. Толкование отношений в духе дионисийского разрушения делает гибельным непорочное влечение героев.
В изучении притчи в романе Достоевского, в аспекте выбранного направления, можно выделить следующие тенденции. Доминирующая тенденция основана на изучении авторской и евангельской притчи. Роль притчи как смыслообразующего элемента позволила установить функции причти как предтекста и обусловила исследование сюжетосложения романа Достоевского. Так, рассмотрение Ю.В. Шатиным притчи в фокусе отношений субъекта, объекта и предиката позволило ученому установить роль архетипического мотива как источника алломотивов, «весьма индивидуальных в синхронном срезе сюжетосложения, и, может, поэтому незаметных без специального сюжетологического исследования» [9, с.29]. Другая тенденция основана на связи причти с романом воспитания. Отсюда введение в научный оборот понятия «притчевая стратегия автора» и установление ее роли как декодирующей системы. Например, В.И. Габдуллина установила в качестве доминантного кода евангельский (притчевый) код, обосновала его связь с взаимодействующий с биографическим и философско-идеологическим кодами, что способствовало анализу рецептивного уровня авторского дискурса и влиянию на коммуникативную стратегию текста по отношению к читателю, «вовлекаемому, подобно адресату притчи, в сферу диалогизированного авторского слова» [10, с.10].
Подтверждением значимости изучения сюжетологической роли притчи становится название романа Достоевского. John Bolin пишет в связи с отражением притчи в названии романа «Преступление и наказание»: «Christ's parables, like the tradition of oral storytelling from which they derive, are remarkable in their deployment of antithesis, and not merely at the level of character, but in their movement from one opposing state, place, or time to another» (Христианские притчи, как и традиция устного рассказа, из которого они происходят, примечательны тем, что раскрывают противоположности, не только на уровне характера, но и в их движении от одного противоположного состояния, места или времени к другому) [11, с.233]. Исследователь формулирует таким образом концепцию сюжета: переход Раскольникова -преступника и грешника - в героя, переживающего искупление. Достоевский в черновых записях к роману подчеркнул: «С самого этого преступления начинается нравственное развитие, возможность таких вопросов, которых прежде не было. В последней главе, в каторге, он говорит, что без этого преступления он бы не обрел в себе таких вопросов, желаний, чувств, потребностей, стремлений и развития» [12, с.140].
Жанровый синкретизм, обусловленный синтезом притчи и романа воспитания, сообщает произведению Достоевского аллегорический характер. Определяющую роль играет, как известно, семиотика жилища героя. Обоснованное М.М. Бахтиным понятие хронотопа: «Комната Раскольникова, такая типичная петербургская «Воскресение» и «воскрешение» в романе... комната в таком типичнейшем петербургском доме, - это - гроб, в котором Раскольников проходит через фазу смерти, чтобы возродиться обновленным» [13, с. 195] -воплощает сюжет искупления как признак романа воспитания. О процессе нравственного развития как истории божественного воспитания, сообщающей роману нравоописательный пафос притчи: «Бог входит в жизнь человека» [12, с. 140], - пишет ученый.
Применение онейрической поэтики привело ученого к установлению оппозиций «живое-мертвое» в романе Достоевского и мортальному коду. В систему мортального кода исследователь вводит описание жилища героя, сон об убийстве лошади, сон о моровой язве [14]. Этот подход становится стимулом к изучению сновидного и мифологического в романе как признаков апокрифического текста.
Методы и материал исследования
В работе применены методы аксиологического подхода, позволившего установить влияние религиозно-духовных мотивов и мировоззренческих позиций писателей на трактовку эстетических и этических проблем, рецептивный метод, способствующий анализу новаторства Уайльда в осмыслении сюжета Фауста Гете. Использован и метод литературных реминисценций, и типологический метод, позволивший выявить схождения и своеобразие художественных решений английского и русского писателей. Материалом сопоставительного анализа стали романы О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» и Ф. Достоевского «Преступление и наказание».
Результаты и дискуссия
«Портрет Дориана Грея»
О важности прочтения романа О. Уайльда в ключе этических установок, указывающих на осложненность теории эстетизма писателя, свидетельствует предисловие к роману. Оно состоит из 25 афоризмов, воплощающих эстетические идеалы автора. В значимости этического содержания романа убеждает финал романа.
Основным сюжетообразующим мотивом, отражающим связь эстетизма английского писателя с его этическими взглядами, является мотив Фауста. Своеобразие авторской позиции Уайльда заключается в создании романа-притчи, преломившем вопросы об искусстве сквозь призму судьбы героя. Философия зла являет историю о человеке, для которого «в иные минуты зло было лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни». Известно признание Уайльда: «Everyone can see in Dorian Gray his or her own sins. No one knows about the sins of Dorian Gray. The one, who finds them, brought them himself» [15, c.69]. («Каждый человек видит в Дориане Грее свои собственные грехи. В чём состоят грехи Дориана Грея, не знает никто. Тот, кто находит их, привнёс их сам») [16, c.47].
Трактовка красоты «Grace was his, and the white purity of boyhood, and beauty such as old Greek marbles kept for us» 1 (56) («У него есть все - обаяние, белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморе древние греки»)2 (40) - несет в себе основные положения теории эстетизма Уайльда, проникнутые античным пониманием красоты и молодости. Ранняя смерть «божественных юношей», окончивших жизнь молодыми: Париса убивает отравленная стрела, Адониса - дикий вепрь Артемиды, Нарцисс гибнет от любви к себе [1, c.72] - продиктовала автору романа сравнение лордом Генри героя с «this young Adonis who looks as if he made out of ivory and rose-leaves» (2) («юным Адонисом, словно созданным из слоновой кости и розовых лепестков») (3). Этическая определенность мотива состоит в идее сохранения красоты в молодости. Неслучайно Уайльд назвал свой роман красивой небылицей, как и в целом понимание искусства. Теория писателя явила так называемый синдром Дориана Грея (англ. Dorian Gray syndrome) - культ молодости, рассматривающий возможно более длительное сохранение образа жизни, в том числе в рамках особенностей, присущих юношескому или более молодому периоду жизни. Выражается в страхе перед физическим увяданием или старением.
Связь эстетизма с этическим установками определила синтез притчи и романа воспитания в переосмыслении сюжета и образа Фауста английским писателем. Для воплощения в Дориане Грее облика нового Фауста, автору понадобилось разработать новый сюжетный ряд и новую систему образов. В роли Мефистофеля, искушающего Дориана Грея идеями гедонизма, разбудившего в нем пороки, выступает лорд Генри. Устами этого персонажа философия гедонизма открывает Дориану Грею тайну жизни, которая заключается в исцелении души чувствами: «Time is jealous of you, and was against your lilies and your roses» (82) («Время ревниво, оно покушается на лилии и розы, которыми одарили Вас боги») (68). Лорд Генри советует Дориану: "You must enjoy your life! Live the wonderful life that is in you! Let nothing be lost upon you!" (69) («Живите чудесной жизнью, которая есть у Вас! Пусть ничто не будет потеряно для Вас. Будьте всегда в поиске новых ощущений») (47). Он также открывает Дориану скрытую тайну жизни: «He must heal the soul with the senses, and the senses
1 Роман цитируется по изданию: Wilde O. The Picture of Dorian Gray (complete and unabridged), Moscow: Jupiter-
Inter, 2008. - 267 p. Цитируемые страницы указаны в круглых скобках. Русский перевод - М.Е. Абкина -приведен по изданию: Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея», М., изд-во: Искатель, 2015. - 208 с. В круглых скобках указаны цитируемые страницы.
with the soul» (6) («Он должен исцелять душу с помощью чувств, а чувства - с помощью души» (4).
Лорд Генри, как и Мефистофель Фауста, искушает Дориана Грея идеей вечной молодости. Здесь обнаруживается след эстетизма Уайльда, представление о категории красоты в искусстве: «Because you have the most marvelous youth, and youth is the one thing having» (22) («Красота не вечна, а молодость является единственным украшением, которое стоит беречь») (11). Автор акцентирует противоречивые чувства героя, который испытывает вместе с восхищением и горечь от утраты красоты: «I shall grow old and wrinkled and ugly. However, this picture will always be young. This picture will never be older than it is today» (7) («Если бы я всегда оставался молодым, а старился этот портрет! За это, за то я отдал бы все на свете! Ничего бы не пожалел! Я готов отдать бы душу за это!») (4). Если мотив сделки с дьяволом превращает текст Гете в притчу, ставшую прецедентным текстом в романе Уайльда, то переосмысление английским писателем немецкого сюжетного и образного ряда создает жанровый конструкт романа-воспитания. Сюжет Фауста обновлен в романе образами Сибиллы Вейн, новой Маргариты, Джеймсом Вейном - новым Валентином.
Роман-воспитания создается и двойничеством, концепция которого создается портретом Дориана Грея. Портрет героя становится символом трагического расщепления личности, сознания и души, становясь воплощением смерти души. Запечатленные автором в портрете изменения после жестокого разрыва Дориана Грея с Сибиллой: «In the dim arrested light that struggled through the cream-coloured silk blinds, the face appeared to him to be a little changed. The expression looked different. One would have said that there was a touch of cruelty in the mouth. It was certainly strange» (90) («При слабом свете, затененном желтыми шелковыми шторами, лицо на портрете показалось ему изменившимся. Выражение было какое-то другое, - в складке рта чувствовалась жестокость. Как странно!») (79) - становятся символическими этапами гибели души.
Контраст разрушающейся души человека, все более глубоко погружающегося в пучину порока, мизантропии, истории гибели души на протяжении двадцати лет и сохраняющейся внешней красоты Дориана Грея: «Men who talked grossly became silent when Dorian Gray entered the room. His mere presence seemed to recall to them the memory of the innocence that they had tarnished. They wondered how one as charming and graceful as he was could have escaped the stain of an age that was at once sordid and sensual» (128) («Люди, говорившие непристойности, умолкали, когда входил Дориан Грей. Одно уж его присутствие напоминало им об утраченной чистоте. И они удивлялись тому, что этот обаятельный человек сумел избежать дурного влияния нашего века, века безнравственности и низменных страстей») (116) - проводят границу между Гете и Уайльдом, притчей и романом воспитания. Конфликт внешней красоты и внутреннего разрушения сообщает символизму Уайльда характер обусловленной трагедии художника, подчинившего талант дьявольскому соблазну.
Отсюда неслучайность уравновешивания, однако обреченного уравновешения, образа лорда Генри образом Бэзила Холлуорда, предостерегающего друга. Его предостережения обусловлены пониманием безумия Дориана Грея, ставшего результатом искушения, добровольного самообмана. Молитва как путь к спасению, раскаяние как возможность духовного очищения, предлагаемые Бэзилом Холлуордом, не используются как шанс к спасению души героем романа. Призыв друга Дориана Грея: «Let us pray together! The prayer of your pride has been answered. The prayer of your repentance will be answered also. I worshipped you too much. I am punished for it. You worshipped yourself too much. We are both punished» (158) («Помолимся вместе! Молитва, подсказанная вам тщеславием, была услышана. Будет услышана и молитва раскаяния. Я слишком боготворил вас - и за это наказан. Вы тоже слишком любили себя. Оба мы наказаны») (131) - вносит в роман воспитания мотив жертвы искушения и библейскую заповедь о сотворении кумира. Мотив наказания, возмездия за
чрезмерную, абсолютную, эгоистичную любовь воссоздает психология безумия, оборотной стороной которого является как неумение, так и нежелание молиться, любить и страдать, раскаиваться и понимать. Безобразный, уродливый лик на портрете как отражение истинного лица героя, беспощадный приговор оказываются для героя нестерпимыми. Так в романе воспитания, источником которого является противоречивая, но последовательно проводимая писателем теория эстетизма, проступает корреляция гибели души художника как убийство в себе настоящего призвания. Забвение в наркотиках: «It was a thing to be driven out of the mind, to be drugged with poppies, to be strangled lest it might strangle one itself» (163) («Но этот грех был не таков, его надо было изгнать из памяти, усыпить маковыми зернами, задушить поскорее, раньше, чем он задушит того, кто его совершил») (135) - это и страх перед собой истинным, способным на убийство друга, и желание освободить сознание и душу от тяжкого греха.
Сцена уничтожения портрета рисует переживаемые героем невыносимые муки совести. Кровь, капающая с его пальцев, символ совершенных героем преступлений. Отсюда интересный прием двойничества, явленный в романе: «a splendid portrait of their master as they had last seen him, in all the wonder of his exquisite youth and beauty. Laying on the floor was a dead man, in evening dress, with a knife in his heart. He was withered, wrinkled, and loathsome of visage» (267) («великолепный портрет своего хозяина во всем блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в груди лежал мертвый человек во фраке. Лицо у него было морщинистое, увядшее, отталкивающее») (208). Зеркальная симметрия портрета героя -истинного и мнимого, разоблаченного и подлинного, становится сюжетной версией двойничества, разделяющего трагедию Гете о Фаусте как притчи и прецедентного текста, и роман-воспитания, развенчавшего ложность гедонизма, принятого за закон искусства.
Финал романа-притчи о человеке, для которого: «there were moments when he looked on evil simply as a mode through which he could realize his conception of beautiful» (154) («в иные минуты зло было лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни») (128) - являет приговор злу как категории философии, несовместимой с подлинным искусством. Взаимозаменяемость жизни и искусства, принятая Дорианом Греем за истину, сделала его пленником. Заложником трагического самообмана, удобного для проповедуемого лордом Генри гедонизма. Влияние теории эстетизма привела к системе художественной реализации афоризмов. Например, «The artist is the creator of beautiful things. To reveal art and conceal the artist is art's aim» (2) («Художник - тот, кто создает прекрасное. Раскрыть людям себя и скрыть художника - вот к чему стремится искусство») (3). Символизация жизни героя в позолоченной клетке, жизнь «пленника своих страстей и страхов» снижает притчевое начало иронией и пародией, поэтикой парадоксальности, которая также формирует роман воспитания Уайльда. Воплощение в сюжете романа истории гибели души как мифа о нарциссе понадобилась писателю для отражения размытых границ между добром и злом [17, c. 36]. Так совершался переход писателя от позднего викторианства к раннему готическому модернизму.
«Преступление и наказание» Ф. Достоевского
Жанровый синтез в романе Достоевского - притчи и романа-воспитания - обусловил две стратегии в трактовке красоты. Трактовка ее как возвышенности, добра и истины обусловила явление христианоцентричного Достоевского. С позиции заявленной темы сопоставление понятий о добре и зле, осознания человеком своей вины и искупления выявляет отношение писателей, Уайльда и Достоевского, к покаянию как способности человека признать и преодолеть в себе зло, искупить искушение дьявола. В этом отношении покаяние становится для героя Достоевского способностью к очищению. Потребность в покаянии в романе русского писателя, проведенная через двойничество героя, отличает этическую природу покаяния как религиозного долга, направленного на духовное исцеление, у Уайльда.
Мысль Достоевского: «Смешная уступка Бова розге: обнаружил ребенок полное раскаяние, да еще его и сечь. Да за что же? Хорош. Да этого-то и должна добиваться педагогика. Полное раскаяние смывает все преступления и удовлетворяет все обиды, сделанные начальнику. Тут уж непременно должно быть прощение, безусловное прощение» [18, с. 231] - делает составной частью прощения осознание вины и добровольное покаяние, отречение от дьявола.
Философия зла соотнесена русским писателем с красотой, осмысленной в категориях греха и идеала. Так, в романе «Братья Карамазовы» осознание «страшной» и «ужасной» природы красоты, заключающей в себе одновременно и «идеал Мадонны», и «идеал содомский», объясняется писателем так: «Тут дьявол с богом борется, а поле битвы - сердца людей» [19, с. 198].
Жанровый синтез в романе «Преступление и наказание», как и в «Портрете Дориана Грея», обусловлен соотношением притчи и романа воспитания. Инструментом жанровой дихотомии становится прежде всего сюжетное движение романа как движение от содомического идеала к идеалу Мадонны. Другой точкой пересечения притчи и романа воспитания становится философское и литературное амплуа героя, которые исследователи характеризуют как три ипостаси Раскольникова, обусловленные философией греха, преступления и идеала. Экзегетическая трактовка героя, эгоцентричного, далекого от смирения, не способного принять бедность - источники его теории преступления. Направленность на доказательство себе: «Тварь ли я дрожащая, или право имею» [20] -вписывается в понятие содомского принципа. Осознание себя сверхчеловеком, имеющим право, становится камнем преткновения на пути исцеления студента-правоведа. Право юридическое как плод измышлений человека, утверждения власти над другим человеком подвергается испытанию правом подлинным, основанным на воле Бога. Первая ипостась героя, не осознающего греховной природы злого умысла, и вторая ипостась - преступника, становятся ступенями духовного роста Раскольникова на пути к чуду преображения, обновлению, смирению. Они приходят к Раскольникову на каторге. Движение от греха содомского к идеалу Мадонны происходит через постижение героем любви духовной, всепрощающей на каторге. Ступенью к любви как пути преображения и исцеления героя становится чтение притчи о Лазаре. Акцент библейской заповеди не на смерти, а славе Божьей открывает Раскольникову чудо духовного исцеления как освобождения от греха, излечения любовью. Выступающая в роли проповедника и своего рода духовного учителя, приобщающего преступника к осознанию греха, обретению смирения и веры, Соня Мармеладова носит в произведение Достоевского мотив единства библейской притчи и романа воспитания как романа о страдании в искуплении.
Идеал содомский и идеал Мадонны оттеняют и двойничество в романе: и Раскольников, и Соня - оба преступники. Однако осознание Сони себя грешницей и готовность к страданиям как искуплению вины не только отличает ее от Раскольникова, но и обращает внимание наблюдательного читателя на эффект двойного дна, как у Уайльда. Два архетипа, скрытые в истории о блудном сыне и притче о богаче и Лазаре, конструируют этико-эстетическую систему произведения. Философия преступления как ухода человека от Бога-Отца, а наказания как искупления.
Заключение
Сопоставление причти и романа воспитания как жанрообразующих факторов апокрифического текста и сюжетообразующего элемента показало как типологические схождения в романах Уайльда и Достоевского, так и своеобразие их литературной позиции. Анализ связи между структурой сюжета и жанровыми признаками апокрифического текста
стал основой для изучения притчи как прецедентного текста. В качестве прецедентного текста у Уайльда показана трагедия Гете. У Достоевского две библейские причти. Такой подход стал основой выявления общей для писателей связи эстетических и этических мировоззренческих представлений писателей. Общей является, и трактовка законов искусства в аспекте категории красоты, в связи с понятиями о зле и добре, дьяволическим искушением и осознанием героем вины, делающими его способным или неготовым к покаянию и смирению. Проблема преступления и наказания рассматривается с позиций двойничества. Отсюда разная трактовка мотива духовного исцеления. Религиозный оптимизм Достоевского продиктован преодолением идеала содомского идеалом Мадонны. Отличие Достоевского заключается и в градации философского и литературного амплуа героя, имеющих в основе апелляцию к архетипам двух евангельских легенд. Отсюда и своеобразие христаиноцентризма русского писателя, обусловленное трактовкой преступления как ухода человека от Бога-Отца, а наказания как искупления.
References:
1. Krasnov A.G. Pritcha v russkoy i zapadnoevropeyskoy literature XX veka: sootnoshenie sakral'nogo i profannogo: avtoreferat diss...kand. filol. nauk. - S.: Samarsk. gos. ped. un. -t, 2005, 24.
2. Fitzgerald F.C. Portret v dokumentakh: Hudozh. publizistika. Per. s angl. / Pre-disl. i komment. A. Zvereva, izd-vo «Progress», 1984, 344.
3. Magnusdôttir S.H. The Battle of Good and Evil in "The Portrait of Dorian Grey", University of Iceland School of Humanities Department of English, 2015, 25.
4.Vasin N.S. Rezepziya obraza Fausta v russkoy literature 1820-h - 1860-h godov: avtoreferat diss.kand. filol. nauk. - T.: TGU, 2012, 20.
5. Mednis N.E., Pecherskaya T.I. Metatip v sisteme pamyati kul'tury. Nauch. zhurn. «Kritika i semiotika». - NGU, 2010, 9.
6.Pantovic S. Faustian Tropes in Oscar Wilde's "The Picture of Dorian Gray", University of Kragujevac, Faculty of Philology and Arts Department of English Language and Literature. -Serbia, 2015, 44.
7. Paquin M. Shame and Late Victorian Gothic: "The Picture of Dorian Gray", "The Beetle, and the Strange Case of Dr Jekyll and Mr. Hyde". - Université Laval. - Quebec, Canada, 2019, 128.
8. Domiani J. Same-Sex Desire, Hedonism and Struggling Identity in J. Wolfing von Goethe's "Faust": A Tragedy (1806) and O. Wilde's "The Picture of Dorian Gray" (1890), The State University of New Jersey. Camden, New Jersey, the USA, 2006, 51.
9. Shatin Yu. V. Arkhetipicheskiye motivy i ikh transformazii v novoy russkoy literature // «Vechnyye» syuzhety russkoy literatury («Bludny syn» i drugie). - Novosibirsk: Sib. otd. RAN, 1996, 172.
10. Gabdullina V.I. Motiv bludnogo syna v proizvedeniyah F.M. Dostoevskogo i I.S. Turgeneva: ucheb. posob. - Barnaul: Izd-vo BGPU, 2006, 132.
11. Bolin J. "This is not a parable": Transformations of the Prodigal Son in Turgenev, Dostoevsky, and Coetzee // John Bolin Studies in the Novel. - Vol. 50. - № 2, publ. by J. Hopkins University Press, 2018, pp. 9-16.
12. Dostoevsky F.M. Prestupleniye i nakazaniye. Rukopisnyye redakzii. - T. 7, 2018, 848.
13. Tarasova N.A. «Voskreseniye» i «voskresheniye» v romane F.M. Dostoevskogo «Prestupleniye i nakazaniye». - Ins. -t russ. lit. (Pushkinsky Dom), Ross. akad. nauk. - SPb. - T.18 - №2, 2020, рр. 190-215.
14. Bakhtin M. M. Problemy poetiki Dostoevskogo / M. M. Bakhtin. - Izd. 5-e. - M.: Augsburg: Im-Werden-Verlag, 2002, 167.
15. Wilde O. The Picture of Dorian Gray (complete and unabridged), Moscow: Jupiter-Inter, 2008, 267.
16. Wilde O. The Picture of Dorian Gray // per. na russ. M. E. Abkina, M., izd-vo: Iskatel', 2015, 208.
17. Solov'yova N.A. Goticheskoye i modernizm: ispytaniye temnoy literaturnoy modernosti: Konf. mol. issled. Yunost', nauka, kul'tura // Vestnik MGU. Seriya «Filologiya» - №5, 2009, pp. 31-39.
18. Gabdullina V.I. Evangel'skaya pritcha v avtorskom diskurse F.M. Dostoyevskogo [Internet] [thesis]. 2008 [cited 2021Apr22]. Available from: https://www.dissercat.com/content/evangelskaya-pritcha-v-avtorskom-diskurse-fm dostoevskogo
19.Dostoyevsky F.M. Brat'ya Karamazovy http://dostoevskiy-
lit.ru/dostoevskiy/proza/karamazovy/ot-avtora.htm [Internet]. [cited 2021 Apr 18]. Available from: http://dostoevskiy-lit.ru
20.Dostoyevsky F.M. Prestupleniye i nakazaniye http://dostoevskiy-
lit.ru/dostoevskiy/proza/prestupleniyeinakazaniye [Internet]. [cited 2021 Apr 18]. Available from: http://dostoevskiy-lit.ru
Information about the authors:
Urazayeva Kuralay - Professor of the Department of Russian Philology of L.N. Gumilyov Eurasian National University, Doctor of Philology, Nur-Sultan, Kazakhstan. Scientific interests: history of Russian and Kazakh literature, literary translation studies, non-rhetoric. Email: kuralay [email protected]. https://orcid.org/0000-0001-8341-7562. SPIN-Kod: 4096-8621
Kultanova Zhanara - 1st year doctoral student at L.N. Gumilyov Eurasian National University, Nur-Sultan, Kazakhstan. Scientific interests: Kazakh, Russian, and English literature, literary translation, methods and techniques of English teaching. Email: [email protected] https://orcid.org/0000-0002- 7952-7088
Baiturina Ulzhan - 1st year doctoral student of L.N. Gumilyov Eurasian National University, NurSultan Kazakhstan. Scientific interests: Kazakh, Russian and English literature, literary translation studies. E-mail: [email protected] https://orcid.org/0000-0003-3630-4906.
Contribution of the authors. The authors contributed equality to the present research.
