CC BY
125
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
О.И. Северская (Москва)
ПРИСУТСТВИЕ МИРА В ПОЭТИКЕ О. МАНДЕЛЬШТАМА И АКМЕИСТОВ
Аннотация. В статье делается попытка реконструкции образа мира, представленного в поэтике акмеизма, и особенностей его отражения в поэзии О. Мандельштама. Исследование проводилось методом корпусного контент-анализа употреблений лексем «мир», «здесь», «сейчас», «я» и «ты» в текстах поэтов-акмеистов. «Мир» превращается в прагматическую переменную с контекстно-обусловленным значением, точку преломления актуализируемых референтных областей и взаимообратимых структур предикации. Как и «здесь» и «сейчас», «мир» не соотносится с точкой зрения только говорящего или только слушающего, представленных местоимениями «я» и «ты»: субъекты коммуникации могут находиться как в одном и том же локусе, соответствующем двум «возможным мирам», так и в двух разных локусах одновременно. Вместе с тем именно такая конфигурация индексов референции соответствует декларируемой акмеистами задаче говорить не просто о мире, а об этом мире, дать проявиться и зазвучать ему самому.
Ключевые слова: акмеизм; Мандельштам; корпусный анализ; мир; здесь; сейчас; поэтика.
O.I. Severskaya (Moscow)
The Presence of World in Acmeism and the O. Mandelstam’s Poetics
Abstract. In this article we attempt to reconstruct the image of the world presented in the poetics of Acmeism, and its reflection in the poetry of O. Mandelstam. The study was carried out using a content-analysis of the use of lexemes “world”, “here”, “now”, “you and I”, based on the corpus of acmeists’ lyrics. The world turns into a pragmatic variable context-determined value, the corner point updating the reference areas and predication structures. As here and now, the lexeme world is not strictly correlated with the point of view of speaker or listener, represented by the pronouns “I and you”: the subject of communication may be located in the same locus, corresponding to two “possible worlds” and in two different loci at the same time. However, this configuration of index of references corresponds to the declared by acmeists task not only talk about the world and about this world, but also to give him to manifest and bring all alone.
Key words: Acmeism; Mandelstam; corpus analysis; world; here; now; poetics.
Мироощущение О. Мандельштам в статье «Утро акмеизма» называл главным «орудием и средством» в создании поэтического произведения, своего рода «молотком в руках каменщика», подчеркивая при этом, что «реальность в поэзии - это слово как таковое»1. Это позволяет предположить, что «краеугольным камнем» в архитектонике акмеистического мироощущения является лексема мир, и исследование, проведенное на материале поэзии А. Ахматовой, Н. Гумилева, О. Мандельштама и С. Городецкого, М. Зенкевича, В. Нарбута (а также привлекавшихся для сравнения текстов И. Анненского как «предтечи» акмеизма и М. Кузмина, сближающегося с акмеистами по некоторым параметрам), вполне это доказывает. (Для исследования была сделана сплошная выборка микрокон-
56
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
текстов, включающих разные словоформы лексемы мир, из поэтического подкорпуса Национального корпуса русского языка: www.ruscorpora.ru)2.
Несмотря на свою смысловую полновесность, слово мир в поэзии выступает как переменная величина, что отмечают некоторые ученые. Так, например, по наблюдениям Л.Г. Пановой, «в поэтическом языке мир можно уподобить вместилищу, которое наполняется вещами, событиями и качества которого полностью зависят от содержимого»3. Эта особенность осознается и акмеистами. Доказательство тому - и рассыпанные по страницам образы мира как полости, которую предстоит наполнить, и представление О. Мандельштама о мире, который как череп глубок. Соответственно, для того чтобы выявить глубинный образ, к которому отсылает лексема мир, необходимо определить а) ее значение в данном контексте, соотнеся его с каноническим, задаваемым словарными значениями и смыслами ее контекстуальных синонимов, антонимов и гипонимов, а также языковых выражений, соответствующих ее смысловым валентностям; б) включающие эту лексему значимые лексико-семантические и синтаксические оппозиции; в) соответствия лексемы мир местоимениям я и ты и другим индексам межсубъектных отношений.
В определении самых общих значений слова мир в поэтике акмеистов будем основываться на предложенном Л.Г. Пановой различении Света (пространства, обжитого людьми и хорошо им известного, ориентированного и на отдельного человека), Земли (планетарного шара, на котором живут люди, поверхности, на которой они размещаются и по которой перемещаются), Вселенной - как «совокупности всего» в архаичном понимании (в соответствии с ним Вселенная и Свет, Земля практически совпадают) и как физического, астрономического мира (в котором планета Земля - лишь одна из составляющих), чьи размеры не укладываются в человеческом воображении, а устройство - превосходит возможности понимания4.
В исследовании частностей, касающихся контекстных значений, будем опираться на ее же (с незначительными поправками) семантическую клас-сификацию5, в которой представлены следующие типы:
- Мир 1.1 ‘все, что окружает человека при жизни и мыслится как целое и единое’;
- Мир 1.2 ‘люди, населяющие мир’;
- Мир 1.3 ‘звезда, планета, галактика, образующая замкнутое целое и устроенная наподобие мира 1.1’;
- Мир 1.4 ‘общество людей со своим порядком, укладом, традициями, которое образует замкнутое целое и выделяется по какому-либо отличительному признаку’;
- Мир 1.5 ‘отдельная однородная область бытия, которая образует замкнутое и упорядоченное целое’.
Особо следует отметить, что омонимия лексем мир1 ‘все, что окружает человека и мыслится как целое и единое’ и мир2 ‘согласие, отсутствие вражды/покой, спокойствие, тишина’ у О. Мандельштама, как и вообще в поэзии акмеистов, снимается6. Однозначные высказывания о мире во втором значении достаточно редки: «простерла Россия Пальму мира над полем сраженья!» («Поруганный лес, 1»). Гораздо чаще трудно определить, о каком именно мире идет речь, например, здесь: «Другие себя революцией связали: Гибкими клинками молодых рапир, Как странствующие
57
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
рыцари в сумрачном зале, Они сражаются за грядущий мир» («Молодая гвардия»), - революция, клинки рапир, сражающиеся рыцари - все это указывает на мир2, однако речь и о мире1, точнее, об изменении его состояния в будущем. А в следующем примере: «И я - в размолвке с миром, с волей» («Люблю морозное дыханье...»), - состояние вражды с миром1 усугубляется отсутствием мира2, покоя, представление о котором имплицируется аллюзией к пушкинской строке: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Таким образом, все, что касается мира2, оказывается справедливым и для мира1.
Не прорабатывая в деталях космологии О. Мандельштама (детальный анализ, на который можно ориентироваться, предпринимая подобные исследования, приводит Л.Г. Панова, определяя космологию как «сумму представлений о мироздании, извлеченную из разных текстов, а также отдельные рассуждения об этом внутри одного текста»7 и группы в целом, заметим, что в мандельштамовской поэтике лексема мир принимает все из указанных выше общих синонимичных значений:
- Свет: «Кто по-крестьянски, сын фламандца, Мир пригласил на ритурнель...?» («Ода Бетховену»);
- Земля: «Опять войны разноголосица На древних плоскогорьях мира. («Опять войны разноголосица.»); земной оси соответствует мира ось («Ода»);
- Вселенная, соизмеримая с человеком: «Все в мире переплетено Моею собственной рукою.» («Бесшумное веретено.»);
- Вселенная, превосходящая человека: «Мир начинался, страшен и велик.» («Мир начинался.»).
Не избегает О. Мандельштам, как и акмеисты в целом, и традиционного противопоставления мира дольнего - горнему: «На дольний мир глядит сквозь облак хмурый Над Форумом огромная луна.» («Рим»), сопоставляя при этом дольнему, земному миру также мир подземный («Шахтеры Ньюкэстля») и мир подводный («Ирландские холмы»); значимой для него оказывается и оппозиция «мир сей» и «мир тот», и «настоящая с таинственным миром связь» («Я вздрагиваю от холода.»). При этом мир зачастую располагается у О. Мандельштама в диапазоне между жизнью и смертью, ср.: «Я в этой жизни жажду только мира» («Я не увижу знаменитой “Федры”.») и «И пред самой кончиною мира Будут жаворонки звенеть» («Чтоб, приятель ветра и капель.»). А границы этого и других, иных миров, хоть и существуют, оказываются взаимопроницаемыми, ср.: «Мощная завеса Нас отделяет от другого мира; Глубокими морщинами волнуя, Меж ним и нами занавес лежит» («Я не увижу знаменитой “Федры”.») и «Но в порывах ткани беспредельно И мирами вызвано иными - Только то, что создано землею: Длинные трепещущие нити» («На пальмовой верхушке»).
Анализ конкретных значений, которые может иметь лексема мир, начнем с наиболее общего: мир 1.1. ‘все, что окружает человека при жизни и мыслится как целое и единое’. Примеры такого употребления можно найти у всех поэтов, как и выражения весь мир, например, у Н. Гумилева: «Весь мир необитаем, неясен он уму» («Почтовый чиновник»), и целый мир, в частности, у О. Мандельштама, который о целостности говорит чаще других: «Взят в руки целый мир, как яблоко простое» («Вот дароносица.»);
58
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
«От мира целого Ты далека...» («Нежнее нежного...»). Целый и весь в определении мира не являются полными синонимами: первое прилагательное указывает на недискретный объект, второе же может относиться и к дискретному множеству, состоящему из отдельных объектов. Таким объектом у О. Мандельштама может быть, скажем, некий внутренний мир, существующий во внешнем: «Наш внутренний прекрасный мир Смешался с прахом черствым.» («Война шершавою рукой.»), или же особая область всего мира: «весь христианский мир» («Коронование Людовика»).
У многих акмеистов, говоря словами С. Городецкого, «сердце склоняется миром явлений все бытие исчерпать». Особенно ярко представление обо всем мире как совокупности всех «малых миров» отражается в поэзии В. Нарбута. Он, если воспользоваться его же метафорой, строит свою поэтику, «весь мир, как торт, на секторы кроя». У Н. Гумилева, например, можно найти мир бегущих линий, мир снов, мир самых белых облаков, мир горестей и обид, мир горя и тревог, мир роскошных и ярких событий и т.д. У О. Мандельштама встречаются мир шоколада, старинной песни мир, мир пустоты, ресничный мир и прочие миры. Выделение в мироздании какой-то области, а в ней - конкретного объекта осуществляется акмеистами с помощью миропорождающего оператора в мире есть, ср. у О. Мандельштама: «в мире старость есть» («На влажный камень возведенный»). Таким образом, со значением Мир 1.1 в поэтике акмеизма оказывается теснейшим образом связано и производное от него Мир 1.5 ‘отдельная однородная область бытия, которая образует замкнутое и упорядоченное целое’.
Значения лексемы мир, соответствующие общим значениям Мир 1.2 ‘люди, населяющие мир’ и Мир 1.4 ‘общество людей со своим порядком, укладом, традициями, которое образует замкнутое целое и выделяется по какому-либо отличительному признаку’, а также Мир 1.3. ‘звезда, планета, галактика, образующая замкнутое целое и устроенная на подобие мира 1.1’, формируют в поэтике О. Мандельштама и акмеистов особую систему.
Прежде всего, «в чистом виде» мир людей, с точки зрения акмеистов, не существует: практически все соответствующие этому значению употребления лексемы мир синкретичны - трудно сказать, о данном ли человеку в ощущениях мире или о мире-общине идет речь, с лексемой мир в одном контексте могут быть соотнесены и Свет, и Земля, и Вселенная, ориентированная на человека, и Люди. Синкретизм может даже эксплицироваться, если мирам приписывается одно и то же «положение дел», как, например, у М. Зенкевича: «Торопясь на работу вместе с людьми, Рокотом этим разбужен рано, Утренеет, молодеет мир, Моясь студеной водой из-под крана» («Первый трамвай»). Но чаще о нем можно только догадываться: «Разве в мире сильных не стало <.> ?» (Н. Гумилев, «Поэма начала»); «Золотой ракеты струны Укрепил и бросил в мир Англичанин вечно юный!» (О. Мандельштам, «Теннис»).
Особую подсистему образует в акмеистической поэтике христианский мир как часть человеческого общества с особым укладом, чаще других о нем упоминает О. Мандельштам, указывая на него как прямо: «Там двор образовался на весь христианский мир» («Коронование Людовика»), так и косвенно: «Прекрасен храм, купающийся в мире» («Айя-София»);
59
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
«Достроил башню мир, упрямый Вавилон» («Кулак»). Божий мир предстает у акмеистов как «мир - господь миров, <...> всего первоначало (С. Городецкий, «Пытая жизнь, я лют и светел.»), т.е. мир ‘то, что до всего’, ‘то, что все в себя включает’, который с миром людей связан отношениями преемственности, ср. у Н. Гумилева: «Есть Бог, есть мир, они живут вовек, А жизнь людей мгновенна и убога, Но все в себе вмещает человек, Который любит мир и верит в Бога» («Фра Беата Анджелико»). Миру, созданному Творцом, сопоставляется мир творцов, который в акмеистической модели сопряжен с планетарным миром: «Я захотел - и мир сияет: Планеты, солнце и земля» (С. Городецкий, «Я захотел - и мир сияет.»), «По нашей солнечной системе Не меряй жизни - будь готов Перевести земное время На время множества миров» (М. Зенкевич, «Ну что ж! С Землей простясь.»). Предстающие в образе «шевелящихся виноградин» миры О. Мандельштама также относятся к этой референтной области, ср. также: «Забыть, забыть - уйти далеко К шарообразным легким мирам, По новым звездам взвиться легко» («Пляска на горах»). К теме «сотворения мира» он, пожалуй, обращается чаще других: «И, несозданный мир лелея, Я забыл ненужное “я”» («Отчего душа так певуча.»); «Право Сильнейшего. работою он создал мир. Мне - плод моих трудов! <.> Настройщик мира любит улыбаться, - Это знает каждый, Кто раз думал о своей работе» («Три тысячи людей.»), и, как можно было заметить, считает творчество работой «планетарного масштаба».
Представление о множественности образов мира отражается у акмеистов в достаточно частом выборе формы множественного числа соответствующего существительного: миры наряду с миром встречаются практически у всех. Например, у Н. Гумилева миры рушатся в бездонность, открываются во сне Вселенной, можно наблюдать и зарожденье, преоб-раженье и ужасный конец миров, синих миров сверканье, то, как за клокочущими мирами проносились с гулом миры, наконец, Гумилев создает «прекрасное убежище»: «Мир звуков, линий и цветов, Куда не входит ветер режущий Из недостроенных миров» («Мое прекрасное убежище.»). О. Мандельштам признается: «Я создатель миров моих» и призывает: «Несозданных миров отмститель будь, художник, - Несуществующим существованье дай; Туманным облаком окутай свой треножник И падающих звезд пойми летучий рай!» («Я знаю, что обман в видении немыслим.»); у него можно найти и ученичество миров, и перепутье миров, есть и такое утверждение: «И нету никакой отрады, И нету горечи в мирах» («В смиренномудрых высотах.»). Интересно, что почти все представители школы упоминают иные миры (миры иные)8. Нельзя сказать, что связь с фраземой мир иной ‘тот свет, загробный мир’ полностью отсутствует; однако когда, например, С. Городецкий обещает читателю: «И заменю миры иными» («Я захотел - и мир сияет.»), можно предположить, что речь в этом случае все же не о противопоставлении сего мира - тому, а о качественно других мирах, о некоем «преодолении символизма», о чем стоит поговорить подробнее.
Прежде всего, акмеисты «преодолевают» доставшееся в наследство от символизма представление о мире-тюрьме. Рефлексов этой метафоры у акмеистов довольно много, больше всего, пожалуй, у О. Мандельштама: «В темнице мира я не одинок» («Дано мне тело.»); «Страна за решет-
60
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
кой - мир бедняка» («Птицы»); «Люди, ужели мир тесен вам?» («Кто я? Вольный бродяга я...»); «И задыхаешься, почуяв мира близость» («Ода»), «Страшно в мире душном.» («Клейкой клятвой лопнут почки»). Однако и у других поэтов-акмеистов на мир-тюрьму указывают такие атрибутируемые миру состояния, как темно, душно, страшно, а также связываемые с миром представления об опутанности, оплетенности, скованности, замурованности и образ мира-плена.
Одним из способов преобразования мира-тюрьмы (мира-плена) служит придание ему динамики, что связано с переосмыслением пространственно-временных координат мира. Как замечает Л.Г. Панова, как стабильный, тяготеющий к статике мыслится «мир в пространстве», «мир во времени» предполагает динамику, изменение9. Это существенно для передачи того «ощущения мира как живого равновесия», о котором О. Мандельштам писал в «Утре акмеизма»10. Сам он, не говоря об изменчивости мира прямо, тем не менее широко использует динамические метафоры для статических пространственных объектов, метафоры перемещения и лексические репрезентации представления о скорости, связанные с контекстуальными синонимами лексемы мир11. У Н. Гумилева же, например, мир меняется не только под воздействием времени, без него оставаясь легким, пресным, бездыханным и недвижимым, но и тогда, когда им управляет «та, чей мир в святом непостоянстве, чье названье - Муза Дальних странствий» («Открытие Америки»). У А. Ахматовой дискретное время открывает в мире - миры, мир как целое распадается на небесный и земной, дневной и ночной, внешний и внутренний. У М. Зенкевича найдем вихревые сдвиги кочующих миров, а также рассуждения о динамике мира во времени, которое может менять пространственные границы мира, простирая их в бесконечность: «Мир рос... Мир рос... Сто лет. Сто лет.», или же структуру мира: «день <.> двадцать четыре коротких часа <.> в мире открыл чудеса» («Один день»).
«Преодоление символизма», а заодно и границ мира-тюрьмы идет и за счет рассеивания тьмы - светом: у О. Мандельштама «светлый мир широк» («Прогулка»), на «баррикадах» у него сражается «блестящего мира орда» («Баррикада»). Заметим, что свет в различных своих проявлениях - мерцании, ряби, блеске, лучезарном сиянии, ассоциирующемся с радостью и счастьем (что полностью согласуется со словарным значением сочетающегося с лексемой мир прилагательного лучезарный ‘озаряющий своим светом/преисполненный радости, счастья и т.п.’) является у акмеистов атрибутом истинного мира, отчетливо различимого в лучах света, в отличие от условного, туманного - символистского «мира-фантома», по С. Городецкому, интересного «лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами».
Однако, борясь с символистами, как это формулирует С. Городецкий, «за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время»12, акмеисты не во всем следуют собственной программе. Так, цветовая палитра мира не вполне отвечает поэтическим декларациям, преобладают в ней традиционно связываемые с истинным (горним) миром все оттенки золотого (солнечного, сверкающего) и красного - от огневого, пламенного, пурпурного, алого, в лучах зари до красно-бурого, розового (новаторское осмысление этих цветов можно найти только у О. Мандельштама
61
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
в «Канцоне»: «Две лишь краски в мире не поблекли: В желтой - зависть, в красной - нетерпенье»); встречаются и лазурный, голубой и синий - цвета небес и эфира. В сущности, акмеисты привносят лишь две новые краски: коричневую (краску вечности) и зеленую (краску нового мира). У О. Мандельштама мир коричневый, зеленый - вечно молодой, а у Н. Гумилева, даже будучи старым, мир - зелен. Общие впечатления акмеистов от мира13 также не выходят за рамки традиционно-поэтических. Даже железный мир О. Мандельштама («Концерт на вокзале») имеет аналоги как в символизме: «А мы рукою окровавленной Земле куем железный мир» (В. Иванов, «И снова ты пред взором видящим...»), так и в истории русской поэзии, ср.: «Он зрел в уме <...> Железный мир и дышащий Велением одним!» (Ф. Тютчев, «Высокого предчувствия.»); «Есть мир иной, железной прозы мир» (Е. Растопчина, «Судьба современных художников»); «Все равно Завтра будет за нами, <.> Мы железная мира орда» (И. Филипченко, «Лично я голодаю.»).
Что касается источника света, а также первопричины всех происходящих с миром изменений, то здесь обнаруживается парадокс: несмотря на декларативное признание О. Мандельштамом в манифесте акмеизма слова единственной поэтической реальностью14, мир как слово в акмеистической поэтике упоминается крайне редко. «Отверженное слово “мир”» -«светильник в глубине пещеры и воздух горных стран» встречается у
О. Мандельштама («Зверинец»), у него же: «Буквы надписи червленой “Завоюем мир” струятся, Рвутся к цели отдаленной» («Завоюем мир!»), «По хлябям хаоса плавает духа глагол: Мир переделать <.> пришел» («Перебросилось в сердце.»). У А. Ахматовой «миропорождающим оператором» становится слово поэтическое: «Наше священное ремесло <.> С ним и без света миру светло» («Наше священное ремесло.»). У нее «стихами весь мир озарен» («И теми стихами.»), при этом в буквальных смыслах просвечивают переносные - озарить ‘осветить, залить светом/ оживить’, озарение ‘яркое освещение/внезапное открытие, наитие, вдохновение, ниспосланное свыше’. А сам мир А. Ахматова определяет как «мудрое слово, лучезарное слово» («Так в великой нашей Отчизне.»). Но это, пожалуй, единственные примеры.
Тем не менее, «изменения миропорядка» у акмеистов затрагивают и словесную материю, в частности, тогда, когда в поле их зрения оказываются содержащие лексему мир устойчивые выражения - фраземы.
Например, устойчивое сочетание пойти по миру ‘обеднев, начать нищенствовать, побираться’ употребляется акмеистами и в «прямом» смысле: «А я бросал земли взрыхленной комья, Бесстрашный и немой, Как истый вскормленник бездомья, Пошедший по миру с сумой» (С. Городецкий, «Отдание молодости»), и в своих вариациях, допускающих как переосмысление значения слова мир ‘сельская община ^ мир людей ^ свет ’, так и конкретно-референтное его употребление: «Ох, гуляем по миру, Распьянилися в пиру» (С. Городецкий, «Частушка»); «Уже не одно столетье Вот так мы бродим по миру.» (Н. Гумилев, «На северном море»). У О. Мандельштама также есть примеры преобразования этой фраземы: «Брат, зачем тебе мой черный стыд, Сбить папаху, пустить по миру И позор скормить молве людской?» («Гоготур и Апшина») - здесь значение фразеологизма сохраняется (пустить по миру ‘разорить’); «Позабыть бы
62
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
удары и смертный стон, Катафалков пух и умерший лик, Пустить по миру тяжелый дым, Развеять горечь дымных туч...» («Пляска на горах») - фра-зеологизированность присутствует, но мир воспринимается и пространственно.
Особенностью поэтики О. Мандельштама следует признать последовательную проработку едва ли не всех существующих в русском языке фразеологизмов, включающих лексему мир. Так, фразема придти в мир ‘родиться’ обыгрывается в цитате из «Стансов»: «Я в мир вхожу - и люди хороши», а фразема идти с миром - в цитате из «Гоготура»: «Иди с миром, по-хорошему»; в обоих случаях и сохраняется фразеологизированное значение (в первом примере оно ощущается интуитивно, во втором подчеркивается смысловым противопоставлением вражды, войны и мира в соответствующем значении), и объективируется представление о мире, превращающемся то в обживаемое пространство, то в спутника. Когда поэт пишет: «Все чуждо нам в столице непотребной: <...> Она, дремучая, всем миром правит...» («Все чуждо нам.»), править всем миром имеет сразу два значения: ‘управлять сообща’ и ‘управлять всем обществом/миром, в котором оно живет’, мир также превращается в объект. В «Песне о Роланде» у него грех «на весь мир кричит <...>, чтоб услышал Бог», кроме усилительного значения фразема привносит в высказывание представление о диалоге с миром. В некоторых случаях мир выводится О. Мандельштамом за скобки фразем (или их вариаций), обычно используемых, когда речь идет о живых существах, ср.: «Мир должно в черном теле брать, Ему жестокий нужен брат» («Мир должно в черном теле брать.»); «Не своей чешуей шуршим, Против шерсти мира поем» («Я по лесенке приставной.»). Оживление внутренней формы фразем, таким образом, позволяет сформировать глубинный образ мира как пространственно-временной сущности, которая может быть как субъективирована, так и объективирована в поэтическом творчестве.
В статье «Наследие символизма и акмеизм» Н. Гумилев писал, что акмеизм требует «большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем это было в символизме»15. Покажем, как структурируются эти отношения в поле, соотносимом с лексемой мир, которая играет роль прагматической, т.е. определяющей параметры высказывания, переменной, наряду с лексемами я, ты, здесь и сейчас.
Начнем с того, что я-субъект, как правило, занимает по отношению к миру активную позицию, воспринимая его как объект наблюдения, восприятия или приложения усилий - я-субъект либо переделывает мир, изменяя его состояние или чувствуя себя, как О. Мандельштам, его «настройщиком», либо создает его, ощущая мир не только «продуктом», «плодом трудов», но и предметом своей заботы и своей собственной объективацией -мир одухотворяя и одушевляя.
Мир является объектом, отграниченным от других, при этом его внутреннее пространство может как быть в согласии, так и диссонировать с внешним; точно так же могут либо совпадать, либо быть диаметрально противоположными мир и внутренний мир человека. Человек при этом способен находиться как внутри мирового пространства, так и перемещаться по отношению к миру по вертикали и по горизонтали, проникая внутрь или пересекая его границы. Вместе с тем мир в поэзии акмеистов
63
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
антропоморфен, по словам С. Городецкого, «мир - живое существо, двояко целое», «в <...> двоих единый».
Это с необходимостью предполагает включение в двуединство ты-субъекта, что и подтверждают своим творчеством акмеисты.
О. Мандельштам, например, прямо говорит: «Поглядим на мир вдвоем» («Мой щегол, я голову закину...»), а ты оказывается у него «на окраине мира» («Закутав рот, как влажную розу.»), в поле зрения я-субъекта. С. Городецкий же заявляет: «миру ты нужней чем я», «ты объемлешь мир» («Воля»). Можно предположить, что такое распределение коммуникативных ролей объясняется простым фактом: чтобы мир «заговорил», необходимо наличие говорящего и слушающего, обладающих одинаковым знанием о мире или способным к овладению таковым.
Обращает на себя внимание обилие у акмеистов примеров с конструкцией этот мир. Местоимение этот, которое в норме указывает на что-либо близкое в пространстве и времени по сравнению с другим, более отдаленным, или выделяет какой-либо объект из ряда других, относится к «указательным жестам» говорящего16. Выражение этот мир, таким образом, указывает не столько на «мир сей» в традиционном его понимании, сколько на мир, соотносящийся с координатами здесь и сейчас, что полностью согласуется с акмеистической установкой изображать мир в его конкретности. В некоторых случаях, впрочем, в этом мире у акмеистов оказывается и то, что обычно соответствует координате там, в результате чего два референциальных плана совмещаются.
Что касается того, что происходит с миром и в мире здесь и сейчас, то первая координата используется акмеистами намного чаще второй (в Национальном корпусе русского языка зафиксировано, соответственно, 61 и 305 употреблений)17. Это объясняется и тем, что здесь, являясь указанием на конкретную точку референтного пространства или на определенную область душевного бытия, а также «это место» и «этот мир», которые могут быть местом нахождения и миром говорящего, у акмеистов приобретает и темпоральное значение. Здесь может означать и ‘в этом месте’, и ‘в этот момент времени’, и ‘в этих обстоятельствах’, что передает синкретичное значение ‘в этой ситуации’, как, например, у О. Мандельштама: «Здесь должен прозвучать лишь греческий язык» («Вот дароносица.»). Чаще всего локус говорения указывают Н. Гумилев и А. Ахматова. О. Мандельштам в этом отношении занимает среди акмеистов третье место, отдавая предпочтение конкретно-референтным употреблениям лексемы здесь: «Здесь, на твердой площадке яхт-клуба, Где высокая мачта и спасательный круг, У южного моря, под сенью юга.» («Актер и рабочий»); указаниям с ее помощью на «этот мир», противопоставленный «тому»: «Только здесь, на земле, а не на небе.» («Может быть, это точка безумия.»), который, впрочем, тоже может оказаться здесь: «И здесь остается владычное небо» («Ода нескольким людям»); а также уже упомянутым синкретичным указаниям на «эту ситуацию». Координата сейчас у него, как и у акмеистов в целом, отнюдь не всегда отсылает к моменту говорения: «То, что я сейчас говорю, говорю не я, А вырыто из земли, подобно зернам окаменелой пшеницы» («Нашедший подкову»); реже всего она связывается с настоящим, чаще - с прошедшим и, в основном, с будущим (ближайшим) временами. Иными словами, предпочтение отдается временам, связанным с семанти-
64
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
кой изменения, которые превалируют над статическими, фиксирующими положение дел в мире текста. Это полностью соответствует акмеистической концепции мира-покоя, готового прийти в движение.
Местоименное наречие здесь необходимо акмеистам как точка опоры - для обозначения того фрагмента действительности, в котором земной мир предстает в своем многообразии, в зримой конкретности, звучности, красочности, фрагмента, «узнаваемого» для читателя, сейчас играет роль вспомогательную, роль «фиксатора» и «динамизатора», активирующего внутренние возможности развития соответствующего этому фрагменту «положения дел». Лексема же мир превращается в прагматическую переменную с контекстно-обусловленным значением, точку преломления актуализируемых референтных областей и взаимообратимых структур предикации. Как и здесь и сейчас, мир не соотносится с точкой зрения только говорящего или только слушающего, представленных местоимениями я и ты: субъекты коммуникации могут находиться как в одном и том же локусе, соответствующем двум «возможным мирам», так и в двух разных локусах одновременно. Вместе с тем именно такая конфигурация индексов референции соответствует декларируемой акмеистами задаче говорить не просто о мире, а об этом мире, дать проявиться и зазвучать ему самому.
1 Мандельштам О.Э. Слово и культура. М., 1987. С. 168.
2 Северская О.И. Прагматическая переменная МИР в поэтике акмеизма // Корпусный анализ русского стиха: сборник научных статей. М., 2013. С. 185-215.
3 Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003. С. 110.
4 Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003. С. 86-97.
5 Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003. С. 106-107.
6 Северская О.И. Прагматическая переменная МИР в поэтике акмеизма // Корпусный анализ русского стиха: сборник научных статей. М., 2013. С. 188-191.
7 Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003. С. 27.
8 Северская О.И. Прагматическая переменная МИР в поэтике акмеизма // Корпусный анализ русского стиха: сборник научных статей. М., 2013. С. 196-197.
9 Северская О.И. Прагматическая переменная МИР в поэтике акмеизма // Корпусный анализ русского стиха: сборник научных статей. М., 2013. С. 28.
10 Мандельштам О.Э. Слово и культура. М., 1987. С. 171.
11 Панова Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама. М., 2003. С. 257-267, 249-250 и др.
12 Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Аполлон. 1913. № 1. URL: http://new.gumilev.rU/acmeism/5/ (дата обращения 11.02.2015).
13 Северская О.И. Прагматическая переменная МИР в поэтике акмеизма // Корпусный анализ русского стиха: сборник научных статей. М., 2013. С. 205.
14 Мандельштам О.Э. Слово и культура. М., 1987. С. 168.
15 Гумилев Н. Наследие символизма и акмеизм // Аполлон. 1913. № 1 URL: http://new.gumilev.ru/clauses/2/ (дата обращения 11.02.2015).
16 Падучева Е.В. Семантические исследования (семантика времени и вида в русском языке; семантика нарратива). М., 1996. С. 258-260.
65
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
17 Северская О.И. Прагматические переменные в сводном авторском словаре (на примере лексем здесь и сейчас в акмеистическом корпусе) // Авторская лексикография и история слов: к 50-летию выхода в свет «Словаря языка Пушкина». М., 2013. С. 181-189.
References
1. Mandel’shtam O.E. Slovo i kul’tura [The word and culture]. Moscow, 1987,
p. 168.
2. Severskaya O.I. Pragmaticheskaya peremennaya MIR v poetike akmeizma [Pragmatic variable the WORLD in poetics of acmeism]. Korpusnyy analiz russkogo stikha: sbornik nauchnykh statey [Corps analysis of Russian verse: collection of scientific articles]. Moscow, 2013, pp. 185-215.
3. Panova L.G. “Mir”, “prostranstvo”, “vremya” v poezii Osipa Mandel’shtama [“Peace”, “space”, “time” in the poetry by Osip Mandelstam]. Moscow, 2003, p. 110.
4. Panova L.G. “Mir”, “prostranstvo”, “vremya” v poezii Osipa Mandel’shtama [“Peace”, “space”, “time” in the poetry by Osip Mandelstam]. Moscow, 2003, pp. 8697.
5. Panova L.G. “Mir”, “prostranstvo”, “vremya” v poezii Osipa Mandel’shtama [“Peace”, “space”, “time” in the poetry by Osip Mandelstam]. Moscow, 2003, pp. 106107.
6. Severskaya O.I. Pragmaticheskaya peremennaya MIR v poetike akmeizma [Pragmatic variable the WORLD in poetics of acmeism]. Korpusnyy analiz russkogo stikha: sbornik nauchnykh statey [Corps analysis of Russian verse: collection of scientific articles]. Moscow, 2013, pp. 188-191.
7. Panova L.G. “Mir”, “prostranstvo”, “vremya” v poezii Osipa Mandel’shtama [“Peace”, “space”, “time” in the poetry by Osip Mandelstam]. Moscow, 2003, p. 27.
8. Severskaya O.I. Pragmaticheskaya peremennaya MIR v poetike akmeizma [Pragmatic variable the WORLD in poetics of acmeism]. Korpusnyy analiz russkogo stikha: sbornik nauchnykh statey [Corps analysis of Russian verse: collection of scientific articles]. Moscow, 2013, pp. 196-197.
9. Severskaya O.I. Pragmaticheskaya peremennaya MIR v poetike akmeizma [Pragmatic variable the WORLD in poetics of acmeism]. Korpusnyy analiz russkogo stikha: sbornik nauchnykh statey [Corps analysis of Russian verse: collection of scientific articles]. Moscow, 2013, p. 28.
10. Mandel’shtam O.E. Slovo i kul’tura [The word and culture]. Moscow, 1987, p. 171.
11. Panova L.G. “Mir”, “prostranstvo”, “vremya” vpoezii OsipaMandel’shtama [“Peace”, “space”, “time” in the poetry by Osip Mandelstam]. Moscow, 2003, pp. 257267, 249-250 etc.
12. Gorodetskiy S. Nekotorye techeniya v sovremennoy russkoy poezii [Some trends in contemporary Russian poetry]. Apollon, 1913, no. 1. Available at: http://new. gumilev.ru/acmeism/5/ (accessed 11.02.2015).
13. Severskaya O.I. Pragmaticheskaya peremennaya MIR v poetike akmeizma [Pragmatic variable the WORLD in poetics of acmeism]. Korpusnyy analiz russkogo stikha: sbornik nauchnykh statey [Corps analysis of Russian verse: collection of scientific articles]. Moscow, 2013, p. 205.
14. Mandel’shtam O.E. Slovo i kul’tura [The word and culture]. Moscow, 1987,
p. 168.
66
Новый филологический вестник. 2015. №1(32).
15. Gumilev N. Nasledie simvolizma i akmeizm [The legacy of symbolism and acmeism]. Apollon, 1913, no. 1. Available at: http://new.gumilev.ru/acmeism/5/ (accessed 11.02.2015).
16. Paducheva E.V Semanticheskie issledovaniya (semantika vremeni i vida v russkom yazyke; semantika narrativa) [Semantic research (semantics of time and type in the Russian language; semantics of the narrative)]. Moscow, 1996, pp. 258-260.
17. Severskaya O.I. Pragmaticheskie peremennye v svodnom avtorskom slovare (na primere leksem zdes’ i seychas v akmeisticheskom korpuse) [Pragmatic variables in the consolidated author’s dictionary (on the material of lexemes “here” and “now” in Acmeistic frame)]. Avtorskaya leksikografiya i istoriya slov: k 50-letiyu vykhoda v svet “SlovaryayazykaPushkina” [Author’s lexicography and history of words: the 50th anniversary of the publication of the “Dictionary of Pushkin’s language”]. Moscow, 2013, pp. 181-189.
67
