CC BY
405
УДК 821.161.1.09 «1917/1991»
Saprykina T.V. NATURAL IMAGE-SYMBOLS A NARRATION OF STORIES BY V. P. ASTAF'EV «TSAR-FISH». In this article is analised a narration of stories which were written by V. P. Astaf'ev «Tsar-fish», and we expose myth poetic basis of image-symbols (a river, tsar-fish, a drop, taiga, turuhanskaya lily, the sun), which are assisted to opening of the subject of greatness and beauty of nature.
Key words: nature, image-symbol, river, taiga, sun.
Т.В. Сапрыкина, аспирант МГПУ, г. Москва, E-mail: tbc_85@mail.ru
ПРИРОДНЫЕ ОБРАЗЫ-СИМВОЛЫ О ПОВЕСТВОВАНИИ В РАССКАЗАХ В. П. АСТАФЬЕВА «ЦАРЬ-РЫБА»
В статье анализируется повествование в рассказах В.П. Астафьева «Царь-рыба», выявляется мифопоэтическая основа образов-символов (реки, царь-рыбы, капли, тайги, туруханской лилии, солнца), способствующих раскрытию темы величия и красоты природы.
Ключевые слова: природа, образ-символ, река, тайга, солнце.
В ХХ веке вмешательство человека в природу, пресловутое «покорение» природы человеком происходит со все возрастающей интенсивностью, в невиданных доселе масштабах. Как справедливо заметил С. П. Залыгин, «всё происходящее сегодня в мире - это не что иное, как смена цивилизаций. Заканчивается цивилизация, которая исходила из принципа “Человек - царь Природы”» [1, с. 394]. Тотальное истребление дичи и рыбы приобрело поистине катастрофические размеры. И такая ситуация не только с рыбой, но и с животными, и с птицами, и с растениями. «Ныне ахнули: что сделали с природой! - и возникло слово “экология”, - пишет исследователь Г.Д. Гачев, - Но оно, научненькое, - тоже гуманистичноэгоистично: станем жалеть природу, как рачительный хозяин жалеет кобылу: не загоняет конягу в усмерть. Нет, - вернуться к благоговению перед Природой как сокровищницей сверхидей тайного разума - вот что надо» [2, с. 34]. Не секрет, что на современном этапе развития общества, культура, искусство
- это «последнее, что связывает современного человека с миром живой природы, и эта связь давно перестала восприниматься им как сакральная» [3, с. 122]. Поэтому необходимо «заставить человечество снова осознать себя частью живой природы» через «постепенное возвращение искусству сакрального статуса» [3, с. 122], - утверждает П. Ю. Черносви-тов. Известно, что «душевный опыт народа отражается в фольклоре», «профессиональном искусстве» и литературе, являющейся частью искусства [4, с. 163]. Именно литература воскрешает и приближает к нам сакральные древности. «Человек в окружающей природе, - пишет С. А. Липин, - ощущает не только объективную - материальную - реальность, но и реальность духовную, которая отложилась в поэтическом опыте» предыдущих поколений [4, с. 163, 164]. В натурфилософской прозе 70-х годов к узловым проблемам века: «земля и человек», «природа и человеческое общество», «экологический кризис», - кроме В. П. Астафьева, обращаются такие прозаики, как В.Г. Распутин и С.П. Залыгин. Почти одновременно (1976 г.) из печати, вместе с «Царь-рыбой» В.П. Астафьева, выходят «Прощание с Матёрой» В.Г. Распутина и роман С.П. Залыгина «Комиссия». Отмечая «предупреждающий пафос этих произведений», А.Ф. Лапченко подчёркивает глубокую «идейно-философскую» близость художественных размышлений В. П. Астафьева о сущности и основе народной жизни с исканиями таких писателей, как С.П. Залыгин и В.Г. Распутин [5, с. 9, 13]. Именно в центре этих художественных произведений стоит проблема жизни и выживания человечества, гибели земли, кризисного состояния деревни и человека крестьянского труда. При всей важности проблем экологии, охраны природы, поднимаемых астафьевским повествованием в рассказах «Царь-рыба», важно задуматься не над тем, куда девался песец или стерлядь, а над тем, что происходит с чело-
веком. Писатель по-разному показывает взаимоотношения человека и природы, вскрывая не только экологические, но и философские, и духовно-нравственные проблемы. Астафьев не избежал извечного вопроса о смысле жизни, ответ на который он ищет на просторах Сибири, в необозримой суровой тайге, на великой реке Енисей. А Енисей у Астафьева не просто водная артерия большого народнохозяйственного значения, это «река жизни», как он назван в книге.
По словам Н. Л. Лейдермана, «“Река жизни” - это емкий образ, уходящий корнями в мифологическое сознание: у некоторых древних образ “река жизни”, как “древо жизни” у других народов, был наглядно-зримым воплощением всего устройства бытия, всех начал и концов, всего земного, небесного и подземного, то есть целой “космографией”» [6, с. 108]. Не случайно, в тексте произведения есть и еще одно определение этой реки - Енисей-батюшко. Автор возвращает современного читателя к космогоническим первоначалам, единству всего сущего. К мифическим временам обращен и символический образ астафьевской царь-рыбы, в котором подчеркивается его мифологическая природа: «Что-то редкостное, первобытное было не только в величии рыбы, но и в формах ее тела... на доисторического ящера походила рыбина.» [7, с. 140]. В мифах и преданиях различных народов нередко упоминается гигантские и фантастические рыбы: «гигантская первозданная рыба Кара, охраняющая мировое дерево.. , растущее посреди озера Ворукаша (иранский мотив.). В числе других фантастических рыб древнеиндийская гибридная рыба макара, самым непосредственным образом связанная с плодородием.» [8, с. 392, 393]. Существует предание, «что мир стоит на спине колоссального кита, и когда чудовище это, подавляемое тяжестью земного круга, поводит хвостом - то бывает землетрясение. Иные утверждают, что исстари подпорою земли служили ... семь китов; но когда земля отяжелела от грехов человеческих, то четыре ушли в пучину эфиопскую, а во дни Ноя и все туда уходили - и потому-то случился всеобщий потоп» [9, с. 84 - 85]. В некоторых мифах творения, связанных с водной стихией, приводится множество мифологических образов водяных животных, например: «В тех космогонических версиях, где мировой океан объемлет всю вселенную, солнце объезжает землю вверху на солнечной ладье, внизу - на рыбе, выступающей в качестве ездового животного солярного божества» [8, с. 392]. Некоторые из видов рыб выделяются особо, например, «среди американских индейцев и финно-угорских народов распространено мнение, что во внутренностях лосося находится огонь.» [8, с. 393]. Е.М. Мелетинский в «Поэтике мифа» упоминает «о добывании огня из брюха огненной рыбы. Солнце и луна, которые. часто сближаются с огнем, также иногда представляются добытыми из брюха рыбы» [10, с. 194]. В самых различных мифологиях с рыбой связывается
и мотив потопа: «. вариант демиургической функции рыбы обнаруживается в преданиях и мифах о потопе, в которых рыба выступает как спаситель жизни, например, в индийской традиции. В Китае, Индии и некоторых других ареалах рыба символизирует новое рождение.» [8, с. 392, 393]. В мифопоэтическом сознании рыба всегда занимала важное место.
Сюжетно-композиционным центром произведения Астафьева является глава «Царь-рыба». В контексте астафьевского повествования особое смысловое значение приобретает символический образ царь-рыбы, «генезис и семантику которого невозможно выявить без обращения к мифологии» [11, с. 54].
Важно отметить, что смысловое наполнение центрального образа Царь-рыбы сближается с его универсальномифологическим значением: «Царь-рыба - это символ всей природы, первоосновы, “первоматери” человека» [11, с. 54]. А Человек вступает в поединок с ней, давшей ему жизнь.
В главе, давшей название всей книге, описывается ситуация освобождения «царь-рыбы» - символа всей природы: царственный осетр уплыл от человека покалеченный, изуродованный, но не покоренный. Уплыл от браконьера Игнатьича
- одного из «гениев хищничества, незримых и неуловимых хозяев тайги и воды» [12, с. 24], главного героя кульминационного рассказа из первой части произведения. Центральный эпизод рассказа - поединок Игнатьича, долгое время безнаказанно, безответственно, потребительски относящегося к природе, с символической чудо-рыбой, которая в конце концов все же пересиливает Игнатьича, и он оказывается за бортом. Почти первобытный страх охватил опытнейшего браконьера: «. похолодел Игнатьич. Не всем умом, какой-то его частью, скорее опытом он дошел - одному не совладать с этаким чу-дищей» [7, с. 142]. Опутанный крючками и удами наравне с царь-рыбой: «реки царь и всей природы царь - на одной ловушке», - рыбак понимает, что «не по руке» [7, с. 145, 146] ему это дело. Погибель ждет и рыбу, и человека, когда он забывает в себе человека. Рыба оказывается сильнее человека, человек умнее рыбы; рыба борется за жизнь, человек - за свою охотничью удачу (небывалую, долгожданную). Рыба представляет природу со всей ее силой и в то же время бессилием перед адскими, жестокими изобретениями человеческого разума. Борьба Игнатьича и гигантского осетра - это аллегория борьбы человека и с природой. Во многих мифологиях и мифах народов мира «изображения гигантской рыбы трактуется как иносказание о неумолимости и верховной мощи Природы» [8, с. 393].
Природа терпелива, но не безгранично, накопив отрицательную энергетику, она может жестоко отомстить и расправиться с человеком, если он вовремя не остановится и не раскается в содеянном, как это случилось с Игнатьичем в главе «Царь-рыба». Смысл главы в том, что «наказание неминуемо настигает человека даже за давние злодеяния» [6, с. 110]. А грех у Игнатьича на душе был. Все происшедшее с ним он начинает воспринимать как расплату: «Пробил час, пришла пора отчитаться за грехи» [7, с. 151]. В. Астафьев с горечью пишет о духовном вырождении людей, о потребительском отношении человека к природе, об опасности подобной легкомысленной позиции. И ему больно за своих земляков, преступивших заповедь, забывших о завещанном предками промысловом культе - во имя пропитания, выживания и сохранения животного мира, превративших улов в зверское, массовое уничтожение рыбы. В то же время «экологическая» направленность «Царь-рыбы» не является для Астафьева самоцелью: «В истреблении вековой природы он видит более страшное явление: самоистребление человеческой души» [13, с. 538].
Люди у Астафьева не делятся на городских и деревенских. Он различал их по отношению к природе. Писатель не приемлет мысли о покорении природы, о ее враждебности человеку. Астафьев разделяет современные представления о
человеке как органической части космоса и настаивает на разумном отношении человека к природе.
Излюбленный прием Астафьева - символ. Енисей, тайга, осетр, цветок в тундре и др. - за каждой деталью объемное художественное пространство, предоставлявшее читателю богатые возможности для раздумий.
Символ художественный, являющийся универсальной эстетической категорией [14, с. 311], при определенном дополнительном осмыслении, может и должен положительно изменять реальную действительность современного мира. Ведь, по словам А. Ф. Лосева, «всякий символ, во-первых, есть живое отражение действительности, во-вторых, он подвергается той или иной мыслительной обработке и, в-третьих, он становится острейшим орудием переделывания самой действительности» [15, с. 19 - 20]. «Сила символа» заключается «в его неисчерпаемой многозначности и динамике перехода от смысла к смыслу» [16, с. 155], - пишет С.С. Савинич. Так, например, в рассказе «Капля» Астафьев затронул философскую проблему бытия: одна-единственная, замершая, угрожающе застывшая капля воды может переполнить чашу терпения природы, и тогда обрушится она со всей силой и сметет род людской с лица Земли. И капля росы, готовая сорваться и обрушить мир, так мала перед человеком и так безмерно огромна, как воплощение мощи природы. Тысячи лет стояли «монолитная твердь тайги, сплавленная веками и на века» [7, с. 66], небо, звезды. Ведь человек пришел на эту Землю не для того чтобы уничтожить красоту мира - в этом философская проблематика не только главы «Капля», но и всего повествования в рассказах. Гибель всего живого реальна. Герой-повествователь метафорически сближает образ висящей капли росы с образом всей планеты, как бы висящей на краю гибели. Он апеллирует к человеческому разуму, инстинкту самосохранения, призывая следовать принципам высокой человечности во имя всего живого.
В сюжете рассказа «Капля» также есть мотив возвращения к природе, бегства от придуманного самим же человеком мира, зажавшего его в «городские щели» [7, с. 61], отчетливо проявившийся еще в «Оде русскому огороду». Подобно тому, как отдельные капли воды, слившись вместе, образуют могучий поток, так и отдельные жизни неразрывно слиты с вечно обновляющейся общей жизнью. « “Капля. замерла, боясь обрушить мир своим падением”, - так впервые фиксируется внимание на конкретном образе. Необычность масштабов сопоставления (капля - мир) рождает дополнительный емкий смысл, объединяющий в диалектическое единство сопоставляемые понятия. Капля - символ всего живого, что рождается и умирает, символ индивидуальной жизни, ее скоротечности и непреходящей ценности. Мир - это то, что существует вечно в бесконечной смене умирающего и нарождающегося - сама природа и человечество» [5, с. 57], - пишет А.Ф. Лапченко.
Символический образ капли обретает многозначность: «Капля - это и жизнь человеческая: каплей сливается она в единое течение жизни. Капля - жизнь, с ее покоем и непоко-ем, и представляет высшую ценность на свете» [4, с. 121]. И все тревоги о природе - это тревоги о человеке, о том, что может «обрушиться» на него, если разрушить-разорвать его естественные связи с природой. Капля - это и сознание того, что полное согласие с самим собой невозможно без согласия с природой: «не внемлет капля мольбам, обрушится - обрушится с ней и та слиянность с душой тайги, которая и есть “долгожданная миротворность”» [4, с. 122].
Вековечное, могущественное человек может разрушить в один миг, и природа окажется бессильной восстановить разрушенное. Когда капля росы замирает на кончике листа, боясь обрушить мир своим падением, замирает и человек, в тревоге за мир. И кажется, «будто своим дыханием-мыслью-заботой помог он не обрушиться» ей [4, с. 127]. Так и Аким, понимая, что только он может спасти Элю, в которой чудом держалась капелька жизни, не дал ей умереть. Многозначность символи-
ческого образа капли «обусловлена тем, что он с равным основанием может быть приложен к различным аспектам бытия» [17, с. 263].
Основу натурфилософской концепции В. П. Астафьева составляет мысль о незыблемости природных законов, благодаря которым и тайга, и жизнь в ней вечны. Образ тайги является центральным в рассказе «Капля». В сознании героев Астафьева тайга - живое существо, что отразилось и в таком определении ее в тексте, как «тайга-мама». Это образ, возникший из мифов северных народов. Описывая тайгу, автор сравнивает ее с небом, являющимся, по словам Е. М. Меле-тинского, «душой универсума» и «воплощением абсолютной духовности» [18, с. 666]: «Тайга на земле и звезды на небе были тысячи лет до нас. Звезды потухали иль разбивались на осколки, взамен их расцветали на небе другие. И деревья в тайге умирали и рождались.» [7, с. 59]. «Вечное движение» жизни осуществляется в природе общими усилиями. Эта мысль воплощается и в картине пробуждения леса с появлением первых лучей солнца. Тайга врачует и оберегает, так как в ней заключена душа природы, душа мира, сама суть жизни и непрерывного возрождения. Эта душа природы присутствует и в человеке, а значит, он должен, может и является частью тайги, Вселенной.
Тема величия природы, ее красоты в «Царь-рыбе» пронизывает все повествование, раскрываясь в образах природы, человеческих взаимоотношениях, концепции любви. Воплощением природной красоты, гармонии предстает в повествовании яркий нарядный цветок - туруханская лилия, которая, по словам С. А. Липина, «являет собой верх совершенства, недоступный человеку» и воплощает в себе органичность и естественность, присущую лишь явлениям природы [4, с. 122].
В повествовании в рассказах «Царь-рыба» образ красной лилии, «цветка, приручившего само солнце» [7, с. 175], дается в параллели с образами могучей реки и Акима, «символизирующими вечное движение жизни и неистребимости красоты в природе и в человеке» [5, с. 62]. Автор при раскрытии характеров персонажей и воплощении своих художественных идей активно использует природные описания. Для пейзажа Астафьева характерна устойчивая символика. Солнце, Река, Цветок, Рыба, Дерево, Лес, Небо, Птица и др. В мифологии Солнце символизирует божественное начало, присутствие Бога, небо - божественные пределы, «оно всё “видит”, “дом” всего мира» [18, с. 666]. Н. И. Толстой отмечает, что «Солнце и по сей день называется на Карпатах “ликом Божьим”, а в других местах - “оком Божьим”» [19, с. 10]. Так, «восходящее солнце, озаряя своими лучами мир, дает возможность созерцать все его великолепие; теплые дни, приводимые весенним солнцем, согревают землю и наряжают ее роскошными цветами и зеленью» [20, с. 51]. В астафьевском произведении говорится о том, что «Енисей, входящий в межень, уработавшийся, наревевшийся за весну, погулявший во хмелю половодья, . ..сиял под солнцем» [7, с. 95]. Дети Боганиды впитывают в себя солнце, «щупают ладошками» Енисей, его «живую, целительную воду» [7, с. 180], которая в народных верованиях славян является источником жизни и средством магического очищения [19, с. 80]. Где находится Енисей, там родное пространство, за Енисеем «другая планета» [7, с. 224]. «Вольная вода» [7, с. 180] Енисея свободна сама по себе, но её свободу ограничивают берега: «Вдали, где берега Енисея зависают над бездной, всё гуще порошатся сумерки. уже заметно сблизившийся створ берегов, всё лето двумя длинными, зелёными отводками враставших в светозарное небо.» [7, с. 212]. Образ реки в повествовании в рассказах «Царь-рыба» - это символ потока жизни: «Енисей принимал в себя ещё одну речушку, сплетал её в клубок с другими светлыми речками, речушками, которые сотни и тысячи вёрст бегут к нему, встревоженные непокоем, чтобы капля по капле наполнять молодой силой вечное движение» [7, с. 56, 57].
Красота лилий, разнообразие форм и окрасок цветков, их аромат создали славу этим замечательным растениям. В книге о цветах Н. Ф. Золотницкого лилиям посвящена отдельная глава, а сама книга предваряется автором верным утверждением Ауэрбаха: «В истории цветов заключается часть истории человечества» [21, с. 3]. Цветы и в частности лилии играли большую роль всегда и у всех народов, начиная с самых отдаленных времен, о каких нам повествует история и исторические памятники. В статье «История открытия и введения лилий в культуру» М.В. Баранова пишет: «Лилии были известны древним народам еще до нашей эры. Ее изображения найдены на ассирийских и древнеегипетских памятниках, возраст которых насчитывает свыше 3000 лет. Лилия встречается на барельефах, скульптурах и фресках Древней Греции и Византии. О ней писал древнегреческий поэт Гомер как о символе чистоты и благородства» [22, с. 5].
Много веков культивируется лилия белоснежная, которую христианская религия назвала лилией Мадонны. Именно поэтому ее изображали так часто архитекторы, скульпторы и живописцы эпохи Возрождения. По словам Н.Ф. Золотницкого, «белая, чудная лилия» [21, с. 70] является цветком арх. Гавриила. Предание гласит, «что с лилией в руке явился в день Св. Благовещения архангел Гавриил к Пресвятой Деве, и потому на всех наших иконах, представляющих это событие, он изображается всегда с ветвью этих цветов» [21, с. 77].
Не менее выдающуюся роль в культурах многих народов мира играет образ красной лилии, с которой связывается множество священных и исторических сказаний. О красной лилии сложилось даже особое предание. Рассказывают, будто она превратилась из чисто-белой в ночь перед крестным страданием Спасителя. Когда Спаситель, говорит легенда, «томимый тяжелой тоской, проходил в эту ночь по Гефсиманскому саду, то все цветы склоняли перед ним свои головки в знак сострадания и печали» [21, с. 73]. Но белоснежная лилия, посчитавшая себя настолько прекраснее всех остальных своих собратьев, что осталась «стоять прямо на своем стебле и пристально смотреть, когда Он пройдет мимо» нее. «и Спаситель, действительно, остановился на минуту, возможно даже, чтобы полюбоваться ею, но когда страдальческий взор Его при лунном свете упал на нее, то лилия, сравнив свою гордость с Его смирением и видя, как все остальные цветы преклонили в горе перед Ним свои головки, вдруг почувствовала такой упрек, такое угрызение совести, что румянец стыда разлился по всем ее лепесткам. Румянец этот так и остался на ней навсегда» [21, с. 73 - 74]. В культурах многих народов образ красной лилии несет в себе семантику плодородия и страстной любви (библейская Песнь песней (2, 2; 5, 13; 6, 2 и др.)). Цвет лилий в народной традиции имеет символическую трактовку. Известно, что цвета «белый» и «красный» в славянской мифологии буквально означают «сакральность, чистоту, свет» и «цвет жизни, огня, плодородия» соответственно [19, с. 481]. По А. Н. Афанасьеву, «красный первоначально означало: светлый, блестящий, огненный; прилагательное это употребляется в следующих эпических выражениях: красное солнце, красная заря, красная весна, красное лето» и др. «Естественно, что с представлениями света и солнца должна была сочетаться идея красоты» [20, с. 51].
Образ северного цветка - туруханской лилии - занимает центральное место в астафьевском описании кратковременной весны и пробуждающейся к жизни тундры. Во время рыбалки автор-повествователь видит среди всего дивного разнотравья удивительной красоты цветок - саранку, «яркую-яркую» красную лилию, возможно накалившуюся «от жаркого красного солнца» [7, с. 265, 266]. Нигде впоследствии ему не удавалось отыскать похожий цветок, только однажды на далеком юге он увидел туруханскую лилию на клумбе - «“Валлота прекрасная” было написано на табличке» [7, с. 266]. Образ «Валлоты прекрасной» в «Туруханской лилии» представляет собой вариацию образа цветка, развитого в рассказе «Уха на
Боганиде», посвященном детству Акима - одного из главных героев повести. Об Акиме автор пишет с особой теплотой и душевностью. Жизнь Акима он сравнивает с найденным «однажды весною, в далеком детстве», цветком [7, с. 270], «который навсегда остался в памяти Акима, являясь своего рода символом его жизни» [11, с. 53]. «Дальше на север, ближе к морю росло таких цветков столь много, что пустынные равнины после первого теплодува охватывало кратким, но таким ярким заревом, что слепла всякая другая растительность и сама земля недели две сияла, зажмурившись от собственной красы» [7, с. 175].
Образ красной лилии, помимо идеи о вечном круговороте жизни, воплощает в себе еще и мысль о неистребимой жизнестойкости человека, его способности даже в самых невероятных условиях к проявлениям добра и красоты. Вспомним Акима в главе «Сон о белых горах». Он абсолютно свободный человек, человек, практически растворившийся в тайге. Здесь, в зимовье, где он обнаруживает умирающую девушку, Аким проявляет свои лучшие душевные качества - милосердие и доброту. А все это оттого, что разум его и природные понятия о добре и зле не затуманены влиянием цивилизации. Оттого, что он делает так, как чувствует. А чувства его первозданны. Вот почему Аким еще в детстве так восхищается цветком с льдинкой в сердцевине. Этот цветок - как сам Аким. Оба они
- создания природы. В сердцевине цветка - чистая сверкающая льдинка, а в Акиме живет столь же чистая, ясная, кристальная душа.
Структура текста «Царь-рыба» во многом организована противостоянием пороков цивилизованных людей и моральной чистоты таежных жителей. Не случайно сам Астафьев назвал «центром книги, смыслом всего» [23, с. 197] главу «Уха на Боганиде», являющую собой подлинный гимн «естественной» жизни, которую ведут члены затерянной в тайге рыболовецкой артерии. Именно в Акиме, простодушном, добром и безотказном жителе Севера, воплощен образ человека, который никогда не обидит природу, а, напротив, зная ее законы, будет восхищаться ею, пользоваться ее дарами и благо-
дарить ее за них. Сравнивая жизнь Акима с жизнью «северного цветка» [7, с. 175], Астафьев безошибочно улавливает ту самую тонкую нить, прочно связывающую человеческую жизнь с живым миром природы. Образ цветка символизирует жизнь в согласии с природой северного человека. «Поведение человека в природе, - пишет А. И. Смирнова, - определяется его нравственностью и, прежде всего совестью, отсутствие которой - главный показатель саморазрушения личности, ее духовного распада» [11, с. 42].
В «Туруханской лилии» в качестве главного выделен мотив нравственно-эстетического влияния природы на человека. Природной красоте Астафьев придает духовную направленность, которая «взывает к человеку, помогая ему преодолеть собственное несовершенство - если человек сумеет и захочет услышать голос тайги или цветка» [24, с. 171]. Считая красоту преображающей силой [25, с. 146], В. С. Соловьев пишет: «Красота нужна для исполнения добра в материальном мире, ибо только ею просветляется и укрощается недобрая тьма этого мира» [26, с. 239]. В своей работе «Красота в природе» В.С. Соловьев утверждает, что «эстетически прекрасное должно вести к реальному улучшению» существующей «действительности» [27, с. 198]. «Подобно Достоевскому, Соловьев видит цель красоты в преображении мира» [28, с. 444]. Глава «Туруханская лилия» «заканчивается верой в неистребимость красоты, а следовательно, и добра на земле» [5, с. 63]: «Саранку вынесет потоком в реку, выбросит на берег Тунгуски, Енисея ли, и, поймавшись за землю, хоть одно семечко дикой туруханской лилии прорастёт цветком» [7, с. 273].
Астафьев всем своим повествованием утверждает: природу можно уничтожить, но ее нельзя победить; уничтожение природы ведет к самоуничтожению человека, уничтожению человеческого в человеке. Через анализ браконьерских «законов», противостоящих выработанным обществом «законам природы», писатель приходит к выводу: у человека только один путь взаимодействия с природой - путь сотворчества. Человек должен продлить всякую жизнь на земле, чтобы продлить свое пребывание на ней.
Библиографический список
1. Залыгин, С. П. Литература и природа // Проза. Публицистика. - М.: Молодая гвардия, 1991.
2. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира. - М.: Изд. центр «Академия», 1998.
3. Черносвитов, П.Ю. Цветущая сложность: Разнообразие картин мира и художественных предпочтений субкультур и этносов. - СПб.: Алетейя, 2004.
4. Липин, С.А. Человек глазами природы. - М.: Советский писатель, 1985.
5. Лапченко, А.Ф. Человек и земля в русской социально-философской прозе 70-х годов: В. Распутин, В. Астафьев, С. Залыгин. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1985.
6. Лейдерман, Н.Л. Современная русская литература: 1950 - 1990-е годы: в 2 т. / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий. - М.: Изд. центр «Академия», 2003. - Т. 2.
7. Астафье, В.П. Собрание сочинений: в 4 т. - М.: Молодая гвардия, 1981. - Т. 4.
8. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. / под. ред. С.А. Токарева. - М.: Сов. энциклопедия, 1988. - Т. 2.
9. Афанасьев, А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т.- М.: Современный писатель, 1995. - Т. 2.
10. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа. - М.: Восточная литература, 2006.
11. Смирнова, А.И. Русская натурфилософская проза второй половины ХХ века. - М.: Флинта: Наука, 2009.
12. Курбатов, В. Жизнь на миру: Предисл. к первому тому «Собрания сочинений В.П. Астафьева» // - Собр. соч.: в 6 т. -М.: Молодая гвардия, 1991. - Т. 1.
13. Сотникова, Т.А. «Царь-рыба» // Энциклопедия мировой литературы / под ред. С.В. Стахорского. - М.: Вагриус, 2001.
14. Беляев, А.А. Эстетика. Словарь. - М.: Политиздат, 1989.
15. Лосев, А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М.: Искусство, 1976.
16. Савинич, С.С. Диалектика символа и действительности в философской литературе // Сборник работ молодых учёных МГПУ / под ред. Е.Н. Геворкяна; сост.: М.С. Володько, О.Н. Мозгунова. - М.: ГОУ ВПО МГПУ, 2010. - Вып. XXVIII.
17. Квятковский, А.П. Поэтический словарь. - М.: «Сов. энциклопедия», 1966.
18. Мифология. Энциклопедия / под ред. Е. М. Мелетинского. - М.: Большая Российская энциклопедия, 2008.
19. Славянская мифология. Энциклопедический словарь / С.М. Толстая [и др.] - М.: Международные отношения, 2002.
20. Афанасьев, А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. - М.: Современный писатель, 1995. - Т. 1.
21. Золотницкий, Н.Ф. Цветы в преданиях и легендах. - Киев: Изд-во «Дов1ра», 1994.
22. Баранова, М.В. Лилии. - Л.: Агропромиздат, 1990.
23. Астафьев, В.П. Посох памяти: сб. ст. - М.: Современник, 1980.
24. Размахнина, В.К. Астафьев и Сибирь // Научный ежегодник Красноярского гос. пед. ун-та. - Красноярск: КГПУ, 2002.
- Вып. 3. - Т. 2.
25. Мамонтов, С.П. Антология культурологической мысли / С.П. Мамонтов, А.С. Мамонтов. - М.: Изд-во РОУ, 1996.
26. Соловьев, В.С. Общий смысл искусства / сост., авт. вступ. ст. и прим. А.В. Гулыга // Сочинения. - М.: Раритет, 1994.
27. Соловьев, В.С. Красота в природе / В.С. Соловьев; сост., авт. вступ. ст. и прим. А.В. Гулыга // Сочинения. - М.: Раритет, 1994.
28. Джанумов, С.А. В.С. Соловьев // Русские писатели. XIX век: биогр. словарь / под ред. С.А. Джанумова. - М.: Просвещение, 2007.
References
1. Zalygin, S. P. Literatura i priroda // Proza. Publicistika. - M.: Molodaya gvardiya, 1991.
2. Gachev, G. D. Nacional'nye obrazy mira. - M.: Izd. centr “Akademiya”, 1998.
3. Chernosvitov, P. Yu. Cvetuschaya slozhnost': Raznoobrazie kartin mira i hudozhestvennyh predpochtenij subkul'tur i et-nosov. -SPb.: Aletejya, 2004.
4. Lipin, S. A. Chelovek glazami prirody. - M.: Sovetskij pisatel', 1985.
5. Lapchenko, A. F. Chelovek i zemlya v russkoj social'no-filosofskoj proze 70-h godov: V. Rasputin, V. Astafev, S. Zaly-gin. - L.: Izd-vo LGU, 1985.
6. Lejderman, N. L. Sovremennaya russkaya literatura: 1950 - 1990-e gody: v 2 t. / N. L. Lejderman, M. N. Lipoveckij. - M.: Izd. centr “Akademiya”, 2003. - T. 2.
7. Astafe, V. P. Sobranie sochinenij: v 4 t. - M.: Molodaya gvardiya, 1981. - T. 4.
8. Mify narodov mira. Enciklopediya: v 2 t. / pod. red. S. A. Tokareva. - M.: Sov. ]nciklopediya, 1988. - T. 2.
9. Afanas'ev, A. N. Po]ticheskie vozzreniya slavyan na prirodu: v 3 t. -- M.: Sovremennyj pisatel', 1995. - T. 2.
10. Meletinskij, E. M. Po]tika mifa. - M.: Vostochnaya literatura, 2006.
11. Smirnova, A. I. Russkaya naturfilosofskaya proza vtoroj poloviny HH veka. - M.: Flinta: Nauka, 2009.
12. Kurbatov, V. Zhizn' na miru: Predisl. k pervomu tomu “Sobraniya sochinenij V. P. Astafeva” // - Sobr. soch.: v 6 t. - M.: Molo-
daya gvardiya, 1991. - T. 1.
13. Sotnikova, T. A. “Car'-ryba” // Enciklopediya mirovoj literatury / pod red. S. V. Stahorskogo. - M.: Vagrius, 2001.
14. Belyaev, A. A. Estetika. Slovar'. - M.: Politizdat, 1989.
15. Losev, A. F. Problema simvola i realisticheskoe iskusstvo. - M.: Iskusstvo, 1976.
16. Savinich, S. S. Dialektika simvola i dejstvitel'nosti v filosofskoj literature // Sbornik rabot molodyh uchjonyh MGPU / pod red. E. N. Gevorkyana; sost.: M. S. Volod'ko, O. N. Mozgunova. - M.: GOU VPO MGPU, 2010. - Vyp. HHVIII.
17. Kvyatkovskij, A. P. Po]ticheskij slovar'. - M.: “Sov. ]nciklopediya”, 1966.
18. Mifologiya. Enciklopediya / pod red. E. M. Meletinskogo. - M.: Bol'shaya Rossijskaya ]nciklopediya, 2008.
19. Slavyanskaya mifologiya. Enciklopedicheskij slovar' / S. M. Tolstaya [i dr.] - M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2002.
20. Afanas'ev, A. N. Po]ticheskie vozzreniya slavyan na prirodu: v 3 t. - M.: Sovremennyj pisatel', 1995. - T. 1.
21. Zolotnickij, N. F. Cvety v predaniyah i legendah. - Kiev: Izd-vo “Dovira”, 1994.
22. Baranova, M. V. Lilii. - L.: Agropromizdat, 1990.
23. Astafev, V. P. Posoh pamyati: sb. st. - M.: Sovremennik, 1980.
24. Razmahnina, V. K. Astafev i Sibir' // Nauchnyj ezhegodnik Krasnoyarskogo gos. ped. un-ta. - Krasnoyarsk: KGPU, 2002. -Vyp. 3. - T. 2.
25. Mamontov, S. P. Antologiya kul'turologicheskoj mysli / S. P. Mamontov, A. S. Mamontov. - M.: Izd-vo ROU, 1996.
26. Solov'ev, V. S. Obschij smysl iskusstva / sost., avt. vstup. st. i prim. A. V. Gulyga // Sochineniya. - M.: Raritet, 1994.
27. Solov'ev, V. S. Krasota v prirode / V. S. Solov'ev; cost., avt. vstup. st. i prim. A. V. Gulyga // Sochineniya. - M.: Rari-tet, 1994.
28. Dzhanumov, S. A. V. S. Solov'ev // Russkie pisateli. HIH vek: biogr. slovar' / pod red. S. A. Dzhanumova. - M.: Prosve-schenie, 2007.
Статья поступила в редакцию 28.05.11
УДК 811.512.156
Soyan A.M. VERBS WITH THE FULL VALUE INVOLVED IN THE FORMATION OF PRONOMINAL BRACES.
The article analyzes verbs with a total value of that participate in the replenishment of pronominal braces Tuvan language, while performing official duties. Identified multi-clamps set between phrases different syntactic relations.
Key words: tuvinian language, verb, pronominal brace, phrase, means of connection, text.
А.М. Соян, канд. филол. наук ТувГУ, г. Кызыл, E-mail: soyan-a@mail.ru
ПОЛНОЗНАЧНЫЕ ГЛАГОЛЫ, УЧАСТВУЮЩИЕ В ОБРАЗОВАНИИ МЕСТОИМЕННЫХ СКРЕП ТУВИНСКОГО ЯЗЫКА
В статье проанализированы полнозначные глаголы, которые принимают участие в пополнении фонда местоименных скреп тувинского языка, при этом выполняя служебную функцию. Выявленные многокомпонентные скрепы устанавливают между фразами разные синтаксические отношения.
Ключевые слова: тувинский язык, глагол, местоименная скрепа, фраза, средства связи, текст.
