CC BY
26
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2016. №4(46)
УДК 82
ПРИРОДА СИНТЕЗА АВТОБИОГРАФИИ, НАУКИ И ВЫМЫСЛА В РОМАНЕ РИЧАРДА ПАУЭРСА «ГАЛАТЕЯ 2.2»
© Дарья Игнатьева
THE NATURE OF SYNTHESIS OF AUTOBIOGRAPHY, SCIENCE AND FICTION IN "GALATEA 2.2" BY RICHARD POWERS
Daria Ignatyeva
The paper focuses upon the poetic incorporation of factual elements (autobiography and science) into the fictional realm of the novel "Galatea 2.2" written by the contemporary American writer Richard Powers. In the context of this problem we discuss the new genre of the encyclopedic narrative. The study aims to find the elements of scientific and autobiographic discourses at different levels of text and detect the functions of these elements within the novel. We also analyze the poetics of the resulting synthetic prose. The complex analysis demonstrates how autobiographic facts are transformed into a written text with the help of different narrative technics, and how the fusion of scientific and fictional elements provides a poetic device, serving many purposes of the novel, for example, more profound depictions of characters. The factual material introduced in the text is a thematic resource as well as an aesthetic component that influences stylistic peculiarities of the novel. This incorporation of information and knowledge from different scientific disciplines (programming and cognitive sciences) into the fictional text corresponds to some characteristics of the encyclopedic narrative genre, however, it can be interpreted in a different way.
Keywords: American literature, Richard Powers, encyclopedic narrative, autobiography, factual elements, synthetic prose.
В статье рассматривается проблема внедрения элементов фактуального (автобиографии и науки) в художественный мир романа современного американского писателя Ричарда Пауэрса «Гала-тея 2.2». В свете обозначенной проблемы рассматривается в том числе новая жанровая форма -«энциклопедический нарратив». Основными задачами исследования являются обнаружение маркеров научного и автобиографического дискурсов на разных уровнях текста, выявление их функции внутри художественного поля романа, а также исследование поэтики образовавшейся синтетической прозы. В ходе комплексного анализа (нарратологического, стилистического) демонстрируется то, как при помощи различных нарративных техник биографические факты трансформируются в письмо, а перетекание научного в фикциональное, и наоборот, выступает художественным приемом и служит самым разным целям произведения, например более глубокому раскрытию образов персонажей. Фактуальный материал, привнесенный автором в произведение, является не только тематическим ресурсом, но и своего рода эстетическим компонентом, влияющим на стилистический окрас романа. Насыщение художественного текста информацией, знанием из различных научных областей (программирование, когнитивистика) отвечает некоторым признакам жанра энциклопедического нарратива, однако может быть прочитано и в ином ключе.
Ключевые слова: американская литература, Ричард Пауэрс, энциклопедический нарратив, автобиография, фактуальное, синтетическая проза.
В последние десятилетия в литературоведении (преимущественно в западном) заметна тенденция к исследованию вопроса о включении в художественное произведение элементов научного дискурса. В данном контексте широкий интерес со стороны зарубежных исследователей вызвало творчество американского новеллиста Ричарда Пауэрса, каждый роман которого отсылает читателя к той или иной области научного знания - нейробиологии, физике, генетике, про-
граммированию или кибернетике. Привнесение фактуального материала в художественную плоть произведения, внимание писателя к злободневным вопросам, связанным с экологией, современными технологиями, расой, а также включение многочисленных отсылок к произведениям искусства породили среди ученых своего рода дискуссию о сущности пауэрсовского эксперимента, который они пытаются осмыслить терминологически. Дж. Дьюи, например, определяет
его как синтез металитературы и нового реализма, полагая, что проза Пауэрса - это некое преодоление постмодернизма, а ее функция - приобщить читателя к знанию, «связать его с контекстом» [Dewey, с. 13] (здесь и далее перевод мой - Д. И). C. Германсон настаивает на формулировке «экологический роман», а самого автора называет «эконовеллистом» [Hermanson]. Э. Мендельсон, С. Эрколино, С. Берн и другие используют по отношению к романам Пауэрса термин «энциклопедический нарратив» [Mendel-son], [Stefano], [Burn], [Burn, Dempsey].
Энциклопедический нарратив как литературный жанр появляется в концепции Эдварда Мендельсона («Энциклопедический нарратив», 1976) [Mendelson]. Отличительными чертами данного жанра он называет следующее: включение в текст краткого описания, по крайней мере, одной научной области или технологии, охват полного круга знаний и верований национальной культуры, синтез литературных стилей и жанров, привязка к настоящему и выражение духа эпохи, ее конвенций, идеологий и проч. В данном случае Пауэрс усилиями теоретика помещается в одну линию с А. Данте, И. Гете, Г. Мелвиллом, Дж. Джойсом, Т. Пинчоном, У. Гэддисом, У. Воллманом и Д. ДеЛилло. Мендельсон подчеркивает и сам факт наличия интереса автора к романам «каталогизаторов», как именует он всех вышеперечисленных авторов.
Принимая во внимание данные изыскания пауэрсоведов, мы обратимся к роману «Галатея 2.2» в поисках ответа на вопрос: что представляет собой литературный эксперимент Ричарда Пауэрса по внедрению фактуального в мир фик-ционального, или какова природа синтеза автобиографии, науки и художественного вымысла?
Маркеры научного и автобиографического дискурсов обнаруживают себя на разных уровнях романа «Галатея 2.2»: сюжетном, референ-циальном (антропонимы, топонимы, категория темпоральности), интертекстуальном и языковом. Так, например, центральная сюжетная линия - это повествование о создании искусственной нейронной сети и ее обучение производить литературно-критический анализ художественных текстов. Соответственно, система персонажей представлена образами ученых из области когнитивистики, программирования, искусственного интеллекта и литературоведения. Ученые делятся на два лагеря, олицетворяя долговечный конфликт мнений - спор «физиков» и «лириков» в лице писателя Пауэрса и ученого-когнитивиста Филиппа Ленца. Художественное пространство центральной сюжетной линии представлено американскими университетами и
Центром прогрессивных исследований. В тексте присутствуют многочисленные ссылки на имена известных ученых в сфере программирования и нейронауки, цитирование и переложение работ коннекционистов, описание применения языка параллельного программирования, языка программирования системы LISP, проведения теста Тьюринга. «Онаучиванию» текста способствует также использование терминологии: «обратное распространение ошибки обучения нейронной сети» [Powers, с. 69], «выходной компонент нейрона» [Там же, с. 31], «кластерный анализ» [Там же], «аксодентрический сигнал» [Там же, с. 69] и др. Кроме того, так называемые «теоретические размышления» рассказчика носят сухой, объективистский характер, присущий научному дискурсу:
Каждый из таких нейродов соединяется с несколькими другими, возможно даже со всеми нейро-дами в сети. Когда один нейрод сгорает, он распространяет импульс вдоль своих связей, по-разному утяжеленных весами. Принимающий нейрод добавляет веса этого импульса к остальным непрекращающимся входам [Там же, с. 14].
Надо заметить, что научные теории излагаются Ричардом Пауэрсом предельно аккуратно, тонко и профессионально. Фундаментальная подготовка в области естественных наук (первое неоконченное образование писателя), а также личный опыт работы программистом дают о себе знать. Далее будет уместно поговорить о внедрении в роман автобиографических элементов.
Предваряя разговор о них, необходимо вспомнить, что каноническая автобиография, по словам Филиппа Лежёна, характеризуется наличием тождества «автор = рассказчик = персонаж». Как правило, подается она в ретроспективной форме, в свободном изложении, события при этом могут располагаться не в хронологической последовательности [Lejeune]. Автор «Галатеи 2.2» предлагает читателю повествование от первого лица, где нарратор является одновременно протагонистом романа. Также на различных уровнях текста наблюдается очевидное совпадение биографического автора Ричарда Пауэрса с Ричардом Пауэрсом-персонажем и рассказчиком (совпадение имени писателя, а также имен его брата и отца, совпадение биографического времени с временем художественным, совпадение многочисленных фактов биографии, отсылки к предыдущим романам, включение цитат из реальных рецензий на эти романы). На первый взгляд, тождество, обозначенное Лежёном, соблюдается. Даже на уровне повествования можно выделить следующие наводящие цитаты:
«Нас могла спасти только автобиография...» [Powers, с. 109], или «Во мне не осталось ничего кроме автобиографии...» [Там же, с. 31]. Однако фигура рассказчика и особенности организации повествования требуют более пристального внимания. При проведении нарратологического анализа романа мы видим, что повествование, расслаивающееся на первичное (центральная сюжетная линия) и вторичное (любовная линия, представленная в виде флешбэков), при помощи разного рода анахроний (аналепсисов, пролепси-сов) преподносится читателю чрезвычайно искусно даже для воссоздания нарратива воспоминания. В первой части романа флешбэки аккуратно подчиняются первичному повествованию: персонаж начинает вспоминать о чем-то только тогда, когда на то есть определенная причина. Точно так же аккуратно производится и выход из аналепсиса (или флешбэка). Если изображать такое повествование при помощи кривой, то оно примет форму аккуратно оформленного ритмического зигзага. Ближе к концу романа флешбэки ко вторичному повествованию перестают подчиняться первичному: персонаж окунается в волны воспоминаний внезапно, рандомно, иногда попадая в них на какой-то миг и тут же выныривая назад. Иллюзионный зигзаг при этом деформируется, темп повествования увеличивается, обеспечивая подготовку кульминационного момента, а временное пространство размывается, в конечном итоге соединяя первичное (настоящее) и вторичное (прошлое) повествования.
Как уже стало понятно, в тексте фигурирует автодиегетический нарратор (если использовать терминологию Ж. Женетта), который является одновременно персонажем-протагонистом и фо-кализатором, то есть все происходящие события демонстрируются через сознание данного персонажа [Женетт. Повествовательный дискурс]. Как правило, данный тип нарратора не имеет права находиться внутри чужих мыслей и знать, что чувствует другой персонаж. Однако в данном повествовании мы постоянно сталкиваемся с переключением нарратора с интрадиегетического уровня на экстрадиегетический, например:
Мысль о том, что ее несчастье, должно быть, давило на меня, делала С. еще более несчастной, чем
она думала, она была [Powers, с. 146].
Или:
Он знал также, что поймал меня на крючок [Там же, с. 115].
С одной стороны, подобные переключения говорят о чисто технических моментах повество-
вания, с другой же, это можно интерпретировать как настойчивое желание нарратора занять инстанцию всеведения, которая доступна лишь всезнающему автору. К концу романа количество подобных переключений увеличивается, и создается впечатление, что все остальные персонажи истории являются для персонажа же Пауэрса выдуманными им самим персонажами. Такое впечатление возникает еще и потому, что персонаж постоянно сочиняет различные нарративы - возможные темы для будущих романов, рассказывает про уже написанные, придумывает опусы и анекдоты, описывает сам процесс письма, а также пересказывает прочитанные им книги. Кроме этого, читателю демонстрируются отрывки из рецензий, тексты писем, цитаты классических литературных текстов. Из-за этого все пространство становится чрезвычайно «затекстуализиро-ванным». Схема «нарратив в нарративе в нарра-тиве» обыгрывает себя. Игру привносит и употребление металепсиса: вымышленные персонажи данного повествования читают реальные рецензии на реальные романы Пауэрса, или же персонаж Пауэрс обнаруживает себя в доме, который похож на барак, где однажды жил его герой из другого его романа. Интересно и то, что персонаж ловит себя на мысли, что иногда думает о себе как о не существующем:
Я начал думать о себе в виртуальном третьем лице как о бестелесном веб-адресе [email protected] [Там же, с. 2].
Или:
Написание романа сделало меня непригодным для восприятия фактов реального мира [Там же, с. 140].
Или:
Все является проекцией [Там же, Р. 315].
В какой-то момент Пауэрс-герой понимает, что часто ошибался в оценке происходящего. Он неверно интерпретировал поступки персонажей, до конца романа не замечал, что один из его коллег безнадежно болен. Он был занят сочинительством, «разматывал» нарративы, из-за чего и представляется нам, скорее, некой, в самом деле, бестелесной субстанцией, извергающей поток слов, которые могут ни к чему и не отсылать. Поэтому неоднократно читатель сталкивается с очевидными моментами «сделанности» текста:
Может, какая-то часть этих событий шла позже. Может быть, я по какой-то надуманной случайности объединил разные времена здесь, в этом месте, этом сезоне [Там же, с. 62].
Сам собой напрашивается вывод: нарратор в тексте - ненадежный. Это конструкт, который не имеет ничего общего с биографическим автором. Автор не равен рассказчику, соответственно, по формуле Женетта, повествование является фик-циональным [Женетт. Вымысел и слог, с. 400]. Автобиография же, представленная здесь, является только симуляцией и игрой с неискушенным читателем.
Всякое высказывание, помещенное в фик-циональный текст, согласно концепции Дж. Сёр-ля и Ж. Женетта о речевых актах, - есть речевой иллокутивный акт, представляющий собой некое утверждение [Женетт. Вымысел и слог], [Searle]. Однако это утверждение - мнимое, поскольку говорящий лишь делает вид, что производит какое-то действие (не производя его на самом деле). Обращаясь же к каким-либо фактуальным инстанциям, говорящий делает референцию, но эта референция опять же носит фиктивный характер, и по определенным конвенциям, заключенным между автором и читателем, последний понимает, что сие есть вымысел. Поскольку нар-ратор в данном тексте является ненадежным, а автобиография - квазиавтобиографией, все иллокутивные акты, принадлежащие этому нарра-тору, носят фиктивный характер. Соответственно, и высказывания научного плана следует воспринимать тем же самым образом. Наука в данном романе фикционализируется, а перетекание научного в фикциональное обнаруживает себя на разных уровнях.
На уровне персонажей можно отметить, что сконструированы они по одному подобию: читатель никогда не видит их полностью, но видит какой-то фрагмент (руки, сумка, бюст). Они фрагментарны, но не цельны. Также можно провести аналогию между образами научных сотрудников и образами свифтовских прожектеров из Академии с их чахлыми бледно-желтыми лицами:
Горсть желтовато-болезненных анимированных лиц не могла помочь ничем и просто пребывала здесь [Powers, с. 10].
Помимо этого, практически каждого персонажа сопровождает мотив болезни, изъяна: у Дианы Хатрик ребенок с синдромом Дауна, у Филиппа Ленца жена страдает болезнью Альцгей-мера. При том, что область исследований двух этих ученых тесно связана с изучением сознания и генетики, нам демонстрируется то, как они не способны решить эти проблемы на практике. Даже сам образ научного Центра подвергается деструкции, в его описании опять-таки присутст-
вуют ирония и сарказм в духе репрезентации Академии Дж. Свифтом:
Здание было большим. Таким большим, что я дважды за первый месяц терял свой офис [Там же, с.
5];
Здание кишело описаниями должностей: теоретики, экспериментаторы, техники, чародеи [Там же].
Или:
Болтовня в общественных местах напоминала пикник ООН: взволнованная, бурная, обоюдно непонятная. Мне нравилось то, как ты никогда не мог быть уверенным в том, чем занимается человек, даже после того, как он тебе это объяснит [Там же, с. 6].
Образ суперкомпьютера Элен также содержит отсылки к литературным предшественникам. Во-первых, в нем заключена аллюзия на древнегреческий миф о Пигмалионе и его прекрасном ваянии - Галатее. Во-вторых, срежесси-рованное доктором Ленцем пари насчет создания нейросети, которая через десять месяцев будет способна анализировать любой художественный текст, обыгрывает пьесу Б. Шоу «Пигмалион». Как мы помним, по сюжету этой пьесы, профессор фонетики Г. Хиггинс заключает пари со своим другом, что за шесть месяцев он обучит девушку из низшего класса светским манерам. Если в мифе Галатея - это произведение искусства, в пьесе Шоу - это девушка, то в романе Пауэрса - это компьютер. Такое замещение производит иронический эффект и является своего рода усмешкой в сторону современного компьютеризованного общества.
Слияние научного и художественного в единую синтетическую модель прослеживается также на языковом уровне. Научная лексика, внедренная в текст, выполняет, помимо прочего, поэтическую функцию, выступая метафорой при описании состояния персонажей:
Я чувствовал себя так, словно в течение трех лет был беспрерывно занят регрессионным анализом [Там же, с. 32].
Или:
Какая-то картинка в моем сознании запускала напоминание о том, что я оставил свою когнитивную печь включенной, но забыл оттуда что-то вынуть [Там же, с. 83].
В то же время художественные сравнения помогают описывать процесс исследования:
Голограмма системной разработки «А» замораживала наши слова так же, как это делает небрежно
набросанный список покупок, выпавший из книги, где он пролежал целую вечность, чтобы потом вдруг ожить обыкновенным письмом [Там же, с. 71].
И наконец, включение научного дискурса в текст «Галатеи 2.2» обыгрывается на сюжетном уровне: сотрудники Центра втайне от Пауэрса заключают пари, что научный эксперимент по разработке нейросети Элен предоставит Пауэрсу почву для написания нового романа, и в заключительной сцене читатель находит главного персонажа готовым устремиться к перу. Таким образом, метафорически нам дается понять, что наука, как и элементы автобиографического письма, для данного конкретного произведения есть тематический, лингвистический, концептуальный и стилистический ресурс. Фактуальный материал перетекает в художественный и служит эстетическим модулем, средством для украшения стиля наряду с другими источниками информации и вдохновения, такими как музыка, кинематограф, фотография, живопись, на чьи шедевры также часто ссылается в своем тексте автор.
Так, уплотнение информационного поля романа, внедрение множества смыслов и значений, действительно, могут расцениваться как отсылка к символу энциклопедии, но энциклопедии не в духе жанра энциклопедического нарратива Э. Мендельсона, поскольку Пауэрс не каталогизирует, но смешивает все беспорядочно. «Энциклопедия» Пауэрса по своему философскому, идейному замыслу больше напоминает «энцик-лопедию-ризому» Умберто Эко, модель которой соответствует сети значений без центра, лабиринту, чьи коридоры ветвятся без правил, открытые разным новым элементам [Eco]. Такая модель, по мнению Эко, воплощает собой постмодернистскую модель мира. Мотив же каталогизации данных, скорее, подрывается и развенчивается, что выражено в настоящем произведении чисто тематически: нейросеть Элен как символ каталогизатора человеческого знания в какой-то момент принимает решение о прекращении работы своей программы. Сбор знаний бессмыслен:
История падет под своим собственным весом [Powers, с. 291].
Знание не только необъятно, оно не приносит человечеству позитивного результата. О критическом отношении к позитивному знанию свидетельствует также ироничное описание Центра прогрессивных исследований и его сотрудников, о чем уже говорилось выше. Кроме того, как нам представляется на данный момент, стирание граней между фактуальным и фикциональным вку-
пе с глобальной текстуализацией устанавливают в данном романе несомненный примат над научным знанием литературы, решая вопрос Чарльза Сноу о двух культурах в пользу последней.
Список литературы
Женетт Ж. Повествовательный дискурс / Пер. с франц. Н. Перцова // Женетт Ж. Фигуры в 2-х томах. М.: изд-во им. Сибашниковых, 1998. С. 60-224.
Женетт Ж. Вымысел и слог (Fictio et Dictio) / Пер. с франц. И. Стаф // Женетт Ж. Фигуры в 2-х томах. М.: изд-во им. Сибашниковых, 1998. С. 342-452.
Burn Stephen J. and Peter Dempsey. Intersections: Essays on Richard Powers. Champaign: Dalkey Archive Press, 2008. 334 p.
Burn Stephen. J. 'At the Edges of Perception': William Gaddis and the Encyclopedic Novel from Joyce to David Foster Wallace. UK: University of Durham, 2001. 255 p.
Dewey J. Understanding Richard Powers. Colombia, South Carolina: University of South Carolina Press, 2008. 196 p.
Eco U. Semiotics and the Philosophy of Language. Bloomington: Indiana University Press, 1984. 242 p.
Hermanson Sc. Just Behind the Billboard: The Instability of Prisoner's Dilemma // Intersections: Essays on Richard Powers / Ed. Stephen J. Burn and Peter Dempsey. Champaign: Dalkey Archive Press, 2008. Pp. 60-74.
Lejeune Ph. The Autobiographical Pact (bis) // Philippe Lejeune. On Autobiography. Ed. Paul John Eakin. Trans. Katherine Leary. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1989. Pp. 3-30.
Mendelson E. Encyclopedic Narrative: From Dante to Pynchon // MLN. 1976. No. 91. Pp. 1267-75. URL: http://www.columbia.edu/~em36/EncyclopedicNarrative. pdf (дата обращения: 30.03.2016).
Powers R. Galatea 2.2. NY: Farrar, Straus, Giroux, 2004. 336 p.
Searle J. (. The Logical Status of Fictional Discourse // New Literary History. Vol. 6. 1975. No. 2. Pp. 319332. URL: http://www.jstor.org/stable/468422 (дата обращения: 21.02.2016).
Stefano Ercolino. The Maximalist Novel: From Thomas Pynchon's Gravity's Rainbow to Roberto Bolano's 2666. USA: Bloomsbury Publishing, 2014. 208 p.
References
Burn Stephen, J. and Peter Dempsey. (2008). Intersections: Essays on Richard Powers. 334 p. Champaign: Dalkey Archive Press. (In English)
Burn Stephen,. J. (2001). "At the Edges of Perception": William Gaddis and the Encyclopedic Novel from Joyce to David Foster Wallace. 255 p. UK: University of Durham. (In English)
Dewey, J. (2008). Understanding Richard Powers. 196 p. Colombia, South Carolina: University of South Carolina Press. (In English)
Eco, U. (1984). Semiotics and the Philosophy of Language. 242 p. Bloomington: Indiana University Press. (In English)
Hermanson, Sc. (2008). Just Behind the Billboard: The Instability of Prisoner's Dilemma .Intersections: Essays on Richard Powers / Ed. Stephen J. Burn and Peter Dempsey. Pp. 60-74. Champaign: Dalkey Archive Press. (In English)
Lejeune, Ph. (1989). The Autobiographical Pact (bis). Philippe Lejeune. On Autobiography. Ed. Paul John Eakin. Trans. Katherine Leary. Pp. 3-30. Minneapolis: University of Minnesota Press. (In English)
Mendelson, E. (1976). Encyclopedic Narrative: From Dante to Pynchon. MLN. No. 91. Pp. 1267-75. URL: http://www.columbia.edu/~em3 6/EncyclopedicNarrative. pdf (accessed: 30.03.2016). (In English)
Powers, R. (2004). Galatea 2.2. 336 p. NY: Farrar, Straus, Giroux. (In English)
Searle, J. (1975). The Logical Status of Fictional Discourse. New Literary History. Vol. 6. No. 2. Pp. 319-332. URL: http://www.jstor.org/stable/468422 (accessed: 21.02.2016). (In English)
Stefano Ercolino. (2014). The Maximalist Novel: From Thomas Pynchon's Gravity's Rainbow to Roberto Bolano's 2666. 208 p. USA: Bloomsbury Publishing. (In English)
Zhenett, Zh. (1998). Povestvovatel'nyi diskurs [Narrative Discourse]/ Per. s frants. N. Pertsova. Zhenett Zh. Figury v 2-kh tomakh. Pp. 60-224. Moscow: izd-vo im. Sibashnikovykh. In Russian)
Zhenett, Zh. (1998). Vymysel i slog (Fictio et Dictio) [Fiction and Syllable]/ Per. s frants. I. Staf . Zhenett Zh. Figury v 2-kh tomakh. Pp. 342-452. Moscow: izd-vo im. Sibashnikovykh. (In Russian)
The article was submitted on 07.11.2016 Поступила в редакцию 07.11.2016
Игнатьева Дарья Сергеевна,
аспирант,
Санкт-Петербургский государственный университет, 199034, Россия, Санкт-Петербург, Университетская наб., 11. [email protected]
Ignatyeva Daria Sergeevna,
postgraduate student, Saint-Petersburg State University,
11 University Embankment, Saint-Petersburg, 199034, Russian Federation. [email protected]
