CC BY
353
Б. Л. Бойко
ПРИНЦИПЫ МОДЕЛИРОВАНИЯ РЕЧЕВОГО ПОРТРЕТА НОСИТЕЛЯ СОЦИАЛЬНО-ГРУППОВОГО ДИАЛЕКТА (к проблеме создания речевого портрета человека на войне)
Теория речевого портрета носителя языка формируется в ХХ веке. В отечественной лингвистике первый опыт создания обобщенного речевого портрета находим в работах Е.Д. Поливанова, в частности, тех, где предпринимается исследование фонетики интеллигентского языка. «Кто говорил по телефону?» -«Не знаю, но интеллигентный голос»... - этот фрагмент диалога, выхваченный Е.Д. Поливановым из повседневной речевой стихии в конце 20-х годов прошлого столетия, звучит совершенно современно1. Мы и сегодня по индивидуальной фонетике говорящего можем строить предположения о том, откуда родом этот человек или где он провел свои детские годы. Например, наличие фрикативного [у] в русской речи выдает жителя областей к югу и юго-востоку от Москвы. Поставленная речь в ее фонетической нормативности отличает речь дикторов радио и телевидения, сценическую и даже повседневную речь актеров.
Е.Д. Поливанов не использует словосочетание «речевой портрет», характеризуя фонетические признаки «интеллигентской фонетики», «интеллигентского выговора», «фонетики интеллигентского языка». Совокупность черт фонетики литературного языка образованного дворянства ученый обобщает в термине «офоэпическая культура». В речи «дореволюционного интеллигента»
Е.Д. Поливанов отмечает наряду с твердым [л] и [л'] мягким наличие третьего [l] - среднего или западноевропейского «вроде французского l в la lune, немецкого l в Land и английского l перед гласным, например в law, love и т.д.». И в продолжение этой же мысли: «...певицу, которая произносила вместо la или ла, или ля, сразу определяли как «не нашего поля ягоду»2.
Сменились поколения, и сегодня среднеевропейское [l] мы опознаем в речи преподавателей германских и романских языков в тех случаях, когда они воспроизводят в русской речи имена и фамилии своих зарубежных коллег. Lemke, Leo, Lutz, Kluge, Hofmann, Hofstetter - все эти имена и фамилии преподаватель немецкого языка произнесет, используя систему немецких звуков. Конечно же, мы имеем в виду произнесение имен и фамилий, ранее не адаптированных к звуковой системе русского языка. Слова рейхсвер, вермахт, Ганс, Гейне, Лейпциг,
Гамбург тот же преподаватель произнесет как звуковые комплексы, составленные из фонем русского языка.
Е.Д. Поливанов называет и другие отличительные признаки фонетики дореволюционной интеллигенции - наличие французского [œ] в слове блеф, звука [y:] как в французском слове lune или немецком Tür, тот же звук воспроизводился в интеллигентской речи в заимствованиях из латинского и греческого языков. В другой статье Е.Д. Поливанов называет основные черты «орфоэпической культуры», которая была составной частью детского воспитания в дворянских семьях и охватывала не только словарь и морфологию, но и фонетику . Орфоэпическая культура не только предписывала нормы произношения, она предостерегала от неправильностей. Дворянским детям внушалось, например, что нельзя говорить ндравится, нельзя, имея в виду себя, сказать кушаю, нельзя «говорить в нос или слишком громко, т.е. громче того, чем надо для того, чтобы быть услышанным и понятым...»4. В этой же связи Е.Д. Поливанов упоминает и исправление ударений, признававшихся вульгарными, например, ударение на второй слог в словосочетании множественное число, выдавало в речи семинариста. Мы же добавим, что смещение ударения в слове обеспечение на предпоследний слог характеризует речь представителей современной военной среды.
Фонетические особенности речи дореволюционной интеллигенции, как и сам постановочный характер рассматриваемых в статье проблем, Е.Д. Поливанов называет prolegomena к проблеме описания русского стандартного языка, который ученый рассматривает как одну из видовых форм социально-группового диалекта. Эти положения мы используем как prolegomena к изложению теоретических обоснований понятия «социально-речевого портрета», или, если не делать специального акцента на компоненте «социальный», «речевого портрета», получившего развитие во второй половине ХХ в.
Л.П. Крысин предполагает, что непосредственным толчком к разработке понятия «социально-речевой портрет» послужила идея создания фонетического портрета, сформулированная в середине 60-х гг. ХХ в. М.В. Пановым и воплощенная им в ряде фонетических портретов политических деятелей, писателей и ученых XVIII-XX вв.5 Эти портреты индивидуальны, в них описывается манера произношения отдельного человека; в своей совокупности фонетические портреты отражают особенности речи определенной социальной среды, представителями которой были «портретируемые».
Идея изучения индивидуального, но, большей частью, коллективного речевого портрета уходит корнями в исследования территориальных диалектов, где, наряду с описаниями общих черт диалекта, предпринимались описания диалектной речи жителей одного или нескольких населенных пунктов. Вслед за «деревенской» диалектологией развивается диалектология «языка города»; теоретические основы отечественных исследований в этом направлении были заложены Б. А. Лариным6.
Усиление интереса к изучению проблемы «речевого портрета» в России приходится на конец 80-х - начало 90-х гг. Обобщенная оценка исследований «речевого портрета» методологического характера была дана Т.М. Николаевой. Важен не эксплицитный подход, когда в целях создания речевого портрета изучаются все факты языковой системы. При таком подходе обнаруживается, что «многие языковые парадигмы, начиная от фонетической и кончая словообразовательной, оказываются вполне соответствующими общенормативным параметрам и поэтому интереса не представляют. Напротив, важно фиксировать яркие диагносцирующие пятна»8.
Метафорическое словосочетание «диагносцирующие пятна» сформулировано Т.М. Николаевой как центральное понятие в методологии создания индивидуальных и коллективных речевых портретов. Это положение Л.П. Крысин принимает за основу собственной методологической конструкции и надстраивает над нею разделы, в которых изучаются неоднородность объекта, особенности набора языковых единиц, особенности речевого поведения, языковая игра. Названные разделы в совокупности образуют исследовательские очертания речево-
9
го портрета современного русского интеллигента .
Опираясь на принципиальную установку изучения особенного, наиболее характерного в объекте исследования, что позволяет выделить объект из ряда наблюдаемых, сформулируем первый принцип моделирования речевого портрета -вычленение в нем тех самых «диагносцирующих пятен», которые и определяют особенное.
Второй принцип заключается в признании неоднородности объекта. Каждый отдельный «квант» общего отражает всеобщность моделируемого объекта литтть в той степени, в какой общее может быть выражено в индивидуальном. Это означает, что в индивидуальном речевом портрете не обязательно будут явлены наблюдателю все потенциальные языковые и речевые средства.
Третий принцип сопряжен со вторым, но за точку отсчета в данном случае принимается речевая активность субъекта. Языковые и речевые средства, реализуемые индивидом в наблюдаемых ситуациях общения, становятся лишь частью потенциального объема, ограниченного в своей реализации некоторым набором ситуаций общения.
Четвертый принцип моделирования речевого портрета основан на использовании языковой игры для создания условий, в которых могут быть реализованы потенциальные возможности портретируемого как языковой личности - необходимость ответить шуткой на шутку, отразить речевую агрессию, быть соавтором создания общего фонда социально-группового фольклора.
Пятый принцип выходит на проблемы отбора материала исследования. Поскольку языковая личность обнаруживает себя в совокупности текстов - письменных и устных, то для ее изучения необходимо обращение к самым разнообразным по статусу речевым произведениям10. Такими речевыми произведениями могут быть научные тексты, тексты художественной прозы, публицистики и мемуарной литературы, тексты непосредственных записей речи информантов.
Наш материал, отражающий специфику речевого поведения социальной группы военнослужащих, подсказывает нам, что предложенный Л.П. Крысиным тематический набор исследовательских разделов во многом удовлетворит и нас, когда мы попытаемся воссоздать портрет интеллигента в погонах. Что касается речевых портретов представителей других социальных групп, отличающихся от интеллигенции по образованию и речевой культуре, то a priori следует ожидать, если принимать во внимание только лексический состав речи, увеличение доли просторечной и жаргонной лексики в ущерб лексики литературно-разговорной. Попытаемся применить сформулированные выше принципы к речевому материалу.
Понятие неоднородности объекта, сформулированное Л.П. Крысиным, в полной мере распространяется на слой военной интеллигенции, не в меньшей степени - на военнослужащих в целом, в среде которых Федеральным законом «О статусе военнослужащих» установлены следующие категории: (1) офицеры, прапорщики, мичманы, сержанты, старшины, солдаты, матросы, проходящие военную службы по контракту; (2) офицеры, призванные на военную службу; (3) сержанты, старшины, солдаты, матросы, проходящие военную службу по призыву и приравненные к ним по статусу курсанты до заключения с ними контракта.
Неоднородность объекта, явленная в столь различных социальных категориях военнослужащих, равно как и собранный нами материал вынуждают нас ограничить контуры исследования языка военнослужащих только лексикой и фразеологией, оставив за рамками вопросы фонетического оформления речи. Несмотря на неоднородность объекта, мы полагаем возможным предложить описание некоторых особенностей в речевом поведении различных категорий военнослужащих. И в том, и в другом случае в центре нашего внимания в качестве «ди-агносцирующих пятен» окажутся социально маркированные единицы языка и речи военнослужащих, служащие признаками социально-группового диалекта.
Неоднородность социальной структуры определяет разнообразие языка отдельных социальных страт. О внутреннем членении общего языка армии на субъяыки, отражающие специфику того или иного социального слоя, или специфику принадлежности к тому или иному виду вооруженных сил или роду войск, имеются многочисленные свидетельства как в немецкой, так и отечественной литературе. Одно из ранних - книга П. Хорна, датируемая 1899 годом11. Общее понятие «солдатский язык» (8оМа1епвргаеЬе) П. Хорн отделяет от понятий «военный язык» (МШШгБргаеЬе) и «язык сухопутных войск» (НеегеБргаеЬе). В свою очередь, «язык сухопутных войск» распадается на «языки отдельных воинских частей». Своя стратификация и в среде категорий военнослужащих, здесь автор указывает на существование отдельных «языков» рядовых, унтер-офицеров и офицеров12.
Констатация различий в «языках» отдельных категорий военнослужащих имеется в обширной лингвистической литературе на немецком языке, посвященной изучению речи военнослужащих. Краткий обзор соответствующих источни-
13
ков был дан нами в другой работе . Здесь же для нас важно подчеркнуть закономерность положения о стратификации языка, отдельных его средств, в зависимости от социальной структуры его носителей.
В русском военном языке мы находим свидетельства разнообразия лексических средств в речи военнослужащих различных видов вооруженных сил, войск, служб (ср. заметное своеобразие лексики военных моряков и летчиков, десантников, танкистов, автомобилистов и т.д.). Часть этих средств используется носителями для самоидентификации, дополняя идентификационные свойства военной формы одежды. Среди лексических средств идентификационными качествами наряду с терминами, имеющими образную внутреннюю форму, обладают профессионализмы и жаргонизмы военной речи.
Особенности набора языковых единиц, используемых представителями интеллигенции, рассматриваются Л.П. Крысиным на двух уровнях - фонетики и лексики. Применительно к социальной группе военнослужащих мы не располагаем сколько-нибудь надежным материалом, позволяющим вычленение каких-либо социально значимых признаков на уровне фонетики. Здесь мы вынуждены ограничиться немногочисленными примерами смещения ударений в словах типа компас с ударением на втором слоге, госпиталям - с ударением на последнем слоге, обеспечение - с ударением на предпоследнем слове. Слова именно с указанными смещениями ударения мы имели возможность неоднократно слышать в военной среде. Ошибки в акцентуации с точки зрения нормы литературного языка в данном случае следует квалифицировать как знаки принадлежности названных слов к социально-групповому диалекту военных.
В состав речевого портрета Л.П. Крысин включает также особенности речевого поведения, к котором относятся формулы общения, прецедентные феномены и языковая игра.
Речевой портрет социальной группы, представителя социальной группы или социальной среды может создаваться методами:
1) анализа и обобщения материала, содержащегося в научных источниках. Анализ научных публикаций по проблеме дополняется собственными наблюдениями исследователя. В качестве примера назовем статью Л.П. Крысина, посвященную речевому портрету русского интеллигента14;
2) анализа и обобщения материала, содержащегося в текстах деловой прозы, мемуарной и художественной литературы. Этот метод широко применялся А.Н. Кожиным, который в результате анализа художественных текстов о Великой Отечественной войне и газетных текстов военных лет описал лексикостилистические процессы в русском языке данного временного периода15;
3) анализа и обобщения материала, собранного непосредственно лингвистом методом включенного наблюдения. Именно так была написана объемная статья Л.В. Успенского о языке русских летчиков16.
Используя намеченную методологию, рассмотрим публикацию дневниковых записей военного хирурга из Санкт-Петербурга, которые велись им во время служебных командировок в Моздок в период с июня по сентябрь 2000 г. и с декабря 2001 по март 2002 г.17
В журнальной публикации отсутствуют сведения об авторе, которые обычно даются в экспозиции, предваряющей текст публикации. Его социальный и ре-
чевой портрет читатель воссоздает по дневниковым записям. Из записей следует, что автор - опытный военный хирург, руководитель выездной бригады военных медиков, работающих в отрыве от постоянного места службы.
Полиглоссия дневниковых записей проявляется в использовании автором пластов лексики, относящихся к литературному языку и его специальным разделам - военному делу, медицине общей и военной, в частности, военно-полевой хирургии, к организации работы военно-полевого госпиталя. В первом случае это общая лексика литературного языка, во втором - термины военного дела, военно-медицинские термины и термины, отражающие тематику военно-полевой хирургии.
Диглоссия автора выражена в использовании им литературной и разговорной лексики и объясняется его принадлежностью одновременно к формальным и неформальным социальным структурам18.
Военной лексике, относящейся к литературному языку, в дневниковых записях противопоставлены лексика и фразеология разговорной речи - профессионализмы и единицы общего военного жаргона.
Как военачальник, ответственный за выполнение задачи, поставленной перед его подразделением, в общении с подчиненными автор придерживается языка военных уставов. Как практический хирург, работающий в составе операционной бригады, как член выездной бригады, обеспечивающий работу хирургического отделения госпиталя на период командировки в зону боевых действий, он занимает одновременно место лидера и равного члена в структуре неформальных отношений.
В дневниковых текстах автор воссоздает картины прожитого дня, речевую атмосферу ординаторской, госпиталя в целом - ситуации общения с коллегами, ранеными солдатами и офицерами, обслуживающим персоналом госпиталя. К «диагносцирующим пятнам» в речевом портрете военного хирурга и, в целом, человека на войне мы отнесем ту часть его, которая написана экспрессивными красками профессиональной и жаргонной военной лексики.
Медицинские термины, используемые автором в тексте дневника и обозначающие специальные понятия хирургии и терапии, характеризуют специальную часть речевого портрета автора как высококлассного специалиста соответствующей области науки и практики. Медицинские термины дополняются разговорными единицами, общими для специалиста и неспециалиста: носилочные -раненые, которых транспортируют на носилках, тяжелые - тяжелораненые,
двухсотые - убитые, погибшие, санитарка - санитарный автомобиль, начмед -начальник медицинской службы, медрота - медицинская рота и др.
Наряду с немногочисленными единицами военного жаргона, общеизвестными и «афганского» происхождения - Афган, борт, вертушка, двухсотый, зеленка, модуль, подствольник, старлей, растяжка, хэбэшка и др. - в текстах много новых, отображающих реалии войны на Северном Кавказе: чехи - боевики, контрабасы - контрактники, ежи - металлические балки приваренными остриями вверх острыми шипами.
Обращают на себя внимание наименования военнослужащих российских войск, принадлежащих различным силовым ведомствам - армейцы, мвдешники /мвдшники, мчсовцы, морпехи, омоновцы, спецназовцы, собровцы, фсбшники. Ведущая модель словообразования в этих единицах состоит из корня, представленного аббревиатурой или стяжением, к которым присоединяются суффиксы множественного числа - МВД - мвдшники, ОМОН - омоновцы, ФСБ - фсбшники и т.п. От перечисленных существительных в разговорном языке образуются относительные прилагательные - мвдшный, мчсовский. Принадлежность слова исключительно к разговорной, преимущественно бесписьменной речи проявляется в наличии графических вариантов - мвдшный и мвдешный. К специфике разговорной речи в дневниковых записях отнесем употребление автором аббревиатур общих - МВД, МЧС, армейских - ГРУ, КПП и специальных медицинских -МОСН, омедб, которые в большей части проговариваются в звуковой форме субстантивированных аббревиатур - эм-вэ-дэ, эм-чэ-эс, гру, кэ-пэ-пэ. Одни сокращения читателю поясняются - МОСН - медицинский отряд специального назначения (возможно, другие объяснения предприняты автором или редакцией журнала в процессе подготовки рукописи к изданию), другие, также достаточно специальные с точки зрения «гражданского» читателя журнала, оставлены без расшифровки - омедб - отдельный медицинский батальон. Субстантивированную аббревиатуру МОСН автор склоняет, о чем свидетельствуют падежные окончания - МОСН (им. п.), МОСНа (род. п.), МОСНе (дат. п.), МОСНов (род. п. мн. ч).
Для обозначения представителей противоборствующей стороны используется лексемы боевики и чехи; первая принадлежит литературной норме, вторая -военному жаргону. То же стремление к варьированию и усилению экспрессивности наблюдаем в парах контрактник - контрабас, Макаров - Макарыч, (пистолет Макарова), мвдешники - менты.
В субстантивированном прилагательном боевые полностью изменилась семантика; в Афганистане это были боевые выходы, в Чечне - дополнительное денежное вознаграждение, выплачиваемое за участие в боевых действиях.
В наименованиях боевой техники и транспортных средств автор дневниковых записей использует традиционные номенклатурные единицы типа Ту-154 и наименования транспортных средств - производные от элементов, используемых в заводских спецификациях - «урал», «газель», «уазик».
Отмеченные индивидуальные черты в речевом портрете автора дневниковых записей, выраженные средствами литературной и, преимущественно, разговорной речи, в полной мере отвечают принципу отражения общего в единичном. Анализируемый материал подтверждает и принцип потенциального объема в зависимости от набора описанных ситуаций общения - набор «диагносцирующих пятен» мог быть расширен или сужен за счет изменения объема ситуаций общения. Далее рассмотрим, насколько в дневниковых записях реализуется принцип языковой игры, распространяя понятие языковой игры на речевые особенности досуговых форм общения.
Элементы языковой игры представлены в дневниковых записях в прозвищах и переименованиях. В одном случае полная и грузная женщина получает прозвище «Дюймовочка», в другом человек, отличающийся мощным храпом, обретает прозвище «Лев».
Характерный прием языковой игры - ложная дешифровка аббревиатур -способ широко распространенный в жаргонах. В описываемом случае аббревиатура СКВО - Северо-Кавказский военный округ дешифруется как Санаторнокурортный военный округ: «... в санаторно-курортном военном округе» - так раньше называли СКВО военные острословы». Не менее ярким становится перебор наименования города, приводящий к изменениям, в которых ассоциированы известные инвективы: «Вот мы и в Моздоке. Наши предшественники называют его не иначе как Моздюк или Моздец»19.
Песни сопровождают общий досуг. Это песни под гитару, когда гитара переходит от одного к другому: «И как бывает обычно на войне и в походе, всех
сблизила песня. Сначала гитару в руки взял С.20, наш анестезиолог, потом она
21
пошла по кругу» . Караоке по-моздокски» - пение под магнитофон. Самая популярная кассета - «Старые песни о главном», а самая любимая песня - «Песня танкиста»... Периодически кто-то из нас начинает напевать: «Нас извлекут из-под обломков, поднимут на руки каркас...». Остальные непроизвольно начинают
подтягивать. После взрывов в Урус-Мартане и Аргуне в словах песни угадывается зловещий смысл»22.
Ритуальный характер имеет застолье, организуемое уезжающими: «... сегодня я был тоже приглашен на «отвальную» самим виновником торжества. Следует отдать должное Ю., стол он организовал отменный. Были хинкали, голубцы,
23
салат, фрукты, выпивка...» . Ритуальный характер имеет также ведение коллективных и индивидуальных календарей и, главное, словесная игра, связанная с вычеркиванием очередного прожитого дня и объявлением количества дней, остающихся до завершения командировки: «Выходных нет. Поэтому о том, какой сегодня день недели, мы вспоминаем только, вычеркивая его из маленького календарика, приклеенного пластырем к стене над моей кроватью. Эту обязанность добровольно принял на себя Г., который, ровно в полночь делая очередную отметку в календаре, торжественно объявляет всем присутствующим, сколько
24
дней осталось до конца командировки .
Подведем итоги. Понятие социально-речевого, или, упрощая, речевого портрета предполагает отбор социально значимых языковых единиц, характерных для портретируемого как индивида и представителя некоторой социальной группы. Анализ речевых средств на основе принципа отбора «диагносцирущих пятен», или отбора наиболее значимых для характеристики речевого портрета языковых средств, используемых военным хирургом в опубликованных дневниковых записях, позволяет создать не только индивидуальный речевой портрет автора, но и обобщенный портрет участника боевых действий на Северном Кавказе. Принципы анализа опираются также на понимание взаимосвязи единичного и всеобщего в речи человека, неполноты объема реализуемых речевых средств, находящихся в зависимости от набора речевых ситуаций, наконец, понимание необходимой принадлежности к речевому портрету лексики, относящейся к языковой игре и досуговым формам общения. Речевой портрет военного врача включает три лексических пласта, отражающих полиглоссию дневниковых записей, - общую военную лексику, терминологию организации госпитального лечения, общей терапии и военно-полевой хирургии, лексику военного жаргона. Диглоссия автора в речевом портрете проявляется в сочетании единиц нормированной литературной и разговорной речи.
1 Поливанов Е.Д. Фонетика интеллигентского языка // Поливанов Е.Д. Статьи по общему языкознанию. М.: Наука, 1968. С. 231.
2 Там же. С. 232-233.
Поливанов Е.Д. Указ. соч. С. 222.
4 Там же. С. 222. Манеру говорить громче обычного, нечто важное произносить с использованием носовых звуков, наличие в речи фрикативного [у] мы отмечали в речи старшего поколения еще в 50-х гг. прошлого века, того поколения, чьи речевые навыки сложились в южнорусской городской среде начала ХХ века. - Прим. авт.
5 Крысин Л.П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Крысин Л.П. Русское слово, своё и чужое. Исследования по современному русскому языку и социолингвистике. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 511.
6 Ларин Б.А. О лингвистическом изучении города // Русская речь. Вып. 3. Л., 1928.
7 См.: Язык и личность / Отв. ред. Д.Н. Шмелев. М., 1989; Винокур Т.Г. Речевой портрет современного человека // Человек в системе наук. М., 1989; Ерофеева Т.И. Речевой портрет говорящего // Языковой облик уральского города. Свердловск, 1990; Земская Е.А. Речевой портрет ребенка // Язык: система и подсистемы: К 70-летию М.В. Панова. М., 1990.
8 Николаева Т.М. «Социолингвистический портрет» и методы его описания // Русский язык и современность: Проблемы и перспективы развития русистики: Докл. Всесоюзной науч. конф. М., 1991. Ч. 2. С. 73.
9 Крысин Л.П. Указ. соч. С. 510-525.
10 Черняк В.Д. Речевой портрет носителя просторечия // Современный русский язык: Социальная и функциональная дифференциация / Рос. академия наук. Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 407.
11 Horn, Р. Die deutsche Soldatensprache. Gießen, 1899.
12 Ibid. Р. 13.
13 Бойко Б.Л. Корпоративный жаргон как средство социально-ориентированного общения (на материале «солдатского языка» / немецкого военного жаргона // Ауэрбах Т.Д. Словарь немецкого военного жаргона. Немецко-русский словарь жаргонных слов, кличек и крепких словечек / Под ред. Н.Н. Биязи. М.: ООО «Издательство Элпис», 2005. С. 242 - 282.
14 Крысин Л. П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета //Русский язык в научном освещении. № 1. 2001. С. 90-106.
15 Кожин А.Н. Лексико-стилистические процессы в русском языке периода Великой Отечественной войны. М.: Наука, 1985.
16 Успенский Л.В. Материалы по языку русских летчиков. Материалы к словарю профессионального диалекта русской авиации // Язык и мышление. М.-Л. Т. 6 - 7.
17 Найденов, Александр. Моздокский дневник. Записки военного хирурга // Роман-журнал XXI век. 2003. № 11 - 12. С. 99-107; Роман-журнал XXI век. 2004. № 2. С. 106 - 111.
18 Крысин Л. П. О речевом поведении человека в малых социальных общностях (постановка вопроса) // Крысин Л.П. Русское слово свое и чужое. Исследования по современному русскому языку и социолингвистике. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 483.
19 Роман-журнал XXI век. 2003. № 11 - 12. С. 100.
20 Здесь и далее имена и фамилии, упоминаемые в дневниковых записях, мы, не имея разрешение автора на воспроизведение фрагментов текста, ограничиваем начальной буквой. - Б.Б.
21 Роман-журнал XXI век. 2004. № 2. С. 110.
22 Роман-журнал XXI век. 2003. №11 - 12. С. 106.
23 Роман-журнал XXI век. 2004. № 2. С. 109.
24 Роман-журнал XXI век. 2003. №11 - 12. C. 102 - 103.
