CC BY
37
Стрельникова Л.Ю. ©
Кандидат филологических наук, доцент кафедры отечественной и зарубежной филологии, Армавирский социальный лингвистический институт
ПРИНЦИП ЗЕРКАЛЬНОГО УДВОЕНИЯ В ИГРОВОЙ ПОЭТИКЕ В.НАБОКОВА
Аннотация
В статье исследуется категория зеркальности как игровой прием в творчестве русскоязычного писателя В. Набокова. Сквозь призму зеркального отражения В. Набоков создает свои ирреальные художественные миры, существующие в гиперпространстве мифологизированной игры в искусство.
Ключевые слова: зеркало, двойничество, игра, модернизм, Набоков. Keywords: mirror, duality, game, modernism, Nabokov.
Категория зеркальности функционирует в творчестве В.Набокова на эстетическом и психологическом уровне, отражая дихотомические отношения человека и мира и показывая несостоятельность эмпирической реальности по отношению к ее художественному воплощению. Как отмечает А.Злочевская в своем исследовании «Парадоксы зазеркалья в романах Гессе, Набокова и Булгакова», «искусство модернизма проявило исключительный интерес к феномену зеркальности и многообразным эффектам, им порождаемым» [2, 203], соответствуя философскому дуализму вещей и идей. Аксиомой набоковского творчества также следует считать уайльдовскую идею о том, что искусство поглощает жизнь и является «зеркалом, отражающем того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь» [16, 8]. Сквозь зеркальную призму искусства В.Набоков смотрел на окружающий мир, создавая художественную мифологию, искажающую действительность до неузнаваемости с целью ее окончательного устранения и утверждения господства художественного мышления. Характеризуя романы В.Набокова как «волшебные сказки», в которых нет места правдоподобию, американская исследовательница Дафна Меркин считает, что «самобытный автор всегда создает мир... Для талантливого автора такая вещь, как реальная жизнь не существует - он творит ее сам и обживает ее» [8, 539].
На эстетическом уровне зеркальность выступает фактором авторской игры с пространством, временем и человеком, представляя мифологический «взгляд из инобытия» (А.Злочевская), моделируя «потусторонность» (В.Александров) того вымышленного пространства, где все доводится до абсурда с точки зрения здравого смысла. В модернистском искусстве зеркало выполняет двойственную функцию, оно «отражает и искажает реальность — вот главный парадокс, сокрытый в самой его природе» [2, 202], следствием которого следует считать раздвоенное сознание, побуждающее человека видеть себя в ином, также раздвоенном мире. На основе принципа зеркальности структурируется набоковское двоемирие и двойничество персонажей как эстетическая антитеза реальности, когда отражение в зеркале становится более реальным, чем сам объект. В иррациональной онтологии модернистско-постмодернистского искусства «зеркало выступает как граница семиотической организации и граница между "нашим" и "чужим" мирами» [14, 4]. Набоковское зазеркалье обусловлено своим существованием сложившимся традициям модернистской литературы, в первую очередь - это дихотомическая проекция кэрролловской концепции зеркала, дающего возможность увидеть «все не с той стороны» [4, 212], а также создавать сказочно-мифологизированное гиперпространство, населенное «идеальными игроками» [1, 95], не совпадающими с материальным миром, ради пребывания в ирреальном гиперпространстве игры. Игра в неклассической эстетике - это иррациональный мир иллюзии, своего рода эстетическое зазеркалье, плата за попадение в который - утрата
© Стрельникова Л.Ю., 2016 г.
цельности личности, раздробленной игровым двойником: «Переодевшийся или надевший маску играет иное существо. Но он и есть это иное существо», скажет Й.Хейзинга. [15, 32].
Набоковские игры с пространством создают ситуацию двоемиря и раздробленного сознания, когда, согласно игровому принципу, вымышленная реальность оказывается идеальной по отношению к физическому бытию, но при этом удостоверяет свой иллюзорный статус, не имея подлинной власти над действительной жизнью.
Принцип зеркальности выполняет двойную функцию, транслируя набоковский дуализм через эстетику игры - «антитезы живого/неживого.., одухотворенного/механического, мнимой жизни/жизни подлинной» [7, 380], что позволяет говорить не о параллелизме инородных пространств, а об их противостоянии, своего рода онтологической борьбе за превосходство ирреального мира над реальным:
1. Зеркальность отображает иллюзию идеала по ту сторону реальности, что в игровом пространстве виделось как лучший мир по отношению к материальному бытию (Тамарины Сады в «Приглашении на казнь», шахматная потусторонность в «Защите Лужина», идеал прошлого в «Машеньке», мир творческой иллюзии в «Даре», героическое небытие, созданное воображением Мартына в «Подвиге» и т.д.).
2. Искривленное зеркальное отражение выполняет функцию карнавального перевертыша, отображая «мир наизнанку» в его пародийном виде, («Отчаяние», «Подвиг», «Соглядатай», «Король, дама, валет», «Дар» и т.д.).
В психоанализе стадия зеркальности проявляется в отчуждения личности от самой себя, разделенность внешнего и внутреннего, причем отчужденный другой присутствует как прообраз идеала, образец, находящийся по ту сторону реальности, в эстетическом зазеркалье. Персонажи В.Набокова обладают разнообразием множества отзеркаленных раздробленных Других, в них нет человеческой определенности и целостности, поэтому их нельзя определить как «личность», «душа», «объект». Зеркальность констатирует отсутствие барьера между разумом и безумием, реальностью и инобытием, выражая свое бессознательное через язык, голос Другого, в котором и проявляется творческое начало героя. В таком полубезумном творческом состоянии пребывает герой «Отчаяния» Герман, выражая его в неудачном писательстве: «Литература неважная, - сам знаю. Покамест я это писал, мне казалось, что выходит очень умно и ловко, - так иногда бывает со снами, во сне великолепно, с блеском, говоришь, - а проснешься, вспоминаешь: вялая чепуха» [9, т.3, 398]. Кривое набоковское зеркало в пародийных формах отражает двойственную сущность человека - фантастически-уродливые образы, выстроенные на симулятивном «несоответствии и различии» [1, 335], не соотносимые с живым подлинником: «кривое зеркало раздевает человека или начинает уплотнять его, и получается человек-бык, человек-жаба» («Отчаяние») [9, т.3, 345] - таков «непрямой» взгляд Германа на окружающий мир. В каждом набоковском герое живет зеркальный двойник самого себя, но независимо от отрицательного или положительного проявления двойничества, его вторая, отраженная сущность оказывается выше и значительнее подлинной, так как именно в ней заключено творческое начало. Реальный мир сознательно искажается и становится помехой для творческой реализации двойника, как скажет Герман о несовпадении его воображаемого двойника с подлинным Я героя: «жизнь только портила мне двойника: так ветер туманит счастье Нарцисса» [9, т.3, 341].
Герой «Соглядатая» Смуров видит идеального двойника после своей смерти, Ганин раздваивается в своем экранном двойнике, Цинциннат дробится на бездарного реального и творческого Другого, Мартын создал из самого себя героический сказочный образ по типу Артуровых рацарей и героев Майн Рида, не вписавшись в реальную действительность, Лужин становится двойником самого себя, не в состоянии совместить в себе обывательское и творческое начало, Федор подсознательно создает внутри себя гениального художника, также не совпадающего с подлинником и т.п. Все набоковские герои живут в мечтах и иллюзиях, как в кэрролловском зазеркалье «не в ту сторону», в чем видится преимущество фантастического зеркального отражения: «... начинаешь помнить и то, что уже было, и то,
чего еще не было» [4, 290]. Показателем господства зеркально-отраженного мира над реальным следует считать и знаменитый «параллепипед белого ослепительного неба, зеркальный шкап...» [12, т.3, 7] в романе «Дар», этот образ, появившийся однажды в начале романа, «можно рассматривать, - по словам Ю.Левина, - как модель искусства вообще и творчества самого автора в особенности» [5, 24], в чем проявляется моделирующая функция зеркала.
В созданной набоковым системе искривленных зеркал герой всегда видит психологически неуравновешенного Другого, или двойника, отчужденного от мира, которого ошибочно принимает за собственную индивидуальность. Например, Герман в «Отчаянии» говорит: «Я видел в нем своего двойника, то есть существо, физически равное мне, - именно это полное равенство так мучительно меня волновало» [9, т.3, 340]. Нельзя не учитывать, что набоковское зеркало отражает фикцию вместо человека, поэтому оно «с кривизной, с безуминкой.., вероятно, сразу бы треснуло, отразись в нем хоть одно подлинное человеческое лицо» [9, т.3, 387], поэтому персонаж может присутствовать «только в качестве отражения» [9, т.3, 371], не имея отношения ни к субъекту, ни к объекту. В искаженном отражении набоковского зазеркалья романа уродливые предметы могут отражаться в обратном значении, когда «нет на нет давало да», приобретая «чудный стройный образ», («Приглашение на казнь») [10. т.4,77]. Кривизна зеркал и создает тот иррациональный, сказочно-мистический, идеально-прекрасный или уродливый, но обезличенный мир, где, герой переходит в статус актера-марионетки и сам теряет личностное наполнение.
Утверждение в качестве героя «Homo ludens», у которого игровые (симулятивные) качества преобладают над личностными, набоковские персонажи трансформируются в симулякры, не имеющие сходства с подлинником, без опоры на живой прототип и действительность, они не живут, а играют в жизнь «в этом неверном мире отражений» [9, т.3, 444], что приводит в итоге к деиндивидуализации и полному исчезновению человека, подмененного на его эстетическую симуляцию. Подобно модернистам и постмодернистам, Набоков не верил в реальность и подлинность человека, создавая зеркальных двойников, отраженных в искривленном зеркале, доводя все живое до уровня эстетического знака, как скажет Смуров из «Соглядатая», «ведь меня нет, - есть только тысячи зеркал, которые меня отражают» [13. т.2, 344]. Подлинное «Я» распадается в бесчисленных зеркальных отражениях, приводя личность к самоуничтожению ради трансформации ее в эстетический объект, и тогда человек функционирует как знак.
Отображенный в кривом зеркале иррациональности, набоковский герой получает возможность избавиться от реальности и своего подлинного «Я» и перейти в фиктивный мир игры, распадаясь в нем на безжизненные части. У отражающегося «как в двух зеркалах» Лужина имеется только одна «светлая перспектива» - утратить личностную целостность, чтобы остаться в мире шахматной игры: Лужин за шахматной доской, и опять Лужин за шахматной доской, и опять Лужин за шахматной доской, только поменьше, и потом еще меньше, и так далее, бесконечное число раз» [11, т.2, 78].
В творчестве В.Набокова зеркало становится метафорой искусства, что позволяет писателю установить приоритет иного, ложно-фантастического мира, при этом, как отмечает эмигрантский критик Ю.Иваск, «автор не утруждает себя тем, чтобы придать происходящему хотя бы иллюзию правдоподобия» [3, 558]. Только существуя в виде неправдоподобного отражения в кривом зеркале авторского вымысла, искусство возвышается над всем, в первую очередь над реальностью, давая художнику возможность видоизменять действительность и человека, создавать обманы в искривленном зеркале «Олакрез», где все удваивается или же дробится, но в эстетическом отношении зеркальность, по мнению Ю.Лотмана, «проекция, несущая в себе определенный язык моделирования» [6, 157] художественного произведения.
Литература
1. Делез Ж. Платон и симулякр // Ж.Делез. Логика смысла (вторая половина). М.: Издательство Раритет, Екатеринбург: Деловая книга, 1998. 480 с. С.329-347.
2. Злочевская А. «Парадоксы зазеркалья в романах Гессе, Набокова и Булгакова» // Вопросы литературы, март - апрель, 2008. С.201-221.
3. Иваск Ю. Мир Владимира Набокова // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова. Критические отзывы, эссе, пародии / Под общей редакцией Н.Г.Мельникова. М.: Издательство «Новое литературное обозрение», 2000. 688 с. С.557-562.
4. Кэрролл Л. Алиса в стане чудес. СПб.: Азбука-Классика, 2013. 416 с.
5. Левин Ю. Зеркало как потенциальный семиотический объект // Зеркало. Семиотика зеркальности. Труды по знаковым системам XXII / Ученые записки Тартуского университета. Выпуск 831. Тарту, 1988. 167 с. С.6-24.
6. Лотман Ю. Текст в тексте // Лотман Ю. Статьи по семиотике и топологии культуры. В 3 т. Таллин: Александра, 1992. Т. 1. 472 с. С.148-161.
7. Лотман Ю. Куклы // Лотман Ю. Статьи по семиотике и топологии культуры. В 3 т. Таллин: Александра, 1992. Т. 1. 472 с. С.377-380.
8. Merkin D. Learning from Nabokov // New Leader. 1980. Vol. 63. № 19. (October 20). P. 13-14.
9. Набоков В. Отчаяние // В.Набоков. Собр. соч. В 4 т. Т.3. М.: Правда, 1990.
10. Набоков В. Приглашение на казнь // В.Набоков. Собр. соч. В 4 т. Т.4. М.: Правда, 1990.
11. Набоков В. Защита Лужина // В.Набоков. Собр. соч. В 4 т. Т.2. М.: Правда, 1990.
12. Набоков В. Дар // В.Набоков. Собр. соч. В 4 т. Т.3. М.: Правда, 1990.
13. Набоков В. Соглядатай // В.Набоков. Собр. соч. В 4 т. Т.2. М.: Правда, 1990.
14. Семиотика зеркальности. Труды по знаковым системам XXII / Ученые записки Тартуского университета. Выпуск 831. Тарту, 1988. 167 с.
15. Хейзинга Й. Homo ludens. Статьи по истории культуры. М.: Прогресс-Традиция, 1997. 416 с.
16. Уайльд О. Портрет Дориана Грея. М.: АСТ, 2004. 428 с.
