CC BY
193
ПРИНЦИП КОНТРАСТА КАК ОТРАЖЕНИЕ ПРОТИВОРЕЧИЙ ЭПОХИ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ ВО «ВРЕМЕННИКЕ»
ИВАНА ТИМОФЕЕВА
О.А. Туфанова
Традиционно литературу 1604-1620 гг., посвященную эпохе Смуты, принято делить на произведения, выражающие «интересы правящих боярских верхов» («Повесть 1606 года», «Иное сказание»), и произведения, имеющие анти-боярскую направленность и отражающие «интересы дворянства и посадских торгово-ремесленных слоев населения»1 («Новая повесть о преславном Российском царстве», «Сказание» Авраамия Палицына», «Плач о пленении и конечном разорении Московского государства» и др.). К последней примыкает и «Временник по седмой тысящи от сотворения света во осмой в первые лета», или более кратко - «Временник», дьяка Ивана Тимофеева.
О жизни и деятельности Тимофеева сохранилось сравнительно немного сведений. Ученым2 удалось установить его настоящее имя - Семенов Иван Тимофеевич, по прозвищу Кол (ок.1555 - н.марта 1631), однако в науке закрепилось иное имя - Иван Тимофеев. Достоверно известно также, что он подписал избирательную грамоту Бориса Годунова 1598 г., встречаются его подписи и в грамотах 1605 г. В начале царствования Василия Шуйского приказный дьяк Тимофеев был послан из Москвы на службу в Великий Новгород, где и стал очевидцем захвата города шведами и пережил трагедию оккупации. Затем он служил в Астрахани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Москве. Среди современников Тимофеев слыл человеком книжным, в литературу вошел как автор одного произве-
3
дения, сохранившегося в единственном списке .
«Временник» неоднократно становился предметом исследования историков и филологов. В центре внимания медиевистов, обращавшихся к тексту памятни-
4
ка, стояли прежде всего вопросы текстологического анализа дошедшего до нас списка 30-х годов XVII века, вопрос об авторстве памятника5, его структуре6, политическое учение Тимофеева7. Собственно художественной ткани произведения посвящено сравнительно мало работ. Большой вклад в изучение литературных особенностей памятника внесли О.А. Державина, Д.С. Лихачев, В.П. Адрианова-Перетц, М.А. Коротченко. Учеными были выявлены ведущие сквозные мотивы, характерные в целом для публицистики Смутного времени8, определен круг ведущих символов памятника9, проанализированы особенности создания противоречивых характеров исторических деятелей, в частности характеры Ивана Грозного и Бориса Годунова10.
Общепризнанным в науке сегодня является взгляд на проблематику памятника. Будучи приверженцем сильной монархической власти, Тимофеев делит царей на истинных и неистинных. Это положение, неоднократно отмечаемое в исследовательских работах, посвященных «Временнику», в основном рассматривалось сквозь призму политических взглядов Ивана Тимофеева. Ме-
жду тем оно имеет в произведении вполне конкретное художественное выражение. Все произведение подчиняется этой главной парадигме, раскрываемой на основе множества самых разных художественных средств. В основе изображения царей и самозванцев лежит принцип контраста, выстраиваемый как на симметрии самих главных образов, так и на симметрии отдельных черт, по которым сопоставляются и противопоставляются истинные и ложные государи.
1. Первая бинарная оппозиция (царь - рабо/лжецаръ) возникает в повествовании уже в начальных строках разных глав, посвященных правителям. Понятие «государь царь и великий князь» Тимофеев прилагает исключительно к образам Ивана Грозного11 и Федора Ивановича12. Если же употребляет только слово «царь» по отношению к Федору Ивановичу, то обязательно добавляет положительные оценочные эпитеты: «благага царя» (28), «благочестиваго царя» (28), «освятованный же царь» (27).
Иначе дело обстоит с образом Бориса Годунова. Лишь однажды по отношению к Годунову Тимофеев применяет понятие царь: «О Борисе же царе» (72). Но инверсионное употребление этого понятия, отсутствие положительных эпитетов заставляют звучать это утверждение иронически-презрительно. В большинстве случаев по отношению к Борису Годунову Тимофеев использует понятия «лжецарь» (32), «рабоцарь»(56). Аналогичным образом автор «Временника» именует Лжедмитрия I: «Лъже - и самоцарь» (72); «дву лжецарей» (32). Те же определения употребляются для характеристики царствования Лжедмитрия II: «лжецарю» (124, 127, 129); «ложна царю» (124).
По отношению к Василию Шуйскому Тимофеев использует понятие
13
«царь» , но только в названиях глав, посвященных его правлению. Внутри же текста глав этому слову всегда сопутствуют отрицательные эпитеты: «растли-тый умом мнимый царь» (102). То есть употребление понятия «царь» в названиях глав весьма условно, а словосочетание «мнимый царь» в некотором смысле является контекстуальным синонимом к понятию «лжецарь».
2. Вторая бинарная оппозиция связана с особенностями трактовки имен правителей (сакральное имя/извет имени). Имена истинных царей имеют в тексте памятника иносказательные эквиваленты, вычитанные, как было установлено О.А. Державиной14, Тимофеевым в «Степенной книге»15. Иван Грозный, согласно тексту, носил благодатное имя: «благодатноименнаго царя» (11); «Благодати же соименный» (150). Имя «Феодор» также получает иносказательное толкование: оно переводится автором как «божий дар»: «по толку божия си дара стяжа имя» (24).
В отличие от имен истинных царей всея Руси, имя «Борис» не имеет никакого толкования и даже не вписано Богом в «животные книги» «богоненавистных ... дел ради». Имя «Григорий» также не имеет иносказательного варианта в тексте. Назвав себя царским именем - Дмитрием Ивановичем, Гришка Отрепьев таким способом «всынотворився»: «преславным именем во образе цар-ска сына вменився... всынотворився ему» (83). Аналогичным образом трактует Тимофеев принятие на себя чужого имени Лжедмитрием II: «инаго второруга-
теля, сущему имени изветом истоваго государя царевича Димитрия сказующе» (121-122).
Здесь просматривается важная в характеристике самозванцев речевая формула - «извет имени» с акцентом на слово «извет». Данное слово превращается в тексте в своеобразный символический знак неистинности, находящей выражение и в принятии на себя чужого имени, и в мнимом благочестии, и в мнимой храбрости и т. д. «Извет» чего-либо - это знак вывороченности, обратная сторона положительных характеристик, присущих истинным государям, и постоянная составляющая характеристик ложных царей.
3. Все законные наследники русского престола принимали царство из рук своих отцов. Так унаследовал престол Иван Грозный: «государя Василия Ивановича ... корень по коленству ... законно же и святолепно сынови от отец доднесь происхождаху» (10-11). Его восприемником стал родной сын - Федор Иванович - законный наследник царского престола: «престола родителева наследник бысть» (24), «отечества си престол святолепне наследова» (151).
В отличие от истинных царей, самозванцы «самохотящ» (53) совершали «наскочение на превысокая» (56). Тимофеев описывает их как людей, «чрез по-добство наскакающих на царство» (34). Борис Годунов «дерзостию и прегрешно зело наскочение на превысокая сотвори» (56). Аналогичный способ захвата власти избрал Лжедмитрий I: «на самый богом помазаных верх безстудие... наскочил» (95). По своей воле, «самохотно» занял царский престол Василий Шуйский: «самохотно восхищением наскочивше безстудне от болярска чина на царство» (91). Второй Лжедмитрий также «самозваным новобогоотступником» (98) воссел на царский трон.
Обязательный элемент в характеристике царей - их происхождение. Все законные цари происходили из знатного рода Калиты, все они олицетворяли «богом дарованную мирови в насладие отрасль» (28), «всекрасныя леторасли домосадныя и плодоноси» (32), их «корень»16 уподобляется в тексте «Временника» «доброй маслине» (32). Самозванцы «зело неблагословна корене, ни по избранию людей, но от страдническия четы, безъименных, мельчайших. яко дивимаслина» (32).
Василий Иванович Шуйский - единственный из всех, кто «самоизбранна» стал царем всея Руси, - «перводержавнейшим сроден бе» (101). Но и он, «при-плетеся» «страстем плотским», «умом растлися», и потому его благородное «царственное» происхождение, родство с истинными государями не помогло ему ничем в утверждении на царстве.
4. Истинные цари, по версии Ивана Тимофеева, всегда отличались благонравием. О Федоре Ивановиче сказано: «царя благонравно недвижение к зло-бе»(39). Он сопоставляется со свечой, светом: «яко свеща всемирная нам воз-женая, ли звезда пресветлая оставшая» (152).
Иван Грозный удостаивается в тексте высоких поэтических эпитетов, значение которых усиливается приставкой пре- и обобщающим местоимением всех: «превысочайшаго во-истинну и преславнейша всех бывших. паче же во
благочестних над всеми пресветлыми» (10); «Иванна, превеликого царя» (16). Если же Тимофеев и пишет о неблагонравном поведении Ивана Грозного, то все равно употребляет сравнительно высокую лексику. Так, имя царя Ивана Грозного нередко сопровождается эпитетами «яростивый» (15), «суров», «неприступен» (11).
По отношению к «самозванцам» Тимофеев использует исключительно сниженную лексику. Постоянный эпитет, сопровождающий имя Годунова, -«злой»: «злоковарен, свою злобу, злолютством... злобы своей» (28); «злых злейша... злый раб» (29) и т.д. Лжедмитрию I и Василию Шуйскому автор «Временника» дает сходные повторяющиеся характеристики: «беззаконно», «всеблудно», «скотолепно»17. Ругательно-обличительная лексика, представленная через ряды однородных членов и усиливаемая повторами местоимений «все», «всему», «всяко», символизирующими постоянство, является ярким изобразительным средством принижения образов самозванцев.
Согласно тексту «Временника», Василий Шуйский, как и его предшественники, погряз в «кровопролитиих неповинных кровей» (101). Он и его воины все «грады и веси» России «в различья смертей до основания низложив, всерод-но испровергоша» (91). И не было места на Русской земле, «идеже правоверных кровми горы и холми не полияшася, и удолия, и дебри вся наполнишася, и водам естество, ими очервив, згустися» (91).
Достойным преемником своих «самозваных» предшественников выступает в тексте и Лжедмитрий II: «злоревнителя злу паче инех других себе единако-го такова показуя всем» (98). Его образ, в меньшей степени разработанный, нежели другие, тем не менее осознаётся как самый злобный, ибо его злоба - самих бесов злоба во плоти: «во злых недостаточествовати самех злобою бесов»(98).
5. Истинные цари в изображении Тимофеева предстают настоящими воинами-защитниками, не случайно их символическим знаком становится образ «инорога в бранех». Так, говоря о военных заслугах Ивана IV, Тимофеев сравнивает его славу и величие со славой и величием Александра Македонского18. Говорит о том, что Иван Грозный отвоевывал города и земли у других народов и присоединял к своему царству. Его противники - и враги, и соседствующие с Русской землей государства - постоянно ощущали нависший над ними меч19. В тексте подчеркивается непобедимость Ивана Грозного, его непреклонность к врагам, царь именуется собирателем Русских земель.
Борис Г одунов, в отличие от истинных царей, постоянно демонстрирует в течение всей своей карьеры «немужество» (41), но при этом страстно желает предстать в глазах людей храбрым человеком: «показуя изветом своея храбрости» (57). Но это только видимость, мираж. Причем обманывает таким способом Борис Годунов всех подряд: и царя Федора Ивановича, и врагов земли Русской, и в конечном итоге всех русских людей. Особенно ярко «лжехрабрость» Бориса Годунова проявляется на фоне сопоставления его поступков с деяниями по-настоящему храбрых истинных царей. Тимофеев проводит неявно выраженную параллель между двумя событиями: набегом на Москву крымского хана
Казы-Гирея в 1591 году, которого в действительности сумел «устрашить» царь Фёдор Иванович20, и мнимым преследованием бежавшего в страхе хана Борисом Годуновым21. Столь же очевидна показная храбрость Годунова [«яко хра-бор являяся» (57)] и в эпизоде стояния войска «лжецаря» на берегу Оки. В обоих случаях Годунов только имитирует воинскую доблесть и храбрость: в первом случае - погоню за ханом, что подчеркивается ярким сравнением «яко по ветре» (40); во втором - устрашением противника, «не наветующаго нам бранью тогда» (57), с помощью «белосущаго лняноткания снеговиден града» - палаточного городка, разбитого на пустом месте, издалека напоминающего ка-22
менный город и сопоставимого в памятнике с военным чудом времен Федора Ивановича - «гуляй-городом».
Годунов сумел обольстить людей и добиться главной цели всей своей жизни - стать царем всея Руси. Но каким царством он управляет? Кто его подданные? Молчащий народ, беспрекословно подчиняющийся злодею, уподобляется в тексте «Временника» свиньям [«неразумных свиней обычай» (76)], рыбам [«вси тогда онемеша и равно ему попустиша и безгласни бо быша, яко рыбы» (27)]. По сути, «рабоцарь» Борис, так долго омрачавший людей, достиг своей цели: его подданные оказываются «несмысленнее скотов», а сам он управляет не человеческим, а каким-то звериным царством.
6. Истинных русских царей всегда, по мнению Тимофеева, отличало благочестие. Иван Грозный именуется в тексте благочестивым царем: «во бла-гочестних над всеми пресветлыми» (10); «благочестивых благочестивнейши» (11). Его благочестие подобно благочестию его предков, от них он воссиял, «яко утренняя от солнца восходит заря» (11). И это не было показной верой, что весьма значимо для Тимофеева. Твердость в вере [«самоизвольную его о вере твердость известную» (16), «за непоколебимое веры столповиднаго его стояния» (17)] - оценивается Тимофеевым как положительное качество, отличающее истинного царя всея Руси от неистинного.
Федор Иванович изображается во «Временнике» царем-праведником. На протяжении всего повествования Тимофеев делает акценты на молитвенных, духовных подвигах последнего сына Ивана Грозного, на иноческом поведении князя23, подчеркивает его благочестивость: «паче зело благочестив бе» (24), «сего благочестиваго царя Феодора» (28) и др. Порой царь Федор Иванович наделяется эпитетом «освятованный»24. Будучи сам «кроток, и мног в милостех ко всем, и непорочен», он избрал, по мнению Тимофеева, соответствующую манеру править - тихо и безмятежно: «тихо и безмятежно царствова» (24). И Русская земля в период его правления пребывала «в покои всяцем и изобилии же и тишине отовсюду» (24). Враги, «противныя», согласно тексту, не смели во время правления Федора Ивановича вступать в Русскую землю, так как она была под охраной молитвы царя. Именно молитвой царь Федор Иванович, по мысли Тимофеева, отгонял врагов от Русской земли: «молитвами к богу от противных навет ту всюду невредно царь мой окружая» (25); «молитвою противныя ему одолеваша. И толико ему возмогаше молитвеная сила» (22).
Иное отношение к благочестию и церкви у лжецарей. Все, что делает Борис Годунов в отношении веры, трактуется Тимофеевым как обман: внешнее деяние не отражает истинной сути его внутренних намерений. Автор «Временника» отказывается верить в истинность «благодеяний» Годунова. Так, например, возведение церкви и Донского монастыря на месте, где стояло против хана московское ополчение, воспринимается писателем как лжеблагодеяние. Снова используется формула «честнолюбивый изветом веры» (43). И, чтобы читатель правильно понял его, Тимофеев в дальнейшем разъясняет формулу: «вещи убо видения благоделно, истиною же - паче своего превосходны тщеславия имя о победе сим возвышая в роды» (43).
Аналогично Борису Годунову поступает и Лжедмитрий. Желая обвенчаться с католичкой Мариной Мнишек, он собирает православный собор, чтобы испросить его, стоит ли ей креститься второй раз. Этот собор истолковывается Тимофеевым как «извет»: «извет творя яко праваго совета» (87). Не уважая православную веру, Григорий Отрепьев оскверняет православный храм, превращая его в «просту храмину», наполняя еретиками, читай - «волками», «бесами». Во главе же этого бесовского воинства - сам Лжедмитрий - «пес со всесквернавою сукою» (88). В связи с этим постоянной сопутствующей характеристикой личности Лжедмитрия и его деяний становятся эпитеты «скверный», «богоотступный»25.
«Извет» творил и Василий Шуйский. Будучи «нечестив», он «к потребе своего студожительства» перелил священные сосуды в деньги, «извет творящу» (103). Более того, Василий Иванович, «к бесом прибегая», промышлял в царских покоях «чародеяний творениями» (102). В этом смысле фигура Шуйского на российском престоле оказывается идентичной фигурам безродных самозванцев. Не случайно Тимофеев проводит неявно выраженную параллель: если Шуйский лишь уличался автором в связях с нечистой силой, то Гришка Отрепьев прямо уподоблен антихристу: «Весь сатана и антихрист во плоти явль-ся» (84).
7. И последнее. Женские образы «занимают не много места в . повествовании, но их краткие характеристики не менее выразительны»26 и имеют весьма важное значение. Образы цариц, противопоставляемых по нескольким критериям (русское и иноземное происхождение, нравственные добродетели и нечестивые пороки, смягчающее воздействие и распаление злобы в царях), являются дополнительным средством характеристики истинных и ложных царей. Если Иван Грозный, а следом за ним и Федор Иванович, и даже Годунов «не от стран призва. но своея его земли дому» цариц «изобрели», то «сквернавица» Марина Мнишек - иностранка. Если русские царицы были украшены добродетелями [«яко маслина доброплодна» (18)], им были присущи благородство и красота душевная и телесная, то Марина Мнишек поразила всех внешними, материальными украшениями: «обаче всеукрашене бо та в царских лепотах» (87). Если русские царицы уподоблялись «горлицам», «голубицам», то Марина Мнишек - это и «человекообразная аспида», и «ехидна», и «нечестивней оного супрузе» (87). Если Анастасия Романовна смягчала «яростивый нрав» Грозного,
супруга Федора Ивановича «ангельскаго великаго сподоблься образа» (28), то Марина Мнишек сопоставляется с женами, о которых сказано в Откровении Иоанна Богослова, что они «огнеподобно. дыша. благочестиву хотя потопити изо уст водою» (87). Но Марина Мнишек не водою - кровью затопила всю Россию: «Но убо ехидна сия аще и не водою, яко же та, но Росия вся, мир наш кровию от нея потоплен бысть» (87).
Итоги. Мы рассмотрели основные бинарные оппозиции, на которых выстраиваются образы истинных царей и самозванцев, - царъ/рабоцаръ, лжецаръ; сакральное имя/извет имени; законное наследование престола/ «самохотное» «наскочение»; благонравие/злоба, кроволюбие; храбрость воинов-защитников/ лжехрабростъ; благочестие/извет веры, богоотступничество, связъ с нечистой силой. Приведенный материал показывает, что основными образно-композиционными приемами изображения во «Временнике» Ивана Тимофеева являются приемы антитезы и симметрии, используемые на разных художественных уровнях, в том числе и языковом. Образы исторических лиц, данные в той последовательности, в какой они появлялись на российском престоле, оказываются тесно связаны друг с другом. Психология и характер царствующих особ раскрываются в памятнике на основе четких критериев, нравственную суть которых можно свести к одной бинарной оппозиции: добро - зло.
Дифференциация в произведении царей на подлинных, «природных», «первосущих», и ложных, «не сущих», «наскакающих на царство», диктует и вполне определенную манеру писательства, обусловленную средневековым этикетом. Истинные цари, унаследовавшие престол от своих предков, венчанные на царство в соответствии с древними обычаями или избранные всей землей на царство (как в случае с Михаилом Романовым), не подлежат суду подданных, ибо их власть - власть самого Бога27. Поэтому рассказ о них должен представлять собой по форме риторический панегирик, раскрывающий и демонстрирующий их идеальность. Лжецари, взошедшие на престол по своей воле, должны быть обличены, ибо их власть - от личного желания, а не от Бога, поэтому основной принцип их изображения - резкая, глубоко отрицательная критика.
1 Кусков В.В. История древнерусской литературы: Учеб. для филол. спец. вузов. М., 1989. С. 219-220; История русской литературы. Древнерусская литература: учебное пособие для вузов / С.Н. Травников, Л.А. Ольшевская. М., 2007. С. 355-356.
2 Корецкий В.Н. Новые материалы о дьяке Иване Тимофееве, историке и публицисте XVII в. // Археографический ежегодник за 1984 г. М., 1974 г. М., 1975. С. 145-167.
3 Строев П.М. Библиологический словарь и черновые к нему материалы. СПб., 1882. С. 269-271; Солодкин Я.Г. Иван Тимофеев сын Семенов // Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1993. Вып. 3 (XVПв.). Ч. 2. С. 14-20; РыбаковД.А. «Временник Ивана Тимофеева» - несостоявшийся историографический проект начала XVII в. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. №2 (28). Июнь 2007 г. С. 60-65.
4 Державина О.А. Археографический комментарий // Временник Ивана Тимофеева / Подготовка к печати, перевод и комментарии О.А. Державиной. Под ред. члена-корреспондента АН СССР В.П. Адриановой-Перетц. Репринтное воспроизведение издания 1951 года. СПб., 2004. С. 415-450; Солодкин Я.Г. Временник Ивана Тимофеева: Источниковедческое исследование. Нижневартовск, 2002.
5 Васенко П.Г. Дьяк Иван Тимофеев, автор «Временника». К истории перелома в развитии древнерусской исторической мысли // Журнал Министерства народного просвещения. 1908. №3 Март. С. 88-121; Платонов С.Ф. Древнерусские повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник. Изд. 2-е. СПб., 1913. С. 163-166, 448-449; Полосин И.И. Иван Тимофеев - русский мыслитель, историк и дьяк XVII века // Уч. зап. МГПИ им. В.И.Ленина, т. 60, вып. 2. М., 1949. С. 135-192; Солодкин Я.Г. Тимофеев Иван // ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 39. С. 89-92.
6 Полосин И.И. Иван Тимофеев - русский мыслитель, историк и дьяк XVII века // Уч. зап. МГПИ им. В.И.Ленина, т. 60, вып. 2. М., 1949. С. 135-192; Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник» // Временник Ивана Тимофеева / Подготовка к печати, перевод и комментарии О.А.Державиной. Под ред. члена-корреспондента АН СССР
B.П.Адриановой-Перетц. Репринтное воспроизведение издания 1951 года. СПб., 2004.
C. 351-409.
7 История политических и правовых учений. Учебник для вузов. Изд.2-е, стереотип. Под общей ред. члена-корреспондента РАН, доктора юридических наук, профессора
B.С.Нерсесянца. М., 1998. С. 224-234; Черепнин Л.В. Тема государства в русской публицистике начала XVII в. // Культурное наследие Древней Руси (Истоки. Становление. Традиции). М., 1976. С. 175-178.
8 Коротченко М.А. Публицистика смутного времени (проблематика, проблема авторской позиции, влияние церковной публицистики конца XV - начала XVI вв.). Дисс. на соиск. учен. степени кандидата филологических наук. М., 1998.
9 Державина О.А. Историческая повесть первой трети XVII века. (Опыт литературного анализа «Летописной книги», приписываемой И.М.Катыреву-Ростовскому, «Временник» дьяка Ивана Тимофеева и «Сказание» Авраамия Палицына.) Дисс. на соиск. учен. степени доктора филологических наук. М., 1958; Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.-Л., 1947.
10 ЛихачевД.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 2006. С. 6-27.
11 Временник Ивана Тимофеева / Подготовка к печати, перевод и комментарии О.А. Державиной. Под ред. члена-корреспондента АН СССР В.П.Адриановой-Перетц. Репринтное воспроизведение издания 1951 года. СПб., 2004. С. 10.
12 «Временник». С. 24.
13 «Временник». С. 100, 108.
14Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник». Указ. соч. С. 405.
15 См. также: Солодкин Я.Г. Русская публицистика начала XVII века. Проблемы происхождения крупнейших летописных памятников и «Временника» Ивана Тимофеева. Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. Кустанай, 1990.
C. 276-277.
16 См. подробнее: Коротченко М.А. Публицистика смутного времени. Указ. соч. С. 47-49.
17 Ср.: о Василии Шуйском - «Прочее не глаголю, яко беззаконно, но яко нечестив всяко и скотолепен, царствова во блуде и пиянствах и кровопролитиих неповинных кровей, к сим же и во вражбах богомерских»(101); о Лжедмитрии I - «Он же, растлитый, ... грехолюбно поживе, всеблудно же, и беззаконно по всему, и рабско, и скотолепно всяко; яко веж бе, тако бе, во плоти бо, яко в гробищи, пребывая.. .»(89).
18 «Временник». С. 10.
19 «Временник». С. 15.
20 «Временник». С. 35.
21 «Временник». С. 40-41.
22 «Временник»... С. 58.
23 «Временник». С. 25.
24 «Временник». С. 27, 26, 151.
25 «Временник». С. 86, 87, 88, 95.
27 Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник». Указ. соч. С. 389.
28 Державина О.А. Дьяк Иван Тимофеев и его «Временник». Указ. соч. С.368. См. также: Успенский Б.А. Царь и самозванец: культурно-исторический феномен // Успенский Б.А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 78.
