CC BY
26
КОМПАРАТИВИСТСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ УГОЛОВНОГО ПРАВА, КРИМИНОЛОГИИ И УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО ПРАВА
УДК 343.211.3:343.255.5 (47+57) DOI: 10.12737/jflcl. 2021.053
Принцип гуманизма как средство обеспечения запрета пыток
Ольга Ивановна Семыкина
Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, Москва, Россия, semykola@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0002-2557-8648
Аннотация. Автором представлен сравнительно-правовой анализ подходов государств — участников СНГ к криминализации пыток. Предлагается рассматривать эту проблему сквозь призму следующих актуальных вопросов: 1) рассмотрение запрета пыток как «абсолютного права» человека (jus cogens); 2) анализ незыблемых конституционных прав человека; 3) обращение к регламентации принципа гуманизма в уголовных законах; 4) тезис о трансверсальном характере института запрета, предотвращения, уголовного преследования и судебного расследования пыток.
В статье раскрыты интересные для отечественной науки и практики направления предотвращения и расследования пыток в уголовном и уголовно-исполнительном законодательстве государств — участников СНГ. В частности, указываются модели пресечения злоупотреблений в уголовном судопроизводстве (в законодательстве Казахстана и Кыргызстана) и защиты жертв пыток (в юрисдикции Молдовы), приводятся подходы к введению национального превентивного механизма (на примере Азербайджана, Армении, Казахстана и Кыргызстана).
Ключевые слова: jus cogens, запрет пыток, достоинство человека, неприкосновенность личности, принцип гуманизма, принцип невыдворения, жертва пыток, злоупотребления в уголовном судопроизводстве, национальный превентивный механизм
Для цитирования. Семыкина О. И. Принцип гуманизма как средство обеспечения запрета пыток // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2021. Т. 17. № 5. С. 52—65. DOI: 10.12737/jflcl.2021.053
The Principle of Humanism as a Means of Ensuring the Prohibition of Torture
Olga I. Semykina
Institute of Legislation and Comparative Law under the Government of the Russian Federation, Moscow, Russia, semykola@yandex.ru, https://orcid.org/0000-0002-2557-8648
Abstract. The article presents a comparative legal analysis which covers approaches applied by the member-states of the Commonwealth of Independent States (CIS member-states) to the criminalization of torture. The author proposes to consider this issue based on four blocks of topical issues: 1) through the prism of the prohibition of torture as an "absolute right" of a person (jus cogens); 2) by analyzing the inviolable constitutional human rights; 3) by referring to the regulation of the principle of humanism in criminal laws; 4) the thesis about the transverse nature of the institution of prohibition, prevention, criminal prosecution and judicial investigation of torture.
Summarizing the material presented in the article, the author reveals directions of prevention and investigation of torture in the criminal and penal legislation of various CIS member-states that are interesting for domestic science and practice. In particular, they include models of suppression of abuse in criminal proceedings (in the legislation of the Republic of Kazakhstan and the Kyrgyz Republic) and protection of victims of torture (in the jurisdiction of the Republic of Moldova), approaches to the introduction of a national preventive mechanism within the framework (on the example of the Republic of Azerbaijan, the Republic of Armenia, the Republic of Kazakhstan and the Kyrgyz Republic).
Keywords: jus cogens, prohibition of torture, human dignity, personal integrity, principle of humanism, principle of non-refoulement, victim of torture, abuse in criminal proceedings, national preventive mechanism
For citation. Semykina O. I. The Principle of Humanism as a Means of Ensuring the Prohibition of Torture. Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2021, vol. 17, no. 5, pp. 32—65. (In Russ.) DOI: 10.12737/jflcl.2021.053
«Абсолютное право» человека на запрет пы- мых императивных норм (jus cogens) в международ-
ток — jus cogens. «Никто не должен подвергаться ном праве1. Незыблемый статус этого права закреп-
пыткам или жестоким, бесчеловечным или унижаю- _
щим его достоинство обращению и наказанию» — 1 Подробнее см.: Ковлер А. И. Европейская Конвенция:
это право в единстве с другими правами включено в проблемы толкования и имплементации: монография. М.,
число «абсолютных прав» человека или так называе- 2019. С. 32—44.
ляют универсальные международные правовые акты: Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (ст. 3); Всеобщая декларация прав человека 1948 г. (ст. 5); Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. (ст. 7); Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания 1984 г. (п. 1 ст. 1); Женевская конвенция об обращении с военнопленными 1949 г. (подп. «а» и «с» п. 1 ст. 3, ст. 17, 87). Приведенный перечень документов отнюдь не исчерпывающий2.
Любое отступление от этого права, включая злоупотребление3 им в уголовно-правовой, уголовно-процессуальной и уголовно-исполнительной сферах, не должно и не может оправдываться какими-либо исключительными обстоятельствами. Хотя, как иллюстрирует А. И. Ковлер в интереснейшем исследовании идейных и правовых истоков Конвенции о защите прав человека и основных свобод, не вся мировая практика укладывается в правило, закрепленное в п. 2 ст. 15 Конвенции. Приведем любопытную цитату: «Следует тем не менее отметить, что включение в преамбулу Конвенции Протоколом № 15 положения о "поле усмотрения" (лукаво переводимом как "свобода усмотрения") государств "в том, что касается способов, которые они применяют, выполняя конвенционные обязательства", дает основание толковать это положение как применяемое ко всем статьям Конвенции, что входит в противоречие с духом и буквой статьи 15... Примеров "вольного" обращения с понятием margin of appreciation применительно к абсолютным правам можно привести немало. Так, власти Италии, Великобритании, Греции и других стран уже настаивают на том, что запрещение обращения, противоречащего статье 3 Конвенции, не должно иметь "всеобщий характер" в том, что касается, например, выдворения иностранцев (см.: Saadi v. Italy [G. C.],
2 Подробнее см.: Права человека. Борьба против пыток: изложение фактов (Rev. 1). URL: https://www.ohchr.org/ Documents/Publications/FactSheet4rev.1ru.pdf.
3 В настоящей статье понятие «злоупотребление правом» рассматривается в контексте ст. 17 «Запрещение злоупотребления правами» Конвенции о защите прав человека и основных свобод в толковании целей данной статьи с позиции Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) «в той мере, в какой она относится к группам или отдельным лицам, состоит в лишении их возможности выводить из Конвенции право участвовать в какой-либо деятельности или совершать какие-либо действия, направленные на упразднение любых прав и свобод, изложенных в Конвенции; поскольку, следовательно, никто не вправе пользоваться положениями Конвенции для совершения действий, направленных на упразднение вышеупомянутых прав и свобод» (п. 7 постановления Европейского суда по правам человека «Лолесс (Lawless) против Ирландии» от 1 июля 1961 г.) (см.: Ковлер А. И. Указ. соч. С. 242—244).
28.02.2008). Нелишне напомнить, что еще в 1992 г. Суд установил: "Потребности следствия и неоспоримые трудности в борьбе с преступностью, в особенности в случае, когда речь идет о терроризме, не могут ограничить защиту физической целостности человека" (Tomasi c. France, 27.08.1992, § 115)»4.
С запретом пыток неразрывно связан международный принцип невыдворения, состоящий в оценке национальными властями риска реальной и личной опасности подвергнуться пыткам и жестокому обращению в нарушение ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. На это обстоятельство обращается внимание национальных судов в практике ЕСПЧ. Основа принципа невыдворения заложена в прецеденте по делу «Серинг (Soering) против Соединенного Королевства», в котором Суд заключил: «Таким образом, решение государства-участника о выдаче может стать нарушением статьи 3 и вследствие этого повлечь ответственность государства в соответствии с Конвенцией, если имелись веские основания полагать, что выданное лицо столкнется с реальным риском подвергнуться пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию в стране, требующей его экстрадиции. Чтобы возложить такую ответственность, необходимо оценить условия в этой стране в сопоставлении их с требованиями статьи 3 Конвенции. При этом вопрос об ответственности страны, в которую осуществляется экстрадиция, не возникает ни в соответствии с общим международным правом, ни в соответствии с Конвенцией, ни каким бы то ни было иным образом. На основе Конвенции речь может идти только об ответственности осуществившего экстрадицию государства — участника Конвенции, действие которого имело прямым следствием то, что лицо стало объектом плохого обращения, запрещаемого Конвенцией»5.
Начертанная таким образом траектория эволю-тивного толкования принципа невыдворения развивается в правовых позициях Комитета ООН по правам человека6 (далее — Комитет). Безусловный интерес представляет оценка Комитетом (к сожалению, не всегда высвечивающая негативные стороны в действиях национальных властей) фактических обстоятельств дела о выдаче из Российской Федерации в некоторые государства — участники СНГ. Для обозначения существа этого принципа обратимся к решению Комитета от 27 июля 2018 г. по делу «Ф. А. против Российской Федерации» (сообщение № 2189/2012). Комитет указывает
4 Ковлер А. И. Указ. соч. С. 33.
5 Постановление ЕСПЧ от 7 июля 1989 г. «Серинг (Soering) против Соединенного Королевства» (жалоба № 14038/88) (§ 91).
6 См.: URL: https://www.ohchr.org/EN/HRBodies/CCPR/
Pages/CCPRIndex.aspx.
на общее юридическое обязательство государства-участника не экстрадировать, не депортировать, не высылать и не выдворять каким-либо иным образом лицо со своей территории, если имеются серьезные основания полагать о существовании реальной опасности причинения невозместимого вреда (по смыслу ст. 6 и 7 Международного пакта о гражданских и политических правах). Такая опасность должна носить реальный и личный характер, поэтому при оценке рисков быть подвергнутым пыткам властям надлежит принимать во внимание все соответствующие факты и обстоятельства, включая общее положение в области прав человека в стране происхождения выдаваемого лица. По общему правилу проводить такую оценку либо обеспечивать применение внутреннего законодательства в конкретном деле следует именно национальным судам, кроме как если может быть доказано, что такая оценка или применение явным образом носили произвольный характер или составили очевидную ошибку или отказ в правосудии. В целом Комитет не поддержал утверждение заявителя о том, что его выдача из России в Узбекистан создает для него угрозу применения пыток в нарушение ст. 7 Международного пакта о гражданских и политических правах. Такие утверждения были рассмотрены Федеральной миграционной службой государства-участника в ходе процедуры определения статуса беженца и судами государства-участника в ходе рассмотрения решения о его выдаче. Но национальные инстанции в обоих случаях пришли к выводу, что заявитель не обосновал свое утверждение о наличии у него реальной, предсказуемой и личной опасности подвергнуться пыткам в случае возвращения в Узбекистан. К тому же, как отмечает Комитет, согласно имеющейся информации заявитель и его брат были привлечены к ответственности по обвинениям в мошенничестве в Узбекистане, при этом ничто не указывает на политическую подоплеку этих обвинений7.
Запрет пыток — конституционная гарантия обеспечения достоинства и неприкосновенности личности. Этот тезис корреспондируется с современным опытом конституционного регулирования абсолютных прав и свобод человека и гражданина в юрисдикциях всех без исключения государств — участников СНГ Так, согласно ч. 2 ст. 21 Конституции Российской Федерации 1993 г. «никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию». Тождественным образом это абсолютное право провозглашается в конституциях большинства государств — участников
7 Подробнее об этом деле см.: Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 1 (2019 г.) (подготовлен Верховным Судом РФ).
СНГ: Азербайджанской Республики8, Республики Беларусь9, Республики Казахстан10, Республики Молдова11, Республики Таджикистан12, Туркменистана13 и Республики Узбекистан14.
Вместе с тем в конституциях некоторых государств — участников СНГ (в числе которых высвечиваются сходные подходы в конституциях Армении и Кыргызстана) формулировка запрета пыток включает наряду с общими положениями (раскрытыми на примерах выше) дополнительные гарантии гуманного обращения с лицами, лишенными свободы. Например, в Конституции Республики Армения15 запрет пыток провозглашается в отдельной ст. 26. В силу установленных в ней постулатов никто не может подвергаться пыткам, жестокому или унижающему обращению или наказанию (ч. 1), включая телесные наказания (ч. 2). В отличие от приведенных примеров закрепления гарантий запрета пыток в Конституции РФ и конституциях иных государств — участников СНГ в ст. 26 Конституции Армении провозглашается универсальный принцип гуманизма — абсолютного права лиц, лишенных свободы, на гуманное обращение (ч. 3). Кроме того, с цитируемыми ранее подходами Комитета ООН против пыток к толкованию принципа невыдворения корреспондируется ч. 1 ст. 55 Конституции Армении, где установлен запрет на высылку и выдачу любого лица в случаях, когда существует реальная угроза применения к соответствующему лицу в запрашивающей (принимающей)
8 См. ч. III ст. 46 гл. III «Основные права и свободы человека и гражданина» Конституции Азербайджанской Республики 1995 г. URL: https://www.legalacts.az/ru/document/ 271/100421#i3.
9 См. ч. 3 ст. 25 разд. II «Личность, общество, государство» Конституции Республики Беларусь 1994 г. URL: https:// pravo.by/pravovaya-informatsiya/normativnye-dokumenty/ konstitutsiya-respubliki-belarus/.
10 См. ч. 2 ст. 17 разд. II «Человек и гражданин» Конституции Республики Казахстан 1995 г. URL: http://adilet.zan.kz/ rus/docs/K950001000_.
11 См. ч. (2) ст. 24 гл. II «Основные права и свободы» Конституции Республики Молдова 1994 г. URL: https://www.legis. md/cautare/getResults?doc_id= 111918&lang=ru.
12 См. ч. 3 ст. 18 гл. 2 «Права, свободы, основные обязанности человека и гражданина» Конституции Республики Таджикистан 2016 г. URL: https://minjust.ww.tj/library/ constitution_rus.pdf.
13 См. ч. 1 ст. 33 разд. II «Права, свободы и обязанности человека и гражданина в Туркменистане» Конституции Туркменистана 1992 г. URL: https://online.zakon.kz/document/?doc_ id=31337929#pos=6;-108.
14 См. ст. 26 гл. VII «Личные права и свободы» Конституции Республики Узбекистан 1992 г. URL: https://lex.uz/docs/35869.
15 См. гл. 2 «Основные права и свободы человека и гражда-
нина» Конституции Республики Армения 1995 г. URL: https://
www.president.am/ru/constitution — 2015/.
стране смертной казни, пыток, бесчеловечного или унижающего обращения или наказания.
Конституция Кыргызской Республики16 в ст. 56 гарантирует, что никто не может подвергаться пыткам и иным бесчеловечным, жестоким или унижающим достоинство видам обращения или наказания (ч. 4), а каждый лишенный свободы имеет право на гуманное обращение, не унижающее человеческое достоинство (ч. 5). Причем согласно ч. 6 ст. 23 Конституции Кыргызстана не подлежат никаким ограничениям гарантии запрета, установленные Конституцией. Исключениями из данного императива не являются даже случаи ограничения прав и свобод человека и гражданина, введение которых Конституцией или национальными законами было соразмерно целям, оговоренным в ч. 2 ст. 23 Конституции Кыргызстана. Иными словами, ни защита национальной безопасности и общественного порядка, ни охрана здоровья и нравственности населения, прав и свобод других лиц, ни особенности военной и иной государственной службы не могут рассматриваться как исключения из конституционной гарантии о запрете пыток, провозглашенной в ч. 4 ст. 56 Конституции Кыргызстана.
Сравнительно-правовой анализ приведенных положений конституций государств — участников СНГ показывает, что запрет пыток, насилия, истязания и применения иных негуманных видов наказаний либо мер воздействия на личность является конституционной гарантией незыблемого права каждого на достоинство и личную неприкосновенность, обеспечение которой — первоочередная задача правового государства, всех общественных структур и граждан. В связи с этим, как указывают правоведы17, важно учитывать антропоцентричность конституции18, в свою очередь гарантирующую невозможность отрицания или умаления этого и других включенных в открытый конституционный реестр общепризнанных прав и свобод человека и гражданина. Правовые запреты злоупотребления абсолютными конституционными правами должны входить в предмет регулирования уголовного, а также уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного права.
16 URL: https://cbd.minjust.gov.kg/act/view/ru-ru/112215.
17 См.: Нанба С. Б. Конституционное измерение личных (соматических) прав // Конституция и модернизация законодательства: матер. XV Междунар. школы-практикума молодых ученых-юристов (Москва, 27 мая — 5 июня 2020 г.) / председ. редкол. Т. Я. Хабриева. М., 2020. С. 629—630.
18 Например, антропоцентричный характер отражают: ч. 1 ст. 55 Конституции России; ст. 80 Конституции Армении; ч. III ст. 24 Конституции Азербайджана; ст. 23 Конституции Беларуси; ст. 39 Конституции Казахстана; ч. 2 ст. 62 Конституции Кыргызстана; ст. 54 Конституции Молдовы; ст. 14 Конституции Таджикистана; ч. 3 ст. 26 Конституции Туркменистана; ст. 19 Конституции Узбекистана.
Запрет пыток в уголовном законодательстве — расширение принципа гуманизма. В уголовных кодексах государств — участников СНГ запрет пыток дифференцирован между двумя блоками норм: с одной стороны, норм Общей части — выдвигающих основополагающие принципы правового регулирования общественных отношений, с другой стороны, норм Особенной части — формулирующих основания ответственности за злоупотребления конституционными правами, воспрепятствование производству досудебного расследования, нормальному отправлению правосудия и исполнению судебных актов. Сравнительно-правовой анализ соответствующих норм-дефиниций и норм-запретов, наполняющих фактурным содержанием конституционное право на достоинство и неприкосновенность личности, позволил выдвинуть тезис о двух крупных тенденциях развития этой сферы уголовно-правового регулирования.
1. В уголовных кодексах практически всех государств, входящих в региональное интеграционное объединение СНГ (к удивлению, за исключением УК РФ 1996 г.), конституционная гарантия запрета пыток заложена в основание принципа гуманизма. Например, с одной стороны, по аналогии с ч. 1 ст. 7 УК РФ в ст. 9.1 УК Азербайджанской Республики 1999 г.19, ч. 1 ст. 11 УК Республики Армения 2003 г.20 и ч. (2) ст. 4 УК Республики Молдова 2002 г.21 принцип гуманизма ассоциируется с обеспечением физической, моральной, экономической, экологической и иной безопасности человека силами уголовного закона. Однако содержание принципа гуманизма наряду с неправомерностью жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения с лицами, совершившими преступление, наполняется еще одним запретом — недопустимостью придания наказанию и иным мерам уголовно-правового воздействия характера пытки. Воплощение в принципе гуманизма запрета пыток как уголовно-правового средства обеспечения конституционного права на достоинство и неприкосновенность личности отличает подходы законодателей различных государств — участников СНГ, в частности, транслируемые в ч. 2 ст. 7 УК России, ст. 9.2 УК Азербайджана и ч. 2 ст. 11 УК Армении.
Приведенные положения можно оценивать как некий трамплин для развития принципа гуманизма в иных в нормах Общей (в частности, посвященных общим началам назначения отдельных видов наказания) и Особенной частей (например, содержащих составы применения пыток к участникам уголовного судопроизводства) уголовных законов многих го-
19 URL: https://base.spinform.ru/show_doc.fwx?rgn=2670.
20 URL: https://base.spinform.ru/show_doc.fwx?rgn=7472.
21 URL: https://www.legis.md/cautare/getResults?doc id=125325&lang=ru.
сударств — участников СНГ. Например, в ст. 52 УК Азербайджана определена юридическая природа дополнительного вида наказания, состоящего в принудительном выдворении за пределы Республики иностранного гражданина или лица без гражданства, осужденного к лишению свободы на срок более одного года. При этом в ст. 52.2.7 УК Азербайджана содержится указание, запрещающее судам назначать данное наказание в тех случаях, когда имеются достаточные основания предполагать, что соответствующее лицо будет подвергнуто пыткам или преследованию в государстве, принимающем его после выдворения. Сходная правовая гарантия предусмотрена УК Армении в норме о выдаче лиц, совершивших преступление. В частности, согласно ч. 3 ст. 16 УК Армении никто не может подлежать выдаче тому иностранному государству, в котором для выдаваемого лица есть серьезная опасность угрозы пыток, бесчеловечного или унижающего обращения и наказания. В УК Молдовы принцип невыдворения трактуется во взаимосвязи с еще одним международным принципом — принципом взаимности. В соответствии с ч. (2) ст. 13 УК иностранные граждане и лица без гражданства, находящиеся на территории Республики, но совершившие преступление за ее пределами, могут подлежать выдаче на основании международного договора или на условиях принципа взаимности. Но при этом выдача указанных лиц производится по решению судебной инстанции и только при отсутствии серьезных оснований полагать, что выдаваемые лица рискуют быть подвергнутыми смертной казни, пыткам или другому бесчеловечному или унижающему достоинство обращению в запрашивающем государстве. В отличие от приведенных (материально-правовых) аспектов в Казахстане международный принцип невыдворения в связи с риском быть подвергнутым пыткам закреплен в УПК 2014 г.22 (п. 7 ч. 1 ст. 590).
На наш взгляд, анонсирование таких моделей регулирования оснований отказа в выдаче перспективно прежде всего в рамках модернизации ст. 13 «Выдача лиц, совершивших преступление» УК РФ и Части пятой «Международное сотрудничество в сфере уголовного судопроизводства» УПК РФ 2001 г. Остроту этой проблеме придают далеко не единичные решения ЕСПЧ, Комитета ООН против пыток23 и Комитета ООН по правам человека, нередко оговаривающие принцип невыдворения.
22 URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/K1400000231.
23 См., например: Решение Комитета ООН против пыток
от 10 мая 2019 г. по делу «Мустафа Ондер против Марокко»
(сообщение № 845/2017) (Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 3
(2019 г.) (подготовлен Верховным Судом РФ)); решение Комитета ООН против пыток от 16 мая 2019 г. по делу «Ж. И. против Нидерландов» (сообщение № 771/2016).
2. В Особенных частях уголовных кодексов государств — участников СНГ в том или ином виде содержатся запреты применения пыток. Однако универсального, приемлемого для всех без исключения юрисдикций стран данного интеграционного объединения подхода к уголовно-правовой охране достоинства и неприкосновенности личности все же не имеется. Сравнительно-правовой анализ соответствующих положений позволяет выделить как минимум три варианта криминализации нарушений названного конституционного права.
Прослеживается криминализация двух либо одной «субстанций» общественно опасной пытки: как деяния против жизни и здоровья и (или) в качестве преступления против правосудия либо государственной службы. Так, в п. «д» ч. 2 ст. 117 УК РФ приемлем подход к признанию пытки отягчающим (квалифицирующим) признаком истязания, состоящего в причинении физических или психических страданий путем систематического нанесения побоев либо иных насильственных действий. Обращение к содержанию ст. 117 УК РФ (в частности, ч. 1, п. «д» ч. 2 и примечания) позволяет говорить о двух видах деяний. Во-первых, речь идет об одном из уголовно-правовых механизмов противодействия домашнему насилию. Оценка эффективности практического применения этого уголовно-правового механизма (по сути целевого) к проблеме предотвращения, расследования и судебного преследования именно бытовых случаев применения пытки как способа истязания не включалась в предмет настоящего исследования.
Во-вторых, можно ли утверждать, что в п. «д» ч. 2 ст. 117 УК РФ сосредоточены также основания ответственности за нарушения конституционного права на достоинство и личную неприкосновенность в уголовном судопроизводстве и при исполнении наказаний? Казалось бы, согласительный с этим вывод следует непосредственно из дефиниции пытки, закрепленной в примечании к ст. 117 УК РФ: «Под пыткой в настоящей статье и других статьях настоящего Кодекса понимается причинение физических или нравственных страданий в целях понуждения к даче показаний или иным действиям, противоречащим воле человека, а также в целях наказания либо в иных целях». Но случаи ущемления достоинства и личной неприкосновенности в уголовном судопроизводстве и при исполнении наказаний имеют иную юридическую природу и являются «процессуальной ошибкой»24 или злоупотреблением по долж-
24 См., например: Пест Р. Уголовный процесс, основанный на верховенстве права, как средство обеспечения запрещения пыток. Пер. с нем. В. И. Самарина // Уголовный процесс как средство обеспечения прав человека в правовом государстве: матер. Междунар. науч.-практ. конф. уголовного процесса и прокурорского надзора / В. И. Самарин (отв. ред.), М. Хегер, О. В. Мороз. Минск, 2017. С. 49—50, 58.
ности. В ситуациях, выходящих за пределы служебных полномочий и повлекших нарушение конституционных прав граждан (например, за применение насилия или угрозы такового к лицу, содержащемуся под стражей, повлекшее тяжкие последствия), содеянное может квалифицироваться по совокупности с п. «а» и «в» ч. 3 ст. 286 УК РФ.
Но в УК РФ основания ответственности за служебные злоупотребления-ошибки со стороны лиц, уполномоченных на производство предварительного расследования, закреплены в специальном составе — ч. 2 ст. 302, конкурирующем с п. «д» ч. 2 ст. 117 по правилам квалификации специальной и общей норм (при буквальном толковании примечания к этой статье). Рамки ч. 2 ст. 302 охватывают соединенное с применением пытки принуждение участников уголовного судопроизводства к определенным процессуальным действиям: подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля — к даче показаний; эксперта и специалиста — к даче заключения или показаний. Основной непосредственный объект этого деяния составляют общественные отношения в сфере отправления правосудия должностными лицами на стадии предварительного расследования. В свою очередь, физическая, психическая и нравственная неприкосновенность указанных участников уголовного судопроизводства есть дополнительный непосредственный объект принуждения к даче показаний, соединенного с применением пытки25.
Аккумулируя прецедентную практику ЕСПЧ в части толкования выполнения Российской Федерацией обязательств в рамках ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод26, можно заключить, что существенный пробел УК РФ заключается, скорее, в недостаточно эффективной процессуальной процедуре предотвращения и преследования пыток, нежели в подходе (объекте) к криминализации таковых. В целях обоснования этого тезиса приведем следующую цитату: «Если лицо обращается с обоснованной жалобой на то, что оно подверглось жестокому обращению в тяжкой форме в нарушение статьи 3 Конвенции, данное положение, взятое в совокупности с общей обязанностью государства-ответчика в соответствии со статьей 1 Конвенции "обеспечивать каж-
25 Подробнее см.: Российское уголовное право: в 2 т. Т. 2. Особенная часть: учебник / под ред. Э. Ф. Побегайло. М., 2008. С. 623—624.
26 См., например, постановления ЕСПЧ от 16 июня 2020 г. по делу «Польшина (Polshina) против Российской Федерации» (жалоба № 65557/14) (§ 25—39), от 9 июля 2019 г. по делу «Во -лодина (Volodina) против Российской Федерации» (жалоба № 41261/17) (§ 92—102), от 24 июля 2008 г. по делу «Владимир Романов (Vladimir Romanov) против Российской Федерации» (жалоба № 41461/02) (§ 40), от 20 ноября 2018 г. по делу «Самесов (Samesov) против Российской Федерации» (жалоба № 57269/14) (§ 54—63).
дому, находящемуся под его юрисдикцией, права и свободы, определенные в... Конвенции", подразумевает проведение в любой форме эффективного официального расследования (курсив мой. — О. С). Обязанность провести расследование является "обязанностью не результата, а средств": не каждое расследование обязательно должно быть результативным или приводить к выводу, который совпадает с изложением обстоятельств дела истца. Тем не менее оно в принципе должно быть способно вести к установлению фактических обстоятельств дела и в случае подтверждения предположений установлению личности и привлечению к ответственности виновных»27.
Сходные аргументы ЕСПЧ привел еще в одном прецеденте: «...хотя объем позитивных обязательств государства может отличаться в случаях, когда обращение, противоречащее ст. 3, исходит со стороны представителей государственной власти, от случаев причинения насилия со стороны частных лиц... данные требования в отношении официального расследования остаются одинаковыми. Что касается расследования, упоминаемого как "эффективное", то оно, как правило, должно быть способно установить обстоятельства дела, а также определить и наказать виновных. Это обязательство касается не результата, а используемых средств (курсив мой. — О. С). Власти должны были предпринять доступные им разумные меры для получения доказательств, имеющих отношение к соответствующему инциденту, включая, в частности, получение свидетельских показаний и заключений судмедэкспертизы. Любые недостатки расследования, уменьшающие вероятность установления причин получения повреждений или установления лиц, ответственных за преступление, противоречат данному критерию, и требование своевременности и разумной оперативности подразумевается в данном контексте»28.
Безусловно, изложенные и иные подходы межгосударственных органов по защите права человека29 к
27 Постановление ЕСПЧ от 21 января 2012 г. по делу «Нечто (Nechto) против Российской Федерации» (жалоба № 24893/05) (§ 84).
28 Постановление ЕСПЧ от 20 ноября 2018 г. дело «С. Н. против Российской Федерации» (жалоба № 11467/15) (§ 48) (Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 1 (2019 г.) (подготовлен Верховным Судом РФ)).
29 Концептуальны ряд из них: Обобщение практики и правовых позиций международных договорных и внедоговорных органов по вопросам защиты права лица не подвергаться пыткам, бесчеловечному или унижающему человеческое достоинство обращению и наказанию (по состоянию на 30 декабря 2019 г.): Управление систематизации законодательства и анализа судебной практики Верховного Суда Российской Федерации, 2020. URL: https://www.vsrf.ru/documents/international_ practice/28673/.
понятию, предотвращению, расследованию и судебному преследованию пыток ставят перед нашей наукой и практикой множество вопросов. Но насколько по-иному к этой проблеме подходят законодатели близких к нашей стране государств — участников СНГ? В УК Армении, например, также криминализированы два вида деяний, в которых пытка является способом выполнения объективной стороны нарушения права на достоинство и неприкосновенность личности. Так, согласно ст. 119 УК Армении уголовно наказуемая пытка как преступление против здоровья состоит в намеренном причинении лицу сильной физической боли или сильных душевных страданий. С точки зрения правовой определенности в диспозиции ч. 1 ст. 119 УК Армении конкретизируются важные условия. Во-первых, общественно опасные последствия пытки не должны охватывать умышленное причинение потерпевшему тяжкого (ст. 112 УК Армении) и средней тяжести (ст. 113 УК Армении) вреда здоровью человека. Во-вторых, ст. 119 УК Армении не вменяется при наличии признаков пытки, ответственность за которую установлена в специальной норме (ст. 309.1 УК Армении). Небезынтересно обратиться к содержанию ч. 2 ст. 119 УК Армении и продемонстрировать «веер» квалифицирующих признаков пытки, в меньшей степени криминализированных в уголовных законах иных государств — участников СНГ. Среди таковых можно назвать применение пытки к лицу и его близким по мотивам осуществления таким лицом служебной деятельности или выполнения общественного долга; к заведомо беременной женщине; к несовершеннолетним и иным лицам, состоящим в материальной или иной зависимости от виновного, а равно похищенных лиц и лиц, захваченных в качестве заложников; к любым лицам на почве национальной, расовой, религиозной ненависти или религиозного фанатизма.
В статье 309.1 УК Армении криминализирована пытка, видовым объектом которой выступают общественные отношения в сфере государственной службы. Согласно ч. 1 этой статьи объективная сторона пытки заключается в намеренном причинении какому-либо лицу сильной физической боли или сильных душевных страданий. Потерпевшими от пытки уголовный закон признает как лицо, к которому непосредственно применяется пытка, так и третье лицо, на которое может оказываться давление. Обязательным признаком субъективной стороны является цель пытки. УК в качестве таковой указывает получение сведений или признаний, запугивание, принуждение к совершению какого-либо действия или воздержанию от его совершения; наказание за то деяние, которое совершило данное или третье лицо либо в совершении которого оно подозревается (обвиняется); а равно любая иная причина, основанная на мотивах дискриминационного характера. Субъект преступления специальный: должностные лица; иные лица,
уполномоченные представляться от имени государ -ственного органа; лица, действующие по подстрекательству, распоряжению либо с согласия прежде названных лиц. Отягчающие обстоятельства анализируемого преступления во многом аналогичны тем, на которые обращалось внимание в рамках ст. 119 УК Армении.
От приведенных выше примеров криминализации отличается подход белорусского законодателя. Придавая запрету пыток трансверсальный30 характер, УК Республики Беларусь 1999 г.31 в одной норме объединяет ответственность за различные виды особо опасных преступлений против безопасности человечества в значении, которое формулируется, например, в Международном пакте о гражданских и политических правах и Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. В частности, в ст. 128 УК Беларуси установлено наказание (вплоть до смертной казни32) за пытки и акты жестокости, совершаемые в отношении гражданского населения на почве «языка ненависти». В примечании к этой норме дается родовая дефиниция пытки, воспроизводящая п. 1 ст. 1 Конвенции против пыток и
30 Оперируя терминами «трансверсальный» и «трансверсальность», автор опирается на этимологию этих терминов и их юридическое толкование в рамках интеграционных процессов на евразийском пространстве. Так, в энциклопедической литературе и толковых словарях «трансверсальный» (франц. "transversal" — поперечный; лат. "transveisus" — то же значение; лат. "trans" — сквозь, через, за, движение через какое-либо пространство) определяется как общее название свойств идентичного характера; движение, передача, пересечение, обозначение через какое-нибудь пространство чего-либо общего (см., например: Большая советская энциклопедия. Т. 43. М., 1956. С. 117; Большая советская энциклопедия. Т. 26. М., 1977. С. 146—147; Ожегов С. И. Словарь русского языка: около 57 000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1973. С. 741; Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Ев-геньевой. М., 1981—1984. С. 398). В юридической литературе «трансверсальная» роль отводится Конвенции о защите прав человека и основных свобод как уникальному правовому инструменту, некоему «общему знаменателю», пересекающему созданное Советом Европы панъевропейское правовое поле посредством региональных интеграционных процессов в Европе и Евразии (См.: Интеграционные процессы в Европе и Евразии: роль Конвенций Совета Европы: сборник. М., 2017. С. 7—8). В настоящей статье предпринята попытка рассмотреть запрет пыток, гарантированный ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, как транс-версальный институт, пересекающий правовые системы различных государств.
31 URL: https://pravo.by/document/?guid=3871&p0 = Hk9900275.
32 На момент подготовки настоящей статьи назначение наказания в виде смертной казни не приостановлено.
других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. Пытка — любое деяние, умышленно причиняющее какому-либо лицу сильную боль, физические или психические страдания в целях наказания или принуждения этого лица либо третьих лиц к действиям, не соответствующим воле таких лиц, включая получе -ние от них сведений или признаний, а равно в иных целях или по любой другой причине дискриминационного характера. При этом за рамками понятия пытки находятся боль или страдания, возникающие вследствие применения мер процессуального или иного законного принуждения. Особенности определения пытки говорят о специальном субъекте их совершения — выступающем в официальном качестве должностном лице33. Однако при исполнении отдельных преступных действий могут участвовать и лица, «автономные» от должностного статуса, но совершающие пытку по подстрекательству должностного лица, с его ведома либо молчаливого согласия. Специфика пытки, запрещенной ст. 128 УК Беларуси, заключается в ее направленности на многих (трех и более) лиц либо в систематическом совершении нескольких (трех и более) посягательств на отдельных лиц34.
С другой стороны, в ч. 3 ст. 394 УК Беларуси предусмотрена ответственность за злоупотребление правом на достоинство и личную неприкосновенность — принуждение путем применения пытки подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний и эксперта к даче заключения. Принуждение к даче показаний посягает на интере -сы правосудия в целом и нарушает установленный УПК Республики Беларусь 1999 г.35 порядок собирания доказательств в частности. Объективная сторона принуждения к даче показаний, соединенного с применением пытки, состоит в продолжительном по времени физическом или психическом воздействии на участников уголовного судопроизводства, перечисленных в диспозиции ч. 1 ст. 394 УК Беларуси, сопровождаемом особыми телесными и моральными страданиями потерпевших. УК Беларуси предусматривает более широкий (например, по сравнению с ч. 2 ст. 302 УК РФ) перечень субъектов принуждения к даче показаний. Так, кроме должностных лиц, уполномоченных УПК Беларуси производить дознание и предварительное следствие36, субъектом такого деяния являются также лица, от-
33 О понятии должностного лица см. ч. 4 ст. 4 УК Беларуси.
34 Подробнее уголовно-правовую характеристику преступлений против безопасности человечества см.: Уголовный кодекс Республики Беларусь: науч.-практ. коммент. / под ред. В. М. Хомича, А. В. Баркова, В. В. Марчука. Минск, 2019. С. 276—277.
35 URL: https://etalonline.by/document/?regnum=HK9900295.
36 См. ст. 36, 37 УПК Беларуси.
правляющие правосудие (профессиональный судья и народный заседатель)37.
В юрисдикциях государств — участников СНГ имеется еще один подход — нарушение запрета пыток криминализировано в структуре Особенной части уголовных кодексов (как преступления против здоровья и (или) правосудия, мира и безопасности человечества, международного гуманитарного права) во взаимосвязи с положениями Общей части (касательно особых правовых последствий для лиц, осужденных за соответствующие деяния38). Например, в УК Кыргызской Республики 2017 г. ответственность за пытки установлена в ст. 14339. Непосредственным объектом этого деяния признано здоровье человека. Согласно диспозиции ч. 1 ст. 143 УК Кыргызстана объективная сторона пытки состоит в причинении какому-либо лицу физических или психических страданий. Уголовный закон указывает на цель пытки как на обязательный признак субъективной стороны. Таковая заключается в получении от самого пытаемого лица либо от других лиц сведений или признаний, наказании их за совершенное деяние или за деяние, в котором они подозреваются, в их запугивании или принуждении к определенным действиям. УК Кыргызстана не исключает и иные, основанные на дискриминации, причины пытки. Среди субъектов подобных деяний УК Кыргызстана называет должностных лиц, а также действующих по их подстрекательству, с их ведома или молчаливого согласия иных лиц. В части 2 ст. 143 УК Кыргызстана приводятся отягчающие обстоятельства пытки, например ее применение в отношении лиц, заведомо для виновного обладающих особо уязвимым социальным статусом (беременной женщины; несовершеннолетнего; инвалида и иного лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии).
Кроме того, УК Кыргызстана признает пытку кри-минообразующим признаком объективной стороны еще двух видов особо тяжких преступлений. Во-первых (и здесь отчетливо видна аналогия со ст. 128 УК Беларуси), в ст. 381 УК Кыргызстана, посвященной преступлениям против человечности, криминализированы пытки и акты преследования, совершаемые в отношении гражданского населения в целях дискриминации по различным критериям (полу, расе, языку, инвалидности, этнической принадлежности, возрасту и проч.). Во-вторых, пытка признана одним из
37 Подробнее об особенностях квалификации принуждения к даче показаний, соединенное с применением пытки, см.: Уголовный кодекс Республики Беларусь: науч.-практ. коммент. С. 854—856.
38 См. также: Новые направления развития уголовного законодательства в зарубежных государствах: сравнительно-правовое исследование: монография / отв. ред. Н. А. Голованова, С. П. Кубанцев. М., 2019. С. 125—126.
39 URL: http://cbd.minjust.gov.kg/act/view/ru-ru/111527.
нарушений законов и обычаев ведения войны. Так, в ч. 2 ст. 389 УК Кыргызстана установлена ответственность за пытки и бесчеловечное отношение к лицам, пользующимся во время военных действий международной защитой. В соответствии с диспозицией ч. 1 ст. 389 ими являются лица, сдавшие оружие и не имеющие средств защиты, раненые, больные, медицинские работники, санитарный и духовный персонал, военнопленные, гражданское население на оккупированной территории и в районе военных действий.
На наш взгляд, важна еще одна особенность. УК Кыргызстана, не позволяя применять к лицам, осужденным за пытки, многие основания освобождения от ответственности и наказания, таким образом придал этим деяниям самые высокие характер и степень общественной опасности (соотносимые по значимости с преступлениями против мира и безопасности человечества). В частности, у таких лиц ограничено право на условно-досрочное освобождение от отбывания наказания (ч. 2 ст. 89) и на освобождение от отбывания основного и дополнительного наказания в связи с давностью исполнения обвинительного приговора суда (ч. 6 ст. 92).
Не менее актуальна модель криминализации пытки в УК Республики Казахстан 2014 г.40 Во-первых, УК Казахстана в п. 4 ч. 2 ст. 110 включил пытку в число отягчающих обстоятельств истязания. Во-вторых, признана общественная опасность пытки как преступления против конституционных прав и свобод человека и гражданина. Так, в диспозиции ч. 1 ст. 146 УК Казахстана во взаимосвязи с примечанием к этой же статье под пыткой понимается причинение физических и(или) психических страданий, за исключением вызванных законными действиями должностных лиц. Для квалификации деяния как пытки по ст. 146 УК Казахстана необходимо установление цели ее применения со стороны субъекта (следователя; лица, осуществляющего дознание; иного должностного лица либо другого лица, действую -щего с их подстрекательства, ведома и молчаливого согласия). Эта цель заключается в получении от пытаемого или другого лица сведения или признания, в наказании его за действие, которое совершило оно или другое лицо либо в совершении которого оно подозревается, в запугивании либо принуждении его или третьего лица, а равно в любых иных причинах «языка вражды».
Вместе с тем анализ подходов уголовной политики Казахстана в вопросе криминализации пыток не будет полноценным без обращения (наряду с раскрытием непосредственно диспозиции ст. 146 УК Казахстана) еще к одному источнику уголовного права — Нормативному постановлению Верховного суда Республики Казахстан от 28 декабря 2009 г. № 7
40 URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/K1400000226.
«О применении норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства по вопросам соблюдения личной свободы и неприкосновенности достоинства человека, противодействия пыткам, насилию, другим жестоким или унижающим человеческое достоинство видам обращения и наказания»41. В этом источнике содержится ценное указание об особенностях отграничения пытки (ст. 146 УК Казахстана) от иных действий, связанных с превышением власти или должностных полномочий (ст. 362 УК Казахстана). В частности, в п. 15 постановления говорится: «В соответствии с установленным частью третьей статьи 13 УК положением о конкуренции общей и специальной норм, деяния, сопряженные с причинением потерпевшему физических и (или) психических страданий, квалифицируются по специальной норме — статье 146 УК, если они были совершены должностным лицом для достижения указанных в данной статье целей».
На лиц, совершивших пытки, не распространяются некоторые нормы Общей части УК Казахстана, содержащие основания освобождения от уголовной ответственности.
Аналогичный подход к защите гуманистических начал недопустимости применения пыток характерен для УК Кыргызстана. Отличием является более широкий перечень соответствующих ограничений. УК Казахстана устанавливает «заслон» для лиц, совершивших пытки, в тех случаях, когда возможно освобождение от ответственности в связи с деятельным раскаянием (ч. 2 ст. 65), примирением с потерпевшим (п. 1 ч. 4 ст. 68), истечением срока давности с момента совершения преступления (ч. 6 ст. 71) и вступления в законную силу обвинительного приговора суда (ч. 5 ст. 77), актом амнистии (ч. 2 ст. 78).
Приведенный опыт УК Кыргызстана и УК Казахстана в части регламентации негативных правовых последствий для лиц, осужденных за пытки, позволил выдвинуть следующий тезис. Развитие постулатов принципа гуманизма в сторону усиления запрета применения пыток, выраженного в своеобразном «остракизме» лиц, совершивших такие деяния, со стороны уголовного закона, — новое направление уголовной политики государств — участников СНГ.
В последнем случае принцип гуманизма получает иное развитие, по сути дополняющее известный постулат о недопустимости придания наказанию и иным мерам уголовно-правового воздействия характера пыток. Уголовные кодексы некоторых государств — участников СНГ расширяют границы принципа гуманизма, соединяя единой линией его традиционное понимание как основополагающего принципа уголовного права с целями назначения наказания, применения иных мер уголовно-правового воздействия и оснований освобождения от уго-
41 URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/P09000007S_.
ловной ответственности. Как следствие, гуманизация уголовного закона уже не связывается исключительно с «жестами» снисходительности (гуманности) к преступникам и расширением альтернативных наказанию мер к лицам, совершившим преступления. В дополнение к названным нами (и иным, раскрытым учеными42) компонентам принципа гуманизма прослеживается еще одна его тенденция — соблюдение устойчивого баланса между обеспечением безопасности приоритетных национальных интересов силами уголовного закона и эффективным противодействием злоупотреблению jus cogens.
Запрет, предотвращение, уголовное преследование и судебное расследование пыток — транс-версальный институт международного и национального права. Заявленный тезис о трансверсаль-ном характере института запрета, предотвращения, уголовного преследования и судебного расследования пыток основывается не только на приведенном ранее сравнительно-правовом обзоре регламентации jus cogens в универсальных международных правовых актах, конституциях и уголовных кодексах государств — участников СНГ Этот институт имеет многогранную архитектонику: его глубокий анализ вскрывает уникальные регуляторные инструменты иных отраслей права и гармонизирует заявленную в статье проблему в рамках различных объединений региональной интеграции. Конечно, рассмотреть все эти грани не позволяет жанр настоящей работы. Однако в качестве резюме к данной статье рассмотрим интересные для науки и практики (пусть и с нашей субъективной позиции) механизмы запрета пыток в национальном праве государств — участников СНГ.
1. Прежде всего запрет пыток — превенция от злоупотреблений в уголовном судопроизводстве. В уголовно-процессуальном праве некоторых государств — участников СНГ адаптирована презумпция запрета пыток как неотъемлемая часть основопо -лагающих принципов уголовного судопроизводства. Например, УПК Кыргызской Республики 2017 г.43 за-
42 См., например: Гуманизация современного уголовного законодательства: монография / под общ. ред. В. П. Кашепова. М., 2015. С. 51; Развитие уголовного законодательства Российской Федерации: учеб.-практ. пособие / отв. ред. В. П. Каше-пов. М., 2007. С. 44—47; Пудовочкин Ю. Е., Пирвагидов С. С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран Содружества Независимых Государств. СПб., 2003. С. 140— 152; Хатеневич Т. Г. Тенденции современного правопонима-ния на примере экономии средств уголовно-правового воздействия и проявления гуманизма в уголовно-правовой сфере // Актуальные проблемы совершенствования уголовного законодательства Республики Беларусь на современном этапе: сб. науч. ст. / под ред. Д. В. Шаблинской. Вып. 2. Минск, 2016. С. 259—279.
43 URL: http://cbd.minjust.gov.kg/act/view/ru-ru/111530.
прет пыток воплощает в содержании двух принципов уголовного судопроизводства. Во-первых, формулируя в ст. 11 принцип уважения чести и достоинства личности (гуманизма), УПК Кыргызстана в ч. 4 этой нормы запрещает применять насилие, пытки и другое жестокое или унижающее человеческое достоинство обращение и наказание к любому из участвующих в уголовном судопроизводстве лиц. Во-вторых, получение доказательств посредством пыток либо жестокого обращения является нарушением принципа неприкосновенности личности. Согласно ч. 3 ст. 12 УПК Кыргызстана любые доказательства, полученные таким путем, не должны приниматься судом. Это положение развивается в п. 2 ч. 4 ст. 82 УПК Кыргызстана, в которой определены недопустимые показания свидетеля, подозреваемого и обвиняемого, полученные в ходе досудебного производства с применением (либо в результате) пыток, насилия, угроз, обмана и иных актов жестокого обращения. Аналогичный критерий недопустимости доказательств установлен в п. 1 ч. 1 ст. 112 УПК Республики Казахстан 2014 г.44 Для настоящего сравнительно-правового анализа весьма любопытен аспект о недопустимости доказательств, полученных вследствие принуждения. Например, как отмечает Р. Пест, германские ученые допускают исключения из запрета пыток в так называемых фактах «спасения-пытки» ("rescue-torture"), например, когда в определенном контексте пытки применяются не как средство установления истины в уголовном процессе, а в качестве превентивного способа предотвращения опасности45.
Запрет пыток проходит «красной нитью» через многие положения Общей и Особенной частей УПК Кыргызстана. В частности, в норме, закрепляющей права и обязанности подозреваемого, оговаривается, что подозреваемый подлежит обязательному медицинскому освидетельствованию при каждом доставлении его в изолятор временного содержания либо в случае поступления жалобы о применении насилия, пыток или жестокого обращения со стороны сотрудников органов дознания и следствия от подозреваемого лично, его защитника, супруга (супруги) и близких родственников (ч. 6 ст. 45 УПК Кыргызстана). Часть 6 ст. 80 УПК Кыргызстана предписывает проведение прокурором досудебного производства в случаях, когда поступило заявление о необходимости обеспечить безопасность подозреваемого, его супруга (супруги) и близких родственников, в отношении которого в ходе досудебного производства применялись пытки и иные способы негуманного обращения. УПК Кыргызстана оговаривает порядок обжалования действий должностных лиц, применивших пытки в процессе осуществления уголовного судопроизводства. В соответствии с ч. 2 ст. 130
44 URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/K1400000231.
45 См.: Пест Р. Указ. соч. С. 48, 56.
УПК Кыргызстана жалобы о пытках, поступившие от задержанных или содержащихся под стражей лиц, администрация места заключения обязана направить прокурору либо в суд не позднее 12 часов со времени их поступления. При наличии заявления о применении пыток и иных актов жестокого обращения в срок, также не превышающий 12 часов, проводится судебно-медицинская экспертиза. В таких ситуациях эксперт должен проводить осмотр с применением фото- либо видеоаппаратуры (ч. 11 ст. 172 УПК Кыргызстана). Отдельные нюансы профилактического характера предусматриваются в общих правилах производства допроса. Например, в ч. 6 ст. 191 УПК Кыргызстана подчеркивается, что насилие, пытки, угрозы и иные незаконные меры воздействия, примененные при проведении допроса, влекут уголовную ответственность. УПК Кыргызстана в п. 7 ч. 1 ст. 524 закрепляет еще один (причем корреспондируемый с практикой ЕСПЧ) аспект: недопустимость выдачи лица, если имеются основания полагать, что в запрашивающем государстве в отношении выдаваемого лица имеется угроза применения пыток.
2. ЕСПЧ ориентирует национальные суды на эффективное расследование, которое должно обладать способностью как минимум установления и наказания лиц, причастных к пыткам. И здесь, как нам видится, важен учет интересов такого неотъемлемого участника судопроизводства по делам о пытках, как жертва (потерпевший). Уголовно-процессуальное законодательство далеко не всех государств — участников СНГ уделяет необходимое внимание этому вопросу. Позитивный опыт в данной сфере имеется в национальном праве Молдовы. Например, Закон Республики Молдова от 29 июля 2016 г. № 137 «О реабилитации жертв преступлений»46 определяет процедурные особенности финансовой компенсации жертв пыток. Процессуальные гарантии жертв пыток устанавливаются в ч. (4), (51) ст. 58 и ч. (11) ст. 60 УПК Республики Молдова 2003 г.47 При этом жертвой пыток признается лицо, потерпевшее от преступления, предусмотренного ст. 166-1 УК Молдовы. В части (3) названной уголовно-правовой нормы под пыткой понимается любое умышленное действие по причинению какому-либо лицу сильной боли либо физического или психического страдания, совершаемое, например, в целях получения непосредственно от него или от третьего лица сведений или признаний. Ответственности за это деяние подлежат публичные лица, лица, фактически исполняющие функции публичного учреждения, и любые иные лица, выступающие в официальном качестве, либо действующие с молчаливого согласия или ведома ранее указанных лиц. В части (31) ст. 10 УПК Молдовы, раскрывающей принцип гуманизма, имеет-
46 URL: https://www.legis.md/cautare/getResults?doc id= 110484&lang=ru.
47 URL: https://base.spinform.ru/show_doc.fwx?rgn=3833.
ся любопытное указание о возложении бремени доказывания неприменения пыток на учреждение, в котором содержится лицо, лишенное свободы.
Фокусируя внимание на статусе жертвы, Конституционный суд Республики Молдова в одном из постановлений подчеркнул, что ст. 24 (ч. 2) Конституции, согласно которой «никто не может подвергаться пыткам, жестокому, бесчеловечному либо унижающему его достоинство наказанию или обращению», не обязывает государство обеспечивать участие потерпевшего в уголовном расследовании. В то же время Конституционный суд считает, что запрещение пыток в качестве конституционного требования необходимо рассматривать через призму обязанностей, которые возлагаются на государство. Так, в решении по делу «Bouyid против Бельгии» от 28 сентября 2015 г. (§ 122) в отношении обязанностей, вытекающих из ст. 3 Европейской конвенции, ЕСПЧ постановил, что во всех случаях жертва должна иметь реальную возможность участвовать в расследовании. Впрочем, расследование не считается эффективным, если жертва или ее близкие родственники не привлекаются к уголовному расследованию в меру необходимости защиты их законных интересов (см. <^Нташ против Франции», 27 июля 2004 г., § 47). Таким образом, Конституционный суд подчеркивает, что обеспечение эффективного участия потерпевшего в уголовном расследовании составляет один из элементов процессуальной стороны права лица не подвергаться бесчеловечному обращению, это обязанность, которая в соответствии со ст. 24 (ч. 2) Конституции принадлежит органам Республики Молдова48.
3. Еще одним важнейшим компонентом принципа гуманизма является защита достоинства осужденных от применения к ним пыток. Законодательство государств — участников СНГ в сфере исполнения наказаний и иных мер уголовно-правового воздействия придерживается сугубо лаконичного подхода к запрету пыток, оговаривая таковой в общих положениях, либо формирующих перечень источников, либо формулирующих понятие и систему принципов данной сферы правового регулирования. Например, содержание Уголовно-исполнительного кодекса Республики Беларусь 2000 г.49 ограничено положением ч. 3 ст. 3 о необходимости соблюдения гарантий защиты от пыток, насилия и другого жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения с осужденными, как это провозглашается в Конституции Респуб-
48 См. постановление Конституционного суда Республики Молдова «Об исключительном случае неконституционности некоторых положений Уголовного кодекса и Уголовно-процессуального кодекса (доступ потерпевшего и его представителя к материалам уголовного преследования) (обращение № 113g/2018 г.). URL: https://www.legis.md/cautare/ getResults?doc_id=113679&lang=ru.
49 URL: https://etalonline.by/document/?regnum=HK0000365.
лики Беларусь, принципах и нормах международного права. Напротив, Исполнительный кодекс Республики Молдова 2004 г.50 неоднократно обращается к принципу гуманизма. Так, в ст. 167 ИК Молдовы этот принцип назван в качестве основополагающего принципа исполнения актов уголовного характера. Далее в ст. 167-1 формулируется сам запрет применения к любому лицу, отбывающему наказание, пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство либо иного жестокого обращения, в п. "Ь" ч. (1) ст. 169 — право осужденного пользоваться защитой и уважением его права на достоинство личности (в том числе не подвергаться пыткам). В случае утверждения осужденного о применении к нему пыток реализуются положения ч. (3) и (7) ст. 232 ИК Молдовы, предписывающие обязательный порядок медицинского освидетельствования таких лиц и уведомление семьи и близких лиц осужденного о примененном к нему насилии.
4. С проблематикой применения принципа гуманизма в пенитенциарных учреждениях корреспондируются механизмы превентивного контроля. Конкретная модель такого контроля представлена в Факультативном протоколе 2002 г. к Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (далее — Факультативный протокол). Это двухуровневая модель, сочетающая превентивный контроль на международном уровне, осуществляемый Подкомитетом по предупреждению пыток, и на национальном уровне, реализуемый участниками Национального превентивного механизма (далее — НПМ). Превентивный контроль пенитенциарных учреждений заключается в мониторинге мест исполнения наказаний в виде лишения свободы, что потенциально способствует сокращению случаев пыток в государствах — участниках Факультативного протокола51.
НПМ поэтапно активируется в государствах — участниках интеграционного объединения СНГ (присоединившихся к Факультативному протоколу Конвенции против пыток). В частности, в Кыргызстане в целях содействия выполнению обязательств по Факультативному протоколу (в 2012 г.) создан специальный государственный орган превентивного контроля — Национальный центр по предупреждению пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания52. В Азербайджа-
50 URL: https://www.legis.md/cautare/getResults?doc_ id= 119760&lang=ru.
51 Предупреждение пыток: Роль национальных превентивных механизмов: практическое руководство. Серия материалов по вопросам профессиональной подготовки. Нью-Йорк; Женева, 2018. № 21. С. 1 (URL: https://www.ohchr.org/ Documents/Publications/NPM_Guide_RU.pdf).
52 См. ст. 1, 7 Закона Кыргызской Республики от 12 июля 2012 г. № 104 «О Национальном центре Кыргызской Республики по предупреждению пыток и других жестоких, бесчело-
не (с середины 2011 г.) функционалом НПМ в рамках модели «Омбудсмен+» был наделен Уполномоченный по правам человека53. Аналогичная модель стала основой для внедрения НПМ (с начала 2017 г.) в Армении54.
По пути включения в компетенцию Уполномоченного по правам человека функции осуществления НПМ следует (со второй половины 2013 г.) Ка-захстан55. Тенденция к приведению в соответствие с международными правовыми стандартами пенитенциарной системы Казахстана56 обусловила реформирование практически всего национального законодательства криминального цикла. Например, в ст. 146 УК Казахстана основным непосредственным объектом пыток были признаны конституционные права и свободы человека и гражданина (в том числе предусмотренные п. 2 ст. 17 Конституции Казахстана), а дополнительным — общественные отношения в сфере нормального отправления правосудия. В части 4 ст. 187 УПК Казахстана введен запрет для органа, начавшего досудебное расследование, на производство предварительного следствия по делам о пытках в отношении своего сотрудника. Комплекс норм, регулирующих особенности действия НПМ, внедрен в Уголовно-исполнительный кодекс Республики Казахстан 2014 г.57 и законодательство о временной изоляции лиц от общества58. Разработаны целевые нормативные правовые акты в сфере регулирования порядка превентивных посещений пенитенциарных учреждений59.
вечных или унижающих достоинство видов обращения и на-
казания». URL: http://cbd.minjust.gov.kg/act/view/ru-ru/203704.
53 См. Конституционный закон от 28 декабря 2001 г. № 246-2КГ «Об Уполномоченном по правам человека (ом-будсмене) Азербайджанской Республики». URL: http://base. spinform.ru/show_doc.fwx?rgn=2579.
54 См. Конституционный закон Республики Армения от 14 января 2017 г. № ЗР-1 «О защитнике прав человека». URL: https://base.spinform.ru/show_doc.fwx?rgn=96300.
55 См. распоряжение Уполномоченного по правам человека от 26 сентября 2013 г. № 18 «Об утверждении Положения о Координационном совете при Уполномоченном по правам человека». URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/V1300008891.
56 Подробнее см.: Заключительные замечания Комитета против пыток от 12 декабря 2014 г. по третьему периодическому докладу Казахстана (Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания). URL: http://adilet.zan.kz/rus/ docs/01400000002.
57 См. гл. 9 (ст. 39—49) УИК Казахстана. URL: http://adilet. zan.kz/rus/docs/K1400000234.
58 Подробнее см. гл. 3-3 Закона Республики Казахстан от 30 марта 1999 г. № 353-I «О порядке и условиях содержания лиц в специальных учреждениях, обеспечивающих временную изоляцию от общества». URL: http://adilet.zan.kz/rus/ docs/Z990000353_.
59 См. Правила превентивных посещений группами, формируемыми из участников национального превентивного
Имеются рекомендации по организации прокурорского надзора по обращениям участников НПМ60. На сегодняшний день НПМ создан не только в рамках уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства Республики Казахстан. Соответствующие изменения охватили также иные сферы правового регулирования — законодательство об административных правонарушениях61, о здравоохранении62 и защите несовершеннолетних63.
механизма (утв. постановлением Правительства Республики Казахстан от 26 марта 2014 г. № 266. URL: http://adilet.zan.kz/ rus/docs/P1400000266#z1).
60 См. Инструкцию по организации прокурорского надзора за законностью исполнения уголовных наказаний и применения иных мер государственного принуждения (утв. приказом Генерального прокурора Республики Казахстан от 13 сентября 2017 г. № 104. URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/ V1700015840).
61 См. ст. 507—508 Кодекса Республики Казахстан об административных правонарушениях 2014 г. URL: http://adilet. zan.kz/rus/docs/K1400000235#z0.
62 См. гл. 22 Кодекса Республики Казахстан «О здоровье народа и системе здравоохранения» 2020 г. URL: http://adilet. zan.kz/rus/docs/K2000000360.
63 См. ст. 47-1—47-11 Закона Республики Казахстан от 8 ав-
густа 2002 г. № 345-II «О правах ребенка в Республике Казах-
стан». URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/Z020000345_; гл. 4 За-
Рассмотренная в настоящей работе проблематика трансверсальна — в ее повествовании сложно поставить точку. В частности, интерес представляет тенденция создания специализированных органов прокуратуры, уполномоченных на уголовное преследование пыток (как это имеет место в Молдове64). Темой отдельного исследования могут быть и стремительные новеллы противодействия пыткам в уголовном, уголовно-процессуальном и уголовно-исполнительном законодательстве более широкого круга государств — участников СНГ (особенно Казахста-на65 и Узбекистана66).
кона Республики Казахстан от 9 июля 2004 г. № 591-II «О профилактике правонарушений среди несовершеннолетних и предупреждении детской безнадзорности и беспризорности». URL: http://adilet.zan.kz/rus/docs/Z040000591_.
64 См. ч. (5) ст. 9 Закона Республики Молдова от 25 февраля 2016 г. № 3 «О Прокуратуре». URL: https://www.legis.md/ cautare/getRe sults?do c_id=125236&lang=ru.
65 См., например, ч. 5 ст. 56, ч. 4 ст. 197, п. 1 ч. 1 ст. 275, п. 14 ч. 3 ст. 347, п. 3 ч. 4 ст. 482 УПК Казахстана; п. 4 ч. 1 ст. 10 УИК Казахстана.
66 См., например, ст. 235 УК Республики Узбекистан 1994 г. URL: https://lex.uz/docs/111457#228750; ст. 17, п. 2 ст. 5863, ст. 601 УПК Республики Узбекистан от 22 сентября 1994 г. № 2013-XII. URL: https://lex.uz/docs/111463#186066.
Список литературы
Большая советская энциклопедия. Т. 43. М., 1956. Большая советская энциклопедия. Т. 26. М., 1977.
Гуманизация современного уголовного законодательства: монография / под общ. ред. В. П. Кашепова. М., 2015. Интеграционные процессы в Европе и Евразии: роль Конвенций Совета Европы: сборник. М., 2017. Ковлер А. И. Европейская Конвенция: проблемы толкования и имплементации: монография. М., 2019. Нанба С. Б. Конституционное измерение личных (соматических) прав // Конституция и модернизация законодательства: матер. XV Междунар. школы-практикума молодых ученых-юристов (Москва, 27 мая — 5 июня 2020 г.) / председ. редкол. Т. Я. Хабриева. М., 2020.
Новые направления развития уголовного законодательства в зарубежных государствах: сравнительно-правовое исследование: монография / отв. ред. Н. А. Голованова, С. П. Кубанцев. М., 2019.
Ожегов С. И. Словарь русского языка: около 57 000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1973.
Пест Р. Уголовный процесс, основанный на верховенстве права, как средство обеспечения запрещения пыток. Пер. с нем. В. И. Самарина // Уголовный процесс как средство обеспечения прав человека в правовом государстве: матер. Междунар. науч.-практ. конф. уголовного процесса и прокурорского надзора / В. И. Самарин (отв. ред.), М. Хегер, О. В. Мороз. Минск, 2017.
Пудовочкин Ю. Е., Пирвагидов С. С. Понятие, принципы и источники уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран Содружества Независимых Государств. СПб., 2003.
Развитие уголовного законодательства Российской Федерации: учеб.-практ. пособие / отв. ред. В. П. Кашепов. М., 2007. Российское уголовное право: в 2 т. Т. 2. Особенная часть: учебник / под ред. Э. Ф. Побегайло. М., 2008. Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А. П. Евгеньевой. М., 1981—1984.
Уголовный кодекс Республики Беларусь: науч.-практ. коммент. / под ред. В. М. Хомича, А. В. Баркова, В. В. Марчука. Минск, 2019.
Хатеневич Т. Г. Тенденции современного правопонимания на примере экономии средств уголовно-правового воздействия и проявления гуманизма в уголовно-правовой сфере // Актуальные проблемы совершенствования уголовного законодательства Республики Беларусь на современном этапе: сб. науч. ст. / под ред. Д. В. Шаблинской. Вып. 2. Минск, 2016.
References
Development of the criminal legislation of the Russian Federation. Ed. by V. P. Kashepov. Moscow, 2007. 748 p. (In Russ.) Dictionary of the Russian language. Ed. by A. P. Evgen'eva. Moscow, 1981—1984. 792 p.
Great Soviet Encyclopedia. Vol. 26, 43. Moscow, 1956; 1977. (In Russ.)
Integration Processes in Europe and Eurasia: The role of Conventions of the Council of Europe. Moscow, 2017. 324 p. (In Russ.)
Khatenevich T. G. Trends in modern legal understanding on the example of saving the means of criminal law impact and the manifestation of humanism in the criminal law. Actual problems of improving the criminal legislation of the Republic of Belarus at the present stage. Ed. by D. V. Shablinskiy. Iss. 2. Minsk, 2016. Pp. 259—279. (In Russ.)
Kovler A. I. European Convention: Problems of Interpretation and Implementation. Moscow, 2019. 400 p. (In Russ.)
Nanba S. B. The Constitutional Dimension of Personal (Somatic) Rights. Constitution and Modernization of Legislation: Proceedings of the XV International School of Young Legal Scholars (Moscow, May 27 — June 5, 2020). Ed. by T. Y. Khabrieva. Moscow, 2020. Pp. 137—145. (In Russ.)
New Directions of the Development of Criminal Legislation in Foreign Countries: comparative law research. Ed. by N. A. Golovanova, S. P. Kubantsev. Moscow, 2019. 424 p. (In Russ.)
Ozhegov S. I. Dictionary of the Russian Language: about 57,000 words. Ed. by N. Yu. Shvedova. Moscow, 1973. 847 p. (In Russ.)
Pest R. Criminal Proceedings Based on the Rule of Law as Means to Ensure the Prohibition of Torture. Translated from German by V. I. Samarin. Criminal Proceeding Based on the Rule of Law as the Means to Ensure Human Rights: The International Scientific and Practical Conference Proceedings. Ed. by V. I. Samarin, M. Kheger, O. V. Moroz. Minsk, 2017. Pp. 46—62. (In Russ.)
Pudovochkin Yu. E., Pirvagidov S. S. Concept, Principles and Sources of Criminal Law: Comparative analysis of the legislation of Russia and the Sountries of the Commonwealth of Independent States. St. Petersburg, 2003. 297 p. (In Russ.)
Russian Criminal Law. The second volume. Specific Part. Ed. by E. F. Pobegaylo. Moscow, 2008. 752 p. (In Russ.)
The Criminal Code of the Republic of Belarus: Scientific and Practical Commentary. Ed. by V. M. Khomich, A. V. Barkov, V. V. Marchuk. Minsk, 2019. 1000 p. (In Russ.)
The Humanization of the Modern Criminal Law. Ed. by V. P. Kashepov. Moscow, 2015. 336 p. (In Russ.)
Информация об авторе
О. И. Семыкина, старший научный сотрудник центра уголовного, уголовно-процессуального законодательства и судебной практики Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, кандидат юридических наук
