CC BY
20
УДК 81'42
Avdeeva G.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Nizhny Tagil State Social Teacher-Training Institute, Branch of Russian State Vocational Pedagogical
University (Nizhny Tagil, Russia), E-mail: g_avdeeva_64@mail.ru
THE LANGUAGE GAME TECHNIQUES IN THE NOVEL "CHAGIN" BY EVGENIY VODOLAZKIN. The article analyzes the language game techniques presented in Evgeniy Vodolazkin's novel "Chagin". Attention is drawn to the dominant character of the allusive and imitative principles of language game, which is typical of modern fiction influenced by the poetics of postmodernism. The appeal to precedent statements, texts, less often names, the source of which is mainly fiction, as well as ancient mythology, is noted as varieties of the implementation of the allusive principle of the language game. The cases of semantic transformation of a precedent statement/popular expression associated with the return of the literal meaning of the expression are presented especially extensively. As varieties of imitative techniques of language game, the technique of speech "mask", elements of parody and stylization prevail. At the same time, the stylization can be both comic (parody) and quite "serious".
Key words: language game, allusive principle of language game, imitative principle of language game, stylization, Evgeniy Vodolazkin's novel "Chagin"
Г.А. Авдеева, канд. филол. наук, доц., Нижнетагильский государственный социально-педагогический институт (филиал) Российского
государственного профессионально-педагогического университета, г. Нижний Тагил, E-mail: g_avdeeva_64@mail.ru
ПРИЕМЫ ЯЗЫКОВОЙ ИГРЫ В РОМАНЕ ЕВГЕНИЯ ВОДОЛАЗКИНА «ЧАГИН»
В статье анализируются приемы языковой игры, представленные в романе Евгения Водолазкина «Чагин». Обращается внимание на доминирующий характер аллюзивного и имитативного принципов языковой игры, что характерно для современной художественной литературы, которая испытывает влияние поэтики постмодернизма. В качестве разновидностей реализации аллюзивного принципа языковой игры отмечается обращение к прецедентным высказываниям, текстам, реже именам, источником которых является в основном художественная литература, а также античная мифология. Особенно активно представлены случаи семантической трансформации прецедентного высказывания/крылатого выражения, связанные с полным или частичным возвращением буквального смысла выражению. В качестве разновидностей имитативных приемов языковой игры преобладают прием речевой «маски», элементы пародии и стилизации. При этом стилизация может носить и комический характер (пародийный), и вполне «серьезный».
Ключевые слова: языковая игра, аллюзивный принцип языковой игры, имитативный принцип языковой игры, стилизация, роман Евгения Водолазкина «Чагин»
Феномен языковой игры всегда привлекал и привлекает филологов в качестве объекта для изучения. Существуют различные подходы к пониманию языковой игры, ее основных принципов. В монографии Т.А. Гридиной «Языковая игра в художественном тексте» (2013) представлен обзор основных аспектов интерпретации языковой игры: дискурсивная парадигма, эстетико-функциональ-ная, лингвокогнитивная и др. Но и этот обзор не исчерпывает всех направлений в изучении данного феномена. Сама Т.А. Гридина считает, что «языковая игра должна быть охарактеризована как форма лингвокреативного мышления, которое основано на ассоциативных механизмах и проявляет способность говорящего к намеренному использованию нестандартного языкового кода в разных ситуациях речевой деятельности» [1, с. 7-8]. Исследователь выделяет в качестве основополагающих принципов языковой игры имитативный, аллюзивный и образно-эвристический [1].
Существуют разнообразные исследования, посвященные анализу языковой игры в различных типах дискурса: в рекламе, разговорной речи и т. д. По-прежнему не теряет актуальности изучение игрового дискурса художественной литературы, в частности детской (см., например, работу С.А. Никанорова [2]), а также анализ конкретных идиостилей в данном аспекте (см., например, одну из наших работ [3]).
Актуальность данной статьи обусловлена необходимостью изучения проявления феномена языковой игры, различных ее приемов в современной художественной литературе. Интертекстуальность, эклектичность, установка на игру с читателем - черты, свойственные литературе XXI века, которая по-прежнему испытывает влияние поэтики постмодернизма. В связи с этим особый интерес для исследователя представляет анализ различных приемов языковой игры в творчестве одного из наиболее востребованных современных авторов - Евгения Водолазкина. В этом и заключается новизна работы. Возможность использования материалов данной статьи при анализе текстов современной художественной литературы, в частности произведений Евгения Водолазкина, обусловливает ее практическую значимость.
Цель данной статьи - проанализировать, какие приемы языковой игры активно представлены в последнем романе писателя «Чагин». Основные задачи: 1) рассмотреть особенности таких основополагающих принципов языковой игры, как аллюзивный и имитативный, опираясь на работы Т.А. Гридиной; 2) выделить, какие именно разновидности реализации аллюзивного и имитативного принципов языковой игры характерны для анализируемого произведения; 3) обратить особое внимание на игровой характер второй части романа, обусловленный особым типом нарратора-рассказчика; 4) отметить разновидности стилизаций, представленные в анализируемом тексте.
Мы неслучайно обратились к творчеству Евгения Германовича Водолазкина. Произведения этого автора всегда привлекают внимание и читателей, и исследователей необычностью построения, склонностью к литературным экспериментам. Мы уже обращались к роману «Чагин» в связи с анализом типов нарраторов, представленных в этом произведении [4]. Анализируя типы наррато-ров (рассказчиков), мы отметили склонность некоторых из них к языковой игре, а также обилие цитат и аллюзий в произведении. Создавая образ того или иного рассказчика, автор может использовать прием «речевой маски», что особенно заметно во второй части романа - в образе Николая Ивановича.
Обратимся в первую очередь к проявлениям аллюзивного принципа языковой игры. «Аллюзивный принцип языковой игры в художественном тексте связан не столько с самой отсылкой к прецеденту, сколько с ее новой ассоциативной обработкой в целях создания эстетического эффекта» [1, с. 113].
Чаще всего аллюзивная игра связана с обращением к прецедентным феноменам: прецедентным текстам, именам, ситуациям, высказываниям. Исследователи отмечают пересекающийся характер прецедентных феноменов. Так, Т.А. Гридина утверждает, что «свернутый прецедентный текст может быть репрезентирован и прецедентным высказыванием, и прецедентным именем, и даже прецедентной ситуацией. За прецедентным именем или высказыванием может стоять целый прецедентный текст (например: Молчалины блаженствуют на свете) или прецедентная ситуация (Минин и Пожарский)» [1, с. 109].
К приемам аллюзивной игры относятся и различные трансформации прецедентных высказываний, крылатых выражений, цитат. Подобная разновидность языковой игры - трансформация или переосмысление прецедентных высказываний в широком смысле - особенно активно представлена на страницах романа. Так, главный нарратор первой части романа Мещерский, характеризуя Чагина как совершенно бесцветного «серого» человека, иронизирует: «Когда вышел роман «Пятьдесят оттенков серого», я подумал, что так могла называться книга об Исидоре» [5, с. 14]. (Везде, кроме особо отмеченных случаев, курсив наш -Г. А.). Здесь мы видим пример семантической трансформации выражения, которое стало крылатым в качестве названия романа, а позже и кинофильма. Метафорический (символический) смысл названия романа нивелируется, поскольку Мещерский имеет в виду внешний вид Чагина - цвет его одежды.
Подобный пример семантической трансформации крылатого выражения -возвращение буквального значения или наложение прямого и «крылатого» смысла - присутствует в некрологе о Чагине: «В правильном тексте сообщалось, что руки Исидора пахли пылью веков» [5, с. 11]. Выражение «пыль веков» восходит к трагедии Пушкина «Борис Годунов». Монах-летописец Пимен произносит: «И, пыль веков от хартий отряхнув, Правдивые сказанья перепишет», - имея в виду летописца, который придет ему на смену. «Иносказательно: следы, признаки древности» [6, с. 616]. Поскольку Чагин работал с архивом, он реально имел дело с пылью, которая накопилась на исторических документах.
Но особенно много примеров языковой игры с крылатыми выражениями и фразеологизмами представлено во второй части романа «Операция ''Биг-Бен''». Дело в том, что рассказчик этой части Николай Иванович проявляет явную склонность к крылатым выражениям и аллюзиям. Мы еще обратимся к этому персонажу в связи с анализом имитативных приемов языковой игры, поскольку он обладает особенно яркой «речевой маской» среди других нар-раторов.
Николай Иванович сам обращает внимание читателя на свою любовь к цитированию и крылатым выражениям. «Сейчас, когда у меня образовалась малая толика времени, расскажу, братья, старыми словесы о фееричной операции «Биг-Бен»... Заметили? Не успел начать, а уж процитировал Слово о полку Иго-реве... Ниже еще что-нибудь процитирую. И не один раз. В речи моей вообще много скрытых литературных цитат, равно как скрытых пословиц и поговорок» [5, с. 153]. Николай Иванович, действительно, еще не раз много чего процитирует и на что-то намекнет. Как мы уже отметили, именно в этой части произведения
рассказчик использует самые разнообразные приемы языковой игры с крылатыми выражениями и прецедентными феноменами.
Особенно активно представлены примеры семантической трансформации: «- Вы сняли это у меня с языка. - Хорошо, что все-таки снял... А то так бы оно там и висело» [5, с. 163]. Аналогичное возвращение буквального смысла выражению «словно воды в рот набрал» наблюдаем при описании ситуации преследования «пальмового вора», который в прямом смысле «набрал в рот воды, поелику ухаживает за растением, что даже не человек он как бы, а в своем роде пульверизатор» [5, с. 158].
Этому эпизоду предшествует пространное размышление Николая Ивановича, в ходе которого он рассуждает об этимологии выражения «пальма первенства». Николай Иванович сопоставляет свой «шедевр» - «Особенности эвакуации через оголовок запасного выхода» (он вообще-то отвечает за гражданскую оборону в библиотеке!) - с повестью В.П Короленко «Дети подземелья». «По части соответствия действительности пальма первенства достается, без сомнения, моей «Эвакуации.». По стиле же описания подземелья указанная пальма переходит Короленко. Итак, каждому по пальме. 1:1. Ничья. Стоит ли объяснять, что слово пальма используется мною в переносном смысле - в отличие от древности, когда, опередив соперников и соратников, можно было беспрепятственно получить такое растение» [5, с. 156]. А далее Николай Иванович собственно и рассказывает эпизод задержания пальмового вора, который произошел в результате интересного тактического хода: вор был выявлен благодаря лекции о стихотворении Лермонтова «Три пальмы».
В этой части романа нарратор активно включает в повествование расхожие цитаты, чтобы продемонстрировать собственную «эрудированность»: «О времена, о нравы!» В большинстве случаев подобные цитаты и аллюзии не несут определенной смысловой нагрузки, а свидетельствуют о некоторой зацикленно-сти персонажа на собственной литературоцентричности: «Солнцемпалим, выносит растение на свежий воздух...»[5, с. 158]. Цитата из известного стихотворения Н.А. Некрасова «Размышления у парадного подъезда» никак не соответствует описываемому событию.
Иногда крылатые выражения как бы наслаиваются друг на друга: «Жребий брошен: они перешли Рубикон. Карфаген должен быть разрушен» [5, с. 177]. Обе крылатые фразы означают готовность к решительным действиям, решимость покончить со злом [6, с. 324]. Таким образом, мы видим некоторую смысловую избыточность.
В некоторых случаях в свое повествование Николай Иванович включает название прецедентных текстов, практически возвращая им буквальный смысл: «Да не то чтобы предложения - так, заметки на манжетах» [5, с. 201]. Упоминается название известного сборника рассказов М.А. Булгакова. «Жизнь моя в семилетке была униженной и оскорбленной» [5, с. 167]. Обыгрывается название известного произведения Ф.М. Достоевского. При этом следует подробное описание унижений и оскорблений.
Есть немногочисленные примеры изменения порядка слов: «Любовь да совет»; «У нас есть еще дома дела» [5, с. 202]. Сравним: «А помирать нам рановато - Есть у нас еще дома дела» - строчки из «Песенки фронтового шофера» (Я.П Польдфедиб). Отчасти здесь можно увидеть и отсылку к тексту песни группы «Чайф»: «А не спеши ты нас хоронить, а у нас еще здесь дела», которая, в свою очередь, напоминает парафраз «Песенки фронтового шофера».
Как мы видим, в романе (особенно во второй части) преобладают литературные цитаты и аллюзии. Но несколько раз включается реплика, которая устойчиво ассоциируется с российским телесериалом о Шерлоке Холмсе: «Элементарно, Чагин»; «Элементарно, Барлоу» и т. п. [5, с. 212, 218].
В финале второй части между Николаем Ивановичем и Николаем Петровичем происходит интересный диалог, построенный на цитировании известной песни, написанной на стихи М. Светлова «Пренада». «Откуда у хлопца испанская грусть?» - спрашивает Николай Петрович, навещая соратника в психиатрической больнице. «Отряд не заметил потери бойца», - спел в ответ Николай Иванович. «- И «Яблочко» песню допел до конца, - продолжил я, надкусив один из плодов (яблок - Г. А.)» [5, с. 235]. Данный эпизод иллюстрирует своего рода парольную функцию обращения к прецедентному тексту. Оба персонажа - бывшие соратники. Николай Петрович продолжает заниматься оперативной деятельностью, а Николай Иванович отстранен от нее в связи с явным психиатрическим заболеванием («Отряд не заметил потери бойца»). Но при этом Николай Иванович в своих фантазиях по-прежнему «выполняет» какие-то ответственные поручения.
Но обращением к прецедентным высказываниям не ограничивается проявление аллюзивного принципа языковой игры в романе «Чагин». Большую роль в нем играют прецедентные имена. В частности, особое значение имеет в романе образ Шлимана. Он является своего рода двойником самого Чагина. Постоянно проводятся параллели между событиями в жизни Исидора и первооткрывателя Трои. Но роль данного образа в романе Е. Водолазкина мы подробно проанализировали в своей статье [4].
Активно представлены в романе аллюзии на античную мифологию. Так, значимо обращение к образу Одиссея: аналогия с этим персонажем древнегреческой мифологии неоднократно возникает в романе. И свою автобиографическую поэму Чагин назвал «Одиссея». Таким образом, мы видим игру и с прецедентным именем, и с прецедентным текстом. В романе содержится своеобразная аналогия главного героя с Одиссеем. Когда Приг (один из рассказчиков и друг Чагина)
удивляется, что Исидор по-прежнему общается с обоими Николаями, которые завербовали его для разоблачения Шлимановского кружка, тот ответил: «- Причем здесь они? Выбор делал я. Меня никто не вынуждал. - Это правда. Николаи лишь выступили в роли сирен, а Одиссей, как на грех, оказался не привязанным к мачте» [5, с. 252]. Мы видим здесь актуализацию и прецедентного имени, и прецедентной ситуации (Одиссей, проплывающий мимо острова сирень, - ситуация соблазна, провокации). Предательство как бы не соответствует духовной биографии Чагина, поэтому оно так и мучает его на протяжении многих лет. (См. об этом подробнее в указанной ранее статье [4]).
Название четвертой части романа «Лета и Эвноя» также содержит отсылку и к древнегреческой мифологии, и к «Божественной комедии» Данте. Павел Мещерский пишет Нике: «Я что-то смутно помню о реках в «Божественной комедии». Сейчас заглянул - точно: Лета и Эвноя. Первая смывает память о грехах, вторая оставляет человеку воспоминания о добрых делах. Посмотри при случае Данте - это ведь почти про Исидора» [5, с. 367-368]. Чагин всю жизнь пытался научиться забывать. Особенно его мучила история предательства Шлимановского кружка. И вот этот эпизод исчезает в автобиографической поэме «Одиссея».
Теперь обратимся к анализу примеров, связанных с репрезентацией ими-тативного принципа языковой игры в тексте романа. Мы уже отметили, что оба принципы взаимодействуют.
«Имитативный принцип языковой игры в художественном тексте выражается в установке на «опознаваемость» прототипных черт изображаемой реальности в используемом автором речевом коде. Данный принцип имеет две основные формы проявления: воспроизведение (например, усиление «достоверности» речевой характеристики персонажей) и подражание, изображение (например, прием речевой «маски»)» [1, с. 161-162]. В анализируемом романе Е. Водолаз-кина мы находим примеры обеих форм, но все же в наибольшей степени нам интересны случаи «подражания» - создания речевой «маски». Примеры усиление «достоверности» речевой характеристики персонажа можно увидеть в последней части романа - в переписке Павла и Ники. Здесь и имитация эпистолярного жанра, и воспроизведение переписки молодых людей с использованием жаргонной лексики. Но мы обратимся к более ярким случаям стилизации.
Так, в первой части романа Мещерский, работая с Дневником Чагина, отмечает «характерный для покойного старомодно-канцелярский стиль: как представляется, коль скоро, следует признать. Слабость к церковно-славянскому: притча во языцех, паче чаяния» [5, с. 21]. Придя первый раз на квартиру к умершему архивисту, Мещерский даже устраивает игру с ним: диалог за чаем. «.Я направился к дверям деревянной походкой Исидора. Негнущиеся ноги. Открыл дверь (как бы вошел). Строг и неподвижен, голос скрипуч. - Изволите хозяйничать, Мещерский? Пьете чай без спроса? Что называется, ничтоже сумняшеся... Перебежал к своему месту у стола и ответил, опустив голову: - Скорей уже не мудрствуя лукаво, Исидор Пантелеевич...» [5, с. 21-22]. Здесь мы видим, как рассказчик начинает иронически копировать манеру исследуемого субъекта.
Но, конечно, наиболее интересен с точки зрения речевой маски - Николай Иванович - ненадежный нарратор второй части романа. «Припав к истокам отечественной словесности, обозначил пунктирно эрудицию и патриотизм . Не ища славы человеческой, я лишь скромно констатировал факт: бескрыло повествование, лишенное отсылок к книжной мудрости» [5, с. 153]. Данный фрагмент ярко отражает стилистику повествования этой части романа. Для рассказчика Николая Ивановича характерно самолюбование, постоянное подчеркивание собственной эрудиции. Но, пожалуй, самой главной речевой особенностью данного персонажа является соединение канцелярского, чиновничьего языка и псевдовысокого слога. Подобное соединение несоединимых языковых пластов является пародией на язык человека, который пытается увеличить значимость своей личности путем включения в нее «высокой» лексики, а также многочисленных цитат, аллюзий и т. п. Но языковой эклектизм может свидетельствовать и о психиатрическом заболевании. Тем более что в финале второй части романа читатель узнает, что Николай Иванович действительно находится в психиатрической больнице, и операция «Биг-Бен» - просто плод его больной фантазии. Неслучайно и Николай Петрович объясняет перемены в поведении соратника ударом головы о ступеньку.
Патетические эпитеты, вроде бестрепетный, перемежаются в речи Николая Ивановича с типичными канцелярскими оборотами: безотлагательно отложить и т. п. Рассмотрим еще некоторые примеры: «работа сия течет в ожидании грозного часа пожара. Сводится к рутинным действиям, как-то: проверить обесточивание электроприборов перед закрытием учреждения.» [5, с. 169]. Мы видим соединение в одном тексте устаревшей формы сия, которая обладает высокой окраской, образного выражения, ставшего практически штампом, и типичного канцелярского оборота «как-то», а также специальной лексики. При этом, учитывая род деятельности Николая Ивановича, штамп «грозный час пожара» приобретает и буквальный смысл.
Как отмечает Т.А. Придина, «одним из самых распространенных проявлений имитативного принципа языковой игры в художественном тексте является комическое (пародийное) подражание стилевой манере конкретного автора или целого литературного направления, жанровой специфике художественной речи в целом и отдельным произведениям соответствующего жанра» [1, с. 161-162].
В определенной степени в романе Евгения Водолазкина можно увидеть пародию на стилистику постмодернистских произведений. Но наиболее ярко черты
пародии проявляются при описании главного «шедевра» Николая Ивановича -некоего «стихотворения в прозе» без названия, которое имело два литературных источника: «Ленин и печник» Твардовского и «Лесной царь» Гете. На протяжении романа произведение Твардовского упоминается неоднократно. Герой и сам носит фамилию Печников, и относится к династии печников. В роман не включен полный текст «шедевра», но представлены многочисленные цитаты. Николай Иванович сам комментирует текст своего произведения редактору, отмечая, влияние какого источника он испытывает в том или ином фрагменте: античной мифологии, Гете, Твардовского и других. Показательно, что трагический финал «Лесного царя» не подходит Николаю Ивановичу, и он заменяет его на оптимистический: «Сник печник, беспечный малый, Примирившийся с судьбой. Ленин спешился - усталый И красивый сам собой. Взял Ильич его, полОжил, Неживого на седло, Но печник в дороге ожил, Улыбнулся веселО»» [5, с. 174]. Показательно, что в этом фрагменте не только трансформируется финал «Лесного царя», но присутствует отсылка к фольклорному тексту (цитата из народной песни «Ты, моряк, красивый сам собою»), а также представлены ненормативные акцентологические формы. Все это усиливает комический эффект. Перед нами пародия не просто на графоманский текст, но на текст, претендующий на высокую оценку, которую сам автор себе и дает, поскольку «стихотворение в прозе» содержит и самокритику. Возможно, автор романа (Е. Водолазкин) намекает на метатек-стовый характер постмодернистских произведений. При этом критика отмечает только сильные стороны произведения, поскольку, по мнению автора, слабых и нет (!). В качестве «находки» сам автор «шедевра» отмечает выражение беспечный печник. (Еще одна возможная аллюзия на название известного фильма «Беспечный ездок», тем более что печник и выступает в качестве ездока). На замечание редактора о перегруженности сюжета Николай Иванович «возопил»: «По-простому уже не могу: душа просит цветущей сложности» [5, с. 175]. После нелицеприятной критики редактора, которому Николай Иванович продемонстрировал текст, автор сжег свое творение в печи. Эрудированный читатель должен оценить очередную аллюзию.
Кроме пародийного «Беспечного печника» в романе представлена и более «серьезная» стилизация - творение главного героя Чагина - поэма «Одиссея». Поскольку рамки статьи не позволяют подробно проанализировать фрагменты этого произведения, представленные в романе, ограничимся общими замечаниями. Данная поэма представляет собой мифологизированную биографию Чагина, а точнее даже - замысел его биографии. В этой поэме Исидор уложил «непростую свою жизнь в гекзаметр». По существу, основным приемом стилизации и является ритмический, поскольку содержательно, лексически «Одиссея» Чагина
Библиографический список
далека от гомеровского первоисточника. Но следует отметить, что эта стилизация не имеет комического эффекта, а позволяет подтвердить основную идею главного героя, что «о человеке нужно судить по мечтам», а не по его реальной биографии.
Подведем некоторые итоги. Проанализировав приемы языковой игры, представленные в романе «Чагин», мы можем отметить доминирующий характер аллюзивного и имитативного принципов языковой игры. При этом следует обратить внимание на пересекающийся характер данных принципов, что отмечается исследователями, и с чем мы также сталкивались при анализе материала. Т.А. Гридина констатирует, что выделение принципов «в чистом виде» не всегда возможно, что объясняется их «взаимодополнительностью в моделировании самого эффекта языковой игры» [1, с. 9].
В качестве разновидностей реализации аллюзивного принципа языковой игры преобладают обращения к прецедентным высказываниям, текстам, несколько реже - к прецедентным именам. Но они, как правило, также связаны с прецедентными текстами. При этом чаще всего (особенно во второй части романа) происходит семантическая трансформация прецедентного высказывания/ крылатого выражения. Преобладают литературные цитаты и аллюзии. В большинстве случаев во второй части романа обращение к прецедентным феноменам, игра с крылатыми выражениями ограничивается созданием комического эффекта, поскольку указанные приемы языковой игры участвуют в создании речевой характеристики рассказчика Николая Ивановича. Особую роль в романе играют отсылки к античной мифологии, в частности к образу Одиссея, к поэмам Гомера и др. Неслучайно значительное место в произведении занимает образ Шлимана - своеобразного двойника главного героя романа.
В качестве разновидностей имитативных приемов языковой игры следует отметить использование приема речевой «маски», пародии (произведение Николая Ивановича), стилизации без комического эффекта («Одиссея» Чагина). В определенной степени можно говорить о том, что в романе Е. Водолазкина пародируются некоторые черты постмодернистской литературы, в частности -избыточная цитатность, метатекстовый, рефлексивный характер. Показательна в этом отношении вторая часть романа, основной нарратор которой (Николай Иванович) обладает яркой речевой «маской», эклектичными языковыми особенностями. Но при этом и само произведение явно обладает чертами литературы постмодернизма. Перспективным направлением данного исследования может быть сопоставительный анализ различных произведений Евгения Водолазкина с целью выявления общих и различных тенденций в использовании приемов языковой игры.
1. Гридина Т.А. Языковая игра в художественном тексте. Екатеринбург, 2013.
2. Никаноров С.А. К вопросу о приемах языковой игры в художественной литературе для детей. Вестник ЧелГУ. 2020; № 7 (441).
3. Авдеева Г.А. Приемы аллюзивной игры в прозе О. Славниковой: на материале сборника «Любовь в седьмом вагоне». Уральский филологический вестник. Серия: Язык. Система. Личность: Лингвистика креатива. Екатеринбург, 2022, № 2: 338-352.
4. Авдеева Г. А. Типы нарраторов (рассказчиков) в романе Евгения Водолазкина «Чагин». Актуальные проблемы изучения и преподавания филологических дисциплин в школе и вузе: Материалы ill Всероссийской научно-практической конференции Сборник трудов конференции. Москва: Мир науки, 2023: 190-199.
5. Водолазкин Е.Г. Чагин: роман. Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022.
6. Крылатые слова: энциклопедия. Автор-составитель В. Серов. Москва: Локид-Пресс, 2003.
References
1. Gridina T.A. Yazykovaya igra v hudozhestvennom tekste. Ekaterinburg, 2013.
2. Nikanorov S.A. K voprosu o priemah yazykovoj igry v hudozhestvennoj literature dlya detej. Vestnik ChelGU. 2020; № 7 (441).
3. Avdeeva G.A. Priemy allyuzivnoj igry v proze O. Slavnikovoj: na materiale sbornika «Lyubov' v sed'mom vagone». Ural'skij filologicheskij vestnik. Seriya: Yazyk. Sistema. Lichnost': Lingvistika kreativa. Ekaterinburg, 2022, № 2: 338-352.
4. Avdeeva G.A. Tipy narratorov (rasskazchikov) v romane Evgeniya Vodolazkina «Chagin». Aktual'nyeproblemyizucheniya iprepodavaniya filologicheskih disciplin v shkole ivuze: Materialy Ill Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii Sbornik trudov konferencii. Moskva: Mir nauki, 2023: 190-199.
5. Vodolazkin E.G. Chagin: roman. Moskva: Izdatel'stvo AST: Redakciya Eleny Shubinoj, 2022.
6. Krylatye slova: 'enciklopediya. Avtor-sostavitel' V. Serov. Moskva: Lokid-Press, 2003.
Статья поступила в редакцию 20.01.24
УДК 811
Vasbieva D.G., Cand. of Sciences (Economics), senior lecturer, Financial University under the Government of the Russian Federation (Moscow, Russia),
E-mail: dinara-va@list.ru
LANGUAGE CODE SWITCHING AS A KEY PROCESS OF "INDENIZATION" OF THE ENGLISH LANGUAGE IN INDIA. The article examines the relevance of studying code switching (CS) as a main course of bilingual communication subject to the linguistic and cultural characteristics of the English language in India. The purpose of the paper is to identify the specifics of CS exemplified by the hybrid language Hinglish. The scientific novelty of the work is expressed in defining the presence of transformation processes at all language levels of Hinglish as a result of the linguocultural creolization of British English. The results make it possible to conduct a comprehensive analysis of CS in Indian speech communication using Hinglish as an example at the phonetic, grammatical and lexical levels, considering the influence of linguocultural factors. The practical significance of the work lies in the fact that this research can serve as material for studying other world varieties of English, writing translation studies books, using in practice of teaching the discipline "Linguistics", as well as in the professional development for English language teachers and translators.
Key words: code switching, linguocultural creolization, Indian English, indianization, territorial varieties of English
Д.Г. Васьбиева, канд. экон. наук, доц., Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации, г. Москва, E-mail: dinara-va@list.ru
