CC BY
86
ПРИЕМЫ РЕАЛИЗАЦИИ МАНИПУЛЯТИВНОЙ ФУНКЦИИ В РОССИЙСКИХ СМИ: ПОРОЖДЕНИЕ МИФОВ
METHODS OF REALISATION OF MANIPULATIVE FUNCTION IN RUSSIAN MASS-MEDIA: GENERATION OF MYTHS
А.Д.Васильев
A.D. Vasilyev
Манипулятивная функция, российские средства массовой информации, лексика, современная мифология. Статья посвящена рассмотрению приемов реализации ма-нипулятивной функции в дискурсе российских средств массовой информации. Анализ ряда примеров демонстрирует словесные импульсы и механизмы современного творения мифов для управления общественным сознанием.
Manipulative function, Russian mass-media, vocabulary, modem mythology.
The article is devoted to considering the ways of manipulative function's realization in the discourse of the Russian mass-media. The analysis of a number of examples shows verbal impulses and mechanisms of modern generation of myths to control public opinion.
От того, на каком языке говорят наши СМИ, зависит речь наших детей.
Д.А. Медведев
Речение высокого государственного деятеля, вынесенное в эпиграф данной статьи, при всей его несомненной (в том числе и лингводидактической) справедливости, вероятно, можетбыть интерпретировано и осмыслено применительно к реалиям гораздо более широкого плана.
Построение языковой картины мира, как и её коррекция, может производиться с помощью интенсивного использования определенных слов и словосочетаний (в ряде случаев - и микротекстов, обретающих статус прецедентных), которые, активно фигурируя в публичных речекоммуникативных ситуациях, становятся ключевыми для формирования мировосприятия и мировоззрения носителей языка. Создаваемые таким образом стереотипы способны влиять на их поведение в тех или иных социальных условиях.
Можно сказать, что подобные феномены глубоко родственны издревле известной вербальной магии. Традиционно она изучается на материале мифов и легенд, табу и эвфемизмов, колдовских заклинаний и религиозных проповедей. В последующее время к ним очевидно добавились коммерческая реклама и политическая пропаганда.
Однако понятно, что вербально-магические операции обретают максимальную эффективность
The way our children speak depends on the language our mass-media use.
D.A. Medvedev
The phrase said by the politician, rendered in the epigraph of this article, is likely to be interpreted and understood in relation to the realities of a much larger plan despite all its undoubted and linguodidactic validity.
The construction of the language picture of the world, as well as its correction, can be performed by means of intensive use of certain words and phrases (in some cases they can be very small texts (microtexts) acquiring precedential status). After active occurrence in public situations with some features of verbal communication, they become crucial to the formation of the world perception and the world view of native speakers. The stereotypes created in this way can influence their behavior in different social contexts.
We can say that such phenomena are closely related to anciently known verbal magic. Traditionally, it is studied on the material of myths and legends, taboos and euphemisms, magical spells and religious sermons. It is obvious that ater commercial advertising and political propaganda were added to them.
However, it is clear that verbal and magical operations gain maximum efficiency not only
не только благодаря их интенсификации, но также и при условии воздействия на возможно большую аудиторию. Это обеспечивается за счёт постоянного технического совершенствования средств и устройств, предназначенных для хранения и передачи информации, хотя последние могут быть дефи-нированывариативно.
Отметим, что, несмотря на наличие достаточно устойчивых терминов и терминоидов, традиционно и более или менее широко обращаемых в научнолингвистической сфере, попытки их осмысления -хотя бы через внутреннюю форму-далеко не всегда приводят к адекватным результатам. Впрочем, это приложимо и к другим областям знания (ср.: при всех успехах физики в исследовании элементарных частиц стабильное использование термина атом, хотя греч. атоцос; - «неделимый»).
Обращаясь же ктерминосистемам гуманитарных наук, отметим варьирование терминоединиц, очевидно имеющих идентичные понятийные наполнения. Таковы, например, средства массовой информации - средства массовой коммуникации -масс-медиа. Их выбор во многих конкретных случаях допустимо связывать с довольно субъективными предпочтениями исследователей, иногда пытающихся эти предпочтения так или иначе обосновать. Скажем, словосочетание средства массовой информации, по нашим наблюдениям, в отечественной лингвистике, кажется, является приоритетным -хотя бы в силу его традиционности. Однако, посколькухо-рошо известно, что названные средства имеют своей главной функцией не столько информативную, сколько манипулятивную, то всё это словосочетание в целом несколько затруднительно признать полностью удовлетворяющим терминологическим критериям.
Что касается словосочетания средства массовой коммуникации, то она обычно манифестирует склонность к употреблению зарубежной терминологии, также не вполне идеальной. Во-первых, коммуникация- понятие весьма широкое; во-вторых, если иметь в виду её почти абсолютно одностороннюю направленность (то есть от адресанта к адресату), то оказывается, что её чуть ли единственная коммуникативная цель - создание из аудитории, естественным образом разобщенной и индивидуализированной, некоей виртуальной толпы, нивелированной и стандартизированной. Иначе говоря, и здесь манипулятивная функция выходит на первый план.
Перенесённый из специальной зарубежной литературы термин масс-медиа, становящийся все бо-
due to their intensification, but also in conditions of their influence on probably a larger audience. This is achieved through continual technical development of tools and devices used for the storage and transmission of information, although the latter may be defined in a various way.
We shall note that despite the existence of sufficiently stable terms and terminoids which are traditionally and more or less widely used in scientific and linguistic sphere, the attempts to interpret them at least through the internal form do not always lead to adequate results. However, this can be applied to other areas of knowledge (for example, for all the successes of Physics in the study of elementary particles we have a stable use of the term atom, though Greek. Axonoq means "indivisible").
Addressing to the terminological systems of the humanities, we should pay attention to the variation of terminological units which obviously have identical conceptual content (for example, MSM - communication media - mass-media). Their choice in many specific cases can be associated with rather subjective preferences of researchers who sometimes try to justify these preferences in one way or another. According to our observations in domestic linguistics the abbreviation MSM seems to be a priority at least due to its traditionally. However, since everybody knows that the main function of MSM is not informative but manipulative, it is difficult to admit that this abbreviation can fully correspond to terminological criteria.
As for the phrase communication media, it usually manifests a tendency to use foreign terminology, which is not quite perfect. First of all, communication is a very broad concept; secondly, if we consider its almost totally onesided direction (i.e., from addresser to addressee), it turns out that its only communicative goal is the creation of the audience, which is naturally fragmented and individualized; it is a kind of virtual crowd, leveled and standardized. In other words, here the manipulative function stands on the forefront again.
Transferred from special foreign literature the term mass-media, which is becoming more and more popular in Russian publications, is hardly very successful because of its indeclinability and because of not quite perfect word creation (cf. mass-media (adj.), news tribe and so on.), and,
лее популярным в российских публикациях, вряд ли совершенно удачен в силу и своей несклоняемости, и не совсем безупречного словотворчества (ср. масс-медийный, медийщики и проч.), и, что, пожалуй, самое главное, из-за полного отсутствия внутренней формы, проницаемой для большинства носителей русского языка.
Неслучайным следует считать и широкое распространение аббревиатуры СМИ, совершенно затемняющей понятийное наполнение обозначаемого явления и всего сопряженного с ним (ср. вряд ли этически уместную, но тем не менее активно используемую аббревиатуру ВОВ).
Таким образом, оказывается, что кратко рассмотренные выше термины в значительной степени играют некую маскировочную роль, как ни парадоксально, помогающую скрывать главную (то есть ма-нипулятивную) функцию комплексного феномена, который по традиции будем именовать средствами массовой информации. А, собственно, из этой главной функции и вытекают особенности употребления языковых ресурсов, характерные для СМИ.
Именно в свете приоритета манипулятивной функции следует рассматривать прежде всего операции, регулирующие информационные потоки; с лингвистической точки зрения это может быть выражено как соотношение: наличие высказывания (текста) - отсутствие высказывания (текста).
В первом случае мы имеем дела с муссированием сообщений о тех лицах или событиях, которые средства массовой информации (а точнее, конечно, манипуляции) пытаются представить аудитории как особо важные, хотя внушаемая их значимость в действительности оказывается довольно дискуссионной. Подобный приём - применительно к печатным изданиям его времени - был замечательно описан Л.Н. Толстым: «Как скоро же пресса выдвинула значение явления, публика обращает на него ещё больше внимания. Внимание публики побуждает прессу внимательнее и подробнее рассматривать явление. Интерес публики еще увеличивается, и органы прессы, конкурируя между собой, отвечают требованиям публики» [Толстой, 1983, с. 302]. В результа те же «только после нескольких лет люди стали опоминаться от внушения и понимать, что они никак не могли знать, виновен или невиновен, и что у каждого есть тысяча дел, гораздо более близких и инте ресных, чем дело Дрейфуса» [Там же, с. 303]. Такие информационные поводы часто сменяют друг друга, успешно отвлекая внимание аудитории от гораздо более насущных для нее проблем - ср., напри-
perhaps, because of the most important thing that is a complete lack of internal form, permeable for the majority of native speakers of Russian.
A widespread use of the abbreviation MSM completely obscuring the conceptual content of the designated phenomenon and everything that is associated with that (cf. an actively used abbreviation BOB (World War II veteran) that is hardly ethically appropriate) should not be considered accidental.
Thus, it appears that the terms, which are considered above, do play a kind of a camouflage role. Despite being counterintuitive, this role helps to hide the main (manipulative) function of a complex phenomenon, which we will traditionally call MSN. As a matter of fact, the peculiarities of the use of the language resources specific to MSM follow from this main function.
First of all, the operations regulating information flows shall be considered in relation to the priority of manipulative function; from the linguistic point of view it can be expressed as the ratio: presence of utterance (text) - lack of utterance (text).
In the first case, we deal with spreading the reports about those people or events which MSM try to introduce to the audience by means of manipulation as particularly important, but in fact their suggested significance appears to be quite controversial. L.N. Tolstoy described such a method with respect to print media of his time in this remarkable way: "As soon as the press puts forward the importance of the phenomenon, the public pays even more attention to it. The public's attention encourages the press to examine any phenomenon more closely. Public interest increases, and press agencies, competing with each other, meet the requirements of the public" [Tolstoy, 1983, p. 302]. As a result "only after a few years people began to recover consciousness after the suggestion and understand that they were not able to not know, if he was guilty or not, and that everyone had a thousand things to do which are much more interesting than the Dreyfus Affair" [Tolstoy, 1983, p.303]. Such information occasions often follow each other, successfully distracting the audience's attention from much more urgent problems. For example, one of the recent cases - so-called "Pussy Riot case" - was an ordinary case of sculduggery chasing the purpose of self-promotion and passed off as a political protest.
мер, из недавних так называемое «дело Pussy Riot», то есть случай заурядного хулиганства, преследующего цели саморекламы и выдаваемого за политический протест.
С другой же стороны, не менее частотны ситуации насильственного прерывания информационного потока, когда из речевого оборота исключаются какие бы то ни было упоминания о лицах или событиях, почему-либо представившихся распорядителям информации нежелательными. Так быва ет в сообщениях о стихийных бедствиях или техногенных катастрофах (а также реальном количестве их жертв), в том числе и когда эти сообщения попросту отсутствуют. Относительно же совершенно реаль ных личностей применяется приблизительно тот же приём, что и для «распыленных» в романе Дж. Ору-элла: они становятся «нелицами», как будто никогда и не существовали [Оруэлл, 1989, с. 32, 46-47]. Ср.: ранее у отечественного автора:« Рыжий купец... просматривал газету... "Ну, что Кобургский?" - спросил чёрный купец рыжего. "Да ничего сегодня про него не пишут. Второй день уж не пишут. Надо полагать, уж не отменили его"» [Лейкин, 1982, с. 49].
Таким образом, исключение из речевого потока номинаций каких-либо событий или личностей означает элиминацию из сознания аудитории соответствующих фрагментов действительности, и наоборот: более или менее регулярные упоминания в СМИ о ком-, чем-либо подтверждают факт их существования - в полном согласии с постулатами вербальной магии.
Другим, причем не менее эффективным, мани-пулятивным приемом, также широко используемым в средствах массовой информации, является непомерное (то есть зачастую без какой-либо острой необходимости) употребление заимствованных лексических единиц - обычно малознакомых абсолютному большинству носителей русского языка. Во многих случаях производится семантическое калькирование (ср.: вызовы и т. п.), либо наложение значения новейшего заимствования на значение слова, заимствованного гораздо ранее. Примером последнего является использование словосочетаний контролировать ситуацию, контроль за ситуацией, ситуация под контролем и т. п.: здесь приобретенное еще в XVIII в. из французского контроль проверка; наблюдение с целью проверки вытесняется аналогичным позднейшим -но уже из английского контроль "управление, руководство". Это семантическое замещение зачастую приводит к смысловому выхолащиванию высказывания; оказывается совершенно не-
On the other hand, the situations of violent interruption of information flow, when any reference to people or events is omitted in a speech pattern, because the one who manages the information does not like it, are not less frequent. It happens in the reports on natural disasters or man-made disasters (as well as in the reports on the real number of victims), includingthe situations when these reports are simply not available. The method which is applied to quite real personalities is approximately the same as the one which is applied to "disperse" personalities in the novel by George Orwell: they become "nonpersonal" as if they never existed [Orwell, 1989, p. 32, 46-47], Cf. as one of the Russian authors wrote before: "A red merchant... was looking through a newspaper ... "Well, Koburgsky?"- the black merchant asked the red one. "Nothing is in the paper about him today. The second day is like that. They must have cancelled it" [Leikin, 1982, p.49].
Thus, omitting nominations of events or personalities in speech flow means elimination of the relevant fragments of reality from the minds of the audience, and vice versa: more or less regular mentions about someone or something in the media confirm the fact of their existence - in a perfect union together with the postulates of verbal magic.
Another, manipulative technique which is not less effective and also widely used in the media, is excessive (i.e. often used without any urgent need) use of borrowed lexical units which the absolute majority of Russian speakers are usually unfamiliar with. In many cases, semantic loan translation (cf. calls, etc.) or imposition of the meaning of the latest borrowed word on the word meaning, borrowed much earlier, are carried out. An example of the latter is the use of such word combinations as to control the situation, control over the situation, the situation is under control, and so on: here a French word control acquired in the XVIIIth century in the meaning of "checking; monitoring" is displaced by a later English analogous control in the meaning of "managing, guiding". This semantic displacement often leads to the semantic emasculation of the expression; it turns out to be completely unclear what is really meant - "monitoring the course of events" or "managing the course of events". In general, the extensive use of the latest semantic loans can make understanding of
понятным, что имеется в виду: «наблюдение за развитием событий» - или «управление развитием событий». Вообще широкое употребление новейших семантических калек способно существенно затруднять понимание речевого акта; ср. распространенное свыше словосочетание амбициозный проект, где амбициозный окрашено нетрадиционной для русского сознания оценочностью (то есть близкой к пейоративной), но маркировано, судя по многочисленным контекстам, очевидно мелиоративно. Кстати, еще одним сомнительным приобретением подобного характера стало и переосмысление самого слова проект; его значение трансформировалось: проект (замысел) -> проект (деятельность по воплощению замысла) -> проект (результат деятельности по воплощению замысла); причем заметно, что в публичном дискурсе постоянно происходят взаимные подмены этих значений -иначе говоря, вряд ли возможно установить четкие границы между ними, то есть выяснить, дошло ли наконец дело от провозглашения какого-либо замысла до его реального осуществления (ср: национальные проекты, относительно недавно широко разрекламированные, но так неизвестно чем и завершившиеся). Собственно говоря, и подобные словесные фокусы тоже имеют ма-нипулятивную функцию: они дезориентируют аудиторию, которая вследствие этого лишается способности рационально воспринимать и оценивать происходящее с нею.
Справедливо суждение: «Новомодный политический лексикон продолжает культивировать мнимые денотаты, разрывать, отдалятьдругот друга вербальный и предметный мир (достаточно посмотреть на многообразие контекстов употребления и коннотаций слов лоббировать, цивилизованный, коррупция, популизм и мн. др. или попытаться с некоторой степенью точности определить содержание понятий экологически чистый продукт, либерализация цен, новый формат») [Синельникова, 2003, с. 221 - 222].
В качестве довольно адекватного определения таких феноменов можно предложить обозначение мифоген, поскольку с помощью интенсивного внедрения слов, словосочетаний, словесных блоков, лишенных денотативной основы и виртуализирующих действительность, порождаются новейшие мифы, которые в конечном счете лишают индивидуальное и общественное сознание способности к полноценной самостоятельной ориентации, всецело подчиняя его воле мифотворцев, транслируемой через все подвластные им каналы.
Российская перестроечно-реформаторская ре-
a speech act be very complicated; cf. a popular phrase ambitious project, where ambitious has a feature of evaluability that is not traditional for Russian consciousness (i.e., it is close to pejorative evaluability), but judging by numerous contexts it is obviously marked in a meliorative way. By the way, another questionable acquisition of this nature was rethinking of the word project; its meaning was transformed: project (idea) project (work on realizing idea) -> project (result of the work on realizing idea); we can note that mutual substitutions of these meanings constantly happen in the public discourse that means it is hardly possible to establish clear boundaries between them and find out whether manifestation of any idea has turned into its real implementation (cf. national projects, recently well- publicized, but without any known result). As a matter of fact, such verbal tricks also perform a manipulative function: they mislead the audience, which therefore loses the ability to perceive and evaluate rationally what is going on to them.
It seems to us that the following judgment is fair: "Newfangled political vocabulary continues to cultivate imaginary denotations, break, move verbal and tangible worlds away from each other (just look at the variety of contexts of usage and connotations of such words as to lobby, civilized, corruption, populism, and many others, or try to define the content of the following concepts environmental friendly product, price liberalization, new format" with some degree of accuracy) [Sinelnikov, 2003, p. 221-222].
The concept mythogen can be proposed as a fairly adequate definition of such phenomena, because intensive introduction of words, phrases, verbal units, deprived of denotative basis and virtualizing the reality, generate the latest myths, which, all in all, deprive individual and social consciousness of the ability to have complete selforientation, totally subordinating it to the will of myth-makers transmitted through ail the channels which are subjected to them.
Russian speech practice of the perestroika-reformative character in this regard provides attentive audience with very extensive illustrative material. Forexample:humanfactor(thissetphrase obviously acquired some negative connotations, acting as pseudoeuphemism for such words and phrases as negligence, indiscipline, carelessness, violation of safety rules, criminal negligence,
чевая практика в этомотношении предоставляетвни-мательному наблюдателю весьма обширный иллюстративный материал. Например: человеческий фактор (это устойчивое словосочетание очевидно приобрело некие негативные коннотации, выступая в качестве псевдоэвфемизма к словам и словосочетаниям вроде халатность, недисциплинированность, разгильдяйство, нарушение правил техники безопасности, преступная небрежность, грубая ошибка, отсутствие должной квалификации, несоблюдение инструкции, невыполнение служебных обязанностей и пр. На смутный человеческий фактор зачастую также списываются последствия чрезвычайных происшествий, виновных в которых не могут обнаружить или по каким-либо причинам не желают персонифицировать); новое мышление (результаты его то ли неосмысленного, толи слишком по-новому обдуманного кем-то применения очень хорошо известны), равноправное партнерство (изначально неосуществимое), мировое сообщество (обычно имеются в виду одно-два государства, иногда - чуть больше); оптимизация бюджета (постоянное снижение финансирования образования, здравоохранения и других жизненно важных сфер); социальная норма (непонятно как установленный минимум расходов электроэнергии); монетизация льгот (резкое ухудшение материального положения множества и без того небогатых граждан); правовое государство... (см. также: [Васильев, 2010]).
Собственно, ничего принципиально нового в этом словотворчестве («креативе») нет. Так,
Е.Д. Поливанов замечал по отношению к современному ему периоду: «...Во всей истории литературных (или стандартных) языков мы видим примерь! того, как класс, переживший эпоху своего господства, уступая свою руководящую позицию новому, идущему ему на смену классу, передает последнему, наравне с прочими внешними формами культуры, и языковую традицию. Стандартный язык, таким образом, как эстафета, переходит из рук в руки, - от одной господствующей группы к другой, наследуя от каждой из них ряд специфических черт...» [Поливанов, 2001, с. 331].
Иначе говоря, многие характерные особенности российского речевого официоза, тиражируемые через средства массовой информации, являются закономерно унаследованными от столь часто проклина емого «советского новояза», но, конечно, на совершенно иной идеологической основе.
Весьма симптоматичен и символичен недавний пример очередного вербально-манипулятивного
glaring error, lack of proper qualification, disregard of instruction, negligence of duties and so on. The consequences of incidents, in which the perpetrators can not be identified or are not personalized are often attributed to a vague human factor, as well as a new way of thinking (the results of its uncomprehended or, vice versa, deliberate (in a too modern way)application are very well known), equal partnership (originally unenforceable), the world community (usually it refers to one or two states, sometimes to a bit more ones); optimization of the budget (permanent reduction of funding for education, health sphere and other vital spheres), social norm (the minimum cost of electricity established in a strange way); monetization of benefits (a sharp deterioration in the financial condition of a vast majority of rather poor citizens); rule of law ... (cf. also [Vasilyev, 2010]).
In fact, there is nothing new in this creation of the words. Thus, E.D. Polivanov wrote about his time: "... In the whole history of literature (or standard) languages, we find the examples of the situations when one class that survived the epoch of its domination, giving its leading position to a new class, passes the language tradition along with other external forms of culture to the latter. So, the standard language passes as a batoon from hand to hand - from one dominant group to another, inheriting a number of specific features from each of them ..." [Polivanov, 2001, p.331].
In other words, many characteristic features of Russian officialdom speech, replicated through the media, are naturally inherited from so often cursed "Soviet newspeak" - but, of course, on a completely different ideological basis.
There is one more recent example of verbal and manipulative experiment over public consciousness, which is, like any other experiment, firmly rooted in the belief in the magical power of words, namely it is renaming of the Russian militia to the police, that was widely publicized. This is another stage of a word game, forced to bear witness to the final break of the current state system with the Soviet past and absolute irreversibility of changes in all spheres of society. However, we can assume that this reform will experience the fate of earlier proclaimed and permanent reforms: it is absolutely impossible to find out whether any innovation made by the power is successful or not if the reform is not fully
эксперимента над общественным сознанием, как и все подобные, круто замешенный на вере в магическую силу слова, - переименование российской милиции в полицию, тоже широко разрекламированное. Это еще одна стадия игры в слова, долженствующая свидетельствовать об окончательном разрыве нынешнего государственного устройства с советским прошлым и абсолютной необратимости перемен во всех сферах жизнедеятельности социума. Впрочем, можно предполагать, что и эту реформу постигнет судьба ранее провозглашенных - и столь же перманентных: ведь совершенно невозможно установить, каковы успехи того или иного нововведения власти, если реформа окончательно не завершена; а о завершении какой-либо реформы (тем более успешном) пока ничего не сообщалось. Значит, за финальный (обещанный) результат никто (и в первую очередь высшие руководители) не несёт ника кой ответственности. Однако очередное инновационное переименование состоялось, внедрено через СМИ, а значит, еще одна реформа произошла...
Следовательно, вербально-магические операции несомненно будут продолжаться через средства массовой информации с неменьшим размахом, а значит, лингвистические исследования в этом направлении сохраняют свою актуальность (см. также: [Васильев, 2012; Васильев, 2013]).
Библиографический список
1. Васильев А.Д. Манипулятивная эвфеми-зация как атрибут дискурса СМИ // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2010. № 1. С. 150 -158.
2. Васильев А.Д. Цели и средства игр в словах/ Краснояр. гос. пед. ун-т им. В.П. Астафьева. Красноярск, 2012,164 с.
3. Васильев АД. Игры в слова. Манипулятивные операци в текстах СМИ. СПб.: Златоуст, 2013.660 с.
4. Лейкин Н.А. Айвазовский // Писатели чеховской поры: в 2 т. М., 1982. Т. 1. С. 49 - 52.
5. Оруэлл Дж. 1984//Оруэлл Дж. «1984» и эссе разных лет. М., 1989. С. 22 - 208.
6. Поливанов ЕД. Задачи социальной диалектологии русскогоязыка // ЕД. Поливанов и его идеи в современном освещении. Смоленск, 2001. С. 312-331.
7. Синельникова Л.Н. Языковые симулякры как материализованная энтропия, или В мире заблуждений // Структура представлення знань про світ, суспільство, людину: у пошуках нових змістів. Луганськ, 2003. Т. 1. С. 216 - 229.
8. Толстой Л.Н. О Шекспире и о драме // Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22т. М., 1983.Т. 15. С. 258-314.
completed, and if nothing has been reported on the completion of this reform yet (especially if we mean successful completion). Hence, nobody is responsible for the final (promised) result, and first of all, the top leaders do not bear any responsibility. However, another innovative renaming has taken place, being implemented through the media, which means that another reform has been completed ...
Consequently, verbal and magical operations will undoubtedly be implemented on and on through the media with equal scale, and hence linguistic studies in this direction are still relevant (see also [Vasilyev, 2012], [Vasilyev, 2013]).
Bibliographical list
1. Vasilyev A. D. Manipulative euphemization as attribute of media discourse // Vestnik of KSPU named after V.P. Astafiev. 2010. № 1. P. 150-158.
2. Vasilyev A. D. Goals and means of games
with words. Krasnoyarsk: KSPU named
after V.P. Astafiev, 2012. 164 p.
3. Vasilyev A. D. Word games. Manipulative operations in media texts. SPb.: Zlatoust, 2013. 660 p.
4. Leikin N.A. Aivazovsky // Writers of Chekhov's epoch. 2 volumes. Vol. 1. M., 1982. P. 49-52.
5. Orwell George, 1984//George Orwell. "1984" and essays over the years. M., 1989. P. 22-208.
6. PolivanovE.D. Objectives of social dialectology of the Russian language//E.D. Polivanovandhisideasin a modern view. Smolensk, 2001. P. 312-331.
7. Sinelnikova L.N. Language simulacra as materialized entropy, or In the world of delusions. Lugansk, 2003. Vol. 1. P. 216-229.
8. Tolstoy L.N. About Shakespeare and drama // Tolstoy L.N. Collection works. 22 volumes. Vol. 15. M., 1983. P. 258-314.
