CC BY
20
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2019, №42
«ПРИЕХАЛИ БЫ ВЫ В ПРОШЛОМ ВЕКЕ»: ОТНОШЕНИЕ К ЯЗЫКУ И КОДОВЫЕ ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ СРЕДИ ЭВЕНКОВ В УРБАНИЗИРОВАННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
П.Г.Т. ТУРА
Надежда Александровна Мамонтова
Школа географии и окружающей среды Оксфордского университета С Паркс Роуд, Оксфорд, Великобритания Московский государственный университет 24-7 Ломоносовский пр., Москва, Россия nadezhda.mamontova@chch.ox.ac.uk Аннотация: В статье представлен анализ отношения к языку, коммуникативных ситуаций и кодовых переключений среди эвенков п.г.т. Тура Эвенкийского муниципального района Красноярского края. Статья основана на материалах социолингвистического опроса, наблюдений и интервью, собранных в период с 2007 по 2014 г. Анализируется противоречие между отношением эвенков к эвенкийскому языку как «вымирающему» и неуместному в городе и его использованием в различных коммуникативных ситуациях, как в общении с исследователем, так и внутри сообщества. Автор приходит к выводу, что кодовые переключения с русского на эвенкийский язык зависимы скорее от контекста общения и установок говорящих, нежели от сфер употребления языка. Соответственно использование эвенкийского языка не ограничивается какой-либо детерминированной сферой общения, например связанной с «традиционной» культурой, что является довольно широко распространенным стереотипом. Статья призывает к тому, чтобы в условиях языкового сдвига и роста доли городского населения больше внимания уделялось изучению коммуникативных практик на миноритарных языках в крупных поселках и городах.
Ключевые слова: эвенки, отношение к языку, языковой сдвиг, переключение кодов, язык и пространство. Благодарности: Статья написана в рамках проекта «"Ресурсное проклятие" на циркумполярных территориях: российский и международный опыт анализа и урегулирования конфликтов из-за невозобновляемых ресурсов в местах традиционного проживания аборигенных этнических групп» (РНФ, грант № 15-18-0012, рук. Д.А. функ). Для ссылок: Мамонтова Н. «Приехали бы вы в прошлом веке»: отношение к языку и кодовые переключения среди эвенков в урбанизированном пространстве п.г.т. Тура // Антропологический форум. 2019. № 42. С. 109-134. doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-42-109-134
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/042/mamontova.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2 019, NO. 42
"YOU SHOULD HAVE COME IN THE LAST CENTURY": LANGUAGE ATTITUDE AND CODE-SWITCHING AMONG THE EVENKI PEOPLE IN THE URBAN SPACE OF
TURA SETTLEMENT Nadezhda Mamontova
School of Geography and the Environment, University of Oxford
S Parks Rd, Oxford, UK Moscow State University 27-4 Lomonosovskiy Ave., Moscow, Russia nadezhda.mamontova@chch.ox.ac.uk
Abstract: The paper presents an analysis of language attitude, communicative situations and code-switching among the Evenki people in the urban settlement of Tura, the Evenki Municipal District of the Krasnoyarsk Territory. It is based on the author's observations, interviews, and survey conducted in the period between 2007 and 2014. The research highlights the contradiction between the attitude of the Evenki speakers to their native language as vanishing and inappropriate in a city and its actual use in various communicative situations, both in interaction with the researcher and within the community. The author comes to the conclusion that code-switching from Russian to Evenki depends more on the context of communication and speakers' attitudes rather than on language domains. Accordingly, the use of the Evenki language is not limited to any determined domains of language use, for example, associated with "traditional" culture, which is a dominant stereotype. The paper argues that—in the situation of a language shift and with a growing percentage of the urban population—more attention should be paid to the study of communicative practices in minority languages in urban settlements and cities.
Keywords: Evenki, language attitude, language shift, code switching, language and space.
Acknowledgements: Written in the framework of the project "The resource curse in the circumpolar areas: Russian and international experience in the field of analysis and resolution of conflicts over non-renewable resources in the areas traditionally inhabited by Indigenous ethnic groups" (RSCF, grant no. 15-18-00112, PI prof. D. A. Funk).
To cite: Mamontova N., '"Priekhali by vy v proshlom veke": otnoshenie k yazyku i kodovye pereklyucheniya sredi evenkov v urbanizirovannom prostranstve p.g.t. Tura' ["You Should Have Come in the Last Century": Language Attitude and Code-switching among the Evenki People in the Urban Space of Tura Settlement], Antropologicheskijforum, 2019, no. 42, pp. 109-134.
doi: 10.31250/1815-8870-2019-15-42-109-134
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/042/mamontova.pdf
Надежда Мамонтова
«Приехали бы вы в прошлом веке»: отношение к языку и кодовые переключения среди эвенков в урбанизированном пространстве п.г.т. Тура
В статье представлен анализ отношения к языку, коммуникативных ситуаций и кодовых переключений среди эвенков п.г.т. Тура Эвенкийского муниципального района Красноярского края. Статья основана на материалах социолингвистического опроса, наблюдений и интервью, собранных в период с 2007 по 2014 г. Анализируется противоречие между отношением эвенков к эвенкийскому языку как «вымирающему» и неуместному в городе и его использованием в различных коммуникативных ситуациях, как в общении с исследователем, так и внутри сообщества. Автор приходит к выводу, что кодовые переключения с русского на эвенкийский язык зависимы скорее от контекста общения и установок говорящих, нежели от сфер употребления языка. Соответственно использование эвенкийского языка не ограничивается какой-либо детерминированной сферой общения, например связанной с «традиционной» культурой, что является довольно широко распространенным стереотипом. Статья призывает к тому, чтобы в условиях языкового сдвига и роста доли городского населения больше внимания уделялось изучению коммуникативных практик на миноритарных языках в крупных поселках и городах.
Ключевые слова: эвенки, отношение к языку, языковой сдвиг, переключение кодов, язык и пространство.
Надежда Александровна Мамонтова
Школа географии и окружающей среды Оксфордского университета, Оксфорд, Великобритания / Московский государственный университет, Москва, Россия
nadezhda.mamontova@chch.ox.ac.uk
Фразу «приехали бы вы в прошлом веке, сейчас уже никто не говорит по-эвенкийски» или аналогичные ей мне не раз приходилось слышать во время работы с носителями эвенкийского языка, относящегося к тунгусо-маньчжурской группе алтайской языковой семьи. Один информант, эвенк пятидесяти лет, сравнил языковой сдвиг в сторону русского языка с линькой у оленя: если шерсть начинает падать, то этот процесс уже не остановить. Эвенки — один из коренных малочисленных народов Сибири, исторически занимавшийся охотой и оленеводством [Василевич 1969]. В настоящий момент многие из них живут в поселках и городах, лишь сезонно занимаясь традиционными видами деятельности. Эвенкийский язык эксперты относят к языкам, находящимся под угрозой исчезновения [Вахтин 2001; UNESCO Interactive Atlas]. Вслед за исследователями у большинства моих информантов не возникало сомнений в том, что в скором времени эвенкийский язык перестанет существовать, потому что для него не останется места в урбанизированной жизни села, не говоря уже о городе. Подобные установки
в целом характерны для языковых меньшинств, живущих в окружении «больших» языков [May 1999; Norris 2011; Mufwene 2017]. Они во многом составляют то, что в научной литературе принято называть отношением к языку (language attitude, см.: [Garrett 2010]). Это отношение, как правило, стабильно сохраняется на протяжении длительного времени, но может измениться под влиянием опыта, языковой политики или каких-либо других факторов, значимых для сообщества.
Отношение к языку как вымирающему во многом определяло характер и направление моих бесед с эвенками. Эта тема вызывала эмоциональный отклик даже у тех информантов, которые почти не говорили по-эвенкийски. Многие их них связывали языковой сдвиг в сторону русского языка с исчезновением эвенков как целого народа. При этом, когда мои информанты говорили о том, что эвенкийский язык, по их мнению, не «выживет» в городе, они тем самым подчеркивали скорее неуместность этого языка в городском пространстве, а вовсе не невозможность говорения на нем. Тем не менее во время моей полевой работы в п.г.т. Тура Эвенкийского муниципального района Красноярского края (далее — Эвенкия) я неоднократно фиксировала ситуации, в которых люди общались на эвенкийском языке или использовали отдельные фразы и слова из этого языка. Подобные ситуации подчеркивали тот факт, что миноритарный язык вполне может функционировать в урбанизированном поселке, но чаще всего это происходит, если воспользоваться географической терминологией, на окраинах языкового ландшафта. Это утверждение справедливо для многих языков народов Сибири, включая такие крупные из них как, например, якутский [Функ 2012; Duray et al. 2017; Ferguson, Sidorova 2018]. Однако даже ограниченные и спорадические практики использования миноритарных языков в городах и крупных сельских поселениях представляют особый интерес в свете проблемы языкового сдвига, т.е. перехода на доминирующие языки общения (см.: [Patrick, Budach 2014; Ferguson 2016]) . Невключение этих практик в исследовательское поле влияет на то, как миноритарные языки представлены в научном дискурсе, что, на мой взгляд, еще больше маргинализирует эти языки.
В статье будет показано, каким образом дискурсивные представления об эвенкийском языке как о статичном и конечном феномене пересекаются с ситуациями и практиками использования этого языка в Туре, столице бывшего Эвенкийского автономного округа, вошедшего в 2007 г. в состав Красноярского края. Тура была выбрана как наиболее урбанизированное пространство, т.е. максимально отличное от тайги и связанного с ней традиционного образа жизни. В Туре проживает около
пяти тысяч человек, четверть которых составляют эвенки. Иными словами, доминирующий аудиовизуальный ландшафт этого поселка является русскоязычным. Основное внимание в статье уделено анализу ситуаций переключения кодов в повседневной жизни моих информантов. Под переключением кодов понимается использование двух и более языков в рамках одной речевой ситуации [Myers-Scotton 2006]. Переключение кодов следует отличать от их смешения или переплетения (codemeshing — термин, который все больше используется в литературе [Canagarajah 2011]). Последнее подразумевает употребление нескольких языков в форме отдельных слов, устойчивых выражений или грамматических конструкций в рамках одного высказывания. При этом в статье анализируется не сам язык как лингвистический феномен, а коммуникативные ситуации перехода с одного языка на другой, возникающие как в рамках общения с исследователем, так и внутри сообщества.
Основными материалами для написания этой работы послужили мои наблюдения, интервью и неформальные беседы с информантами, социолингвистические исследования и комментарии эвенков «на полях» опросника. Полевые материалы были собраны во время нескольких экспедиций в Эвенкию в период с 2007 по 2014 г. Моими информантами были как носители эвенкийского языка, так и люди, утратившие этот язык или никогда на нем не говорившие.
Отношение к эвенкийскому языку по данным опроса и интервью
В отличие от гомогенного в этническом плане поселка, где с большей долей вероятности можно услышать эвенкийский язык, ситуации перехода на миноритарный язык в крупном поселке сложнее фиксировать и анализировать. Сами носители языка не всегда могут определить, как именно и когда они используют языки, которыми владеют, что особенно характерно в ситуации языкового сдвига [Romaine 1989; Silverstein 2001]. Визуальная информация в Туре в виде объявлений и табличек на эвенкийском языке представлена также ограниченно, хотя ее больше, чем во всех остальных поселках. Если говорить об интервью, то зачастую мои информанты не рефлексировали переход на эвенкийский язык, утверждая, что в Туре нельзя услышать эвенкийской речи, а сами они почти не говорят на родном языке. Эти ответы создавали диссонанс с практиками употребления эвенкийского языка и, на мой взгляд, показывали скорее отношение жителей к языку, нежели действительное положение дел. Понятие «отношение к языку» является гипотетическим
конструктом, который не поддается непосредственному наблюдению. Тем не менее оно служит одним из важнейших социолингвистических параметров, влияющим на мотивационные установки людей к изучению того или иного языка и их желание передавать язык следующему поколению (см.: [Garrett 2010]). Отношение к языку в некоторой степени определяет выбор языка коммуникации и влияет на оценочные суждения говорящих [Edwards 1995: 97]. Одним из способов исследования того, как люди относятся к тому или иному языку, является социолингвистический опрос. Анкета, использовавшаяся в Эвенкии в 2007, 2008 и 2012 гг., содержала разнообразные вопросы, касающиеся биографий информантов, их практик использования языка в различных ситуациях, установок и другие параметры (см.: [Мамонтова 2010])1. Далее я кратко остановлюсь на некоторых полученных результатах, которые представляются наиболее важными в свете данного исследования.
В целом, результаты опроса показали, что подавляющее большинство эвенков позитивно относятся к эвенкийскому языку. Они считают, что их дети должны хорошо владеть этим языком, а также учить его в школе. Высокая частота выбора эвенкийского языка при ответе на вопрос «Какими языками должны владеть ваши дети?» отмечается фактически во всех возрастных группах и, как правило, превышает 50 % во всех поселках. Этот результат свидетельствует о желании людей передавать язык следующему поколению. Однако в связи с тем, что во многих семьях эвенкийский не является повседневным языком общения, нельзя исключать, что люди давали такой ответ, который, по их мнению, будет наиболее предпочтительным (см.: [Gray 2004; Schaeffer et al. 2010]). Учитывая это обстоятельство, в 2012 г. при проведении опроса в Туре и Учами, в небольшом поселке, находящемся на р. Нижняя Тунгуска, я добавила в анкету ряд дополнительных вопросов, один из которых звучал так: «С какими утверждениями вы бы согласились по отношению к языкам, которыми вы владеете?» К вопросу прилагался список утверждений из двенадцати пунктов. Информант мог выбрать один из четырех вариантов ответа для каждого утверждения: эвенкийский, русский, оба, ни один из них. Каждый выбор я просила прокомментировать. Ответы на этот вопрос позволили мне изучить оценочные суждения информантов в отношении русского и эвенкийского языков.
Интересные результаты были получены в ответ на утверждение «этот язык очень выразителен», которое, по мнению большин-
1 Подробнее об исследовании в Эвенкии в 2007 и 2008 гг. см. интернет-ресурс «Малые языки Сибири: наше культурное наследие (на материале языков бассейна Среднего Енисея и Среднего и Верхнего Таза)» под рук. О.А. Казакевич: <http://siberian-lang.srcc.msu.ru/>.
ства опрошенных жителеи, скорее подходит русскому языку, нежели эвенкийскому. В то время как под этой фразой я понимала скорее красоту и благозвучность языка, мои информанты посчитали, что выразительность определяется концептуальным богатством. По их мнению, русский язык выразительнее в связи с тем, что он насыщен терминологией для абстрактных понятий. Эвенкийский язык они определяли как конкретный и бытовой, удобный для повседневной коммуникации, не требующий развернутых предложений, в котором одно слово способно заменить целую фразу (ср. с ненцами [Лярская 2006: 246]).
Н.М.: Приятнее вам общаться на каком языке? Е.И.: Ну, конечно, так-то на эвенкийском. Потому что мы все равно безграмотно русским владеем. Вот, посмотришь, депутаты выступают — у них большой интеллект [имеется в виду лексикон. — Н.М.] или как сказать? Такой развитый. А у нас-то все равно такой узкий, зауженный. Или учиться надо было как-то дальше... А то там же такого сильно интеллекта нет большого [в эвенкийском языке], он узкий, поэтому с ним хорошо. Н.М.: Он больше бытовой?
Е.И.: Он больше бытовой, поэтому мне нравится [ПМА 2012].
Подобное определение эвенкийского языка вместе с высоким процентом выбора русского в качестве языка обучения и профессиональной деятельности говорит и о широко распространенном представлении о языках коренных народов Севера как недостаточно развитых. Информанты ассоциировали эвенкийский язык с бытом и тайгой, а русский — с городским образом жизни. Большинство опрошенных эвенков выбрало вариант «русский язык» для утверждения «важно хорошо владеть этим языком». Важность в данном случае определялась практичностью: возможностью найти работу и свободно общаться в доминирующем русскоязычном социуме. Степень владения при этом оценивалась исходя из объема словарного запаса и умения говорить на различные темы.
В моей полевой практике не было ни одного случая, когда информанты упоминали эвенкийский акцент в русской речи. Влияние же русского языка на эвенкийский обсуждалось довольно часто. Комментируя утверждение «Мне стыдно говорить на этом языке», некоторые из опрошенных эвенков называли «эвенкийский», объясняя свой выбор тем, что плохо знают язык, поэтому им стыдно его употреблять, например, в присутствии носителей эвенкийского языка старшего поколения. При этом они подчеркивали не столько недостаточное знание грамматики или лексики, сколько русское произношение. Выбор русского языка при ответе на этот вопрос был мотивирован
ограниченностью лексического запаса. Некоторая часть информантов, свободно владеющая эвенкийским и русским языками, отмечала, что им не стыдно использовать ни один из этих языков, так как несложно переходить с одного языка на другой, когда это нужно. Владение обоими языками в совершенстве они определяли как преимущество. Кроме того, для свободно владеющих эвенкийским языком информантов было важно, чтобы окружающие говорили «правильно». Некоторые пожилые эвенки сообщали, что молодые люди говорят с русским акцентом, что сильно портит благозвучность языка. По их мнению, лучше, если язык исчезнет, нежели его будут «коверкать». Так, не желая смешивать эвенкийский язык с русским или стесняясь своего произношения, эвенки могут отвечать по-русски на вопросы, заданные им по-эвенкийски. Особенно это заметно в коммуникации между представителями разных поколений и между теми носителями эвенкийского языка, которые в разной степени владеют им. Ниже представлен диалог между эвенком средних лет (Д.) и юношей восемнадцати лет (М.), который хорошо владеет эвенкийским языком, как свидетельствует работа с ним по записи словаря и текстов:
Д.: Дорово. Ну, как эни бидерэн? М.: Нормально, в тайге. Д.: Эмэдерэн таре?
М.: А не, на Новый год только, зимой. Андрей здесь, да? Д.: Эрэ? М.: Андрей.
Д.: Долбидерэн. Андрей Туруду, да? М.: Андрей здесь.
Д.: Тут, да? Я его не вижу уже с весны, с весны его не вижу. Н.М.: М., а почему вы по-эвенкийски не отвечаете? Д.: Он говорит.
М.: Не привык я. Ни с кем не разговариваю из молодежи. Д.: Мать-то с отцом с тобой хорошо разговаривают? М.: Ну.
Д.: А Николай?
М.: Тоже разговаривает.
Д.: Ну тот-то молодой не понимает, Андрей не понимает. М.: Чего, он разговаривает тоже [с возмущением]. Д.: Разговаривает, да.
М.: В Туре тоже есть пацаны, которые разговаривают. Тоже редко встречаются. А вы картошку убрали? [ПМА 2010]
Мой вопрос и комментарии Д. о том, что молодежь не говорит по-эвенкийски, явно вызвали у М. недовольство. В итоге М. сменил тему, задав мне вопрос про картошку. При этом я не могла исключить, что М. говорил по-русски только в моем
присутствии, о чем будет подробнее сказано далее. Действительно, на вопрос «Удобно ли вам говорить по-эвенкийски в присутствии людей другой национальности?» некоторые опрошенные отвечали отрицательно, считая, что это может выглядеть неприлично, создаст неудобство для тех, кто плохо владеет или совсем не владеет эвенкийским языком. Намного реже эвенки говорили о неприятии языка окружающими. Обычно они ссылались на запрет говорить по-эвенкийски в советское время, что, правда, не всегда подтверждалось их личной биографией (см.: [Bloch 2004]), но отмечали, что в настоящий момент подобное отношение не наблюдается.
Мотивационные установки информантов изучались в блоке вопросов об их предпочтениях в изучении того или иного языка. Как уже было сказано выше, частота выбора эвенкийского языка при ответе на вопрос «Какие языки необходимо знать вашим детям?» высока во всех поселках, в которых проводилось исследование. Однако нередко, отвечая на этот вопрос, эвенки в первую очередь называли какой-либо иностранный язык, чаще всего английский. Затем на мой уточняющий вопрос — «а эвенкийский?» — добавляли, что эвенкийский, конечно, знать нужно. Интересно отметить, что многие информанты усматривали связь между пространством — Эвенкией — и знанием эвенкийского языка. Они считали, что люди, родившиеся в Эвенкии, включая русских, обязаны хотя бы в небольшой степени владеть эвенкийским языком. Несмотря на это, значительная часть опрошенных считала, что в городе эвенкийский язык сложно услышать, а возродить его возможно только в тайге:
Н.М.: Какие языки необходимо знать вашим детям?
Е.И.: Ну, наверное, английский. Какой сейчас самый хороший?
Н.М.: А эвенкийский?
Е.И.: Раз в Эвенкии живут, все предки эвенки, тоже надо знать. Н.М.: Как можно возродить эвенкийский язык, чтобы дети знали?
Е.И.: Наверное, надо расти там с малых лет, в тайге. А так его никак не понять. Вот что-то строить, разговаривать на эвенкийском, делать, камусы мять, по-эвенкийски это все делать... варить, рыбачить — это все там, это все обиход, надо просто, чтобы ребенок рос уже там, в тайге. А здесь в поселке школа, уже все... тем более, сейчас эти видики, телевизоры. Думаю, это только в тайге.... Снова заезжать в тайгу и изучать там [ПМА 2012].
Представления об эвенкийском как о «таежном» языке подтверждались и ответами на открытый вопрос «В каких сферах жизни эвенкийский язык может пригодиться вашим детям?»
Информанты чаще всего давали следующие наиболее распространенные ответы: в тайге, в оленеводстве, для поддержания своей культуры, например в обрядах. Особенных различий между ответами поселковых жителей и оленеводов я не отметила. Возможно, последнее связано с тем, что разница между «поселковыми» и «таежными» жителями не столь существенна, так как фактически все оленеводы часть времени проводят в поселках. Молодые люди в большей степени затруднялись с ответом на этот вопрос. Тем не менее знание эвенкийского языка мои информанты во всех возрастных группах рассматривали как несомненное преимущество. Многие подростки говорили, что хотели бы знать эвенкийский язык лучше, в частности для поддержания своей этнической идентичности. Однако результаты таких опросов, конечно, не гарантируют того, что языковое сообщество с готовностью примет меры по языковому возрождению [Баранова 2008: 155]. Они являются скорее фоном, который отчетливее высвечивает отношение к языку и отчасти влияет на практики его использования.
Как было сказано выше, иногда информанты могут отвечать на вопросы исследователя в наиболее благоприятном для них свете. То же самое наблюдается и в социолингвистических исследованиях (см.: [Baker 1988: 116—117]). Хотя эвенкийский язык чаще сопутствовал утверждению «скучаю по этому языку», некоторые информанты отмечали, что они называют эвенкийский язык только потому, что так надо отвечать. В некоторой степени их ответ был обусловлен давлением конвенциональных норм. Почти во всех поселках, включая Туру, есть дома, в которых говорят по-эвенкийски. Как правило, у желающих общаться на эвенкийском языке есть возможность найти собеседника. Однако, комментируя свои ответы, некоторые эвенки подчеркивали, что скорее скучают по звучанию эвенкийской речи, а не по говорению на этом языке. Даже если у них нет желания говорить самим, им бы хотелось, чтобы язык больше звучал в поселке.
Опрос и комментарии моих информантов еще раз подчеркнули, что многие опрошенные эвенки считают, что эвенкийский язык может использоваться только в довольно узких сферах, например дома или в оленеводческой бригаде (см.: [Мамонтова 2014]). Они не склонны были трактовать это обстоятельство негативно, а скорее относились к этому выводу как к обычному положению дел. Однако сокращение оленеводства в районе вызывало у них беспокойство за будущее языка, так как люди усматривали связь между традиционными видами деятельности и сохранением языка. Это отношение создавало дискурс, в рамках которого эвенкийский язык рассматривался как уместный в тайге, но не подходящий в городе, что усиливалось асиммет-
ричностью в возможностях его использования в этих двух пространствах, о чем я подробнее писала в другой работе [Мамонтова 2013]. Не пытаясь утверждать, что проблемы неравенства между языками не существует, я все же считаю, что отношение к миноритарному языку как бытовому и «таежному» нивелирует ограниченные, но все же важные практики использования эвенкийского и любого другого миноритарного языка в урбанизированном пространстве. В следующих разделах я рассмотрю эти практики и коммуникативные ситуации подробнее на примере Туры.
«Парадокс наблюдателя»: говорят ли эвенки по-эвенкийски?
Однажды моя информантка отметила, что я не могу точно знать, говорят ли эвенки по-эвенкийски в тайге или поселке, так как, по ее мнению, люди будут стесняться это делать в моем присутствии. В социолингвистических исследованиях данная проблема обсуждается уже не одно десятилетие (см.: [Gordon 2013]). Хотя у меня нет однозначного ответа на этот вопрос, в этом разделе я попытаюсь показать, каким образом влияние исследователя на переключение кодов можно использовать в анализе языковых ситуаций и почему это важно. Вопреки мнению информантки, моя полевая практика свидетельствует, что эвенки, напротив, именно в моем присутствии старались больше говорить по-эвенкийски.
Проблема, обозначенная выше, называется «парадоксом наблюдателя». Впервые ее описал известный лингвист Уильям Лабов [Labov 1972]. Под «парадоксом наблюдателя» подразумевается влияние исследователя на ход и характер беседы в наблюдаемой группе. Парадокс заключается в следующем: задача исследования состоит в том, чтобы понять, как люди общаются, когда за ними не наблюдают, однако получить эту информацию возможно только через непосредственное наблюдение [Labov 1972: 209]. Эта проблема возникает всегда, когда участники диалога знают, что за ними наблюдают. Анализируя различные коммуникативные ситуации, в которых я оказывалась, мне приходилось всякий раз признавать, что они в своем роде уникальны. Мое присутствие нередко стимулировало переключение кодов как с русского на эвенкийский, так и в обратном направлении. В первом случае переключение на русский язык практически всегда было вызвано желанием включить меня в коммуникативное пространство, что в целом характерно для миноритарных языковых сообществ [Searles 2010; Norris 2011]. Во втором случае переход с русского на эвенкийский язык был в большей степени обусловлен спецификой ситуации общения. Например, знакомые эвенки, приезжая ко мне
в гости, старались общаться со мной по-эвенкийски в знак благодарности за гостеприимство. Нередко они сами просили включить диктофон или записать что-нибудь, по их мнению, важное для моей работы. Другим было просто любопытно послушать, как я говорю по-эвенкийски. Некоторые мои информанты с гордостью рассказывали своим соседям, как хорошо я общаюсь на эвенкийском языке, даже если наша коммуникация ограничивалась несколькими простыми фразами. Эти ситуации демонстрируют, что оценка степени знания языка варьируется и во многом зависит от характера отношений с людьми. В то время как моя компетенция как внешнего исследователя могла сильно завышаться, мои информанты более критично оценивали знание языка внутри сообщества. При этом они ожидали, что по правилам гостеприимства и взаимного обмена в своих работах я тоже буду положительно оценивать их языковую компетенцию. На мой взгляд, это было еще одной причиной, по которой они старались продемонстрировать свое умение говорить по-эвенкийски в наилучшем свете. Моя роль эксперта, безусловно, влияла и на их выбор языка.
Несмотря на то что естественное использование языка возможно исследовать полноценно только инкогнито, на мой взгляд, такое «искусственное» переключение кодов под влиянием исследователя также может многое рассказать о функционировании того или иного языка (ср. ^егШет 2002]). В этом отношении «нестандартное» переключение кодов, в ходе которого нарушалась повседневная рутина коммуникации, можно рассматривать под тем же углом, что и этнометодологические эксперименты Гарольда Гарфинкеля [Гарфинкель 2007]. Приведу пример из своей полевой практики в Туре.
Мы шли по улице с одной из активисток языкового возрождения в магазин «Традиционное хозяйство Севера» (в котором местные жители покупают продукцию из оленьего мяса), обсуждая по-русски итоги недавнего семинара, посвященного языкам коренных народов, на котором мы обе присутствовали. В частности, она высказала свое недовольство моим докладом, в котором я говорила о языковой ситуации в эвенкийских поселках. На ее взгляд, мне нужно было больше сказать про язык и оленеводство. Войдя в магазин, она обратилась к продавщице — эвенкийке в возрасте примерно двадцати пяти лет — на эвенкийском языке. По всей видимости, продавщица оказалась в подобной коммуникативной ситуации впервые, о чем свидетельствовала ее растерянность. Моя собеседница, понимая, что сейчас настанет разоблачение, взяла ее под руку и, повышая голос, повела в дальний угол магазина. Все это время она продолжала говорить по-эвенкийски. Они вернулись буквально через несколько секунд, и коммуникация возобновилась на
русском языке. О чем это говорит? В одной из своих работ Ирвинг Гофман писал о фундаментальной асимметрии, присущей процессу коммуникации: «Индивид, предположительно, сознает коммуникацию только по одному из своих каналов, тогда как наблюдатели воспринимают сообщение и по этому каналу, и по какому-то другому» [Гофман 2000: 38]. Гофман отмечает, что, желая произвести благоприятное впечатление, индивид будет контролировать только один канал коммуникации — речь, с которой легко манипулировать, тогда как самопроизвольные выражения по другим каналам коммуникации почти не поддаются контролю. В данном случае «другими каналами» выступили внеречевые способы передачи информации — мимика и жесты, по которым легко можно было понять, что продавщица не владеет эвенкийским языком, а вся коммуникативная ситуация является представлением. Для моей собеседницы было важно продемонстрировать возможность общения по-эвенкийски в магазине, который уже своим названием отсылает к «традициям», «северу», или, иными словами, к «эвенкийскости».
Содержательная роль речи, как одним из первых отметил известный лингвист и антрополог Делл Хаймс, не абсолютна, но зависит от того, что, где и когда говорится [Нушез 1962]. При этом социальный смысл языковых практик формируется и изменяется в определенном контексте и составляет то, что Майкл Сильверстейн называет метапрагматической функцией ^йуе^ет 1993]. Уникальность рассматриваемой ситуации состояла в том, что содержательная роль речи не имела особого значения для адресанта сообщения. Важно было не что сказать, а как сказать или на каком языке. Несмотря на то что ко мне напрямую никто из присутствующих не обращался, адресатом сообщения была вовсе не продавщица, не понимающая эвенкийского языка, а внешний по отношению к данному сообществу исследователь. На всем протяжении своего монолога моя собеседница стояла ко мне спиной, как бы желая подчеркнуть, что наблюдаемая речевая ситуация типична, а я — всего лишь случайный свидетель. Однако если бы у нее не было информации о том, что моя работа связана с изучением языковой ситуации в Эвенкии, если бы вывеска магазина не содержала словосочетание «традиционное хозяйство» или если бы мы не обсуждали мой доклад несколькими минутами ранее, то, возможно, этой коммуникативной ситуации не произошло бы.
Такие демонстративные коммуникативные ситуации случались со мной и помимо описанного случая в магазине. Иногда мои информанты переключались на эвенкийский язык, желая подчеркнуть «живое» использование этого языка, иногда же они делали это для того, чтобы скрыть какую-то важную информа-
цию. Например, хорошо известно, что люди могут употреблять родной язык в окружении иноязычных жителей поселков, если не хотят, чтобы последние поняли содержание беседы (ср. 2017]). Так, во время моей работы в одном из по-
селков я однажды «содействовала» тому, что мой информант — эвенк с якутскими корнями — во время записи эвенкийского словаря неожиданно перешел в общении со своим братом на фактически не употребляемый им в повседневной жизни якутский язык. Важно отметить, что это не было спонтанным переключением кодов — они сознательно не стали говорить между собой на эвенкийском языке в моем присутствии. Другие информанты переходили на эвенкийский язык всякий раз, когда я появлялась на пороге их дома или организации, занимающейся возрождением эвенкийской культуры. Если меня приглашали на чай, то мои информанты могли следить, чтобы все присутствующие поддерживали беседу по-эвенкийски. Иногда они специально звали на чай соседей, которые могут говорить на эвенкийском языке, и проверяли, включен ли мой диктофон. Некоторые просили прослушать записи после интервью или групповых бесед, чтобы убедиться, что они говорили «чисто». Если же в записи встречались русские слова или целые фразы, особенно при записи нарративов по моей просьбе, то это вызывало у рассказчика и присутствующих удивление и смех.
Наконец, в отдельных случаях переход на эвенкийский язык был связан с желанием подчеркнуть статус и монополию на знания. Например, употребление эвенкийского языка при обращении к детям, не говорящим по-эвенкийски, может свидетельствовать о желании родителей поставить ребенка в неудобное положение односторонней коммуникации [81асЫ1ета 1991: 489]. Родители нередко употребляли императивные выражения по-эвенкийски в конфликтных ситуациях со своими детьми. Эти выражения расценивались информантами как более конкретные и эмоциональные. По этой же причине, на мой взгляд, некоторые эвенкийские лидеры иногда переходят на эвенкийский в местной администрации, общаясь с чиновниками, которые не владеют эвенкийским языком. Этот прием можно рассматривать и как форму пассивного протеста в ситуациях, затрагивающих какие-либо культурные нормы или желания эвенкийских лидеров. В этой связи можно упомянуть выступление одной представительницы местной интеллигенции на конференции, посвященной проблемам возрождения эвенкийского языка и традиционного образа жизни, состоявшейся в Туре во время моей полевой работы. Ее приветственный доклад был в основном по-русски с некоторыми переключениями на эвенкийский язык. В частности, время от времени она обращалась к главе района по-эвенкийски, отмечая: «Вы же
родились в Эвенкии, поэтому понимаете, конечно, эвенкийский язык».
Все эти разнообразные примеры относятся к осознанному переключению кодов, когда информанты используют язык для выражения или подчеркивания социального контекста и/или собственного статуса, скрытия какой-либо информации или в знак благодарности. Во многих рассмотренных случаях именно внешний по отношению к группе исследователь влиял на изменение контекста общения и тем самым выполнял роль триггера, запускающего коммуникацию по-эвенкийски. Помимо очевидного вывода о том, что ситуации общения по-эвенкийски вполне возможны в урбанизированном поселке, они также показывают, что поводов для подобных кодовых переключений существует множество, они не ограничиваются какими-либо специфическими сферами или пространствами общения, как, например, семья или оленеводческая бригада, могут быть довольно непродолжительными по времени и не всегда повторяемы. Это показывает гибкость возможностей языковых практик даже в тех случаях, когда миноритарный язык используется ограниченно. В следующем разделе я рассмотрю ситуации общения между носителями языка внутри сообщества и покажу некоторые их особенности в свете представлений моих информантов о языковой компетенции и пространстве.
Диалектный ландшафт и практики коммуникации в Туре
Если переключение кодов между двумя языками очевидно и поддается документации, то переходы с одного диалекта на другой, включая использование литературного эвенкийского языка, фиксировать значительно сложнее. Еще сложнее установить, влияет ли диалект на употребление эвенкийского языка и переключение кодов, а также какова связь между символическими границами диалекта и пространством (см.: [Britain 2013]). Этот вопрос представляется важным в связи с большим количеством диалектов в эвенкийском языке — более пятидесяти. В лингвистическом отношении разница в диалектах в устной речи может быть довольно условной, так как переключение с одного диалекта на другой в повседневной коммуникации не является редкостью. Некоторые исследователи в этом отношении делают акцент скорее на стилях и практиках коммуникации, нежели на вариациях или кодовых переключениях / смешениях (см.: [Coupland 2007]). Например, человек может знать всего несколько фраз по-эвенкийски, но считает важным произносить их правильно и на местном диалекте. При этом на протяжении жизни люди неоднократно меняют свои
коммуникативные практики, что оказывает влияние и на особенности их речи, и на то, как они используют речь для трансляции социальных смыслов (см.: [Eckert 1999; 2018]). Носители языка могут также переходить с одного диалекта на другой для демонстрации оттенков идентичности [Milroy 1987: 115]. Но чаще всего сложная мозаика диалектов видна только стороннему наблюдателю. Как и с переключениями кодов, говорящий может не осознавать того, что он использует в общении несколько диалектов или говоров, считая, что он говорит «чисто» [Chambers, Trudgill 1980: 98—99]. «Чистота» эвенкийского языка была одной из чувствительных тем в моих диалогах с информантами. Как я отметила ранее, многие из них были убеждены, что важно не просто знать язык, но говорить на нем правильно, используя широкий лексический запас. Это утверждение в большей степени относилось к русскому языку. В отношении же эвенкийского языка действовала установка на «правильность» диалекта и «чистое» звучание: правильным и уместным признавался тот диалект, который исторически распространен на данной территории. «Он чисто говорит по-эвенкийски, именно по-нашему», — могли сказать мои информанты о ком-то.
«По-нашему» — это на местном диалекте. Действительно, как представление о пространстве может быть связано с распределением диалектов, так и наоборот (см.: [Johnstone 2004]). Например, поселок или целый район может считаться принадлежащим к определенному языковому сообществу, даже если его жители являются смешанными в лингвистическом отношении. Негласное разделение на языковые сообщества по группам поселений (бывшие районы автономии) было характерно для представлений о местном языковом ландшафте среди информантов (см.: [Mamontova 2016]). Так, эвенки из Илимпийской группы поселений считают в некоторой степени «чужим» пространство Байкитской группы. Некоторые из них объясняли мне это тем, что там жили шаманы, происходившие не из илимпийских родов, которые могут быть потенциально опасными. Однако Байкитская группа поселений — это еще и пространство другого диалекта, значительно отличающегося от илимпийского. Мои информанты подчеркивали, что, прилетая из Туры в Байкит, нужно обязательно делать особый обряд — «угощение духов». Некоторые эвенки в этих целях разводят в новом месте огонь, например в печи или зажигают газовую плиту, и бросают в него кусочки угощения. Кто-то привозит с собой немного «своей» земли и высыпает ее вместе с копейками по приезде. Другие делают специальное «угощение»: берут кусочек бумаги или салфетку, заворачивают туда надломленные спичку и сигарету, кладут щепотку соли и немного заварки — это обязательные элементы угощения. В угощение можно
добавить хлеб или сладости. Полученный сверток закапывают или вешают на дерево. При пересечении пространства на лодке — бросают в воду. Проведение этих обрядов обязательно не только по отношению к эвенкийским, но и ко всем остальным духам. Так, моя знакомая эвенкийка угощала финских духов во время нашей поездки в Хельсинки. Когда мы приехали с ней в Лапландию, чтобы принять участие в саамском празднике, она сперва решила не проводить этот обряд. Однако к вечеру того же дня, поняв, что саамский язык отличается от финского, она изменила свое решение. Если духи говорят по-саамски, значит, они отличаются от финских, которые уже были поприветствованы в Хельсинки.
Представления информантов о диалектных различиях между разными языковыми сообществами пересекались с тем, как они оценивали языковую компетентность соседей, и влияли на то, как люди выстраивали сеть коммуникативных взаимоотношений. Согласно моим наблюдениям, носители языка будут чаще выбирать для общения людей из своей диалектной группы, если есть такая возможность. Отчасти по этой причине к особенностям изучения языковых ситуаций можно отнести и то, что ответы на вопросы «Говорите ли вы по-эвенкийски?» или «Кто говорит в поселке по-эвенкийски?» зачастую не отражают действительного положения дел. Иногда языковая компетентность соседей оценивалась ниже, чем была на самом деле (ср. [Saari-kivi, Partanen 2016]). Например, человек может утверждать, что его сосед не говорит по-эвенкийски или говорит неправильно. Под словом «неправильно» может пониматься другой диалект. Затем выясняется, что сосед, свободно владеющий эвенкийским, считает, в свою очередь, что это его сосед не говорит по-эвенкийски. Более того, в Илимпийской группе поселений многие люди уверены в том, что в Байкитской группе эвенки уже забыли свой родной язык. В Байкитской же группе представления ровно противоположные. По этой причине в малых по размеру сообществах для выяснения языковой компетенции участников требуется установить сеть социальных взаимоотношений между людьми, начав с поиска ответа на вопрос, кто к кому ходит в гости или кто с кем чаще всего общается [Llamas 2007: 12-19].
Как и в случае перехода с одного языка на другой, переключения или смешения диалектов не всегда заметны говорящим. Такие переходы нередко происходят даже во время записи текстов на диктофон или камеру, т.е. когда рассказчик точно знает, что его речь фиксируется. Некоторые информанты, главным образом учителя эвенкийского языка как основные носители литературной нормы, стараются говорить на литературном языке. Так, одна моя информантка, учитель эвенкий-
ского языка по образованию, использовала в речи три диалекта. Она родилась в Иркутской области и ее родным диалектом был один из «шекающих» южных; затем она переехала в Эвенкию, где преподавала литературный эвенкийский язык, основанный на полигусовском «секающем» говоре южного наречия; наконец, языковая среда в том поселке, в котором она поселилась, была преимущественно «илимпийская», т.е. ее соседи говорили на илимпийском «хекающем» диалекте.
Степень толерантности к смешению диалектов и говорению на неместном диалекте варьируется. Из всех поселков Эвенкии именно Тура наиболее разнообразна в диалектном отношении, так как именно сюда переселяются эвенки, носители разных диалектов, из маленьких поселков и других регионов. Некоторые из них приезжают временно работать и учиться. Другие рассматривают поселок как перевалочный пункт, желая накопить денег и переселиться в южные районы с более мягким климатом. Пожилые эвенки приезжают в Туру, чтобы быть ближе к больнице. Наконец, в Туре располагаются школа-интернат и Центр повышения квалификации учителей. В обеих организациях работают учителя и активисты эвенкийского языка. Иными словами, в этом урбанизированном пространстве сосредоточено значительное количество носителей языка, включая людей, занимающихся им профессионально, и, как следствие, это пространство служит площадкой для дискуссий о будущем языка. При этом именно в Туре больше всего ощущается разрыв между городским и традиционным образом жизни. Последнее делает Туру, по мнению информантов, непривлекательной для возрождения эвенкийского языка и культуры. В этом заключается парадокс, характерный для большинства городских поселений на Севере, в которых носители языка являются, по сути, «невидимым сообществом».
Отсутствием ассоциаций с «традиционной» культурой объясняется и тот факт, что эвенки не склонны считать языковой ландшафт Туры вполне эвенкийским. Другой причиной является указанное выше «смешение» диалектов: Туру нельзя соотнести ни с одной доминирующей группой. На мои расспросы, где здесь говорят по-эвенкийски, эвенки уверенно называли аэровокзал. Плохая погода на Севере, из-за чего отменяют местные рейсы, — распространенное явление. Иногда, чтобы попасть в другой поселок, вертолет приходиться ждать несколько суток. За время ожидания в небольшой комнате аэровокзала могут собраться представители двух, трех и более поселков, которые не могут вовремя вылететь домой. Люди приходят в «порт», чтобы встретить знакомых, родственников, обменяться новостями и получить посылки. Общение по-эвенкийски происходит там чаще всего между представителями старшего поколения эвенков.
Аэропорт для них служил зачастую единственным местом встреч для обмена новостями об общих родственниках и знакомых с эвенками из разных поселков. До сих пор в некоторых отдаленных поселках Эвенкии нет телефонной связи. Кроме того, аэропорт служит наиболее легитимным пространством для общения на различных диалектах. Именно в «порту» происходит оценка языковой компетентности и формируются суждения о том или ином диалекте. Рассказы моих информантов нередко начинались с фразы «сижу я как-то в порту и слышу»:
У меня один случай был. Здесь в порту... у меня дядюшка в Чирин-де жил, аха... Ну, я в Чиринде ни разу, в первый раз только была... И он, как-то один раз зимой мы встретились в порту, и он у меня спрашивает, как, мол, охотники добыли. «Чипкан» говорит. А я про себя, на него смотрю и думаю: ничего себе, зимой у вас утки летают. И все хожу. И мне в голове вот эта мысль не дает: как это может зимой? Что у них озера не замерзают? Почему у нас замерзают? Я пошла к своей подружке: ну-ка, колись, чего, почему он мне сказал, охотники добывают чипкан. Чипкан — говорю — по-нашему, это — утка. Она как захохотала. А у нас на соболь говорят «дэнке». Она говорит: у нас соболь — чипкан. А я думала, что такое? [ПМА 2010].
Таким образом, как в оценке языковой компетентности, так и в отношении к языку существует заметная разница между тем, является ли говорящий внешним субъектом, например исследователем, или происходит из местного сообщества. В последнем случае его речь будет оцениваться более критично, а сам носитель языка в некоторых случаях может оказаться символически исключенным из практик коммуникации, о чем говорили некоторые информанты, переехавшие в Эвенкию из других регионов. Но именно в Туре, наиболее урбанизированном и смешанном в диалектном отношении поселке, символически не принадлежащем ни к одному языковому сообществу, больше возможностей для общения на диалектах. Несмотря на это, Тура в представлениях местных эвенков рассматривается как наименее привлекательное место для развития эвенкийской культуры и языка. Во многом по этой причине из всех возможных мест, в которых эвенки говорят по-эвенкийски, информанты в основном называли только одно — аэровокзал, как типичный пример ничейного пространства или не-места в терминах Марка Оже [А^е 1995].
Заключение
В статье были рассмотрены некоторые ситуации и практики переключения кодов с эвенкийского языка на русский в п.г.т. Тура в свете отношения и представлений эвенков об эвенкий-
ском языке. Было показано, что употребление эвенкийского языка не ограничивается оленеводческой бригадой или общением с пожилыми родственниками, о чем обычно говорят информанты в социолингвистических опросах, отвечая на вопрос, в каких сферах они используют эвенкийский язык. Оно может происходить в общении с исследователем и во многих других ситуациях, не связанных с «традиционной» культурой. Рассмотренными примерами, конечно, не исчерпываются все возможные ситуации говорения по-эвенкийски. Они составляют только часть местного языкового ландшафта. Тем не менее, на мой взгляд, эти немногочисленные примеры наглядно демонстрируют, насколько этот ландшафт разнообразен и подвижен в противовес отношению к эвенкийскому языку как статичному и вымирающему, уместному скорее в тайге, нежели в городе. Мне хотелось бы закончить статью общими рассуждениями о важности изучения практик коммуникации на миноритарных языках в городах и урбанизированных поселках в ситуации языкового сдвига.
На протяжении длительного времени исследования, в которых обсуждалась проблема языкового сдвига, были и во многом остаются сфокусированы на количественных данных, показывающих динамику ситуации во времени в континууме «было / стало». Однако специалисты давно подвергли такой подход критике, справедливо указывая на то, что в количественных исследованиях мы лишены возможности обращаться к индивидуальному опыту человека и изменениям этого опыта во времени. Это характерно и для идентификации с тем или иным языковым сообществом, и для выбора языка общения в определенной коммуникативной ситуации, и для подчеркивания своей идентичности [Fought 2006: 19—41]. Изучать особенности употребления того или иного языка и переключения кодов с помощью анкетирования и интервьюирования невозможно, так как информация о сферах использования языка не всегда подтверждается на практике, поэтому основным методом фиксации переключения кодов остается наблюдение.
В свете моего исследования наиболее важным выводом является то, что миноритарный язык может в той или иной степени присутствовать во всех сферах, функционально дополняя или находясь в оппозиции к языку, доминирующему в языковом ландшафте (см.: [Blommaert 2012]). Соответственно, разделение по сферам употребления (domains) языка во многом устарело. Кроме того, подобное разделение приводит к проблеме, обозначенной Пенелопой Эккерт в отношении концепта «аутентичный носитель языка» как «слон в комнате» [Eckert 2003]: часть социолингвистической реальности не замечается как недостаточно аутентичная, не соответствующая ожиданиям
исследователей и доминирующим научным установкам. Исследования, повторяющие и тем самым транслирующие тезис о том, что эвенкийский или какой-либо другой миноритарный язык функционирует преимущественно в традиционных сферах культуры и может полноценно «воспроизводиться» только там, приводят к тому, что большая часть носителей языка, использующих язык за пределами этих сфер, игнорируется. Их практики общения зачастую априори не рассматриваются как достаточно важные для документации и изучения. Обозначенный дискурс во многом влияет и на отношение самих носителей языка, которые склонны считать, что их языки неуместны в городах и по этой причине в скором времени исчезнут. Таким образом, получается парадоксальная ситуация: есть носители языка и практики использования языка в городах и крупных поселках, с одной стороны, и игнорирование этих фактов — с другой. Соответственно мой основной тезис состоит в том, что исследования языков коренных народов должны больше фокусироваться на изучении того, каким образом эти языки функционируют в городских пространствах. Это особенно важно для коренных народов Севера, чей процент городского населения, скорее всего, будет возрастать, а «традиционные» сферы культуры, соответственно, сокращаться.
Благодарности
Статья написана в рамках проекта «"Ресурсное проклятие" на циркумполярных территориях: российский и международный опыт анализа и урегулирования конфликтов из-за невозобновляемых ресурсов в местах традиционного проживания аборигенных этнических групп» (РНФ, грант № 15-18-0012, рук. Д.А. Функ).
Список сокращений
ПМА 2010 — Полевые материалы автора, собранные в п.г.т. Тура и п. Тутончаны ЭМР в рамках проекта «Землепользование и этничность в циркумполярном р-не» (рук. проекта Х. Бич) ПМА 2012 — Полевые материалы автора, собранные в п.г.т. Тура и п. Учами ЭМР в рамках проекта Президиума РАН «Корпусная лингвистика» (рук. проекта К.Г. Шаховцов)
Библиография
Баранова В. «Оно должно вот так продолжаться и продолжаться...» (О функциях школьного преподавания родного языка) // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 185—202. Василевич Г.М. Эвенки: историко-этнографические очерки (XVIII —
нач. XX века). Л.: Наука, 1969. 305 с. Вахтин Н.Б. Языки народов Севера в XX веке: Очерки языкового сдвига. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. 388 с.
Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб.: Питер, 2007. 335 с.
Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: КАНОН-Пресс-Ц, 2000. 304 с.
Лярская Е. «У них же все не как у людей...»: некоторые стереотипные представления педагогов Ямало-Ненецкого округа о тундровиках // Антропологический форум. 2006. № 5. С. 242—259.
Мамонтова Н.А. Языки малочисленных народов Севера и Европейская языковая Хартия // Соколовский С.В., Тишков В.А. (ред.). Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М.: ИЭА РАН, 2010. С. 79-95.
Мамонтова Н.А. На каком языке говорят настоящие эвенки? Дискуссии вокруг кочевого детского сада // Этнографическое обозрение. 2013. № 2. С. 47-77.
Мамонтова Н.А. Кочевание на просторах интернета: репрезентация эвенкийской культуры ВКонтакте // Сибирские исторические исследования. 2014. № 2. С. 95-125.
Функ Д.А. Сохранение и развитие языков коренных малочисленных народов Севера Российской Федерации // Новикова Н.И., Функ Д.А. (ред.). Север и северяне: Современное положение коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. М.: ИЭА РАН, 2012. С. 51-61.
Augé M. Non-Places: An Introduction to Anthropology of Supermodernity. L.: Verso, 1995. 122 p.
Baker C. Key Issues in Bilingualism and Bilingual Education. Clevedon: Multilingual Matters, 1988. 222 p.
Bloch A. Red Ties and Residential School: Indigenous Siberians in a Post-Soviet State. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2004. 235 p.
Blommaert J. Chronicles of Complexity. Ethnography, Superdiversity, and Linguistic Landscapes. Tilburg: Tilburg University, 2012. 149 p. (Tilburg Papers "Culture Studies". Paper No. 29).
Britain D. Sedentarism and Nomadism in the Sociolinguistics of Dialect // Coupland N. (ed.). Sociolinguistics: Theoretical Debates. Cambridge: Cambridge University Press, 2013. P. 217-241.
Canagarajah S. Codemeshing in Academic Writing: Identifying Teachable Strategies of Translanguaging // Modern Language Journal. 2011. Vol. 95. P. 401-417.
Chambers J.K.., TrudgillP. Dialectology. Cambridge: Cambridge University Press, 1980. 236 p.
Coupland N. Style: Language Variation and Identity. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. 209 p.
Duray Z, Horváth C., Várnai Z. Visual Multilingualism in the Arctic Minority Context of Indigenous Urban Communities (Enontekio, Dudinka and Khanty-Mansiysk) // Suomalais-Ugrilaisen Seuran Aikakauskiija / Journal de la Société Finno-Ougrienne. 2017. No. 96. P. 21-74.
Eckert P. Language Variation as Social Practice: The Linguistic Construction of Identity in Belten High. Oxford: Blackwell, 1999. 240 p.
Eckert P. Sociolinguistics and Authenticity: An Elephant in the Room // Journal of Sociolinguistics. 2003. Vol. 7. No 3. P. 392-431.
Eckert P. Meaning and Linguistic Variation: Third Wave in Sociolinguistics.
N.Y.; Cambridge: Cambridge University Press, 2018. 209 p. Edwards J. Multilingualism. L.: Penguin Books, 1995. 256 p. Ferguson J. Code-Mixing among Sakha—Russian Bilinguals in Yakutsk: A Spectrum of Features and Shifting Indexical Fields // Journal of Linguistic Anthropology. 2016. Vol. 26. No. 2. P. 141-161. Ferguson J., Sidorova L. What Language Advertises: Ethnographic Branding in the Linguistic Landscape of Yakutsk // Language Policy. 2018. Vol. 17. No. 1. P. 23-54. Fought C. Language and Ethnicity. Cambridge: Cambridge University Press,
2006. 249 p.
Garrett P. Attitudes to Language. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. 257 p.
Gordon C. Beyond the Observer's Paradox: The Audio-Recorder as a Resource for the Display of Identity // Qualitative Research. 2013. Vol. 13. No. 3. P. 299-317. Gray D.E. Doing Research in the Real World. L.: Sage Publications Ltd, 2004. 422 p.
Hymes D. The Ethnography of Speaking // Gladwin T., Sturtevant W. (eds.). Anthropology and Human Behavior. Washington, D.C.: Anthropological Society of Washington, 1962. P. 13-53. JohnstoneB. Place, Globalization, and Linguistic Variation // Fought C. (ed.). Sociolinguistic Variation: Critical Reflections. N.Y.: Oxford University Press, 2004. P. 65-83. Labov W. Sociolinguistic Patterns (Conduct and Communication). Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1972. 344 p. Llamas C. Field Methods // Llamas C., Mullany L., Stockwell P. (eds.). The Routledge Companion to Sociolinguistics. N.Y.: Routledge,
2007. P. 3-12.
Mamontova N. From "Clan" to Speech Community: Administrative Reforms, Territory, and Language as Factors of Identity Development among the Ilimpii Evenki in the Twentieth Century // Sibirica. 2016. Vol. 15. No. 2. P. 40-72. May S. Critical Multiculturalism and Cultural Difference: Avoiding Essentialism // May S. (ed.). Critical Multiculturalism: Rethinking Multicultural and Antiracist Education. L.: Falmer Press, 1999. P. 11-41.
Milroy L. Language and Social Networks. 2nd ed. Oxford: Wiley-Blackwell, 1987. 232 p.
Mufwene S.S. Worldwide Globalization, International Migrations, and the Varying Faces of Multilingualism: Some Historical Perspectives. Tilburg: Tilburg University, 2017. 32 p. (Tilburg Papers "Culture Studies". Paper No. 174). Myers-Scotton C. Multiple Voices: An Introduction to Bilingualism. Malden,
MA: Blackwell, 2006. 457 p. Norris M.J. Aboriginal Languages in Selected Cities in Canada: A Decade in Review, 1996 to 2006: Part Two // Aboriginal Policy Studies. 2011. Vol. 1. No. 3. P. 3-28.
AHTPono^or^HECKMM oopym 2019 № 42
130
Patrick D., Budach G. "Urban-Rural" Dynamics and Indigenous Urbanization: The Case of Inuit Language Use in Ottawa // Journal of Language, Identity and Education. 2014. Vol. 14. No. 3. P. 236— 253.
Romaine S. Bilingualism. Oxford: Basil Blackwell, 1989. 337 p.
Saarikivi J., Partanen N. Fragmentation of the Karelian Language and Its Community: Growing Variation at the Threshold of Language Shift // Toivanen R., Saarikivi J. (eds.). Linguistic Genocide or Superdiversity? New and Old Language Diversities. Bristol: Multilingual Matters, 2016. P. 21-64.
Schaeffer N.C., Dykema J., Maynard D.W. Interviewers and Interviewing // Marsden P.V., Wright J.D. (eds.). Handbook of Survey Research. 2nd ed. Bingley: Emerald Publishing, 2010. P. 437-470.
Searles E. Placing Identity: Town, Land, and Authenticity in Nunavut, Canada // Acta Borealia. 2010. Vol. 27. No. 2. P. 151-166.
Siachitema A. The Social Significance of Language Use and Language Choice in a Zambian Urban Setting: An Empirical Study of Three Neighborhoods in Lusaka // English Around the World. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 474-490.
Silverstein M. Metapragmatic Discourse and Metapragmatic Function // Lucy J. (ed.). Reflexive Language. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. P. 33-58.
Silverstein M. The Limits of Awareness // Duranti A. (ed.). Linguistic Anthropology: A Reader. Oxford: Blackwell, 2002. P. 382-401.
Siragusa L. Secrecy and Sustainability: How Concealment and Revelation Shape Vepsian Language Revival // Anthropologica. 2017. Vol. 59. P. 74-88.
UNESCO Interactive Atlas of the World's Languages in Danger. <www. unesco.org/culture/ich/ index.php>.
Wertheim S. Rethinking the Observer's Paradox and Data "Purity" // Berkeley Linguistic Society. 2002. No. 28. P. 511-521.
"You Should Have Come in the Last Century":
Language Attitude and Code-switching among the Evenki People
in the Urban Space of Tura Settlement
Nadezhda Mamontova
School of Geography and the Environment, University of Oxford
S Parks Rd, Oxford, UK
Moscow State University
27-4 Lomonosovskiy Ave., Moscow, Russia
nadezhda.mamontova@chch.ox.ac.uk
The paper presents an analysis of language attitude, communicative situations and code-switching among the Evenki people in the urban
settlement of Tura, the Evenki Municipal District of the Krasnoyarsk Territory. It is based on the author's observations, interviews, and survey conducted in the period between 2007 and 2014. The research highlights the contradiction between the attitude of the Evenki speakers to their native language as vanishing and inappropriate in a city and its actual use in various communicative situations, both in interaction with the researcher and within the community. The author comes to the conclusion that code-switching from Russian to Evenki depends more on the context of communication and speakers' attitudes rather than on language domains. Accordingly, the use of the Evenki language is not limited to any determined domains of language use, for example, associated with "traditional" culture, which is a dominant stereotype. The paper argues that—in the situation of a language shift and with a growing percentage of the urban population—more attention should be paid to the study of communicative practices in minority languages in urban settlements and cities.
Keywords: Evenki, language attitude, language shift, code switching, language and space.
Acknowledgement
Written in the framework of the project "The resource curse in the circumpolar areas: Russian and international experience in the field of analysis and resolution of conflicts over non-renewable resources in the areas traditionally inhabited by Indigenous ethnic groups" (RSCF, grant no. 15-18-00112, PI prof. D. A. Funk).
References
Augé M., Non-Places: An Introduction to Anthropology of Supermodernity.
London: Verso, 1995, 122 pp. Baker C., Key Issues in Bilingualism and Bilingual Education. Clevedon:
Multilingual Matters, 1988, 222 pp. Baranova V., '"Ono dolzhno vot tak prodolzhatsya i prodolzhatsya..." (O funktsiyakh shkolnogo prepodavaniya rodnogo yazyka)' ["It Should Go On and On in Such a Way." (On the Functions of Teaching a Native Language at School)], Antropologicheskij forum, 2008, no. 9, pp. 185—202. (In Russian). Bloch A., Red Ties and Residential School: Indigenous Siberians in a Post-Soviet
State. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2004, 235 pp. Blommaert J., Chronicles of Complexity. Ethnography, Superdiversity, and Linguistic Landscapes. Tilburg: Tilburg University, 2012, 149 pр. (Tilburg Papers "Culture Studies", рaper no. 29). Britain D., 'Sedentarism and Nomadism in the Sociolinguistics of Dialect', Coupland N. (ed.), Sociolinguistics. Theoretical Debates. Cambridge: Cambridge University Press, 2013, pp. 217—241.
Canagarajah S., 'Codemeshing in Academic Writing: Identifying Teachable Strategies of Translanguaging', Modern Language Journal, 2011, vol. 95, pp. 401-417.
Chambers J. K., Trudgill P., Dialectology. Cambridge: Cambridge University Press, 1980, 236 pp.
Coupland N., Style: Language Variation and Identity. Cambridge: Cambridge University Press, 2007, 209 pp.
Duray Z., Horvath C., Varnai Z., 'Visual Multilingualism in the Arctic Minority Context of Indigenous Urban Communities (Enontekio, Dudinka and Khanty-Mansiysk)', Suomalais-Ugrilaisen Seuran Aikakauskirja / Journal de la Société Finno-Ougrienne, 2017, no. 96, pp. 21-74.
Eckert P., Language Variation as Social Practice: The Linguistic Construction of Identity in Belten High. Oxford: Blackwell, 1999, 240 pp.
Eckert P., 'Sociolinguistics and Authenticity: An Elephant in the Room', Journal of Sociolinguistics, 2003, vol. 7, no. 3, pp. 392-431.
Eckert P., Meaning and Linguistic Variation: Third Wave in Sociolinguistics. New York; Cambridge: Cambridge University Press, 2018, 209 pp.
Edwards J., Multilingualism. London: Penguin Books, 1995, 256 pp.
Ferguson J., 'Code-Mixing among Sakha—Russian Bilinguals in Yakutsk: A Spectrum of Features and Shifting Indexical Fields', Journal of Linguistic Anthropology, 2016, vol. 26, no. 2, pp. 141-161.
Ferguson J., Sidorova L., 'What Language Advertises: Ethnographic Branding in the Linguistic Landscape of Yakutsk', Language Policy, 2018, vol. 17, no. 1, pp. 23-54.
Fought C., Language and Ethnicity. Cambridge: Cambridge University Press, 2006, 249 pp.
Funk D. A., 'Sokhranenie i razvitie yazykov korennykh malochislennykh narodov Severa Rossiyskoy Federatsii' [Maintenance and Development of the Indigenous Languages of the North and Siberia in the Russian Federation], Novikova N. I., Funk D. A. (eds.), Sever i seve-ryane: Sovremennoe polozhenie korennykh malochislennykh narodov Severa, Sibiri i Dalnego Vostoka [The North and Northerners: The Current Situation among the Indigenous Peoples of the North, Siberia and the Far East]. Moscow: IEA RAS, 2012, pp. 51-61. (In Russian).
Garfinkel H., Studies in Ethnomethodology. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1967, 288 pp.
Garrett P., Attitudes to Language. Cambridge: Cambridge University Press, 2010, 257 pp.
Goffman E., The Presentation of Self in Everyday Life. Edinburgh: University of Edinburgh Press, 1956, 251 pp.
Gordon C., 'Beyond the Observer's Paradox: The Audio-Recorder as a Resource for the Display of Identity', Qualitative Research, 2013, vol. 13, no. 3, pp. 299-317.
Gray D. E., Doing Research in the Real World. London: Sage Publications Ltd, 2004, 422 pp.
Hymes D., 'The Ethnography of Speaking', Gladwin T., Sturtevant W. (eds.), Anthropology and Human Behavior. Washington, D.C.: Anthropological Society of Washington, 1962, pp. 13-53.
Johnstone B., 'Place, Globalization, and Linguistic Variation', Fought C. (ed.), Sociolinguistic Variation: Critical Reflections. New York: Oxford University Press, 2004, pp. 65—83.
Labov W., Sociolinguistic Patterns (Conduct and Communication). Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1972, 344 pp.
Liarskaya E., '"U nikh zhe vse ne kak u lyudey...": Nekotorye stereotipnye predstavleniya pedagogov Yamalo-Nenetskogo okruga o tundro-vikakh' ["They Do Everything Unlike Normal People": Some Stereotypes of Teachers from the Yamal-Nenets Autonomous Area Regarding the Tundra Nenets], Antropologicheskij forum, 2006, no. 5, pp. 242—259. (In Russian).
Llamas C., 'Field Methods', Llamas C., Mullany L., Stockwell P. (eds.), The Routledge Companion to Sociolinguistics. New York: Routledge, 2007, pp. 3—12.
Mamontova N. A., 'Yazyki malochislennykh narodov Severa i Evropeyskaya yazykovaya Khartiya' [Indigenous Languages of Siberia and the North and the European Charter for Regional or Minority Languages], Sokolovsky S. V., Tishkov V. A. (eds.), Issledovaniya po prikladnoy i neotlozhnoy etnologii [Studies in Applied and Urgent Ethnology. Moscow: IEA RAS, 2010, pp. 79—95. (In Russian).
Mamontova N. A., 'Na kakom yazyke govoryat nastoyashchie evenki? Diskussii vokrug kochevogo detskogo sada' [What Language Do Real Evenki Speak? Discussions over the Nomadic Kindergarten], Etnograficeskoe obozrenie, 2013, no. 2, pp. 47—77. (In Russian).
Mamontova N. A., 'Kochevanie na prostorakh interneta: reprezentatsiya evenkiyskoy kultury VKontakte' [Nomadising in the Online Space. Representation of Evenki culture on VKontakte], Sibirskie istoricheskie issledovaniya, 2014, no. 2, pp. 95—125. (In Russian).
Mamontova N., 'From "Clan" to Speech Community: Administrative Reforms, Territory, and Language as Factors of Identity Development among the Ilimpii Evenki in the Twentieth Century', Sibirica, 2016, vol. 15, no. 2, pp. 40—72.
May S., 'Critical Multiculturalism and Cultural Difference: Avoiding Essentialism', May S. (ed.), Critical Multiculturalism: Rethinking Multicultural and Antiracist Education. London: Falmer Press, 1999, pp. 11—41.
Milroy L., Language and Social Networks, 2nd ed. Oxford: Wiley-Blackwell, 1987, 232 pp.
Mufwene S. S., Worldwide Globalization, International Migrations, and the Varying Faces of Multilingualism: Some Historical Perspectives. Tilburg: Tilburg University, 2017, 32 pp. (Tilburg Papers "Culture Studies", рaper no. 174).
Myers-Scotton C., Multiple Voices: An Introduction to Bilingualism. Malden, MA: Blackwell, 2006, 457 pp.
Norris M. J., 'Aboriginal Languages in Selected Cities in Canada: A Decade in Review, 1996 to 2006: Part Two', Aboriginal Policy Studies, 2011, vol. 1, no. 3, pp. 3—28.
Patrick D., Budach G., '"Urban-Rural" Dynamics and Indigenous Urbanization: The Case of Inuit Language Use in Ottawa', Journal
AHTPono^or^HECKMM «OPYM 2019 № 42
134
of Language, Identity and Education, 2014, vol. 14, no. 3, pp. 236— 253.
Romaine S., Bilingualism. Oxford: Basil Blackwell, 1989, 337 pp.
Saarikivi J., Partanen N., 'Fragmentation of the Karelian Language and Its Community: Growing Variation at the Threshold of Language Shift', Toivanen R., Saarikivi J. (eds.), Linguistic Genocide or Superdiversity? New and Old Language Diversities. Bristol: Multilingual Matters, 2016, pp. 21-64.
Schaeffer N. C., Dykema J., Maynard D. W., 'Interviewers and Interviewing', Marsden P. V., Wright J. D. (eds.), Handbook of Survey Research, 2nd ed. Bingley: Emerald Publishing, 2010, pp. 437-470.
Searles E., 'Placing Identity: Town, Land, and Authenticity in Nunavut, Canada', Acta Borealia, 2010, vol. 27, no. 2, pp. 151-166.
Siachitema A., 'The Social Significance of Language Use and Language Choice in a Zambian Urban Setting: An Empirical Study of Three Neighborhoods in Lusaka', English Around the World. Cambridge: Cambridge University Press, 1991, pp. 474-490.
Silverstein M., 'Metapragmatic Discourse and Metapragmatic Function', Lucy J. (ed.), Reflexive Language. Cambridge: Cambridge University Press, 1993, pp. 33-58.
Silverstein M., 'The Limits of Awareness', Duranti A. (ed.), Linguistic Anthropology: A Reader. Oxford: Blackwell, 2002, pp. 382-401.
Siragusa L., 'Secrecy and Sustainability: How Concealment and Revelation Shape Vepsian Language Revival', Anthropologica, 2017, vol. 59, pp. 74-88.
UNESCO Interactive Atlas of the World's Languages in Danger. <www. unesco.org/culture/ich/ index.php>.
Vakhtin N. B., Yazyki narodov Severa v XXveke: Ocherki yazykovogo sdviga [The Languages of the Peoples of the North in the 20th Century: Outline of a Language Shift]. St Petersburg: Dmitriy Bulanin, 2001, 388 pp. (In Russian).
Vasilevich G. M., Evenki: istoriko-etnograficheskie ocherki (XVIII — nach. XX veka) [The Evenki: Historical-ethnographic Notes (the 17th to the Beginning of the 20th Century)]. Leningrad: Nauka, 1969, 305 pp. (In Russian).
Wertheim S., 'Rethinking the Observer's Paradox and Data "Purity"', Berkeley Linguistic Society, 2002, no. 28, pp. 511-521.
