CC BY
26УДК 821.4
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЧАСТНОГО ЧЕЛОВЕКА. ПОЧЕМУ КИТАЙСКИЙ КЛАССИК ЛУ СИНЬ СЧИТАЛ ДОСТОЕВСКОГО ЖЕСТОКИМ ПИСАТЕЛЕМ?
Антонов Никита Викторович,
востоковед-китаист, слушатель Сеульского Национального университета, Сеул, Республика Корея, e-mail: n_a4455@mail. ru
Современные китайские критики и литературоведы считают, что творчество Достоевского в Китае рассматривалось более объективно, в отличие от трудов о Достоевском в тридцатые годы в советское время. Но это литературоведение имеет свою, сугубо китайскую, специфику.
Ключевые слова: Достоевский, Лу Синь, мораль, традиция, преступление, справедливость, ненависть, пытка.
В Китае, как ты знаешь, и сам император, и все его подданные - китайцы.
Г. Х. Андерсен
В открытии Достоевского Китаю важнейшую роль сыграл основоположник современной китайской литературы Лу Синь (18811936, псевдоним писателя Чжоу Шужэня). Для того чтобы понять его точку зрения, которую с подачи классика усваивали китайские читатели Достоевского, необходимо хотя бы немного знать о са-
© Н. В. Антонов, 2019
мом Лу Сине и о его отношении к представителям русской литературы и к современному ему обществу.
Лу Синь являлся потомком в 32-м колене основателя неоконфуцианства Чжоу Дуньи. Путь в литературу он выбрал не сразу Сначала будущий классик учился в Цзяннаньской военно-морской академии, затем был переведён в Школу горного дела и железных дорог при академии. Здесь он впервые познакомился с западным образованием и наукой; изучал немецкий и английский языки, читал иностранную научную и художественную литературу После смерти отца от туберкулёза, памятуя, что тому не помогла традиционная китайская медицина, молодой человек решил стать врачом, получив западное образование.
По стипендиальной программе правительства Лу Синь отправился учиться в Японию, в медицинскую академию. Там он написал своё первое эссе на классическом китайском языке. Дальнейшее преображение даровитого китайского студента выразительно описывается в его сборнике «К оружию», где автор объясняет своё решение покинуть Академию.
«Однажды после уроков один из японских преподавателей показал слайды с казнью предполагаемых китайских шпионов во время русско-японской войны 1904-1905 годов. На слайде он (Лу Синь) увидел одного из своих друзей, которого обвиняли в шпионаже. А его китайские друзья пришли смотреть на эту казнь не из сочувствия, а словно на представление. Лу Синь был шокирован их безразличием; он решил, что лечить болезни души его соотечественников намного важнее, чем болезни телесные». Уже одно это роднит китайского писателя и с творчеством Достоевского, и с его моральными максимами.
«Казалось бы, самобичевание кануло в Лету ещё в эпоху Средневековья. Однако даже во времена индустриализации ещё были люди, остававшиеся верными моральной стороне этой пытки», -пишет современный китайский литературный критик, глава Института литературы АОН Китая, лауреат премии «Золотой ключ» 1986 года Лю Цзайфу в своей статье «Лу Синь и Достоевский», на которую в основном мы и далее будем опираться. (Здесь и далее перевод с китайского Н. Антонова).
Знавший несколько европейских языков, интересовавшийся западной литературой и обучавшийся в прогрессивной Японии, Лу Синь ненавидел традиционный уклад китайского общества. Он считал преступной эту систему. Но в то же время брал на себя часть ответственности за неё, хотя и не имел к ней прямого отношения. Его логика была такова, что он является наследником традиционной культуры. В нём течет кровь предков, воспитанных в ней. В этом тоже есть его вина. Таким образом он брал на себя вину за исторические преступления системы. И не стремился её преуменьшить, дистанцироваться от наиболее острых проблем и не имеющих к нему прямого отношения вопросов. Так поясняет позицию великого предшественника Лю Цзайфу.
В 1918 году Лу Синь написал небольшой рассказ на байхуа (китайском разговорном языке) названный «Записки сумасшедшего»* (обратите внимание на название - насколько Н.В. Гоголь оказал влияние на Лу Синя). Вдохновлённый произведениями русского классика, его рассказ был полон критики устаревших и диких китайских традиций и во многом ещё феодального общественного устройства:
«Некогда говорили, что Китай всеми своими корнями связан с учением о морали и добродетели. ... Если исходить из этого, то чтение истории дает возможность легко решать многие вопросы. Потом я как-то случайно просматривал «Всеобщее зерцало» (труд, «помогающий управлению», автор - историк, философ и государственный деятель Китая XI в. Сыма Гуан - прим. автора) и понял, что китайцы всё ещё остаются нацией «людоедов».
В рассказе Лу Синя речь шла о превращении человека в людоедах в буквальном смысле слова. В этих «Записках сумасшедшего» есть эпизод, где описывается убийство крестьянами терроризировавшего деревню злодея. Казалось бы, вот - в забитых людях проснулся дух свободы! Но вчерашние «рабы духа» после этой маленькой победы мгновенно становятся рабами страстей, «заражаясь» духом преступления: они вынимают у убитого преступника сердце и печень и съедают их, чтобы стать храбрее. Толпа на улице выражает восторг, восхищённые рассказы о происшедшем передаются из уст в уста по соседним деревням. Вполне в рамках «традиции», хотя и шокирующей читателя ХХ века некоторыми
«частностями». Как восхищение разбоями Стеньки Разина в России и воспевание старинного героя в фольклоре...
Рассказ не случайно написан от первого лица - человек, поражённый происходящим - сам Лу Синь. Своё место в этой дикой истории он объясняет так:
«Я вмешался было в разговор (обсуждение событий в деревне - авт.), но тут арендатор и брат несколько раз взглянули на меня. Только сегодня я понял, что их взгляды были точно такими же, как у тех людей на улице. При мысли об этом, меня всего, с головы до пят, бросило в дрожь. Раз они могут есть людей, значит, они могут съесть и меня.»
Писатель даже не ставит в конце страшной фразы восклицательного знака - он констатирует настроение «народа», он не сомневается в исходе стихийного бунта против сил зла. «Брат хотя и рассуждает о справедливости, у него не только губы вымазаны человеческим салом, но и сердце полно мыслями о людоедстве».
*Иногда название рассказа переводят и как «Дневник сумасшедшего» - прим. автора.
Здесь Лу Синь как бы не впрямую вступает в морально-нравственный спор с Достоевским, вернее, с известной дилеммой, высказанной героем его романа «Преступление и наказание» Родионом Раскольниковым: «Тварь я дрожащая или право имею?» На примере крайнего случая (акте «победного людоедства») Лу Синь показывает: ощутив собственную власть над людьми, «тварь дрожащая» тварью быть не перестанет, а станет тварью опасной и жесткой для всех. Тут и смысловая отсылка к древней китайской и вьетнамской легенде о том, что убивший дракона сам становится драконом, поэтому прежде дракона надо убить в себе. И такая же отсылка к самому Ф. Достоевскому, писавшему, что счастье мира не стоит слезы ребёнка.
Говоря о Достоевском, Лу Синь в первую очередь говорил не о «литературных», а о реальных преступлениях. Как писатель, он преклонялся перед Достоевским, уважал за описанные им размышления преступников, а также за его восприятие злодеяния. Ведь именно посредством преступления этот писатель исследует глубины души героев своих произведений. Лу Синя восхищала манера описания
Достоевским своих персонажей. Ведь при немногом внимании к описанию внешности своих героев у Достоевского, как правило, их облик складывался за счёт интонации, манеры мыслить и чувствовать самих действующих лиц.
Но было и то, чего Лу Синь не мог простить Достоевскому. Вместе с глубоким уважением он также испытывал к нему настоящую ненависть. Лу Синь искренне не понимал, как человек так может мучить (душевно, нравственно) другого человека? Пусть даже это преступник. Пусть даже это всего лишь литературный герой. Он писал, что ненавидит Достоевского «за то, что жестокость проникла в его произведения. Он заставил человеческую душу страдать, одного за другим он делал людей несчастными, «допрашивал» их под пытками и давал это нам (читателям - переводчик)».
Лу Синь неоднократно говорит о том, что в произведениях Достоевского всегда видно «душевное столкновение двух голосов». Между ними словно происходит полемика судьи и преступника. Когда Лу Синь прочитал «Бедных людей» Достоевского, у него было такое ощущение, что это книга старика на закате жизни. Хотя Достоевский написал её в возрасте всего лишь 24 лет! Писателя «состарили» его переживания и проникновение в страшный мир его персонажей. Страшны были не только душевные пытки героев, но и то, что окуная всех «в чрезвычайно невыносимые условия, не только лишая их внешней чистоты, выпытывая все злодеяния из глубин души, но он выпытывает у них и спрятанную под злодеяниями истинную чистоту души».
Такие страшные подробности души в произведениях Достоевского отпугивали и до сих пор отпугивают некоторых читателей. Но необходимо понимать, что психологизм проник в китайскую литературу относительно недавно. В основном после Второй мировой войны.
По мнению современного китайского литературного критика Чжан Бяньгэ «Так называемая культурная революция в Китае (19661976) зримо и ощутимо показала сложность человеческой души. Беспочвенное обвинение и оскорбление стали причиной страдания невинных людей и расшатали традиционную веру в добрую приро-
ду человека по конфуцианству. . Тёмные стороны человеческой природы полностью обнаружились. Закончилось наивное представление о человеке. Вульгарная социология надоела опомнившимся людям. Новое время предоставило новую почву для понимания великого русского писателя Достоевского». (Чжан Бяньгэ, «Восприятие Достоевского в Китае».)
В то же время Чжан Бяньгэ считает, что «среди русских писателей Х1Х века Достоевский считается самым далёким от китайской культуры», якобы ориентированной на эстетику умеренности и гармонии, отмечает российский исследователь К.Н. Отева из Санкт-Петербурга в работе «О влиянии романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» на кинематограф Азии. (Китай, Филлипины)».
Неподготовленному читателю действительно очень трудно справиться с огромным грузом, который несут в себе подобные произведения. За эту «чрезмерную» натуралистичность, обнажающую душу, многие «слабые» (как называл их Лу Синь) читатели даже называли Достоевского «жестоким гением».
А что же сам Лу Синь? Как сказались на нём, на его творчестве увлечение Достоевским, глубокие исследования психологизма его произведений и одновременное неприятие писательских методов русского классика? Как ни странно, методы Лу Синя во многом вполне «достоевские»: его рассказы не воспевают положительных героев и не судят отрицательных, автор стремится честно, «послойно» рассмотреть реальные обстоятельства, в которых действуют персонажи его произведений. И это придаёт им универсальное социальное звучание, что, собственно, и делает всегда писателя классиком.
В конце 1925 года Лу Синь вдруг перестает публиковать собственные работы. А через два года переезжает из Пекина в Шанхай и активно занимается переводами русской литературы (особенно писатель восхищался Гоголем и перевёл на китайский «Мёртвые души»). Существует ряд отечественных литературных исследований, в которых отмечается общность творчества Лу Синя и русских классиков Х1Х-ХХ веков: Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, Л.Н. Толстого.
В заключение приведём слова доцента ШУ им. Шолом-Алей-хема Лидии Капуцыной и поэта Тамары Ильиной (Сафаровой), ска-
занные 11 ноября 2016 года в библиотеке-музее литературы и журналистики Биробиджана на вечере, посвящённом 195-летию Достоевского: «Человек, который сам пришёл к Достоевскому, поймёт его не так, как может понравиться власть предержащим», а также: «Этого писателя знает и читает весь мир и спорит о его творчестве, не оспаривая его гениальности и значимости. Не может мир от него отказаться. Ровно в той степени, в какой не может безоговорочно принять его каждый». Подобное отношение к творчеству незаурядного писателя парадоксальным образом вновь роднит Фёдора Достоевского и Лу Синя.
Однако «В современной китайской литературе великого писателя Лу Синь называют «Китайский Чехов», т.к. его творчество имеет много сходств с творчеством А. П. Чехова. Применяя художественную идейность и приемы русской литературы в своих трудах, Лу Синь создал типичные образы китайских жителей своего времени, беспощадно разоблачил жестокость полуфеодального и полуколониального китайского общества и вскрыл порочность китайского национального сознания в тяжелых общественных условиях. Прототип рассказа Лу Синя «Родина» является рассказ Чехова «Мужики». В отношении композиции, идеи и художественных приемов оба рассказа во многом схожи, особенно в отношении композиции, авторских точек зрения, приемов сопоставления и лиризма», - пишет в аннотации к своему исследованию «Прототип рассказа Лу Синя «Родина» - рассказ Чехова «Мужики» Ши Шань-шань.
Основатель КНР Мао Цзэдун был большим поклонником творчества Лу Синя, но в коммунистическую партию писатель не вступал. Его приняли туда. посмертно. На гробнице Лу Синя в Шанхае помещена каллиграфическая надпись, сделанная Мао. Однако из-за левых взглядов писателя Лу Синь был запрещён на Тайване до 1980 года. В последние дни своей жизни он написал два эссе -«Смерть» и «Это тоже жизнь». Когда видишь эти две книги рядом, зная этику Лу Синя, хочется слить эти книги под одной обложкой слив и их названия воедино - «Смерь - это тоже жизнь».
Незадолго до смерти Лу Синь получил предложение Нобелевского комитета подать заявку на получение премии, но отказал де-
легации в этом. Однако именно его называют «величайшим писателем Азии в двадцатом веке».
«Как хорошо, когда сделаешь что-то хорошее и правдивое», -говорил Достоевский. Лу Синь именно так стремился жить.
Список использованных источников
1. Лу Синь // Большая советская энциклопедия: [в 30 т.] / под ред. А. М. Прохоров - 3-е изд. - М.: Советская энциклопедия, 1969.
2. Лу Синь. Записки сумасшедшего // Электронная библиотека Грамотей. - Режим доступа: http://wiki.uspi.ru/index.php/
3. Лу Синь. Избранные произведения // Лу Синь; пер. с кит.; сост. С. Хохловой; вступ. статья Л. Эйдлина; коммент. В. Петрова. - М.: Худож. лит., 1981. - 422 с.
4. Лю Цзайфу. Лунь вэыьсээ дэ чяутпсия (О субъективности в литературе) // Вэньсюэ пкнлунь. - 1985. Т. I.
5. Маркова, С. Д. Маоизм и интеллигенция. Проблемы и события (1956-1973). - М., 1975;
6. Чжан Бяньгэ. Восприятие Достоевского в Китае // Достоевский: материалы и исследования. - СПб., 2013. - Т. 20. - С. 293-304.
7. Шуи Шаньшань. Прототип рассказа Лу Синя «Родина» - рассказ Чехова «Мужики» // Вестник Башкирского университета. 2017. Т. 22. №2 1.
8. Отева, К. Н. О влиянии романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» на кинематограф Азии. (Китай, Филлипи-ны) // Известия ВГПУ Филологические науки. 2017. №№ 9. - Режим доступа izvestia.vspu.ru>ffles/puЫics/122/126-130.pdf
CRIME OF A PRIVATE PERSON. WHY DID THE CHINESE CLASSIC LU XIN CONSIDER DOSTOEVSKY A CRUEL WRITER?
Antonov Nikita Viktorovich,
Orientalist-Sinologist, student of Seoul National University, Seoul, Republic of Korea, e-mail: [email protected]
_№ 2, 2019, вопросы русской литературы
Modern Chinese critics and literary critics suppose Dostoevsky's works in China are treated more objectively, than the works in the thirties in Soviet Union. But this literary criticism has its own (Chinese) specifics.
Keyword: Dostoevsky, Lu Xun, morality, tradition, crime, justice, hatred, torture.
References
1. Lu Sin' // Bol'shaya sovetskaya entsiklopediya: [v 30 t.] / pod red. A. M. Prokhorov - 3-ye izd. - M.: Sovetskaya entsiklopediya, 1969.
2. Lu Sin'. Zapiski sumasshedshego // Elektronnaya biblioteka Gramotey. - Rezhim dostupa: http://wiki.uspi.ru/index.php/
3. Lu Sin'. Izbrannyye proizvedeniya //Lu Sin'; per. s kit.; sost. S. Khokhlovoy; vstup. stat'ya L. Eydlina; komment. V. Petrova. - M.: Khudozh. lit., 1981. - 422 s.
4. Lyu Tszayfu. Lun' vey'see de chyautpsiya (O sub"yektivnosti v literature) // Ven'syue pknlun'. - 1985. T. I.
5. Markova, S. D. Maoizm i intelligentsiya Problemy i sobytiya (19561973). - M., 1975;
6. Chzhan Byan'ge. Vospriyatiye Dostoyevskogo v Kitaye // Dostoyevskiy: materialy i issledovaniya. SPb., 2013. T. 20. S. 293-304.
7. Shui Shan'shan'. Prototip rasskaza Lu Sinya «Rodina» - rasskaz Chekhova «Muzhiki» // Vestnik Bashkirskogo universiteta. 2017. T. 22. № 1.
8. Oteva, K. N. O vliyanii romana F.M. Dostoyevskogo «Prestupleniye i nakazaniye» na kinematograf Azii. (Kitay, Fillipiny) // Izvestiya VGPU. Filologicheskiye nauki. 2017. №№ 9. - Rezhim dostupa izvestia.vspu.ru>files/publics/122/126-130.pdf
