CC BY
217
договора удачное определение - «мир компромисса», в результате которого белорусские территории были принесены в жертву другим целям. Следствием Рижского мира стали деятельность Белорусской армии С. Булак-Булаховича, создание «Белорусской крестьянской партии Зеленого дуба», борьба с коммунистическим и крестьянским движением на белорусских землях Польши, вооруженные и политические конфликты на территории Белоруссии.
Таким образом, рецензируемая книга представляет собой весьма важный этап на пути изучения белорусского вопроса в 1918-1921 гг. Результат данного исследования, подкрепленный введением в научный оборот большого количества неопубликованных источников, сводится к четкому определению роли Советской России и Польши в формировании Белорусского государства. Иногда Д.А. Короткова уходит от конкретизации отдельных вопросов, но это не влияет на общее значение книги для отечественной белорусистики.
О.В. Бабенко
2020.03.024. ЭМАН И.Е. ПРЕДВОЕННЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС В ЕВРОПЕ 1938-1939 гг. В НОВЕЙШИХ ИСТОРИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ. (Обзор).
Ключевые слова: Мюнхенский сговор 1938 г.; система национальной безопасности в Европе; политический кризис в Европе, 1938-1939 гг.
В 2018 и 2019 гг. российская общественность и российская историческая наука обсуждали ряд важных дат, связанных с началом Второй мировой войны, продолжающих и в настоящее время оставаться предметом острой научной и политической дискуссии. 30 сентября 1938 г. в Мюнхене было подписано соглашение, по которому премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и лидер фашистской Италии Бенито Муссолини передавали Германии Судетскую область Чехословакии. 15 марта 1939 г. гитлеровские войска вошли в Прагу. В течение нескольких дней рейх аннексировал Мемельскую область, входившую в состав Литвы, потребовал у Польши возвращения Данцига. Европа стояла на пороге Второй мировой войны.
События 1938-1939 гг. требуют тщательного анализа, который был предпринят ведущими отечественными и зарубежными историками на страницах двух последовательно вышедших сборников [2; 21]. Кроме того, в обзоре рассматриваются статьи, опубликованные на страницах журналов «Новая и новейшая история» и «Славяноведение» в 2019 г. Первый сборник имеет симптоматичное название «Мюнхен-1938: падение в бездну Второй мировой» [21]. Второй сборник, названный «Антигитлеровская коалиция -1939: Формула провала» [2], исследует серию причин, почему в 1939 г. не удалось сформировать антигитлеровскую коалицию, систему национальной безопасности. Оба сборника вышли под общей редакцией генерального директора Института внешнеполитических исследований и инициатив, члена Общественной палаты РФ, заместителя председателя комиссии по развитию общественной дипломатии, гуманитарному сотрудничеству и сохранению традиционных ценностей Ю.В. Крашенинниковой. Ответственным редактором изданий выступил д-р ист. наук О.Г. Назаров, предпославший сборникам развернутые вступительные статьи, содержащие анализ авторских концепций.
Важной компонентой сборников является публикация документов. В первом сборнике в Приложении приведены два ранее неизвестных архивных документа о роли Польши в расчленении Чехословакии, прокомментированные д-ром ист. наук Г.Ф. Матвеевым (МГУ им. М.В. Ломоносова). В Приложении ко второму сборнику впервые помещены представленные МИД России факсимильные изображения советско-германского договора о ненападении и секретного протокола к нему. Как обращает внимание О.Г. Назаров, до настоящего времени историкам были доступны только немецкие варианты данных документов. Факт публикации особенно важен в современных условиях, чтобы доносить до широкой общественности всю правду о Второй мировой войне.
Мюнхенский сговор является одной из центральных тем первого сборника. «Мюнхен-1938», подчеркнул во вступительной статье О.Г. Назаров, «явился важнейшим шагом к началу Второй мировой войны. Он не был результатом случайного стечения обстоятельств или непродуманным действием британской и французской политики. Напротив, он стал закономерным итогом не-
сколько лет проводившейся Лондоном и Парижем "политики умиротворения агрессора"» [22, с. 10].
Открывается сборник статьей американского исследователя Чарльза Аллена, поднявшего вопрос об актуальности темы Мюнхена в наши дни. «Сегодня на Западе вспоминают мюнхенский сговор, чтобы напомнить: англо-французское "умиротворение" Гитлера привело к ужасам Второй мировой войны. Поэтому, дескать, США и НАТО должны усиливать агрессивную антироссийскую политику: экономическую войну и военное строительство по периметру российских границ» [1, с. 23]. Запад, продолжает историк, ставит «историю с ног на голову, создавая искаженный образ прошлого и уводя от уроков прошлого, которые необходимо помнить сегодня» [там же].
«Мюнхен» - это название стало нарицательным, «символизирующим агрессивную сущность гитлеровской внешней политики, преступное невыполнение международных обязательств западными державами и несовместимость с основными принципами международного права. Мюнхен явился важнейшим свидетельством ликвидации системы коллективной безопасности, окончательным устранением Лиги Наций от решения значительных вопросов европейской и мировой политики, означал очередной шаг на пути развязывания Второй мировой войны и первый шаг к потере чехословацкой государственности», - так характеризует событие 30 сентября 1938 г. д-р ист. наук В.В. Марьина (Ин-т славяноведения РАН) [15]. Историк привлекла большой массив чехословацких документов, а также мемуары президента ЧСР Эдварда Бенеша, эмигрировавшего в США в начале 1939 г. Автор пишет, что в преддверии Мюнхена гитлеровская пропаганда усилила обработку европейского и мирового общественного мнения, «подводя его к мысли, что Чехословакия, опираясь на СССР, становится рассадником коммунизма и всем своим поведением подталкивает мир к началу войны» [15, с. 39].
В статье «Борьба за признание Мюнхенского соглашения недействительным. 1939-1945 гг.» [14] Марьина показала, какие усилия предпринял в годы войны Э. Бенеш, для которого «Мюн-хен-1938 стал незаживающей раной». Бенеш возглавил борьбу за восстановление Чехословацкой республики в домюнхенских границах, поднял вопрос о признании Мюнхенского соглашения не-
действительным с момента его подписания, что «явилось первым прецедентом в теории и практике международных отношений» [14, с. 217].
Доктор ист. наук А.В. Шубин (РГГУ, ИВИ РАН) высоко оценил огромный труд советской дипломатии по созданию альянса, противодействующего фашизму. Автор подчеркнул, что, «как бы ни относиться к политике Иосифа Сталина, которая в других отношениях была иногда чудовищной, именно СССР был 80 лет назад защитником коллективной безопасности в Европе от нацистской агрессии и ее "умиротворителей"» [32, с. 74]. 2 мая 1935 г. был подписан советско-чехословацкий договор, началось интенсивное военное и разведывательное сотрудничество между двумя государствами. Однако, пишет автор, ссылаясь на доклад полпреда в Чехословакии С.С. Александровского от 1 августа 1936 г., «в правительственных кругах и широкой общественности Чехословакии с катастрофической быстротой нарастают капитулянтские настроения в отношении Германии и укрепляется сознание краха бенешевской концепции внешней политики, ищущей опереться на Францию и СССР под эгидой Лиги Наций» [цит. по: 32, с. 75-76]. 21 сентября нарком иностранных дел М. М. Литвинов, выступая в Лиге Наций, подтвердил, что СССР готов оказать военную помощь Чехословакии. Однако Польша и Румыния отказались дать проход частям Красной армии и выдвинули свои территориальные претензии к Чехословакии.
Доктор ист. наук М.И. Мельтюхов (Всероссийский НИИ до-кументоведения и архивоведения) в своей статье «Красная армия и чехословацкий кризис 1938 г.» представил «военное измерение событий» [18]. Доступные документы, пишет автор, показывают, что «в 1938 г. советское руководство прекрасно понимало, что организация поддержки Чехословакии зависит от позиции Великобритании и Франции, основной внешнеполитической целью которых было стремление направить германскую экспансию на Восток» [18, с. 89]. В 1938 г. «в течение 6 месяцев Советский Союз 10 раз официально заявлял о своей готовности оказать поддержку Чехословакии. Кроме того, четыре раза СССР об этом конфиденциально сообщал Франции, четыре раза - Чехословакии, три раза -Великобритании. Советская сторона трижды предлагала провести переговоры генеральных штабов Франции и один раз Великобри-
тании, однако никакого ответа получено не было» [18, с. 90]. Советское правительство предприняло соответствующие военные меры по подготовке к оказанию помощи Чехословакии. «Однако именно Франция и Чехословакия отказались от военных переговоров, а Великобритания и Франция блокировали советские предложения об обсуждении проблемы коллективной поддержки Чехословакии через Лигу Наций» [18, с. 107].
Кандидат ист. наук Д.В. Суржик (Центр истории войн и геополитики ИВИ РАН) рассмотрел источники финансирования военных программ Гитлера в статье «Политэкономия мюнхенского предательства». Историк подчеркнул, что «нельзя списывать Мюнхенское соглашение единственно на счет капитулянтства и антисоветизма Чемберлена и Даладье, как это делали в советское время» и что вопрос о мотивах «последовательной капитуляции Лондона и Парижа перед Берлином во второй половине 1930-х годов далек от однозначного ответа. Однако очевидно, что не может быть прочного союза между теми, кто хочет обуздать мировое зло, и теми, кто ведет с ним закулисные сделки, подобно Мюнхенскому сговору» [28, с. 132]. Автор ставит вопрос, можно ли было избежать позорной капитуляции и «какими силами располагали все стороны Мюнхенского кризиса, чтобы предотвратить его иным, не таким позорным способом?» [там же]. К времени Мюнхена «армия вторжения насчитывала... более полумиллиона человек, собранных со всех военных округов Третьего рейха» [28, с. 133]. Сухопутные войска французской Третьей республики на территории метрополии составляли 450 тыс. человек, не считая 50 тыс. человек при 4 тыс. самолетов. Численность чехословацких вооруженных сил (по различным источникам) оценивалась от 180 до 600 тыс. человек [28, с. 133-134]. На территории Чехословакии имелись прекрасные военные заводы, страна «по праву называлась арсеналом Европы». Военный потенциал Красной армии, несмотря на политические репрессии, оценивался иностранными наблюдателями весьма высоко. В 1938 г. вермахт не был готов к затяжной (на два фронта) войне, и осенью 1938 г. существовал реальный шанс не допустить большого кровопролития, полагает автор [28, с. 135].
Доктор ист. наук А.Ю. Плотников (МГУ им. М.В. Ломоносова) пишет, что Мюнхен «явился прямым результатом и законо-
мерным итогом политики "умиротворения" агрессора, последовательно проводившейся "Творцами Версаля" - Великобританией и Францией - в отношении Германии на протяжении 1930-х годов» [23, с. 138]. Автор приводит слова Уинстона Черчилля, сказанные им в Палате общин во время обсуждения отчета английской делегации, участвовавшей в Мюнхенской конференции. «У вас был выбор между позором и войной. Вы выбрали позор - и получите войну» [цит. по: там же]. Плотников показал, что с середины 1930-х годов «у лидеров и главных творцов Версальской системы Великобритании и Франции обозначилась четкая тенденция на проведение политики потакания и "умиротворения" Германии и поощрения ее агрессивных устремлений с целью подтолкнуть Берлин к войне против СССР» [23, с. 139-140].
В статье «Польша и Судетский кризис» [5] канд. ист. наук Д.С. Буневич (Институт русско-польского сотрудничества) отметил, что к 1934 г. созрели все условия для сотрудничества авторитарной Польши и нацистской Германии, направленного против Чехословакии, единственной демократии, сохранившейся к началу 1930-х годов в Центральной и Восточной Европе. Поскольку в подписанном 26 октября 1938 г. договоре между Польшей и Германией отсутствовало положение о прекращении действия договора в случае начала вооруженного конфликта одной из договаривающихся сторон с третьей державой, это позволяет, по мнению автора, трактовать договор Липского-Нейрата как скрытую форму союза [5, с. 150]. Автор считает, что Францию, связанную с Чехословакией оборонительным договором, подтолкнуло к поиску компромисса с Гитлером именно отсутствие согласия Польши пропустить войска Красной армии, что делало невозможным оказание помощи Чехословакии со стороны СССР. Геополитический союз Чехословацкой республики с Польшей при поддержке Франции мог бы стать серьезным препятствием на пути германской агрессии в Центральной Европе. Однако «Польша оказалась ослеплена национальным эгоизмом и великодержавными амбициями» [5, с. 156]. После аннексии Тешинского региона Варшава добилась заключения 30 ноября 1938 г. соглашения, в соответствии с которым территории на севере Словакии также были переданы Польше.
Освещение чехословацкого кризиса 1938 г. в польской прессе стало предметом исследования канд. ист. наук А.А. Киселева
(Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники) [12]. Кандидат ист. наук О.Г. Казак (Минский городской педагогический колледж) проанализировал отношение общественно-политической мысли Венгрии к Мюнхену-1938 г. «Провластные интеллектуалы хортитской Венгрии позитивно оценивали факт подписания Мюнхенского соглашения, рассматривали этот международный документ в качестве правовой основы "возвращения" к Венгрии Фелвидека и Подкарпатской Руси (Западной Украины. - И.Э.)» [9, с. 172].
Доктор ист. наук К.В. Шевченко (Центр евразийских исследований РГСУ в Минске) сосредоточился на рассмотрении этнокультурной ситуации на территории Чехословакии. В частности, он показал, что «развязанная украинскими националистами под покровительством нацистской Германии кампания насильственной украинизации карпатских русинов, сопровождавшаяся массовыми репрессиями в отношении местной карпато-русской общественности и русофилов, стала одной из наиболее мрачных трагических страниц в истории карпатских русинов» [29, с. 178]. Кроме того Шевченко документально обосновал, что протекторат Богемия и Моравия «стал своеобразным полигоном, где испытывались и внедрялись различные технологии германизации чешского населения, которое было приговорено идеологами нацистской Германии к полному исчезновению не только с политической, но даже с этноязыковой карты Европы» [30, с. 206].
Общий ход событий 1939 г. (раздел, Чехословакии, провозглашение Словацкого государства, создание протектората Богемия и Моравия, начало Второй мировой войны) рассмотрела д-р ист. наук Е.П. Серапионова (Ин-т славяноведения РАН) [25]. Она использовала материалы, отправленные в НКИД из советского посольства в Праге, а затем генконсульства СССР: обзоры печати, дополненные комментариями советских дипломатов. Автор полагает, что, несмотря на существование жесткой цензуры, «пресса в сочетании со свидетельствами очевидцев дает общее представление о ходе событий и происходивших в стране изменениях» [25, с. 24]. Е.П. Серапионова приходит к следующим заключениям.
15 марта 1939 г. Германия совершила аннексию, так как территория Чехии и Моравии была занята немецкими войсками и включена в германский рейх. В последнее время некоторые чеш-
ские историки стали писать, что протекторат не является оккупацией в полном смысле слова, а представляет собой нечто среднее между самостоятельностью и оккупацией. Однако знакомство с документами данного периода дает автору основания говорить о том, что хотя видимость автономии сохранялась, она все более ограничивалась. Протекторат Богемия и Моравия был наделен в известной мере самостоятельностью, но не на территориальной, а на национальной основе. «В территориальном отношении он всецело принадлежал германской империи. В протекторате продолжала действовать конституция бывшей Чехо-Словакии в той мере, в которой она не противоречила охране протектората рейхом. Внешней политикой ведал рейх. Собственного внешнеполитического представительства и права на самостоятельную армию протекторат не имел. С точки зрения международной протекторат Богемия и Моравия являлся составной частью рейха и не обладал юридическим суверенитетом. Это было достаточно оригинальное образование, и по своим отличительным признакам оно не соответствовало прежнему понятию протектората» [25, с. 35]. Перечисленные факторы, помимо прочих, позволяют Серапионовой прийти к выводу, что «на деле режим протектората стал мало чем отличаться от оккупационного» [там же].
Политике держав и тайным американо-германским контактам в марте-июне 1939 г. посвящена статья канд. ист. наук О.В. Вишлёва [7]. Автор привлек ранее не введенные в научный оборот германские архивные документы и недавно рассекреченные материалы из фонда ЦРУ, в частности письма графа фон дер Шуленбурга (двоюродного брата германского посла в Москве), д-ра философии и права из Швейцарии, составленные на основе его бесед и знакомства с личной корреспонденцией Майрона Чарльза Тейлора, близкого друга американского президента Франклина Рузвельта. Письма поступали к оберфюреру СС, старшему референту «личного штаба» министра иностранных дел Германии Риббентропа Рудольфу Ликусу. Письма в переводе автора прилагаются к статье. Используя эти документы, Вишлёв показывает, какую эволюцию претерпели методы политики западных держав весной 1939 г. в отношении Германии. Изменение в тактике западных держав автор датирует второй половиной марта 1939 г. - переход к «политике устрашения» (фактически, как пишет автор, шантажа) с
целью заставить Германию взять инициативу урегулирования отношений с западными державами на себя. В основу этой тактики «западные державы планировали положить демонстрацию не только собственной мощи, но и крайне неблагоприятного для Германии и в целом для "оси" баланса сил на международной арене. Берлин должен был ясно увидеть, что в случае войны он будет иметь дело с широкой коалицией западных держав и их восточноевропейских союзников и что на стороне этой коалиции выступят также Советский Союз и Соединенные Штаты» [7, с. 128]. В основе этой политики, подчеркивает автор, лежала всё та же цель -предотвратить развитие «динамизма» «оси» в западном направлении [7, с. 129].
Советский Союз, «после того, как западные державы осенью 1938 г. отдали предпочтение не коллективному обузданию агрессии, как это предлагала Москва, а сепаратной сделке с агрессорами за счет своего собственного союзника - Чехословакии, всё яснее выражал сомнение в возможности налаживания сотрудничества с Англией и Францией» [там же]. На Западе полагали, пишет Виш-лёв, что не допустить того, чтобы Кремль занял позицию нейтралитета, при этом не вступая с СССР ни в какие договорные отношения, можно было только одним путем - побудить Советский Союз к действиям, которые могли бы привести к обострению германо-советских отношений. С этой целью англо-французская дипломатия с марта 1939 г. начала настойчиво добиваться от Москвы сначала публичного заявления о ее готовности предоставить помощь Польше и Румынии в случае нападения Германии, а затем заявления о предоставления гарантий [7, с. 130]
Шаги Лондона и Парижа, делавших то грозные заявления, то недвусмысленно намекавшие на их готовность к соглашению, убеждали Гитлера, что тот «мог не опасаться решительных действий с их стороны. Инициатива целиком оставалась в его руках» [там же]. Гитлер был хорошо осведомлен о том, что Лондон и Париж активизировали контакты с СССР по тактическим соображениям и что послание президента Рузвельта от 14 апреля 1939 г., в котором он призывал Гитлера и Муссолини решить существующие проблемы за столом переговоров, было призвано отчасти компенсировать ослабление позиций Англии и Франции, «вызванное провалом их попыток побудить СССР включиться в орбиту
западной политики и взять на себя односторонние обязательства» [7, с. 133].
Отставка наркома иностранных дел СССР Литвинова показала, пишет автор, что СССР «вносит серьезные коррективы в свой внешнеполитический курс». «Заявляя о готовности при условии, если Лондон и Париж изменят свою позицию, продолжить с ними диалог и договориться о сотрудничестве, СССР в то же время "открывался" для контактов с Берлином. Эти контакты могли быть использованы им как рычаг давления на западные державы в вопросе о заключении трехстороннего соглашения. В случае провала... база, подготовленная с помощью этих контактов, могла быть использована Советским Союзом для урегулирования отношений с Германией на двусторонней основе и предотвращения военного столкновения с нею» [7, с. 134]. Автор отмечает, что эти перемены западные державы не оставили без внимания, однако «Лондон и Париж по-прежнему пыталось навязать Кремлю односторонние обязательства и использовать переговоры с ним в своих интересах» [там же]. Поездка в Берлин в середине мая 1939 г. британского консерватора Г. Друммонд-Вольфа, «сигнализировавшая о готовности Запада к переговорам и уступкам, знаменовала начало конца «жесткого курса» Англии и Франции в отношении стран «оси»» [7, с. 135].
Центральное место во втором рассматриваемом сборнике «Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала» [2] отводится переговорам весны-лета 1939 г. о создании антигитлеровской коалиции и заключению советско-германского договора о ненападении. В Предисловии к сборнику В.Ю. Крашенинникова подчеркнула, что «договор о ненападении для Москвы был вынужденным шагом, когда стало понятно, что антигитлеровской коалиции не будет. Он дал Советскому Союзу почти два года передышки для подготовки к отражению неминуемой агрессии». Более того, аналогичные договоры с Германией раньше, чем СССР, подписали Великобритания, Франция, Дания, Латвия, Литва и Эстония [2, с. 3].
События весны 1939 г. были весьма и весьма тревожными. 16 марта 1939 г. был образован германский протекторат Богемия и Моравия. 14 марта было объявлено об образовании самостоятельного, но фактически зависимого от Третьего рейха Словацкого го-
сударства. Подкарпатская Русь с согласия Гитлера была оккупирована венгерскими войсками и включена в состав Венгрии. Всё это стало убедительным доказательством, что подстрекательство агрессора ведет к развязыванию войны, пишет В. В. Марьина в статье «Расчленение Чехо-Словакии (март 1939 г.): реакция в мире» [16], отмечая, что реакция СССР, Англии, Франции, США на уничтожение ЧСР была, по сути, однозначно негативной, осуждающей агрессию Германии, однако разной по форме. Историк подчеркивает, что «СССР уже 15 марта, т.е. в день оккупации чешских земель и вступления немецких войск в Прагу, выступил с осуждением ликвидации Чехословацкого государства». В газете «Правда» появилась статья под названием «Новый акт агрессии в Центральной Европе» [16, с. 34]. 19 марта в ноте, врученной в Москве немецкому послу Шуленбургу, говорилось, что «оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными» [цит. по: 16, с. 34]. В нотах, направленных Францией и Великобританией, говорилось об отказе признать законными действия против Чехословакии, однако в отличие от советской ноты, подчеркивает Марьина, в них «осуждалась не сама агрессия против суверенного государства, а нарушение Гитлером обещаний, данных им в Мюнхене» [16, с. 36]. Польша «предпочла позицию стороннего наблюдателя, хотя перспектива того, что она станет жертвой очередного удара агрессора, становилась всё более очевидной» [16, с. 37].
Опасность остаться лицом к лицу с агрессором усилила в Англии и Франции тенденции к оживлению системы коллективной безопасности и к началу переговоров с СССР, что, однако, не означало отхода этих стран от политики «умиротворения», рецидивы которой, отмечает Марьина, участились по мере удаления от событий 14-15 марта 1939 г. Одним из проявлений данной тенденции стал тот факт, что попытка советской дипломатии вынести «чехо-словацкий вопрос» на заседания Лиги Наций окончилась неудачей. Позиция СССР по данному вопросу летом 1939 г. может быть понята, на взгляд Марьиной, только в контексте событий в Европе и советской внешнеполитической деятельности в то время. «Она была нацелена, с одной стороны, на соглашение с западными державами, а с другой, не упускалась из вида возможность (в слу-
чае невозможности договориться с ними) сближения с Германией» [16, с. 40]. Но надежды на переговоры с Западом не оправдались. К концу второй декады августа 1939 г. советский внешнеполитический курс резко меняется, что повлекло за собой корректировку позиций СССР в чехо-словацком вопросе.
Рассматривая позицию, которую заняла Польша весной и летом 1939 г., Д.С. Буневич пишет, что «правительство Польши, в критический момент выразившее готовность сражаться с Германией, не нашло в себе мудрости и мужества пойти на компромисс с Советским Союзом, не могло преодолеть недоверие и подозрительность, которые, конечно, объективно присутствовали между двумя государствами» [6, с. 51]. В апреле-мае 1939 г. германское командование разработало стратегический план нападения на Польшу - «Белый план». В конце апреля 1939 г. Германия объявила о выходе из британо-германского соглашения 1935 г. и польско-германского договора 1934 г. «Более не существовало никаких дипломатических оснований, препятствовавших немецкому нападению на Польшу» [6, с. 48].
19 мая 1939 г. была заключена франко-польская военная конвенция. Надежда на обещания Франции, а также преувеличение возможностей собственной армии привели к тому, что Варшава заняла деструктивную позицию, когда на московских переговорах июля-августа 1939 г., казалось, наметился некоторый прогресс, отмечает автор. Польша категорически отказалась подписывать какое-либо соглашение с СССР, предусматривавшее проход частей Красной Армии через польские территории. Что касается Франции и Великобритании, то эти страны даже после объявления ими войны Германии 3 сентября 1939 г. не оказали никакой помощи своему польскому союзнику.
Анализируя внешнюю политику Польши накануне Второй мировой войны по материалам польской прессы, А. А. Киселёв [11] приводит данные, свидетельствующие, что за неделю до начала войны польское общественное мнение не оценивало советско-германский договор о ненападении в качестве прямой угрозы независимости Польши со стороны СССР. Автор не согласен с выводами, что польская печать «заговорила о приближавшемся четвертом разделе Польши» [цит. по: 11, с. 79]. В большинстве случаев никто напрямую не обвинял СССР в том, что соглашение с Герма-
нией направлено исключительно на провоцирование войны. «В нем видели скорее жесткий прагматический расчет с целью отведения военной угрозы от своих границ, маневр уклонения от непосредственного участия в европейском военном конфликте и средство для освобождения сил для противостояния Японии на Дальнем Востоке» [цит. по: 11, с. 79]. На страницах польских газет фактически одобрялся курс, проводимый польским руководством, отрицавший какое-либо тесное сотрудничество в деле международной безопасности. «Срыв англо-французских переговоров и заключение советско-германского договора о ненападении воспринимались как лишнее свидетельство в пользу востребованности Польши западными державами и полная дискредитация своего главного конкурента за место основного партнера Великобритании и Франции на востоке Европы» [11, с. 80]. Киселёв подчеркивает, что, несмотря на негативный образ СССР в польском общественном мнении, немецкая военная угроза воспринималась как многократно более существенная.
Руководитель исследовательской программы фонда «Историческая память», В.В. Симиндей в статье «Прибалтика-1939: Пакты с Гитлером» показал, как совершался переход Прибалтийских государств после Мюнхена «под крыло германского орла» [26, с. 104]. В частности, Эстония, Латвия и Литва отказались от автоматического применения ст. 16 Статута Лиги Наций, «позволявшей, среди прочего, транзит советской военной силы по их территории, акватории и воздушному пространству для борьбы с агрессором в случае нападения на Чехословакию» [26, с. 104-105]. 22 марта 1939 г. был подписан Договор между Литовской республикой и Германским рейхом о передаче Клайпедского края Германии.
7 июня 1939 г. были подписаны пакты о ненападении между Германией, Латвией и Эстонией на десять лет, с автоматическим продлением еще на десять лет. Автор свидетельствует, что в Федеральном архиве Германии сохранился документ (в научный оборот субстантивную его часть ввел германский историк Рольф Аманн в 1988 г.), содержащий прямое указание на наличие секретной клаузулы, о которой договорились Эстония и Латвия и которая «обязывает оба государства принять, с согласия Германии и при консультациях с германской стороной, все необходимые меры
военной безопасности по отношению к Советской России. Оба государства признают, что опасность нападения для них существует только со стороны России и что здравомыслящая реализация их политики нейтралитета требует развертывания всех оборонительных сил против этой опасности» [26, с. 110].
Доктор ист. наук В.Н. Барышников (Институт истории Санкт-Петербургского государственного университета) в статье «Политический кризис 1939 г. и Финляндия» замечает, что подписание 23 августа 1939 г. советско-германского договора о ненападении было воспринято в Хельсинки подобно «разорвавшейся бомбе» [3, с. 124] Считалось, что Германия «продала Финляндию». Автор задается вопросом, осталась бы Финляндия в сложившихся условиях нейтральной страной. Финляндия рассматривала Германию надежной опорой, поэтому в СССР могли опасаться возможного использования Финляндии Германией. Барышников считает, что этим объясняется причина направленности секретного протокола к советско-германскому договору, согласно которому «северная граница Литвы определялась в качестве разделения «сфер интересов Германии и СССР», и Финляндия, как и другие страны Прибалтики, «признавалась Германией в качестве зоны интересов Советского Союза» [там же]. Историк подчеркивает, что нельзя принимать на веру и то, что Гитлер не строил никаких планов в отношении Прибалтики. В статье приводятся слова сотрудника МИД Германии Петера Клейста: «В прибалтийских государствах в отличие от Польши мы хотим достичь такой же цели иным путем». «Здесь не будет иметь место применение силы. Мы достигнем нейтралитета прибалтийских государств, т.е. решительного отхода их от Советского Союза. В случае войны... если это нас устроит, мы нарушим этот нейтралитет» [цит. по: 3, с. 125]. Данные взгляды, уточняет Барышников, стали в полной мере известны советскому руководству. Из советского полпредства в Берлине весной 1939 г. шли донесения, что для Германии Балтийский регион ставится на одно из первых мест среди территорий, на которые она претендует. Финляндии отводилась роль плацдарма.
1 июля английский и французский послы в Москве вручили Молотову новый проект трехстороннего соглашения о гарантиях, секретная часть которых включала перечень стран (в их числе была Финляндия), которым три государства готовы были предоста-
вить соответствующие гарантии. Барышников подчеркивает, что «Запад фактически официально признал существующую военную опасность для СССР, которая могла исходить с Балтийского региона» [3, с. 120], и доказывает, что летом 1939 г. всё большее количество фактов (изменение военно-политической обстановки на северо-западе в бассейне Балтийского мира), позволяло предположить, что Финляндия могла последовать по прогерманскому сценарию [3, с. 121].
М.И. Мельтюхов в статье «Англо-франко-польская коалиция против Германии в 1939 г.» [17] отметил, что 31 марта Англия пошла на предоставление односторонних гарантий независимости Польши. 13 апреля Франция подтвердила франко-польский союзный договор 1921 г. Автор приводит архивные документы и материалы из серьезных отечественных и зарубежных исследований, на основании которых показывает оформление политической и военной составляющей процесса заключения договоренностей, раскрывает военный потенциал двух военно-политических коалиций. Подробно освещены мобилизационные мероприятия во Франции летом 1939 г., проанализированы позиции Англии и Франции в канун и в первые дни Второй мировой войны, соотношение сил на фронтах в сентябре 1939 г. Мельтюхов документально обосновал, что позиция Лондона и Парижа была «заранее сформулированная и неуклонно проводимая в жизнь стратегическая линия англо-французских союзников, определявшаяся политикой «умиротворения» Германии [17, с. 160]. Польша с первых дней войны была брошена своими союзниками на произвол судьбы [17, с. 158]. Англия и Франция «упустили уникальный шанс совместно с Польшей зажать Германию в тиски войны на два фронта и уже в сентябре 1939 г. нанести ей решающее поражение [17, с. 159-160]. Вместо этого при фактическом невмешательстве западных союзников Польша была разгромлена.
Обращаясь к теме «Советский Союз, Германия и политический кризис 1939 г.», историк подчеркнул, что «Мюнхенское соглашение, изменив равновесие сил в Европе в пользу Германии, чрезвычайно усложнило международную обстановку и обострило существующие противоречия и борьбу великих держав за свои интересы. Англо-германская, а затем и франко-германская декларации о ненападении свидетельствовали об усилении тенденции
создания временного единого фронта европейских империалистических держав» [19, с. 239]. Поэтому главной задачей Москвы «стало недопущение консолидации великих держав без своего участия». Заключение советско-германского договора о ненападении автор считает большим успехом советской дипломатии и отмечает, что «Москве удалось ограничить возможности дипломатического маневрирования Германии в отношении Англии и Японии, что во многом снижало для СССР угрозу общеевропейской консолидации на антисоветской основе и крупного конфликта на Дальнем Востоке... За это Москве пришлось взять на себя обязательства отказаться от антигерманских действий в случае возникновения германо-польской войны, расширить экономические контакты с Германией и свернуть антифашистскую пропаганду» [19, с. 257]. Главный вывод состоит в том, что «Советскому Союзу удалось на определенное время остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах» [19, с. 261].
В статье «Советско-германские документы августа 1939 г.: проблемы источников» [20] Мельтюхов обратился к анализу впервые представленных МИД России факсимильных изображений советско-германского договора о ненападении и секретного протокола к нему, напечатанных в Приложении к сборнику. Мельтю-хов пишет, что в 1946 г. в ходе Нюрнбергского процесса появились фотокопии секретного дополнительного протокола к договору о ненападении от 23 августа 1939 г. В 1948 г. Государственный департамент США опубликовал этот текст в сборнике документов 1939-1941 гг. На основании данных документов вместе с фотокопиями западная историография выстраивала свою критику внешней политики СССР в преддверии Второй мировой войны. Однако слабым местом позиций западной историографии являлось отсутствие подлинников документов, подчеркивает Мельтюхов.
Что касается советской историографии, то она в этом вопросе заняла противоречивую позицию. Никаких официальных заявлений о немецких фотокопиях не делалось. «24 декабря 1989 г. II Съезд народных депутатов СССР принял постановление, согласно которому было официально признано наличие секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г., текст которого
воспроизводился по неожиданно "найденной" заверенной машинописной копии на русском языке» [20, с. 267-268]. Лишь в октябре 1992 г. было заявлено о том, что в бывшем архиве Политбюро ЦК КПСС обнаружены подлинники этих документов, договор о ненападении от 23 августа, секретный дополнительный протокол от 23 августа и разъяснение к секретному дополнительному протоколу от 28 августа. Однако, констатирует Мельтюхов, «в публикации этих документов до сих пор сохраняется немало противоречий и неясностей» [20, с. 268].
Исследователь свидетельствует, что на основании доступных сегодня дипломатических документов Германии и СССР следует заключить, что не существовало никакой советско-германской договоренности относительно совместного нападения на Польшу. Только после объявления войны Англией и Францией Германии 3 сентября 1939 г. германское руководство стало предлагать СССР ввести войска в Западную Белоруссию и Западную Украину, которые входили в то время в состав Польши. 19 июля 1940 г, выступая в рейхстаге, Гитлер впервые публично заявил о разграничении сфер интересов Германии и СССР [20, с. 274].
В результате источниковедческого исследования доступных немецких и российских факсимильных изображений документов 1939 г. автор приходит к выводу, что до сих пор актуально высказанное еще 28 марта 1989 г. на заседании Комиссии ЦК КПСС по вопросам международной политики мнение начальника Историко-дипломатического управления МИД СССР Ф.Н. Ковалева: «Был ли подписан в конечном счете после переговоров протокол или была достигнута какая-то устная договоренность - этого мы не знаем... Договоренности, несомненно, были достигнуты, но с теми ли формулировками, которые есть в фотокопиях ФРГ, или в иной форме, на сто процентов гарантию дать невозможно» [цит. по: 20, с. 292]. Доступные ныне немецкие и российские визуальные образы августовских документов 1939 г. наглядно показывают, что их оформление содержит значительное количество странностей. Поскольку немецкие оригиналы отсутствуют, для окончательного прояснения подлинности этих документов следует провести всестороннюю физико-химическую и делопроизводственную экспертизу российских документов.
Мельтюхов приходит к заключению, что доступные сегодня как советские, так и германские документы однозначно подтверждают наличие советско-германских договоренностей относительно разграничения сфер интересов в Восточной Европе. Документы были оформлены письменно в виде некоего протокола, однако они не дают ответа на вопрос, как именно выглядел этот документ. Сопоставление немецких фотографий и российских сканов документов 1939 г. (опубликованных в Приложении) порождает довольно много вопросов, как то: внешний вид договора о ненападении не соответствует дипломатической практике оформления подобных документов (немецкие фотокопии создают впечатление, что подписи Молотова и Риббентропа под немецкоязычным текстом договора выполнены на отдельной странице, в немецкоязычных текстах договора и протокола подпись Молотова выполнена латиницей, внешний вид этих подписей в текстах договора и протокола различается между собой). В русскоязычных текстах документов подписи даны соответственно на разных языках. В секретном протоколе подпись Молотова находится выше подписи Риббентропа, что является нарушением дипломатического протокола применительно к подписанию документов межгосударственных отношений; различается расположение подписей, перенос слов на немецком фото и на российском скане. Возникают вопросы относительно исправлений, которые имеются в официально подписанных документах. Мельтюхов высказывает предположение, что, относительно русскоязычного текста секретного протокола, мы имеем дело с переводом с немецкого на русский, выполненным немецкой стороной.
Наличие расхождений в сравниваемых фотографиях немецкоязычного текста и в сканах из архива МИД РФ, по мнению автора, показывает, что эти документы не являются копиями друг друга (20, с. 288). Как в Берлине, так и в Москве имеется по два разноязычных подписанных подлинника документов. Автор подытоживает, что ни в тексте договора о ненападении, ни в тексте протокола нет никаких указаний на взаимную связь этих документов. Юридически протокол не является частью советско-германского договора. Протокол не проходил процедуру ратификации. И для СССР, и для Германии это был своеобразный «протокол о намерениях» [20, с. 290].
Продолжая тему подписания советско-германского договора о ненападении, А.В. Шубин отмечает, что решение о повороте во внешней политике «скорее всего было принято днем 19 августа Сталиным и Молотовым вдвоем» [31, с. 307]. 19 августа Шулен-бург получил проект пакта о ненападении, где, пишет Шубин, «не было обычного для "литвиновских" пактов указания, что документ теряет силу в случае агрессии одной из сторон против третьего государства. В ночь с 19 на 20 августа было подписано торгово-кредитное соглашение между СССР и Германией. Шубин констатирует, что поскольку «Варшава своим несогласием на проход советских войск заблокировала военные переговоры в Москве, заключение англо-франко-советского союза до близившейся развязки германо-польского конфликта перестало быть реальной альтернативой германо-советскому сближению» [там же]. Сталин, заключает Шубин, предпочел вариант, «вытекавший из традиционной европейской политики, - участие в разделах, усиление своих стратегических позиций перед будущим столкновением» [31, с. 309].
Оценивая трехсторонние переговоры весны-лета 1939 г., д-р ист. наук А.Б. Иванов (Кубанский государственный университет) подчеркивает, что их провал в Москве напрямую повлиял на решение СССР заключить договор о ненападении с Германией. Но это не означает, как полагают некоторые зарубежные исследователи, что он сделал Вторую мировую войну неизбежной. С наличием договора, или же без него Гитлер в любом случае напал бы на Польшу. С середины марта 1939 г. в Лондон поступала тревожная информация, что Германия в ближайшее время нападет на Румынию или Польшу. Не исключалась вероятность захвата Голландии и ликвидации Франции. Хорошо информированный источник из Парижа сообщал, что черед Англии должен наступить в 1940 г., США - в 1941 [8, с. 134].
Переговоры марта-августа проходили в обстановке эскалации фашистской агрессии, оформления союза между Германией и Италией 22 мая 1939 г. и нарастания напряженности в германо-польских отношениях. На позиции Лондона отражалось стремление официальных кругов не допустить сближения Германии и СССР. Подобные опасения усилились в связи с отставкой Литвинова 3 мая 1939 г. с поста наркома иностранных дел. Но английское правительство отнюдь не покончило с политикой «умиротво-
рения», «рассчитывая на то, что в подходящий момент ему удастся договориться с Гитлером по спорным вопросам» [8, с. 136], делает вывод автор на основе анализа документов Форин офис.
Переговоры трех договаривающихся сторон с самого начала (с апреля 1939 г.) натолкнулись на серьезные трудности, преодолеть которые в полной мере оказалось невозможно. Англичане были против предложения СССР не заключать сепаратных мер с агрессором. Вплоть до июля 1939 г. они не соглашались предоставить гарантии Прибалтийским странам. Польша и Румыния были против прохода советских войск через свои территории в случае войны с Германией. В докладе начальников штабов от 24 апреля 1939 г. «Военное значение России» отмечалась «низкая наступательная ценность Красной армии из-за репрессий среди ее командного состава»; указывалось, что экономика страны не в состоянии обеспечить военными материалами более 30 дивизий, что коммуникации страны находятся «в плачевном состоянии и поэтому оказание Россией какой-либо существенной военной помощи исключено» [цит. по: 8, с. 137-138].
По мнению автора, главная причина «неудачного хода и исхода» переговоров заключалась в убежденности, что «сотрудничество с СССР не являлось приоритетным с точки зрения британских интересов» [8, с. 138]. Эмиссары английского правительства вели секретные переговоры с немцами с июня 1939 г. (с перерывами) вплоть до начала Второй мировой войны [там же]. В ходе переговоров немалое место отводилось Данцигу, экономическому и финансовому сотрудничеству двух стран, заключению англо-германского пакта о ненападении, отказу Великобритании от гарантий независимости Польши, совместной эксплуатации рынков Китая, СССР, колоний европейских стран [8, с. 139]. Но, «несмотря на усилия нормализации англо-германских отношений, правительству Чемберлена не удалось достичь поставленной цели» [там же]. Московские переговоры июня-августа 1939 г. были бесперспективны с самого начала. Отсутствие политического соглашения крайне затрудняло подписание военной конвенции, и переговоры военных миссий, едва начавшись (12 августа), вскоре закончились (21 августа) [8, с. 140].
К.И. Сафронов и Д.В. Суржик в совместной статье [24] также указали на то, что «опасения красной угрозы», бытовавшие в
англо-французской политической и экономической элите тех лет, и желание создать новый «санитарный кордон», а то и вовсе канализовать гитлеровскую агрессию на Восток против Советского Союза, без сомнения, имели определяющий характер» [24, с. 83].
Вопрос, почему проводившиеся накануне войны переговоры между Лондоном, Парижем и Москвой оказались неудачными, получил освещение в статье профессора Майкла Джабары Карлейя (Монреальский университет, Канада) [10]. Историк восстановил ход событий трехсторонних переговоров марта-августа 1939 г. на основании опубликованных и неопубликованных документов из архивов трех государств (наиболее важными он считает документы из Архива внешней политики Российской Федерации) и на их основании пришел к выводу, что переговоры военных миссий, начавшиеся 12 августа, Лондон и Париж вели отнюдь не с целью заключения военного соглашения с СССР. Британия приняла решение отправить в Москву на переговоры на уровне штабов членов делегации «невысокого ранга без верительных грамот и полномочий, но с указанием вести переговоры "как можно неторопливей"» [10, с. 190]. Глава французской делегации генерал Ж. Думенк «жаловался, что приехал в Москву "с пустыми руками"». У делегаций Англии и Франции отсутствовали полномочия для подписания документов.
Советское правительство «настаивало на строгой взаимности обязательств и конкретности ролей» [10, с. 186], британское старалось их избегать. «Париж всегда ориентировался на Лондон в принятии всех важных решений по вопросам внешней политики» [10, с. 187]. Советские условия были выдвинуты в апреле-мае и сохранились неизменными на протяжении всех переговоров. Именно провал переговоров привел к заключению пакта между Германией и СССР. «16 августа Молотов сказал послу США, что время для бесплодных деклараций прошло и для Москвы приемлемы только "конкретные обязательства" взаимопомощи в случае агрессии» [10, с. 191]. На следующий день нарком передал немецкому послу в Москве Шуленбургу предложения о пакте о ненападении, который был подписан 23 августа. Через 8 дней Вермахт ввел войска в Польшу.
Советское руководство владело исчерпывающей информацией об истинных интересах Англии и Франции - «канализировать
агрессию Гитлера в направлении СССР», на что указывает канд. ист. наук, М.Ю. Богданов (полковник в отставке Службы внешней разведки РФ) в статье «Предвоенный политический кризис глазами "Кембриджской пятерки"» - разведывательной группы, которую автор называет самой эффективной и результативной, когда-либо работавшей на советскую разведку [4, с. 224].
Договор о ненападении, заключенный между СССР и Германией, был воспринят в Токио как вероломство и нарушение положений направленного против СССР Антикоминтерновского пакта, отмечает д-р ист. наук А.А. Кошкин (Институт стран Востока, Осакский университет) в статье «" На границе тучи ходят хмуро.": СССР и Япония накануне Второй мировой войны» «При всех морально-политических издержках советско-германского договора о ненападении он объективно ослабил Антикомин-терновский пакт, посеяв в Токио серьезные сомнения относительно Германии как союзника Японии. «Есть все основания считать, что возникшая в оси Токио - Берлин трещина впоследствии привела к тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза» [13, с. 222].
Вопросы двусторонних переговоров 1939 г. и подписание советско-германского договора о ненападении проанализировал канд. ист. наук С.З. Случ (Институт славяноведения РАН) в статье «Германия и СССР 1933-1939: От программной установки до тактической уловки», основным содержанием которой является анализ германо-советских отношений от прихода Гитлера к власти и до заключения пакта Молотова - Риббентропа [27]. Выводы, к которым пришел историк, базируются на основе изучения документов из российских и германских архивов за 1933-1941 гг. в контексте осуществляемого в последние годы совместного российско-германского проекта публикации документов, одним из составителей и ответственных редакторов которого является автор статьи1. Автор показал, что в германо-советских отношениях на протяжении всего изучаемого периода экономические контакты играли важную роль в усилении военно-экономического потенциала обоих государств. Можно предположить, пишет Случ, что этот фак-
1 Deutshland und die Sowjetunion 1933-1941. Dokumente aus russischen und deutschen Archiven / Hrsg S. Slutsch, C. Tischler. - Bd. 1. - München, 2014; Bd. 2. -München, 2019.
тор, наряду с рядом других, с середины 1930-х годов предопределял позицию Сталина в отношении Германии, «ориентированную на достижение широкого политического соглашения с Гитлером посредством обоюдной экономической заинтересованности на фоне перманентных противоречий между Берлином и западными державами» [27, с. 41]. Сталин рассматривал укрепление отношений с Германией в качестве решающей гарантии безопасности СССР и возможности дальнейшего наращивания военной мощи страны и ее политического влияния на международной арене.
В 1938 г. военно-экономический потенциал Германии, перешедшей к открытой экспансии, осуществившей аншлюс Австрии и санкционированное на Мюнхенской конференции отторжение Судетской области Чехословакии, серьезно укрепился и представлял уже не гипотетическую, но вполне реальную угрозу для большинства европейских стран [27, с. 46-47]. В это же время внутреннее положение СССР и его международные позиции резко ослабли в связи с проводимым в стране «Большим террором». «В результате возникли серьезные кадровые проблемы, а боеспособность советских вооруженных сил - важнейшего инструмента внешней политики - была очень сильно подорвана» [27, с. 47]. Перечисленные факторы позволяют автору сделать вывод, что «сою-зоспособность СССР в 1938 г., независимо от соотношения сил в Европе, была близка нулю», что фактически исключало «возможность проведения активной внешней политики в условиях растущей агрессивности держав оси», что в полной мере проявилось в период чехословацкого кризиса 1938 г. «Нараставшая на протяжении 1938 г. изоляция СССР на международной арене достигла своей кульминации в момент подписания Мюнхенского соглашения» [там же].
Затрагивая вопрос о трехсторонних переговорах между Лондоном, Парижем и Москвой, Случ отметил, что по целому ряду вопросов, касающихся политических переговоров Молотова с уполномоченными представителями Англии и Франции с 15 июня по 2 августа в Москве, «историки вынуждены оставаться на уровне предположений, поскольку связанные с ними советские документы по-прежнему не опубликованы и не доступны для исследователей, в отличие от документов о переговорах военных миссий (Москва 12-21 августа 1939 г. - И.Э), протоколы которых не только
полностью опубликованы, но опубликован даже их идеально реализованный сценарий, намеченный Сталиным в инструкции наркому обороны К.Е. Ворошилову» [27, с. 53-54]. Автор отметил, что двойственный подход Англии и Франции к этим переговорам, хотя и имевший свою мультифакторную мотивацию, не только не способствовал достижению ни одной из поставленных Лондоном и Парижем целей, но и чрезвычайно облегчил Сталину непростую задачу по перекладыванию ответственности за неудачу трехсторонних переговоров на западные державы [27, с. 53]. Исследователь предполагает, что именно подобные соображения легли в основу дальнейшей линии поведения советской стороны, как в ходе политических переговоров в июне-августе, так и переговоров военных миссий в августе 1939 г.
Случ отмечает, что во второй половине апреля 1939 г. Сталин, по всей видимости, уже располагал информацией о резко ухудшившихся германо-польских отношениях, о чем свидетельствовало заявление Гитлера в рейхстаге 28 апреля об отныне не существующем германо-польском соглашении от 1934 г.: «Такая динамично развивающаяся ситуация была чревата риском для втягивавшегося в переговоры с западными державами Советского Союза незаметно "вползти" в "большую" войну. Поэтому достижение соглашения с нацистской Германией стало уже не только приоритетной, но и безотлагательной задачей советской внешней политики» [27, с. 51-52]. Для Гитлера, пишет Случ, заключение договора о ненападении явилось лишь «тактической уловкой, пойдя на которую, фюрер полностью переиграл Сталина на коротком историческом отрезке времени», сумев избежать сближения гипотетических союзников, западных держав и СССР, в преддверии войны с Польшей, т.е. войны на два фронта [27, с. 55].
Список литературы
1. Аллен Ч. Уроки истории, Мюнхен-1938 // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 22-37.
2. Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала: сб. ст. / под общей ред. Ю.В. Крашенинниковой; отв. ред. О.Г. Назаров. - М.: Кучково поле, 2019. -328 с.
3. Барышников В.Н. Политический кризис 1939 г. и Финляндия // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. -С. 112-129.
4. Богданов М.Ю. Предвоенный политический кризис глазами «Кембриджской пятерки» // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Куч-ково поле, 2019. - С. 224-238.
5. Буневич Д.С. Польша и Судетский кризис 1938 г. // Мюнхен 1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 147-158.
6. Буневич Д.С. Польша весной и летом 1939 г. // Антигитлеровская коалиция -1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 43-52.
7. Вишлёв О.В. Март-июнь 1939 года. Политика держав и тайные американо-германские контакты // Новая и новейшая история. - М., 2019. - № 4. -С. 123-143.
8. Иванов А.Б. Европейский кризис 1938-1939 гг. и внешняя политика Великобритании // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 130-143.
9. Казак О.Г. Мюнхен-1938 в общественно-политической мысли Венгрии (1938) // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. -С. 168-172.
10. Карлей М.Дж. История провала: Англо-франко-советский альянс, которого не было, и неопубликованная Белая книга британского правительства, 19391940 гг. // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 163-211.
11. Киселёв А.А. Внешняя политика Польши накануне Второй мировой войны на страницах польской печати // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 68-82.
12. Киселёв А.А. Чехословацкий кризис 1938 г. на страницах польской прессы // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. -С. 159-167.
13. Кошкин А.А. «На границе тучи ходят хмуро...»: СССР и Япония накануне Второй мировой войны // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 212-223.
14. Марьина В.В. Борьба за признание Мюнхенского соглашения недействительным. 1939-1945 гг. // Мюнхен 1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 216-228.
15. Марьина В.В. Мюнхенский кризис 1938 г.: Вызревание и развязка (по чехословацким документам и мемуарам Э. Бенеша) // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 36-73.
16. Марьина В.В. Расчленение Чехо-Словакии (март 1939 г.): реакция в мире // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 31-42.
17. Мельтюхов М.И. Англо-франко-польская коалиция против Германии в 1939 г. // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 144-162.
18. Мельтюхов М.И. Красная армия и чехословацкий кризис 1938 г. // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. -С. 89-110.
19. Мельтюхов М.И. Советский Союз, Германия и политический кризис 1939 г. // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 239-265.
20. Мельтюхов М.И. Советско-германские документы августа 1939 г.: проблемы источников // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 266-297.
21. Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой: сб. ст. / под общей ред. В.Ю. Крашенинниковой; отв. ред. О.Г. Назаров. - М.: Кучково поле, 2018. -272 с.
22. Назаров О.Г. Мюнхенский пролог Второй мировой войны // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 6-21.
23. Плотников А.Ю. Мюнхенский сговор в контексте международных отношений межвоенного периода // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. -М.: Кучково поле, 2018. - С. 138-146.
24. Сафронов К.И., Суржик Д.В. Развитие правоконсервативных идеологий и режимов в постверсальской Восточной Европе накануне Второй мировой войны // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 83-102.
25. Серапионова Е.П. События 1939 года в Чехословацкой истории по материалам НКИД // Славяноведение. - М., 2019. - № 5. - С. 24-36.
26. Симиндей В.В. Прибалтика-1939: Пакты с Гитлером // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 103-111.
27. Случ С.З. Германия и СССР 1933-1939: От программной установки до тактической уловки // Славяноведение. - М., 2019. - № 5. - С. 37-57.
28. Суржик Д.В. Политэкономия мюнхенского предательства // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 124-137.
29. Шевченко К.В. Мюнхенский сговор 1938 г. как катализатор насильственной украинизации русинов Чехословакии // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 178-192.
30. Шевченко К.В. Этнокультурные последствия Мюнхена-1938 для чехов: Национальная политика нацистского рейха в протекторате Богемия и Моравия 1939-1945 гг. // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 203-215.
31. Шубин А.В. Предвоенный мир глазами Кремля // Антигитлеровская коалиция - 1939: Формула провала. - М.: Кучково поле, 2019. - С. 298-310.
32. Шубин А.В. СССР против «умиротворения» агрессора: коллективная безопасность и мюнхенский сговор // Мюнхен-1938: Падение в бездну второй мировой. - М.: Кучково поле, 2018. - С. 74-88.
