CC BY
104
С.С. Тихонова
Тихонова Светлана Сергеевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного права юридического факультета Национального исследовательского Нижегородского государственного университета имени Н.И. Лобачевского
Пределы демократизации языка уголовного закона
Проблема обеспечения понимаемости права как условия его исполнимости1 является одной из важнейших социолингвистических проблем. Поскольку реакция адресата на содержание текста (пер-локутивный эффект) зависит, как от способности создателя текста письменно выразить свою мысль2, так и от способности адресата к усвоению текста определенной сложности, законодатель должен уметь прогнозировать результат осмысления теста адресатом, конструируя его с учетом потенциальных возможностей адресата. Так, еще Ш. Монтескье писал о том, что «законы предназначены для людей посредственных»3, то есть обывателей. Необходимость изложения законов «доступным языком» отстаивалась и в работах Г.Ф. Шершеневича4.
Рассматривая уголовный закон как «средство письменной коммуникации», А.И. Ситникова справедливо называет потенциальными участниками таковой всех граждан Российской Федерации5. Однако, признавая это, следует согласиться с М.Б. Костровой в том, что «требование ясности, простоты и доступности языка закона для всех людей никогда не может быть реализовано в российском уголовном законодательстве»6. Тем не менее, представляется возможным проанализировать основные направления реализации данного требования в отношении текста Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ). В этой связи под пределами демократизации языка уголовного закона следует понимать допустимую степень упрощения текста УК РФ в целях обеспечения легкости восприятия уголовно-правовых предписаний большинством населения Российской Федерации.
Язык уголовного закона, как и любого другого нормативного правового акта, имеет определенную специфику — состоит из двух компонентов — общесоциального и специально- юридического, в связи с чем и именуется юридическим.
Общесоциальный компонент юридического языка включает в себя:
— общеупотребительные слова, как знаменательные (существительное, прилагательное, глагол, наречие), так и служебные (союз, предлог, частица и т. д.);
— предложения (объединения слов с целью передачи информации);
— пунктуационные знаки (знаки препинания), служащие для передачи особенностей строения предложения.
Специально-юридический компонент юридического языка представляет собой некий искусственный «подъязык» (А.Н. Шепелев), «систему кодов, которые надстроены над естественным языком» (А.С. Александров). Данный компонент отражает специфику лексики юридического языка, его наиболее информативную, наиболее важную в функциональном отношении часть, включает такие «средства языкового оформления законодательных актов»7, как юридические термины, а также особый стиль изложения правового материала. При этом «у каждой отрасли законодательства складывается в известном смысле своя терминология, свой фразеологический стиль»8.
Таким образом, «то, что именуется «юридическим языком», в сущности, есть не что иное, как обычный язык, дополненный специальными выражениями»9. Соответственно, все слова, использо-
1 См.: Панько К.К. Технико-юридическое качество внутренних свойств уголовного закона // Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование: сборник статей / отв. ред. В.М. Баранов. Н. Новгород, 2001. Т. 2. С. 292.
2 См.: Морозов В.Э. Культура письменной научной речи. М., 2007. С. 27.
3 Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955. С. 160.
4 См.: Шершеневич Г.Ф. О чувстве законности // Ученые записки Казанского университета. 1989. Т. 65. Кн. 2. С. 64.
5 См.: Ситникова А.И. Законодательная текстология уголовного права. М., 2011. С. 36.
6 Кострова М.Б. Язык уголовного закона: ясность, простота, доступность // Уголовное право в XXI веке: материалы международной научно-практической конференции, г. Москва, 31 мая — 1 июня 2002 г. М., 2002. С. 168.
7 Панько К.К. Основы законодательной техники в уголовном праве России (теория и законодательная практика): автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 2006. С. 11.
8 Панченко П.Н. Особенности законодательной техники в уголовном праве // Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование: сборник статей / отв. ред. В.М. Баранов. Н. Новгород, 2001. Т. 2. С.194.
9 Сабо И. Социалистическое право. М., 1964. С. 245—246.
ванные в тексте уголовного закона, можно поделить на слова-термины (специальные слова) и слова-нетермины (общеупотребительные слова).
Слова-нетермины, выполняющие в тексте уголовного закона функцию связующих элементов, то есть обеспечивающие смысловую целостность текста, включая логические связи между словами-терминами1, составляют более 80% используемых в нем слов2.
Слова-термины обозначают имя понятия3, входящего в систему понятий определенной области профессиональных знаний4. Само понятие есть идеальный конструкт, то есть помысленное, представленное в профессиональном мышлении явление5. Соответственно юридический термин представляет собой словесное обозначение понятия, входящего в систему понятий юриспруденции, имеющих значение для юридической деятельности. «Сказанное позволяет сделать вывод, что соотношение юридического понятия и юридического термина есть не что иное, как соотношение содержания и формы»6.
Только полный отказ от юридической терминологии способен обеспечить понятность уголовного закона всем членам общества. Однако это невозможно. Напротив, государству следует стремиться вырабатывать у населения потребность в повышении уровня своей правовой культуры за счет уяснения специальной терминологии, постижения «языка более высокого порядка» (М.А. Беляев). В то же время государство может обеспечить оптимально-адекватное терминологическое оформление7 законодательного акта, в частности, простоту конструкции уголовно-правовой терминологии.
В зависимости от конструкции (степени сложности)8 юридические термины подразделяются на однословные (однокомпонентные, односоставные) и многословные (многокомпонентные, многосоставные). Последние именуются терминологическими сочетаниями, то есть сочетаниями двух или более слов, объединенных подчинительной связью9. При этом наибольшее распространение в уголовном законодательстве имеют двухкомпонентные терминологические словосочетания, созданные по формуле: «существительное + прилагательное» («прямой умысел», «тяжкое преступление», «условное осуждение» и т. д.) либо «существительное + существительное в косвенном падеже» («лишение свободы», «сроки давности» и т. д.). Однако встречаются и терминологические сочетания с большим количеством компонентов («легкий вред здоровью», «невиновное причинение вреда», «лицо, выполняющее управленческие функции» и т. д.).
Юридические термины служат исходным материалом для строительства нормативно-правовых предписаний10. Соответственно, «чем совершеннее правовая терминология, тем эффективнее процесс оперирования содержанием текстов, направленный на правильное и единообразное понимание и применение нормативных предписаний»11. Однако в настоящее время в отечественной правовой науке не существует единства мнений относительно оптимальной конструкции юридической терминологии.
По мнению одних ученых в целях повышения коммуникативной эффективности нормативноправовых предписаний одной из задач законодателя должно являться стремление к конструированию однословных терминов12, причем с минимальным буквенным объемом («виновный», «вменяемость», «потерпевший» и т. д.). По мнению других — терминологическое сочетание удобнее однословных терминов, поскольку включает некоторые уточняющие признаки13, что позволяет повысить адекватность юридической терминологии — точность отражения в ней содержания обозначаемых понятий.
Практика показывает, что относительная сложность, как запоминания, так и повседневного использования объемных терминологических сочетаний приводит к их самостоятельному «укорачиванию» адресатами уголовно-правовых предписаний, «словесному уплотнению», а значит — к искажению юридической терминологии («принудительные меры воспитательного воздействия» называют
1 См.: Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 114—115.
2 См.: ЛызловД.Н., Картухин В.Ю. Юридическая техника: учебное пособие. М., 2009. С. 29.
3 См.: Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 116.
4 См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка. 15-е изд., перераб. и доп. М., 1984. С. 706.
5 Тарасов Н.Н. К вопросу о юридических понятиях и дефинициях // Законодательная дефиниция: логикогносеологические, политико-юридические, морально-психологические и практические проблемы: материалы Междного «круглого стола», г. Черновцы, 21—23 сентября 2006 г. Н. Новгород, 2007. С. 68.
6 См.: Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 116.
7КозловА.П. Система санкций в уголовном праве. Красноярск, 1991. С. 17.
8 См.: ЛызловД.Н., Картухин В.Ю. Юридическая техника: учебное пособие. М., 2009. С. 29.
9 См.: Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 114.
10 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1981. Т. 2. С. 273.
11 Пиголкин А.С., Юсупов С.Н. Пути организации работы над правовой терминологией // Советское государство и право. 1983. № 2. С. 45.
12 См.: Научные основы советского правотворчества. М., 1981. С. 302—303.
13 См.: Губаева Т.В., Пиголкин А.С. Лингвистические правила законодательной техники // Проблемы юридической техники: сборник статей / отв. ред. В.М. Баранов. Н. Новгород, 2000.
«воспитательными мерами», «принудительные меры медицинского характера» — «медицинскими мерами» и т. д.). В этой связи следует признать нецелесообразным создание громоздких терминологических конструкций и поддержать позицию Д.А. Керимова, в работах которого отстаивается требование краткости и лаконизма юридической терминологии.
Дополнительным аргументом в поддержку данной позиции является невозможность уяснения сути обозначаемого как термином, так и терминологическим сочетанием юридического понятия без специальных знаний.
Так, несмотря на то, что слова-компоненты, входящие в терминологическое сочетание, являются не профессионально юридическими, а общеупотребительными («добровольная + сдача», «обязательные + работы», «организованная + группа» и т. д.), при вхождении в терминологическое сочетание они приобретают иную содержательность — «подвергаются специализации значения» (А.И. Шепелев). Общеупотребительное значение данных слов раскрывается в толковых словарях русского языка, однако их словарное значение не сможет объяснить сути обозначаемого юридического явления. По образному выражению Р. Иеринга, подобно тому, как нельзя понять содержание математической формулы, выраженной простыми буквами и цифрами, если не знать законов математики, нельзя понять и содержание юридических понятий, выраженных простыми словами1.
Итак, юридический смысл какого-либо понятия, выраженного при помощи терминологического сочетания, не может быть познан путем суммирования словарного значения слов-компонентов. А значит, не требуется «наращивания» данных слов при создании юридической терминологии.
Вывод: в целях упрощения восприятия нормативного текста можно упростить конструкцию юридической терминологии.
Поиск адекватной языковой формы, типа словоупотребления, ориентированного на передачу правовой информации, является одним из важных аспектов законотворчества2. Система приемов «словесного мастерства», то есть наиболее целесообразного использования языковых средств в за-
3
конодательных актах носит название законодательной стилистики .
Языковой стиль — это функциональная разновидность литературного языка, характеризующаяся исторически сложившейся закономерностью употребления совокупности языковых средств (грамматических, лексических, синтаксических, фразеологических), «отобранных длительной речевой практикой в качестве оптимальных способов выражения мысли в той или иной сфере общественной жизни»4. Языковой стиль нормативных правовых актов именуется официальным (деловым, документальным) и предполагает учет следующих языковых стандартов, несоблюдение которых лишает текст нормативных правовых актов статуса официального, придавая ему свойства разговорного либо литературнохудожественного стиля.
1. Отсутствие индивидуализации, то есть специфики авторства5. Именно поэтому «сравнение уголовно-правовых предписаний в первоначальной и последующих редакциях не выявляет существенных стилевых различий»6.
2. Наличие утвердительно-повествовательных предложений с явным или косвенным описанием должного поведения адресата. Отсюда и наименование данных предложений — долженствующе-предписывающие либо констатирующе-предписывающие.
3. Наличие в предложениях прямого порядка слов, который означает, что сказуемое следует за подлежащим, дополнения — за сказуемым, определяемое слово — за определением.
4. Наличие в предложениях цепочек падежных форм (например, «отсутствие злостных нарушений установленного порядка отбывания наказания в течение предшествующих трех лет», «реальное отбывание наказания до достижения ребенком четырнадцатилетнего возраста», «со дня вступления обвинительного приговора суда в законную силу» и т. д.).
5. Наличие в предложениях речевых стереотипов — стандартных формулировок (фраз-клише), то есть синтаксических конструкций с одинаковым лексическим составом. «Если в других стилях шабло-
1 См.: ИерингР. Юридическая техника. СПб., 1906. С. 32.
2 См.: Губаева Т.В. Словесность в юриспруденции. Казань, 1995. С. 61—62; Кострова М.Б. Языковая детерминированность уголовного закона // Предмет уголовного права и его роль в формировании уголовного законодательства Российской Федерации: доклад научно-практической конференции, г. Саратов, 25—26 апреля 2002 г. Саратов, 2002. С. 64.
3 См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1981. Т. 2. С. 273—288; Бабаев В.К., Баранов В.М., Гойман В.И. Словарь категорий и понятий общей теории права. Н. Новгород, 1992. С. 35; УшаковА.А. Очерки законодательной стилистики. Пермь, 1967. С. 14.
4 Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 149.
5 См.: Гешелин М.И. О применении языковых средств в регламентации уголовно-правовых запретов // Уголовноправовая защита прав человека (к 15-летию Конституции России): сборник материалов Международной научнопрактической конференции, г. Санкт-Петербург, 26—27 мая 2009 г. СПб., 2009. С. 513.
6 Ситникова А.И. Текстообразующие признаки уголовного закона // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: доклад Междной научно-практической конференции, г. Москва, 28—29 января 2010 г. М., 2010. С. 108.
низированные обороты нередко выступают как стилистический недостаток, то в официально-деловом стиле в большинстве случаев они воспринимаются как вполне естественная его принадлежность»1. Цель их употребления — минимизация рассеивания внимания адресата, а значит и уменьшение затрачиваемого им времени на обработку правовой информации, содержащейся в законодательном тексте.
Так, в тексте УК РФ десятки раз повторяются такие однотипные формулировки, как «в случае злостного уклонения», «в соответствии с законодательством Российской Федерации», «не является преступлением», «освобождается от уголовной ответственности, если», «подлежит уголовной ответственности», «предусмотрено соответствующей статьей/статьями Особенной части настоящего Кодекса», «то же деяние, совершенное» и т. д.
Речевые стереотипы способствуют увеличению скорости распознавания и легкости восприятия уголовно-правовых предписаний, поэтому отход законодателя от их использования — введение синтаксической синонимии является юридико-технической погрешностью («повлекшее по неосторожности.» или «если ... повлекло по неосторожности.», «повлекшее тяжкие последствия» или «с причинением тяжких последствий», «сумма, превышающая.» или «сумма которого превышает.»).
6. Наличие в предложениях отвлеченно-обобщенных грамматических конструкций, позволяющих акцентировать внимание адресата нормативно-правовых предписаний на определенном действии в отвлечении от его субъекта2. Отвлеченно-обобщенные грамматические конструкции категорически не следует отождествлять с такими языковыми конструкциями, как речевые стереотипы (соответствующее отождествление наблюдается у А.И. Бойко)3. В отличие от последних, функциональное назначение которых объяснялось выше, отвлеченно- обобщенные грамматические конструкции призваны указать на распространяемость уголовно-правовых предписаний на неопределенный круг лиц (эту функцию выполняют глагольные формы с ослабленным значением времени, лица и числа, отглагольные существительные, отыменные предлоги, отсутствие личных местоимений 1 лица и наличие местоимений без конкретного предметного содержания).
Несмотря на то, что отвлеченно-обобщенные грамматические конструкции способны, на первый взгляд, усложнить восприятие нормативного текста большинством населения, отказ от их использования недопустим, так как способен породить терминологическое излишество, что можно наглядно продемонстрировать на следующем примере.
Для того, чтобы показать распространенность уголовно-правовых предписаний на неопределенный круг лиц, независимо от их фактической половой принадлежности, род виновного, потерпевшего и любых иных третьих лиц указывается в УК РФ унифицированно, за исключением случаев, когда он имеет юридическое значение — в статьях главы 18 УК РФ «Преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности».
В частности, до принятия Федерального закона от 29 февраля 2012 года № 14-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях усиления ответственности за преступления сексуального характера, совершенные в отношении несовершеннолетних» указание законодателем на род такого потерпевшего, как несовершеннолетний, имело место только в главе 18 УК РФ. Однако вышеназванным Законом оно оказалось распространенным на Общую часть УК РФ. Так, часть 1 статьи 63 УК РФ «Обстоятельства, отягчающие наказание» была дополнена пунктом «п» следующего содержания: «совершение преступления в отношении несовершеннолетнего (несовершеннолетней) родителем или иным лицом, на которое законом возложены обязанности по воспитанию несовершеннолетнего (несовершеннолетней), а равно педагогом или другим работником образовательного, воспитательного, лечебного или иного учреждения, обязанным осуществлять надзор за несовершеннолетним (несовершеннолетней)».
Зачем понадобилось подобное уточнение? Если законодатель решил сделать уголовный закон более доступным для восприятия большинством населения и точно указывать на возможный женский и мужской род потерпевшего, то почему не изменил подход к описанию виновного, который обозначен в пункте «п» части 1 статьи 63 УК РФ как «родитель», «работник»? Почему не подверглись соответствующей языковой трансформации иные пункты части 1статьи 63 УК РФ: «з» («в отношении малолетнего»), «м» («с использованием доверия, оказанного виновному»), «о» («сотрудником органа внутренних дел»)? Почему половая принадлежность виновного не нашла отражения в главе 14 УК РФ «Особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних», где практически каждая статья содержит термин «несовершеннолетний»? Почему не были скорректированы квалифицирующие признаки, отражающие возраст потерпевшего в статьях Особенной части УК РФ (п. «г» ч. 2 ст. 117 УК РФ «Истязание», ч. 2 ст. 121 УК РФ «Заражение венерической болезнью», ч. 3 ст. 122 «Заражение
1 РозентальД.Э. Практическая стилистика русского языка. 4-е изд., перераб.и доп. М., 1977. С. 37.
2 См.: Ващенко Ю.С. Филологическое толкование норм права: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2002. С. 9—10.
3 См.: Бойко А.И. Язык уголовного закона и его понимание: монография. М., 2010. С. 46.
ВИЧ-инфекцией», п. «д» ч. 2 ст. 126 УК РФ «Похищение человека», п. «д» ч. 2 ст. 127 УК РФ «Незаконное лишение свободы» и т. д.)?
Конечно, во всех этих случаях, как и в пункте «п» части 1 статьи 63 УК РФ, отсутствует необходимость в подобных уточнениях. По мнению Б.В. Волженкина, лучше, когда «текст закона будет громоздким, не столь стилистически изящным, как хотелось бы, но зато абсолютно понятным и потенциальному правонарушителю, и должностному лицу, применяющему уголовный закон»1. Однако представляется, что наличие огромного количества вставных конструкций, альтернативно указывающих на половую принадлежность виновного и потерпевшего, привело бы не к упрощению, а, напротив, к затруднению восприятия нормативного текста, пестрящего многочисленными скобками.
7. Наличие языково- стилистических запретов в отношении словарного состава.
В первую очередь речь идет о вульгаризмах, то есть словах, использующихся в повседневной речи людей (просторечии). В настоящее время такие слова в достаточном количестве встречаются в УК РФ: «бродяжничество» (ст. 151 УК РФ), «деревья» (ст. 260 УК РФ), «дом» (ст. 91 УК РФ), «другой человек» (ст. 105 УК РФ), «издевательства» (ст. 63, 111 УК РФ), «кустарники» (ст. 260 УК РФ), «люди» (ст. 41, 270 УК РФ), «мучения» (ст. 63, 111 УК РФ), «надругательство» (ст. 244, 329 УК РФ), «накопление» (ст. 355 УК РФ), «погром» (ст. 212 УК РФ), «поджог» (ст. 167, 205, 212, 261, 281 УК РФ), «попрошайничество» (ст. 151 УК РФ), «разрушение» (ст. 164, 21 52, 281 УК РФ), «сразу же после» (ст. 106 УК РФ), «сумка» (ст. 158 УК РФ), «трактор» и «трамвай» (ст. 264 УК РФ), «цеха» (ст. 217 УК РФ), «часть (сообщества)» (ст. 2821 УК РФ), «электроток» (ст. 256 УК РФ) и т. д.
Нередко законодатель предпринимает компановку — использует вульгаризмы наряду с абстрактными выражениями для иллюстрации последних. Однако такой подход влечет необоснованное увеличение текста УК РФ.
Так, например, в части 1 статьи 231 УК РФ «Незаконное культивирование запрещенных к возделыванию растений, содержащих наркотические вещества» при характеристике предмета преступления наряду с выражением «растения, содержащие наркотические вещества» даются названия некоторых из них — «конопля, мак». В части 2 статьи 256 УК РФ «Незаконная добыча (вылов) водных биологических ресурсов» опять же при характеристике предмета преступления наряду с выражением «морские млекопитающие» даются названия некоторых из них — «котики, морские бобры». В частях 1—2 статьи 260 УК РФ «Незаконная рубка лесных насаждений» при характеристике общественно опасного деяния наряду с выражением «повреждение до степени прекращения роста» указан один из возможных его вариантов — «рубка» (до внесения изменений Федеральным законом от 4 декабря 2006 года № 201-ФЗ использовался термин «порубка»). Однако термин «рубка» используется и в Лесном кодексе Российской Федерации для обозначения процессов как срубания лесных насаждений, так и иного отделения ствола от корня. В этой связи в целях единообразного понимания и толкования действующего отечественного законодательства исключение термина «рубка» из статьи 260 УК РФ и замена его на какой-либо другой термин до внесения соответствующих изменений в лесное законодательство не представляется возможным.
Следует отметить существование в отечественной правовой науке позиции, согласно которой в нормативных правовых актах, выполняющих правоохранительную роль, необходимо «использование максимально простых слов, широко употребляемых в обычном обиходе и легко воспринимаемых большей частью населения»2. Однако официальный стиль изложения нормативного материала должен подчеркивать важность законодательного текста, вырабатывать у населения уважительное и почтительное отношение к уголовному закону, чего невозможно добиться посредством насыщения текста выражениями, использующимися населением в повседневной, обыденной жизни.
Еще более неприемлемо использование в уголовном законе жаргонизмов (арго, сленга), то есть слов, использующихся в речи людей, объединенных определенными социальными признаками и общностью интересов (армейская, молодежная, уголовная среда и т. д.). Однако следует отметить, что в отечественной правовой науке использование жаргонизмов нередко находит поддержку.
Так, слово «вербовка» (ст. 127.1, 359 УК РФ) считается допустимым в связи с его «пограничным характером»3, так как «его не назовешь общеупотребительным, но и в полной мере отнести его к жар-тонной лексике нельзя»4.
Использование слова «притон» (ст. 232, 241 УК РФ) оправдывается «коммуникативной правовой целесообразностью»5.
1 Волженкин Б.В. Оценка состояния Уголовного кодекса Российской Федерации и перспективная характеристика законодательной деятельности // Международное и национальное уголовное законодательство: проблемы юридической техники: материалы III Междной научно-практической конференции, г. Москва, 29—30 мая 2003 г. М.., 2004. С. 10.
2Кашанина Т.В. Юридическая техника: учебник. М., 2007. С. 121.
3 См.: Законодательная техника / отв. ред. Ю.А. Тихомиров. М., 2000. С. 157; Юридическая техника: учебное пособие / под ред. Т.Я. Хабриевой, Н.А. Власенко. М., 2010. С. 80.
4 Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С.132.
5 Там же.
Слово «отмывание» (ст. 174—1741 УК РФ) одними учеными признается вполне приемлемым в связи с его употреблением в международно-правовых документах (в частности, в Страсбургской конвенции Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности от 8 ноября 1990 года)1. Другие же оправдывают его наличие в УК РФ большей известностью по сравнению с официальным синонимом «легализация»2. Следуя этой позиции, в случае, когда официальные синонимы менее употребимы в кругах общественности, их нужно заменять. Подобные предложения, связанные с заменой терминологического сочетания «убийство по найму» на «заказное убийство» уже известны. Однако представляется, что такой языковой демократизм недопустим, поскольку способствует лишь понижению уровня правовой культуры населения.
В зависимости от источника возникновения (а точнее — происхождения) как юридические термины, так и общеупотребительные слова могут быть русскоязычными («действие», «порядок») или иностранными («геноцид», «документ», «контрабанда»)3. Как отмечает А.И. Бойко, «культурное давление единственной супердержавы приводит к заимствованию англоязычных терминов»4. Это — очевидная тенденция настоящего времени. Но, несмотря на то, что основными направлениями языковой политики являются не только выбор и установление официального государственного языка, но и модернизация языка, включающая его терминологическое обогащение, иностранные слова желательно ограниченно использовать в тексте нормативных правовых актов.
«Избежать проникновения в отечественную правовую систему иностранной терминологии невозможно и противостоять этому бессмысленно»5. Следовательно, речь должна идти не о запрете иностранных слов, а о недопустимости необоснованного использования национальной терминологии6. Таким образом, иностранная терминология допустима в определенных соображениями целесообразности случаях. Однако в отечественной правовой науке не существует единства мнений относительно критериев использования иностранных слов в нормативных правовых актах.
По мнению одних авторов из иностранных слов должны быть использованы только слова, полностью освоенные русским языком, и не имеющие аналогов, то есть краткой языковой конструкции, эквивалентной заимствованному слову7 («амнистия», «кандидат», «кодекс», «конфискация», «лицензия», «принцип», «прокурор», «режим», «рецидив», «стационар», «транспорт», «штраф» и т. д.). Соответственно при наличии в русском языке аналогов иностранным словам в тексте нормативных правовых актов должны быть использованы сами аналоги. Базируясь на данной позиции, можно прийти к выводу, что вместо слова иностранного происхождения «аннулирует» (ст. 86 УК РФ) в уголовном законе следовало использовать русский аналог «прекращает», вместо слова «аффинаж» (ст. 192 УК РФ) — «обработка», вместо слова «ликвидация» (ст. 253 УК РФ) — «уничтожение».
По мнению других авторов, использование иностранных слов считается оправданным во всех случаях, когда полнота и точность содержания нормативно-правового предписания не могут быть обеспечены языковыми средствами отечественной правовой системы. При этом само иностранное слово должно быть адаптировано в русскоязычной лексике и иметь точный, однозначный перевод8. Так, несмотря на наличие русского аналога «сведения» у латинского слова «информация» (ст. 33, 185—1851, 195, 237, 287 УК РФ и т. д.) именно последнее целесообразно для использования при конструировании уголовно-правовых предписаний, поскольку предполагает вариативность носителей соответствующих данных. Более того, термин «информация» является базовым в специальном отраслевом законодательстве РФ, регулирующем информационные отношения, соблюдение которого обеспечивается средствами уголовно-правового регулирования.
Анализируя обе представленные позиции, следует отметить, что усиление процессов проникновения иностранных слов в русский язык в эпоху глобализации неизбежно. Соответственно, настаивая на исключительном использовании русских аналогов, представители отечественной правовой науки фактически настаивают на искусственном затушевывании данных процессов, неизбежно отражающихся и на юридическом языке.
1 См.: Тагирова В.А. Уголовная ответственность за отмывание доходов от преступной деятельности и его предупреждение: вопросы теории и законотворчества: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Казань, 2005. С. 11 —12, 16.
2 См.: Законодательная техника / отв. ред. Ю.А. Тихомиров. М., 2000. С. 157; Юридическая техника: учебное пособие / под ред. Т.Я. Хабриевой, Н.А. Власенко. М., 2010. С. 82.
3 См.: Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 124.
4 Бойко А.И. Системная среда уголовного права: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2008. С. 19.
5 Власенко Н.А. Язык права: монография. Иркутск, 1997. С. 90.
6 См.: Юридическая техника: курс лекций / под ред. В.М. Баранова, В.А. Толстика. М., 2012. С. 130.
7 См.: Туранин В.Ю. Проблемы формирования и функционирования юридической терминологии в гражданском законодательстве РФ: дис. ... канд. юрид. наук. Белгород, 2002. С. 48; Юридическая техника: учебное пособие / под ред. Т.Я. Хабриевой, Н.А. Власенко. М., 2010. С. 97.
8 См.: Власенко Н.А. Язык права: монография. Иркутск, 1997. С. 91; Губаева Т.В., Пиголкин А.С. Лингвистические правила законодательной техники // Проблемы юридической техники: сборник статей / отв. ред. В.М. Баранов. Н. Новгород, 2000. С. 277.
По мнению Н.А. Власенко, «при конкуренции с иностранным словом (выражением) верх должно брать слово русскоязычного происхождения, за исключением ситуации, когда русский дублер стал архаизмом и в общеупотребительном лексиконе не используется»1. Однако с течением времени русские аналоги иностранных слов могут приобретать и свойства вульгаризмов (например, «открытый» по сравнению с «публичный» (ст. 129, 197, 2421, 282 УК РФ и т. д.); «перевозка» по сравнению с «транспортировка» (ст. 247, 254 УК РФ и т. д.); «подделка» по сравнению с «фальсификация» (ст. 303 УК РФ)). Запрет вульгаризмов, как представляется, также должен доминировать над запретом иностранных слов, чтобы не понижать официального статуса текста закона.
Таким образом, терминологическая корректировка в виде замены иностранных слов, в значительном количестве имеющихся в УК РФ, на русские аналоги целесообразна лишь в случае, когда полнота и точность уголовно-правового предписания не пострадают от данной юридико-технической операции.
Доступность уголовного закона для восприятия населения может достигаться за счет использования эмоционально-экспрессивных речевых средств, то есть слов, вызывающих дополнительные ассоциации у адресатов (метафор, олицетворений, эпитетов, уменьшительно-ласкательных слов и т. п.). В УК РФ можно найти немало примеров, когда на адресата уголовно-правовых предписаний оказывается определенное эмоциональное давление: «безупречно (вел себя)» (ст. 86 УК РФ), «важный (документ)» (ст. 325 УК РФ), «вооруженный мятеж» (ст. 279 УК РФ), «гибель/массовая гибель» (ст. 246, 247, 250, 259 УК РФ), «грубое нарушение» (ст. 213 УК РФ), «душевное волнение» (ст. 107, 113 УК РФ), «жестокое обращение» (ст. 110, 156 УК РФ), «злостное (уклонение)» (ст. 46, 49, 50, 53 УК РФ и т. д.), «недобросовестное отношение» (ст. 293, 332 УК РФ), «низменные побуждения» (ст. 153, 155 УК РФ и т. д.), «погибающий (военный корабль)» (ст. 345 УК РФ), «садистский (метод)» (ст. 245 УК РФ), «серьезная (опасность)» (ст. 270 УК РФ) и т. д.
Однако согласно пункту 3.24 Рекомендаций по подготовке и оформлению федеральных законов, подготовленных в 2000 году коллективом ученых Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ2, использование подобных лексических конструкций в федеральных законах не допускается. Их запрет объясняется тем, что эмоционально-экспрессивные речевые средства способны вызвать лишние эмоции, отвлекающие от существа нормативноправовых предписаний.
Демократизация языка уголовного закона за счет отступления от разработанных в теории юридической техники языково- стилистических запретов является нецелесообразной, поскольку повлечет создание «так называемых массовых законов, то есть законов, качество которых соответствует низкому уровню массовой правовой культуры»3. И единственным оправданным направлением облегчения восприятия нормативного текста населением может стать только оптимизация юридической терминологии.
1 Юридическая техника: учебное пособие / под ред. Т.Я. Хабриевой, Н.А. Власенко. М., 2010. С. 80.
2 Законотворчество в Российской Федерации: научно-практическое пособие / отв. ред. А.С. Пиголкин. М., 2000. С. 564—583.
3 Ситникова А.И. Законодательная текстология уголовного права. М., 2011. С. 69.
