CC BY
61
© 2009
М.К. Чуркин
ПРАЗДНИКИ И ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ ЦИКЛ В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ ЕВРОПЕЙСКИХ ГУБЕРНИЙ РОССИИ И СИБИРИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX вв.
Среди явлений, негативно воздействующих на процесс сельскохозяйственного производства в России, исследователи аграрного вопроса неоднократно называли значительное количество нерабочих дней, праздников1. Русский крестьянин в подавляющей части районов Российской империи кроме воскресений и двунадесятых праздников отмечал большое количество других церковных и местных праздничных дней. Так, по свидетельству деятеля Курского уездного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности Г.И. Пушкарева, в целом по Курской губернии насчитывалось 57 праздников, зафиксированных в православном календаре и отмечаемых большинством сельского населения. К ним прибавлялись 13 дней двунадесятых; 51 воскресенье; 8 дней Рождества Христова; 6 дней Пасхи и 3 дня масляной недели2. В сумме, таким образом, по Курской губернии на начало XX в. выходило 138 календарных праздников. В расчет не принимались табельные дни, которые в большинстве случаев народом не праздновались, несмотря на попытки низшей полиции заставить население и в эти дни воздерживаться от работ.
Многие местные бытовые праздники возникали по различным причинам, важным с крестьянской точки зрения: открытие новой церкви, написание новой иконы и т.д. Вновь обретенные праздники становились ежегодными и закреплялись местным обычаем. В результате шел процесс «...аккумуляции праздников, что приводило к увеличению их числа»3. Принимая во внимание данные обстоятельства, праздничные дни в Курской губернии определялись в интервале 140-145, а рабочие, соответственно 221-225. Аналогичная картина складывалась и в других губерниях России. Так, народный календарь Севского уезда Орловской губернии, фиксирует 130 праздничных дней4. Этим же порядком праздничных нерабочих дней оперируют народные календари Тамбовской и Воронежской губерний.
Необходимо признать, что праздничный период испытывал определенное коррекционное воздействие со стороны текущих производственных обстоятельств, и само понятие «праздник» в крестьянском быту носило до известной степени условный характер. Например, в урожайный год, Покров праздновался 5-6 дней, в следующий год 2-3 дня, в неурожайный — 1день5. Количество отмечаемых праздников зависело и от степени благоприятности территориальных земледельческих условий.
По выводам Б.Н. Миронова, обработка десятины посева в нечерноземных губерниях требовала 32,98 рабочих дней, в черноземных — 10,636, что в некотором смысле объясняет большее число праздников в областях черноземного центра страны. Меньшее количество трудовых затрат, вызванное прогрессирующим малоземельем, ослабление помещичьей опеки над крестьянством и в
конечном итоге передача основных регламентирующих функций общине, объективно способствовали количественному росту праздничных дней, работать в продолжение которых было не только запрещено, но и подвержено осуждению, а в особых случаях и наказанию.
Степень вмешательства общины в вопросы запрета работ в праздничные и воскресные дни различалась в крестьянских населенных пунктах: от мягко выраженного общественного порицания до тотального контроля и штрафов. Нередкими в российской деревне были и крайние способы принуждения к празднованиям: у отклоняющихся от общей модели поведения в праздничные дни ломали инвентарь, подвергали штрафам. С.Т. Семенов, бывший очевидцем и активным участником крестьянской жизни одной из черноземных губерний, писал: «До Пасхи работать не начинали. После Пасхи в деревнях начинались свадьбы, мужики загуливали, запашка откладывалась. Если кто посмеет в поле выйти — натравят старосту, имевшего право посадить нарушителя под домашний арест»'. По отношению к крестьянам, желающим трудиться в праздники и тяготящимся запретом работать в эти дни, искусственно формировалось негативное общественное мнение: «Что он? Как жук, в земле копается с утра до
о
ночи?»8.
Объективные экономические требования сокращения числа праздничных дней в связи с возникавшими экстремальными обстоятельствами сельскохозяйственного характера (неблагоприятные природно-климатические условия) часто отменялись крестьянскими соображениями ментального порядка — приверженностью традиции и обычаям, а также уверенностью в государственной помощи в критические периоды. В основе народного обычая не работать в праздники лежало и искреннее убеждение, что работа в праздничный день — грех, совершение которого приведет в будущем к серьезным материальным убыткам. Так, многие крестьяне европейских губерний России считали греховным делом заниматься земледельческим трудом в пятницу и по этим дням никаких работ не производили. Еще более категоричным являлся отказ от производственной деятельности по субботним дням, когда всякий труд понимался как противоестественный, о чем красноречиво свидетельствуют народные пословицы: «Суббота не работа: помой да помажь, да спать ляжь», «В воскресенье братина, в понедельник хмелина, во вторник похмелье, в среду на оскомину, в четверг горещап, в пятницу покланяться, в субботу не работа» 9. Согласно крестьянским представлениям, не только работать, но даже не принимать участия в сельском празднике считалось невозможным и оскорбительным. Известно, что крестьянина уклонившегося от участия в празднике, односельчане лишали круговой чаши10.
Не подлежит сомнению, что совместное совершение календарных обрядов, сопровождаемых молебнами и крестными ходами, в известной степени способствовало «объединению жителей села в сплоченный коллектив», а «в праздники укреплялась солидарность крестьян, обсуждались дела общины, за выпивкой разрешались конфликты и снимались противоречия»11. Так же, как и то, что традиционная для русского крестьянина работа на «рывок» в страдную пору требовала большего времени на отдых. Вместе с тем, вызывает определенные сомнения экономическая и этическая целесообразность 14 праздников в мае,
когда заканчивался сев яровых и начинался сенокос, 13 праздников в июне —
12
месяце сенокоса и 12 праздников в августе — времени уборки сена12.
Отрицательное влияние праздников, значительное само по себе, усугублялось самим способом празднования, вредно влиявшим на материальную и моральную стороны крестьянской жизни. А.И. Фаресов, на страницах своей книги «Мужики и начальство», приводил монолог мужика, вполне иллюстрирующий понимание праздника среднестатистическим крестьянином: «А все же хлеб у мужиков пропадает, а винцо будут жрать. Не надо ни твоего чаю, ни свинины в праздничное, а водку подай...А не подашь, так к тебе никто и не подойдет. Каждый выругает по всячески. Мужицкая натура (гордо)»13. А.И. Василь-чиков, соотнося число праздничных дней в протестантских, католических странах с праздниками в Российской империи, отмечал, что на сотню праздников в
России в конце XIX в. трудоспособному населению страны требовалось не менее 20 дней, для того чтобы «выпутаться» из праздника, преодолеть алкогольную интоксикацию14. В народных пословицах пагубное пристрастие к употреблению алкоголя в праздничные дни и последствия пьянства отражены практически повсеместно: «Кто празднику рад, тот до свету пьян», «Что воскресенье, то и новоселье (перебираемся в кабак)»; «Хоть с себя что заложить, да маслену проводить»; «У праздника не без бражника. Где бражники, там и праздники»15.
Трепетное отношение русских крестьян к празднествам объяснялось не только и не столько почтением к святым, организующей деятельностью общины, коронной и синодальной администрации, но и некоторыми специфическими чертами религиозного сознания земледельческого населения. Связь крестьянина с природой, зависимость производственного цикла и быта от ее капризов наделяла христианские праздники ярко выраженными чертами древнего язычества с его суевериями и обрядами. Так, например, 15 июля в праздник Кирика и Иулиты, воспрещалось произведение всяческих работ потому, что эти грозные святые отомстят каждому, кто нарушит запрет на трудовую деятельность. 24 июля в день Бориса и Глеба разрешалась только торговля, т.к. крестьяне, видимо по созвучию, переделали этот церковный праздник в «барыш — день», производя его от глагола «барышевать», т.е. торговать. 27 июля — день Святого Пантелеймона православной церковью как праздник не отмечался и в святцах не был обозначен даже простым крестиком. Крестьянами день Пантелеймона был переделан в «Палея», сжигающего имущество нарушающих запреты крестьян, праздновался и понимался однозначно как нерабочий день. 26 мая — день Иконы Божьей Матери Селигерской, был переиначен земледельческим населением в «Селиграды», превратив христианскую Селигерскую икону в языческую сеятельницу градов. По убеждению крестьян, град побьет поле того, кто нарушит традицию отказываться от работ в этот день16.
Таким образом, обилие праздничных дней в сельской местности Европейской России, и в особенности центрально-черноземной ее части, оказывало отрицательное воздействие на сельскохозяйственный цикл. По подсчетам князя А.И. Васильчикова, произведенным в 1878 г., аграрный сектор экономики ежегодно, вследствие нагромождения в народном календаре праздничных нерабочих дней, недополучал порядка 78-80 миллионов рублей17. Ритуально-магические манипуляции, которыми крестьянство сопровождало в праздничные дни
начало или окончание посевных работ, молебны и крестные ходы, приуроченные к тем или иным этапам земледельческого процесса, не имели сколько-нибудь реальных результатов в сравнении с действительно полезными и прогрессивными, но редко используемыми в сложившихся условиях крестьянской жизнедеятельности агротехническими инновациями.
В изучении вопроса о влиянии праздничных дней на процесс сельскохозяйственного производства небезынтересным представляется рассмотрение отношения к праздникам в сибирском регионе, интенсивно колонизуемом во второй половине XIX — начале XX в. По данным дореволюционных исследований, у сибиряков на рубеже столетий насчитывалось порядка 130-135 «гулевых» дней, что в целом позволяет говорить об идентичности ментальных представлений, через отношение к труду и празднику у великорусских и сибирских
18
крестьян18. Праздники в Сибири, как и в великороссийских губерниях, были приурочены к сельскохозяйственному циклу и сопровождались похожими ритуальными действиями. Однако некоторые праздники сибирских крестьян имели принципиально иную смысловую нагрузку в той их части, которая непосредственно касалась производства, что объяснялось, в частности различным расположением праздников по месяцам года в российских и сибирских календарях. Праздник Святых Бориса и Глеба, отмечаемый в Великороссии в июле как день торговли, по сибирскому народному календарю приходился на 2 мая и следовал за Еремеем — днем начала посевных работ. Во многом поэтому, в сознании сибирских крестьян, этот праздник не вызывал торговых ассоциаций, и не только не отменял возможности произведения работ, но и настаивал на них: «Борис и Глеб сеют хлеб», «Пришел Борис — сам боронись»19. 24 июня, в праздник Иоанна Предтечи, в европейских губерниях России запрещалось
работать категорически, тогда как в Сибири, в этот день, работы по уборке сена
20
приветствовались .
Более утилитарное отношение к праздникам у сибирских крестьян объяснялось причинами как экономического, так и религиозного свойства. Подавляющая масса переселенческого элемента, хлынувшая в азиатские пределы России в пореформенное время, целенаправленно стремилась добиться личного экономического успеха, что требовало зачастую значительных физических и финансовых усилий. Сложность природно-климатических условий, пестрота почв, особенности ландшафта, залесенность территорий по мере расширения земледельческой зоны в подтаежном и таежном направлениях, усложняли и продлевали адаптацию крестьян-переселенцев на новых местах, и в то же время настраивали на длительную и скрупулезную деятельность без праздников и выходных.
Вторым фактором, ограничивавшим частоту нерабочих дней в рамках сельскохозяйственного цикла, являлась слабость влияния церковной организации на население Сибири в целом, и особенно на старожильческую его часть. Власти России, озабоченные поддержанием целостности огромной империи, сохранением социальной стабильности и охраной гигантски растянутых границ, в своей политике часто отодвигали интересы церкви на второй план. К этой политической доктрине в Сибири присоединялся и фактор естественно-географической отдаленности многих населенных пунктов, вследствие чего миссионерская дея-
тельность православной церкви в регионе была сведена к минимуму. Одним из важных показателей влияния церкви на население исследователи называли религиозную активность паствы по посещению исповеди и святого причастия. Определяя процентное отношение не бывших у исповеди и причастия по «опущению» к исповедавшимся и причастившимся на 1870 г., получим для Московской епархии — 2,5 %, Пензенской — 8 %, Новгородской — 15 %, Пермской — 82 %, Иркутской — 113 %, Енисейской — 140 %, Томской — 250 %21.
Слабость контактов церковной организации с сибирским крестьянством подтверждается не только данными о его неактивном участии в совершении православных обрядов, но и фактами встречного воздействия на крестьян раскольничьего и сектантского элементов. Статистические сведения о старообрядчестве в Тобольской губернии, например, свидетельствуют о значительном числе уклонившихся от официального православия в раскол, которое только за 1912 г. составило 5413 человек22. Трудовая этика старообрядчества и отношение данной части населения к праздникам, наиболее концептульно были выражены
пословицей русских религиозных диссидентов: «Умереть на печи — все равно,
23
что с перепою»
Подводя итоги, можно с некоторой долей определенности констатировать:
1. Обилие праздников, зафиксированных русским народным календарем, вкупе со спонтанно возникающими свободными от работ днями, оказывало отрицательное влияние на результаты крестьянского труда, ежегодно нанося аграрному сектору экономики России финансовые убытки.
2. Наибольшая концентрация праздничных дней в российских губерниях приходилась на «страдный» период, что в условиях климатического непостоянства грозило большой долей вероятности потери или недополучения крестьянским хозяйством части урожая.
3. Традиционное мышление и религиозный формализм крестьянства способствовали абсолютизации ритуально-обрядовых действий в различные периоды сельскохозяйственного цикла, полностью исключая или сводя к минимуму попытки агротехнической модернизации собственного хозяйства.
4. Ликвидация помещичьей опеки над крестьянством в пореформенный период, уравнительные настроения в деревне, поддерживаемые авторитетом общины, превращали праздники из разряда частных событий в события общественные. На фоне кризисных явлений, наиболее отчетливо проявившихся на рубеже веков в сельском хозяйстве центрально-черноземной полосы России, развивающейся в крестьянском сознании производственной и социальной апатии, празднования сопровождались обильным употреблением алкогольных напитков, что также негативно воздействовало на производство.
5. В сибирском регионе, при сохранении крестьянского пиетета в отношении праздников, нерабочих дней было значительно меньше, что объяснялось большим количеством трудовых затрат и ограниченным влиянием государственной, общинной и церковной организаций.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Васильчиков А.И. Землевладение и земледелие. СПб., 1876; Фаресов А.И. Мужики и начальство. СПб., 1906; Пушкарев Г.И. Курская губерния // Труды местных ко-
митетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. СПб., 1903; Шар-ков В.В. Крестьянские работы и сельская жизнь по месяцам года. М., 1899.
2. Пушкарев. Ук. соч. С. 359.
3. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX вв.): в 2 т. СПб., 2000. Т. 2. С. 312.
4. Календарь и справочная книжка Севского уезда Орловской губернии на 1886 год. Севск, 1885. С. 3-25.
5. Карышев Н.А. Труд, его роль и условия приложения в производстве. СПб., 1897. С. 305.
6. Миронов. Социальная история России периода империи. С. 308.
7. Семенов С.Т. Двадцать пять лет в деревне. Пг., 1915. С. 60-61.
8. Семенова-Тян-Шанская О.П. Жизнь «Ивана»: Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб., 1914. С. 105.
9. Даль В.И. Пословицы русского народа: в 3 т. М., 1999. T. 3. С. 365.
10. Миронов. Социальная история России периода империи. С. 308.
11. Там же, С. 457.
12. Пушкарев. Ук. соч. С.359.
13. Фаресов. Ук. соч. С. 74-75.
14. Васильчиков. Ук. соч. С. 582.
15. Даль. Ук. соч. С. 364-365.
16. Пушкарев. Ук. соч. С. 360.
17. Васильчиков. Ук. соч. С. 303.
18. Макаренко А.А. Сибирский народный календарь. Новосибирск, 1993. С. 118-123.
19. Виноградов Г.С. Материалы для народного календаря русского старожильческого населения Сибири. Иркутск, 1918. С. 12.
20. Громыко М.М. Труд в представлениях сибирских крестьян XVIII — первой половины XIX в. // Крестьянство Сибири XVIII — начала XX вв. Новосибирск, 1975. С. 127.
21. Островская Л.В. Некоторые замечания о характере крестьянской религиозности (на материалах пореформенной Сибири) // Крестьянство Сибири... С. 174.
22. ТФ ГАТюмО Ф.417. Оп.1. Д.249. Л.5.
23. Даль. Уксоч. С. 8;74.
HOLIDAYS AND PRODUCTION CYCLE IN RUSSIAN VILLAGE WITHIN EUROPEAN PROVINCES OF RUSSIA AND SIBERIA IN SECOND HALF OF THE 19th — BEGINNING OF THE 20th CENTURY
M.K. Tchurkin
The article submits social and economic analysis on Russian traditional festive calendar. The conclusion made on the basis of studying holidays' system is that the abundance of holidays had negative influence on results of peasantry work. In Siberian region, despite the fact that peasantry preserved piety towards holidays, there have been quite little time off left for workers and the situation was accounted for by a limited influence of the state, communal and church organizations.
