CC BY
263
УДК 34
ПРАВОВОЙ СТАТУС УЧЕНОГО В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ КЛЮЧЕВЫХ КОМПОНЕНТОВ)
© 2010 Н. Н. Зипунникова
канд. юрид. наук, доц., доц. каф. истории государства и права e-mail: [email protected]
Уральская государственная юридическая академия
В статье исследуются специфика и основные параметры правового статуса ученых в России в XVIII - начале XX в. Показана эволюция законодательной регламентации ученоучебной службы, научной и научно-педагогической функций, способов повышения научной квалификации.
Ключевые слова: ученый, академик, профессор, правовой статус, служба по ведомству Министерства народного просвещения, ученые степени, командировки с научными целями.
Понятие «ученый» обрело статус термина в российском законодательстве с 10 апреля 1862 г. Речь идет о рассмотрении в 1852-1862 гг. соответствующими государственными учреждениями вопроса о том, кого следует считать «учеными, чьим детям предоставлено право вступления в гражданскую службу». Поскольку обсуждение было связано с сословно-служебными правами и преимуществами отдельных категорий чиновников Министерства народного просвещения, Е.В. Соболевой сделан принципиальный вывод: «История законодательного
оформления понятия “ученый” показывает, сколь низко ценилась правящими кругами России наука и ее работники» [Соболева 1983: 35-44]. Как представляется, в показанном известной советской исследовательницей сюжете отчетливо обнаружилось исторически возникшее, «завязанное узлом» соединение специфики профессиональной деятельности (занятие наукой и преподаванием) и служебного (сословно-служебного) аспекта правового статуса ученого. Кроме того, строго говоря, российский законодатель использовал термин «ученые люди» много раньше описываемых событий, еще в XVIII столетии, пусть и без точного разъяснения: «Люди ученые, которые уже плоды науками своими приносят» [ПСЗ-I: № 9425].
В соответствии же с принятым законом (высочайше утвержденным мнением Государственного совета) 1862 г., к ученым, детям которых предоставлялось право поступления на гражданскую службу, были отнесены следующие лица, в том числе не имевшие классных чинов. Во-первых, это получившие от одного из российских университетов ученые степени доктора, магистра или кандидата и звание действительного студента по разным факультетам, а также имевшие степени доктора медицины, лекаря, магистра фармации, магистра ветеринарных наук, провизора и ветеринара; во-вторых, окончившие курс в бывшем педагогическом институте в звании старших или младших учителей гимназий или получившее такое звание по особому испытанию; в-третьих, приобретшие известность своими трудами и признанные достойными звания ученых, с засвидетельствованием в необходимых случаях университетами, академиями и прочими учеными обществами. Дети таких лиц (т.е. ученых) на основании закона принимались на гражданскую службу независимо от
происхождения и званий отцов и причислялись к 3-му разряду канцелярских служителей. Дети других служащих по учебной части (комнатных надзирателей, уездных, приходских и домашних учителей) приравнивались при поступлении на службу к детям канцелярских служителей [Сборник постановлений... Т. 3: Стб. 743745].
Постановка вопроса о правовом статусе ученых в Российской империи закономерна при исследовании мощного образовательно-научного нормативного массива, начало формирования которого было связано с импортом самой науки, научного инструментария, научных институций, «трансфером идеи университета» (характеристика А.Ю. Андреева) [«Быть русским по духу. 2009: 9-16], приглашением ученых из Европы в эпоху Петра Великого и его преемников. При этом, как справедливо отмечено Е.В. Алексеевой, история науки в России имеет свою обширную историографию, в которой не обойдена вниманием роль европейцев в становлении отечественного научного комплекса [Алексеева 2007: 286]. Со временем
«взращивание» ученых и профессоров из «природных россиян» становилось приоритетом государственной политики в сфере образования и науки. Для достижения подобной цели, кроме прочего, создавались профессорский институт при Дерптском университете и так называемая «школа профессоров» М.М. Сперанского («юридические курсы при Втором отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии») [Тамул 1988; Кодан 2005; Яблоков 2005; Томсинов 2010]. В Уставе Императорской академии наук 1836 г. содержалась звонкая формула: «Академии предоставляется право избрания на открывающиеся места академиков и адъюнктов. При равных достоинствах, ученый русский предпочитается иноземцу» [Сборник постановлений. 2: 815]. И как отмечает, к примеру, немецкий исследователь Ян Куссбер, в Германии 1830-1840-х гг. с удивлением узнавали, что при министре С.С. Уварове российские университеты добились значительных успехов в подготовке нового поколения «:коренных» отечественных профессоров [«Быть русским по духу.» 2009: 81].
Ранее, в XVIII - начале XIX в., приглашение ученых из-за границы было доминирующим способом пополнения «ученого сословия». Совершенно естественными были ситуации законодательного благоприятствования, отсутствие жестких требований и ограничений для приезда иностранцев и вступления их в службу. Так, в Регламенте Академии наук и художеств 1747 г. прямо отмечалось, что в силу новизны устраиваемого учреждения профессором может быть практически любой известный ученый («всякого закона человек»), однако при вступлении в должность ему вменялось в обязанность принести присягу о непротиворечии будущего преподавания православному учению [ПСЗ-[: № 9425]. Кроме того, в законодательстве были урегулированы конкретные вопросы, обусловленные приездом иностранных ученых: устанавливались некоторые льготы, связанные с дорогой (беспошлинный проезд и провоз багажа); определялось точное время утверждения профессоров-иностранцев в классных чинах и назначения им соответствующего звания. «Волны»
общегосударственной политики со всей очевидностью проявлялись в сфере образования и науки. Активное привлечение иностранцев на ученую службу сменялось запретом на их приглашение, равно как и поездки россиян с образовательными и научными целями в европейские научные центры то поощрялись, то запрещались, о чем свидетельствуют узаконения разных лет [ПСЗ-Г № 18474, 18553; Сборник постановлений. Т. 1: 1521-1529, 1541-1547; Т. 2. Отд. 1: 336-337; Т. 2. Отд. 2: 1304; Т. 3: 705-706; Сборник распоряжений. Т. 2: 994].
До того момента, как термин «ученый» был «расшифрован» законодателем, узаконения снабжались категориями «академик», «профессор», «адъюнкт», «лектор»,
«учитель языков», «учащий», «аускультант», «доцент» и т.п. В соответствии с важнейшими формами организации науки, исторически складывавшимися в Российской империи, всех ученых можно разделить на две условные группы: академические и университетские (вузовские). Конструирование правового статуса и тех, и других осуществлялось постепенно и по преимуществу с помощью узаконений «высочайшего уровня», то есть подписанных императором. В известной степени это было отражением осознания властью образовательно-научной политики как отнюдь не периферийного направления общегосударственной политики, понимания необходимости создания условий для гармоничного включения в социальную жизнь и государственный механизм импортируемых институций. Связь научной деятельности с государственной службой также объясняла необходимость регламентации такого уровня. Как отмечает М.Ф. Хартанович, государь император ведал в Академии наук, как и во всех других государственных учреждениях, делами продвижения по службе; только он ставил последнюю точку в назначении ученого на новую должность [Хартанович 1999: 19]. Законодателем это было сформулировано так: «Избранные в ординарные и экстраординарные академики и адъюнкты представляются министром народного просвещения на высочайшее утверждение; после чего получают из Герольдии патенты на соответствующие классам их чины» [Сборник
постановлений. Т. 2. Отд. 1: Стб. 816].
Итак, пожалуй, можно утверждать, что ключевыми компонентами формировавшегося правового статуса ученых были организационно-процедурный (служебный) и непосредственно связанный с исследовательской (преподавательской) деятельностью. Отсюда - специфика условий деятельности, многогранность прав и обязанностей, ряд привилегий (преимуществ) и одновременно ответственность.
Включение ученых в систему классных чинов государственной службы было закономерным и принципиальным в силу государственного строительства сети научных учреждений и системы образования, обретения академиями и университетами статуса императорских, но осуществлялось не быстро и не однозначно. Положение приглашенных для работы в Академию наук в Санкт-Петербурге иностранных ученых, многие из которых были встречены так, «что самый знатный посол не мог бы пожелать приема более пышного и более милостивого» [Копелевич 2003: 51], получавших от государства российского жалованье и выполнявших в том числе государственные задания, можно охарактеризовать как неопределенное. Эта неопределенность была связана с конкретным местом в служебной иерархии, с предоставлением служебных рангов. Табель о рангах, появившаяся ранее Академии наук, упоминала о «профессорах при академиях» (имелась в виду Морская академия), в 9-м классном чине, не дающем право на дворянство. Академический регламент 1747 г. указывал, что повышения рангов академикам не состоится. В узаконениях в адрес Московского университета, в частности в известном указе 1755 г., также не содержалось норм о предоставлении преподавателям служебных рангов [ПСЗ-Г № 10346]. Нет их и в указе 1783 г. об учреждении Российской академии [ПСЗ-Г № 15839]. Вопрос о повышении рангов неоднократно поднимался самими академиками, являлся причиной отъезда некоторых из них из России, рассматривался в проектах М.В. Ломоносова, записках Г.-Ф. Миллера, но разрешения не получал. Известно также, что отсутствие служебных рангов препятствовало работе преподавателей Московского университета с титулованными студентами из дворян; отмечались и случаи отказов от подчинения учителей университета, бывших военных, а потому имевших ранги по военной службе, университетскому начальству, таковых не имевшему [Документы и материалы. Т. 1: № 42, 45].
Процесс оформления ученых и преподавателей в качестве государственных служащих с соответствующими классными чинами был завершен в начале XIX столетия. Как утверждается, этот процесс проходил в России быстрее, чем в ряде европейских государств, где он приблизился к завершению лишь во второй половине
XIX в., когда многие университеты стали государственными [Фундаминский 19B4: б5]. Заметим, что система классных чинов устанавливалась и в академическом, и в университетском законодательстве. В соответствии с Регламентом Академии наук 1B03 г., ординарным академикам присваивался б классный чин, экстраординарным - 7й, а адъюнктам - B-й соответственно, при отсутствии у них (ученых) более высоких классных чинов [Сборник постановлений.Т. 1: B1]. В Предварительных правилах народного просвещения 1B03 г. содержалась норма о предоставлении ординарным профессорам университетов чина 7-го класса, а ректорам - 5-го класса. В соответствии с утвердительными грамотами Московского, Харьковского и Казанского университетов от 5 ноября 1B04 г. ординарным профессорам присваивался чин 7-го класса, экстраординарным профессорам, адъюнктам и удостоенным в университетах степени доктора - B-го класса, произведенным университетами в степень магистра - 9-го класса; ректору же присваивался 4-й класс государственной службы. Ректор Виленского университета, согласно акту утверждения для императорского университета в Вильно от 1B03 г., имел 5-й чин, такой же классный чин по должности присваивался ректору Дерптского университета на основании его устава 1B03 г. [Сборник постановлений. Т.1: 15-1б, 40, 130, 257-25B].
После инициированного М.М. Сперанским указа 1B09 г. об экзаменах на чин по ведомству МНП в 1B11 г. было принято специальное узаконение «О порядке производства в чины по учебной части». В нем пояснялось, что действие указа 1B09 г. не отменяло норм Предварительных правил и университетских уставов в части присвоения классных чинов. Оставление же учебных заведений и переход в «общую гражданскую службу» означал для таких лиц последующие присвоение классных чинов на основании указа 1B09 г. Таким образом, подчеркивалась специфика «ученой службы» [Сборник постановлений. Т. 1: б03-б04]. Внешние атрибуты этой службы замечательно показаны Л.Е. Шепелевым [Шепелев 2001]. Попутно также заметим, что аттестаты (термин законодателя. - Н.З.) иностранных училищ, академий и
университетов, по постановлению 1B11 г., при производстве в чины не заменяли аттестатов российских университетов.
Последующими уставами (университетским и академическим) установленные в начале столетия классные чины академиков, преподавателей и профессоров сохранялись, за исключением присвоения по Общему уставу российских императорских университетов 1B35 г. ректорам чина 5-го класса (если при этом у лица не имелось более высокого классного чина). А 1B ноября 1 B36 г. указом Правительствующему сенату сопровождалось утвержденное монархом Положение о производстве в чины и об определении пенсий и единовременных пособий по учебной части Министерства народного просвещения, охарактеризованное М. Ф. Хартанович как «завершающий аккорд реформ ^30-х годов в области науки» [Хартанович 1999: 45]. Оно состоялось вскоре после издания в 1B34 г. «главного закона о службе» -Положения о порядке производства в чины по гражданской службе - и демонстрировало специфику именно учено-учебной службы. В соответствие с законом 1B36 г. приводилось чинопроизводство по отдельным научным учреждениям, к примеру Виленской астрономической обсерватории [Летопись 2002.Т. 2: 273]. Особенностью Положения 1 B36 г. стало деление всех лиц, имеющих право на чинопроизводство на его основании, на два разряда. Из собственно ученых к первому разряду были причислены профессора, адъюнкты, прозекторы, лекторы или учителя
языков в университетах, Главном педагогическом институте и лицеях, астроном-наблюдатель при обсерватории Дерптского университета. Прочие поименованные в первом разряде лица представляли собой педагогический персонал учебных заведений. Производство их в чины производилось по выслуге сроков, установленных в Положении 1834 г. для первого разряда гражданских чиновников, то есть имевших аттестаты о высшем образовании. Ко второму разряду были отнесены помощники прозекторов в университетах и педагогический персонал учебных заведений с аттестатами об окончании средних учебных заведений (второй разряд гражданских чиновников по Положению 1834 г.). Закон устанавливал правило, что «чиновники, состоящие при учебных заведениях в действительной службе, могут быть производимы, без перевода из одной должности в другую, тремя чинами выше присвоенного каждой должности класса» [Сборник постановлений. Т. 2. Отд. 1: 936944].
То обстоятельство, что академики и адъюнкты не попали в систему разделения по разрядам для Министерства народного просвещения, не осталось без внимания исследователей. «Складывается впечатление, - встречаем у М.Ф. Хартанович, - что члены Академии в министерстве находились на особом положении: штатное разделение по разрядам их не коснулось» [Хартанович 1999: 46]. Устав Академии 1836 г., с установленными классными чинами для ученых, работавших в академических учреждениях, длительное время для научного учреждения оставался «главным законом», несмотря на попытки сочинить новый академический устав.
Заметим также, что в результате систематизации российского законодательства «служебное законодательство» было консолидировано в Свод законов Российской империи (Т. 3). Потому в университетском законодательстве последующих
десятилетий наблюдается определенная специфика. Так, в университетский устав 1863 г. было включено положение о повышении классных чинов на 2 профессорам, доцентам, прозекторам и их помощникам, лекторам, астрономам-наблюдателям, библиотекарям и их помощникам, помощникам проректора и лаборантам. А § 136 этого устава содержал бланкетную норму в адрес Устава о службе (СЗ РИ. Изд. 1857) обо всех правах и преимуществах в соответствии с присвоенными классными чинами [Сборник постановлений.Т. 3: 957]. В последнем Общем университетском уставе 1884 г. содержалась похожая правовая конструкция - отсылка к Уставу о службе по определению от правительства (СЗ РИ. Изд. 1876), а также положение о возможности повышения на 2 классного чина, присвоенного должностям служащих при университете - профессоров, лекторов, прозекторов и их помощников, инспекторов и их помощников, лаборантов, хранителей кабинетов [Сборник постановлений.Т. 9: 1023].
Наряду с правилами чинопроизводства, служебная составляющая правового статуса ученых охватывала и такие вопросы, как продолжение службы (после выслуги), условия зачета в действительную службу времени научных командировок за границу, осуществлявшихся за собственный счет, порядок замещения должностей, присвоение званий (к примеру, заслуженного профессора), предоставление отпусков. Получение жалования, назначение пенсий и пособий, в том числе семьям ученых и преподавателей, также нормативные параметры служебной карьеры ученых. Не остались без внимания законодателя вопросы ответственности и увольнения со службы этих лиц. К примеру, в соответствии с университетским уставом 1835 г. за неявку преподавателя на лекции без уважительных причин в экономическую сумму университета удерживалась полагавшаяся по расчету часть жалованья.
В качестве иллюстрации данного компонента правового статуса приведем «клятвенное обещание», подписанное профессором гражданского права
Ф.Л. Морошкиным 21 декабря 1838 г. В нем ординарный профессор Московского университета Ф.Л. Морошкин клялся императору Николаю Павловичу и цесаревичу Александру Николаевичу «верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови.». Профессор обещал также заблаговременно объявлять о любом вреде интересам императора и предотвращать его своими действиями, хранить всякую вверенную ему тайну, «положенный чин. надлежащим образом по совести своей исправлять» и поступать «как верному Ея Императорского Величества подданному благопристойно есть и надлежит». В присутствии ректора М. Каченовского к этой присяге приводил протоирей П. Терновский, ставший впоследствии доктором богословия, ординарным профессором [РГАДА. Ф. 359. Оп. 1. Ед. хр. 68. Л. 1].
Второй блок вопросов, решавшихся законодательно, представляет собой внутренний (содержательный) компонент правового статуса российских ученых. Речь идет о постепенном формулировании научных и научно-педагогических функций: обязательного информирования о научных открытиях, составления учебных курсов, проведения публичных лекций, выполнения норм учебной нагрузки и т.п. Оказались подробно урегулированными также отношения, связанные с приобретением научных степеней и прочими способами повышения квалификации.
Так, в академическом законодательстве XVIII в. видим попытки регламентировать исследовательские обязанности ученых и обязанности, связанные с преподаванием в академическом университете. В первую очередь, это регулярные доклады секретарю Академии о современных достижениях наук, составление «экстрактов» из сочинений известных ученых, экспертиза и оценка всех известных новых изобретений и открытий, обмен научными мнениями и выводами на еженедельных академических собраниях, а также выполнение различных поручений правительства. Во-вторых, это обязательная разработка курса преподаваемой науки и соответствующих рефератов, а также их издание на русском и латинском языках, чтение обязательных публичных лекций ежедневно не менее часа. При этом академикам предоставлялась возможность (право) вести частные занятия, но без ущерба для основной работы [ПСЗ-Г № 4443]. Регламент Академии наук и художеств 1747 г., разделив ученых на собственно академиков и профессоров университета, для академиков ставил задачи «пристойно спорить», изучать новую литературу, докладывать о новых экспериментах, готовить собственные издания и т.п. Профессорам вменялось в обязанность читать лекции на русском и латинском языках, вести занятия в соответствии с «порядком наук», предписанным регламентом, дать присягу о непротиворечии преподаваемого курса науки православию и писать научные сочинения во «славу и пользу России» [ПСЗ-Г № 9425]. Указ 1755 г. наделил профессоров Московского университета обязанностями читать бесплатные публичные лекции ежедневно по 2 часа (за исключением выходных и праздничных дней) на русском или латинском языках, организовывать ежемесячные и полугодичные диспуты для студентов и готовить к ним тезисы, а также собираться на заседания совета для обсуждения научных достижений. Аналогично законодательным постановлениям в адрес Академического университета указ не создавал препятствий профессорам давать за умеренную плату и частные занятия (но не в ущерб публичным) [ПСЗ-Г № 10346].
Законодательство XIX столетия расширяло содержание этого компонента. В академическом регламенте 1803 г. и академическом уставе 1836 г. содержатся такие «должности» (обязанности, задачи) ученого сообщества, как «расширение пределов знаний человеческих», усовершенствование наук, обогащение их новыми открытиями, распространение просвещения, практическое внедрение опытов и наблюдений. Издательская деятельность, научные контакты с европейскими учеными, академиями и
научными обществами, выполнение поручений правительства - также в их числе. В университетских уставах XIX в. содержались нормы о порядке и способах преподавания, о разработке основных и дополнительных курсов, о руководстве научной работой студентов, об участии в заседаниях совета, факультетских собраниях, о предоставлении регулярных отчетов о своем преподавании и т. д.
Постепенно формировался и юридически оформлялся институт ученых степеней, очевиден особый исследовательский интерес именно к этой проблематике. В работах Г.Г. Кричевского, А.Е. Иванова, А.Ю. Климова, В.А. Шаповалова, А.Н. Якушева не только проанализированы узаконения, но и показана статистика диссертационных защит, специфика процедуры, формирование научного правосознания [Кричевский 1985; Иванов 1994; Шаповалов, Якушев 1995; Якушев, Климов 2006; Якушев, Климов 2007]. Право Московского университета возводить ученых в докторские степени по медицине провозглашалось в 1791 г. [ПСЗ-Г № 16988]; Предварительные правила народного просвещения 1803 г. называли ученые степени кандидата, магистра и доктора наук; в уставах университетов начала XIX в. содержались отдельные главы, регламентировавшие систему и процедуру приобретения ученых степеней. Впоследствии (в 1819, 1837, 1844, 1864 гг.) издавались «профильные» узаконения - Положения о производстве в ученые степени. Наряду с описанием нормативно установленной процедуры приобретения ученых степеней, значимой представляется реконструкция реальной работы университетских советов, где соискатели проходили испытания и защищали диссертации. Так, представивший в Совет Казанского университета свою докторскую диссертацию адъюнкт законов государственного благоустройства и благочиния С.В. Пахман в ноябре 1852 г. «испытывался» по римскому праву, гражданскому праву и судопроизводству, энциклопедии законоведения, уголовному судопроизводству, продемонстрировав «удовлетворительные» ответы [НАРТ. Ф. 977. Оп. Юрфак. Ед. хр. 308. Л. 6об.-7, 7об.-8, 9-9об., 10].
Правовое регулирование научных командировок (стажировок) также претерпело серьезную эволюцию: от единичной регламентации поездок в XVIII столетии до оформления института профессорских кандидатов, стажировавшихся, как правило, в ведущих европейских научных центрах (университетах). В академическом регламенте 1803 г. содержались правила о «путешествиях в чужие края» академических воспитанников. Академическим штатом предусматривалась определенная сумма на такие поездки трех воспитанников 11 класса раз в три года. Командированные снабжались составленной в академической конференции инструкцией, «дабы сделать путешествие сколь возможно полезным и соответственным намерению и видам академии». Обязательными для отправляемых «за науками» воспитанников устанавливались: научные отчеты, направляемые на имя секретаря академии раз в пять месяцев; ежегодные научные сочинения, докладывавшиеся секретарем собранию академиков; экзамены по возвращении из путешествия. Результатами успешного испытания провозглашались присвоение 10 классного чина и замещение свободной должности адъюнкта [Сборник постановлений. Т. 1: 95-96]. В уставах Московского, Харьковского и Казанского университетов 1804 г. подобные нормы устанавливались для магистров. Каждые два года университетский совет избирал двух магистров для путешествий с научными целями с финансированием из штатных сумм; кандидатуры представлялись через попечителя округа на утверждение министру народного просвещения. Отправляемым лицам выдавались «письменное наставление» и рекомендации министра на имя посланников и агентов российского двора. Срок научной командировки устанавливался в два года; каждые три месяца полагалось направлять отчет в университетский совет и исполнять любые его поручения, а итоги
поездки следовало изложить в комплексном отчете [Сборник постановлений. Т.1: 290].
Уставом Главного педагогического института в Санкт-Петербурге 1828 г. также была предусмотрена норма, в соответствии с которой лучшие воспитанники института после окончания обучения могли направляться «для усовершенствования в науках в чужие краи». Институт, как было установлено в уставе, вверял их руководству иностранных ученых, а министр народного просвещения поручал их министрам и российским агентам за рубежом [Сборник постановлений. Т. 2. Отд. 1: 116]. Академический устав 1836 г. предусматривал отдельной строкой расходования экономической суммы академии «ученые путешествия»; министерскими актами 1840-х гг. определялись правила избрания кандидатов университетов для командировки за границу с целью подготовки к профессорскому званию. В 1843 г. министр народного просвещения С.С. Уваров, обращаясь к императору, давал очень высокую оценку роли заграничных стажировок отечественных исследователей: «Ученые путешествия
молодых людей служат непрерывной и живой связью между образованностью отечественною и развитием наук в Европе и постоянно поддерживают русское ученое сословие и русские университеты на высоте знаний народов, опередивших нас некогда на стезе образования» [Рождественский 1902: 251].
Университетские правила, издававшиеся советами университетов после издания Общего университетского устава 1863 г., содержали отдельные разделы о научных командировках и стажировках. Отчеты профессорских кандидатов, в том числе известнейших впоследствии профессоров права В.И. Сергеевича, Н.С. Таганцева, публиковались в ведомственном издании - Журнале народного просвещения. Отмечается, что министр народного просвещения А.В. Головнин, «пропагандировавший» командировки профессорских кандидатов с целью усиления роли ведомства при назначении профессоров, в этом смысле потерпел неудачу. Более того, подчеркивается, что в оценке результатов этой инициативы чиновника поздние исследователи оказались объективнее современников [Стаферова Е.Л. 2007: 351-354]. Как бы то ни было, очевидно, что для развития науки в целом подобного рода командировки сыграли свою замечательную роль.
В разных узаконениях обширного имперского периода встречаем особые льготы, права и преимущества для лиц, занимавшихся научной и научнопедагогической деятельностью. В их числе - освобождение от постоев, полицейских повинностей, от платежа так называемых квартирных денег, бесцензурной и беспошлинной доставки из-за границы книг, рукописей, периодических изданий и т.п. Эти элементы, безусловно, дополняют картину реконструируемого правового статуса российских ученых.
В заключение подчеркнем, что постепенно, с укреплением соответствующих институций, в социальной практике выделялся особый род профессиональной деятельности - научная (научно-педагогическая). В зарубежной историографии отмечается, что профессия ученого (профессора) являлась «не слишком привлекательной» и не имела в России, в отличие от западноевропейских стран, «исторической традиции» [Хауссманн 2000: 184-186]. Подобное утверждение звучит едва ли не в унисон с показанным выше мнением Е. В. Соболевой. Проведенный анализ законодательства, как представляется, показывает и трудности, и успехи «диффузии европейских инноваций» в сфере образования и науки. Обстоятельная регламентация этой сферы, «выкристаллизовывавшийся» на протяжении многих десятилетий
правовой статус ученых характеризуют имперскую образовательно-научную политику, повторимся, далеко не как второстепенную и периферийную с точки зрения «высоких» государственных интересов.
Библиографический список
Алексеева Е.В. Диффузия европейских инноваций в России (XVIII - начало
XX в.). М., 2007.
«Быть русским по духу и европейцем по образованию»: университеты Российской империи в образовательном пространстве Центральной и Восточной Европы XVIII - начала XX в.: сб. ст. / отв. сост. А.Ю. Андреев. М., 2009.
Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII в. / подг. Н.А. Пенчко. Т. 1 (1756-1764). М., 1960.
Иванов А.Е. Ученые степени в Российской империи XVIII в. - 1917 г. М., 1994.
Кодан С.В. Юридическая политика Российского государства в 1800-1850-е гг.: деятели, идеи, институты. Екатеринбург, 2005.
Копелевич Ю.Х. Основание Петербургской Академии наук // Академическая наука в Санкт-Петербурге в XVIII-XX веках: исторические очерки / отв. ред. Ж.И. Алферов. СПб., 2003 С. 33-54.
Кричевский Г. Г. Ученые степени в университетах дореволюционной России // История СССР. 1985. № 2. С. 141-153.
Летопись Российской Академии наук: в 3 т. Т. II. 1803-1860. СПб., 2002.
Национальный архив Республики Татарстан. Ф. - 977. Оп. Юрфак. Ед. хр. 308. Л. 6об.-7, 7об.-8, 9-9об., 10.
ПСЗ-! Т. VII. 4443.
ПСЗ-! Т. XII. № 9425.
ПСЗ-! Т. XIV. № 10346.
ПСЗ-! Т. XXI. № 15839.
ПСЗ-! Т. XXIII. № 16988.
ПСЗ-! Т. XXV. № 18474, 18553.
РГАДА. Ф. 359. Оп. 1. Ед. хр. 68.
Рождественский С.В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802-1902. СПб., 1902.
Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Т. 1. СПб., 1864; Т. 2. Отд. 1. СПб., 1864; Т. 2. Отд. 2. Изд. 2-е. СПб., 1876; Т. 3. СПб., 1865; Т. 9. СПб., 1893; Т. 2. СПб., 1866.
Соболева Е.В. Организация науки в пореформенной России. М., 1983.
Стаферова Е.Л. А.В. Головнин и либеральные реформы в просвещении (первая половина 1860 гг.). М., 2007.
Тамул В.Э. Профессорский институт и международные связи Тартуского университета в первой половине XIX в.: дис. . канд. ист. наук. Тарту, 1988.
Томсинов В.А. Юридическое образование и юриспруденция в России в первой трети XIX века: учеб. пособ. М., 2010.
Фундаминский М.И. Социальное положение ученых в России XVIII столетия // Наука и культура России XVIII в.: сб. ст. М., 1984. С. 52-71.
Хартанович М.Ф. Ученое сословие России. Императорская Академия наук второй четверти XIX в. СПб., 1999.
Хаусманн Г. Т. Маурер. Преподаватели высшей школы царской России. К изучению российской социальной истории и истории образования. Кельн - Ваймар -Вена, 1998 // Отечественная история. 2000. № 6. С. 184-186.
Шаповалов В.А., Якушев А.Н. Историко-статистические материалы по университетам России о количестве лиц, утвержденных в ученых степенях и ученопрактических медицинских званиях (1794-1917). СПб., 1995.
Шепелев Л.Е. Чиновный мир России: XVIII - начало XX в. СПб., 2001.
Яблоков С.А. Образовательный проект М.М. Сперанского: подготовка русских профессоров-юристов в конце 20-х - первой половине 30-х гг. XIX в. // Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. 2005. № 2.
Якушев А.Н., Климов А.Ю. Исследование развития законодательства в сфере присуждения ученых степеней в Российской империи // Право и образование. 2006. № 2. С. 208-217.
Якушев А.Н., Климов А.Ю. Роль университетов Российской империи в развитии научного правосознания в сфере создания «Положения об испытаниях на ученые степени» (1837 г.) // Право и образование. 2007. № 12. С. 129-138.
