ПРАВОВОЙ РЕЖИМ СМАРТ-КОНТРАКТОВ: КОД ИЛИ ДОГОВОР

Крыцула А.А.

2022

ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

PERM UNIVERSITY HERALD. JURIDICAL SCIENCES

Выпуск 56

Информация для цитирования:

Крыцула А. А. Правовой режим смарт-контрактов: код или договор // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2022. Вып. 56. C. 239-267. DOI: 10.17072/1995-4190-2022-56-239-267.

Krytsula A. A. Pravovoy rezhim smart-kontraktov: kod ili dogovor [Legal Regime of Smart Contracts: a Code or a Contract]. Vestnik Permskogo universiteta. Juridicheskie nauki - Perm University Herald. Juridical Sciences. 2022. Issue 56. Pp. 239-267. (In Russ.). DOI: 10.17072/1995-4190-2022-56-239-267.

УДК 347.441.142

DOI: 10.17072/1995-4190-2022-56-239-267

ПРАВОВОЙ РЕЖИМ СМАРТ-КОНТРАКТОВ: КОД ИЛИ ДОГОВОР А. А. Крыцула

Северо-Кавказский филиал Российского государственного университета правосудия

Е-mail: aakrytsula@gmail.com

Поступила в редакцию 03.03.2022

Введение: статья посвящена анализу института правового регулирования смарт-контрактов, рассмотрению концептуального понятия, содержанию и области их применения. Анализируется зарубежный опыт использования смарт-контрактов, предлагаются варианты в части расширения области их применения. Отдельный раздел содержит материал в плане соотношения смарт-контрактов с традиционными институтами гражданского права. Смарт-контракты в будущем могут найти применение во всех сферах жизни. Это новые технологии, и их использование связано с рядом гражданско-правовых проблем. Технология блокчейн позволяет не только создавать новые средства платежа, но и автономно управлять практически любым процессом. Ее можно использовать для отдельных контрактов и даже для создания целых автономных децентрализованных систем. Цель: поскольку речь идет об основных признаках смарт-контрактов, то предметный интерес представляют области их применения. Речь пойдет о месте смарт-контрактов в гражданском праве. Методы: эмпирические методы сравнения, описания, интерпретации; теоретические методы формальной и диалектической логики; частнонаучные методы: юридико-догматический и метод толкования правовых норм; метод сравнительно-правовых исследований. Результаты: смарт-контракты представляют собой программы для ЭВМ, осуществляющие юридически значимые действия по заранее определенным алгоритмам, изложенные в виде так называемого программного кода. На практике они особенно важны в связи с развитием технологии блокчейн или (в более общем смысле) технологий распределенного реестра, даже если область их применения никоим образом не ограничивается. Выводы: термин «умный контракт» был определен Ником Сабо в 1990-х годах как последовательность команд, представленных в цифровой форме, включая протоколы транзакций, которые выполняются посредством этих соглашений. Таким образом, смарт-контракты формулируют правила и санкции для соглашений и выполняют их автоматически. Это не обязательно контракты в юридическом смысле, но с их помощью можно контролировать, отслеживать и документировать юридически значимые действия. «Умные контракты»

также могут быть реализованы с помощью традиционных, например механических, технологий (пример: автомат по продаже напитков). Однако технологии блокчейн и распределенных книг позволяют реализовать несравнимо более сложные правила и механизмы принуждения и предлагают децентрализованную среду с интегрированной системой расчетов. С юридической точки зрения смарт-контракты выполняют две функции. С одной стороны, они служат функциональным эквивалентом контракта, поскольку их технологический код может определять услуги, подлежащие обмену, а также условия, на которых они должны быть предоставлены. Являясь нормативным порядком цифрового, этот код формулирует программу обязательств сторон. Он напоминает правовой порядок договора, не обязательно совпадая с ним. С другой стороны, смарт-контракты служат инструментом исполнения контрактов, в частности, путем контроля, мониторинга и документирования обмена услугами. Они также могут способствовать исполнению обычных договоров, переводя их положения в технический код, проверяя наступление согласованных событий и обеспечивая исполнение договора. Смарт-контракты подходят для договорных отношений, например для обработки платежей или доставки товаров без участия сторон и промежуточного шага в виде непосредственного исполнения. Смарт-контракты становятся все больше востребованными, особенно в финансовом секторе. Помимо так называемой экономики токенов (криптова-лют, ICO и т. д.), обсуждаются также алгоритмические ETF, онлайн-платформы для кредитов или проектного финансирования. Еще одна важная область применения — экономика совместного потребления. С юридической точки зрения смарт-контракты либо могут быть предметом договорного соглашения, либо порождать его со своей стороны. Мнение о том, что смарт-контракты порождают во многом автономную правовую систему («Код - это закон») и/или неподконтрольны применимому праву, не может быть признано верным.

Ключевые слова: смарт-контракт; цифровой код; автоматизированный (самоисполняемый) договор; электронная коммерция; интернет-торговля; цифровая экономика; технология блокчейн; форма договора; исполнение обязательства

LEGAL REGIME OF SMART CONTRACTS: A CODE OR A CONTRACT A. A. Krytsula

North Caucasian Branch of the Russian State University of Justice Е-mail: aakrytsula@gmail.com

Received 3 Mar 2022

Introduction: the article is devoted to the analysis of legal regulation of smart contracts, the concept, content, and scope of their application. The author analyzes in detail foreign experience of using smart contracts and suggests possible options for expanding the application area. The article also has a separate section that looks at smart contracts as compared with traditional institutions of civil law. Smart contracts are expected to find application in almost all areas of life in the future. As is often the case with new technologies, the use of smart contracts raises a number of civil law issues. Blockchain technology makes it possible not only to create new means of payment but also to autonomously manage almost any process. It can be used for individual contracts and even for the creation of autonomous decentralized systems. Purpose: to provide an insight into the institution of smart contracts and define their role in civil law. Methods: empirical methods of comparison, description, interpretation; theoretical methods of formal and dialectical logic; special scientific methods such as the legal-dogmatic method, the methods of interpretation of legal norms and comparative legal research. Results: smart contracts are computer programs that perform legally significant actions according to

predetermined algorithms set out in the form of a so-called program code. In practice, they are especially important in connection with the development of blockchain technology or (more generally) distributed ledger technology. Conclusions: the term 'smart contract' was defined by Nick Szabo in the 1990s as a sequence of commands represented in digital form, including transaction protocols that execute these agreements. Thus, smart contracts formulate rules and sanctions for agreements and execute them automatically. These are not necessarily contracts in the legal sense, but they are capable of controlling, tracking, and documenting legally significant actions. Smart contracts can also be implemented using traditional, for example, mechanical technologies (e.g. in a vending machine). However, blockchain and distributed ledger technologies make it possible to implement incomparably more complex rules and enforcement mechanisms and offer a decentralized environment with an integrated settlement system. From a legal point of view, smart contracts perform two functions. On the one hand, they serve as a functional equivalent of a contract since their technological code can identify the services to be exchanged as well as the conditions under which they must be provided. Being the normative order of the digital, this code formulates the program of obligations of the parties. It resembles the legal order of a contract, without necessarily coinciding with it. On the other hand, smart contracts serve as a tool for the execution of contracts - by controlling, monitoring, and documenting the exchange of services. They can also facilitate the execution of conventional contracts by translating their provisions into a technical code, verifying the occurrence of agreed-upon events, and enforcing contracts. Smart contracts are suitable for contractual relationships, for example, for processing payments or delivering goods without the participation of the parties and an intermediate step in the form of direct execution. Smart contracts are gaining more and more popularity, especially in the financial sector. In addition to the so-called token economy (cryptocurrencies, ICO, etc.), there are also discussed algorithmic ETFs, online platforms for loans or project financing. Another important area of application is sharing economy. From a legal point of view, smart contracts can either be the subject of a contractual agreement or generate it on their own. There is sometimes put forward a thesis under the motto 'Code is law ' that smart contracts give rise to a largely autonomous legal system and/ or are not subject to applicable law. However, this appears to be an erroneous conclusion.

Keywords: smart contract; digital code; automated (self-executing) contract; e-commerce; online trading; digital economy; blockchain technology; contract form; fulfillment of an obligation

1. Основы

Все говорят о смарт-контрактах; кажется, что они окружены мистической аурой, которую трудно постичь. Журнал Economist, например, описал смарт-контракты как таинственную доверительную машину, которая обещает изменить нашу экономику больше, чем любая другая функция блокчейна: «Smart contracts promise to change the economy more than any other feature of the blockchain»1.

Смарт-контракты у всех на устах, в том числе в законодательной политике. В перечне поручений Президента РФ, которые были даны Правительству РФ, по реализации Послания Президента Федеральному Собранию указано

на обеспечение принятия до 1 июля 2019 г. «федеральных законов, направленных на развитие цифровой экономики, в том числе определяющих порядок совершения гражданско-правовых сделок в электронной форме, а также предусматривающих регулирование цифровых финансовых активов и привлечение финансовых ресурсов с использованием цифровых технологий»2.

Во исполнение данных поручений был принят и 1 октября 2019 г. вступил в силу Федеральный закон от 18 марта 2019 г. № Э4-ФЗ, который предусматривает ряд значимых новелл в ГК РФ, посвященных внедрению в законодательство положений цифровой экономики.

1 The Trust Machine. 2015 (cover story). URL: https://www.eco-nomist. com/leaders/2015/10/31 /the-trust-machine-bzw; Disrupting the trust business. 2017. URL: https://www.economist.com/ the-world-it72017/07/15/dismpting-the-trust-business.

2 Перечень поручений по реализации Послания Президента Федеральному Собранию: утв. Президентом Рос. Федерации 27 февр. 2019 г. № Пр-294. URL: http://kremlm. ru/acts/ assignments/orders/59898.

В рамках данного Федерального закона появилась отдельная норма об использовании смарт-контрактов:

- ч. 2 ст. 309 ГК РФ: «Условиями сделки может быть предусмотрено исполнение ее сторонами возникающих из нее обязательств при наступлении определенных обстоятельств без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон путем применения информационных технологий, определенных условиями сделки»;

- ч. 2 ст. 434 ГК РФ: «Договор в письменной форме может быть заключен путем составления одного документа (в том числе электронного), подписанного сторонами, или обмена письмами, телеграммами, электронными документами либо иными данными в соответствии с правилами абзаца второго пункта 1 статьи 160 настоящего Кодекса».

В пояснительной записке к Федеральному закону механизм действия смарт-контрактов объяснялся следующим образом: «После идентификации пользователей в информационной системе дальнейшее их поведение подчиняется алгоритму компьютерной программы. Лицо, приобретающее цифровое право, получит этот объект автоматически при наступлении определенных обстоятельств. Сделка будет исполнена без дополнительных распоряжений сторон: у продавца будет списано цифровое право, а у покупателя деньги. Таким образом, воля лица, направленная на заключение договора, включает в себя и волю, направленную на исполнение обязательства».

Помимо этого, отдельные положения о смарт-контрактах были включены в состав национальной программы «Цифровая экономика Российской Федерации», в рамках которой предусмотрена реализация федерального проекта «Нормативное регулирование цифровой среды»1.

Среди мероприятий в ней было указано принятие федерального закона, предусматривающего «урегулирование статуса» совершаемых в письменной (электронной) форме сделок,

а также автоматизированных («самоисполняемых») договоров.

Таким образом, была обозначена тенденция развития на внедрение норм о регулировании смарт-контрактов.

В зарубежных правопорядках также наблюдается активное обсуждение и развитие регулирования смарт-контрактов, а в некоторых юрисдикциях уже приняты отдельные законодательные акты.

Например, Аризона и Теннесси были первыми штатами США, принявшими специальное законодательство2.

В других штатах, таких как Небраска, Нью-Йорк и Огайо, подобные нормативные акты все еще обсуждаются, в то время как совсем недавно Вайоминг принял около 13 законов, направленных на регулирование блокчейн (и уже считается «Делавэром законодательства о цифровых активах», ссылаясь на роль штата Делавэр в области корпоративного права)3. На федеральном уровне США в настоящее время в Палате представителей обсуждается так называемый Закон о налогообложении токенов, который призван освободить цифровые токены от регулирования законодательства о ценных бумагах (и в то же время гармонизировать национальные правила)4.

Кроме того, так называемый Закон о продвижении блокчейна призван ввести единое определение этой технологии5.

В Италии законом от 11 февраля 2019 г. введено определение смарт-контрактов, а также требование по соблюдению условий для письменной формы6.

Комиссия по законодательству Великобритании недавно создала рабочую группу по

1 Паспорт национальной программы «Цифровая экономика Российской Федерации»: утв. президиумом Совета при Президенте Российской Федерации по стратегическому развитию и национальным проектам (протокол от 24.12.2018 г. № 16). URL: http://government.ru/info/35568/.

2 Bill 2417. URL: https://legiscan.com/AZ/text/HB2417/ id/1588180; Tennessee Bill 1662. URL: https://legiscan.com/ TN/text/SBl 662/2017.

3 What Do Wyoming's 13 New Blockchain Laws Mean? // Forbes. 2019. URL: https://www.forbes. com/sites/caitlinlong/ 2019/03/04/what-do-wyomings-new-blockchain-laws-mean/.

4 Проект от 9 апр. 2019 г. URL: https://www.congress.gov/ bill/116th-congress/house-bill/2144.

5 Проект от 26 февр. 2019 г. URL: https://www.congress. gov/bill/116th-congress/house-bill/136.

6 Legge. 2019. №12 // Gazzetta Ufficiale 2019. Vol. 12. URL: http://www. gazzettaufficiale.it/eli/id/2019/02/12/19G00017/sg; основано на Decreto-Legge 2018. № 135: Disposizioni ur-genti in materia di sostegno e semplificazione per le imprese e per la pubblica amministrazione // Gazzetta Ufficiale. 2018. URL: http://www.normattiva.it/uri-res/N2Ls?urn:nir:stato: decreto.legge:2018-12-14;135!vig.

смарт-контрактам, которая должна была разработать предложения по реформе1. Однако в настоящее время эта работа прервана, чтобы избежать дублирования с так называемой «Law-Tech Delivery Panel», которая занимается циф-ровизацией юридического рынка2.

В Германии научная служба Бундестага описывает юридическое значение смарт-конт-рактов как «нерешенное»3.

Смарт-контракты создают некоторое поле напряжения между государством и частным рынком, находясь между противоположными полюсами суверенного регулирования и частной автономией.

Смарт-контракты затрагивают фундаментальные вопросы, которые всегда волновали область коммерческого и гражданского права. Они выражают соглашения посредством программного кода, не на языке закона, и помогают этим соглашениям быть принудительно исполненными не через государственные инструменты, а через автоматическое исполнение и техническое принуждение.

Автоматизация договорных отношений, которую обеспечивают смарт-контракты, порождает широкий спектр юридических вопросов, начиная с корпоративного, гражданского и банковского права и заканчивая налоговым правом, а также правом в области информационных технологий и защиты данных.

Помимо многочисленных отдельных публикаций, в настоящее время появляются первые справочники и сборники, посвященные этим правовым вопросам [29; 62; 89].

Важно не потеряться в лабиринтах большой общей темы «смарт-контракты в гражданском и коммерческом праве», а использовать ее как возможность рассмотреть взаимосвязь между правовой и технологической методиками, в первую очередь с договорно-правовой точки зрения.

В качестве критерия классификации целесообразно различать уровни заключения договора и исполнения договора в соответствии с

1 См.: The Law Commission Annual Report 2017-2018. 2018. Vol. 19. P. 10; см. также URL: https://www.lawcom.gov. uk/project/smart-contracts/.

2 URL: https://www.lawsociety.org.uk/policy-campaigns/ar-ticles/lawtech-delivery-panel/.

3 Fragen zu Blockchain und Kryptowährungen. URL: https://www.bundestag.de/blob/554992/ 05906ed0058d179d 1 eed6086 be937bfb/wd-4-051-18-pdf-data.pdf.

их функциями, поскольку на одном уровне на первый план выходит восприятие человеком программного кода, а на другом - его автоматическое исполнение.

Смарт-контракты у всех на устах - но, возможно, по предположению Florian Möslein [58, S. 273], еще и потому, что они так красноречиво называются «умными контрактами». Основатель Ethereum, который сыграл важную роль в создании этого термина и развитии технологии в целом, недавно написал: «Если честно, сейчас я очень жалею, что принял термин "умные контракты". Мне следовало бы назвать их как-то более скучно и технологично, воз-

СС 55 4

можно, что-то вроде постоянных скриптов » .

Другие жалуются, не без оснований, что смарт-контракты, вопреки их названию «умные контракты» [21, рр. 73-88; 24], не являются ни умными, ни контрактами. Тем не менее термин «умные контракты» уже стал привычным. По крайней мере, он побуждает к размышлениям о конкретных функциях таких смарт-контрактов и об их соотношении с обычными контрактами и договорным правом.

2. Понятие смарт-контрактов

Фактически термин «смарт-контракт» описывает техническую возможность проведения заранее определенных мероприятий при соблюдении определенных условий.

Другими словами, смарт-контракт - это программное обеспечение, которое автоматически оформляет правоотношения в соответствии с определенными условиями. Таким образом, смарт-контракт в гражданско-правовом смысле вовсе не контракт, а автоматический способ исполнения.

Что подразумевается под термином «смарт-контракт» ?

Авторство концепции смарт-контрактов принадлежит IT ученому, криптографу и юристу Нику Сабо, который подробно описал ее в эссе 1997 года [80]. Однако только недавно стали доступны технические возможности для фактической цифровой обработки контрактов описанным им способом.

4 URL: https://twitter.com/VitalikButerin/status/1051160932 699770882?ref_src=twsrc%5Etfw%7Ctwcamp%5Etweetembe d%7Ctwterm%5E1051160932699770882&ref_url=https%3A %2F%2Fbitcoinist.com%2Fvitalik-buterin-ethereum-regret-smartcontracts%2F.

Даже Ник Сабо, который ввел этот термин еще в середине 1990-х годов, использует совсем разные определения. Он говорит частично о программных протоколах транзакций, исполняющих условия договора (компьютерный протокол транзакций, исполняющий условия договора) [79], частично о наборе данных в цифровой форме команд, включая протоколы, в рамках которых стороны выполняют эти условия [81].

Наиболее броский образ - это машина, запрограммированная на правила, которые также могли бы быть определены в контракте1. Однако вместо этого контракта машина обеспечивает выполнение или контролирует его: «Машина, запрограммированная на правила, которые могли бы быть определены в контракте. Вместо этого автомат совершает или контролирует исполнение» [82]. Архетипом смарт-контракта обычно считается автомат по продаже напитков, который определяет товар и цену покупки и обеспечивает надлежащее исполнение [83].

В этом же ключе другие определения, которые становятся все более распространенными особенно в юридической литературе, содержат, в частности, две основные характеристики. Во-первых, смарт-контракты формулируют правила и санкции для соглашений: во-вторых, они реализуют эти правила и санкции автоматически, без дополнительного волеизъявления сторон.

«Умные контракты», например, не обязательно являются контрактами в юридическом смысле, но они способны контролировать, отслеживать и документировать юридически значимые действия [20]. Другие определяют «умные контракты» более широко (хотя и более расплывчато), как устройства, которые являются чисто техническими, но не обязательно юридически эффективными [18, р. 761].

В отчете Федерального совета Швейцарии смарт-контракты описываются как «компьютерные протоколы, обычно основанные на децентрализованной системе блокчейн, которые позволяют автоматически выполнять контракты между двумя или более сторонами с заранее закодированной информацией»2. Таким образом, смарт-контракты могут также использоваться в комплексе с другими контрактами.

1 URL: https://scholarship.law.duke.edu/dlj/vol67/iss2/2.

2 URL : https: //www.newsd. admin. ch/newsd/message/attach-

ments/55150.pdf.

Поэтому смарт-контракты могут быть реализованы и с помощью традиционных, например механических, технологий, как показывает пример автомата по продаже напитков. Автоматические блокировки кредитных карт, основанные на традиционных телекоммуникационных и компьютерных технологиях, срабатывают аналогичным образом, как только происходят заранее определенные подозрительные действия или состоятся определенные события [57 S. 15].

Блокчейн и технологии распределенных книг, однако, позволяют реализовать несравнимо более сложные правила и механизмы принуждения. Они также предлагают децентрализованную среду с интегрированной системой расчетов [57; 85].

Вот почему именно платформы на основе блокчейна, такие как Ethereum (основана в 2014 г.), впервые вызвали массовый рост популярности и распространения смарт-контрактов [67; 68].

На языке программирования Solidity любой смарт-контракт может быть разработан и сохранен на этой платформе [19, S. 257]. В отличие от реальных баз данных эти смарт-контракты могут технически исполняться напрямую. Они изменяют свое состояние с течением времени и в зависимости от заранее сформулированных условий [32].

Условия также могут быть поставлены в зависимость от внешних событий (таких как цены на фондовом рынке, погодные данные, показатели продаж или поступление денег на расчетный счет) с помощью интерфейсов, известных как оракулы, которые создают необходимую связь3 [13].

Основная идея смарт-контрактов заключается в отображении обязательственного договора в виде программного кода. Программный код работает в течение срока действия договора и автоматически выполняет действия, в частности платежные операции, при соблюдении определенных условий.

На переднем плане стоит разработка программного обеспечения (Contractware), которое позволяет преобразовывать аналоговые контракты в цифровые программы. Кроме того, можно использовать технологию блокчейн, ко-

3 Hanson Robotics vorangetriebene Projekt "SingularityNET". URL: https://singularitynet.io/.

торая, в частности, позволяет обрабатывать контракты, не полагаясь на доверие сторон друг к другу [33].

Contractware - это программное обеспечение, способное в цифровом виде отображать содержание контрактов. Это может быть относительно простое программное обеспечение, как уже используемое сегодня в качестве программного обеспечения в широком диапазоне секторов экономики (например, при обработке договоров страхования, платежных системах). С другой стороны, этот термин также включает специализированное программное обеспечение, которое занимается цифровой реализацией контрактов [38; 39; 40; 41].

Существенным свойством контрактного программного обеспечения является то, что его можно использовать для обработки условий «если/то». Многие типичные условия договора подряда или договора купли-продажи можно легко отобразить как «если/то» условия. Например, в случае приемки здания (если) согласованная плата должна быть выплачена заказчиком (то).

Блокчейн - это децентрализованная база данных. Данная концепция была впервые опубликована в 2008 году под псевдонимом Сатоши Накамото вместе с криптовалютой биткойн1.

Блокчейн дает возможность хранить данные в неуправляемой централизованно сети с любым количеством участников (peer-to-peer network) или запускать там программный код. Особенность заключается в том, что данные не хранятся в центральной инстанции (например, на сервере банка), а распространяются на компьютеры участников (по децентрализованной модели). Если добавляется новая запись данных (блок данных), она всегда ссылается на ранее сохраненную запись данных, что создает цепочку данных. При этом за счет использования специальных механизмов шифрования и подписи гарантируется, что данные (или сохраненные программные коды), однажды сохраненные в блокчейне, больше не могут быть впоследствии изменены отдельными участниками. После того как данные были добавлены в цепочку блоков, они навсегда сохраняются и защищены от внешних манипуляций [62].

1 URL: http://nakamotoinstitute.org/bitcoin/.

Биткойн также основан на этой системе, которая, в отличие от обычных денег, не требует доверия к центральному банку для обработки транзакций. В отличие от традиционного (онлайн) банкинга транзакции не хранятся и не обрабатываются на серверах отдельных поставщиков финансовых услуг, а распространяются на компьютеры всех участников этой системы посредством однорангового процесса. Технология блокчейн создает новую инфраструктуру для различных приложений, в частности для обработки контрактов, управляемую машинами [29].

Если взять вместе две эти технологии -контрактное программное обеспечение и блок-чейн, - мы получим двойное преимущество. С одной стороны, контракты могут обрабатываться в цифровом виде контролируемым образом; с другой стороны, исключен риск последующих манипуляций, нарушения контракта и неплатежеспособности или иных препятствий в исполнении.

3. Области применения смарт-контрактов

Как и большинство технических новшеств, смарт-контракты и блокчейн изначально были известны лишь в очень ограниченных кругах специалистов.

Однако можно заметить, что все больше профессиональных участников рынка проявляют интерес к этим техническим инновациям. В первую очередь это касается сфер бизнеса, которые связаны с исполнением платежей. Например, страховая или банковская отрасль [20; 3].

Области применения смарт-контрактов разнообразны. Возможные примеры - от арендованных автомобилей, которые автоматически блокируются в случае просрочки платежа с помощью иммобилайзера [54, р. 85], до организации процессов в цепочках распределения и в целом в логистике [64, р. 5] и автономных транзакций автономных транспортных средств, например, на автозаправочной станции [26]. Так называемый «Интернет вещей» также основан на смарт-контрактах, которые фактически формируют основу для взаимодействия отдельных устройств [24; 25, S. 52; 85]. Особенно большой потенциал применения ожидается в финансовом секторе [55; 56], например, за счет автоматизации страховых полисов как в части страхо-

вых взносов1, так и в части урегулирования претензий, например, за счет автоматических выплат в случае задержки рейсов [55]2.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Покупатель может заказать товар на соответствующим образом запрограммированной платформе или в приложении и внести покупную цену, при этом сумма будет переведена продавцу только после успешной доставки. Аналогичная ситуация с краткосрочной арендой квартир (например, Airbnb), автомобилей (например, Drive Now) или скутеров (например, Emmy). Также, например, замки в квартирах или транспортных средствах могут быть запрограммированы таким образом, чтобы они открывались только при определенных условиях, холодильник может автоматически сообщать, когда запасы заканчиваются, и т. д.

При соответствующем программировании и тестировании области применения смарт-контрактов могут быть значительно расширены. Во всех этих областях смарт-контракты, как ожидается, принесут повышение своей эффективности, главным образом, потому, что они уменьшают зависимость от физических документов, снижают административные расходы и сокращают усилия по контролю и мониторингу данных3. Они также обещают высокую степень безопасности расчетов. И последнее, но не менее важное: они делают ненужными обычных посредников, создавая своего рода технологическую архитектуру доверия.

Данные преимущества, но также и риски смарт-контрактов, были подытожены научным советником британского правительства еще в 2016 году: «Потенциальные преимущества включают в себя низкие затраты на заключение контрактов, обеспечение их исполнения и соблюдения, в то время как потенциальные риски

1 Пример применения см.: vbw, Blockchain und Smart Contracts - Recht und Technik im Überblick. URL: https://vbw-bayern.de/Redaktion/F rei-zugaengliche-Medien/ Abteilungen-GS/Planung-und-Koordination/2017/Downloads/ 2017-09-12-NH-vbw-Blockchain-und-Smart-Contracts_ChV-Fu0/oC30/o 9Fnoten.pdf.

2 Небольшая немецкая компания Etherisc и французская транснациональная страховая компания AXA уже продают такие страховые полисы. URL: https://fdd.etherisc.com и https: //fizzy.axa/.

3 Fraunhofer-Institut für Materialfluss und Logistik, Blockchain und Smart Contracts: Effiziente und sichere Wertschöpfungsnetzwerke // Whitepaper. 2018. URL: https://www.iml. fraunhofer.de/content/dam/iml/de/documents/101/10_White-paper_BlockchainSmart-Contracts_Ausgabe_10 _WEB.pdf.

включают в себя зависимость от вычислительной системы, которая исполняет контракт».

В 2016 году MunichRe4 запустила инициативу Blockchain Insurance Industry Initiative5. Другие известные страховые компании, такие как Allianz и Generali, также принимают участие. Инициатива направлена на изучение вопроса о том, как можно оцифровать обмен данными между страховщиками и перестраховщиками и, таким образом, сделать его более эффективным на основе блокчейна. В настоящее время они проверяют осуществимость такого подхода.

Первые пилотные проекты уже реализуются в банковском секторе: летом 2017 г. Daimler и Landesbank Baden-Württemberg (LBBW)6 успешно использовали технологию блокчейн при выдаче вексельного кредита. Также сформировался консорциум банков под названием R37, который изучает отраслевые решения на базе блокчейна - совместно с Corda разрабатывает платформу, на которой могут заключаться контракты между банками. Международная ассоциация блокчейн-недвижимости (IBREA)8 также является ассоциацией, занимающейся внедрением технологий блокчейна в сфере недвижимости.

Под названием Nasdaq Linq9 крупнейший американский провайдер фондовой биржи экспериментирует с системой, с помощью которой можно торговать ценными бумагами с помощью приложения на основе блокчейн. Еще в 2015 году компания сообщила, что на этой платформе можно успешно вести торговлю.

Deutsche Bundesbank и Deutsche Börse также экспериментируют с технологиями блок-чейн для обработки транзакций с ценными бумагами. Области применения также оцениваются и для публичного права. Так, многие страны ведут дискуссии о переводе реестра недвижимости на основу блокчейн. Грузия - пер-

4 Является ведущим мировым поставщиком решений по перестрахованию, первичному страхованию и рискам, связанным со страхованием.

5 URL: https://www.munichre.com/de/media-relations/public-cations/company-news/2016/2016-10-19-company-news/ index.html.

6 URL: https://www.lbbw.de/de/presse/presseinformationen/ presse_detail_71040.jsp.

7 URL: https://www.r3.com .

8 URL: http://www.ibtcrea.org.

9 URL: http://ir.nasdaq.com/releasedetail.cfm?releaseid= 948326.

вая страна, которая перевела свой земельный реестр на Blockchain. Швеция также успешно завершила свой первый пилотный проект1.

Майкл Тавернер, выступая на конференции Legal Tech of Future Law в Вене, объяснил, как земельный реестр работает на Blockchain:

«Блокчейн похож на книгу. Страницы пронумерованы; записи в земельной книге неизменны. Книга опубликована, и все люди могут с ней ознакомиться. Поскольку она хранится во многих местах одновременно и ни одно место не может контролировать все узлы, никто не сможет убедить мир в поддельной версии правды».

В Грузии правительство осознало, что у него есть проблема низкого доверия населения. Блокчейн устранил проблему доверия, потому что все прозрачно. Код блокчейн является единственным средством контроля.

Земельный реестр - это область, в которой в настоящее время центральному органу должен быть оказан высокий уровень доверия, но именно это доверие к центральному органу может стать ненужным с блокчейном.

С технической точки зрения стоит упомянуть проект Ethereum. Это первая платформа, которая стала использовать и внедрила смарт-контракты. Специально для платформы был разработан язык программирования Solidity, который должен позволить отображать в цифровом виде даже сложные договорные отношения. С другой стороны, платформа основана на собственном блокчейне, поэтому контракт не обрабатывается на центральных серверах, а распределяется по одноранговой сети.

Успех платформы Ethereum также можно увидеть в цене ее собственной криптовалюты Ether (ETH): эта валюта используется для смарт-контрактов на платформе Ethereum.

3.1. Строительные контракты

как смарт-контракты

В последнее время в центре внимания зарубежной юридической литературы стало применение смарт-контрактов для сферы недвижимости [20; 42].

В Германии строительные контракты разрабатываются и оформляются с использованием различных стандартов. Многие заказчики и подрядчики имеют свои собственные типовые контракты на строительство. По большей части отрасль также основана на стандартных договорных положениях, таких как те, которые содержатся в VOB/B2. Инвесторы также используют англо-американские типовые контракты, например FIDIC или NEC. Общеприменимые стандарты для составления строительных контрактов не установлены в Германии в той степени, в какой это имеет место в иностранных правовых системах.

Четкая структура «если/то», которая является необходимым условием для смарт-контрактов, тем не менее, не отражена в большинстве строительных договоров. Во многих случаях договоры могут опираться на существующие нормы общего и специального обязательственного права без необходимости повторять их для каждого отдельного случая. Функциональные требования к исполнению, распространенные на рынке, а также основная структура строительных контрактов как договоров на выполнение работ и оказание услуг требуют целостной ответственности за результат исполнения, которую нелегко изобразить с помощью отношений «если/то».

Непоследовательная практика составления договоров в сфере строительства и недвижимости часто соответствует весьма оппортунистическому исполнению договоров, в контексте которого каждая договаривающаяся сторона стремится к улучшению своего положения в ходе реализации проекта. Многие проекты страдают от споров между договаривающимися сторонами. Редко работы предоставляются без каких-либо ограничений и в срок, поскольку так же редко платежи направляются вовремя. Платежные операции со стороны клиентов обычно требуют длительного процесса выставления счетов компаниями-исполнителями и различных процедур проверки со стороны кураторов объектов, менеджеров проектов и коммерческих отделов клиента. Часто проходят недели и даже месяцы, прежде чем работы подрядчиков будут оплачены.

2 Положение о контрактах на выполнение строительных работ (Vergabe- und Vertragsordnung für Bauleistungen).

1 URL: https://www.btc-echo.de/schweden-nutzt-jetzt-fficial-

die-blockchain-fuer-grundbuchanmeldungen/;

https: //www. forbes. com/sites/laurashin/2017/02/07/the-first-

government-to-secure-land-titles-on-the-bitcoin-blockchain-

expands-project/# 71ef24004dcd.

Немецкие цивилисты [2; 20] считают, что использование смарт-контрактов для разработки и обработки контрактов на основе программы и существующих инструментов оцифровки (особенно методов BIM) может способствовать более стандартизированному и эффективному заключению контрактов и их исполнению в интересах всех участников рынка.

В частности, с помощью смарт-контрактов можно улучшить контроль за заключением контрактов несколькими подрядчиками с заранее определенными стандартизированными условиями, а также выстроить управление в сложных строительных проектах. Для того чтобы определить, какие процессы строительного подряда могут быть автоматизированы с помощью смарт-контракта, первым шагом является решение главного вопроса о том, какие положения, применимые к строительному подряду, могут быть описаны как условия «если/то» и, следовательно, оцифрованы или запрограммированы с помощью программного обеспечения.

Возможны следующие варианты оформления процессов в строительных контрактах в виде смарт-контрактов:

- обработка платежных операций.

Основное внимание уделяется упрощению

платежных операций. Платежные требования и выплаты проще всего отобразить в виде условий «если/то»;

- обеспечение заключения договора через блокчейн.

Технология блокчейн и криптовалюта как средство платежа открывают дополнительный потенциал, который можно использовать для строительных контрактов. Даже заключение самого договора может происходить через блокчейн. Договаривающиеся стороны подписывают не бумажный договор, а хранящуюся в электронном виде версию договора своей цифровой подписью, которая хранится в блокчейне в неизменном виде;

- цифровое управление дефектами.

Подобные автоматизмы могут лежать в основе автоматизированного управления дефектами. Уже существуют цифровые форматы для регистрации состояния работы и выявления дефектов, которые также используются на практике, например планшетные инструменты с возможностью привязки к цифровым фотографиям, отправки уведомлений о дефектах и

управления сроками обработки. Если смарт-контракт располагает цифровой информацией о существующих дефектах или дефектах, которые уже были устранены, он может использовать эту информацию для автоматического расчета удержаний, обеспечения удержаний для платежей и их автоматической выплаты после устранения дефектов. Основой могут быть заранее определенные справочники для отдельных видов дефектов или первоначальное (обрабатываемое в цифровом виде) решение ответственного руководителя объекта, менеджера проекта или эксперта1 [65];

- цифровое управление изменениями договора.

Соответствующие механизмы также могут быть плодотворно использованы в контексте управления изменениями подрядных договоров. Таким образом, вызванные заказчиком, они могут быть записаны в цифровом виде и оценены на этом этапе. Изменения объема работ регулярно оказывают немаловажное влияние на требования подрядчика о выплате вознаграждения и промежуточных платежей, и здесь также часто возникают задержки в результате проверок, которые должны быть проведены в этом отношении, поэтому автоматизированная обработка этих процессов с помощью смарт-контракта может дать преимущества. Это относится, в частности, к контрактам с едиными ценами с сохраненным, обрабатываемым в цифровом виде расчетом, который позволяет автоматически корректировать цены в случае изменений2 [13].

Благодаря этим преимуществам смарт-контракты являются строительными блоками и, в конечном счете, сердцем блокчейн-эконо-мики [30;31]. Они служат, среди прочего, основой для криптовалют, первичных предложений (ICO) и децентрализованных автономных организаций (DAO) и, таким образом, являются предпосылкой для многочисленных явлений цифровизации.

3.2. Типология контрактов

Смарт-контракты позволяют осуществлять правоотношения, но не влияют на юридиче-

1 Ricardian Contract, First IEEE Workshop on Electronic Contracting, San Diego, 2004. URL: http://iang.org/papers/ricar-dian_contract.html.

2 Hanson Robotics vorangetriebene Projekt "SingularityNET". URL: https://singularitynet.io/.

скую природу контракта, возникшего в результате их использования. Таким образом, предметом могут быть как договорные, так и вещные соглашения.

Из-за разных областей применения смарт-контрактов можно сопоставить практически любой тип контракта.

Например, контракт, который касается покупки предмета за оплату биткойнами, может быть классифицирован как договор купли-продажи или как договор мены. В зависимости от того, является ли криптовалюта законным платежным средством, с помощью которой «согласованная покупная цена» может быть оплачена. Легальное платежное средство характеризуется тем, что оно должно быть предусмотрено законом в качестве такового. По действующему законодательству, криптовалюты не соответствуют этим требованиям. Даже если их использование может удовлетворить непосредственные потребности конкретного бартера, отсутствие всеобщего признания препятствует дальнейшим покупкам других товаров или услуг.

Договор купли-продажи предполагает, что средством платежа выступают денежные средства. В то время как в договоре мены договаривающейся стороне может быть предоставлен другой «ценный актив» для его исполнения. Таким образом, использование криптовалюты в качестве вознаграждения за постоянную передачу предмета квалифицируется как договор мены.

В связи с тем что к регулированию договора мены применяются правила о договоре купли-продажи, догматические различия между договором купли-продажи и договором мены в случае смарт-контрактов не имеют большого значения.

4. Функции

С юридической точки зрения смарт-контракты выполняют две разные функции. С одной стороны, они служат функциональным эквивалентом договора [7; 8].

Код способен определить услуги, подлежащие обмену, а также условия, на которых они должны быть предоставлены [10].

Программный код формулирует программу обязательств сторон. Он напоминает правовой порядок договора, не обязательно совпадая с ним. Являются ли смарт-контракты также дого-

ворами в юридическом смысле? Это отнюдь не очевидно, несмотря на функциональное сходство [9, S. 69].

С другой стороны, смарт-контракты служат инструментом исполнения договоров, в частности контролируя, отслеживая и документируя обмен предоставлениями [8].

Они также могут способствовать исполнению обычных, классически заключенных юридических договоров, переводя их положения в технический код, самостоятельно проверяя возникновение согласованных предварительных условий и автоматически предоставляя или блокируя согласованные услуги1 [12]. Одним из примеров являются вышеупомянутые иммоби-лайзеры: в то время как договор аренды заключается обычным способом, смарт-контракт санкционирует задолженность по платежам, блокируя автомобиль с помощью технического устройства и, таким образом, предоставление больше не доступно арендатору2 [65].

Исполнение договора, как вторая функция смарт-контрактов, не зависит от их первого возможного использования в качестве функционального эквивалента договора. Обе функции, конечно, также могут быть объединены друг с другом.

Взятые вместе, эти две функции служат многим из тех целей, которые сделали частные контракты и государственное договорное право необходимыми.

Принцип pacta sunt servanda («договор должен быть исполнен») требует государственных инструментов, которые «гарантируют обязательную силу и возможность исполнения» [64, S. 307; 66].

Если бы в часто цитируемом Герхартом Гуссерлем примере с пустыней два незнакомца, которые хотели есть и пить и поэтому хотели обменяться друг с другом сушеным мясом и фруктами [34, S. 91; 37, S. 39; 51, S. 141], имели под рукой смарт-контракты, необходимость инфраструктуры договорного права была бы гораздо менее очевидной: их взаимные опасения на предмет того, что то, что они могут по-

1 Blockchain und Smart Contracts - Recht und Technik im Überblick. URL: vbw-bayern.de/Redaktion/Frei-zugaeng-liche-Medien/Abteilungen-GS/Planung-und-Koordina-tion/2017/Downloads/2017-09-12-NH-vbw-Blockchain-und-Smart-Contracts_ChV-Fu%C3 %9Fnoten.pdf.

2 URL: https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id= 3267852.

лучить в результате обменной сделки, будет немедленно после этого отобрано у них силой другой стороной, могут быть парированы не только юридическими, но и техническими инструментами принуждения.

Знаменитое решение Федерального конституционного суда о том, что частная автономия «обязательно зависит от государственного принуждения» в соответствии с объектом регу-лирования1, также предстает в ином, менее убедительном свете, когда принимаются во внимание смарт-контракты.

Отдельные авторы обеспокоены такой ситуацией для классического договорного права [70]. В том же ключе отдельные платформы смарт-контрактов подаются как «цифровая юрисдикция», которая обещает свободу от бюрократических препятствий национального договорного и корпоративного права и позволяет заключать глобальные контракты, организации и сообщества.

5. Правовая квалификация

С юридической точки зрения вопрос о том, как регулирование смарт-контрактов соотносится со сферой права, в частности являются ли смарт-контракты юридически закрепленными и каким образом, становится все более актуальным.

Учитывая функциональное сходство смарт-контрактов и договорного регулирования или правоприменения, можно предположить различные конкурентные отношения между двумя режимами регулирования: во-первых, альтернативность в смысле свободы выбора между цифровой и правовой юрисдикциями; во-вторых, исключительность закона в смысле недопустимости конкурирующих технических режимов; или, в-третьих, взаимозависимость с взаимным наложением, потенциальными трениями и взаимодействиями [5]. Напротив, теоретически возможный четвертый вариант - исключительность технического режима недопустима с самого начала, поскольку она была бы диаметрально противоположна характерной идее закона [3].

Принцип свободы договора включает в себя фундаментальную свободу использования смарт-контрактов и может быть соответственно разбит на отдельные ее элементы [60; 15]. Га-

1 BVerfGE 89, 214, 231.

рантируя свободу формы, частная автономия фундаментально позволяет сторонам связывать себя обязательствами и в электронной форме, в частности в форме программного кода [40, S. 1023].

Свобода договора в форме свободы выбора контрагента также позволяет заключать договоры между собой совершенно незнакомым людям [50; 77]. Таким образом, она позволяет осуществлять сделки на основе блокчейна, в которых отправитель и адресат обычно идентифицируют себя только в цифровом виде [1; 2, р. 373]. Наконец, свобода содержания, как третий компонент свободы договора, включает возможность подчинения себя техническим инструментам принуждения по соглашению [4].

Однако, с другой стороны, правовая система не подвержена конституционному принуждению отдавать технологическим соглашениям приоритет перед правовыми контрактами или помогать им достичь всеобъемлющей юридической силы. С конституционной точки зрения право на защиту, открывающее возможность принятия обязательств на технической основе, необязательно подразумевает обязанность государства содействовать юридическому исполнению таких обязательств [16, S. 34-51].

Поскольку традиционное частное право предусматривает регулирование различных частных потребностей в плане защиты и примирения конфликтующих интересов, т.е. государство в любом случае выступает в качестве «координатора свободы» в этом отношении, то можно предположить широкую законодательную свободу в отношении юридического признания только определенных технических договоренностей, соответствующих этим ценностям. В любом случае, право на свободное развитие личности не предоставляется без ограничений. Поэтому простой закон может конституционно ограничить, в частности, возможности частных лиц автономно подвергать себя техническому принуждению или заключать смарт-контракты.

Смарт-контракты создают второй путь для обоснования и реализации соглашений, который существует параллельно с правовым путем [39]. Такое дублирование не означает параллельности или совпадения, а фактически говорит о взаимосвязи между ними.

Поэтому часто цитируемый руководящий принцип «код - это закон» [48], сформулированный Лоуренсом Лессигом, не следует (неправильно) понимать в смысле материально-правового соответствия, а скорее как потенциальные коллизии между смарт-контрактом и государственным договорным правом «Код против закона» [49].

Различия в содержании и противоречия между двумя режимами не только возможны, но и весьма вероятны из-за непропорционально большей формализации правил, основанных на технологии. В конце концов, закон - это гораздо больше, чем просто набор формальных правил: включает в себя институты и процедуры, которые позволяют постоянно адаптироваться к изменяющимся обстоятельствам и, таким образом, решать дела, которые не рассматривались самим законодателем.

Предпринимаются попытки преодолеть эти противоречия: либо говоря о более сильной формализации договорного права; либо, наоборот, пытаясь восполнить формальные технические правила смарт-контрактов человеческими уровнями принятия решений, особенно для целей разрешения споров. «Без таких механизмов управления и разрешения споров, основанных на человеческих факторах, что смарт-кон-тракты на блокчейне иногда будут исполняться не в соответствии с желанием сторон» [46; 47]. Несмотря на эти попытки сделать технический код более похожим на закон, цель создания так называемого рикардианского контракта1 [66], который точно переводит соглашения обычных юридических контрактов в технические договоренности, еще очень далека.

Из-за системно-имманентных различий между правовыми и технологическими функциональными механизмами эта цель может стать даже полностью недостижимой. В любом случае сохраняющиеся расхождения вызывают коллизии между нормативным порядком цифрового и юридическим порядком договора, которые требуют разрешения.

Технический код не может ни заменить, ни отменить правовой порядок. В результате конституционно закрепленного притязания на действительность закона, которое имманентно верховенству права, смарт-контракты не могут установить цифровую юрисдикцию, независи-

1 URL: http://iang.org/papers/ricardian_contract.html.

мую от применимого закона. Скорее действует примат закона.

5.1. Заключение договора

Правила программного кода могут быть технически выполнимыми, однако они не обязательно эффективны в юридическом смысле. Скорее вопрос о юридической силе должен рассматриваться конкретно в каждом отдельном случае [11, р. 51; 88].

Использованием смарт-контрактов в качестве инструмента формирования договора поднимается ряд юридических вопросов, а именно: каким образом возникает договор в юридическом смысле, какое конкретное содержание имеет этот договор, стоят ли юридические нормы на пути его действительности? Эта автономия и авторитетность правовой оценки выражаются кратко, если перефразировать руководящий принцип Лессига словами Томаса Рима: «Код должен подчиняться закону» [7, S. 20].

5.2. Формирование консенсуса

Заключение договора в юридическом

смысле предполагает консенсус, т. е. два направленных волеизъявления, содержание которых согласуется друг с другом. Волеизъявление состоит из внешнего объективного факта и внутреннего субъективного факта [22]. Они могут быть переданы без технических средств или с их помощью (волеизъявление в электронной форме) [23]. В случае технической генерации проводится дальнейшее различие между так называемыми «автоматизированными» и «автономными» волеизъявлениями, в зависимости от сферы принятия решений используемой технологии [27].

Все эти различные формы волеизъявлений также можно найти в смарт-контрактах, поскольку, несмотря на присущую исполнению договора технологическую предопределенность, ни создание, ни передача самого волеизъявления не обязательно должны быть технологическими, но, безусловно, могут происходить таким образом: и в связи с растущей взаимосвязью различных цифровых технологий, а именно технологий блокчейн, искусственного интеллекта и так называемого «Интернета вещей»; будут происходить все чаще.

5.3. Внешнее проявление волеизъявления

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Если смарт-контракты используются в качестве инструмента для заключения договора без волеизъявлений, которые также осуществ-

ляются на собственно человеческом языке, уже можно задаться вопросом: существует ли объективный, внешний факт проявления воли? Есть утверждения, что программный код смарт-контракта не может выражать волю [17] или что соответствующие волеизъявления, составляющие контракт, «сами по себе не могут быть приравнены в правовом отношении к транзакции, изображенной в блокчейне или исполненной в нем, но должны быть строго отделены от нее» [28].

Однако, поскольку волеизъявления могут быть сделаны и неявно, известно, что даже такое конклюдентное поведение, как подключение к бензоколонке или вставка монеты в автомат, может воплощать такое волеизъявление.

Непонятно, почему программный код, в котором прямо указаны правила и условия, не должен иметь воли в своем содержании. Договаривающиеся стороны могут заключать договоры не только на иностранных языках, но и на языке программирования. Поэтому программный код смарт-контрактов на основе блокчей-на, несомненно, соответствует внешней форме волеизъявления.

5.4. Внутренняя форма волеизъявления

Что касается внутреннего проявления воли, то следует различать, каким образом создается соответствующее волеизъявление. Если смарт-контракты используются в качестве инструмента для заключения договора, то создание базовых волеизъявлений не обязательно должно быть возложено на машины, даже в транзакциях на основе блокчейна. Оно также может быть непосредственно инициировано людьми, например когда коммерческие контракты между поставщиками и покупателями согласовываются на платформе блокчейн [35; 36; 37].

Особенно в случае смарт-контрактов на основе блокчейна, по крайней мере, передача волеизъявления обычно происходит в электронном виде именно на основе технологии блокчейн. То, что даже такая электронная передача не является необходимой чертой смарт-контрактов, показывает, однако, уже упомянутый, хотя и особенно условный, пример торгового автомата [63; 64]. Независимо от того, происходит ли передача электронным способом или нет, внутренний акт воли в любом случае

может быть легко квалифицирован в соответствии с обычными правилами доктрины юридических сделок, поскольку само волеизъявление исходит непосредственно от людей [65].

Однако смарт-контракты часто основаны на (частично) автоматизированных волеизъявлениях, которые генерируются технологией на основе заранее определенных, конкретных правил [66]. Так, наступление определенного условия, согласованного в договоре обязательства (например, своевременная оплата), может автоматически вызвать запуск волеизъявления о переносе собственности, чтобы осуществить переход права собственности на проданный объект. В этом случае автоматизированное исполнение условно согласованного договора по обязательственному праву тесно переплетается с автоматизированным созданием вещного договора.

Однако с точки зрения юридических сделок автоматическая генерация волеизъявления не представляется проблематичной до тех пор, пока сфера принятия решений технической системой невелика. Если правила, в соответствии с которыми сделано соответствующее волеизъявление, являются конкретными и недвусмысленными, то данное заявление основано на воле оператора или пользователя соответствующей системы.

Как и при обусловленном волеизъявлении, в рамках статьи 157 ГК РФ, внутренний элемент заявления присутствует с самого начала. Поскольку смарт-контракты характеризуются тем, что они вызывают определенные действия в зависимости от событий, поддающихся цифровой проверке, волеизъявления, сделанные ими, обычно основаны на таких «механических» правилах, которые обеспечивают однозначные результаты.

Автоматизированные заявления в контексте смарт-контрактов, таким образом, также отвечают внутреннему элементу волеизъявления. Они являются волеизъявлением в юридическом смысле [72]. Даже если смарт-контракты обычно характеризуются механическими правилами, вполне возможно, что инициатива по их заключению основана на автономных машинных решениях, содержание которых не определяется (исключительно) человеческим программированием [69].

В частности, слияние двух цифровых технологий - блокчейна и искусственного интел-

лекта, которое становится все более очевидным, может привести к тому, что инициатива заключения смарт-контрактов будет исходить от самообучающихся алгоритмов [76]. Проблемы юридических сделок, возникающие в связи с их автономными, т. е. уже непредсказуемыми, волеизъявлениями, также становятся актуальными для смарт-контрактов в этом случае, а именно вопрос о том, может ли заявление, которое человек-оператор не может предвидеть, тем не менее, быть приписано ему как его собственное волеизъявление.

Помимо общих соображений о распределении рисков, сравнение с пустым подписанным бланком, содержание которого также приписывается автору, несмотря на отсутствие предвидимости, говорит в пользу такой атрибуции [71].

В качестве альтернативы рссматривается соответствующее применение права на представительство. Данная квалификация активно обсуждается в немецкоязычной литературе [52; 53].

Это мнение идет в русле требования правовой политики - признать автономные системы de lege ferenda в качестве субъектов права [52; 53].

В то же время оно соответствует соображениям наделения таких систем правоспособностью уже de lege lata путем их интеграции в правовую оболочку юридического лица [45]. Поскольку эти правовые вопросы автономных волеизъявлений возникают только в результате использования технологии искусственного интеллекта (например, когда автономно управляемые автомобили сами заправляются), но не обязательно в результате смарт-контрактов или технологии блокчейн, этот спор не требует здесь решения [11; 14; 60; 73].

По крайней мере, в случае «чистых» смарт-контрактов факты волеизъявления, как правило, присутствуют.

5.5. Оферта и акцепт

В то время как внутренний факт волеизъявления, таким образом, регулярно присутствует, возникает вопрос, связанный с технологическими особенностями смарт-контрактов: следует ли рассматривать предложение договорных услуг на их основе как обязательную оферту по смыслу или просто как необязательное приглашение к оферте?

В отличие от презентации на витрине магазина или в Интернете, провайдеры, предлагающие услуги на основе смарт-контрактов, регулярно соглашаются на полностью автоматизированное исполнение контракта. Подобно операторам торговых автоматов они не хотят оставлять за собой окончательное решение о заключении контракта до получения конкретных заказов.

5.6. Определение

содержания контракта

После того как установлено, что договор заключен, возникает следующий вопрос: каково содержание этого договора? Особая сложность толкования смарт-контрактов заключается в двойственности распознавания технического кода и человеческого заявления [43; 44].

Согласно общим правилам толкования, определение содержания требует общей позиции, учитывающей не только формулировку волеизъявления, но и контекст. Согласно Филиппу Хеку, инструментом толкования является «совокупность материала, который приписывается гипотетическому толкователю, как знание обстоятельств, так и знание правил, т. е. как знание предшествующих переговоров, сопутствующих обстоятельств, так и знание языка и обычаев» [74; 75]. Поскольку технический код не может быть понят как часть фактического волеизъявления, согласно прецедентному праву Федерального Верховного суда, «сопутствующие обстоятельства вне акта волеизъявления также должны быть включены в толкование в той мере, в какой они позволяют сделать вывод о смысле волеизъявления» [59; 61].

Таким образом, требуется общий подход, который, помимо волеизъявления, учитывает также технический код, т. е. в случае смарт-контрактов на основе блокчейна содержание соответствующего блокчейна на момент заключения договора.

Однако такой общий взгляд вызывает трудности, если между технической и читаемой версией есть противоречия. Согласно традиционным принципам толкования, противоречивые нормы должны рассматриваться таким образом, чтобы максимально содействовать цели, соображениям и идеям, на которых основаны эти нормы, а значит, в конечном счете и частной автономии [71].

Следуя преамбуле общего права protestatio facto contraria non valet, технический код, подобно подразумеваемому поведению, в отдельных случаях может даже иметь преимущество перед противоречивым прямым волеизъявлением [78]. Кроме того, степень, в которой кодированные правила смарт-контракта определяют интерпретацию, оценивается в зависимости от объективного кругозора получателя [79]. Это объективное влияние усиливается, поскольку смарт-контракты на основе блокчейна часто заключаются псевдонимно, т. е. лицо договаривающейся стороны неизвестно в момент заключения договора1.

Согласно общим правилам толкования, толкование уже не может начинаться с индивидуального получателя, но требует большей объективизации, если волеизъявления адресованы неопределенному числу адресатов или общественности в целом [86]. Кроме того, программные коды обычно берутся из общедоступных баз данных и поэтому в значительной степени стандартизированы. Однако, несмотря на это объективное влияние, вполне возможно предположить, что между сторонами существует конкретное понимание обстоятельств контракта, способность которых понимать программный код должна предполагаться.

Если соответствующее распределение участников на (псевдонимном!) блокчейне удастся, их соответствующие деловые круги будут иметь значение, в частности, потому, что прецедентное право придает большое значение местному или техническому использованию языка при толковании: «Если термин [...] понимается определенным образом в соответствующих кругах, то, как правило, толкование его в другом смысле является нарушением». По этой причине код толкования смарт-контрактов может иметь гораздо больший вес в технологическом сообществе, чем, например, в юридических кругах.

Если необходимо дополнить неполные соглашения, можно прибегнуть к диспозитивно-му договорному праву. Однако необходимым условием является то, что содержание согла-

1 US-amerikanischer Perspektive Cardozo Blockchain Project, Smart Contracts and Legal Enforceability. 2018. URL: https://cardozo.yu.edu/sites/default/files/Smart%20Contracts% 20Report%20 %2320.pdf.

шения может быть отнесено к юридически стандартизированному типу договора [5].

В случае цифровых услуг, которые часто являются предметом смарт-контрактов, это иногда может быть определено только путем толкования закона, например если вознаграждение состоит из криптовалют вместо денег [6]. В целом, современные типы договоров часто превышают разнообразие типов, к которым относится диспозитивное право, что приводит к «специфическому недостатку норм» [4].

С другой стороны, сомнительно, что дополнение договора не может вместо этого основываться на стандартизированных шаблонах программных кодов, депонированных в базах данных, из которых обычно состоят смарт-контракты. Поскольку эти образцы (в отличие от диспозитивного права) не имеют хотя бы вспомогательного предписания о применении закона, такое обращение в принципе допустимо только при наличии признаков соответствующего намерения стороны.

5.7. Недействительность

смарт-контракта

Поскольку толкование основывается на общем взгляде на оба пути (технологического и юридического), оно может привести к тому, что юридически значимое содержание договора, определенное таким образом, будет отличаться от содержания технически кодированного правила: в первом случае учитываются многочисленные дополнительные обстоятельства, не отраженные в программном коде.

Эти расхождения могут еще более усугубляться, поскольку содержание юридически значимого договора (как и содержание любого обычного договора) подлежит общему контролю действительности со стороны закона. Возможные препятствия для действительности настолько разнообразны и многочисленны, что их можно перечислить здесь только в качестве обзора. Такие препятствия для действительности могут возникать из статей 168-169 ГК РФ и в целом из любого состава недействительности.

Когда к рассматриваемому договору предъявляется требование о форме, существует риск недействительности из-за порока формы, если рассматриваемый смарт-контракт не отвечает соответствующему требованию, что неизбежно происходит в случае необходимости но-

тариального заверения. А в случае электронной формы замена письменной формы не является обязательной, но будет регулярно происходить в зависимости от псевдонимизации.

Кроме того, ошибки при вводе или обработке данных могут дать стороне право оспорить ошибку. Более того, пересмотр общих условий может привести к недействительности не только согласованных положений, но и содержания программного кода. Пересмотр содержания общих условий может, в частности, привести к недействительности положений смарт-контрактов. Например, при несправедливых договорных условиях. Возникающий в результате этого перенос бремени иска в принципе должен рассматриваться как недопустимое ущемление интересов клиента и лишь в исключительных случаях оправдываться законными интересами кредитора.

И последнее, но не менее важное: наступление (или ненаступление) условия будет юридически фиктивным в отклонении от фактического наступления условия. Смарт-контракты обычно предусматривают множество условий, грубо упрощенных, например, по типу «если платеж не пройдет, то - иммобилизация».

В своем программном кодексе они, однако, не представляют никаких оговорок о добросовестности, сравнимых со статьей 307 ГК РФ. Как и препятствия для действительности, эта норма также может привести к расхождению между юридическим и техническим путями, поскольку соответствующие юридические оценки не учитываются в техническом кодексе. Таким образом, все вышеупомянутые нормы ведут к тезису «когда код не закон», который Тим Ву уже описывал в 2003 году в ответе Ло-уренсу Лессигу [23]. В то время Ву имел в виду преднамеренные отклонения или так называемый обход закона на технологической основе. Однако ввиду множества правовых оценок расхождения также возможны и, скорее всего, даже неизбежны.

6. Исполнение смарт-контракта

Эти расхождения становятся более значительными на уровне исполнения договора, где они вызывают фундаментальные вопросы, которые трудно разрешить с точки зрения правовой доктрины и юридической этики.

Основная проблема заключается в том, что правила кода, содержание которых расходится с условиями договора, не имеют юридической силы, но, по крайней мере, фактически, а именно технически, имеют силу. Вторая функция смарт-контрактов, упомянутая выше, заключается именно в их способности быть инструментом принуждения: смарт-контракты автоматически предоставляют или блокируют согласованные услуги в соответствии с правилами их программного кода - независимо от потенциально отклоняющихся правовых оценок. Подобно тому, как автомат по продаже напитков выбрасывает бутылку независимо от дееспособности пользователя.

Например, иммобилайзер блокирует арендованный автомобиль независимо от того, является ли эта блокировка злоупотреблением доверием или иным незаконным действием. Например, широко обсуждаемый случай в США касался матери-одиночки, которая не смогла отвезти своего ребенка-астматика в больницу, потому что она на несколько дней просрочила выплату арендного взноса, и поэтому смарт-контракт активировал иммобилай-зер на ее автомобиле [14]. Поскольку эта блокировка представляется сомнительной с этической точки зрения, дело побудило многочисленных национальных законодателей принять специальные правовые нормы в отношении таких устройств прерывания запуска. В Германии это дело также вызвало дискуссию о «самосуде» смарт-контрактов. Газета Süddeutsche Zeitung даже опасалась, что разделение властей будет подорвано [49].

Действительно, существует тонкое противоречие между самопринуждением через смарт-контракты и монополией государства на применение силы.

Вместо того, чтобы предъявлять требования через суд, кредитор может принудительно исполнить их альтернативным способом (подобно случаям частной буксировки автомобилей или использования парковочных когтей), так, что именно должнику, придется обращаться в суд, чтобы оспорить эти требования.

Поскольку применение и легитимация физической силы в конституционном государстве закреплены исключительно за государственными органами, правовая система скептически

относится к таким формам самопринуждения. Напротив, свобода содержания как компонент частной автономии открывает возможность подчинить себя частным, а также техническим инструментам принуждения по соглашению. Как известно, свобода организации также применяется в процессуальном праве и дает сторонам, например, возможность заключать процессуальные соглашения («процессуальная частная автономия»).

Таким образом, государственная монополия на применение силы не может означать строгий запрет на самопринудительные технологические нормы. Однако смарт-контракты должны сопоставляться с применимыми нормами обычного права, которые ограничивают гарантированную Конституцией свободу договора конституционно допустимым образом. Эти правила ограничивают возможности механизмов самопомощи, в некоторых случаях значительно.

Например, в Германии узкие пределы допустимости самопомощи имеют обязательный характер и поэтому не подлежат отступлению от соглашения сторон. Они применяются не только к потребительским, но и к коммерческим сделкам.

В той мере, в какой самоуправство предполагает доступ к объекту, находящемуся во владении другой стороны договора (пример: им-мобилайзеры), такой доступ нарушает правила о запрещенном незаконном вмешательстве, так как он не соответствует воле собственника. Хотя договорное согласие возможно, оно имеет силу только в той мере, в какой оно соответствует воле собственника в момент изъятия. Даже последующее выражение противоположной воли не должно препятствовать запрету. Эти правила накладывают узкие ограничения на автономное самоисполнение с помощью смарт-контрактов.

Приводя к самопринуждению (допустимому или недопустимому), смарт-контракты также изменяют правоприменение.

Соответствующие требования могут быть заявлены в суде. Технологическое самопринуждение никоим образом юридически не исключает возможности правоприменения. Однако это перекладывает бремя действий и инициативы на должника. Вместо кредитора последний должен предварительно финансировать процесс и нести связанные с ним риски издержек.

Если, например, смарт-контракт автоматически выводит спорную сумму из кошелька блокчейна, кредитору больше не нужно беспокоиться о ее взыскании, но должник должен оспорить сумму обратно. Аналогично, если умный замок блокирует доступ арендатора в арендованную квартиру, арендатор должен сначала восстановить доступ через суд. То же самое касается случаев, когда интеллектуальный счетчик отключает основную подачу электроэнергии или автоматический иммобилайзер блокирует арендованный автомобиль.

Наконец, аналогичные изменения можно наблюдать в ограничениях доступа на основе программного обеспечения, которые уже некоторое время интенсивно обсуждаются в прецедентном праве и литературе.

В самом производстве бремя представления и доказывания в принципе распределяется независимо от роли процессуальной стороны. Однако, как правило, оно в равной степени перекладывается на должника, поскольку последний в каждом случае должен опираться на другие материально-правовые основания требований и, например, в контексте предъявления требования об обогащении должен доказывать, что технологическое самоуправство имело место без законных оснований.

Сложности с обеспечением прав также возникают из-за технической особенности, заключающейся в том, что записи данных в блок-чейне хранятся в принципиально неизменном виде. Отмена транзакций в блокчейне, совершенных на основе смарт-контрактов, не является невозможной, но может быть осуществлена только при соблюдении специальных технических мер предосторожности.

Кроме того, смарт-контракты все чаще дополняются альтернативными механизмами разрешения споров. Это так называемое интеллектуальное (договорное) разрешение споров может блокировать доступ к государственным судам при определенных обстоятельствах. Технически необходимы механизмы, позволяющие отложить автоматическое исполнение договора до вынесения третейского решения.

Даже если в настоящее время человеческое разрешение споров все еще доминирует, связь смарт-контрактов с альтернативными механизмами разрешения споров в любом случае находится на подъеме. Все чаще появляются спе-

циализированные поставщики услуг, такие как Kleros, которые предлагают цифровые механизмы разрешения споров1. Такие платформы, как Aragon, также рекламируют свое «эффективное разрешение споров», которое они превозносят как многоуровневую форму правоприменения, что намного быстрее государственных судов: «Справедливость для всех»2. Однако грандиозные обещания справедливости, иногда в сочетании с теоретико-игровыми соображениями относительно ориентированного на стимулы формы этих механизмов разрешения споров, не меняют того факта, что изменения на уровне правоприменения могут поставить под сомнение примат (материального) права. На этом фоне следует задуматься, если законодательная власть сама стремится сделать эти изменения полезными с точки зрения правовой политики.

В своей книге «Политика биткоина» Дэвид Голумбия настоятельно предостерегает от де-легитимизации правовых институтов с помощью технологических заменителей [29].

Законодатель, заботящийся о верховенстве права с его институтами, не должен сам без необходимости узаконивать такую делегити-мизацию.

7. Цифровые активы

В связи с обозначенными пределами допустимого самопринуждения юридически приемлемая сфера применения смарт-контрактов в действующем законодательстве, по сути, ограничена связанными с активами нематериальными сделками. В этом отношении также действуют общие правовые ограничения действительности, упомянутые выше, но они значительно менее ограничительны в деловых операциях или в сфере применения коммерческого права, особенно в отношении контроля общих условий или также в отношении требований к (письменной) форме.

Соответственно, существуют возможности для использования смарт-контрактов, особенно в нематериальных, деловых операциях, в частности при передаче данных, в сфере интеллектуальной собственности и не в последнюю очередь в финансовом секторе.

1 URL: https://kleros.io; https://jurisproject.io; https://about.ju-ry. online/ our-story.

2 URL: https://aragon.org/network/.

Помимо замены или отображения классических ценных бумаг, в последнее время все большее значение приобретают так называемые смарт-контракты на деривативы: поскольку базовая стоимость и сроки погашения могут быть легко запрограммированы, финансовым посредникам не нужно отслеживать или контролировать ценовые ставки, отображенные в смарт-контракте; прибыль может выплачиваться автоматически. Аналогичным образом, облигации также могут инициировать автоматические выплаты процентов с помощью смарт-контрактов.

На вышеупомянутом пересечении беспредметных, предпринимательских сделок возникают фундаментальные вопросы имущественного права, разъяснением которых немецкий законодатель должен срочно заняться - по крайней мере, до введения в действие потребительского права на основе технологий. Здесь следует упомянуть два центральных отдельных вопроса, хотя о них можно говорить лишь вкратце.

Во-первых, передача токенов на основе блокчейна приобретает все большее значение. Токены представляют собой права требования или права, функционально сопоставимые с ценными бумагами. Значение секьюритизации в рамках законодательства о ценных бумагах в цифровую эпоху также должно быть своевременно разъяснено законодателем.

Во-вторых, смарт-контракты могут временно лишать доступа к активам людей, например если условие продажи выполнено, но условие приобретения еще не выполнено.

Важным примером применения - помимо децентрализованных автономных организаций (ДАО) - являются так называемые курируемые реестры токенов (TCR), которые служат для улучшения качества (оценочных) списков путем создания систем поощрения на основе то-кенов, функциональность которых требует временного хранения этих токенов самим смарт-контрактом.

Возможны и проблемные зоны, например, в отношении фидуциарного владения финансовыми инструментами. Если в аналоговом мире посредники выступают в качестве временных держателей активов, то в цифровом мире, где посредников заменяет блокчейн, отсутствует сопоставимая точка распределения в рамках имущественного права.

Юридическое распределение в пользу передающей стороны или получателя на практике представляется все более неудовлетворительным, поэтому раздаются первые призывы признать смарт-контракты своего рода «виртуальным лицом» - подобно электронному лицу, основанному на искусственном интеллекте, но со своим собственным, более сильным имущественным правом. Соответствующие соображения законодателя по поводу правовой политики пока еще полностью не приняты.

8. Перспективы развития

Смарт-контракты вплотную касаются сферы пересечения договорного права и технологических инноваций. Поэтому динамика их быстрого развития требует, по крайней мере, осторожного, взгляда в будущее: как будут развиваться смарт-контракты, каково их соотношение к контрактам и договорному праву в будущем?

С одной стороны, смарт-контракты снижают транзакционные издержки за счет снижения затрат на мониторинг и административные расходы. Тем не менее они не способны полностью вытеснить классические контракты, поскольку и пока им не хватает дифференцирующего и оценочного потенциала правовых институтов, а также их способности справляться с неопределенностью. Поскольку будущее развитие событий невозможно предугадать в полной мере, договорные соглашения, особенно долгосрочные, никогда не могут всесторонне и однозначно регулироваться технологией. Также невозможно отобразить такие правила в техническом коде. Несмотря на быстрое распространение смарт-контрактов во многих областях, следует ожидать дальнейшего существования классических договоров -«сохранение немых договоров», как говорится в недавней статье в США.

С другой стороны, смарт-контракты образуют второе направление, которое возникает наряду с договорным правом. Однако смарт-контракты подчиняются примату закона: между этими двумя направлениями нет ни альтернативы, ни исключительности, а есть взаимозависимость. Поэтому нет угрозы прекращения действия государственного договорного права, даже если его практическая эффективность может измениться на уровне правоприменения.

Этот прогноз представляется оправданным не только с юридической точки зрения, поскольку одна из фундаментальных основ верховенства права заключается в том, что закон имеет приоритет над технологическими инструментами принуждения - над «диктатом технологий». Он также оправдан с технологической точки зрения, поскольку доверительная архитектура технологии блокчейн не может обойтись без институциональных рамок закона: основанные на коде и, следовательно, довольно схематичные результаты этой технологии требуют проверки. Для этой проверки необходимы нормативная модель и в то же время нейтральные, легитимированные государством инструменты правоприменения. «Доверяй, но проверяй: почему блокчейн нуждается в законе» - так удачно называется другая статья в США [87].

Таким образом, взаимодействие между договором и технологией будет и в будущем интенсивно занимать науку договорного права во всех ее многочисленных аспектах.

Поэтому в заключение можно сделать обнадеживающее замечание: договоры и договорное право никогда не будут полностью заменены смарт-контрактами в будущем.

Адаптация регулирования

Еще одна юридическая проблема заключается в том, чтобы адаптировать специальные функции смарт-контрактов к строгим требованиям типовых контрактов.

Если рассматривать смарт-контракты только как технологию, которая используется исключительно для исполнения контракта, их нельзя классифицировать как договорные условия. Следствием этого будет то, что использование смарт-контракта может быть предметом общих положений и условий, но не самих общих положений и условий.

Технология блокчейн характеризуется безопасностью, прозрачностью и отслеживаемо-стью транзакций. Особенно последнее оказывается особенно проблематичным по причинам защиты данных. Никакие личные данные не архивируются в блокчейне, и каждый пользователь получает псевдоним для транзакции. Возникающее в результате противоречие между прозрачностью и отслеживаемостью блокчейна, с одной стороны, и основными принципами

защиты данных - с другой, создает серьезные проблемы для правовой системы.

В частности, право на забвение или исправление ваших сохраненных данных и на предоставление информации несовместимо с технологией смарт-контрактов. Из-за строгих правил защиты данных решение на законодательном уровне представляется достаточно сложным. Таким образом, возможный выход может быть обозначен на технологическом уровне, например в части персональных данных на сервере, расположенном вне блокчейна, и блокчейн используется в качестве хранилища только для авторизации доступа.

Постоянное развитие технологий позволяет использовать смарт-контракты в разных сферах. Но здесь также необходимо соблюдать требования законодательства.

Смарт-контракты характеризуются скоростью, прозрачностью и безопасностью. В то же время они позволяют их участникам охватить гораздо более широкую группу адресатов, одновременно снижая транзакционные издержки.

Однако для того чтобы они могли развивать свой огромный экономический потенциал, смарт-контракты должны справиться со многими юридическими проблемами. В частности, удаление и изменение данных затронутых лиц, а также преобразование транзакций в обязательства по реституции или их недействительность ех4ипс из-за оспаривания кажутся сложными для согласования с принципами блокчейна.

Хотя технология блокчейн лежит в основе противоречий между смарт-контрактами и гражданским законодательством и законами о конфиденциальности и защиты данных, она также предлагает возможные решения для преодоления юридических опасений по поводу смарт-контрактов. Введение «обратных транзакций» показало, что обратные транзакции все еще могут быть эффективно и безопасно отображены в блокчейне. Техническое решение также может стать ответом на оговорки о защите данных в отношении блокчейна. Тесное сотрудничество между юристами и программистами сыграет особую роль в их развитии.

Экономический потенциал смарт-контрак-тов значителен и должен быть полностью использован после соответствующей тонкой настройки.

9. Резюме в тезисах

1. Ослепительный, но вводящий в заблуждение термин «умный контракт» был определен Ником Сабо в 1990-х годах как последовательность команд, представленных в цифровой форме, включая протоколы транзакций, которые выполняют эти соглашения. Таким образом, смарт-контракты формулируют правила и санкции для соглашений и выполняют их автоматически. Это не обязательно контракты в юридическом смысле, но с их помощью можно контролировать, отслеживать и документировать юридически значимые действия. Умные контракты также могут быть реализованы с помощью традиционных, например механических, технологий (пример: автомат по продаже напитков). Однако технологии блокчейн и распределенных книг позволяют реализовать несравнимо более сложные правила и механизмы принуждения и предлагают децентрализованную среду с интегрированной системой расчетов.

2. Потенциальные области применения смарт-контрактов разнообразны. Смарт-кон-тракты составляют основу криптовалют, первичных предложений монет (ICO) и децентрализованных автономных организаций (DAO) и др. На рынке финансовых услуг смарт-контракты можно использовать, например, в сфере финансирования кредитов, оформления страховок или корпоративного финансирования. Их экономический потенциал считается огромным, особенно потому, что они уменьшают зависимость от физических документов, снижают административные расходы и сокращают усилия по контролю и мониторингу данных. Кроме того, они обещают высокую степень безопасности.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

С юридической точки зрения смарт-контракты выполняют две функции. С одной стороны, они служат функциональным эквивалентом контракта, поскольку их технологический код может определять услуги, подлежащие обмену, а также условия, на которых они должны быть предоставлены. Являясь нормативным порядком цифрового, этот код формулирует программу обязательств сторон. Он напоминает правовой порядок договора, не обязательно совпадая с ним. С другой стороны, смарт-контракты служат инструментом исполнения контрактов, в частности, путем контроля, мониторинга и документирования обмена услу-

гами. Они также могут способствовать исполнению обычных договоров, переводя их положения в технический код, проверяя наступление согласованных событий и обеспечивая исполнение договора.

Смарт-контракты могут самостоятельно проверять возникновение согласованных предварительных условий и автоматически предоставлять или блокировать согласованные услуги.

3. Конституционное положение не ограничивает граждан юридическими соглашениями, но открывает возможность связывать себя вне-правовыми обязательствами, в том числе на технологической основе. Гарантируя свободу формы, частная автономия открывает принципиальную возможность для договаривающихся сторон также связывать себя обязательствами в электронной форме, в частности в форме программного кода. Свобода договора в ее форме свободы выбора контрагентов также позволяет совершенно незнакомым людям заключать договоры друг с другом и, таким образом, делает возможными псевдонимные транзакции на основе блокчейна, в которых отправитель и адресат идентифицируют себя только в цифровом виде. Наконец, свобода содержания, как третий компонент частной автономии, включает возможность подчинения техническим инструментам принуждения по соглашению. И наоборот, правовая система не подвержена какому-либо конституционному принуждению придавать юридическую силу соглашениям, основанным на технологии. Более того, обычное законодательство может ограничить возможность подчиняться техническому принуждению или заключать договор псевдонимно.

4. Смарт-контракты создают второй путь для установления и реализации соглашений, который существует параллельно с юридическим путем. Такое дублирование не обязательно означает параллельность или совпадение. Скорее всего, отклонения и противоречия возможны и даже вероятны из-за непропорционально сильной формализации правил, основанных на технологии. Соответствующие коллизии между нормативным порядком цифрового и правовым порядком договора требуют разрешения. Технический кодекс не может ни заменить, ни отменить правовой порядок. Смарт-контракты не устанавливают цифровую юрисдикцию, не зависимую от применимого

законодательства. Скорее здесь действует примат закона.

5. Программный код смарт-контрактов на основе блокчейна, в котором в явном виде изложены правила и условия, может иметь собственное содержание волеизъявления даже без изъявления воли на человеческом языке. Что касается внутреннего содержания воли, то необходимо различать способы возникновения воли, о которых идет речь. Он также может быть создан непосредственно человеком в смарт-контрактах, но обычно генерируется автоматически. Внутренние факты находятся под вопросом только в случае автономной, непредсказуемой генерации волеизъявления, что представляется возможным только при (дополнительном) использовании технологии искусственного интеллекта. Таким образом, факты волеизъявлений, как правило, налицо.

6. Кроме того, предложения на основе смарт-контракта являются не просто необязы-вающими приглашениями ad offerendum, а должны квалифицироваться как юридически обязывающие, но условные предложения ad incertas personas в той мере, в какой они предполагают согласие на полностью автоматизированную обработку.

7. Интерпретация смарт-контрактов требует общего стандарта толкования, который не должен ограничиваться ни волей человека, ни техническим кодом (а именно: содержанием блокчейна на момент заключения контракта), а должен учитывать оба пути. Если договорное соглашение и технический код расходятся, противоречивые правила должны быть истолкованы таким образом, чтобы обеспечить соблюдение целевых положений, на которых основаны эти правила. О том, насколько закодированные правила смарт-контракта определяют интерпретацию, можно судить по объективному кругозору получателя. Псевдонимизация и стандартизация усиливают объективное воздействие интерпретации. Тем не менее степень понимания программного кода может зависеть от конкретных обстоятельств договора. Если необходимо дополнить неполные соглашения, следует прибегнуть к диспозитивному договорному праву при условии, что содержание соглашения может быть отнесено к юридически стандартизированному типу договора (что обычно требует толкования закона в случае

цифровых услуг). И наоборот, обращение к стандартизированным образцам программных кодов, размещенных в общедоступных базах данных, допустимо только при наличии признаков намерения стороны сделать это.

8. После определения содержания договора его действительность подлежит юридической проверке. Препятствия для возникновения юридических последствий могут возникнуть из специальных составов недействительности, а также из конкретных, обязательных защитных положений. Пересмотр общих положений и условий может привести к признанию недействительными не только согласованных положений, но и содержания программного кода, включенного в интерпретацию. Ошибки при вводе или обработке данных могут дать право на оспаривание ошибок.

9. Монополия государства на применение силы не означает строгого запрета на самоподдерживающиеся технологические нормы. Однако в качестве своего рода превентивной самопомощи смарт-контракты должны соизмеряться с действующими правовыми нормами. Если самоисполнение смарт-контракта предполагает доступ к объекту, находящемуся во владении другой договаривающейся стороны (пример: иммобилайзеры), то сопутствующий перенос бремени действия и инициативы могут нарушать правила о пределах самопомощи.

10. Обеспечивая самоисполнение, смарт-контракты в то же время изменяют правоприменение. Они перекладывают не только бремя действий и инициативы, но и бремя представления и доказывания на должника, который должен доказать, что технологическое самоисполнение было материально ошибочным. Смарт-контракты также часто дополняются альтернативными механизмами разрешения споров (smart dispute resolution), которые могут блокировать доступ к государственным судам.

Эти изменения в правоприменении могут повлиять на примат (материального) права, но также могут быть плодотворными с точки зрения правовой политики.

11. Учитывая пределы допустимой самореализации, сделки, связанные с активами, остаются юридически приемлемой областью применения смарт-контрактов. Помимо автоматического запуска денежных платежей все

большее значение приобретает передача токе-нов на основе блокчейна. Даже если токены, представляющие требования или права, функционально сопоставимы с ценными бумагами, их документальное качество сомнительно, так что возможность добросовестного приобретения по имущественному праву представляется сомнительной. Поскольку смарт-контракты (временно) лишают активы доступа человека, они могут потребовать «виртуальной» точки распределения в соответствии с имущественным правом.

12. Смарт-контракты снижают транзакци-онные издержки, но не смогут полностью заменить классические контракты (немые контракты), пока им не хватает дифференцирующего и оценочного потенциала правовых институтов, а также способности справляться с неопределенностью.

13. На смарт-контракты распространяется верховенство закона. Не существует угрозы прекращения действия договорного права штатов, даже если его практическая эффективность изменится на уровне правоприменения.

Библиографический" список

1. Arnold S. Vertrag und Verteilung: Die Bedeutung der iustitia distributiva im Vertragsrecht. Mohr Siebeck, 2014. XX, 489 p.

2. Azouvi S., Al-Bassam M., Meiklejohn S. Who Am I? Secure Identity Registration on Distributed Ledgers // Data Privacy Management, Cryp-tocurrencies and Blockchain Technology. 2017. Pp. 373-389.

3. Badura P., Kaiser J. Parlamentarische Gesetzgebung und Geltungsanspruch des Rechts. 1987. 74 p.

4. Baum H., Bälz M., Dernauer M. (Hrsg.) Self-Regulation in Private Law in Japan and Germany, Sonderheft der Zeitschrift für Japanisches Recht, 2018. 282 S.

5. Bayern S., Burri T., Grant T., Häusermann D., Möslein F., Williams R. Gesellschaftsrecht und autonome Systeme im Rechtsvergleich // Aktuelle Juristische Praxis (AJP). 2017. № 2. S.192-203.

6. Bork R. Allgemeiner Teil des Bürgerlichen Gesetzbuchs: 4. Aufl. 2016. 767 S.

7. Braegelmann T., Kaulartz M. (Hrsg.) Rechtshandbuch Smart Contracts. München: C. H. BECK, 2019. 274 S.

8. Möslein G. Smart Contracts // Kap. 8 Rechtsgeschäftslehre und Smart Contracts, 2019. S. 81-98.

9. Busche J. Privatautonomie und Kontrahierungszwang. 1999.722 S.

10. Bydlinski F. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschäfts. 1967.231 S.

11. Carron B., Müller C. 3e Journée des droits de la consommation et de la distribution: Blockchain et Smart Contracts. Défis juridiques. 2018. 179 p.

12. Chetrit N., Danor M., Shavit A., Yona B., Greenbaum D. Not Just for Illicity Trade in Contraband Anymore: Using Blockchain to Solve a Millennial-Long Problem with Bills of Lading // Virginia Journal of Law & Technology. Vol. 22, Issue 1. Pp. 60-117.

13. Corea F. Applied artificial intelligence: Where AI Can Be Used in Business. Springer International Publishing, 2019. 48 p.

14. Corkery M., Silver-Greenberg J. "Miss a Payment? Good Luck Moving that Car" // New York Times Dealbook. 2014. URL: https://deal-book.nytimes.com/2014/09/24/miss-a-payment-good-luck-moving-that-car/.

15. Damler D. Das gesetzlich privilegierte Muster im Privatrecht. Mohr Siebeck, 2015. 186 p.

16. Dietlein J. Die Lehre von den grundrechtlichen Schutzpflichten. 2. Aufl. 2005. 250 S.

17. Djazayeri A. Rechtliche Herausforderungen durch Smart Contracts // jurisPR-BKR. 2016. Heft 12.

18. Djurovic M., Janssen A. The formation of blockchain-based smart contracts in the light of contract law // European Review of Private Law. 2018. Vol. 26, №. 6. Pp. 753-772.

19. Eschenbruch K. Bauvertragsmanagement: Gestaltung, Änderung und Abwicklung von Verträgen sowie Konfliktbewältigung bei Bauprojekten. Werner Verlag, 2017. 436 S.

20. Eschenbruch K., Gerstberger R. Smart Contracts. Planungs-, Bau- und Immobilienverträge als Programm? Neue Zeitschrift für Baurecht und Vergaberecht. München (Deutschland): Beck Jg.19, 2018. № 1.

21. Filippi P. de, Wright A. Blockchain and the Law: The Rule of Code. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 2018. 312 p.

22. Flume W. Allgemeiner Teil des Bürgerlichen Rechts: 4. Aufl. 1992. 989 S .

23. Fries M. Automatische Rechtspflege // RW Rechtswissenschaft. 2018. Vol. 9, №. 4. S. 414-430.

24. Fries M. Smart Contracts: Brauchen schlaue Verträge noch Anwälte // Anwaltsblatt.

2018. Vol. 2. S. 86-90.

25. Fries M. Verbraucherrechtsdurchsetzung. Mohr Siebeck, 2020, 309 S.

26. Furrer A. Der Einsatz der Blockchain in der Logistik // Jusletter. 2017. Issue 4. 8 S.

27. Gitter R., Roßnagel A. Rechtsfragen mobiler Agentensysteme im E-Commerce // Kommunikation und Recht (K&R). 2003. Issue 2. S. 64-72.

28. Glaeser W. Der freiheitliche Staat des Grundgesetzes: 3. Aufl. 2016. 365 S.

29. Golumbia D. The Politics of Bitcoin: Software as Right-Wing Extremism. University of Minnesota Press, 2016. 100 p. URL: https://www.academia.edu/29162085/The_Politics_ of_Bitcoin_Software_as_Right_Wing_Extremism.

30. Greenleaf G. An Endnote on Regulating Cyberspace: Architecture vs Law? // University of New South Wales Law Journal. 1998. № 21. Pp. 593-622. URL: http://www.austlii.edu.au/au/ j ournals/UNSWLawJl/ 1998/52.html.

31. Groß N., Gressel J. Entpersonalisierte Arbeitsverhältnisse als rechtliche Herausforderung - Wenn Roboter zu Kollegen und Vorgesetzten warden II Neue Zeitschrift für Arbeitsrecht 33 (16): 2016.S.990-996.

32. Heckelmann M. Zuverlässigkeit und Handhabung von Smart Contracts II Neue Juristische Wochenschrift. 2018. Vol. 71, Heft 8. S.504-510.

33. Heckmann J DAO-Hack - Smart Contracts auf dem rechtlichen Prüfstand. CRaktuell 2016, R 99 f.

34. Hippel F. Das Problem der rechtsgeschäftlichen Privatautonomie. 1936. S. 91-105.

35. Hobbes T. Leviathan. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. Pp. 478-500.

36. Hohn-Hein N., Barth G. Immaterialgüterrechte in der Welt von Blockchain und Smart Contract II Gewerblicher Rechtsschutz und Urheberrecht. 2018. Heft 120. S. 1089-1096.

37. Husserl G. Rechtskraft und Rechtsgeltung: eine rechtsdogmatische Untersuchung. 1925.202 S.

38. KaulartzM. Smart World - Smart Law? DSRI Tagungsband Herbstakademie. 2016. 599 p.

39. Kaulartz M. Smart Contract Dispute Resolution // Smart Contracts. Mohr Siebeck.

2019. Pp.73-74.

40. Kaulartz M. Rechtliche Grenzen bei der Gestaltung von Smart Contracts. Smart World -Smart Law? II Weltweite Netze mit regionaler Regulierung. DSRI Tagungsband Herbstakademie.

2016. S.1023-1028.

41. Kaulartz M., Heckmann J. Smart Con-tracts-Anwendungen der Blockchain-Technologie II Computer und Recht. 2016. T. 32, №. 9. S. 618-624.

42. Kelly K. The Inevitable: Understanding the 12 Technological Forces That Will Shape Our Future. 2016. 336 p.

43. Kenning P., Lamla J. (Hrsg.) Entgrenzungen des Konsums. 2018. 155 p.

44. Kiffer L., Levin D., Mislove A. Analyzing Ethereum's Contract Typology II Proceedings of the Internet Measurement Conference. 2018. Pp. 494-499. URL: https:IImislove.org/publica-tionsIEthereum-IMC .pdf.

45. Kling M. Sprachrisiken im Privatrechtsverkehr. 2008.322 p.

46. Köhler H. Die Problematik automatisierter Rechtsvorgänge, insbesondere von Willenserklärungen II Archiv für die civilistische Praxis. 1982. T. 182, №. H. 1I2. S. 126-171.

47. Kramer E. (eds.) Neue Vertragsformen der Wirtschaft: Leasing, Factoring, Franchising: 2. Aufl. 1992. S. 30-37.

48. Lessig L. Code is Law: On Liberty in Cyberspace Harvard Magazine, 2000. URL: https:IIharvardmagazine.comI2000I01Icode-is-law-html.

49. Lobe A. Wenn der Algorithmus Selbstjustiz übt II Süddeutsche Zeitung 08.04.2018. URL: http: IIwww .sueddeutsche .deIdigitalIsmart-con-tracts-wenn-der-algorithmus-selbstjustiz-uebt-1.3934283.

50. Lorenz S. Der Schutz vor dem unerwünschten Vertrag. 1997. S. 28-43.

51. Manssen G. Privatrechtsgestaltung durch Hoheitsakt: Verfassungsrechtliche und Verwaltungsrechtliche Grundfragen. 1994. 414 S.

52. Mayninger S. Die künstliche Person.

2017. 260 S.

53. Mittelstädt M. Die Auslegung empfangsbedürftiger Willenserklärungen. 2016. 409 S.

54. Möslein F. Legal boundaries of Block-chain Technologies: Smart Contracts as Self-Help? II Digital Revolution-New Challenges for Law. Ed. by A. De Franceschi, R. Schulze, M. Grazia-dei, O. Pollicino, F. Riente, S. Sica, P. Sirena. 2019. Pp.313-326.

55. Möslein F. Regulating Blockchain: Techno-Social and Legal Challenges. Oxford University Press, 2019. Pp. 3-34.

56. Möslein F. Dispositives Recht: Zwecke, Strukturen und Methoden. Mohr Siebeck, 2011. 640 S.

57. Möslein F. Finanzinnovation als Rechtsproblem II Zeitschrift für Bankrecht und Bankwirtschaft. 2013. T. 25, № 1. S. 1-16.

58. Möslein F. Smart Contracts im Zivil- und Handelsrecht II Zeitschrift für das gesamte Handelsrecht und Wirtschaftsrecht. 2019. Vol. 183. Heft 2-3. S. 254-293

59. Pargendler M. The Role of the State in Contract Law: The Common-Civil Law Divide II Yale J. Int'l L. 2018. Vol. 43. Issue 1. Pp. 143-189.

60. Paulus D., Matzke R. Smart Contracts und das BGB - Viel Lärm um nichts? II Zeitschrift für die gesamte Privatrechtswissenschaft. 2018. S.431-465.

61. Poscher R. Grundrechte als Abwehrrechte: Reflexive Regelung Rechtlich Geordneter Freiheit. 2003. 449 S.

62. Prinz W., Schulte A. (Hrsg.) Blockchain und Smart Contracts - Technologien, Forschungsfragen und Anwendungen (Studie der Frauenhofer-Gesellschaft). 2017. 50 S.

63. Prütting H. FS Schlosser. 2005. 227 p.

64. Raskin M. The law and legality of smart contracts II Georgetown Law Technology Review. 2017. Vol. 1. Pp. 305-341.

65. Reidenberg J. Lex Informatica: The Formulation of Information Policy Rules Through Technology II Texas Law Review. 1998. Vol. 76. Issue 3. Pp. 553-593.

66. Remien O. Zwingendes Vertragsrecht und Grundfreiheiten des EG-Vertrages. 2003. 678 p.

67. Riesenhuber K. System und Prinzipien des europäischen Vertragsrechts. 2003. 660 S.

68. Rodrigues U. R. Law and the Blockchain II Iowa L. Rev. 2019. Vol. 104. Issue 2. Pp. 679-729.

69. Ruffert M. Vorrang der Verfassung und Eigenständigkeit des Privatrechts. Eine verfassungsrechtliche Untersuchung zur Privatrechtsentwicklung des Grundgesetzes. 2001. 614 S.

70. SavelyevA. Contract law 2.0: 'Smart' contracts as the Beginning of the End of Classic Contract Law II Information & Communications Technology Law. 2017. Vol. 26, № 2. Pp. 116-134.

71. Schirmer J. E. Rechtsfähige Roboter? // JuristenZeitung. 2016. Vol. 71. Heft 13. S. 660-666.

72. Schrey J., Thalhofer T. Rechtliche Aspekte der Blockchain // Neue Juristische Wochenschrift. 2017. Vol. 70. Heft 20. Pp. 1431-1436.

73. Schulz T. Verantwortlichkeit bei autonom agierenden Systemen, 2013. 105 S.

74. Schwab D. Löhnig M. SEinführung in das Zivilrecht. CF Müller GmbH. 2016. 459 S.

75. Simmchen C. Blockchain (R) Evolution // Verwendungsmöglichkeiten und Risiken II MultiMedia und Recht. 2017. Heft 3. S. 162-165.

76. Spindler G., Schuster F. Recht der Elektronischen Medien: 3. Aufl. 2015. § 130. 2927 S.

77. Staudinger J. von. BGB Kommentar zum Bürgerlichen Gesetzbuch mit Einführungsgesetz und Nebengesetzen. 2017. 956 S.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

78. Stoffels M. Gesetzlich nicht geregelte Schuldverträge. 2001. 694 S.

79. Szabo N. Formalizing and Securing Relationships on Public Networks. 2017. URL: https://nakamotoinstitute.org/formalizing-securing-relationships.

80. Szabo N. Formalizing and Securing Relationships on Public Networks First Monday. 1997. Vol. 2. Issue 9. URL: http://firstmonday. org/ojs/index.php/fm/article/view/548/469-publi-sher=First.

81. Szabo N. Lecture on Blockchains and Smart Contracts at Lykke. 2016. URL: https://www.youtube.com/watch?v=tWuN2R2DC6c.

82. Szabo N. Smart Contracts: Building Blocks for Digital Markets, 1996. URL: http: //www .fon.hum.uva.nl/rob/Course s/Informatio nInSpeech/CDROM/Litera. ture/LOTwinterschool 2006/szabo.best.vwh.net/smart_contracts_2.html.

83. Szabo N. Smart Contracts. 1994. URL: http: //www .fon.hum.uva.nl/rob/Course s/Informatio nInSpeech/CDROM/Literature/LOTwinterschool 2006/sza bo.best.vwh.net/smart.contracts.html.

84. Tapscott D., Tapscott A. The Blockchain Revolution: How the Technology Behind Bitcoin is Changing Money, Business, and the World. New York: Penguin Random House, 2016. 348 p.

85. Teubner G. Digitale Rechtssubjekte? II Archiv für die civilistische Praxis (AcP). Jahrgang 218. 2018. S.155-205.

86. Werbach K., Cornell N. Contracts Ex Machina, 67 // Duke Law Journal. 2017. Vol. 67, Issue 2. Pp. 313-382.

87. Werbach K. Trust, But Verify: Why the Blockchain Needs the Law Berkeley Technology Law Journal. 2018. Vol. 33. Issue 2. Pp. 487-550.

88. Westermann H. Vertragsfreiheit und Typengesetzlichkeit im Recht der Personengesellschaften. 1970.490 S.

89. Wieacker F. Review of Allgemeiner Teil des deutschen bürgerlichen Rechts. Ein Lehrbuch, by K. Larenz II Archiv Für Die Civilistische Praxis, 1968. Vol. 168, Issue 5/6. S. 522-532.

References

1. Arnold S. Vertrag und Verteilung: Die Bedeutung der iustitia distributiva im Vertragsrecht. Mohr Siebeck, 2014. XX, 489 p. (In Germ.).

2. Azouvi S., Al-Bassam M., Meiklejohn S. Who Am I? Secure Identity Registration on Distributed Ledgers. Data Privacy Management, Cryp-tocurrencies and Blockchain Technology. 2017. Pp. 373-389. (In Eng.).

3. Badura P., Kaiser J. Parlamentarische Gesetzgebung und Geltungsanspruch des Rechts. 1987. 74 p. (In Germ.).

4. Self-Regulation in Private Law in Japan and Germany. Ed. by H. Baum, M. Bälz, M. Dernauer. Zeitschrift für Japanisches Recht. Special Issue 11. 2018. 282 p. (In Eng.).

5. Bayern S., Burri T., Grant T., Häusermann D., Möslein F., Williams R. Gesellschaftsrecht und autonome Systeme im Rechtsvergleich. Aktuelle Juristische Praxis (AJP). 2017. Issue 2. Pp. 192-203. (In Germ.).

6. Bork R. Allgemeiner Teil des Bürgerlichen Gesetzbuchs. 4th ed. 2016. 767 р. (In Germ.).

7. Rechtshandbuch Smart Contracts. Ed. by T. Braegelmann, M. Kaulartz. Munich: C. H. BECK, 2019. 274 p. (In Germ.).

8. Möslein G. Rechtsgeschäftslehre und Smart Contracts. Rechtshandbuch Smart Contracts. Ed. by T. Braegelmann, M. Kaulartz. Munich: C.H. BECK, 2019. Pp. 81-98. (In Germ.).

9. Busche J. Privatautonomie und Kontrahierungszwang. 1999. 722 p. (In Germ.).

10. Bydlinski F. Privatautonomie und objektive Grundlagen des verpflichtenden Rechtsgeschäftes. 1967. 231 p. (In Germ.).

11. 3e Journée des droits de la consommation et de la distribution: Blockchain et Smart Contracts - Défis juridiques. Ed. by B. Carron, C. Müller. 2018. 179 p. (In Fr.).

12. Chetrit N., Danor M., Shavit A., Yona B., Greenbaum D. Not Just for Illicit Trade in Contraband Anymore: Using Blockchain to Solve a Millennial-Long Problem with Bills of Lading. Virgin-

ia Journal of Law & Technology. 2018. Vol. 22. Issue 1. Pp. 60-117. (In Eng.).

13. Corea F. Applied Artificial Intelligence: Where AI Can Be Used in Business. Springer International Publishing, 2019. 48 p. (In Eng.).

14. Corkery M., Silver-Greenberg J. Miss a Payment? Good Luck Moving that Car. New York Times Dealbook. September 24, 2014. Available at: https://dealbook.nytimes.com/2014/09/24/miss-a-payment-good-luck-moving-that-car/. (In Eng.).

15. Damler D. Das gesetzlich privilegierte Muster im Privatrecht. Mohr Siebeck, 2015. 186 p. (In Germ.).

16. Dietlein J. Die Lehre von den grundrechtlichen Schutzpflichten. 2nd ed. 2005. 250 p. (In Germ.).

17. Djazayeri A. Rechtliche Herausforderungen durch Smart Contracts. jurisPR-BKR. 2016. Issue 12. (In Germ.).

18. Djurovic M., Janssen A. The Formation of Blockchain-Based Smart Contracts in the Light of Contract Law. European Review of Private Law. 2018. Vol. 26. Issue 6. Pp. 753-772. (In Eng.).

19. Eschenbruch K. Bauvertragsmanagement: Gestaltung, Änderung und Abwicklung von Verträgen sowie Konfliktbewältigung bei Bauprojekten. Werner Verlag, 2017. 436 p. (In Germ.).

20. Eschenbruch K., Gerstberger R. Smart Contracts. Planungs-, Bau- und Immobilienverträge als Programm? Neue Zeitschrift für Baurecht und Vergaberecht. München (Deutschland): Beck Jg.19, 2018. Issue 1. (In Germ.).

21. De Filippi P., Wright A. Blockchain and the Law: The Rule of Code. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 2018. 312 p. (In Eng.).

22. Flume W. Allgemeiner Teil des Bürgerlichen Rechts. 4th ed. 1992. 989 p. (In Germ.).

23. Fries M. Automatische Rechtspflege. RW Rechtswissenschaft. 2018. Vol. 9. Issue 4. Pp. 414430. (In Germ.).

24. Fries M. Smart Contracts: Brauchen schlaue Verträge noch Anwälte. Anwaltsblatt. 2018. Vol. 2. Pp. 86-90. (In Germ.).

25. Fries M. Verbraucherrechtsdurchsetzung. Mohr Siebeck, 2020. 309 p. (In Germ.).

26. Furrer A. Der Einsatz der Blockchain in der Logistik. Jusletter. 2017. Issue 4. 8 p. (In Germ.).

27. Gitter R., Roßnagel A. Rechtsfragen mobiler Agentensysteme im E-Commerce. Kommunikation und Recht (K&R). 2003. Issue 2. Pp. 6472. (In Germ.).

28. Glaeser W. Der freiheitliche Staat des Grundgesetzes. 3rd ed. 2016. 365 p. (In Germ.).

29. Golumbia D. The Politics of Bitcoin: Software as Right-Wing Extremism. University of Minnesota Press, 2016. 100 p. Available at: https:IIpapers.ssrn.comIsol3Ipapers.cfm?abstract_i d=3178393. (In Eng.).

30. Greenleaf G. An Endnote on Regulating Cyberspace: Architecture vs Law? University of New South Wales Law Journal. 1998. Vol. 21. Issue 2. Pp. 593-622. (In Eng.).

31. Groß N., Gressel J. Entpersonalisierte Arbeitsverhältnisse als rechtliche Herausforderung - Wenn Roboter zu Kollegen und Vorgesetzten warden. Neue Zeitschrift für Arbeitsrecht. 2016. Vol. 33. Issue 16. Pp. 990-996. (In Germ.).

32. Heckelmann M. Zulässigkeit und Handhabung von Smart Contracts. Neue Juristische Wochenschrift. 2018. Vol. 71. Issue 8. Pp. 504-510. (In Germ.).

33. Heckmann J. DAO-Hack - Smart Contracts auf dem rechtlichen Prüfstand. CRaktuell 2016, R 99 f (In Germ.).

34. Hippel F. Das Problem der rechtsgeschäftlichen Privatautonomie. 1936. Pp. 91-105. (In Germ.).

35. Hobbes T. Leviathan. Cambridge University Press, 2007. Pp. 478-500. (In Eng.).

36. Hohn-Hein N., Barth G. Immaterial-güterrechte in der Welt von Blockchain und Smart Contract. Gewerblicher Rechtsschutz und Urheberrecht. 2018. Issue 120. Pp. 1089-1096. (In Germ.).

37. Husserl G. Rechtskraft und Rechtsgeltung: eine rechtsdogmatische Untersuchung. 1925. 39 p. (In Germ.).

38. Kaulartz M. Smart World - Smart Law? DSRI Tagungsband Herbstakademie, 2016. 599 p. (In Germ.).

39. Kaulartz M. Smart Contract Dispute Resolution. Smart Contracts. Ed. by M. Fries, B. P. Paal. Mohr Siebeck, 2019. Pp. 73-74. (In Germ.).

40. Kaulartz M. Rechtliche Grenzen bei der Gestaltung von Smart Contracts. Smart World -Smart Law? Weltweite Netze mit Regionaler Regulierung. Ed. by J. Taeger. Tagungsband DSRI-Herbstakademie. 2016. Pp. 1023-1028. (In Germ.).

41. Kaulartz M., Heckmann J. Smart Contracts - Anwendungen der Blockchain-Techno-logie. Computer und Recht. 2016. Vol. 32. Issue 9. Pp. 618-624. (In Germ.).

42. Kelly K. The Inevitable: Understanding the 12 Technological Forces That Will Shape Our Future. 2016. 336 p. (In Eng.).

43. Entgrenzungen des Konsums. Ed. by P. Kenning, J. Lamla. 2018. 104 p. (In Germ.).

44. Kiffer L., Levin D., Mislove A. Analyzing Ethereum's Contract Typology. Proceedings of the Internet Measurement Conference 2018. 2018. Pp. 494-499. Available at: https://mislove.org/publi-cations/Ethereum-IMC.pdf. (In Eng.).

45. Kling M. Sprachrisiken im Privatrechtsverkehr. 2008. 322 p. (In Germ.).

46. Köhler H. Die Problematik automatisierter Rechtsvorgänge, insbesondere von Willenserklärungen. Archiv für die civilistische Praxis (AcP). 1982. Vol. 182. Issue 1/2. Pp. 126-171. (In Germ.).

47. Neue Vertragsformen der Wirtschaft: Leasing, Factoring, Franchising. Ed. by E. Kramer. 2nd ed. 1992. Pp. 30-37. (In Germ.).

48. Lessig L. Code Is Law: On Liberty in Cyberspace. Harvard Magazine. 2000. Available at: https://harvardmagazine.com/2000/01/code-is-law-html. (In Eng.).

49. Lobe A. Wenn der Algorithmus Selbstjustiz übt. Süddeutsche Zeitung. April 8, 2018. Available at: http://www.sueddeutsche.de/digi-tal/smart-contracts-wenn-der-algorithmus-selbst-justiz-uebt-1.3934283. (In Germ.).

50. Lorenz S. Der Schutz vor dem unerwünschten Vertrag. 1997. Pp. 28-43. (In Germ.).

51. Manssen G. Privatrechtsgestaltung durch Hoheitsakt: Verfassungsrechtliche und Verwaltungsrechtliche Grundfragen. 1994. 414 p. (In Germ.).

52. Mayninger S. Die künstliche Person. 2017. 260 p. (In Germ.).

53. MittelstädtM. Die Auslegung empfangsbedürftiger Willenserklärungen. 2016. 43 p. (In Germ.).

54. Möslein F. Legal Boundaries of Block-chain Technologies: Smart Contracts as Self-Help? Digital Revolution - New Challenges for Law. Ed. by A. De Franceschi, R. Schulze, M. Grazia-dei, O. Pollicino, F. Riente, S. Sica, P. Sirena. 2019. Forthcoming. Pp. 313-326. (In Eng.).

55. Möslein F. Regulating Blockchain: Techno-Social and Legal Challenges. Oxford University Press, 2019. Pp. 3-34. (In Eng.).

56. Möslein F. Dispositives Recht: Zwecke, Strukturen und Methoden. Mohr Siebeck, 2011. 640 p. (In Germ.).

57. Möslein F. Finanzinnovation als Rechtsproblem. Zeitschrift für Bankrecht und Bankwirtschaft. 2013. Vol. 25. Issue 1. Pp. 1-16. (In Germ.).

58. Möslein F. Smart Contracts im Zivil- und Handelsrecht. Zeitschrift für das gesamte Handels-

recht und Wirtschaftsrecht. 2019. Vol. 183. Issue 2-3. Pp. 254-293. (In Germ.).

59. Pargendler M. The Role of the State in Contract Law: The Common-Civil Law Divide. Yale Journal of International Law. 2018. Vol. 43. Issue 1. Pp. 143-189. (In Eng.).

60. Paulus D., Matzke R. Smart Contracts und das BGB - Viel Lärm um nichts? Zeitschrift für die gesamte Privatrechtswissenschaft. 2018. Pp. 431-465. (In Germ.).

61. Poscher R. Grundrechte als Abwehrrechte: Reflexive Regelung Rechtlich Geordneter Freiheit. 2003. 449 p. (In Germ.).

62. Blockchain und Smart Contracts. Technologien, Forschungsfragen und Anwendungen (Studie der Frauenhofer-Gesellschaft). Ed. by W. Prinz, A. Schulte. 2017. 50 p. (In Germ.).

63. Prütting H. FS Schlosser. 2005. 227 p. (In Germ.).

64. Raskin M. The Law and Legality of Smart Contracts. Georgetown Law Technology Review. 2017. Vol. 1. Pp. 305-341. (In Eng.).

65. Reidenberg J. Lex Informatica: The Formulation of Information Policy Rules through Technology. Texas Law Review. 1998. Vol. 76. Issue 3. Pp. 553-593. (In Eng.).

66. Remien O. Zwingendes Vertragsrecht und Grundfreiheiten des EG-Vertrages. 2003. 678 p. (In Germ.).

67. Riesenhuber K. System und Prinzipien des europäischen Vertragsrechts. 2003. 660 p. (In Germ.).

68. Rodrigues U. R. Law and the Blockchain. Iowa Law Review. 2019. Vol. 104. Issue 2. Pp. 679-729. (In Eng.).

69. Ruffert M. Vorrang der Verfassung und Eigenständigkeit des Privatrechts. Eine verfassungsrechtliche Untersuchung zur Privatrechtsentwicklung des Grundgesetzes. 2001. 614 p. (In Germ.).

70. Savelyev A. Contract Law 2.0: 'Smart' Contracts as the Beginning of the End of Classic Contract Law. Information & Communications Technology Law. 2017. Vol. 26. Issue 2. Pp. 116134. (In Eng.).

71. Schirmer J.-E. Rechtsfähige Roboter? JuristenZeitung. 2016. Vol. 71. Issue 13. Pp. 660666. (In Germ.).

72. Schrey J., Thalhofer T. Rechtliche Aspekte der Blockchain. Neue Juristische Wochenschrift. 2017. Vol. 70. Issue 20. Pp. 1431-1436. (In Germ.).

73. Schulz T. Verantwortlichkeit bei autonom agierenden Systemen. 2014. 105 p. (In Germ.).

74. Schwab D., Löhnig M. Einführung in das Zivilrecht. 20th ed. C. F. Müller GmbH, 2016. 459 p. (In Germ.).

75. Simmchen C. Blockchain (R)Evolution. Verwendungsmöglichkeiten und Risiken. MultiMedia und Recht. 2017. Issue 3. Pp. 162-165. (In Germ.).

76. Spindler G., Schuster F. Recht der Elektronischen Medien. 3rd ed. 2015. § 130. 2927 p. (In Germ.).

77. von Staudinger J. BGB: Kommentar zum Bürgerlichen Gesetzbuch mit Einführungsgesetz und Nebengesetzen. 2017. 956 p. (In Germ.).

78. Stoffels M. Gesetzlich nicht geregelte Schuldverträge. 2001. 694 p. (In Germ.).

79. Szabo N. Formalizing and Securing Relationships on Public Networks. 2017. Available at: https://nakamotoinstitute.org/formalizing-securing-relationships. (In Eng.).

80. Szabo N. Formalizing and Securing Relationships on Public Networks. First Monday. 1997. Vol. 2. Issue 9. Available at: http://firstmon-day .org/oj s/index.php/fm/article/view/548/469-publisher=First. (In Eng.).

81. Szabo N. Lecture on Blockchains and Smart Contracts at Lykke. 2016. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=tWuN2R2DC6c. (In Eng.).

82. Szabo N. Smart Contracts: Building Blocks for Digital Markets. 1996. Available at:

Информация об авторе:

А. А. Крыцула, кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой гражданского права

Северо-Кавказского филиала Российского государственного университета правосудия 350000, Россия, г. Краснодар, ул. Красных Партизан, 234 ORCID: 0000-0001-9017-7894 ResearcherID: ААЕ-6646-2022

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

http: //www .fon.hum.uva.nl/rob/Course s/Informatio nInSpeech/CDROM/Literature/LOTwinterschool 2006/szabo.best.vwh.net/smart_contracts_2.html. (In Eng.).

83. Szabo N. Smart Contracts. 1994. Available at: http://www.fon.hum.uva.nl/rob/ Courses/In-formationInSpeech/CDROM/Literature/ LOTwin-terschool2006/szabo.best.vwh.net/smart. cont-racts.html. (In Eng.).

84. Tapscott D., Tapscott A. The Blockchain Revolution: How the Technology Behind Bitcoin Is Changing Money, Business, and the World. New York: Penguin Random House, 2016. 348 p. (In Eng.).

85. Teubner G. Digitale Rechtssubjekte? Archiv für die civilistische Praxis (AcP). 2018. Issue 218. Pp. 155-205. (In Germ.).

86. Werbach K., Cornell N. Contracts Ex Machina. Duke Law Journal. 2017. Vol. 67. Issue 2. Pp. 313-382.

87. Werbach K. Trust, but Verify: Why the Blockchain Needs the Law. Berkeley Technology Law Journal. 2018. Vol. 33. Issue 2. Pp. 487-550. (In Eng.).

88. Westermann H. Vertragsfreiheit und Typengesetzlichkeit im Recht der Personengesellschaften. 1970. 490 p. (In Germ.).

89. Wieacker F. Review of 'Allgemeiner Teil des Deutschen Bürgerlichen Rechts'. Ein Lehrbuch, by K. Larenz. Archiv für die Civilistische Praxis. 1968. Vol. 168. Issue 5/6. Pp. 522532. (In Germ.).

About the author: A. A. Krytsula

North Caucasian Branch of the Russian State University of Justice

234, Krasnykh partizan st., Krasnodar, 350000, Russia ORCID: 0000-0001-9017-7894 ResearcherID: ААЕ-6646-2022

ПРАВОВОЙ РЕЖИМ СМАРТ-КОНТРАКТОВ: КОД ИЛИ ДОГОВОР Текст научной статьи по специальности «Право»

Аннотация научной статьи по праву, автор научной работы — Крыцула А.А.

Похожие темы научных работ по праву , автор научной работы — Крыцула А.А.

LEGAL REGIME OF SMART CONTRACTS: A CODE OR A CONTRACT

Текст научной работы на тему «ПРАВОВОЙ РЕЖИМ СМАРТ-КОНТРАКТОВ: КОД ИЛИ ДОГОВОР»