CC BY
23
УДК 340
DOI 10.23672/y8458-0757-4872-z
Акопов Сурен Межлумович
соискатель кафедры
уголовного права и криминологии,
Краснодарский университет МВД России,
капитан юстиции
milena.555@mail.ru
Suren M. Akopov
Applicant of Department Criminal Law and Criminology, Krasnodar University of the Ministry of internal Affairs of Russia, Captain of Justice milena.555@mail.ru
Правовая регламентация
составообразующих признаков
основного и специальных видов
мошенничества в уголовном законодательстве россии в дореволюционный и советский периоды
Legal regulation of constituent
elements of the main and special types of fraud in the criminal legislation of russia in the pre-revolutionary and soviet periods
Аннотация. Множество норм об ответственности за общий и специальные виды мошенничества в современном уголовном законодательстве России, едва ли, можно признать системой взаимосвязанных правовых предписаний, а представляет собой совокупность казуистичных нормативов, по сути, чуждую идее романо-германской системы права. В статье анализируются особенности законодательной регламентации уголовной ответственности за общий и специальные виды мошенничества в дореволюционный и советский периоды становления и развития уголовного законодательства России.
Ключевые слова: мошенничество, специальные виды мошенничества, редактирование уголовного закона, дореволюционное уголовное законодательство, советское уголовное право, история уголовного права России, дифференциация уголовной ответственности за мошенничество.
Annotation. Many rules on responsibility for general and special types of fraud in modern criminal law of Russia, can hardly be recognized as a system of interconnected legal regulations, but is a set of casuistic standards, in fact, alien to the idea of the Romano-German system of law. The paper analyzes the features of legislative regulation of criminal liability for General and special types of fraud in the pre-revolutionary and Soviet periods of formation and development of criminal legislation in Russia.
Keywords: fraud, special types of fraud, editing criminal law, pre-revolutionary criminal law, soviet criminal law, history of Russian criminal law, differentiation of criminal liability for fraud.
М
ножество норм об ответственности за общий и специальные виды мошенничества в современном уголовном законодательстве России, с нашей точки зрения, едва ли возможно признать системой взаимосвязанных правовых предписаний, а представляет собой совокупность казуистичных нормативов, по сути, чуждую идее ро-мано-германской системы права. Подобный подход к законодательной регламентации ответственности за мошенничество, подвергается критике на самых ранних этапах становления и развития кодифицированного уголовного законодательства России. Так, в частности, еще И.Я. Фой-ницкий в 1871 г., критикуя казуистичность уголовно-правовых предписаний в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., а также, ратуя за выработку единого общего состава мошенничества, отмечал: «История нашего права каждым своим шагом свидетельствует о том, что прогресс законодательства относительно
мошенничества состоял в постепенном отрешении от конкретного в пользу общего» [1].
Вместе с тем, вопреки выводам отдельных исследователей [2], отметим, что ответственность за мошенничество в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. не ограничивалась лишь регламентацией ответственности за «воровство-мошенничество» в ст. 2172-2187 как за «всякое посредством какого-либо обмана учиненное похищение чужих вещей, денег или иного движимого имущества». В Уложении 1845 г. регламентировалась ответственность за «обманы всякого рода в обязательствах» в ст. 2188-2192 за «присвоение через подлог или иного рода обман чужого недвижимого имения» и за «присвоение вверенного чужого движимого имущества», а также за «присвоение ученой или художественной собственности» (ст. 2195-2197), за «обман для побуждения к даче обязательств» (ст. 2200-
2201), за «подлоги в актах и обязательствах» (ст. 2202-2209), статьями за «преступления и проступки по некоторым обязательствам, в особенности» (ст. 2210-2224), за «противозаконные поступки чиновников при заключении подрядов и поставок, прием поставляемых в казну вещей и производство публичной продажи» (ст. 521, 522, 524, 529, 531), за «подложное проявление чудес и другие своего рода обманы» (ст. 1159-1161), за «нарушение правил о прошении подаяния» (ст. 1221), «за нарушение уставов почтовых» (ст. 1536,1537) и мн. др.
Критикуя казуистичность подхода к уголовно-правовой регламентации ответственности за мошенничество в Российском законодательстве XIX века, И.Я. Фойницкий отмечал, что «сумма уголовных постановлений во французском кодексе несравненно меньше, чем в нашем Уложении о наказаниях, но объем наказуемых действий в первом гораздо шире», что позволяет «с развитием физических и интеллектуальных сил государственной власти ... выступить с уголовной репрессией против нарушения прав, а не только против отдельных опасных действий, угрожающих прочности прав» [3]. Поддерживая идеи И.Я. Фойницкого о необходимости унификации понятия «мошенничество» в уголовном законодательстве, Д.А. Червонецкий отмечал, что «для борьбы с такой преступностью недостаточны казуистические постановления, - законодатель не в состоянии предусмотреть все формы обмана, какие создаст жизнь; необходимы общие формулы мошенничества, которые не оставляли бы в законе пробелов в пользу преступников наиболее ловких и опасных» [4].
Вместе с тем, нам представляется, что унификация понятия «мошенничество» не может быть безграничной. Принципы законности и справедливости, определяющие необходимость дифференциации ответственности за различающиеся по степени общественной опасности различные способы нарушения права собственности, требуют специальной уголовно-правовой регламентации признаков мошенничества, отличных от признаков иных форм и видов преступных посягательств на право собственности. В этом смысле, в процессе конструирования состава мошенничества представляется необходимым соблюсти требуемый баланс меж общим и частным, чтобы, с одной стороны, исключить пробелы и лазейки в законе, а с другой - обеспечить справедливую дифференциацию ответственности за его нарушение. Любая крайность в разрешении данной проблемы приведет либо к установлению господства прецедентного права (изначально чуждого системе российского уголовного законодательства), либо к вынужденной необходимости применения закона по аналогии, что претит содержанию принципа законности. Таким образом, и по сей день сохраняют свою актуальность выводы П.И. Люблинского, отмечавшего, что «искусство образования составов есть один из сложнейших вопросов юридической техники» [5].
Оценивая итоги работы комиссии по составлению Нового Уголовного уложения 1903 г. в части регламентации уголовной ответственности за
м ошенничество, Д.А. Червонецкий отмечал, что «вместо общего определения мошенничества, как высшей ступени законодательного синтеза, . в новом уложении остались та же терминология, то же многословие, которыми характеризуется наше архаическое уложение о наказаниях (1845 г. -пояснение наше). Таким образом, процесс обобщения имущественных обманов не может считаться законченным ... Будущему законодательству предстоит сделать последний шаг на этом пути посредством установления единого абстрактного определения мошенничества» [6]. Нам представляется, что обозначенные выводы Д.А. Червонецкого, в той или иной степени, сохраняли свою актуальность на всех этапах становления и развития отечественного уголовного законодательства об ответственности за мошенничество, повторяя путь «многословия», противного идеям «законодательного синтеза».
В подтверждение унаследованности советским уголовным законодательством казуистичного подхода к регламентации ответственности за мошенничество отметим, что уголовное законодательство России раннего постреволюционного п е риода (вплоть до 30.11.1918 г.) официально состояло из Уложения о наказаниях 1845 г., Судебных уставов 20 ноября 1864 г. и вступивших в силу положений Нового Уголовного уложения 1903 г. «в части, не отмененной революцией и не противоречащей революционной совести», что, по сути, означало абсолютную степень его правопреемства уголовных законов Российской Империи. Так, в соответствии с пунктом 5 Декрета «О суде» №1 от 24.11.1917 г. «Местные суды реша-ютъ дела именемъ Россмской Республики и руководятся въ своихъ решен1яхъ и приговорахъ законами свергнутыхъ правительствъ лишь постольку, поскольку таковые не отменены револю-ц1ей и не противоречатъ революцюнной совести и революцюнному правосознашю». Статья 36 Части 11 «О действующих законах» Декрета ВЦИК от 07.03.1918 № 2 «О суде» также регламентировала фактическое правопреемство уголовного законодательства молодого советского государства; при этом, с одной стороны, весьма значительно ограничив их содержание «социалистическим правосознанием», а с другой - исключив пределы действия уголовного и гражданского законов во времени. В частности, ст. 36 Декрета ВЦИК от 07.03.1918 № 2 «О суде» определяла, что «По гражданским и уголовным делам суд руководствуется гражданскими и уголовными законами, действующими доныне, лишь постольку, поскольку таковые не отменены декретами Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров и не противоречат социалистическому правосознанию. .гражданский суд может отвергнуть всякую ссылку на пропуск дав-ностного или иного срока, и вопреки таким или иным возражениям формального характера, присудить явно справедливое требовани е. Та же справедливость должна применяться в суде уголовном».
Таким образом, доктринальные представления о признаках состава мошенничества в рассматриваемый период (вплоть до вступления в силу Декрета ВЦИК от 30.11.1918 «О Народном Суде
РСФСР») изначально определялись содержанием Уложения о наказаниях 1845 г. [7]. (с учетом внесенных изменений и дополнений) и Судебных уставов 20 ноября 1864 г., а также, нашедшими отражение в ст.ст. 591-598 главы XXXIII «О Мошенничестве» положениями Нового Уголовного уложения 1903 г. в части, «не противоречащей революционному правосознанию», что не только сохраняло, но и еще более расширяло критиковавшиеся бессистемность и «многословность» рассматриваемых законоположений.
«Революционная аффектированность и гипертрофированная классовая нетерпимость, актуализированные борьбой за власть и ее удержание в экстремальных условиях» [8], не только не исправили, но, напротив, усугубили ситуацию, поправ принцип законности и склонив чашу весов «систематизированного законодательного синтеза» с казуистично-множественного описания преступного в уголовном праве в сторону фактической аналогии закона и легализации алгоритма разрешения юридического конфликта только лишь на основе весьма абстрактного представления о существе «социалистического правосознания». Так, в соответствии со ст. 22 Декрета ВЦИК от 30.11.1918 «О Народном Суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», «при рассмотрении всех дел Народный Суд применяет декреты Рабоче-Крестьянского Правительства, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты такового руководствуется социалистическим правосознанием. Ссылки в приговорах и решениях на законы свергнутых правительств воспрещаются».
Таким образом, анализируя историю становления раннего советского уголовного законодательства в 1917-1918 годах, едва ли представляется возможным полностью согласиться с выводами А.А.Сулейманова о том, что «развитие уголовного права определяется непрерывностью и преемственностью, диалектической связью различных этапов, на каждом из которых происходит учет и совершенствование предыдущего опыта» [9]. Идеи преемственности этапов развития отечественного уголовного законодательства первоначально не получили поддержки у советской власти, отказавшейся от принятия разработанного к марту 1918 года Советского Уголовного Уложения [10], в основу которого были положены Уголовное уложение 1903 г., а также Декреты ВЦИК и СНК. «Пролетариат, завоевавший в Октябрьскую революцию власть, сломал буржуазный государственный аппарат... и все кодексы буржуазных законов, все буржуазное право... Без особых правил, без кодексов вооруженный народ справлялся и справляется со своими угнетателями. В процессе борьбы со своими классовыми врагами пролетариат применяет те или другие меры насилия, но применяет их на первых порах без особой системы, от случая к случаю, неорганизованно. Опыт борьбы, однако, приучает его к мерам общим, приводит к системе, рождает новое право». Таким образом, молодое советское государство де-юре вообще отказалось от законов, легально регламентировавших в обозначенный период преступность и уголовно-правовую
наказуемость деяний, ограничившись принятием Руководящих начал по уголовному праву Р.С.Ф.С.Р, представлявших собой, по сути, лишь Общую часть уголовного кодекса, руководствуясь в процессе квалификации преступлений только лишь «социалистическим правосознанием». Обозначенная ситуация неизбежно привела к тому, что в процессе разрешения юридических конфликтов, руководствуясь «социалистическим правосознанием» областные учреждения начали «издавать свои законы и декреты, нередко противоречащие декретам центральной власти, внося хаос и путаницу в общую законодательную работу Советской Республики»[11]. В связи с этим, следует согласиться с выводами А.А. Сулейма-нова, что «попытка создать новую науку уголовного права на первоначальном этапе не увенчалась успехом», объективно обусловив «необходимость систематизации и кодификации уголовного законодательства в 1917-1922 гг.», «установления единства карательной политики и уголовного законодательства в качестве ее инструмента, . единообразия судебной практики и в установления четких оснований и конкретизации мер уголовной ответственности»[12]. Обозначенные идеи были реализованы в содержании УК Р.С.Ф.С.Р. 1922 г., где составообразующие признаки мошенничества впервые находят свое легальное определение. В частности, ст. 187 УК Р.С.Ф.С.Р. 1922 г. определяла мошенничество, как «получение с корыстной целью имущества или права на имущество посредством злоупотребления доверием или обмана». Кроме того, УК Р.С.Ф.С.РР. 1922 г. регламентировал ответственность за, по сути, специальные виды мошенничества в ст.120 «Совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах населения, а также, с целью извлечь таким путем какие-либо выгоды», а также, в ст. 190 «Фальсификация, т.е., обманное изменение с корыстной целью вида или свойства предметов, предназначенных для сбыта или общественного употребления, а равно - самый сбыт таких предметов».
Таким образом, в обобщенном виде определение мошенничества в УК Р.С.Ф.С.Р. 1922 г. практически, буквально воспроизводило признаки основного состава мошенничества, регламентировавшиеся в ст. 591 Уголовного уложения 1903 г., (обманное похищение чужого движимого имущества (п. «а» ст. 591), торговые обманы (п. «б» ст. 591) и получение посредством обмана права на имущество (п. «в» ст. 591)).
В отличие от выше обозначенных законов, определявших материальную конструкцию составов мошенничества, УК РСФСР 1926 г. регламентировал формальную конструкцию состава мошенничества. Так, в соответствии со ст. 169 УК РСФСР 1926г. мошенничеством признавалось «Злоупотребление доверием или обман в целях получения имущества или права на имущество или иных личных выгод». При этом едва ли представляется возможным согласиться с выводами А.И. Розенц-вайг [13] о том, что обозначенным составом в УК рСфСр 1926 года исчерпывалась уголовно-
правовая регламентация ответственности за мошенничество. УК РСФСР 1926 г. уже в первоначальной редакции предусматривал ответственность за торговые обманы и обманы на основе суеверия, т.е., за специальные виды мошенничества, известные как УК Р.С.Ф.С.Р. 1922 г., так и дореволюционному законодательству. В частности, в соответствии со ст. 171 УК РСФСР 1926г., (аналогично ст. 190 УК Р.С.Ф.С.Р. 1922г.) ответственность наступала за «Обманное изменение с корыстной целью вида или свойства предметов, предназначенных для сбыта или общественного употребления, если это имело или могло иметь последствием причинение вреда здоровью, а равно сбыт таких предметов». Кроме того, ст. 123 УК РСФСР 1926г. (как и ст. 120 УК Р.С.Ф.С.Р. 1922г., ст. 1159-1161 Уложения 1845 г.) регламентировала ответственность за «Совершение обманных действий с целью возбуждения суеверия в массах населения, для извлечения таким путем каких-либо выгод».
Следующим значимым шагом в развитии уголовно-правовой регламентации ответственности за мошенничество, безусловно, является принятие УК РСФСР 1960г. На данном этапе законодатель вновь вернулся к материальной конструкции состава мошенничества, регламентировав определение последнего в ст.93 УК РСФСР 1960 г. как «Завладение государственным или общественным имуществом путем обмана или злоупотребления доверием», а также в ст. 147 УК РСФСР 1960г. как «Завладение личным имуществом граждан или приобретение права на имущество путем обмана или злоупотребления доверием». При этом мошенничество на законодательном уровне было признано способом хищения, что нашло буквальное отражение в наименовании ст. 93 УК РСФСР «Хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем мошенничества», а также, в диспозиции ст. 96 УК РСФСР 1960 г. («Мелкое хищение государственного или общественного имущества путем ... мошенничества ...»). Кроме того, преступность торговых обманов (квалифицируемых как мошенничество на предшествовавших этапах развития отечественного законодательства) регламентировалась в ст. 156 УК РСФСР «Обман потребителей».
В связи с вступлением в силу Федерального закона от 01.07.1994 № 10-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР и Уголовно - процессуальный кодекс РСФСР», была исключена глава вторая Особенной части из УК РСФСР 1960 г. (включая ст. 93 «Хищение государственного или общественного имущества,
Литература:
1. Фойницкий И.Я. Мошенничество по русскому праву : Сравн. исслед. Ив. Фойницкого, пред-ставл. в Юрид. фак. С.-Петерб. ун-та для получения степ. магистра прав. Санкт-Петербург : тип. т-ва «Обществ. Польза». 1871. Т. VIII. 256 с., 289 с., С. 82.
совершенное путем мошенничества») с одновременным изложением в новой редакции ст. 147 УК РСФСР 1960 г. «Мошенничество», определяющей составообразующие признаки мошенничества безотносительно каких бы то ни было форм собственности. Кроме того, законодатель счел возможным (и, на наш взгляд, вполне обосновано) отказаться от регламентации в УК специальных составов об ответственности за мошенничество на основе суеверных обманов (ст. 123 УК РСФСР 1926 г., ст. 120 УК Р.С.Ф.С.Р. 1922 г., ст. 1159-1161 Уложения 1845 г.)), поскольку «суеверный» обман - есть, суть, обман, охватывающийся признаками общего состава мошенничества. Таким образом, регламентация со-ставообразующих признаков мошенничества в обозначенный период была максимально сужена до двух составов: основного состава мошенничества в ст. 147 УК РСФСР 1960 г. и его специального вида - обмана потребителей - в ст. 156 УК РСФСР 1960 г.
Необходимо отметить, что «происходившие в обществе процессы выдвигали перед государством ... большое количество оснований для защиты общественных отношений от хищений оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств, которые вызвали потребность в принятии соответствующей уголовно-правовой нормы» [14]. Коме того, в связи с участием Советского Союза в международных Конвенциях и договорах о борьбе с незаконным оборотом наркотиков в уголовные кодексы союзных республик были внесены изменения и дополнения, связанные с усилением ответственности за незаконные действия с наркотическими веществами. Таким образом, УК РСФСР 1960 г. был дополнен двумя специаль-н ы м и н ом ами об ответственности за хищение оружия и наркотиков (ст. 218.1 и 224.1 УК РСФСР 1961 г.), содержательно охватывавших ответственность за хищение указанных предметов путем мошенничества.
Проанализировав историю становления и развития отечественного уголовного законодательства об ответственности за мошенничество в дореволюционный и советский периоды, нам представляется возможным сделать вывод о том, что концептуальные идеи отказа от казуистики и многословия при конструировании составов мошенничества последовательно реализовывались в процессе становления и развития отечественного уголовного законодательства в виде минимали-зации числа соответствующих уголовно-правовых норм в Уголовном уложении 1903 г., в Советском уголовном уложении 1918 г., УК РСФСР 1922, 1926, 1960 г.
Literature:
1. Foynitsky I.Ya. Fraud in Russian law: Compare. research. IV. Foynitsky, represented in the Legal Department of St. Petersburg. UN-TA for getting a step. master of law. Saint Petersburg: type. t-VA «Societies. Use». 1871. Vol. VIII, 256, 289 p. P. 82.
2. Камышов Д.А. Ответственность за мошенни-чество:исторические пути развития уголовного законодательства // Правовое поле современной экономики. 2012. № 8. С. 15-19.
3. Фойницкий И.Я. Указ. раб. С. 4
4. Червонецкий Д.А. Мошенничество по уголовному уложению / Д.А. Червонецкий. Юрьев: тип. К. Маттисена, 1906. 25 с.; С. 16. URL : https:// dlib.rsl.ru/viewer/01003740086#?page=10
5. Люблинский П.И. Техника, толкование и казуистика уголовного кодекса / П.И. Люблинский; Под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М. : Зерцало : Гарант, 2004. XII, 234 с.; 22 см. (Русское юридическое наследие / Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. Юрид. фак.). С. 24.
6. Червонецкий Д.А. Указ. раб. С. 25.
7. Комиссаров В.С. Российское уголовное право. М. : Питер, 2005. 551 с., С. 35.
8. Сулейманов А.А. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г.: концептуальные основы и общая характеристика : автореф. дис. ... кандид. юрид. наук: 12.00.08 / Рос. ун-т дружбы народов (РУДН). М., 2007. 26 с., С. 8.
9. Сулейманов А.А. Указ. раб. С. 7.
10. Грачева Ю.В. Советское уголовное уложение: научный комментарий, текст, сравнительные таблицы / Ю.В. Грачева, С.В. Маликов, А.И. Чучаев; Под общ. ред. А.И. Чучаева. М. : Проспект, 2015. 253 с.
11. Постановление СТО РСФСР от 08.12.1918 «О точном и быстром исполнении распоряжений центральной власти и устранении канцелярской волокиты». URL : http://www.consultant.ru
12. Сулейманов А.А. Указ. раб.
13. Розенцвайг А.И. Преступления против собственности, совершаемые путем обмана и злоупотребления доверием, в уголовном праве России : вопросы истории, теории, практики : авто-реф. дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08 / Розенцвайг Анна Игоревна; Самара, 2012. 23 с., С. 1213.
14. Мальков С.М. Уголовная ответственность за хищение оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств : дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. Омск, 2000. 188 с.
2. Kamyshov D.A. Responsibility for fraud:historical ways of development of criminal legislation // Legal field of modern economy. 2012. № 8. P. 15-19. P. 17.
3. Foynitsky I.Ya. Specified work. P. 4
4. Cerboneschi D.A. Fraud on the criminal law / D.A. Cervo-netsuke. Yuriev: type. K. Mattisena, 1906. 25 p.; p. 16. URL : https://dlib.rsl.ru/viewer/ 01003740086#?page=10
5. lublinsky P.I. Technique, interpretation and casuistry of the criminal code / P.I. lublinsky; ed. and with a Preface by V.A. Tomsinov. M. : Zertsalo: Garant,
2004. XII, 234 p.; 22 cm. (Russian legal heritage / Moscow state University. Lomonosov Moscow state University. Legal fact). P. 24
6. Chervonetsky D.A. Specified work. P. 25.
7. Komissarov V.S. Russian criminal law. M. : Piter,
2005. 551 p., P. 35.
8. Suleymanov A.A. Criminal code of the RSFSR of 1922: conceptual foundations and General characteristics: abstract of the dis. ... candidate of legal Sciences: 12.00.08 / ROS. UN-t Druzhby Narodov (RUDN). M., 2007. 26 p., P. 8.
9. Suleymanov A.A. Specified work. P. 7.
10. Gracheva Y.V. Soviet criminal code: scientific commentary, text, comparative tables / Yu.V. Gracheva, S.V. Malikov, A.I. Chuchaev; Under the general edition of A.I. Chuchayev. M. : Prospekt, 2015. 253 p.
11. Resolution of the STO of the RSFSR of 08.12.1918 «On accurate and rapid execution of orders of the Central government and elimination of clerical red tape». URL : http://www.consultant.ru
12. Suleymanov A.A. Specified work.
13. Rosenzvaig A.I. Crimes against self-interest committed by means of deception and evil-use by trust, in the criminal law of Russia: issues of history, theory, practice : autoref. dis. ... cand. of law: 12.00.08 / Rosenzweig Anna Igorevna. Samara, 2012. 23 p., P. 12-13.
14. Malkov S.M. Criminal liability for theft of weapons, ammunition, explosives and explosive devices : dis. ... cand. of legal sciences: 12.00.08. Omsk, 2000. 188 p.
