CC BY
84
О.А. Андреева
Андреева Ольга Александровна — доктор философских наук, профессор, профессор кафедры теории и истории государства и права Таганрогского института управления и экономики
Правопреемство в российской историко-правовой науке
как принцип развития юридическои мысли
В современной правовой науке принцип правопреемства находит довольно широкое применение и нередко доказывает свою эффективность там, где требуется урегулировать сложные, неординарные проблемы, как например, возникающие в ходе радикальных преобразований в общественноэкономической и политической жизни государства. Поэтому преемственность в праве можно рассматривать как некий исторический интервал, в рамках которого происходит модернизация права, то есть процесс его приспособления к новым социально-экономическим реалиям. В более широком смысле преемственность в праве выступает как процесс диалектического снятия при переходе от одного этапа его развития к другому, выполняя роль всеобщего принципа сохранения. Как бы ни менялось право от эпохи к эпохе, его общие начала лежат в основе всех правовых систем. Сами эти начала отражают специфику человеческой жизнедеятельности, которая базируется на общественном производстве, органической частью которого являются формы собственности.
При определенных условиях принцип правопреемства может толковаться расширительно не только как процесс перехода прав и обязанностей, но и как способ удержания в новых нормах положительного содержания старых, апробированных временем. Но это вопрос будущего развития исторической науки права. Историко-правовая наука долгое время проводила анализ общественных явлений в отрыве от принципа правопреемственности, поэтому правомерно поставить вопрос, не наступило ли время синтеза, по крайней мере, для историко-правовых учений, в которых правопреемство играет стержневую роль. В процессе исторического развития государства и права неизбежно возникают разрывы между существующими и нарождающимися правовыми системами. Именно в такие моменты преемственность выступает буферной зоной, в которой старое смыкается с новым при постепенном накоплении нового правового материала.
В истории государства и права правоотношения по поводу собственности составляют незыблемую основу любого права. Личные права связаны с правом частной собственности, а право интеллектуальной собственности появляется гораздо позднее как производное от материального обеспечения прав и свобод собственника. Кстати, в этом одна из причин относительных неудач социалистов, которые, вместе с отменой собственности, отменяют право, по крайней мере, частное право, свидетельством чего является история государства и права России, пережившая самые причудливые ее комбинации. Отменив право, социалисты были вынуждены сделать следующий шаг — объявить об отмене государства, как его отмирании, хотя в действительности они только и делали, что укрепляли государство, как например, в форме диктатуры пролетариата или народовластия.
Сходные мысли по проблеме преемственности в государстве и праве уже высказываются в научной юридической литературе. Заслуживает внимания рассуждение В.В. Сорокина о необходимости введения в историко-правовую науку понятия переходного периода. Он считает, что задача правовой системы в этот период выступает как опосредование смены общественно-политического строя на качественно новых началах1. Впрочем, признавая основательность рассуждений В.В. Сорокина, следует предположить, что само понятие «переходный период» отражает только момент в развитии и становлении права, тогда как преемственность в праве являет собой фактически процесс правопреемственности, в ходе которого осуществляется сохранение позитивного содержания в качестве исходного материала для последующего правотворчества. Конечно, на становление новых правовых идей влияют и другие факторы, например, материальные, но рождение новых правоотношений начинается с примерки к ним сложившихся правовых конструкций и лишь впоследствии в новой форме они отражают сложившиеся новые правовые реалии. Старые исходные формы как бы отодвигаются в тень, но присутствуют в новых концепциях по умолчанию. Мы рассматриваем это как специфическую черту юридической техники, которая возможна на базе преемственности, а применительно к теории права — правопреемственности, так как право в общем смысле является юридическим оформлением политических решений, то есть больше идеологией, чем наукой.
1 См.: Сорокин В.В. Правовая система в переходное время // Правоведение. — 2002. — № 1. — С. 180.
Такой подход к истории и теории права позволяет представить динамику смены правоотношений как единое направление развития в виде ветвящегося графика, состоящего из периодов как линейного, так и нелинейного развития, и которое в совокупности является синергетическим процессом, актуализирующим некоторые принципы диалектики. В соответствии с этим право можно отнести к диссипативным системам (далеким от равновесия), которые находятся в постоянном становлении и эволюционируют в соответствии с нелинейными законами благодаря механизмам отбора.1 Поэтому, как отмечает И.Л. Честнов, — «нормы права могут претендовать на статус правовых только в том случае, если они пройдут отбор историей»2, подчеркивая при этом, что истории — это не однолинейное, однонаправленное движение к заранее поставленной цели, а самосохранение социума как живого организма.
В.В. Сорокин в упоминавшейся статье близко подходит к идее правопреемственности в истории права, концентрируя внимание на переходных периодах, которые составляют, по нашему мнению, момент преемственности в праве, так как она (история) включает не только периоды адаптации, но и периоды трансляции через трансформацию правовых идей в правовом времени и пространстве. Впрочем, рассуждение уважаемого автора по поводу «неопределенно долгого существования переходных правовых систем»3 опровергается логическими рассуждениями, что нестабильность всегда является лишь моментом в становлении процессов,4 основа которых всегда устойчивость, а применительно к праву это означает, что не могут старые нормы обслуживать новые правоотношения. Так, например, трансформация советского права в российское право уложилась в десятилетний период.
В правовой науке до сих пор не осознан смысл превращения правопреемства из частного случая в универсальный метод, являющийся одним из основных в историко-правовой науке, как базовый принцип развития юридической мысли, помогающий понять историю права не как сумму рядоположенных событий, а как органический процесс реализации общественно-правовых идеалов истории.
«Право в гораздо большей степени, чем государство, предстает устойчивой и преемственной социальной традицией. Оно всегда пронизано традицией своего усвоения и применения во внутрисемейном и ином родственном общении, в религиозных обрядах и светских церемониях, в повторяющихся по аналогии судебных решениях, в конституционном праве и в конституционно правовых обычаях», — пишет В.Г Графский.5 Преемственность является актуализацией всеобщих законов диалектики, но применительно к историко-правовой науке с ее междисциплинарными связями требует более детальной специализации принципа всеобщего изменения и развития. Метод правопреемственности является синтетическим, дополняющим основные законы и категории диалектики, то есть как бы после аналитического разложения политико-правового процесса на три его составляющие осуществляется синтез их на последующем более высоком уровне.
Правопреемственность позволяет отказаться от классического принципа локальности в области права и представить государственно-правовую историю как единый восходящий процесс от дикости к цивилизации, от силы к праву, от необходимости к свободе. Поэтому правопреемственность можно рассматривать как центральное звено философии права, так как не будь ее, все политико-правовые учения разбились бы на огромное количество изолированных школ, изучающих не связанные друг с другом периоды истории права. События как бы происходили, но вне связи друг с другом и, таким образом, история государства и права лишалась бы своих исторических корней и источников, каждый раз возникая вновь. Именно такой подход мы наблюдаем в отношении памятников права, которые рассматриваются, в лучшем случае, как фрагменты истории, но не составные части и источники последующих правовых теорий и систем.
Иллюстрацией к этим критическим рассуждениям может стать история становления государственно-правовой системы в Древней Руси, которая достоверно подтверждает, что в истории отдельных народов проявляются общие закономерности становления и развития государства и права на принципах правопреемственности. С переходом от родовых отношений к общинным родственные естественные связи общества слабеют, и кровнородственная власть заменяется выборной, внешней властью. «Призвание князя, — писал историк русского права XIX века Н.Л. Дювернуа, — было первым шагом к выделению государственного права из той безразличной массы прав, которой обладателем до этого чувствовал себя всякий свободный»6.
1 См. Бранский В.П. Теоретические основания социальной синергетики // Петербургская социология. — 1997. — № 1; Пригожин И. философия нестабильности // Вопросы философии. — 1991. — № 6.
2 Честное И.Л. Правопонимание в эпоху постмодерна // Государство и право. — 2002. — № 2. — С. 15.
3 См. Сорокин В.В. Правовая система в переходное время // Правоведение. — 2002. — № 1. — С. 191.
4 См. Андреева О.А. Стабильность и нестабильность в контексте социально-культурного развития.. — Таганрог, 2000.
5 Графский В.Г. Всеобщая история государства и права. — М., 2000. — С. 12.
6Дювернуа Н.Л. Источники права и суд в Древней Руси: опыты по истории русского гражданского права. — СПб., 2004. — С. 49—50.
Право, являясь, по существу, формой идеологии, имеет дело не с объективной реальностью первого порядка (материальным миром), а с реальностью второго порядка — исторической материей, то есть непосредственным отражением общественной жизни через правовую теорию и действующее законодательство. Законодатель действует не под влиянием общетеоретических соображений, а под влиянием реальных интересов и лишь на некотором отдалении продукт его деятельности становится объектом правовой теории. Поэтому в историко-правовой науке легко приживаются субъективизм и волюнтаризм, когда результаты историко-правового развития приписываются отдельным личностям: Хаммурапи, Солону, Юстиниану, Наполеону и т. д. Но с другой стороны, в истории права отражен процесс объективного правотворчества как результата деятельности субъекта истории — народа, например в таких понятиях, как англосаксонская, романо-германская и другие семьи права, что более соответствует объективной истине.
Таким образом, там, где речь идет об эпохах в развитии права, личности уступают место подлинным творцам и носителям правовых отношений — государству, классам, гражданам. Искусство теоретика права заключается в умении соединить общей идеей отдельные периоды развития права, сознательно или бессознательно используя принцип правопреемственности, представляя политикоправовую историю как непрерывный процесс. Противоположный подход, связывающий правотворчество с отдельными личностями, ведет к локализации истории. Сущность этого процесса выражена А. Тойнби применительно к всеобщей истории, но дальнейшего развития эта теория в историкоправовой науке не получила, так как, объясняя некоторые ее детали, противоречит ее развитию по существу и, в частности, самоочевидному принципу правопреемственности. В свою очередь, историческая школа права держится на признании правопреемственности, так как каждое время и каждый правовой порядок привязаны к исторически обусловленным предпосылкам с учетом правовых источников прошлых времен, а субъективистские школы права — на героизме в истории, понимая под героизмом деятельность выдающихся личностей в древнегреческом понимании героев, то есть богов, но смертных по своей природе, так как рождены от земных женщин.
За счет юридической техники в теории правопреемства шлифуются юридические материалы, постепенно накапливаемые историко-правовой наукой, являющейся хранительницей основ правового мышления, правоприменения и правотворчества. Поэтому главное назначение истории права, как пишет М.А. Дамирли, «воплощать интенцию человека осознать себя как “юридическое существо”, понять настоящее право через его прошлое и увидеть перспективы его будущего...».1 В этом смысле историко-правовые науки выступают кладезем, из которого черпают правовые конструкции и идеи последующие поколения, добавляя к ним то, что накоплено и переработано в локально-исторический период. Так, например, в эпоху феодализма идея творца как высшей ценности уступила место идее личных прав и свобод человека, в которых богочеловечество заменилось человекобожием, а суверенитет власти, исходящей от бога, сменился принципом суверенитета власти, исходящего от народа, и т. д. Или другой пример: советское право отринуло предшествующее право, назвав его «правом свергнутого класса», но не надолго, так как оказалось без исторических корней. Восстановление исторической справедливости в дальнейшем пошло двумя путями:
— во-первых, явочным порядком в советское право включались элементы общепринятого права, например, международного и обычного права;
— во- вторых, переходом к реформе советского права в конце 90-х годов XX века, который ведет к восстановлению нарушенного хода логической и исторической правовой мысли и политики, а право опять становится звеном в цепи развития правовой теории и истории, источником правотворчества на новом этапе исторического развития.
Следовательно, как отмечает М.А Дамирли, «одной из первоочередных задач постсоветской историко-правовой науки должно стать восстановление прерванной в советский период преемственности и удержание, творческое восприятие того ценного, что было накоплено за всю историю ее развития»2. Впрочем, трудно согласиться, что советский период что-то прерывал в истории права, так как он явился необходимым звеном в системе российского права, что подтверждается хотя бы фактом использования советского права на протяжении длительного периода реформирования России. Так, Жилищный кодекс РСФСР действовал вплоть до 1 марта 2005 года. Произошла трансформация системы советского права в систему либерального права, в которой многие конструкции были включены в новые правоотношения. Таким образом, историко-правовая наука показывает нам процесс постоянной трансформации историко-правового материала с инсталляциями и новеллами, диктуемыми изменившимися обстоятельствами и мировоззренческими установками сменяющих друг друга поколений.
В политической истории большое значение придается революционным переворотам, тогда как с точки зрения права происходит лишь смена господствующих предпочтений в отношении форм собственности. Первобытно-общинная формация, основанная на общественной собственности, уступила
1 Дамирли М.А. К новой концепции исторического познания права // Правоведение. — 2003. — № 3. — С. 159.
2 Там же. — С. 161.
место формациям, основанным на частной собственности: социалистический строй, исключающий частную собственность на орудия и средства производства, а, следовательно, и частных собственников, сменился своей противоположностью — капитализмом, где те же люди пришли к мысли о предпочтительности частнособственнических отношений перед государственно-общественными. Правоведам осталось лишь зафиксировать эту перемену, причем задним числом и по истечении длительного времени с момента самого переворота, в ходе которого частный собственник победил общинного собственника. Этот пример доказывает, что не правовые идеи определяют развитие общества, а наоборот, изменившиеся общественные отношения получают оформление в правовых конструкциях, закрепляющих эти отношения не только в законодательстве, но и в общественной идеологии и общественном сознании, а конкретнее — в новой юридической технике и понятии правового государства. Когда ставится целью разрушение старого мира, фактически в основу новой правовой конструкции кладутся лишь новые отношения по предмету права собственности, тогда как правовая система в своих существенных частях сохраняет общечеловеческие принципы права, придавая им специфическую форму частнособственнических или общественно-государственных правоотношений, что выражается в придании особого характера всему праву, возникающему на новой основе.
Знакомство с публикациями по данной теме показывает, что ранее упомянутый В.В. Сорокин и прав, и не прав, отмечая, что проблема преемственности права не разрабатывается в теории государства и права. Существует немало публикаций, в которых переходные периоды в истории права рассматриваются в связи с другими, иногда далекими от права проблемами. Вызывает интерес статья Б.А. Осипяна «Понятие правометрии и межерологии права»1, в которой рассматриваются некоторые проблемы правопреемственности и в частности процессы трансформации правовых идей в научные рациональные понятия, а также пределы и условия целесообразного действия позитивных законов в рамках меры, наличной свободы и ответственности правовых субъектов. Если предположить, что речь идет о процессе развития и становления права, то указанный автор выводит их из теологической теории права, а основные школы права (естественного права, историческая школа права и юридического позитивизма), впрочем, как и идеи всех других систематизированных или потенциальных теорий права, по его мнению, «составляют малые зерна и частицы целостной истины».2 Правометрия, рассматриваемая автором, направлена главным образом на теологизацию принципов права с христианских позиций всеобъемлющей любви, веры и религиозного опыта. Этим, подчеркивает автор, «правометрия и отличается от разновидностей всякой бесплодной наукообразной и правовой эклектики»3. Такая позиция вызывает уважение, но и некоторые возражения чисто логического порядка. Если перечисленные (в основном, «безбожные», по определению автора) правовые теории стремятся к консолидации с христианством, то почему они не отказались от применения принуждения и насилия между людьми, заменив их христианской любовью, и, если справедлив принцип «не судите да не судимы будете», то вся юриспруденция без всякого изъятия является антихристианской, так как увы, судит. Подобного типа правовая преемственность, хотя и под видом правометрии, не объясняет действительной преемственности материального и процессуального права. Современное право содержит больше заимствований из законов Хаммурапи или римского права, чем из всех школ церковного права.
Дело в том, что автор меняет причину и следствие местами: религия заимствует у права свои положения, приспосабливая их к своим интересам, иногда используя в натуральном виде. Например, апостол Павел в одном из посланий утверждает, что наследник может вступить в права наследства только после смерти наследодателя, а если его нет, то нет ни наследника, ни наследства. К сакральным объектам приложена обычная формула римского наследственного права, то есть не нормы вечного церковного права прилагаются к действительности, а нормы римского права прилагаются к церковным отношениям, то есть земное прилагается к неземному. Пример с приложением небесного к земному отыскать очень трудно, и получается, что земное право составляет содержание небесного.
Верования и убеждения следует уважать, но в науке нужно идти по пути познания истины в указанном Аристотелем, Сократом, Платоном и другими мыслителями направлении, по которому, впрочем, и пошла юридическая историко-правовая наука, признавая за религией ее право исследовать феномен астрального мира. Что касается земных правоотношений, то здесь правомерна позиция любой школы права, так как каждая из них основывается на той или иной социально-правовой базе, отражающей сложившиеся или складывающиеся правовые реалии, способствующие либо их становлению и развитию, либо упадку и превращению в памятник права.
При всей своей всеобщности система римского права не применялась ни в одном государстве после крушения Римской империи, а фактически — падения рабовладельческого строя. Конечно, в истории римского права был свой переходный период. Оно существовало сравнительно долго, но как
1 См. Осипян Б. А. Понятие правометрии и межерологии права // Государство и право. — 2005. — № 8.
2 Там же. — С. 14.
3 Там же. — С. 15.
цельная система утратило свою роль с момента освоения германскими народами римского права в его вульгарной форме, в котором стройная система была разрушена на отдельные части. Феодальное право — это, конечно, корыстно-классовое право, но никому и в голову не приходит отождествлять его с рабовладельческим правом, хотя проводить отдельные аналогии допустимо. Такая допустимость, например, позволила Ф. Энгельсу1 провести сравнение рабовладельческого и буржуазного права, обнаружив при этом их поразительное сходство. Но это можно было сделать не правовыми, а идеологическими средствами, так как в идеологии существенные юридические факты не принимаются во внимание, а берется лишь общий смысл юридических концепций. В общем смысле все юридические концепции сходны друг с другом, так как отражают единую социальную базу — производственные отношения, а в более узком смысле — отношения производства и распределения.
В борьбе идеологий допустима любая интерпретация юридических фактов, так как она преследует не установление истины, а установление преимуществ той или иной социальной группы или системы, являющейся носительницей данной идеологии. К примеру, факт бурного обсуждения вопроса о том, можно ли считать Россию начала XX века конституционной монархией, свидетельствует лишь об идеологическом заказе приукрасить монархию, придав ей демократический, народолюбивый характер и тем самым оправдать некоторый откат к монархическим началам в российской политической действительности. Вне идеологических рамок эти споры теряют всякий смысл, так как Россия конституционно провозглашена антимонархическим государством, и, следовательно, всякие монархические изыски для нее органически чужды. Чтобы воспринять какие-либо черты якобы нарождающейся конституционной монархии в России, следует отказаться от существующей конституции и от всего того, что порождено ею. Следовательно, в юридическом смысле указанный спор лишен какого-либо значения как для преемственности, так и для установления новых юридических реалий, которые, как известно, не имели места в ходе мнимой либерализации российского самодержавия в начале XX века.
1 См. Энгельс Ф. Принципы коммунизма. — М., 1976.
