ПРАВО НА ЗЕМЛЮ В ПРАВОСОЗНАНИИ РУССКОГО ОБЩИННОГО КРЕСТЬЯНСТВА Текст научной статьи по специальности «Право»

УДК 340.5

Игорь Николаевич Васев, доцент кафедры государственно-правовых дисциплин и правотворчества Алтайского филиала ФГБОУ ВПО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации» (Барнаул, Россия), кандидат юридических наук

В статье анализируется природа русской крестьянской общины как системообразующего элемента в истории отечественного государства и права. Проводится сравнение западноевропейской идеи гражданского общества с общинным мироустройством.

Ключевые слова: русская крестьянская община, правосознание, право собственности, право на землю.

ПРАВО НА ЗЕМЛЮ В ПРАВОСОЗНАНИИ РУССКОГО ОБЩИННОГО КРЕСТЬЯНСТВА

THE RIGHT TO THE LAND IN THE LEGAL CONSCIOUSNESS OF RUSSIAN COMMUNAL PEASANTRY

Как часто раздавались и раздаются жалобы на невежественного и безнравственного мужика, не имеющего ясных понятий о праве собственности и пользующегося всяким удобным случаем, чтобы попрать это право. Обвинение, основанное на чистом недоразумении: народ лишь оригинально понимает собственность, но затем чувство уважения к собственности в нем гораздо глубже, чем в культурных классах. Да оно и не может быть иначе. С нами Европа еще раз сыграла плохую шутку, или, точнее, мы сами над собой ее разыгрываем, подражая Европе

А.Я. Ефименко. Исследования народной жизни: обычное право

навливалось только в отношении добытых трудом продуктов, подтверждается также следующим правовым обычаем. Как только урожай снят с поля и вывезен, то сжатое поле тут же превращалось в общий выпас, т.е. пасти на нем свой скот мог любой. Если же владелец не хотел этого (например, тут же осенью желал приступить к обработке данного поля), то он должен был продемонстрировать свое желание: по границам участка выставлялись камни или прутья, свидетельствующие о нежелательности выпаса скота.

Однако определенные недоумения при определении правовой природы земельных отношений на Руси могут возникнуть в связи с анализом документов, относящихся к изучаемому периоду. Так, применительно к приусадебным участкам (огороды, земли под хозяйственными постройками и пр.) в крестьянских завещаниях мы часто встречаем интересные характеристики права на данные участки: «полное», «потомственное», «бесспорное»3. Имеем ли мы здесь дело с правом частной собственности? Опять же нет. Данное «полное», «по-

Русская крестьянская община уникальна в ее опыте. Настолько гармонично она сочетала интересы как богатого, так и бедного населения, что крестьянство в России всегда оставалось нереволюционным. Уникальна крестьянская община и через ее глубоко религиозное постижение земли. Незыблемым в народном правосознании оставалась идея: земля дана всем от Бога. Поэтому тот, кто переставал работать на ней своими руками, не имел морального права в дальнейшем заниматься землей. Тот же, кто работал на земле, возлагал на себя ряд не только правовых, но и моральных обязанностей. Земской деятель XIX в. В.В. Селиванов делится с нами интересными наблюдениями: «Горох, для сохранения его от набегов ребят, сеют среди поля, а когда уже образуются стручки, то ставят и караул. Сажают старика на горох, - где он выстраивает шалаш. Но многие считают, лучше сеять горох близ проезжих дорог за тем, чтоб прохожие и проезжие могли им пользоваться. Есть поверье, что за это Господь вознаградит большим урожаем»1.

Земля русским крестьянином никогда не воспринималась как средство к

обогащению, как объект капиталовложения. Владение землей предоставляло не дополнительные правомочия, а, прежде всего, налагало социальные обязанности. В связи с этим русскому крестьянству было чуждо выработанное западноевропейской правовой наукой понятие частной собственности. Собственность была общинной. Западноевропейское понимание собственности акцентирует внимание на средствах защиты собственником своих прав, на отделении «своего» от «чужого». В правосознании же русского крестьянина владение землей увязывалось не с правом, а с обязанностью - причем не юридической, а нравственной. «Держание», а не «собственность» - вот суть отношения русской общины к земле. Н.М. Муравьев в своей «Конституции» замечал по поводу общинного владения: «Те, которые пользуются землями в обществен-

2

ном владении, не суть владельцы» , т.е. в глазах европейски образованного помещика общинное владение землей не являлось правом собственности.

То, что земля была «ничейной», а право собственности безусловно уста-

гя аш |

63

томственное» и «бесспорное» право должно было лишь оградить наследника крестьянина от притязаний третьих лиц (например, дальних родственников, соседей, иных односельчан). Но ни в коем случае это «полное» право не поражало способность общины при определенных обстоятельствах произвести передел и этих, казалось бы, находящихся в частной собственности земель. Сами владельцы таких участков признавали неограниченное право общины делить любые земли.

Необходимо признать, что в строгом смысле слова земля не была объектом купли-продажи в среде русского крестьянства. Нас не должна вводить в заблуждение терминология. Так, в 1775 г. крестьянин д. Усть-Алейской Андрей Си-зиков переехал на заимку верстах в трех от деревни, распахал там 3 дес., а старую пашню продал крестьянину д. Красноярской П. Белкину. Всего Белкин купил у Сизикова «пашни ево десятины с три, да залежи две за договорную с ним Сизико-вым цену за три рубли, да бревен ветловых числом девяносто, дал ему 2 рубля 50 копеек»4 (ГААК. Ф1. Оп.1. доп. Д.14-а. Л.91-92).

Состоявшаяся здесь «купля-продажа» не означает купли-продажи в современном ее смысле. Речь идет о переуступке права пользования землей за плату. Один член выбывает из общины и приискивает на свое место другого труженика. При этом та земля, которая вплоть до ближайшего передела закреплена за первым крестьянином (он ее удобряет, пускает в залежь на отдых и пр.) на оставшееся до передела время за плату передается второму крестьянину - новому члену общины. Не может «Божья» земля переходить из рук в руки. Она пребывает в постоянном пользовании общины, а вот конкретные общинники, обрабатывающие эту землю, меняются. «Мирское тягло лежало не на лице, а на земле и переходило вместе с землей. Единственным интересом мира было, чтобы, с одной стороны, земля не осталась как-нибудь без владельца и не легла на его плечи, с другой - чтоб не перешла в такие руки, которые были бы достаточно сильны, чтобы отбиться от мирского тягла или хоть от какой-нибудь ее составной части, например, от службы: нередко случалось, что нетяглые люди, приобретшие тяглую землю, не хотели нести с нее службы»5. Но, по словам А.Я. Ефименко, «это столкновение ничуть не вело к ограничению прав собственника»6.

Отчуждение земли сопровождалось сводом ее. «Свод - мирской акт, посредством которого до сведения мира доводилось, что такой-то «свел с себя» тяглой своей земли такие-то поля таких-то названий всего в тягле такому-то, которому «с той земли подати платить и службы служить с миром вряд». Акт свода вносился в волостную веревную книгу»7.

«Изучая акты, относящиеся до движения крестьянской земельной собственности, поражаешься прежде всего, странным противоречиям. С одной стороны, право крестьянина на землю является со всеми привычными нам атрибутами неограниченной, полной собственности: крестьяне продают, закладывают, меняют, дарят, завещают, отдают в приданое за дочерьми, делят свои земли совершенно так, как это могли бы делать настоящие собственники в самом современном смысле слова. А между тем рядом же наблюдаем явления, совершенно необъяснимые с точки зрения современных понятий о собственности»8. Например, при продаже земли преимущественным правом покупки обладали члены той же общины. Но это еще можно объяснить и с помощью современной теории права собственности. А вот следующий момент уже никак с помощью римского частноправового инструментария не понять: бывший землевладелец-продавец в любой момент мог потребовать к продаже ему ранее проданный участок - с точки зрения крестьянской терминологии, владелец «был крепок», т.е. даже после продажи земли мог в любой момент возвратить ее в сферу своего хозяйственного господства (разумеется, с возвратом цены земли). Крестьяне называли это правом «спрашивать на выкуп». Причем это право признавалось безусловным. «Но продавец, имеющий право возвращать себе обратно проданное, предполагает необходимо, что самый договор купли-продажи, по крайней мере, по отношению к земельной собственности, есть нечто очень отличное от того юридического акта, который мы теперь обозначаем этим названием»9.

А.Я. Ефименко видела объяснение праву «спрашивать на выкуп» в том, что прежний владелец, как вложивший когда-то свой труд в данный земельный участок, имеет преимущественное перед всеми право на его обработку. Думается, что разгадка в другом. Мы не сможем постичь данного правового обычая, если не введем его в поле общины. Ведь, скорее,

стремление общины к единению, округлению своих пределов, приданию им округлой формы предполагало возможность возврата в общину тех земель, которые по каким-либо причинам выпали из нее (например, были уступлены лицу, проживающему в другой местности и не входящим в общину). Если прежний владелец «спрашивает землю на выкуп», требует ее возврата, значит, что он не оставил земледельческого занятия, напротив, предполагает его расширение. А землю он продал, например, в трудное для него время (болезнь, безденежье и пр.). Кто, как не крестьянская община, находившая свою опору в крепких хозяйственниках, поддержит такую инициативу. По-видимому, данный правовой обычай вытекал не из права трудовых затрат, а из общинного мировоззрения: община в своем стремлении к восстановлению прежней гармонии, к восстановлению целого была гарантом соблюдения права «спрашивать на выкуп».

«Волостной мир мог в известном случае вмешиваться в отчуждение, а именно в том, когда за владельцем были «старые денежные или хлебные невыплатки», т.е. недоимки. Мир мог требовать - или чтобы недоимки были переведены с землей на нового владельца, или чтобы старый владелец оставил за собой часть земли, достаточно гарантировавшую уплату этих недоимок»10.

Таким образом, если крестьянин и «продавал» землю, то он, скорее, осознавал данное действие не как уступку земли в качестве объекта гражданского права, а как переуступку права пользования землей за деньги. То есть продавалась не земля (ее крестьянин в принципе продать не мог, так как «земля есть мирская да Божья»), а лишь право доступа к ней.

В связи с этим правосознанию русского крестьянского мира знакомо такое понятие, которое в рамках современной юриспруденции, ориентированной на некритичное восприятие зарубежных конструкций, просто немыслимо - «временная собственность» - так крестьяне-общинники характеризовали свое стояние к земле. Здесь проявляется во всей своей неподкупной простоте утраченное нами подлинное содержание принципа «собственность обязывает». По понятиям русской общины земля не могла оставаться бесхозной, и, если у тебя есть возможность обрабатывать ее, пусть, даже себе в убыток, - ты обязан принять это имущество. Так, у В.П. Во-

11«

I

1.11

ронцова в его фундаментальном труде «Артель и община»11 встречаем указание на целый ряд приговоров мирского суда, когда неудобный (неплодородный, приносящий убыток) земельный участок насильно передавался зажиточным членам общины. Не мог Божий дар презираться человеком - из последних сил крестьянин (в некоторых ситуациях даже себе в убыток) должен был обрабатывать такой участок. Крестьяне просто не могли «впусте землю держать». Земля иногда отбиралась и передавалась другому владельцу за формулировкой «если владеет землей напрасно», даже если имелось документальное подтверждение права владения. «Собственность обязывает». Современная же юриспруденция понимает данный принцип утилитарно: якобы на собственность нужно платить налог и т.п.

Если крестьянин сохранял за собой нравственное обоснование своего права на обработку земли, то к этому нравственному затем прилагалось и правовое обоснование. Так, «в 1777 г. Канцелярия Колывано-Воскресенского горного начальства разбирала жалобу крестьянина д. Зайцевой Белоярской слободы Федора Чащина. По согласию обществ деревень Зайцевой и Дрянной они взяли покосы умершего крестьянина Соколова, поставили 150 скирд и накосили травы еще на 30 копен, однако сотник А. Бессонов отдал сено дочерям Соколова. Канцелярия горного начальства утвердила решение сотника и приказала передать сено дочерям Соколова, поскольку они выплачивали подушный оклад за умершего отца, от них требовалось, однако, выплатить Чащину за работу. В этом деле интересны следующие моменты: деревенский мир был вправе передавать покос умершего крестьянина другому и сделал это, сотник (выборное лицо от нескольких деревень) оставляет покос за дочерьми умершего крестьянина, и Канцелярия горного начальства утверждает это решение, дочери наследуют покос, принадлежавший отцу, если выплачивают за отца оклад, избавляя от этого мир»12 (ГААК. Ф1. Оп.1. Д.533. Л.239).

Получается, если дочери умершего крестьянина ощущали в себе силу и далее обрабатывать землю (например, с помощью наемных рук до тех пор, пока не подрастет новое мужское поколение в семье), то они и ставились в равное отношение к земле, что и иные домохозяева-мужчины. Женская часть семьи смогла доказать свое стремление удер-

жать земельный участок для будущего мужского поколения. Дочери Соколова продемонстрировали желание сохранить свою связь с землей (выплата подушного оклада за умершего отца) и возложили перед общиной на себя нравственное обязательство быть настоящими хозяевами на этой земле. Видя такое нравственное притязание, община дает ему и правовое обоснование.

Земля обязывала, обязывала тянуть, трудиться наравне со всеми на общее благо. Именно в недрах русской крестьянской общины рождается уникальный правовой принцип: «равенство всех перед землею»13. Заметим, речь идет не о каком-то афоризме, а о полноценном правовом принципе. Раскрыть его можно следующим образом: «все, кто имеет отношение к земле, поставлены в совершенно равные условия». Земля как средоточие народной жизни определяет правовое положение человека. Не какие-то абстрактные ценности в виде гуманизма, справедливости и т.д., а стояние человека к земле - уникальное «пра-

14

вочувствие» той эпохи, недоступное современной позитивистской юриспруденции, - определяло правовое положение русского человека и общины, с которой он ощущал жизненное единство. Именно потому крестьянство не мыслило себя как неземледельческое сословие: Ю.С. Булыгин свидетельствует, что как бы не были развиты в том или ином селении ремесла и отхожие промыслы, все же «в первой половине XVIII в. каждая русская деревня в Верхнем Приобье была пахотной»15.

Приведем еще один пример из практики мирского суда: разорившаяся крестьянская семья решает покинуть деревню и попытать счастья в городе. Она бросает свою землю, так как последняя невыгодна, и уезжает. По правовым понятиям крестьянина земля не может оставаться непризретой, безнадзорной. Поэтому мирской суд принимает решение - передать эту землю наиболее зажиточным членам общины и, самое главное, помимо воли этих зажиточных членов общины. Причем необходимо помнить, что постановления общины исполнялись всегда без всякого вмешательства со стороны государственной власти. У этого примера есть продолжение: семья, в свое время бросившая земельный участок, возвращается из города и желает вновь вступить в общину. Всем миром принимается абсолютно невероятное для современного права решение: отобрать

ранее брошенный земельный участок у теперешнего его владельца, несмотря на то, что последний долгое время разрабатывал пашню, ухаживал за ней, и возвратить прежним, пусть нерадивым хозяевам. Крестьянский мир умел прощать.

Идея жить единым хлебом, идея о равном отношении каждого труженика к земле - эти ценности предопределили само русское правосознание, его постоянное искание Правды, социальной справедливости. И.Л. Солоневич сделал очень интересное наблюдение - только в России землепользование перешло в третью стадию: после заимочного и захватного оно обратилось к общинному устройству. Два предыдущих типа землепользования известны и другим народам. Общинное - только славянам. Именно здесь мы должны обнаружить исключительную роль православия в формировании конечного облика русской общины. Ведь события могли пойти и по другому сценарию, например, как это было в Западной Европе: там с помощью формальных средств (юридические нормы) право пользования дефицитной землей было закреплено за отдельными наиболее состоятельными хозяевами. Остальные крестьяне, став безземельными - пролетариями, вынуждены были идти в город. Не то произошло в России: русская община, основанная на принципах христианского добрососедства, справедливости предпочла вариант уравнительного распределения земель, хотя бы этот осознанный шаг и означал хроническую бедность. До крестьянской реформы 1861 г., когда крестьянский мир был стеснен в своем праве перераспределять землю, среднее число безземельных крестьян в России составляло 20%; после перехода к уравнительному землепользованию оно падает до 10-4%16.

Убеждение в необходимости «черного передела» (когда вся земля, кому бы она не принадлежала, должна была разделиться меж всеми по числу душ) господствовало в русской крестьянской среде второй половины XIX в. «Оно коренится в той особенности крестьянских воззрений на собственность, по которому земля есть мирская да Божья; поэтому не может быть права частной собственности на землю, а может быть лишь право пользования землей, которое дается трудом, в нее вкладываемым»17. Как указывал Е.И. Якушкин, крестьянская идея «черного передела» носила во многом религиозный характер: не может Божья земля быть распределена неравномерно.

65

Но нельзя религиозную основу крестьянского правосознания понимать как негативное отношение к собственности вообще. Честный труд порождает и честный заработок. «К праву собственности на те земельные продукты, которые произведены трудом человека, крестьяне относятся с уважением почти религиозным. Кража скошенного сена на лугу, хлеба на поле, хотя никто их не сторожит, вещь совсем исключительная, покрывающая виновника вечным позором. Даже крайняя необходимость не может заставить крестьянина нарушить святое для него, в данном случае, право собственности. Существуют оригинальные обычаи, имеющие целью примирить факт настоятельной необходимости нарушить право собственности с крайним уважением, которое обнаруживает крестьянство по отношению к этому праву. Вот некоторые примеры. В Архангельской губернии существует такой обычай: если путнику понадобится в дороге корм для лошади, он берет сено из первого попавшегося зарода, но непременно кладет в зарод деньги, соответственно стоимости сена. Близкий к этому обычай встречается в Земле Войска Донского. В неурожайные годы, когда бедняки находятся в совсем безвыходном положении - купить хлеба не на что, занять не у кого, - они прибегают к самовольному, так сказать, займу у богатых. Из хлеба, который зажиточные держат необмолоченным в степи на току, вдруг исчезает несколько копен, взятых неизвестно кем, а на другой или даже на третий год, при урожае, хлеб привозится опять, всегда 2-3 копнами больше, чем было взято, и складывается на том же самом месте. Когда берут хлеб, иногда оставляют на месте записку, в которой говорится, что заставила взять хлеб крайняя нужда, и что он будет непременно возвращен при урожае»18.

Мы видим перед собой простое и неподдельное восприятие русским крестьянином имущественного вопроса. Земледелец находил себя в отношениях с материальным миром не в роли хозяина, а в роли благодарного временного пользователя. Единственным средством оправдания материального благосостояния был честный труд. Крестьянин, даже если бы и захотел, не могший получить поддержку государственной власти за ее

отдаленностью в борьбе с хищениями, в такой поддержке просто не нуждался. Крестьянская община не через принуждение, а на уровне правового убеждения в корне исключала возможность коры-стования за счет других.

Нетрудовой же доход крестьянами просто не признавался. Не мог крестьянский ум, например, вместить идею, что лес может кому-то принадлежать, пусть даже государству. Лес растет сам по себе, это Божий труд - и пользоваться его плодами только один человек не может. У А.Я. Ефименко встречаем очень интересное свидетельство: «Вот ловят крестьянина на лесной порубке..., обзывают его вором. Того даже слезы прошибают от тяжкой обиды: «Отродясь не был вором, а тут вот, на-поди, вором величают», плачет он и вполне убежден, что его обидели напрасно. В суд идти и понести наказание, когда поймался, это так, это следует по закону, - что поделаешь, когда такой чудной закон выдумали? - а все же таки не вор и вором отродясь не был»19. Или еще: «Осенью или весной почти каждую ночь вы можете встретить по дорогам, идущим в лес, целые обозы с хворостом, кольями. Спросите, откуда везут, и вам скажут, улыбаясь: с батьковщины»20. Под «батьковщиной» крестьяне подразумевали казенные леса, которые в силу их «ничейности» добры ко всем как отец родной. Крестьяне говорили по этому поводу: «Государева вотчина, а мое поселье».

Это старое понимание Права, не доступное современному позитивистскому правосознанию. Крестьянская община в ее одухотворенном правосознанием была системообразующим фактором в жизни нашего государства и права. Этот уникальный, к сожалению, почти забытый институт дал России образцы сбалансированного, устойчивого мироустройства. Отвернувшись от своего исторического прошлого, Россия пытается реализовать заимствованные извне программы местного самоуправления, гражданского общества. Но если эти теории, будучи выработанными зарубежными интеллектуальными силами для зарубежных же условий, отказываются приносить положительные плоды на почве нашего государства, то управленче-

ская элита только выражает недоумение по поводу неготовности общества жить «цивилизованно». Не заимствование чужих форм, а знание собственной истории и умение делать из нее правильные выводы - вот что необходимо современной России.

Современное российское государство и право устойчиво демонстрируют идеологическую пустоту. Это происходит потому, что в свое время в фундамент здания государственности были положены чуждые нам ценности, что привело к неустойчивости этого здания. К сожалению, уникальные, выработанные самостоятельно общинные, соборные формы существования отечественного государства и права либо забыты, либо замещены чуждыми суррогатами. Россия все еще не может преодолеть Смуту, уже вторую в ее истории.

1 Селиванов В.В. Год русского земледельца: зарисовки из крестьянского быта. Зарайский уезд Рязанской губернии. М., 2011. С. 19.

2 См.: Муравьев Н.М. Сочинения и письма: в 2 т. Иркутск, 2001.

3 Кауфман А.А. Русская община в процессе ее зарождения и роста. М., 1908. С. 296.

4 Булыгин Ю.С. Приписная деревня Алтая в XVIII в. Ч. 2. Барнаул. 1997. С. 138.

5 Ефименко А.Я. Исследования народной жизни: обычное право. М., 2011. С. 256.

6 Там же.

7 Ефименко А.Я. Указ соч. С. 256-257.

8 Ефименко А .Я. Указ соч. М., 2011. С.

250.

9 Ефименко А .Я. Указ соч. М., 2011. С. 252-253.

10 Ефименко А.Я. Указ соч. М., 2011. С.

256.

11 См.: Воронцов В.П. Артель и община, М., 2008.

12 Булыгин Ю.С. Приписная деревня Алтая в XVIII в. Ч. 2. Барнаул. 1997. С. 134-135.

13 Цит. по: Кауфман А.А. Русская община в процессе ее зарождения и роста. М.,1908. С. 3.

14 Выражение И. Посошкова. См.: Посошков И. Книга о скудости и богатстве. М., 1951.

15 Булыгин Ю.С. Указ соч. С. 7.

16 Кауфман А.А. Указ соч. С. 270.

17 Ефименко А.Я. Указ соч. М., 2011. С.

141.

18 Ефименко А.Я. Указ соч. С. 144.

19 Ефименко А.Я. Указ соч. С. 145.

20 Там же.

Igor Nikolaevich Vasev, Associate Professor of the Department of State and Legal Disciplines and Law-making of the Altai branch of Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (Barnaul, Russia), Candidate of Juridical Sciences

The article analyzes the nature of the Russian peasant commune as a system element in the history of the state and national law. A comparison of Western European ideas of civil society with a communal world order is made. Keywords: Russian peasant commune, legal awareness, the right to property, the right to land.

II«

L

i/I