CC BY
38
Ю.Ю. Ветютнев
ПРАВО И РЕВОЛЮЦИЯ: ПОБЕДА ФОРМЫ НАД СОДЕРЖАНИЕМ?
В большинстве исследований, посвященных революциям, можно обнаружить определенную особенность: чаще всего о революциях говорят как о политических, исторических, социальноэкономических явлениях, то есть уделяют внимание главным образом содержательной стороне процесса -тому, что происходит [1, с. 367-389; 2; 3]. Однако можно выдвинуть гипотезу, что для понимания социальных событий, в особенности столь значимых, как революция, форма происходящего является ничуть не менее, а, может быть, даже более, значимой, чем содержание, поскольку форма и есть то, что сдерживает, придает границы, рамки тому или иному явлению, тем самым определяет его как нечто целостное (например, с точки зрения философии томизма, «формальный» - значит «обладающий качеством, которое делает вещь ею самой» [4, с. 387]).
Право - одна из базовых интегрирующих структур общества, особый текстуальный режим, который упорядочивает деятельность людей и приводит ее в соответствие с определенными надиндивидуальными ценностными образцами. Здесь необходимо сделать одну ремарку. Само понятие права может интерпретироваться различным образом - в частности, встречаются попытки отождествить право с нормативным регулированием вообще и отрицать государственно-санкционированный характер права, его властную природу: якобы любая социальная группа или сообщество спонтанно рождает свое собственное право для урегулирования своих внутренних дел [5; 6, с. 8-23]. Однако в таком случае, как представляется, мы все-таки отвлекаемся от уникального социального феномена - формализованного, упорядоченного свода текстов, которые выступают особым способом фетишизации социальных связей и придают им устойчивость. Поэтому речь будет идти о праве именно в последнем смысле.
С точки зрения обыденного сознания и многих историков, революция - прежде всего радикальный разрыв исторической преемственности, слом всех традиций и отказ от прежнего социального порядка. В этом смысле право и революция могут рассматриваться как своего рода антиподы, поскольку право, как уже сказано, имеет в качестве своей основной цели закрепление, удержание, консервацию того или иного социального порядка, придание ему стабильности, незыблемости, в то время как революция, напротив, его колеблет и демонтирует.
Однако здесь будет представлена попытка показать обратное. По словам О. Розенштока-Хюсси -религиозного мыслителя, юриста, ведущего теоретика революций, «силы революции и пассивного послушания - это только две стороны одного и того же явления, без которого историческая связь не существует...» [7, с. 22].
Отличительная черта любой революции - ее способность к созданию нового правового порядка. Революции никогда не выполняют чисто отрицательных задач. Общество, если оно не суицидально настроено, даже в периоды кризиса сложившейся модели социального устройства где-то в глубинах своей памяти заботится о том, чтобы это устройство могло быть восстановлено. Таким образом, отличие революции от бунта (восстания, переворота) состоит в том, что революция всегда имеет в качестве одного из своих последствий создание принципиально нового правового порядка.
Можно предположить, что одним из важнейших условий революции как особого судьбоносного явления в развитии общества (по выражению Л.П. Карсавина, «революционного качествования» [8, с. 123]) выступают не только наличие острых социальных проблем, духовный и идеологический упадок общества, но и отсутствие необходимых легальных инструментов для решения проблем такого рода. Если эти симптомы могут быть сняты в рамках существующей правовой системы, то происходит не революция, а только смена власти. Революция же наступает в том случае, когда эти возможности блокированы, когда легальные, мирные способы социальных преобразований отсутствуют.
Поэтому революционный процесс проходит по меньшей мере две стадии, первая из которых -кризисно-подготовительная - действительно, сводится к тому, что общество отбрасывает прежние принципы собственного устройства и ставит себя на грань выживания.
Каким же образом внутри общества зарождаются ростки «революционного безумия», каким образом общество само себя толкает к уничтожению? Здесь можно воспользоваться выводами синергетики: для нормального развития системы в ее составе должны присутствовать зоны относительной неупорядоченности, необходимы островки хаоса как источник нового развития. Если система абсолютно
«ровна» и элемент беспорядка в ней отсутствует полностью, то она не развивается и может впасть в деградацию [9, с. 15-20; 10, с. 34-45]. Но эти «островки» хаоса оказывают порой достаточно быстрое разрушительное воздействие на стабильное функционирование системы, и ее начинает лихорадить, что мы, собственно, и называем революцией. Так что революция - это в действительности вовсе не разрушение системы, а всего лишь временный период недомогания, острое заболевание, повышенная температура, но ни в коем случае не гибель.
Зоны социального хаоса, или аномии, воплощаются в различных оппозиционных группах, которые находятся не только в политической, но и в юридической оппозиции к существующему режиму. Ког-да некая социальная группа демонстрирует особо открытую и острую враждебность по отношению к социальному порядку, то социальный порядок начинает преследовать такую группу, в том числе и юридическими средствами. Здесь-то в составе общества и появляются зоны отчуждения, с точки зрения остального общества - очаги зла. Наиболее ярко они представлены революционными группами.
Революционная группа - это часть общества, которая противопоставляет себя целому и стремится к его уничтожению. Формируются более или менее обширные группы людей с травматичным социальным опытом, которые либо оказались по тем или иным причинам выброшены существующей социальной системой, либо вступили с ней в спор по идеологическим соображениям, а система начала реагировать -подвергать их всевозможным лишениям и страданиям. Наступает озлобление, которое аккумулируется, канализируется, и травматичный социальный опыт постепенно накапливается в обществе. Люди утрачивают лояльность к социальному порядку, поскольку он становится для них источником страданий, и ничего, кроме зла, они в нем не видят. Это и есть те эмбрионы будущей революции, которые могут начинать формироваться в обществе за десятки лет до самих революционных событий.
Но опыт революции, с точки зрения права, является двойственным: с одной стороны, революция - это кризис права, его банкротство и гибель; с другой стороны - это величайший триумф права, своего рода синдром «птицы Феникс»: для того, чтобы доказать свою необходимость, нужно иногда эффектно исчезать на короткий промежуток времени.
Действительно, революция - явный, открытый слом правового порядка, но только в его конкретноисторическом виде. Для права как общесоциального явления, как социокультурного интегратора революция - это блестящее подтверждение его абсолютной незаменимости, потому что периоды бесправия, полного беззакония в революционную эпоху являются временными и краткосрочными эпизодами. Практически сразу после того, как революционные силы одерживают победу, они начинают быстро и уверенно воссоздавать то, что сами только что разрушили.
Почему же революция, будучи настроена сметать все на своем пути и, казалось бы, полностью ликвидировать все рудименты прежнего порядка, с такой быстротой обращается к его воссозданию?
Деструктивные явления никоим образом не могут быть системообразующим фактором революции в силу того, что революция - не только разрушительное, но и созидательное явление в истории. При этом вновь возникший порядок может быть гораздо хуже уничтоженного, но факт остается фактом: он созидается и действует. Данный механизм сложен и включает в себя такие элементы, как память, язык и право.
После победы революции новая власть ускоренными темпами приступает к созданию новой социальной системы. Как учредить новую социальную систему, это вопрос, который волнует любое революционное правительство, и оно неизбежно обращается к таким средствам, которые уже существуют, опробованы исторической практикой. Одним из таких неизменных средств является право.
Практически любая революция опирается на лозунги, имеющие юридическую окраску. В частности, как известно, английская буржуазная революция началась под лозунгами восстановления попранных древних вольностей, закрепленных в Великой хартии и якобы нарушенных монархическим режимом. Великая французская революция проходила под знаком борьбы за так называемые «естественные права человека». Что касается революционных событий в России 1917 года, то здесь направленность была различной: Февральская революция в качестве объекта для своей созидательной деятельности выбрала демократические права и свободы; Октябрьская революция предпочла более сложный конгломерат, в котором присутствовали элементы демократических прав и свобод, а также права новаторского типа, как-то: право крестьянства на землю и право пролетариата на управление предприятиями.
Революции всегда должны быть сориентированы по временной шкале. Английская буржуазная революция явно была ориентирована в прошлое, Октябрьская революция - в будущее; что касается Великой французской революции, то, по аналогии, можно предположить, что она была направлена в вечность, то есть рассчитана на реализацию вечных идеалов. Право находится в очень тесной связи со временем; собственно, оно представляет собой не что иное, как механизм обеспечения непрерывности
социального времени [11, с. 112]. Для любых преобразований в структуре времени обязательно привлекаются правовые инструменты. Поэтому право воспринимается как своеобразная машина времени, которая позволяет свободно двигаться в нужное историческое состояние, или как «оперативная магия»: предполагается, что при помощи составления определенного рода текста, магического по своей природе, возможно перевести общество в желаемое состояние. Кроме того, здесь важную роль играет языковая природа права, и это тоже мысль О. Розенштока-Хюсси: революция возникает и имеет успех только там, где обнаруживается «новый язык без корней» [7, с. 60]. Так вот, право и есть тот новый язык, на котором «выговаривается» новая власть.
Первые (и не только первые) правовые акты революционной власти - это утопии, проекты несуществующего общества, в отличие от законодательных актов предреволюционного периода, которые описывают хорошо знакомые, узнаваемые реалии.
В ряде случаев для того, чтобы нечто произошло, необходимо сделать вид, будто бы оно уже существует - тот случай, когда действие и слово совпадают, слово не является описанием какого-то события, а само является этим событием. Первые революционные правовые акты - самосбывающиеся пророчества, или «перформативы» [12, с. 17]. Нужно описать эту несуществующую вымышленную реальность, но описать так, как будто она уже существует. Все произведения, написанные в жанре утопии, говорят об этих вымышленных обществах как о реальных; ни одна утопия не пишется в модусе долженствования, все утопии создаются в модусе описания сущего. Точно так же конституции и законы, в том числе революционные, практически никогда не пишутся в модусе долженствования, а чаще - в модусе повествования, то есть говорят о чем-то как об уже случившемся, и именно благодаря этому оно происходит.
Едва ли не все лидеры великих революций были юристами (Оливер Кромвель изучал право в университете, Максимилиан Робеспьер вполне успешно практиковал в качестве адвоката, В.И. Ленин также практиковал - не столь успешно, но все же относительно активно). Для того, чтобы разрушить правовую систему, необходимо прежде всего знать, как она устроена, потому что в ней есть множество страховочных узлов: если перерубить одни, сработают другие. Чтобы сломать правовой порядок, надо знать его слабые места. Но главная миссия юристов как лидеров революции состоит в том, чтобы быть передаточным звеном от старого правопорядка к новому, чтобы сравнительно быстро реставрировать основные устои правовой системы после вспышки революционного безумия, когда царят полнейший нормативный вакуум и хаос в социальной жизни.
Идея справедливости может оказаться разрушительной, но любая революция в конечном счете - это победа идеи права над идеей справедливости. Не случайно «революция», согласно этимологии самого слова (лат. «ге-уо1уеге»), напоминает о вращательном движении, хождении по кругу [1, с. 369]. Действительно, во всех случаях происходит едва ли не молниеносное воссоздание основных элементов правовой системы. Ни одна революция в истории еще всерьез не посягнула на такие фундаментальные институты правовой системы, как закон, суд, собственность, договор, преступление, наказание, полиция и др. Меняются только субъекты - например, может измениться обладатель собственности, но сама собственность как правовой институт сохраняется всегда; может измениться название закона - их можно именовать декретами, конституциями и как угодно еще, но по сути своей эта правовая форма практически в неизменном виде минует революционную стадию.
Представление, будто бы революционный террор есть нечто антиправовое, какая-то
противоположность праву, совершенно беспочвенно, потому что революционный террор, как правило, осуществляется на вполне законных основаниях: издаются соответствующие декреты, законодательные акты; террор объявляется открыто; всегда или почти всегда террор осуществляется в форме судебных процессов [13], и это еще одно доказательство того, что правовые процедуры и формы никуда не исчезают, а только используются по-новому, но это скорее говорит в пользу их прочности, нежели наоборот.
Функция революционного террора, помимо чисто прагматической - очистки общества от враждебных элементов, - это еще и функция легитимации социального порядка и права, потому что самый простой способ показать, что право действует, - сделать так, чтобы оно стало причиной человеческой смерти, поскольку смерть - это самый наглядный и глубоко переживаемый факт.
Жестокость и репрессивность раннего революционного права - это свидетельство не силы, а, скорее, слабости революционных властей, которые еще не набрали необходимого авторитета. Революционное право всегда уступает предреволюционному хотя бы потому, что последнее полагалось на традицию и привычку повиновения, а новому праву нужны какие-то новые суггестивные качества и механизмы. Одним из них становится использование страха, который в этот период разлит и растворен в обществе,
присутствует в жизни каждого человека; это и есть та опора, на которой можно построить здание нового порядка.
Кроме того, как ни парадоксально, многие вожди революции враждебны не только старому обществу, но и новому (ярким примером является, скажем, Лев Троцкий с его идеей «перманентной революции»). Таким образом, момент, когда революция начинает «пожирать своих детей», или, говоря юридическим языком, когда бывшие вожди революции вдруг признаются преступниками и приговариваются к смертной казни, - это и есть символическая метка во времени, которая обозначает переход из кризисной фазы в устойчивую. Необходимо избавиться от этих вечно разрушительных элементов, чтобы перейти к стадии строительства.
Право относится к числу «культурных императивов», которые позволяют обществу удовлетворять свои насущные потребности [14, с. 103-111]. В эпоху революции право не утрачивает своей функции, его форма в основе своей также сохраняется, а существенно меняется лишь содержание, однако оно для права является, в сущности, чем-то вторичным. Если же революция выбивает из системы ка-кие-то функциональные блоки, то они должны регенерироваться; именно поэтому период «революционного безумия» должен быть как можно короче, чтобы не успели отмереть жизненно важные органы общества.
«Революции застывают учреждениями, перевороты стареют, и прошлое, исполненное мятежа и гнева, кажется нам гладкой тканью традиций» [4, с. 326].
Литература
1. Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.
2. Норт Г. Марксова религия революции. М., 1994.
3. Назаров Ю.Н. Революция как предмет социально-философского исследования: Автореф. дис. ... докт. филос. наук. Н. Новгород, 2006.
4. Честертон Г.К. Святой Фома Аквинский // Вечный человек. М.; СПб., 2004.
5. Гурвич Г. Юридический опыт и плюралистическая философия права // Философия и социология права. Избранные соч. СПб., 2004.
6. Бенда-Бекманн К. фон. Правовой плюрализм // Человек и право. Книга о Летней школе по юридической антропологии. М., 1999.
7. Розеншток-Хюсси О. Великие революции. Автобиография западного человека. М., 2002.
8. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993.
9. Бачинин В.А. Синергетическая методология и социология права // Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века: Матер. Междунар. науч. конф. СПб., 2001.
10. Бачинин В.А. Основы социологии права и преступности. СПб., 2001.
11. Бурдье П. Власть права. Основы социологии юридического поля // Социальное пространство: поля и практики. М.; СПб., 2005.
12. Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов? // Избранное. М., 1999.
13. Дикарев И.С. Парижский революционный трибунал: Очерк организации и деятельности (1793-1795 гг.). Волгоград, 2006.
14. Малиновский Б. Научная теория культуры. М., 2005.
