CC BY
29
А. В. Бакунин
ПРАВДИВАЯ КНИГА О МАГНИТКЕ
Книга Джона Скотта «За Уралом» — историко-публицистическая монография, посвященная строительству и освоению флагмана советской индустрии — Магнитогорского металлургического комбината.'
В годы индустриализации на Урале создавалась вторая основная угольно-металлургическая база страны на современной технической основе. Не имея достаточного количества инженерно-технических кадров, новейшего оборудования и опыта строительства крупных заводов, Советское правительство закупало за рубежом оборудование, привлекая одновременно специалистов иностранных фирм. Наряду с этим на строительство промышленных предприятий в СССР прибыло большое число безработных, гонимых экономическим кризисом, разразившимся в конце 20-х годов. Многие из прибывших в СССР были коммунистами, профсоюзными активистами или участвовали в международном юношеском движении (МЮД). Д. Скотт являлся членом союза металлургов в штате Вискосин, рекомендовавшего его на работу в Советский Союз.
В молодые годы, охваченный жаждой странствий, романтикой познания мира, Д. Скотт «решил поехать в Россию работать, учиться и помогать в строительстве общества, которое, казалось, было по меньшей мере на шаг вперед американского» (с. 30). Предварительно проработав несколько месяцев на заводе компании «Дженерал электрик» и получив специальность сварщика, он в сентябре 1932 года приехал в Советский Союз на строительство Магнитки, пройдя здесь путь от рабочего-сварщика до инженера коксохимического завода.
В 1937 году Д. Скотт, приехав в Москву, занялся журналистской деятельностью, а в 1940 году возвратился на родину в США.
Автор книги работал на различных участках Магнитостроя, жил вместе с рабочими и инженерно-техническими работниками, учился в Магнитогорском комвузе, не только строил, но й осваивал производство, хорошо знал работу иностранных специалистов, часто общался с партийными, советскими и хозяйственными руководителями, выезжал в Свердловск, Челябинск и другие города и деревни Урала. Обладая пытливым умом, он уже в те годы собирал интересный материал о людях Магнитостроя, в том числе архивные документы. Параллельно Д. Скотт обобщал материал, публикуя статьи, очерки, зарисовки. Знание жизни производственного коллектива, широкое привлечение архивных данных, периодической печати, особенно газеты «Магнитогорский рабочий», личные встречи и беседы с товарищами и друзьями, пропущенные через сердце автора,— такова документальная основа создания книги.
Д. Скотт рассматривает и оценивает историю стройки через призму взглядов рабочих, вместе с ними он радуется производственным достижениям и переживает за провалы, неорганизованность, разгильдяйство, за трагические последствия, связанные с репрессиями, беззаконием, несправедливыми принуждениями. Это делает книгу достоверной, правдивой и ценной, особенно на фоне публикаций о Магнитке как о сплошном триумфе строителей социализма. Значимость книги возрастает и в связи с тем, что в ней,по существу, впервые приподнимается занавес над «закрытыми зонами» истории завода и города Магнитогорска. Это — труд заключенных исправительно-трудовых колоний и раскулаченных крестьян, крайне тяжелая жизнь рабочих и привилегий сталинской номенклатуры, штурмов-
1 Джон Скотт. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали.— Москва Свердлове к: Издательство Московского университета. Издательство уральского университета, 1991.
щи на и авралы на производстве, командно-административные методы руководства и беззакония работников НКВД, репрессии и их тяжелые последствия для работы комбината, для тысяч людей.
Главный герой книги — человек, простой рабочий, техник, инженер, партийный работник, хозяйственник. Он строит, овладевает знаниями, осваивает новый завод, борется с несправедливостью и добивается победы или оказывается в сталинских лагерях.
С первых дней строительства комбината одной из главных была проблема формирования рабочих кадров. Привлекая статистику по всему Магнитострою на примере бригады сварщиков, Джон Скотт дает яркую и запоминающуюся картину классового и интернационального, профессионального и полового, возрастного и квалификационного состава строителей, отражающую социально-классовую структуру строек Урала конца 20-х — начала 30-х годов. Это Иванов, мастер монтажников, «широкоплечий мужчина средних лет...; он три года сражался в рядах Красной Армии, вступил в партию, а потом работал на строительстве мостов от Варшавы до Иркутска», (с. 36). Другой представитель — молодой крестьянский парень, который вместе с коровой прошел весь путь пешком от деревни до Магнитогорска «из-за того, что на строительстве есть хлеб и работа», и обнаружил, что «даже корову прокормить не может, не то что себя» (с. 37). Третий — «сварщик поляк Владек был одним из множества людей, недовольных своей жизнью в Польше Пилсудского и буквально горевших энтузиазмом строить социализм» (с. 37). Миновав заслон польских пограничников, он пересек территорию Белоруссии и отправился на Урал, чтобы трудиться бок о бок с советскими рабочими. Четвертый — татарин Хайбулин, «никогда не видел лестницы, паровоза или электрического света, пока год назад не приехал в Магнитогорск» (с. 39). Его предки веками выращивали скот на равнинах Казахстана, родители слышали рассказы об Октябрьской революции, видели отряды Красной Армии, прогнавшие землевладельцев, «ходили на митинги, организованные Советами, не очень ясно понимая, что это значит». «А теперь Шаймат Хайбулин строил доменную печь — самую большую в Европе. Он уже умел читать и ходил на занятия в вечернюю школу, где осваивал профессию электрика. Он научился разговаривать по-русски, читать газеты. Его жизнь изменилась за один год больше, чем жизнь его предков со времен Тамерлана» (с. 40). Пятый — «лишенный прав бывший кулак», живший в специальном районе стройки под надзором ГПУ, Шабков, ставший бригадиром монтажников. Он «был одним из лучших бригадиров на всем предприятии..., не жалел ни себя, ни тех, кто работал под его началом, и у него была хорошая голова на плечах», но все-таки считался «классовым врагом» (с. 42). Это далее, друг Джона Скотта, живший с ним в одном бараке крестьянский парень Николай, имевший трехклассное образование, а поэтому занимавшийся учетом труда в бригаде. Он ежедневно составлял список работающих сварщиков и выполняемых ими работ, писал его «на газете полузамерзшей жидкой грязью вместо чернил» и этот список «был тем документом, на основании которого рабочим будут оплачивать сегодняшнюю работу».
Мы видим на примере этой бригады, что отряд строителей Магнитки формировался по преимуществу из бывших крестьян, вынужденных покинуть разоренную деревню, в том числе кулаков и середняков, подвергшихся репрессиям в период сплошной коллективизации. Коллектив Магнитки был многонационален: русские, украинцы, белорусы, татары, башкиры, казаки, киргизы и др. Многонациональный состав дополняли иностранные рабочие и специалисты, которых за 1929—1935 года насчитывалось 752 человека. На первых порах большинство строителей — это неграмотные и малограмотные люди, не имевшие специальности, опыта работы в промышленности, но желавшие активно трудиться на новостройке. Одни из них (70,6%) шли самотеком, другие (29,4%) поступали
организованно по договорам с предприятиями. Кроме того, значительный отряд был направлен из состава раскулаченных и заключенных исправительно-трудовых колоний (ИТК), в том числе служителей культа — попов, монахов, священников. В начале 30-х годов на Магнитострое было около 18 тысяч раскулаченных, от 20 до 35 тысяч заключенных, или в среднем свыше 30% всего состава работавших. Не обходит Д. Скотт и такую деликатную проблему: коллектив строителей формировался по преимуществу из молодых людей, которые в тяжелых социальных условиях не имели возможности обзавестись семьей, «работая физически на холоде по две смены и плохо питаясь,— пишет Д. Скотт,— человек почти не имел сил и энергии предаваться любви, особенно под открытым небом или в переполненных людьми комнатах» (с. 65).
В процессе формирования кадров в состав магнитостроевцев влилась большая часть инженеров и техников с предприятий и строек страны, особенно Урала. В числе ИТР на Магнитострое работали репрессированные инженеры по «Шахтинскому делу» и «Промпартии» (1928—1930 годов). При анализе руководящих кадров строителей наиболее сильной стороной является социально-психологический подход автора, в отличие от советских историков, пренебрегавших этим направлением в своих исследованиях.
Впечатляют и запоминаются характеристики Шевченко — заместителя начальника Магнитостроя, Тищенко — главного инженера, Сёмичкина — начальника производства, мистера Гаррисса — американского инженера-консультанта и многих других. Шевченко, член партии с 1923 года, окончил институт красных директоров, в прошлом профсоюзный деятель, партийный работник, директор большой стройки в Донбассе, имел «довольно ограниченные познания в технике, и по-русски писал с ошибками». Его основные помыслы были направлены на то, чтобы найти «объективные» или же политические причины того, что его организация не может уложиться в чрезмерно амбициозные сроки строительства, данные Москвой, о которых все знали, что выполнить их невозможно (с. 48). Вместе с тем Шевченко был хорошим администратором и пылким оратором, чьи слова имели вес среди рабочих, он много и упорно работал и требовал строгой дисциплины от подчиненных.
Неоднозначные характеристики даются и другим руководителям Магнитостроя. Начальник производства Сёмичкин был типичным представителем сформировавшейся сталинской номенклатуры хозяйственных работников. «Всего лишь год назад, закончив Высшую школу и прейдя довольно поверхностный курс обучения инженерному делу», он считал себя знатоком и вожаком рабочего класса и истинным борцом за большевистские темпы строительства Магнитки. При разборе технических вопросов стройки Сёмичкин к американским специалистам и старым русским инженерам относился с уважением как знатокам своего дела, но и отчасти пренебрежительно, рассуждая, что этим «буржуям» непонятно, что такое большевистские темпы и они не понимают рабочий класс. «Когда дело касалось таких вопросов, как сооружение фурмы или расположение водяных рубашек-кессонов, то эти два человека (американский консультант и русский инженер — А. Б.) наизусть знали, как была построена любая большая доменная печь в мире. Он же, Сёмичкин, смутно представлял себе, где находится Берлин и знал, что Париж находится еще дальше», (с. 47) Он хорошо выполнял роль наблюдателя, контролера, представителя номенклатуры и был вполне доволен своим руководящим положением. Д. Скотт пишет: «Сёмичкин, хорошо понимавший свои ограниченные возможности, был пока удовлетворен тем, что получает свои пятьсот рублей в месяц, выполняет, более или менее автоматически, не требующие особого напряжения обязанности начальника производства, и наблюдает за тем, как работает его руководство и подчиненные», (с. 49) Думается, что автор очень точно отразил создавшуюся кадровую ситуацию на строительстве. В условиях гипертрофи-
рованных темпов индустриализации, которые сталинское руководство навязало стране, когда из-за разбалансировки народного хозяйства сказался резкий дефицит в средствах производства, оборудовании и материалах, когда из-за остаточного принципа планирования социальной сферы рабочие не имели благополучного жилья, сносного питания, одежды и обуви, только создание командно-административной системы могло обеспечить индустриализацию. «По-видимому,— пишет автор,— нужны были именно такие люди (как Шевченко, Сёмичкин и др.— А. Б.), чтобы двигать дело вперед, преодолевать многочисленные трудности, побуждать рабочих выполнять свою работу, несмотря на холод, плохие инструменты, недостаток материалов и неважное питание» (с. 49).
Драматичным было положение старых специалистов на Магнитострое. Типичным представителем их был главный инженер Тищенко. Осужденный по «Шахтинскому делу», был за «саботаж» приговорен к расстрелу замененному десятью годами тюрьмы, отбывая срок наказания в Магнитогорске, выполнял свою работу «методично, но без энтузиазма». При решении конкретных вопросов строительства он всегда оказывался в двойственном положении. Как специалист, Тищенко не мог согласиться на невероятно сжатые сроки монтажа домны. Вместе с тем, поддержать длительные сроки работ на домнах, предлагавшиеся американскими специалистами, значило саботировать «решение наркома тяжелой промышленности». В конечном итоге, срок окончания работ на домне № 3 был определен в один месяц. Весьма характерно поведение в этой ситуации заместителя директора Шевченко. Он разразился длинной тирадой, цитировал Маркса и Сталина, вспомнил судебные следствия по делу группы Рамзина, иностранных шпионов, оппортунистов. «Доказав свою правоту,— пишет Д. Скотт,— объяснив политику партии старому вредителю и иностранному специалисту», Шевченко сложил с себя «само собой разумеющиеся в этой ситуации политические обязательства (с. 50). Такими яркими штрихами автор раскрывает тяжелое положение старых специалистов, командные методы руководства хозяйственной номенклатурой на Магнитострое.
Довольно широко в книге Д. Скотта представлена тема учебы рабочих-строителей, подготовки и повышения квалификации технических кадров. Полуграмотная страна, строившая социализм, проводившая коренную реконструкцию народного хозяйства, создававшая крупнейшие промышленные предприятия на современной технической основе, не могла обойтись без всеобуча и технического обучения кадров. Автор вскрывает как объективные, так и субъективные причины необходимости подготовки квалифицированных рабочих и ИТР будущего завода. Данная проблема довольно полно раскрыта в литературе. Однако ценность исследования автора в том, что в нем освещены такие интересные аспекты, как поиски новых стимулов в учебе рабочих и ИТР со стороны государства, чтобы преодолеть летаргию, медлительность, неповоротливость выходцев из крестьян. И несмотря на то, что желание учиться присутствовало как ответная реакция на длившееся веками лишение возможности получить образование, тем не менее новые стимулы были необходимы, чтобы ускорить подготовку кадров. Автор справедливо видит в отсутствии безработицы и возможности получения работы по любой изучаемой специальности, в дифференциации заработной платы рабочих и ИТР, в бесплатном образовании, оказании всевозможной помощи обучающимся со стороны советских, партийных и хозяйственных органов эффективные стимулы к труду. Все это приводило к тому, что «люди работали по восемь, девять, десять, даже двенадцать часов на производстве в самых суровых условиях, а потом приходили вечером учиться, иногда на пустой желудок, сидели на деревянных скамьях без спинки в комнате, где было так холодно, что пар, идущий от дыхания, виден был на расстоянии ярда, и изучали математику в течение четырех часов,не прерываясь» (с. 73).
Показывая объективную картину процесса обучения, автор раскрывает
негативные аспекты подготовки кадров — слабую материальную базу, низкий уровень преподавательских кадров, догматический подход к изучению дисциплин, формализм и т. п. Догматизм был характерен в изучении истории, которая для автора являлась «особенно увлекательным предметом» в комвузе. Он пишет, что «каждое историческое событие подавалось либо в черном, либо в белом свете, направления и тенденции были упрощены. На каждый вопрос был дан абсолютно однозначный ответ. Это была система, построенная наподобие арифметической» (с. 69).
Д. Скотт дает пример стереотипа при изучении проблемы обнищания рабочего класса в странах капитала. Студенты привели конкретные факты роста материального положения трудящихся Великобритании со времен Чарльза Диккенса до начала 30-х годов XX века. Но преподаватель не только не разъяснил, но и слушать не хотел другую позицию, отослав студентов к учебнику, в котором якобы написано правильно и по Марксу. «Для этого человека,— замечает автор,— не имело значения, что «учебник» на следующий месяц могут объявить контрреволюционным. Когда это произойдет, ему выдадут другую книгу. Партия не ошибается. Эта книга была дана ему партией. Этого было достаточно» (с. 70). Такое догматическое и поверхностное изучение обществоведческих дисциплин, характерное для периода культа личности, было связано не только с низкой квалификацией преподавательских кадров, но и их частой сменой. В течение 1933— 1934 учебного года в Комвузе, например, сменилось четыре преподавателя диалектического материализма из-за их «отклонений» от линии партии, двое из которых были арестованы. При этом «выявление отклонений было одной из основных задач директора Комвуза».
В целом Магнитострой в 30-е годы — это не только огромная строительная площадка, но и целый учебный комбинат «на ходу», где помимо Комвуза, техникумов, были организованы различные школы по обучению и повышению квалификации рабочих разных специальностей, специальные курсы по подготовке экономистов, плановиков, акушерок, работников почт и телеграфа и т. д. Несмотря на трудности, были подготовлены кадры для строительства, освоения и эксплуатации комбината.
Наряду с формированием и обучением рабочих и ИТР, центральной темой, которая прослеживается с первой и до последней страницы книги, является строительство и освоение Магнитки, организация труда, производства и управления на комбинате, на строительных участках, в цехах, бригадах. Историография данной проблемы основательно представлена в работах советских, особенно уральских, историков, а также в мемуарах и воспоминаниях/ В трудах советских историков периода 60-х — 80-х годов главный упор делается на позитивный опыт индустриализации. Фрагментарно, лишь отдельными штрихами подаются трудности, крупные недостатки. Авторы не раскрывают тормозящее влияние командно-административной системы управления, упускают огромный вред сталинских репрессий, которые нанесли невосполнимые потери комбинату, его коллективу. В опубликованных исследованиях до сих пор не раскрыты вопросы социально-экономического положения строителей Магнитки, от которого во многом зависела успешная организация труда, производства и управления. Книга Д. Скотта свободна от давлеющего влияния культа личности и дает достаточно объективную картину строительства, освоения флагмана отечественной индустрии.
' Лельчук В. С. Социалистическая индустриализация СССР.— М., 1975; Он же. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы.— М., 1984; Матушкин П. Г. Урало-Кузбасс.— Челябинск, 1966; Бакунин А. В. Борьба большевиков за индустриализацию Урала во второй пятилетке.— Свердловск, 1968; Зуйков В. Н. Создание тяжелой индустрии на Урале.— М., 1971; Галигузов И. Ф., Чурилов М. Е. Флагман отечественной индустрии.— М., 1978; Говорят строители социализма. Воспоминания участников социалистического строительства в СССР.— М., 1959; Пять лет Магнитогорскому металлургическому комбинату.— Челябинск, 1937 и другие.
Прежде всего автор вскрывает неорганизованность в планировании и проектировании Магнитогорского завода, которая возникла вследствие решения Сталина о сверхиндустриализации в 1929—1930 годах. Были сразу взяты несоизмеримые соотношения между отраслями тяжелой и легкой индустрии, ростом промышленного производства и капитального строительства, производством продукции и наличием сырья. Предложенный Сталиным план производства чугуна в первой пятилетке 17 млн тонн вместо 8-10 млн тонн по оптимальному варианту, в первую очередь касался металлургии Урала, предусматривавшей довести выплавку чугуна к концу первой пятилетки с 2-х до 6,5 млн. тонн. В связи с этим Магнитка была перепроектирована, что должно было увеличить мощность будущего завода с 656 тыс. до 2,5 млн тонн чугуна в год или примерно в четыре раза. Волевое решение Сталина привело к разбалансированности стройпроизводства, к необеспеченности оборудованием, стройматериалами, сырьем. Стройку буквально лихорадило, вплоть до выпуска завода. В итоге,— констатирует Д. Скотт,— «эти грандиозные планы были выполнены приблизительно только на сорок пять процентов. Четыре доменные печи, двенадцать мартеновских печей, дюжина прокатных станов и соответствующее количество других агрегатов, предусмотренных планом, были построены и пущены к 1938 году, после чего строительство фактически прекратилось» (с. 89).
Последствия директивного сталинского руководства сказывались во всем. Вместо четко организованного труда и производства постоянным явлением стали сверхурочные работы и штурмовщина. В первую очередь это обнаружилось на строительстве железной дороги и знаменитой плотины № 1 через реку Урал. Не хватало ресурсов, элементарных материалов, продовольственного снабжения. Пришлось срочно призывать молодежь всей страны, сгонять крестьян из окрестных деревень летом 1930 года. Днями и ночами бригады молодых энтузиастов прокладывали полотно железной дороги, в условиях зимы 1931 года строили плотину. Об этих героических делах магнитогорских строителей заслуженно много написано ярких страниц. Но дорога и плотина крайне необходимы были еще до строительства завода, т. к. они задерживали этот процесс. И только героизм рабочих и их нечеловеческие усилия дали возможность избежать полного провала в работе бюрократического сталинского руководства. Эта задержка вызвала цепную реакцию — срыв плана строительства по всем показателям. Только в конце 1931 года были готовы к пуску первая батарея коксовых печей и доменная печь № 1, а первый чугун в Магнитогорске выплавлен 1 февраля 1932 года.
Решение правительства закончить строительство металлургического завода в 1934 году оставалось несбыточной мечтой. Наряду с дезорганизо-ванностью в проектировании главными причинами срыва явились: недостаток квалифицированных кадров, задержка с поставками оборудования, отсутствие четкой организации строительных работ, введение карточной системы на хлеб, плохое питание и т. д. Все это привело к снижению производительности труда на Магнитострое. Сталин и его окружение, непосредственно повинное в невыполнении плана строительства, переложили свою вину на руководителей, отвечавших за работу Магнитки. На Магнитострое с 1929 года по 1931 год были смещены три начальника строительства — С. М. Зеленцов, Я. П. Шмидт, В. А. Смольянинов. Многие из руководителей были обвинены в «правом оппортунизме», исключены из партии и репрессированы. «Проявившиеся в результате этого непорядочность и лицемерие, которые были характерны для методов местного политического и административного руководства,— как справедливо отмечает автор,— не могли не сказаться на ходе самой работы и на всех, кто был с ней связан» (с. 91). Частая смена административно-хозяйственного руководства негативно сказалась на всем процессе производства.
Настоящим бичом стройки была текучесть рабочей силы, постоянные прогулы, пьянство, особенно после известного указа Сталина об увеличении
1 2 Зак. Д9
производства и продажи водки для населения. С 1928 года по 1932 год около четверти миллиона человек прибыли в Магнитогорск, из них три четверти в поисках работы, хлебных карточек, лучших условий жизни. Однако, не привыкшие к жесткой дисциплине, не получив сносных условий жизни, они вскоре покинули стройплощадку, тем более, что потребности в рабочих на других стройках Урала, страны также были велики. В октябре 1932 года с Магнитостроя самовольно ушло 40%, в декабре 53% ив январе 1933 года — 79,8% всего состава рабочих". В условиях дефицита рабочей силы,— отмечает автор,— «многим разнорабочим приходилось выполнять работу квалифицированных рабочих. В результате этого, неопытные монтажники падали (с лесов — А. Б.), а неквалифицированные каменщики так укладывали стены, что они не могли стоять» (с. 92). Работу приходилось делать заново. Другой причиной потерь рабочего времени была плохая организация труда. Нередко две бригады направлялись туда, где могла работать одна или посылали бригаду заливать в фундамент бетон до того, как были закончены земляные работы, часто у бригады не было плана, материалов и необходимых инструментов. Такие случаи систематически имели место на стройках комбината, они повышали стоимость работ, снижали производительность труда, затягивали процесс строительства завода.
В условиях форсированных темпов индустриализации на Магнитострое самой сложной и запутанной была проблема снабжения производства строительными материалами, которая не только тормозила, но и дезорганизовывала всю стройку. Насколько она была острой, говорит тот факт, что нередко «прибывающий вагон стройматериалов становился причиной отправки телеграммы Орджоникидзе, а иногда даже Сталину для того, чтобы решить, какой из многих организаций-претендентов должны отдать этот драгоценный груз» (с. 25—26). Невольно вспоминаются пророческие слова Н. И. Бухарина, который в 1928 году предупреждал, что при сверхиндустриализации мы вынуждены будем строить заводы и фабрики из будущих кирпичей, что такая политика полностью дезорганизует народное хозяйство. Дефицит материалов и оборудования усугублялся тем, что зимой «лесоматериалы исчезали тоннами в домах рабочих, использовавших их в качестве топлива». Наряду с этим прибывало много оборудования, которое было либо ненужным, либо не требовалось многие годы. Все это лихорадило стройку и сдерживало ее окончание.
Многие буржуазные газеты на Западе писали в то время о невозможности сооружения Магнитогорского комбината, называя его «белым слоном советского строительства». Однако героизм рабочих-магнитогорцев, помощь трудящихся, коммунистов Урала и всей страны в труднейших условиях помогали наращивать темпы. И совершеннно прав Д. Скотт, утверждая, что «несмотря на трудности, работа шла гораздо быстрее, чем предполагали наиболее оптимистично настроенные иностранцы, однако намного медленнее, чем этого требовали химерические планы Советского правительства» (с. 90). Постепенно совершенствовалась заработная плата рабочих (в 1932 году была введена сдельщина), росла техническая вооруженность труда, накапливался опыт механизации работ на строительстве домен и мартенов, росла квалификация кадров. Все это ускоряло процесс строительства. Автор приводит следующий пример о сокращении времени на укладку кирпича в стены мартеновских печей: печь № 1 (июнь 1933 года) — 30 дней, печь № 2 (август 1933 года) — 28 дней, печь № 3 (октябрь 1933 года) — 16 дней, печь № 4 (ноябрь 1933 года) — 14 дней (с. 91). о
В 1934 году Магнитострой, с вводом в действие четвертой домны, прокатных станов «630», «450», «500», ряда других объектов добился ввода в действие первой очереди комбината с законченным металлургическим
^ ЦГАОР. Ф. 5451. Оп. 17. Д. 397. Л. 40.
циклом. С этого времени активизируется процесс освоения новой техники и технологии на всех объектах. Автор дает весьма богатый и интересный материал о процессах освоения агрегатов, печей, прокатных станов и другого оборудования, вскрывает причины их нерационального использования на полную мощность.
Характерно в этом отношении, в частности, освоение блюминга, который после пуска в 1933 году выполнял планы только на 20—30%. Причины плохой работы заключались в перебоях подачи электроэнергии, воды, выхода из строя оборудования, в обработке некачественной заготовки. После изучения узлов агрегата, повышения квалификации работников и освоения нового производства к 1935 году «блюминг уже настолько хорошо функционировал, что обрабатывал всю сталь, производимую мартеновским цехом» (с. 154).
Важным объектом освоения был прокатный стан «500» стоимостью 12 240 тыс. рублей, на котором трудилось 720 рабочих и ИТР. Из них 29% — бывшие крестьяне, около 20% — рабочие, присланные с других предприятий (и в прошлом также выходцы из деревни). Из рабочих только единицы имели 1 и 2 разряды, остальные, ка,к правило, пятый разряд. Неудивительно, что в течение всего 1934 года стан работал на 10—20% мощности. Главной причиной такой низкой производительности — «рабочие еще не научились работать на прокатном стане» (с. 157). И автор дает широкую картину борьбы за овладение техникой. Показана работа партийной организации стана (56 человек), которая обсуждала на своих собраниях и принимала важные решения по обучению рабочих и освоению агрегата. «Профсоюз выполнял функции настоящего дисциплинарного органа», организовывал товарищеские суды над бракоделами, воспитательное значение которых «было очень велико». Усилия администрации, партийной и профсоюзной организаций также были направлены на то, чтобы «каждый получал в соответствии с результатами своего труда».
К сожалению, в коллективе складывалась и насаждалась руководством НКВД атмосфера подозрительности и страха. Д. Скотт пишет: «Повышение «бдительности» было одной из главных задач партии. Все члены партии должны были внимательно следить за тем, чтобы не допустить проявлений саботажа, шпионской деятельности, враждебной классовой пропаганды, контрреволюционной деятельности и т. п. Это приводило к довольно нездоровому интересу членов партии к делам других людей, постоянному «сплетничанию» и соответственно подозрительности и недоверию, особенно распространенным среди работников администрации» (с. 162). Когда вопрос приобретал политическое значение, то им занимались «органы тайной полиции, независимо от любой организации прокатного стана» (с. 161).
Ценность данных сюжетов автора очень велика, т. к. они, наряду с действительно творческой, целеустремленной работой коммунистов, профсоюзных активистов за освоение техники, показывают, в каких тяжелых условиях сталинщины, партийно-административной системы приходилось рабочему классу решать нелегкие вопросы производства. И, несмотря на это, вопреки насаждаемой гнетущей обстановке «сверху», коллектив прокатного стана освоил сложный агрегат. Автор, четко улавливая психологическую обстановку, делает совершенно правильный вывод: «Люди теряли интерес к работе, но мало-помалу, месяц за месяцем они все лучше овладевали своими профессиями: увеличивался выпуск продукции, пока, наконец, начиная с января 1935 года не была достигнута, а затем и превышена проектная мощность» (с. 157). Увеличилась производительность труда, поднялась заработная плата и снизилась стоимость готовой продукции. В результате этого в октябре 1935 года прокатный стан имел прибыль, составлявшую 960 тыс. рублей (с. 163).
В освоении новой техники и технологии важную роль сыграло стахановское движение, творческая активность рабочих и ИТР. Эта
12* 91
проблема получила достаточно полное освещение в работах историков, но книга Д. Скотта вскрывает не только достижения, но и трудности, противоречия, негативные последствия движения новаторов. Стахановская работа на Магнитке позволила выявить резервы производства. Коэффициент использования доменных печей улучшился с 1.13 до 1.03, производство стали на один квадратный метр мартена возросло на 10,5%, то есть с 4,2 тонны до 4,65 тонн, увеличилась производительность труда на прокатных станах, сократились издержки производства. В итоге комбинат за последнюю четверть 1930 года дал прибыли 13,8 млн. рублей. Но оборудование работало на пределе, текущий ремонт не проводился, необходимый задел на перспективу в стахановские декады срабатывался и наступал спад производства. Новые высокие нормы рабочих не удовлетворяли, отрицательно сказался формализм в соревновании. Особенно подорвали движение необоснованность репрессий ИТР, так называемых «консерваторов», обстановка подозрительности, шпиономании, недоверия, страха, усилившаяся в 1937—1938 годах. Можно лишь удивляться, насколько велики и могучи были силы народа, его вера в лучшее будущее, что, несмотря на сталинщину, командно-бюрократическую систему руководства, социалистическое соревнование не угасло и в последние годы возродилось на новой основе.
Пожалуй, наибольшая значимость книги Д. Скотта в том, что в ней рельефно показано социально-экономическое положение строителей, всех трудящихся комбината в 30-е годы. Автор поднимает огромный пласт источников о материальном положении рабочих, раскрывая производственные и жилищные условия, продовольственное снабжение, медицинское обслуживание, досуг, социальные права и другие проблемы, которые слабо исследовались или искажались. В первые годы на стройке был особенно высок травматизм, который являлся следствием несоблюдения техники безопасности, суровых климатических условий, плохой обеспеченности одеждой и соответствующим обмундированием, а также отсутствия опыта работы или низкой квалификацией кадров. Автор приводит немало примеров, когда рабочие замерзали, гибли, падали с лесов или получали увечья в авариях на производстве.
Особенно тяжелыми были жилищные условия рабочих. Достаточно хорошо известно, что в первые годы строители обитали в палатках, землянках и бараках. Но даже в 1938 году из 220 тысяч жителей Магнитогорска 75% жили в бараках и землянках, 8% — в личных домах, 15% — в многоквартирных жилых домах и 2% — в гостинице «Центральная» и в привилегированном районе «Березка»4.
Автор показывает часть города — «Шанхай», где ютились чернорабочие и полуквалифицированные строители и их семьи. «Она представляла собой скопление самодельных глинобитных домиков, сгрудившихся в овраге напротив железнодорожной сортировочной станции» (с. 236). Рабочие строили свои жилища из подсобных материалов, крыши обычно делали из кусков старого металла, а иногда из дерна и соломы. В доме вместе с семьями обитали куры, козы и другая живность. Более квалифицированные рабочие жили в бараках, которые практически не имели никаких удобств. В одном из них жил ряд лет и автор книги.
Д. Скотт рисует контраст условий жизни трудящихся и сталинской номенклатуры — руководящего аппарата власти. В «Березках» директор комбината Завенягин А. П. возвел дюжину больших домов для себя и своих наиболее ценных сотрудников. Дома были расположены на холме. Вокруг каждого дома был большой сад. «Дом Завенягина,по сравнению с большинством советских домов, выглядел дворцом. Это был трехэтажный, оштукатуренный снаружи, кирпичный дом из четырнадцати комнат, в котором были бильярдная, игровая для двух маленьких сыновей
4 Эти данные взяты Д. Скоттом из архива Магнитогорского горсовета.
Завенягина, музыкальный салон и большой кабинет. Позади дома находился небольшой олений заповедник, а перед домом — роскошный сад» (с. 235). Несколько меньшего размера имели особняки секретарь горкома, начальник городского управления НКВД и ряд других руководящих работников. Примечательно, что и квартплату за эти особняки платили не сами хозяева, а управление комбината. Так на практике в Магнитогорске осуществлялась «социальная справедливость», зафиксированная в сталинской конституции 1936 года.
Ликвидация НЭПа и разорение деревни в результате насильственной коллективизации привели к резкому сокращению предметов потребления и продовольствия, что отрицательно сказалось на снабжении населения, в том числе и строителей Магнитки. Была введена карточная система на товары и продукты питания в 1929 году. Поскольку в магазинах можно было приобрести весьма ограниченное количество продуктов (в основном хлеб и отдельные товары по карточкам), то рабочие были вынуждены пользоваться базаром, где из-за девальвации рубля цены на продовольственные товары были весьма высоки. Автор дает прейскурант рыночных цен в 1933—1934 годах: молоко — 2 рубля, мясо — от 3 до 10 рублей, масло — от 14 до 20 рублей, колбаса — от 20 рублей, мука — от 2-х до 5 рублей за килограмм и т. д. Если учесть, что рабочий в среднем получал от 200 до 390 рублей в месяц, то станет понятным, что едва сводил концы с концами только в питании семьи. Многие исследователи, говоря о росте зарплаты, которая на Урале за I и II пятилетки возросла в два раза, делали вывод о росте материального благосостояния. В данном случае более близок к истине Д. Скотт, который, учитывая девальвацию денег, берет не номинальную, а реальную зарплату и делает вывод, что материальное положение рабочих Урала в 30-е годы не претерпело существенных изменений в сравнении с 1913 годом, и было значительно ниже, чем у рабочих капиталистических стран.
Достаточно убедительно и объективно нарисована картина медицинского обеспечения трудящихся. Приведем лишь один пример из книги. «Магнитогорская больница была размещена в двадцати бараках, построенных в 1932 году, во многих из них не было водопровода, горячей воды и канализации. В 1937 году здесь было около тысячи четырехсот коек, распределенных между хирургическим, родильным, инфекционным, терапевтическим, детским и несколькими другими отделениями. Больница всегда была переполнена, особенно хирургическое отделение. Там было достаточно много хороших хирургов и операционных сестер, но в целом в больнице было мало персонала, а врачам и медсестрам обычно не хватало опыта. В бараках летом было жарко, а зимой очень холодно, очень часто там бывало грязно» (с. 223—224). Безусловно, большим достижением было бесплатное лечение. Однако, если учесть, что в Магнитогорске в 1938 году проживало 220 тысяч человек, то 1400 коек в больнице было катастрофически мало. С 1936 года была организована служба скорой помощи, главным образом, для лечения на дому, которая также не могла удовлетворить потребности населения. Об этом, в частности, говорит красноречивый случай, приведенный автором. Когда его товарищ попросил по телефону приехать скорую помощь к больной жене, то врачи спросили: «Она еще в сознании?». Получив утвердительный ответ, заявили, что «свободных машин «скорой помощи» нет и врачи не приедут» (с. 225). Комментарии тут, как говорится, излишни.
В последние годы историки начали изучение проблемы сталинских репрессий. Заслуга Д. Скотта не только в показе огромных масштабов беззаконий, но и в раскрытии методов работы органов НКВД, а также выявлении трагических последствий, которые сказались на жизни коллектива и производственной деятельности Магнитогорского комбината. Репрессии на Магнитке имели место в течение всего периода строительства и освоения завода, но усилились, как и по всей стране, после убийства С. М. Кирова.
Первым пострадал руководитель партийной организации города В. В. Ломи-надзе, признанный лидер коммунистов Магнитогорска. Человек незаурядных способностей, высокообразованный, он в 1927—1930 годах возглавлял Коммунистический Интернационал Молодежи (КИМ). После разгрома «правых», к которым его причислил Сталин, Ломинадзе был направлен в «низы», а в 1932 году возглавлял райком, затем Магнитогорский горком партии. Д. Скотт находит яркие и заслуженные характеристики как первому секретарю, так и руководимой им партийной организации: «С самого первого дня своего приезда в Магнитогорск, Ломинадзе работал не щадя сил. Прекрасный оратор, он произносил одну речь за другой, обращаясь к административно-хозяйственным работникам, инженерам, рабочим, разъяснял, убеждал, уговаривал, ободрял и воодушевлял... Руководя партийной организацией, Ломинадзе держал в своих руках множество нитей. В каждом цехе, учреждении, банке, железнодорожной станции, школе и шахте была партийная ячейка... Авторитет партии среди рабочих был огромен. Партия была тем источником инициативы и энергии, которые двигали дело вперед», (с. 102). Через две недели после убийства Кирова Ломинадзе был вызван в отделение НКВД. Хорошо зная методы расправы Сталина, он покончил жизнь самоубийством. Затем в 1935 году последовала расправа с двадцатью инженерно-техническими работниками во главе с директором коксо-химического завода Шевченко и главным механиком Фарберовым. Были и другие процессы. Но наибольший урон от репрессий понесли коммунисты города и коллектив ММК в 1937—1938 годах. 17 декабря 1937 года был арестован весь состав горкома партии в составе Ларина, Гайнемана, Калигородцева, Гольцева и Ефимова. Затем «около полудюжины секретарей городского комитета комсомола бесславно исчезли один за другим», (с. 162). Начались повальные «чистки» всех учреждений и предприятий от «врагов народа». «Тысячи людей были арестованы, месяцами находились в тюрьме и в конце концов высылались. Этих чисток,— отмечает автор,— не избежала ни одна группа, ни одна организация» (с. 195).
Многие современные публицисты пытаются доказать неправомерность всех репрессий тридцатых годов. В отличие от них, автор показывает, что были и такие арестованные, которых справедливо осудили за воровство и расхищение социалистической собственности. Например, начальник АХ У комбината Яффе М. Я. и др. Д. Скотт несомненно прав, утверждая, что некоторые из арестованных за политические преступления «были просто ворами, мошенниками и бандитами и в любой другой стране с ними поступили бы точно таким же образом. Политические ярлыки на их преступления были повешены только из соображений пропаганды и назидательности» (с. 192).
Автор показывает несовершенство сталинского законодательства, антигуманность следствия, античеловеческие способы получения от арестованного признания во «враждебной деятельности». Он вскрывает механизм издевательства над заключенными, начиная от ареста и кончая лагерем или расстрелом. «Допросы обычно производились ночью и были, по существу, психологическими, изматывающими нервы пытками, иногда длящимися в течение нескольких недель и возобновлявшимися после долгих перерывов, во время которых заключенному давалась передышка» (с. 199). Широко была распространена практика обвинения и осуждения на основании свидетельских показаний третьего человека, все еще находящегося на свободе. Чтобы добиться признания, применялось принуждение и насилие. Д. Скотт справедливо утверждает, «что в 1937 и 1938 годах, когда чистка достигла своего апогея, методы, используемые во время ведения следствия, были совершенно недопустимыми по всем стандартам цивилизованного общества» (с. 207). По масштабам насилия к народу и изуверству в пытках органы НКВД (по прямому указанию Сталина) превзошли самые страшные средневековые инквизиции. Об этом достаточно подробно изложено в книге
бывшего ответственного сотрудника органов А. Орлова «Тайная история сталинских преступлений» и других публикациях.
В период хрущевской «оттепели» начали появляться исследования, в которых упоминалось о репрессиях. Однако их последствия для производства и общества по-прежнему оставались «закрытой зоной». Более того, утверждалось, что, благодаря активной работе местных партийных и хозяйственных органов, энтузиазму масс, развитие общества и производства шло в гору. Д. Скотт в своей книге проанализировал тяжелые последствия произвола сталинских опричников на Магнитке. После ареста большой группы ИТР во главе с директором коксохимического завода «на комбинате царил полнейший хаос», производительность труда упала, ежедневная выплавка чушкового чугуна на одну плавильную печь сократилась с 1200—1300 тонн в 1936 году до 1100 тонн в конце 1937 года, и до 1000 тонн в январе 1940 года. На комбинате в 1937—1938 годах практически прекратились строительные работы. «Люди жили в тревоге и страхе. Существовала наводящая на всех ужас организация, работа которой была окутана тайной. Ей (НКВД — А. Б.) была дана такая власть, что она могла сделать с любым человеком все, что угодно: для нее не существовало такого понятия, как «аппеляция». Все это привело к тому, что у значительной части населения сталинский лозунг «жить стало лучше, жить стало веселей» вызывал стон или в лучшем случае презрительную усмешку» (с. 204). Систематическое внушение населению средствами массовой информации необходимости разоблачения «врагов» привело к развитию у людей подозрительности, вражды и духа шпиономании. Все это нанесло непоправимый вред обществу, подорвало его нравственные устои.
Книга Д. Скотта, таким образом, раскрывает главные проблемы истории Магнитогорского металлургического комбината с начала его строительства вплоть до начала Великой Отечественной войны. Автор проследил процессы формирования рабочих-строителей и ИТР, создания производственного коллектива, подготовки квалифицированных индустриальных кадров. Обстоятельно раскрывается строительство домен, печей, прокатных станов, коксохимического завода. Много страниц посвящено трудным, подчас драматичным событиям освоения флагмана отечественной индустрии, вывода его агрегатов и цехов на проектную мощность. Весьма полно проанализировано решение социальных проблем коллектива, даны яркие зарисовки по решению жилищной проблемы, вопросов здравоохранения, питания, организации досуга, которые осуществлялись в процессе строительства социалистического города в Магнитогорске. Прослежена жизнь людей, трагедии многих судеб в условиях командно-бюрократической системы и массовых репрессий 30-х годов. Показан поистине героический подвиг народа, который в невероятно трудных жизненных условиях создал на Урале гигант отечественной индустрии. Выявлены противоречия, основные тенденции и закономерности процесса строительства и освоения крупного комбината при ускоренных темпах индустриализации и утверждения власти сталинской бюрократии. Вскрывая главные противоречия между всевластием Сталина, его аппаратом, с одной стороны, и развитием социальной активности народа, рожденной Октябрем, его завоеваниями, автор заключает: «Люди замерзали, голодали и страдали, но строительство продолжалось в атмосфере равнодушия к отдельной человеческой личности и массового героизма, аналога которому трудно отыскать в истории» (с. 111). Произведение американского специалиста, журналиста, историка, непосредственного участника происходивших в Магнитогорске событий — это правдивый рассказ о судьбах комбината, его людях и вместе с тем огромной силы обличительный документ сталинизма.
Книга весомая, объективная, достоверная. И вряд ли надо указывать на ее погрешности, тем более что они имеют в основном частный характер. Можно остановиться лишь на отдельных моментах. Автор дает краткую с 1917 года
историю района вокруг горы Магнитной, где развернулось строительство металлургического комбината. Видимо, отсутствие документальных источников привело к упрощенному изложению проблемы. В ряде мест преувеличивается роль Сталина в строительстве социализма, в создании У рало-Кузбасса, Магнитогорского комбината. Неправомерно приписывает автор Сталину идею о возможности построения социализма в одной стране (с. 59). Общеизвестно, что эта идея и начало ее осуществления принадлежат Ленину — автору новой экономической политики, обеспечивавшей начало строительства социализма в нашей стране. План объединения хозяйственной жизни Урала и Сибири также принадлежит не сталинскому политбюро, а русским инженерам, Ленину и ВСНХ. Уже в 1918 году была всесторонне обсуждена программа Урало-Кузбасса, разработано несколько проектов УКК и началось их осуществление. Однако претворить их в жизнь не удалось из-за начавшейся гражданской войны и необходимости восстановления разрушенного народного хозяйства5.
Автор далее пишет: «Благодаря непреклонной воле, безжалостной целеустремленности и упорству Сталина были созданы Магнитогорск, Уральский и Западно-Сибирский промышленные районы. Без Сталина эта работа не была бы сделана» (с. 84). Скорее наоборот. Вопреки Сталину, его бесчеловечной социальной политике, насилию и издевательствам, советский народ, и прежде всего уральцы построили Магнитку, создали вторую основную угольно-металлургическую базу на Востоке страны. Слов о необходимости строительства УКК Сталин говорил много, но его политика гипертрофированной индустриализации и коллективизации, приведшая к нарушению закона планомерного пропорционального развития, методы насилия и террора, стоившие миллион жизней, не ускоряли, а тормозили процесс строительства социализма. И автор прав, когда говорит, что Магнитогорск не был бы построен без партии, без народа, без их веры и самоотверженной борьбы за социализм.
Рассматривая роль партии и ее отношение к различным оппозициям, Д. Скотт не замечает трансформации, которая произошла в методах работы, нормах партийной жизни и принципах партийного руководства с приходом к власти Сталина. Во второй половине 20-х годов и в 30-е годы ленинские принципы партийной жизни были извращены, а сама партия превратилась в ведущее звено командно-административной системы. Оппозиция и заговоры представителей ленинской гвардии были направлены не против партии, советской власти, а против всевластия Сталина и его диктаторского, военно-бюрократического аппарата. Не видя этой разницы, автор допускает ошибочное толкование причин заговоров и репрессий.
Иногда автор впадает в противоречие с самим собой. Вся книга его изобличает сталинскую социальную политику, как антигуманную, ангина-родную. Данная истина не подлежит сомнению. При этом мы не забываем о таких исторических завоеваниях, как ликвидация безработицы, бесплатное обучение и здравоохранение, некоторые улучшения материального благосостояния трудящхся в конце 30-х годов. Но вдруг на странице 103 автор заявляет, что законы социального обеспечения профсоюзами, советской властью «проводились в жизнь успешно».
Все эти замечания не имеют общего весьма положительного отношения к произведениям Д. Скотта. Его книга — одна из немногих, которая дает наиболее полное и достоверное представление о драматической, но поистине героической истории флагмана отечественной индустрии.
5 См.: Бакунин А. В. Индустриальный Урал в трудах В. И. Ленина. М., 1981, Матушкин Н. Г. Урало-Кузбасс. Челябинск, 1966.
