CC BY
181
Гуманитарный вектор. 2014. № 4 (40)
УДК 811 : 002. 703.0 ББК 80 : 76.120.8
Ирина Викторовна Ерофеева,
доктор филологических наук, профессор, Забайкальский государственный университет (672039, Россия, г. Чита, ул. Александро-Заводская, 30)
e-mail: irina-jour@yandex.ru
Правда и истина в пространстве медиатекста: дихотомия справедливости
Статья содержит концептуальный анализ конструктов истина и правда в контексте их объективации в современном пространстве медиатекста. Автор предлагает обоснование ментальной востребованности и актуальности данных концептов для языковой личности автора медиатекста и его потребителя. Представлен обзор смысловых схем концептов в разрезе эволюции русского языка. Концепт истина отражает постоянную субстанцию, нечто вечное и неизменное, закон, начерченный человеку извне. Концепт правда - категория изменчивая, земная, демонстрирует личностные побуждения человека, символизирует внутренний закон и предполагает возможный плюрализм мнений.
Сценарий развертывания концептов правды и истины относительно достоверности, фактологичности, правильности имеет особое значение в медиатворчестве. Ключевыми компонентами указанного сценария являются: дихотомический вектор правды; новое осмысление пространства и времени; многоуровневый - стереоскопический взгляд на фактуру; центрирование текста информационной повесткой дня; наличие внешних акторов; особый хронотоп СМИ; виртуальная сущность медиатекста; параллельная репрезентация концептов (языковой личностью медиатекста, предлагающей субъективное отражение объективного мира, и языковой личностью адресата текста, дешифрирующего предлагаемый образ мира). Профессиональная деятельность автора медиатекста в системе корпоративных и ценностных координат также измеряется конструктами правда, справедливость, истина.
Ключевые слова: медиатекст, правда, истина, справедливость, концепт, дихотомия, хронотоп, виртуальность.
Irina Viktorovna Erofeeva,
Doctor of Philology, Professor, Transbaikal State University (30 Alexandro-Zavodskay St., Chita, Russia, 672039)
e-mail: irina-jour@yandex.ru
Subjective Truth and Objective Truth in Space of Media Text: Dichotomy of Justice
The present study provides a conceptual analysis of the constructs 'objective truth' (istina) and 'subjective truth' (pravda) in the context of their objectivization in modern space of the media text. The author offers justification of a mental demand and relevance of these concepts for the linguistic personality of the author of the media text and its consumer. The review of semantic schemes of these concepts in terms of the Russian language evolution is presented. The concept 'objective truth' (istina) represents constant substance, something eternal and invariable, a law given to the person from the outside. The concept 'subjective truth' (pravda) is a changeable, terrestrial category which shows personal motives of the person, symbolizes the internal law and reflects possible pluralism of opinions.
The continuity of the concepts 'objective truth' (istina) and 'subjective truth' (pravda) concerning reliability, fact presentation, and correctness is of particular importance in the media creativity. The key components of this continuity are a dichotomizing vector of the subjective truth; new judgment of space and time; a multilevel - stereoscopic view of the pattern; centering of the text by information agenda; presence of external factors; a special chronotope of the mass media; virtual essence of the media text; a parallel representation of the concepts (by the linguistic personality of the media text offering subjective reflection of the objective world and the linguistic personality of the text addressee decoding the offered image of the world). Professional activity of the media text author in the system of corporate and valuable coordinates is also measured by constructs 'subjective truth', justice, and 'objective truth'.
Keywords: media text, subjective truth, objective truth, justice, concept, dichotomy, chronotope, virtuality.
Творческая самореализация журналиста объединяет два лика воплощения. Фундаментом, из которого произрастают зёрна повествования и рассуждений, является на-
циональное лоно культуры, в рамках которого родился и был воспитан автор. Яркость, необычность, игра художественных красок и смыслов медиатекста проистекает из лич-
84
© И. В. Ерофеева, 2014
ностного багажа журналиста - его внутреннего мира, скованного или обогащённого индивидуальной психологией, видом и уровнем образования. Подобный подход к оценке процесса и результата (продукта) творчества позволяет обнаружить не только своеобразие творческой лаборатории журналиста, но и выявить основные закономерности журналистики как специфического способа духовного производства и формы познания мира. Концептуальная схема конструктов правда и истина, представленная в информационном пространстве, демонстрирует один из вариантов детализации указанного подхода.
Конструкты правда и истина являются ядерными, основополагающими в картине мира человека - носителя российского менталитета. Н. Бердяев писал, что «мужественный дух потенциально заключен в России пророческой, в русском странничестве и русском искании правды» [3, с. 36]. На своем жизненном пути русский человек находится в постоянном поиске жизненного идеала, пребывает в сомнениях, ошибках и духовном движении под знаменем истины и правды. Звенящая струна нашей души предрекла популярность известной фразы главного героя фильма «Брат» Данила Багрова: «В чем сила, брат?... А я вот думаю, что сила в правде. У кого правда, тот и сильнее».
Особая ценность праведности для нашего соотечественника закреплена в многочисленных русских паремиях: «Правда светлее солнца», «Правда дороже золота (хлеба)», «Правда груба, да богу люба», «Простота, чистота, правота - наилучшая лепота» и др.
Трихотомия «правда - истина - справедливость» структурирует мотивы, действия и мечты носителя российского менталитета. Самоотверженная борьба за единственно верную справедливость стала трагическим парадоксом русской истории, который вылился в кровавые революции ХХ в. и разрушение СССР Талантливые, яркие представители нации во имя правды и интересов народа «разрушали мир до основанья», на каменоломнях которого было нестерпимо трудно заниматься благостроительством. «Желаемое добро на крови, привело к потокам крови без добра», - отмечает Н. Жевахов [11, с. 92].
Устоявшиеся в русском языке словосочетания «искать правду», «постоять за правду» репрезентируют мотивационную основу поступков русского человека. Истина и правда -слова, одновременно связанные воедино и противопоставленные друг другу. Благодаря
данным конструктам, пишет Ю. С. Степанов, «в русской культуре концептуализирована своеобразная духовная ценность» [12, с. 455].
Другие европейские народы способны вместить разноликие семы и коннотации в одно слово: англ. «truth», фр. «Verite», нем. «Wahrheit». У нас чёткое разделение категорий закрепилось во время существования Древней Руси. Но именно в имперской России семантические сдвиги ядерных понятий были особенно знаменательными.
В своем словаре В. И. Даль определяет истину как противоположность лжи, это всё, что верно, подлинно, точно, справедливо -это то, что способно «стоять перед вами и существовать». Истина коррелирует с объективностью и законностью, она - субстанция земная, преходящая, является плодом разума и ума человека. Старославянское ИСТЪ соответствует латинскому IÜSTUS - «справедливый, добросовестный, честный». Именно поэтому Владимир Иванович относит к умственному истину и ложь, а к нравственному - добро и зло. Добронравный и добродетельный человек обладает честным и чистым сердцем, живет в гармонии с совестью и законами правды.
Согласно всё тому же словарю, правда стоит в одном когнитивном слое с высшей правдой и правосудием, эта справедливость, данная небесами и воплощающая божественный нравственный закон. Правда символизирует благостный дар, добро и устремление к любви, божественному нраву и его воле. Правда древнерусским человеком воспринималась как чистая и святая связь с Богом, ассоциатами которой становились обет, обещание, заповедь, договор. Правда сближалась с благодатью. Прилагательное «правЪ» отражает прямую, правильную нить судьбы, её праведное наполнение. Древнерусское «пьрвЪ» кристаллизуется семой «первый», «морально-образцовый» - тот, за которым могут следовать другие, так как именно он воплощает норму бытия. Именно данные смыслы поэтически обыгрывает Ю. М. Лермонтов в поэме «Демон»: «Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством».
В результате справедливость становится денотативный почвой, в которой переплетаются право как условие, правда как причина и праведность как цель. Ю. С. Степанов относит представления о справедливости к этике крестьянства, выступившего «определённым сословием для русских как этноса» [12, с. 456]. Указанная этика формировалась
в лоне Православия, для которого традиционным идеалом справедливости могла быть лишь одна правда - правда Божия («Правда живет у Бога»). Лексико-фразеологическое поле Библии и дальнейшее цитатное варьирование фокусировалось в той же семантической плоскости: «Праведный судья одесную от спасителя стоит», «В боге нет неправды», «За правду бог и добрые люди», «Правда свята, а мы люди грешные» и т. д.
В эпоху имперской России произошло смещение смысловых доминант в семантике слов. Истина преобразилась в вечное и неизменное, стала олицетворять объективный закон мироздания - закон извне, начерченный человеку Богом. Конструкт истина прочно закрепился в сфере религии (Бог есть Истина, и Добро, и Красота). В философии различные ветви гностицизма подчёркивали идею определённого порядка в мире, согласно которому есть единая и неделимая истина, как правило, недоступная для обычных людей, но для избранных обретение гносиса (тайного знания) само по себе было спасительным.
В современном языковом пространстве подобная ядерная градация сохранилась, но динамика развития языка, секуляризация жизни способствовали зарождению прагматического контекста существования смысловых полей конструктов истина и правда, которые сублимировали в, соответственно, нравственные и социальные категории, регламентирующие нравственный и социальный порядок. Истина и правда стали мерилом отношения человека к объектам и субъектам мира, позволяющим оценить их духовную сущность, подлинность и фактологичность.
Так, И. М. Дзялошинский отмечает, что «существует только одна истина, недоступная нашему пониманию. И есть множество реальностей... Наша реальность - результат наших коммуникаций. у каждого свои связи и своя реальность» [7, с. 279-280]. Видение окружающего мира - не более чем сумма интерпретаций человека, различных уровней восприятия и осознания им этого мира. Спектр ощущений и толкований обусловлен уровнем интеллекта, степенью развитости воображения, темпераментом, характером, мировоззренческими позициями, в том числе таким преходящим фактором, как настроение. Объективный мир находится за пределами окна моей комнаты до тех пор, пока я не посмотрел в это окно и не увидел дорогой и близкий моей модели мира гештальт (целостный образ определённого среза бытия).
В статье «Конструкт и гештальт - неоинструментальные средства гуманитарной науки» доктор биологических наук В. Н. Бо-чарников задается вопросом: материальна или идеальна информация [5, с. 151]. Человек, конечно, познает мир, но он и живёт в нём, выстраивает свою персональную реальность. Мы обречены программировать окружающую действительность инструментарием личностных приоритетов и конструктов, сфокусированных в нашей картине мира. «Любое представление будет моделью, - пишет В. Н. Бочарников, - . сам человек является такого рода сущим, где встречается субъективное и объективное, познавательное и ценностное, фантастическое и действительное, теоретическое и практическое» [5, с. 156].
Именно концепт правда демонстрирует личностные побуждения человека. Правда замкнута на субъекте речи, в отличие от истины, которая отсылает к внешнему миру. Правда в современном русском языке символизирует внутренний закон, поэтому ассоциируется с земным, социальным и изменчивым. В данном контексте возникает особое ощущение справедливости, которое открывает чувственную, практическую истину поведения человека. Справедливость кристаллизуется в деятельный образ, подкрепляется делом и поступком, имеет свою историю и базируется на рациональных закономерностях: юридической и философской. Правда - критерий суждений личности о событиях и фактах. Каждый конкретный случай можно оценить в разрезе человеческого правосудия: «творить суд и правду», «стоять за правду».
Не случайно аксиома англосаксонской журналистики «Факты священны, комментарии свободны» естественно вписалась в информационную политику российских СМИ. Но, следует подчеркнуть, что адаптация правила шла с учётом нашего дихотомического менталитета, не предполагающего наличие середины между полюсами [см.: 8]. Поиск своей правды в медиатексте разворачивался в пространстве сосуществования параллельных моделей: коллективизм / индивидуализм; духовность / прагматизм; аскетизм / потребительская философия; слава / успех; труд / лень и т. д.
Игра с законами правды в постперестроечный период, да и сегодня, в эпоху третьей информационно-психологической войны, обнажила «страшную свободу духа русского человека» (Ф. М. Достоевский). В информационном поле, с одной стороны, закрепляются идеи о великой культуре и силе Русского мира, однозначности резуль-
татов Отечественной войны 41-45 гг., с другой стороны, сыпется град псевдорефлексий: «Мы - матрёшки в камуфляже... гроб с гниющими потрохами» (Виктор Ерофеев. Как тут жить дальше?); «Я ненавижу патриотизм, я с ним борюсь, он не воспитывает ничего кроме агрессии и невежества» (Ксения Ларина); «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» (канал «Дождь»).«Русь святая имела всегда обратной своей стороной Русь звериную», - писал Н. Бердяев [2, с. 44]. Тем не менее, полярность взглядов, подкреплённая соответствующими аргументами и контраргументами, составляет стержень качественного и свободного контента современных СМИ.
Правда, в силу своей субъективности, предполагает плюрализм мнений, что верба-лизирует и паремиологический комплекс русского языка: Истина одна, а правд много; Истина для всех одна, а правда у каждого своя; У всякого Павла своя правда. В современном секуляризированном мире божеский закон сменила научная истина, претендующая на свою единственность, но и она способна быть представленной как субъективная правда учёного, наблюдателя, очевидца.
Неоднозначность восприятия правды обусловлена, по мнению А. И. Редель, тем, что житель России, оценивая окружающий мир, пытается, в первую очередь, быть справедливым, простым и при этом он ориентируется на идею равенства [10]. Многие исследователи также отмечают, что именно по этой причине закон занимает подчинённое положение по отношению к справедливости [см.: 6]. Дух русского человека предпочитает оценивать нормы общежития исключительно с точки зрения нравственности, вбирающей родственные истину и правду. Скепсис к суду и закону нашел яркое отражение в лексико-фразеологиче-ском поле русского языка: Судью подаришь, правду победишь; Пред богом с правдой, а пред судьей с деньгами; Поп ждет покойника богатого, а судья тягуна тороватого; В суд ногой - в карман рукой; Пред богом ставь свечку, перед судьей мешок и т. д.
Правовой нигилизм во многом проистекает из ментальной схемы миромоделирова-ния русского человека, для которого законом может быть исключительно совесть: Правда суда не боится; Хоть бы все законы пропали, только бы люди правдой жили. Ощущение справедливости не приходит само по себе, оно воспринимается нами как воздаяние и вознаграждение за добродетельную жизнь. Жить по законам правды и истины - един-
ственно возможный путь свободного выбора человека: Кто правду хранит, того бог наградит; Правда со дна моря выносит и т. д. Напротив, неспособность разделять и видеть сущность правды и лукавых деяний влечёт за собой кару, наказание за проступки и грехи: И в бедах люди живут, а в неправде пропадают; В неправде бог карает; Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься; В правде бог помогает, в неправде запинает и др. Ю. С. Степанов отмечает, что только в русской культуре справедливость соединяется с внутренним убеждением, граничит с правдой и включается в когнитивное поле истины [12].
Указанные ключевые компоненты миро-видения являются корпоративно-значимыми для российских СМИ. Сценарий развёртывания концептов правды и истины относительно достоверности, фактологичности, правильности, справедливости приобретает особое значение в медиатворчестве. Существует немало изданий, обозначивших интересующие нас конструкты в своих названиях: «Комсомольская правда», «Журналисткая правда», «Украинская правда», «Казачья правда», «Слово правды», «Правда Севера», «Череповецкая истина», «Справедливая Россия» и др.
Создание медиапроизведения - процесс творческий, хоть и встроенный в определённые корпоративные алгоритмы. Знание технологий (сбора фактов, их обработки, изложения и т. д.) представляет собой лишь инструментальную схему воплощения творческого потенциала создателя медиатекста. Акт творения предполагает прорыв сквозь очевидное к новому осмыслению пространства и времени, он позволяет обнаруживать и открывать новое бытие. Сквозь устоявшиеся знания мы нацеливаем свой мозг на ранее неизведанное, начинаем продвигаться к истине.«В результате возникает особое эмоциональное состояние творчества, - пишет Н. М. Бехтерева, - которое преобразуя мир, своим базисом имеет творчески преобразованный мозг человека» [4].
Градусы объективности творческого процесса автора медиатекста зависят от формата и жанра последнего, но при этом и жесткая новостная форма не гарантирует независимости от внутренней готовности автора воспринимать объекты и реалии определённым образом. В психологии журналистики этот феномен получил название «подготавливающая установка». Работая с фактурой, журналисты предпочитают правдиво говорить: «Делаю новость».
Калейдоскоп фактов, широкая палитра реальности, представленная в информационном пространстве, не смущает читателя/ слушателя/ зрителя, который нацелен на получение информации, гармонирующей с его моделью мира. Возникающие при этом когнитивные диссонансы запускают либо механизм отторжения текста, либо процесс переосмысления своих собственных установок. В медиадиалоге конструкт правда/истина распадается на два сценария реализации, один репрезентирует языковая личность медиатек-ста, предлагающая субъективное отражение объективного мира, другой - языковая личность адресата текста - «из-обретающего» (дешифрирующего) предлагаемый образ мира. Знаменательно, что П. А. Флоренский достоверность называл «дискурсивной интуицией» - интеллектуальным чувством принятия произносимого суждения в качестве истинного.
Адекватное видение реальности, отражение всех его граней возможно только при наличии широкого, многоуровневого взгляда, охватывающего целостное пространство ситуации, явления, проблемы. «Множественность представлений, - справедливо отмечает В. Н. Бочарников, - даёт богатство цветов и оттенков картины мира, и здесь не страшно само расхождение отдельных изображений действительности, скорее, это будет плюс, состоящий в том, что появляется возможность восприятия как бы "стереоскопической" объёмной картины мира» [5, с. 155].
Ошибки в восприятии и представлении реальности неминуемы, глубокое познание действительности является аксиомой, например, научного дискурса, но далеко не данностью, для автора медиатекста указанная цель в лучшем случае остаётся путеводной звездой, которая определяет качество работы с фактурой в рамках определённого жанра и канала коммуникации. Уместно вспомнить известное утверждение Рабиндраната Тагора:«Если вы закроете двери перед всеми заблуждениями, истина также останется снаружи».
Современное информационное пространство зарождалось в постмодернистской парадигме и, несмотря на отдельные утверждения учёных о крахе данного направления, виртуальная реальность сохранила базовые черты постмодернизма: абсолютизация теории театра, амбивалентность смыслов, ориентированная на раскрепощенное - адог-матическое сознание, неопределённость, открытость, постмодернистская чувствительность, мультиперспективизм и др.
Канва повествований и рассуждений в подобной виртуальной сфере секционирует реальность и предлагает свои представления о правде и истине. Так, объективный мир центрируется относительно ключевых точек интереса, информационная повестка дня (ИПД) определяет круг тем и событий, которые возводятся в ранг важных и отрабатываются практически всеми СМИ и социальными сетями. Учитывая доминирующую информационную политику современной России, наличие «информационного меню» позволяет диктовать не только то, о ЧЁМ думать среднестатистическому потребителю, но и КАК, в каком направлении выстраивать свои мыслительные операции.
Представления в эпоху рынка о честности, беспристрастности, нейтралитете средств массовой информации были названы Г. Шиллером мифом. А. Моль сложившееся положение вещей обозначил как «догматическое противоречие» СМИ, Г. Г. Почепцов - как парадокс мифологической интерпретации. СМИ зависят от общественного мнения, аудитории, власти, учредителей. Субъективизм автора медиатекста, его индивидуальная правда обогащается углом зрения внешних факторов. Особое место здесь занимают рекламные и PR-тексты, создающие гиперреальность, а порой и искусственно созданные ситуации или явления.
Идеологическая правда является краеугольным камнем общего медиатекста. Например, советская теория журналистики признавала приоритет классового интереса по отношению ко всем остальным, в том числе к закону истины и справедливости. В результате в информационном пространстве активно сталкивались «правда пролетарская» и «правда буржуазная».
Современная технологическая цивилизация, активное развитие СМИ значительно усложнили восприятие категории истинного, которая модифицировалась в осознание того, что же есть реальное, действительное, подлинное и настоящее - противоположное фальшивому и кажущемуся. Словосочетание «соответствующей истине» артикулирует не только идею совпадения с нравственным идеалом - святой истиной, но и соответствия действительности тому, что существует на самом деле, не является плодом воображения, тому, что правдиво, а значит реально и подлинно. В. И. Карасик выделяет среди основных текстуальных коррелятов подлинных предметов фальшивые, наигранные, формально имитируемые [9, с. 111].
Надо признать, что культ факта всегда оставался относительным критерием качественного медиатекста. В современных условиях чистое информирование не только не возможно априори (по уже указанным нами причинам), но и становится невостребованным, как со стороны медиапотребителя, тяготеющего к уже расставленным акцентам и образным - иконическим формам представления реальности, так и со стороны создателя медиапродукта, над которым довлеет задача завоевать целевую аудиторию, а в последствии удерживать её внимание и влиять на неё, включая и такую крайнюю форму, когда и обман уже - правда.
Так, сегодня все чаще появляются примеры массовой дезинформации, за которой стоят либо корпоративные интересы, либо политическая конъюнктура. Подобные формы принято называть «фейк» (от англ. fake -фальшивый, ненастоящий). «Сбросы» в СМИ стали информационным оружием, позволяющим доминировать, в том числе, в экономических и политических сферах. Технология не нова, например, в 2008 г. в зарубежных СМИ появилась новость о якобы тайных переговорах Грузии и России по разделу сфер влияния в Абхазии; в 2013 г. прошла информация о смерти М. С. Горбачева; «танцующий мост» в Волгограде активно обсуждали в мае 2010 г.; не так давно Валерию Гергиеву пришлось опровергать информацию о том, что он якобы поддержал панк-группу «ПуссиРайот» во время собственного выступления в «Ковент-Гарден».
Общий медиатекст создаёт свою систему символов пространства и времени. Хронотоп СМИ, с одной стороны, объективирует исторически накопленный опыт осознания русским человеком пространственно-временного континуума, с другой стороны, автор медиатекста открывает свои результаты познания и изучения времени и пространства, одновременно вступая в сферу смыслов и ценностей, что возможно, как отмечал М. М. Бахтин, «только через ворота хронотопа» [1, с. 290]. Глобализация информационного пространства еще более утяжеляет сферу правдивости и истинности. М. Кастельс писал, что новая коммуникационная система радикально трансформирует пространство и время: «Местоположение освобождается от своих культурных, исторических и географических значений и ре-интегрируется в функциональные сети или в коллажи из имиджей, включающих и поточное пространство, которое замещает конкретное пространство и местоположение» [13, с. 75].
Мир медийных структур, ориентированный на потребности и вкусы аудитории, более привлекателен, нежели реальность, он завораживает, притягивает и подчиняет своим имиджам, колонизируя жизненный мир человека (Юрген Хабермас). Медиа - реально существующая сфера идеального, имитирующая реальность, которую она не отражает, а замещает. Участник массовой коммуникации это замещение принимает как отражение действительности, воспринимает данную реальность, как будто этой условности не существует. Имитация реальности - имманентная сущность СМИ, но именно за этим сознательно или бессознательно человек обращается к средствам массовой информации, а русская языковая личность, как в процессе конструирования текста, так и в процессе его дешифровки, особенно нуждается в дополнительных смыслах, семантических открытиях и откровениях по поводу предлагаемых фактов.
Особенно ярко трихотомия соотношений «истина - правда - справедливость» проявляет себя в аксиологическом пространстве измерения качества и эффективности работы СМИ.
Вопрос о правдивости и объективности СМИ - один из популярных, как в профессиональной среде, так и в кругу обывателей. Социологические исследования доверия аудитории средствам массовой информации проводятся регулярно. Аудитория различного возраста по-разному реагирует на государственные и коммерческие СМИ, больше доверяет государственным, высказывает большее доверие печатным изданиям. Тем не менее, общий скепсис в отношении людей в России к СМИ остаётся неизменным и в целом отражает когнитивную модель правды в русской картине мира.
Духовные формы существования нашей цивилизации определили доминирующий вектор переживаний русского человека, для которого осознание верхнего и нижнего, святого и скверного, горнего и дольнего, небесного и земного стало константой национального бытия. Д. С. Мережковский называл Россию «Марией, душой мира», в отличие от Европы, которая есть «Марта, работа мира». Душевные метания не только укрепляют русича в правоте своего дела, но и подталкивают к необходимым страданиям, позволяющим отделить правду от кривды, истину от лукавства, и которые возможны только при наличии сомнений в существовании истинной правды в мире людей: Уж сорок лет как правды нет;
Правда прежде нас померла; Была правда когда-то, да извелась; И наша правда будет, да нас тогда не будет и т. д.
Измерение труда журналиста законами объективной правды требует от создателя медиатекста определённых усилий и жертв по принципу: истину знает мудрец, а правду -праведник. В народе говорят: «Всяк правду ищет, да не всяк её творит». Постижение истинного мира, его объективной реальности в языке русской культуры сравнивается с особыми испытаниями, этимология слова «истина» включает сему «узнать всю подноготную, выявить подлинность чего-либо, отбросить лишнее - избавиться от подделки и лжи».
Обнаружить достоверный факт, добыть его, выверить масштабность и соотношение полученной информации действительным общественным проблемам и этическим профессиональным критериям творчества, обнародовать сведения - таков общий перечень ключевых пунктов работы с правдой в творчестве журналиста. Указанные виды переживания истины и осознания правды закреплены в паремиях русского языка: Хлеб-соль ешь, а правду режь; Варвара мне тётка, а правда сестра; Кто за правду горой, тот чистый герой; Лучше горькая правда, чем красивая ложь; Правда тяжелей золото, а в воде не тонет.
Культурозначимая информация о правде фокусируется в концептуальной метафоре
прямого действия субъекта, обращённого к добру, любое уклонение от которого ведёт в противоположную сторону - к злу. Ю. С. Степанов артикулирует правду как предикат [12, с. 465], она репрезентирует состояние, в котором её носителю хорошо, тепло, уютно, благостно. Тем не менее, состояние правды и настойчивое стремление к истине часто обязывает к отречению от суетного и размеренно-покойного существования: Правда хорошо, а счастье лучше; Правду говорить -многим досадить; Сказал бы богу правду, да черта боюсь; Правдой не обуешься; Правдой не оденешься.
Автор медиапроизведения, попадая в неоднозначные ситуации «серых зон» журналистики, когда его жизненная позиция и представления о правде вступают в конфликт с мнением властных структур, или редактора, или большинства, вынужден выбирать между самоценностью истины и собственным благополучием. Категория правды, как и в журналисткой деятельности, так и в русской культуре имеет ценностное измерение, сложность и многомерность которого вписывается в общепринятые этические категории профессиональной чести, достоинства, совести, и, несмотря на неоднозначность решения журналиста, истина уже давно запечатлена и неизменна - «Всё минется - одна правда останется».
Список литературы
1. Бахтин М. М. Эстетическое наследие и современность. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 1992. Т. 2. 368 с.
2. Бердяев Н. А. Русская идея: основные проблемы русской мысли XIX в. и начала ХХ в. М.: СВАРОГ и К, 1997. 541 с.
3. Бердяев Н. А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. 346 с.
4. Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни. М.: АСТ ; СПб.: Сова, 2007. 366 с.
5. Бочарников В. Н. Конструкт и гештальт нео-инструментальные средства гуманитарной науки // Гуманитарный вектор. Сер. Философия. Культурология. 2014. № 2. С. 150-157.
6. Волкова А. В. Гуманитарные технологии и формирование ценностей. URL: http:// politjournal.spb.ru/120107.html (дата обращения: 23.07.2014).
7. Дзялошинский И. М. Коммуникативное воздействие: мишени, стратегии, технологии. М.: НИУ ВШЭ, 2012. 572 с.
8. Ерофеева И. В. Дихотомия современного медиатекста как зеркало полярности русской культуры // European Social Science Journal. Москва. 2012. № 2. С. 138-146.
9. Карасик В. И. Языковые ключи. М.: Гнозис, 2009. 406 с.
10. Рёдель А. И. Духовность в структуре российского менталитета: дис. ... канд. филос. наук. М., 2003. 173 с.
11. Россия: многообразие культур и глобализация / ответ. ред. И. К. Лисеев. М.: Канон+ РООИ Реабилитация, 2010. 448 с.
12. Степанов Ю. С. Правда и Истина // Ю. С. Степанов. Константы: Словарь русской культуры: изд. 3-е, испр. и доп. М.: Акад. проект, 2004. С. 455-471.
13. Castells M. The information Age: Economy, Society and Cultural. Vol. 1. The Rise of the Network Society. Malden; Oxford, 1995. 375 p.
References
1. Bakhtin M. M. Esteticheskoe nasledie i sovremennost'. Saransk: Izd-vo Mordov. un-ta, 1992. T. 2. 368 s.
2. Berdyaev N. A. Russkaya ideya: osnovnye problemy russkoi mysli XIX v. i nachala XX v. M.: SVAROG i K, 1997. 541 s.
3. Berdyaev N. A. Sud'ba Rossii. M.: Sovetskii pisatel', 1990. 346 s.
4. Bekhtereva N. P. Magiya mozga i labirinty zhizni. M.: AST ; SPb.: Sova, 2007. 366 s.
5. Bocharnikov V. N. Konstrukt i geshtal't neo-instrumental'nye sredstva gumanitarnoi nauki // Gumanitarnyi vektor. Seriya Filosofiya. Kul'turologiya. 2014. № 2. S. 150-157.
6. Volkova A. V. Gumanitarnye tekhnologii i formirovanie tsennostei. URL: http://politjournal.spb. ru/120107.html (data obrashcheniya: 23.07.2014).
7. Dzyaloshinskii I. M. Kommunikativnoe vozdeistvie: misheni, strategii, tekhnologii. M.: NIU VShE, 2012. 572 s.
8. Erofeeva I. V. Dikhotomiya sovremennogo mediateksta kak zerkalo polyarnosti russkoi kul'tury // European Social Science Journal. Moskva. 2012. № 2. S. 138-146.
9. Karasik V. I. Yazykovye klyuchi. M.: Gnozis, 2009. 406 s.
10. Redel' A. I. Dukhovnost' v strukture rossiiskogo mentaliteta: dis. ... kand. filos. nauk. M., 2003. 173 s.
11. Rossiya: mnogoobrazie kul'tur i globalizatsiya / otvet. red. I. K. Liseev. M.: «Kanon+» ROOI Reabilitatsiya, 2010. 448 s.
12. Stepanov Yu. S. Pravda i Istina // Yu. S. Stepanov. Konstanty: Slovar' russkoi kul'tury: izd. 3-e, ispr. i dop. M.: Akademicheskii proekt, 2004. S. 455-471.
13. Castells M. The information Age: Economy, Society and Cultural. Vol. 1. The Rise of the Network Society. Malden; Oxford, 1995. 375 p.
Статья поступила в редакцию 10.09.2014
