CC BY
29
УДК 81-26 UDC
DOI: 10.17223/18572685/66/8
Праславянский след в русинской лексике и паремиологии: потя*
В.М. Мокиенко
Санкт-Петербургский государственный университет Россия, 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская наб., 11 E-mail: mokienko40@mail.ru
Авторское резюме
Представлен детализированный анализ являющейся наследием праславян-ского языка русинской лексемы потя 'небольшая птица'. Это слово и по форме, и по семантике точно соответствует его праславянскому прототипу, реконструкция которого предлагается в статье. Автор приводит репрезентативный ряд производных этой лексемы (потята, потятко, потяйтко, потька, потюк, потюх, потич, потак, по-тячный, потьичий и др.), зафиксированный словарями И. Франко, Д. Попа, И. Керчи, М.Й. Онишкевича, МД Матвийива и др., прослеживает её семантическую эволюцию и демонстрирует коннотативные потенции. Это слово сопоставляется с восточнославянскими и словацкими лексемами того же корня с регистрацией семантических сходств и различий. Особое внимание уделяется поговоркам (resp. фразеологизмам) и пословицам с компонентом потя. В хронологическом, ареальном и структурно-семантическом ключе характеризуются пять поговорок: Потя малое береся на сво! крыла; Вадяться так, што й потя бы на хижу не сло; Ци сова не потя? Лем потячое молоко му хибить. Они сопоставляются с украинскими, русскими и другими славянскими или общеевропейскими поговорками. Выявляются как общие, так и различные их особенности. В том же ракурсе даётся детализированная характеристика восьми пословиц: Потя видко по шрю, а чоловка по роботi; Впознати потя по прю; Потяти, што звыкло л'тати, тяжко на клпку звыкати; Йаке гнiздо, так й потита; Каждое потя любить крихотя; Крихотята дай потятам; Серенча ги потя, де хоче, там и сяде; Едно потя лс не насвище; Як потя ¡мають, та го гладкають. Некоторые из них имеют узкорегиональный характер, в то время как ареал других выходит за пределы общеславянского пространства. Приведённые данные доказывают праславянский статус русинской лексемы потя и позволяют отнести его к древнему
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-012-00305 «Русинская фразеология на славянском фоне: лингвокультурологический комментарий и лексикографическое описание».
языковому и культурному наследию русинов. Сопоставительный и этимологический анализ этого слова убедительно показывает его исконность в родном языке и вместе с тем его уникальность и праславянскую древность. Оно не только сохранило пра-славянскую форму и семантику, но и постепенно обогатилось фразеологическими и паремиологическими связями. Пословицы и поговорки, смысловым ядром которых стало русинское слово, отражают многослойные межъязыковые связи с другими славянскими и общеевропейскими ареалами, не потеряв при этом своей образной и региональной неповторимости.
Ключевые слова: русинский язык, этимология, праславянская лексика, паремио-логия, фразеология, пословица, поговорка, сопоставительная паремиология.
Proto-Slavic trace in Rusin lexis and paremiology: potya*
V.M. Mokienko
St. Petersburg State University 11 Universitetskaya Embankment, Saint Petersburg, 199034, Russia E-mail: mokienko40@mail.ru
Abstract
The article offers a detailed analysis of the Rusin lexeme potya ('small bird') inherited from the Proto-Slavic language. The form and semantics of the lexeme fully corresponds to its Proto-Slavic prototype reconstructed in the article. The author cites a representative series of derivatives of this lexeme (potyata, potyatko, potyaytko, pot'ka, potyuk, potyukh, potich, potak, potyachnyy, pot'ichiy etc.), fixed in the dictionaries by I. Franko, D. Pop, I. Kerch^ M.Y. Onyshkevich, M.D. Matviyiv et al. to trace its semantic evolution and demonstrate its connotative potential. The lexeme is compared with the East Slavic and Slovak lexemes of the same root to register semantic similarities and differences. Particular attention is paid to sayings (resp. phraseological units) and proverbs with the potya component. The following five sayings are characterized in terms of their chronology, area, structure and semantics: Potya maloye beresya na svdyi kryla; Vadyatsya tak, shto y potya by na khizhu ne silo; Tsi sova ne potya? Lem potyachoye moloko mu khibit'.They are compared with Ukrainian, Russian and other Slavic or common European sayings. Revealed are both common and their various features. The detailed analysis of the following eight proverbs has shown that some of them have a narrowly regional character, while the area of others goes beyond the common Slavic
* The research was carried out with the financial support of the Russian Foundation for Basic Research within the framework of the scientific project Nr. 20-012-00305 "Rusin phraseology against a Slavic background: linguoculturological commentary and lexicographic description".
space: Potya vidko po piryu, a cholovika po roboti; Vpoznati potya po piryu; Potyati,shto zvyklo litati, tyazhko na klitku zvykati; Yake gnizdo, taki y potita; Kazhdoye potya lyubit' krikhotya; Krikhotyata day potyatam; Serencha gi potya, de khdche, tam i syade; Yedno potya lis ne nasvishche; Yak potya yimayut', ta go gladkayut'.The data proves the Proto-Slavic status of the Rusin lexeme potya (*pbt$) and allows its attribution to the ancient Rusin linguistic and cultural heritage. A comparative and etymological analysis of the lexeme convincingly shows its originality in the regional language and as well as its uniqueness and proto-Slavic antiquity. It retained the Proto-Slavic form and semantics and gradually enriched with phraseological and paremiological connections. Proverbs and sayings, whose semantic core is the Rusin lexeme, reflect multi-layered interlan-guage connections with other Slavic and European areas, without losing their figurative and regional uniqueness.
Keywords: Rusin language, etymology, Proto-Slavic lexis, paremiology, phraseology, proverb, saying, comparative paremiology.
Введение
Предваряя один из своих словарей обширным предисловием, Д. Поп объективно и ярко подчёркивает значение русинского языка для понимания древнего взаимодействия восточнославянского и западнославянского языкового и культурного пространств: «Русины сохранили в своём языке многие элементы языка старых славян. Поэтому русинский язык можем по праву считать ненарушенным лингвистическим островом Центральной Европы, щедро усыпанном древнеславянскими языковыми бриллиантами. Историческая реальность, само геополитическое и географическое положение русинского края сделали этот чудный лингвистический остров контактной границей не только между двумя группами славянских языков - западной и восточной, но фактически и между двумя славянскими мирами - западным и восточным» [22: 33]. Познавательный потенциал и ценностные константы русинской фразеологии и паремиологии особенно рельефно высвечиваются на фоне украинского и русского языков [12; 14]. При этом консервативность (в хорошем смысле) русинского языка в славянском мире убедительно демонстрируется многими фактами, особенно лингвокультурологически заряженными пословицами и фразеологизмами, имеющими разную «дальнобойность», но хранящими инициальную собственно русинскую основу. Таковы, по нашим наблюдениям, паремии, воспроизводящие древний числовой код [2; 3], и соматические фразеологизмы и пословицы, отражающие древние лингвокультурологические представления, иногда уходящие не только в праславянскую, но и в праиндоевро-пейскую эпоху [13].
Так, русинский язык сохранил одну из реликтовых, древнейших пословиц Хаща - вухо, поле - воко -лс - вухо, которая, как и русская Лес слышит, а поле видит, предупреждает об опасностях, подстерегающих человека в лесу и безлесом пространстве [13: 121]. А такие пословицы, как, например, Ворона воронi воко не удовбать и Ворон ворону ока не видовбае имеют широкий иноязычный ареал, выходящий даже за пределы общеевропейского [13: 120]. Праславянские фразеология и паремиология до сих пор исследованы гораздо скромнее, чем праславянская лексика, поскольку методика реконструкции устойчивых словосочетаний этого периода требует специальной разработки [48]. Некоторые русинские фразеологизмы и пословицы с праславянским словом и его славянскими синонимами по ареалу могут гипотетически быть причислены к праславянизмам.
Изложение основного материала исследования
В № 46 журнала «Русин» опубликована статья словацкой исследовательницы М. Чижмаровой, демонстрирующая паремиологическое богатство языка русинов в сфере анималистических пословиц и поговорок [37]. Действительно, анимализмы являются одним из показателей языкового сходства славянских и неславянских народов Европы [1]. И, разумеется, русинская паремиология здесь не исключение. Наоборот, русинские пословицы с названиями животных убедительно подтверждают высказанное Д. Попом утверждение, что язык русинов являет собой «лингвистический остров, контактную границу... между двумя славянскими мирами - западным и восточным». Даже по анимализмам, ставшим компонентами русинской паремиологии, которую анализирует М. Чижмарова, можно судить о языковом симбиозе восточнославянской - русинской корневой основы с западнославянской - словацкой. Ср. кунь (рус. конь) - словацк. коп, диал. и чеш. кип; кобыла - словацк. коЬу1а; теля (рус. телёнок) - словацк. teia; вул (рус. вол) - словацк. уо1, чеш. vйl; свiня/свиня (рус. свинья) - словацк. sviпa\ мачка (рус. кошка) - словацк. Маска; коцур (рус. кот) - словацк. косйг; когут (рус. петух) - словацк. ^й^лишка (рус. лиса) - словацк. 1Вка; заць (рус. заяц) - словацк. zajac
Эти анимализмы отражают как родство русинского и словацкого языков, так и их различие, позволяющее выявить и паремиологическое взаимовлияние. Так, два последних анимализма образуют пословицы разного происхождения. Кажда лишка свуй хвуст хвалить явно заимствована из словацкого языка: Ка^а Кйка svoj chvost chvalí [53, I: 75]; Ка^а Ь'^ка svoj chvost ^аИ, dokial'si ho перораК [54: 13]. Пословица же Робота не заць, неутiкне - явно восточнославянская, образованная по активной шутливой паремиологической модели:
Робота - не eedMidb, до лку не втече; Робота - не вовк, до лка не втече; Робота не заець, не втече; Робота не заець, не побiжить [1: 286; 24].
Регистрируя факты такого рода, можно задаться вопросом: раз они демонстрируют своеобразный симбиоз восточно-западного славянского языкового взаимодействия, то можно ли говорить о национальном своеобразии русинской лексики и паремиологии, о собственно русинских языковых единицах?
Утвердительный ответ на этот вопрос позволяет дать, между прочим, и материал, представленный в статье М. Чижмаровой. В ряду её примеров почётное место занимает коротенькое слово потя (рус. птичка). «В древней мифологии птицы представляются создателями мира; много древних весенних хороводов имеют названия птиц, -пишет словацкая исследовательница, ссылаясь на этнокультуроло-гический справочник В.В. Жайворонка [8: 489]. - С птицами связано бесчисленное количество народных легенд, пословиц, поговорок, сказок; особенно любят в народе перелётных птиц, прилетающих с юга (из рая); они воспринимаются как вестники весны, приплода, урожая, добра, здоровья и счастья. У русинов бытует паремия: Як потя 1мають, та го гладкають и др.» [37: 247].
Слово потя как наименование птицы действительно вписывается в древние лингвокультурологические представления, характерные для славянских орнитонимов с глубокой древности [4: 345-347; 5: 527-745; 25]. Но при этом оно как оригинальная лексема остаётся знаковым маркером собственно русинского словарного запаса. Она оригинальна и неповторима, ибо отсутствует во всех других славянских языках, сохраняя при этом их древнее корневое ядро. Как увидим ниже, она гораздо древнее многих наименований маленькой птички, птенчика, известных в говорах Галицкой Руси: пташа, птшатко, пташеня, пташенятко, пискля, голопупок, голопуцьок, пуцьковiронок, пуцьвiронок [6, III: 218].
В словаре И. Керчи слово потя (мн. потята) 'птица' описывается как активная часть слово- и фразообразовательного русинского лексикона: *(друбной) - пичуга; * потята, што иззобали насшня упалое на пути. - птицы, что склевали семена, упавшие на дорогу; **впознати потя по пiрю - Видно птицу по полёту; *скубсти потя, доку вноу воздуа -делить шкуру неубитого медведя; *** ум. Потятко - птичка, пичужка. Потячный - птичий; *потячное молоко (фиг. кул.) - птичье молоко; *все навечур лишив ем... потячу покармову м1шанку - я каждый вечер оставлял для него птичью пищевую смесь; Потька ж. (ласк.) -голубушка, ласточка, лапушка, милочка, касатка; *(зоол. Cyprinus carpió) - карп, сазан; *в нашых р]ках жиют всяк рыбы: ... чуп, балшд,
шуль и мнюх ...подуства, кечега, ост^ж, савог; потька ...циганська рыба и клень - В наших реках живёт всякая рыба: чоп, густера, судак и налим, подуст, стерлядь, окунь, ёрш, карп, линь и голавль; Потька-блоплавка ж. (зоол. Rutilus pigus) - плотва; Потька-черленоочиця ж. (зоол. Rutilusрyтилyс) - плотва; Потько - голубчик, лапушка; Потюк, потюх- тип; птица, гусь. *ага, то ты потюк! - Ага, ты попался! [9: i60].
В словаре Д. Попа слово потя сопровождается украинским и русским эквивалентом птах - птица и призводными: потятко -пташеня - птенчик; потячый - пташиний; потячое гнiздо - пташине гшздо - птичье гшздо [22: i25].
Находим это слово и в паремиологическом тезаурусе И. Франко, где под вокабулой потя приводится типично орнитологический контекст «Коли потя Тмати на сило? Як заверюха» (Мшан.), а к нему этнографический комментарий: «В заверюху ловляться малi пташки, особливо жовтогрудки та воробц на сильця» (Фр. 2006) [2: 774]. Регистрирует слово потя (потяти) 'пташеня' как диалектизм и Академический словарь украинского языка, приводя контекст из коломийки, записанной в i969 г.: «Сто потя на ворота» [7: 435; 30].
Активно употребляется русинское слово на Бойковщине. М.Й. Онишкевич записывает его в разных словообразовательных модификациях и приводит краткие, но ясные контексты: Потя, потя, потяте, потяти, потятк'1, потяти, потята, потятита, потета, потяк'/та. i. Птах, пташина. «Ой, як рано ранейко потята шчебечут. - То вже такого гшзда по_ти. Йаке гшздо, там й потита». 2. Горобець; Потятко 'пташина'; Потяйтко 'пташка'. - «Залетти потятойки понад л'к зубриц'кий...»; Потьичий. Орн. 'вщ малого яструба'; Потьста. i. Птахи. 2. Гороб^ [2: i27; 20]. Ср. также: Потяк, потак. Назв. мн. потякы 'вид гриба'; Потячшець. Биот. Дрiбна дика вика, вика лучна (Briza minor L.); Потька ^хт.) - короп ^хт.) - карп ^хт.) [22: i25]. Ср. подобные выше приведённые ихтиологические наименования и в словаре И. Керчи [9: i60]. Как увидим ниже, слово потя и его производные образуют весьма яркие русинские пословицы и поговорки, подтверждающие его активную употребительность.
Характерно, что за пределами собственно русинского пространства это слово обнаруживается лишь в словацких диалектах, причём не в орнитологическом, а в переносном антропоморфном значении: pota пеор. 'незначительная, невыразительная личность': «Takú potu zenu mal, co z nej ñic, lern jazig ma veL'iki». Hradisko SAB [53, II: 1036]. Любопытно, что и в калужских говорах русского языка слово потя (записанное в 1927 г.) также стало негативным прозвищем мужчины, а в диалектах Починковского района Горьковской области (запись i973 г.) вошло в состав фразеологизма Потя шyтоломный 'недалёкий человек,
недотёпа': «Ты погляди-ка, чего он сделал, потя шутоломный, ему говори, не говори, всё одно не понимает, своё сделает» [28; 30: 324].
Квалификация этого слова как довольно узкого славянского диалектизма, однако, была бы неправомерной, что убедительно доказывается этимологическим анализом. Этимологический словарь украинского языка посвящает этому слову особую статью, ссылаясь на приведённую нами выше фиксацию в Академическом словаре и предлагая ряд общих по корнеслову лексем: «Потя, Пташеня, курча, потач 'прим1щення для курей пщ тччю, кл1тка для курей', потич 'курник; загороджене м1сце, клггка для курей', потiй 'твень, потюк 'пташеня просянка, Emberiza calandra L. (E. Miliaria)', 'потюх, потяч 'тс', потячий 'стосовний птяшенятущи, курчати; курячий'. - рос. потка 'пташка, пташина', др. пътъка (потка) 'птах'; - псл. (сх) * pъtъka 'пташка', пов'язане з p^ica,укр. птиця [3: 344-345; 32]. Див. ще птица. - Пор. ття, потак» [4: 544; 7]. Как видим, русинское потя этимологически связано с праславянским словом *pъtъka 'птица'. «К нему же относят ття 'курча, пташеня', ття 'молодий твник' - результат контамшацп форм потя 'пташеня' i ттель 'п 1вень' [4: 419; 7], а также потак 'чоловЬ чий статевий орган', потка 'жшочий статевий орган', потичка 'тс'. - рос. потка 'чолов1чий член', белор. потка 'тс'; пол. potka 'жшочий статевий орган'; - псл. * pъtъka 'статевий орган', результат перенесення на орган назви *pъtъka 'птах'; як семантичну паралель пор. укр. курка 'жшочий статевий орган'; пол. potka (зам. законом1рного *petka) е, очевидно, запозиченням 1з схщнослов'янських мов» [4: 539; 7].
Сопоставляя чеш. pták и родственные ему слова с рус. птица, укр. птиця, с.-х. ptica, В. Махек предполагает, что они являются ум. формой от псл. *pría и рус. диал. (сибирск.) потка 'птичка'. «Кажется, - подчёркивает чешский этимолог, - что праславянским словом было *pría в значении 'птенец' (ср. p^-епьсь, чеш. ptenec), а из него развилось зап.-слав. (первоначально, видимо, разговорное) ptacha > ptach > pták» [47: 496]. В этой интерпретации известного чешского этимолога можно, как кажется, достаточно явно усмотреть и полную компатибельность прасл. *ptía с современным русинским потя. Любопытно в этой связи и «дальнобойное» сопоставление псл. *ptía (ст.-сл. пъта,др.-рус. пъта) с др.-инд. potah 'молодое животное', восходящим к и.-е. корню *pout- [46: 510]. На основе таких этимологических сопряжений вполне возможно, что именно русинское потя сохранило и древнейшую форму, и древнейшее значение праславянского слова.
Понятно, что в процессе формальной и семантической эволюции это исходное слово претерпевало изменения. На одно из них, как мы видели, особое внимание обращают составители украинского этимологического словаря, подчёркивая, что уже псл. *pъtъka стало
метафорическим обозначением мужского или женского полового органа. Тот же семантический сдвиг отмечается и для белор. потка 'penis', который возводится к орнитологическому значению: рус. диал. потка 'птичка (особенно певчая)', болг. патка 'утка, гуска' и 'половой орган маленького мальчика', англ. cock 'петух' и 'пенис' и т. д. [38: 304-305]. И в русинском языке, между прочим, запечатлён такой семантический симбиоз: ср. бойк. потка 'половой орган женщины' [15: 379].
Рассмотрим подобные и иные формальные и семантические мутации праславянского слова в некоторых славянских диалектах.
В русской народной речи слово потка 'птица (не промысловая), птичка, птаха' известно не только в сибирских говорах (как считал В. Махек), но и на гораздо более широком пространстве: Вят. (1845): Вчерась опять какие-то потки летели; Киров.: Ни одной потки не застрелил; Волог. Твер., Калин., Новг., Яросл., Костром., Уральск. Птичек много в тайге. Самые маленькие - потки. При этом в некоторых регионах наблюдаются конкретизация или расширение семантики этого слова: Краснояр. 'певчая птица, птичка'; Вят. (1842-1847), Киров., Волог. 'птица, живущая на болоте'; Волог. (1939) 'птица наподобие сороки'. Некоторые значения весьма далеки от исходного орнитологического, напр., Ленингр. (1937-1940). Вероятно, они являются переносными от названия маленькой птицы: Черепов. Новг. (1922), Твер. 'мышонок': Опять потка попала в мышеловку; Каргоп. Арх. (1928) 'о любимом ребенке' [28; 30: 284-285].
Достаточно давно и широко распространено и уже известное нам «генитальное» значение этого слова: Пск. (1855), Новг., Лит ССР потка 'мужской половой член', Твер. (1860), Новг., Сиб. 'половой член у мальчиков'; Славк. Пек. (1957) 'половой орган коня' [28; 30: 284]. Это значение зашифровано и в загадке Под полом [полем?] мужик поткой грозит с отгадкой «квас» (Дмитр. Моск., Садовников - СРНГ 30: 285). То же значение имеет и производное поточка 'половой член маленького мальчика', записанное в Череповецком уезде Новгородской губернии в 1893 г. [28; 30: 300].
Сравним и другие производные этого корня в русских диалектах: Волог. (1896) поток 'небольшая птица' [28; 30: 287]; Орл. Вят. (1904), Вят., Киров., Яросл., Костром., Краснояр., Волог. (1841-1853) поточка. ласк. 'птичка, пташка': С ветки на ветку перелетала поточка не больше поползня; Вят. поточки паньские (царские) 'певчие птички': Поточ-ки царски поют песни арски [райские]; Переясл. Влад. (1849-1851) съестная поточка 'птица, мясо которой употребляют в пищу'. Слово зафиксировано также (Киров., 1940) и в значении 'о медлительном человеке', а в составе фразеологизма хитрая поточка (Ветл. Костром., 1939) - как ироническая характеристика хитрого человека: Ты хи-
трая поточка. Ср. также Переясл. Влад. (1849-1851), Волог. поточка 'таракан' [28; 30: 300]. Возможно, к тому же корню относятся и диалектизмы Пск. (1902-1904) потекуха 'птица род куличка' [28; 30: 271] и патлядка 'молодая курица-несушка' и др. [28; 30: 273].
Пожалуй, наиболее заметный след в славянских языках слово потка оставило в названии куропатка - 'дикая птица семейства куриных'. Оно широко отражено в народных говорах в разных вариантах: куро-поть, куропать, куроптаха, куропатва, куропатка, куропат, куропатёк и под. Известно это сложное слово не только восточнославянским, но и западнославянским языкам: укр. куропатва (диал.), курiпка; белор. курапатка,чеш. koroptov,польск. kuropatwa. В русском языке оно было известно уже с XVI в. (ср. в XVI в. куроптина 'мясо куропатки'). При этом наряду с формой куропатка бытовали и формы куропоть,куропеть и др. Слово образовано сложением корней кур- (ср. курица) и път-> пт-: пот- (ср. потка из пътъка - 'пичужка', 'певчая птица'). Правда, при этом ожидаемой формой должна была бы стать куропотка, а не куропатка. Такой не вполне закономерный фонетический переход этимологи объясняют результатом смешения форм потка и птаха (ср. чеш. pták и польск. ptak 'птица') и влиянием таких образований на -атка, как хохлатка [1: 457-458; 36].
Экскурсы в этимологию славянских слов с корнем *pría подтверждают нашу гипотезу о том, что русинское потя - не что иное, как сохранившееся до наших дней праславянское название маленькой птицы, птенца - И это не реконструкция, а живое, реальное
слово из современного русинского лексикона. Живое ещё и потому, что оно входит в состав образных выражений и пословиц, наполняясь особой экспрессией и обогащаясь особыми коннотациями.
Поговорки (resp. фразеологизмы)
В словарях русинского языка слово потя и прил. потячий входят в состав пять поговорок: Потя малое береся на своУкрыла; Вадяться так, што й потя бы на хижу не ало; Ци сова не потя; Лем потячое молоко мухибить. Они дают оценочную, экспрессивную характеристику окружающей действительности и человека. Рассмотрим каждую из таких поговорок в сопоставлении с соответствующими украинскими и русскими оборотами.
1. Потя малое береся на своУ крыла - пташечка л^ати починае -птенчик летать начинает [23: 75, 194].
Украинский и русский эквиваленты, предложенные Д. Попом, подчёркивают оригинальность русинского выражения. Действительно, точных соответствий ему нет ни в украинских, ни в русских источниках. Но следы близкой по образности фразеологии в восточно-
славянском языковом пространстве найти, тем не менее, можно. В Академическом словаре украинской фразеологии находим оборот пускатися/пуститися на сво) крила 'начинать самостоятельно жить, заботиться о себе' [31: 588], явно восходящий к орнитологической метафоре. В русском языке также известны подобные разговорные фразеологизмы: вставать/встать на крыло 'начинать летать (о птенцах)' 'взлетать (о птицах)', 'приобретать самостоятельность, независимость от других' [35, I: 85]; поднимать на крыло кого 'учить летать птенцов' [2: 57; 35]; подниматься/подняться на крыло 'начинать летать (о птенцах)' [1: 267; 35]; становиться/стать на крыло 'учиться летать (о птицах)', 'становиться самостоятельным' [2: 184; 35]. Подобные обороты зафиксированы и в русских народных говорах -напр., подниматься/подняться на крыло в русских говорах Карелии имеет значение 'начинать летать (о птенцах' [3: 40; 27], в иркутских (1935) - 'полететь снова после линьки (об утках)' [28: 100], а в новгородских - 'обзаводиться хозяйством, строить собственный дом' [19: 468].
2. Вадяться так, што й потя бы на хижу не сло - лаяться на ва заставки - ругательски ругаются [23: 101]; ругательски ругаются -вадяться так, што й потя бы на хижу не сто - сваряться так, що й птах на хату не сяде [23: 77].
Обращение к украинским и русским источникам убедительно доказывает оригинальность русинской поговорки об интенсивной брани. Украинский эквивалент сваряться так, що й птах на хату не сяде, приведённый Д. Попом, является, судя по всему, буквальным переводом русинского оборота, а рус. ругательски ругаются, как и укр. лаяться на ва заставки, имеет иную структуру и образность (безобразность). При этом в украинском малом фольклоре можно отыскать выражения с близким образом, но иной семантикой: Про мене кричи, хоть на хату вилiзь1 (Фр., II, 2: 312) [3: 61; 24]; Говори й на хатувил'зь (Фр., I, 2: 355) [24, II: 286]; Сваряться, ажст'ни тр'щать (Фр., Ш, 1: 59) [3: 63; 24]; Нема хатки без звадки (Н. н., Вол.); Нема тако)хатки, де б не було звадки (Прип., 232); Нема тоI хатки, де б не було звадки (Ном., 66; Укр. пр., 1963, 711) [1: 134; 24]; Нема теIхатки, де б не було звадки (Ном., 66) [3: 73; 24].
3. Ци сова не потя? - чи сова не птах? - разве сова не птица? [23: 230].
Эта поговорка в словаре Д. Попа приводится лишь один раз, а орни-тоним сова встречается в сравнении позерати ги сова - вирячувати очi - таращить глаза [23: 84]. Сомнение в «птичьем статусе» совы в каком-то отношении проясняется украинским и русским эквивалентом к русинской пословице Из пса нид не буде солонина - хоч би
сова попд небом л'тала, а соколом не буде - Сколько утка не бодрись, а лебедем не быть [23: 79].
Действительно, в орнитологической «табели о рангах» сова занимает в славянской паремиологии и мифологии отнюдь не почётное место. По украинским поверьям, сова - вестник опасности, символ страха. В Полесье, например, в совах видят воплощение нечистой силы либо существ, являющихся наполовину птицами, наполовину чертями. Природа совы отражена в пословице Сова не родить сокола, а такого ж чорта, як сама [4: 412]. И другие украинские пословицы отражают противопоставление совы «благородным» птицам, прежде всего соколу: Не пара сова до сокола (Висл., 307) [1: 221; 24]; Не уродить сова сокола, а кобила вола (1МФЕ, 29-3, 129); Сова не родить сокола, а такого ж чорта, як сама [1: 221; 24]; Сова хоч пiд небо зле-тить, то все сова; Сова хоч би лiтала попiд небеса, то соколом нiколи не буде (1льк., 86; Закр., 205; Ном., 64; Висл., 205; Укр. пр., 1963, 124); Як би сова не стараласьл'1тати, а соколом не буде (Н. н., Вол.) [1: 222; 24].
Подобные представления о «неорнитологичности» совы отражает и русский малый фольклор: Сова не родит сокола, а такого же чёрта, как сама (Омск. (1976) ФСГ 1983, 185; СРГС 4, 371); Сова хоть бы под небеса летала, а всё соколом не будет (Сн. 1848, 378; Твер. ТПП 1993, 57); Из совы сокол не будет (Богд. 1741, 84); Из совы сокола не будет (Сок., 337); От совы не родятся соколы (Ан. 1988, 248); От совы не родятся соловьи (Сок., 328).
Представленный сопоставительный анализ выявляет смысл русинской вопросительной поговорки Ци сова не потя? Собственно, этот вопрос риторический, ибо русины к сове относятся с таким же подозрительным пренебрежением, как и другие славяне, при этом приравнивая её к своей собственной птице - поте. Неслучайно эта поговорка - собственно русинская, не известная другим славянским языкам и потому буквально переведённая Д. Попом в качестве украинского и русского эквивалента.
4. Скубсти потя, доку воно у воздуа - делить шкуру неубитого медведя [9: 160]. Хотя И. Керча приводит совсем иной по образности эквивалент к русинской поговорке, подобные обороты можно отыскать в украинских и русских паремиологических сборниках.
Украинские. Незловивши, не скуби (Н. н., Вол.); Непiймавши, не скуби (Укр. пр., 1955, 175); Не скуби, поки не зловиш (Фр., Н1, 1, 110; Укр. пр., 1955, 179; 1963, 531); Не скуби, поки не зловив (Ном., 52); Еще i то не пiймав, а вже скубе; Не поймав, да скубе (Зш., 224); Ще не зловив, а вже скубе (Закр., 162; Ном., 52; Чуб., 300; Укр. пр., 1963, 531); Ще не зловив, а вже пориваеться скубти (Укр. пр., 1955, 175); Ще не зловив, а вже скубти хоче (Н. ск., 1971,153) [1: 269; 24].
Русские. Не поймав, не щиплют (Петр. галер. нач. XVIII в., 31; ДП 1, 175); Не поймавши, не тереби (Тан. 1986, 105; СР 2, 225; Пск. СПП 2001, 137); Не поймал, а уж отеребил (потеребил) (Сн. 1848, 282; В.-рус. Рыбн. 1961, 81; Прок. 1988, 167); Не подстрелил ясного сокола - рано перья щипать (Алещенко 2008, 250); Не подстрелив дичь, рано перья щипать (Сок., 592); Курицу не поймал, а уж ощипал (Рыбн. 1961, 81; Ан. 1988, 157); Не поймав, курицы не щиплют (Сн. 1848, 282; Ан. 1988, 222).
Как видим, оринтологический образ подразумевается и в русинской, и в украинской, и русской поговорках. Однако если в украинских паремиях он имплицирован и сам собой подразумевается, то в русских может и имплицироваться, и эксплицироваться, называя разных птиц - как диких, так и домашних. Но лишь русинская поговорка использует обобщающий «птичий» образ, воплощённый в лексему потя.
5. Лем потячое молоко му хибить - ттьки птичого молока йому бракуе - только птичьего молока ему недостает [23: 84, 158]. В словаре И. Керчи [9: 160] оборот приводится в форме потячное молоко с пометами фиг. кул. Видимо, имеется в виду сорт популярных у русских, украинцев, белорусов и поляков конфет. Этот современный кулинарный бренд имеет древнюю фразеологическую историю. Сто лет назад эту русинскую пословицу с компонентом потячий включил в свой сборник И. Франко с дефиницией «говорять про жите в достатках»: тамлиш потячого молока не стае [2: 410; 33; 34: 775], а Л.Г. Скрипник приводит вариант тльки потячого молока не мае [26: 123].
В отличие от трёх рассмотренных выше поговорок, украинские и русские эквиваленты здесь не являются буквальным переводом, а столь же аутентичны, как и русинская. И это неслучайно: ведь поговорки о птичьем молоке имеют, как увидим, очень широкую ареальную масштабность, выходя даже за пределы индоевропейской языковой общности. Именно потому она активно варьируется как в украинском, так и в русском языках.
Украинские: пташочого молока забагла (Фр., II, 2, 410); пташи-ного молока ще йому бракуе (Прип., 207); птичого молока тлько не знайдеш, а все есть (Зш., 243); х'ба птичого молока нема (Ном., 29); х'ба птичого молока у нього немае (Укр. пр., 1936, 68) [1: 327; 24]; все мае, крiм пташиного молока (Зак. пр., 10); все мае, х'ба що пта-шиного молока забагае (1льк., 15; Фр., II, 2, 383); х'ба птичого молока нема (Укр. пр., 1963, 192) [3: 88; 24]. Ср. также подол. х'ба пташачого молока нема [10: 206].
Русские: птичье молоко. пск., разг. 'нечто очень редкое, неслыханное, невозможное, предел желаний' (ДП, 862); птушачье молоко смол.
(1914) 'то же' (СРНГ 33: 103), где птушачий 'птичий'; утиное молоко арх. (2005) 'об отсутствии молока у коровы' (СРГК 6: 650; СРНГ 48: 160); утичье молоко волог., кар. (1984) 'о чае (в случае отсутствия молока)' (СРГК 6: 651), где утичий - 'утиный'.
Этот фразеологизм входит и в ряд русских пословиц: Птичьего молока во всей поднебесной не найдёшь (Д 3, 189); Птичьего молока не найдёшь (Сок., 361); Птичьего молока хоть в сказке найдёшь, а другого отца-матери и в сказке не найдёшь (ДП 1, 301; Раз. 1957, 118); В Москве нет только птичьего молока да отца и матери (Сн. 1848, 54); В Москве только нет птичьего молока (Мих. 1, 152).
Сопоставительный анализ показывает, что выражение птичье молоко вросло в фольклор многих народов, став в нём народным символом сказочного изобилия. Это интернациональный оборот, известный славянам, грекам, испанцам, итальянцам, татарам, туркменам, венграм и многим другим. Широко распространено было это выражение и в древнем мире: у римлян куриное молоко было символом благосостояния, а в комедии Аристофана (ок. 466-385 гг. до н. э.) «Птицы» герои бахвалятся, что птичьего молока у них хоть отбавляй. Это древняя универсалия, своеобразный сюжет, известный не только всем индоевропейским языкам, но и финно-угорским, семито-хамитским и др. [45]. Оставил он и след практически во всех славянских языках: бел. птушынае малако, п^ччаго (птушынага) малака нехватаць, болг. птиче мляко, х/с imati ipticjeg mlijeka, nemati samo pticeg mlijeka и др.
При этом нельзя говорить о заимствовании: такого рода материал свидетельствует об универсальности и исконности «птичьей» структурно-семантической модели, по которой создано выражение [17: 27-29]. Это доказывает и его наличие в русинском языке, где фразеологизм лем потячое молоко му хибить' возможно, такой же древний праславянизм, как и само слово потя' от которого образовано прил. потячое. Славянские его варианты отразили, по-видимому, представление о птичьем молоке как о волшебной субстанции, которую птицы приносят из райского источника. Это «райское молоко» - всего лишь овеществлённая вечная мечта человека приблизиться к раю и к самому Богу. Вера в осуществление этой мечты измеряется силой стремления к ней [18: 145-148].
Пословицы
В словарях русинского языка слово потя входит в состав девяти пословиц: Потя видко по пiрю, а чоловiка по роботi; Потяти, што звыклол'1тати, тяжко на кл'/ткузвыкати; Йаке гнiздо, так йпотита; Каждое потя любить крихотя; Серенча ги потя, де хоче, там и сяде;
Як потя мають, та го гладкають и др. Все они отражают народную философию и оценку окружающей действительности и человека. Рассмотрим каждую из таких пословиц с точки зрения их ареальной «дальнобойности» в общеславянское или даже в общеевропейское паремиологическое пространство.
1. Потя видко по прю, а чоловка по робот1; Впознати потя по прю [9: 260] приводится Д. Попом с украинским и русским эквивалентами Видно сокола по льоту, а сову з погляду - Видать птицу по полёту, а молодца по хватке [23: 194]. В другом месте словаря соответствующим русской и украинской пословицам составитель приводит другой, но, тем не менее, орнитологический эквивалент: Видать птицу по полёту, а молодца по хватке - Пава пiрьом красна, а чоловк розумом - Видно сокола по льоту, а сову з погляду [23: 7, 10]. Как видим, здесь Д. Поп в качестве эквивалентов предлагает несколько отличающиеся по образности украинские и русские пословицы. Тем не менее в па-ремиологических сокровищницах восточных славян можно найти и адекватные в этом отношении параллели, причём орнитологический «объект» оперения может конкретизироваться:
Украинские: Видно птаха по тр'ю (Зак. пр., 92); ГИзнати птицю по тр'ю (Висл., 321; Прип., 250); Птаха тзнати по тр'ю, а пана по халявах (Фр., Ш., 2, 513); Птаха мож тзнати по п'р'ю, чоловiка по бесд (Н. ск., 1964, 121); Птицю п'знати по тр1, а чоловiка по бесд (Прип., 70) [1: 211; 24]; П'знати ворону по тр'ю (1льк., 75; Фр., 1, 2, 264; Укр. пр., 1963, 124) [1: 216; 24]; Знати сову по тр'ю (фр., III, 1, 142) [1: 221; 24].
Немало, естественно, в украинской паремиологии и пословиц, где отличительным знаком птицы является и её полёт: Видно птаха по по льоту (Н. н., Сумщ.); Видно пташку по польоту (Н. н., Вол.); Пзнати птаха по л'танню, а людину по ход'1 (Зак. пр., 121); Знати ворону по польоту (Н. п., Чершг.) [1: 216; 24]; Видно сову по польоту (1МФЕ, 1-5, 461, 189); Знати сову по польоту (Чуб., 294); Пзнати сову по льоту [1: 221; 24]; Видно сокола по польоту, а сову по погляду (Ном., 142; Укр. пр., 1963, 124); Знати сокола по польоту, а доброго молодця по походц (Н. н., Сумщ.); в) Пзнати сокола по його польоту (Висл., 321); Знати сокола по лету (фр., Н1, 1, 145) [1: 222; 24].
Русские пословицы. Здесь также выявляется параллелизм образа «перьев» и «полёта» как основной характеристики птицы: Знаешь птицу по перьям, а молодца по речам (Сн. 1848, 146; Д 2, 332; Ан. 1988, 108); Знать птицу по перьям, а сокола по полёту (Кург. 1793, 128; Соб. 1961, 122); Знать птицу по перьям, а человека по речам (Ил. 1915, 116); Птицу знать по перьям, сокола - по полёту (Раз. 1957, 74); Птицу узнают по перьям, а человека по ухватке (Спир. 1985, 63);
Узнают птицу по перьям, сокола по полёту (Соб. 1956, 49); Знать сову и по перьям (Сим., 106; Сн.1848, 146); Как сову дознать по перьицам, совиных детей по перицам (СРНГ 39: 188); Ворону знать и по перью. (Сим., 178; РС нач. XVIII в., 81).
Вариант с компонентом полёт в русской паремиологии, как и в украинской, не менее частотен: Видна птица по полёту (Мих. 2, 104; Раз. 1957, 71; Жук. 1966, 81-82; Ан. 1988, 45); Видать птицу по полёту (Пермяков 1988, 154); Видно птицу по полёту (Жук. 1966, 82); Птицу видно по полёту (Пск. (Оп.) (СПП 2001, 138)); Узнают птицу по полёту (Пск. (Оп.) (СПП 2001, 138)); Видать (Выдать) сову по полёту (Жук. 1966, 79), (Кубан. (ППЗК 2000, 18)); Видать сову по полёту, а девушку по походке (Рыбн. 1961, 62; Тан. 1986, 28; Ан. 1988, 45); Видать сову по полёту, а добра молодца по кудрям (Ан. 1988, 45); Видеть сову по полёту, а тебя по соплям (Дон. (Сл. Шолох. 2005, 228)); Знать сову по полёту (Тат. нач. XVIII в., 53; Д 4, 254; Жук. 1966, 164); Сову видно по полёту (Ан. 1988, 290); Виден сыч по взгляду, а сова по полёту (Снег. 1848, 33); Виден сокол по полёту (СлРЯ XVIII в. 3, 158); Сокол сокола по полёту знает (Ан. 1988, 291); Видать сокола по полёту (Пермяков 1988, 154); Видать сокола по полёту, а доброго молодца по походке (Раз. 1957, 71); Видно сокола по полёту (Под., Зим. 1956, 51); Видно сокола по полёту, а добра молодца по поступи (т. е. походке) (Сн. 1848, 32); Видно сокола по полёту, а молодца по походке (Ан. 1988, 45); Знаешь сокола по полёту, а доброго молодца по походке (Сн. 1848, 146; Д 2, 332); Знать сокола и по полёту (Сим., 106; Петр. галер. нач. XVIII в., 28; ПС, 316; СПП 2001, 140); Знать сокола по полёту, а добра молодца по походке (Ан. 1988, 108); Знать сокола по полёту, а молодца по выходке (Рыбн. 1961, 62); Знать сокола по полёту, сову по подъёму (Д 4, 254); Знать-то ведь сокола по полёту (Арх. СРНГ 5, 303); Сокола по полёту узнают (Ан. 1988, 291); Сокола узнаешь по полёту, казака - по выправке (Кубан. (ППЗК 2000, 39)); Ясного сокола видать по полёту, а молодца - по походке (Спир. 1985, 56); О соколе судят по полёту (Под., Зим. 1956, 51); Орла узнаешь по полёту, а молодца - по обороту (Богданович 1785, 3, 8); Знать ворона по полёту (Сн. 1848, 145); Ворону видно по полёту (Спир. 1985, 63); Знать ворону по полёту (Барс. 1770, 85; СлРЯ XVIII в. 21, 165; Ан. 1988, 108); Как ни наряжайся под голубицу, а беркута по полёту узнают (Кубан. (ППЗК 2000, 40)); Коршуна узнают по полёту, ловкого человека - по походке (Ан. 1988, 141).
Характерно, что один из вариантов совмещает в себе и образ «перьев» птицы, и её «полёт»: Знать сова и по полёту, и по перьям (Лексикон 1731, 329; Geyr 1981, 132). Неслучайно, что такой вариант зафиксирован в Вейсмановом «Лексиконе» 1731 г. с европейскими
параллелями. Действительно, эта пословица известна большинству славянских и неславянских языков Европы. Так, к словен. Ptica po perju spoznas и хорв./серб. Poznaje se ptica po perju Й. Павлица приводит нем. An den Federn erkennt man den Vogel, фр. On connaît l'oiseau à son plumage и англ. You know a bird by his feather [51: 428-429]. В. Флайшганс, фиксируя чешскую пословицу znamt toho ptáka po períуже в XVI в. и приводя польские, русские, сербские, немецкие и другие соответствия, подчёркивает, что она «общеевропейская» [2: 322; 44]. Любопытно, что в славянских языках слово «птица» может конкретизироваться названиями её конкретных разновидностей, напр.: белорус. Вiдаць сокала па палётy, а савy па поглядy■; болг. Свраката по цвърченето, сокола по хвърченето; пол. Oria mozna z lotu (po locie) poznac; серб. Познаjе се петао по крести и т. п. [11: 124].
Приведённые параллели убедительно свидетельствуют о том, что русинская пословица Потя видко по п'рю, а чоловiка по роботi органически вписывается в общеевропейское па-ремиологическое пространство, сохраняя при этом некоторую образную и дидактическую оригинальность: если птицу ценят по внешнему признаку, то человека - по результатам его трудовой деятельности.
2. Потяти, што звыкло лтати, тяжко на клтку звыкати. К этой пословице Д. Поп приводит близкие по образу украинские и русские эквиваленты: Краще на вол'1 на вiтцi, нiжy невол'1 в золот'ш клiтцi; Хорошо птичке в золотой клетке, а тоголyчше на зелёной ветке [23: 194]. С несущественными отличиями тaкие пословицы действительно зафиксированы восточнославянскими источниками.
Украинские. Не будучи тождественными по форме, украинские параллели этой русинской пословицы сохраняют и общий её па-ремиологический смысл, и образную ось птица - клетка: Л'тше пташц на зелешй вiтцi, нiжy пана в золот'ш клiтцi (Н. н., 1в.-Фр.); Краще птиц на сyхiй г'шц'1, нiжy золот'ш клiтцi (1МФЕ, 1-5, 388, 38) [1: 212; 24]; Воля пташц краща вiд золотоï клiтки (Перем., 1854, З1) [l: 213; 24]; Золота клiтка солов'я не тiшить (Н. п., Чершг.) [1: 213; 24]; Ладна птиця лyчче золотоï клiтки (Фр., II, 2, 333) [1: 2Í3; 24]; Не потр'бна солов'ю золота клiтка, краща Шомузеленая вiтка (Н. н., Сумщ.) [1: 213; 24].
Русские. Русские пословицы о птице и клетке, сохраняя смысловую доминанту и образность, близкие русинской паремии, демонстрируют мощную структурную вариативность. Обращают на себя внимание пословицы, построенные, как и русинская, по принципу рифмовки, что обычно сигнализирует об их национальной специфичности: Пташечке ветка лyчше золотой клетки (Ленингр. Бах. 1982, 456);
Пташке ветка дороже (лучше) золотой клетки (Д 1, 334; Спир. 1985, 99; Сок., 106); Птичке ветка дороже золотой клетки (КМШ 1957, 53; Раз. 1957, 198); Хорошо птичке в золотой клетке, а лучше того - на зелёной ветке (Сн. 1848, 435; ППЗК 2000, 51; Сок., 107); Зачем соловью золотая клетка - лучше ему зелёная ветка (Сок., 486); Не надобна (Не надобно) соловью золотая клетка, лучше ему (емулучше) зелёная ветка (Сн. 1848, 278; Д 2, 121; Ан. 1988, 219); Не нужна соловью золотая клетка, а нужна [ему] зелёная ветка (Раз. 1957, 198; Спир. 1985, 99; Сок., 106); Не нужна соловью золотая клетка,лучше зелёная ветка (Соб. 1956, 108). Ср. Не надобна соловью золотая клетка, лучше ему своя волька (Барс. 1770, 155; СлРЯ XVIII в. 4, 57).
Рифмовкой образованы и пословицы Хоть пташкину клетку позолотили, а всё пташку в клетку посадили (Д 3, 232); Щебечет соловей в клетке, забыв свои детки (Сим., 159).
Образную и смысловую «компатибельность» с русинской пословицей сохраняют и нерифмованные русские пословицы: Воля птичке лучше (дороже) золотой клетки (Тат. нач. XVIII в., 48; Богд. 1741, 71; Барс. 1770, 22; Сн. 1848, 38; ДП 2, 278; Д 2, 121; Соб. 1956, 97; Раз. 1957, 198; Спир. 1985, 98; Ан. 1988, 49; Сок., 105; Сергеева 2016, 156); [И]золотая клетка соловью не потеха (Д 2, 121; Раз. 1957, 198; Спир. 1985, 98; Тан. 1986, 63; Ан. 1988, 109); В золотой клетке птице не поётся (Пск., Ленингр. Соловьёва 2001, 38); Не мила пташке золотая клетка (Сок., 106); Не мила птичке золотая клетка (Тат. нач. XVIII в., 58); Не от радости и пташка в клетке поёт (Д 4, 8); Не от радости птичка (пташка) в клетке поёт (Спир. 1985, 168; Сок., 106); По птичке и клетка (Лексикон 1731, 721; Geyr 1981, 201; ДП 2, 115); Канарейка в клетке родится - соловей никогда (Сок., 106).
3. Йаке гнздо, так й потита. Бойк. [2: 127; 20].
Образная пара птица - гнездо, естественно, представлена в восточнославянской паремиологии. Однако общий смысловой акцент таких пословиц достаточно ощутимо отличается от значения «Гнездо - отличительный признак птицы», представленного в бой-ковской паремии. Сравним последнюю с украинскими и русскими пословицами.
Украинские. Злий то птах, що свое гнiздо каляе (Висл., 288) [2: 362; 24]; Кожна птаха своегнздохвалить (Укр. пр., 1963, 474) [2: 396; 24].
Русские. Каждая птица - хозяйка своего гнезда (в своём гнезде) (Соб. 1956, 99; Сок., 487); Всякая птаха хлопочет - своего гнезда хочет (Спир. 1985, 144); Всякая птица своё гнездо любит (Сн. 1848, 46; ДП 2, 96; Ил. 1915, 117; Под., Зим. 1956, 25; КМШ 1957, 57); Погана та птаха, яка своё гнездо не любэ (Кубан. ППЗК 2000, 73); Всякая птица своё гнездо хвалит (Сн. 1848, 46; Ил. 1915, 117); Глупа та птица, ко-
торой гнездо своё не мило (Сн. 1848, 69; Д 1, 362; Ил. 1915, 117; Под., Зим. 1956, 24; Раз. 1957, 25; Спир. 1985, 180; Ан. 1988, 62; Кубан. ППЗК 2000, 73; Сок., 485; Твер. ТПП 1993, 18; Акмол. Асенова 2010, 8, 15); Каждая птица своё гнездо любит (Ан. 1988, 122); Каждая птица своё гнездо хвалит (Твер. ТПП 1993, 18); Мала птица, а и та своё гнездо бережёт (Под., Зим. 1956, 42; Ан. 1988, 172); Где птица ни летает, а своё гнездо знает (Сок., 485); Даром птица гнездо строит (Сок., 160); Всяка птаха себе пару ищет - гнездо завивать (С.-рус. Рыбн. 1961, 90).
Сопоставление показывает, что русинская О^р. бойковская) пословица является уникальной, национально специфической. Аналогичных паремий нет в других славянских и неславянских языках.
4. Каждое потя любить крихотя. Эту русинскую пословицу также следует признать уникальной и национально специфической уже потому, что её неожиданная и оригинальная образность генерируется чисто формальной, собственно языковой характеристикой - рифмой. Правда, к этой пословице Д. Поп дважды приводит украинские и русские эквиваленты: Кожна пташка крихти любить - Всякая птичка крошки любит; Каждая птичка крошки любит [23: 13, 142]. Однако детализированный просмотр фундаментальних восточнославянских паремиологических источников обнаруживает полное отсутствие не только соответствующих паремий, но и подобных им вариантов. Скорее всего, это буквальный перевод русинской пословицы, что в словаре Д. Попа - достаточно употребимый лексикографический приём, не обозначаемый соответствующей пометой (напр. букв).
Эта диагностика уникальности приведённой русинской паремии подтверждается сопоставлением с типичными украинскими орнитологическими пословицами.
Украинские. Кожна птиця сво)м голосом ствае (IМФЕ, 29-3, 128, 31); Кожний птах у св'ш час ствае (Висл., 277) [1: 211; 24]; Кожна пташка сво)м носиком годуеться (Укр. пр., 1936, 112; 1963, 242); Кожна птичка сво)м носиком живе (|МФЕ, 8-К2, 14, 46, Яворн.; Укр. пр., 1955, 82); Кожна птичка свом носом живе (1МФЕ, 14-3, 211, 245) [1: 211; 24].
Сравните также украинские пословицы с компонентом «птица», образованные по диктату рифмы, не имеющие никакой переклички с русинской: Кожна пташка свою псню ствае, кожна пташка свое гнiздо мае (1МФЕ, 29-3, 122, 31) [1: 211; 24]; Кожна птиця знайде свого Гриця (Прип., 270) [1: 212; 24].
Русские. Всякая птичка своим носиком клюёт (ДП 2, 95; Д 2, 115); Всякая птичка своим носиком сыта (Рыбн. 1961, 125); Всякая птица своим носом сыта (Сим., 88; Барс. 1770, 27; СлРЯ XVIII в. 15, 180; Сн. 1848, 46; Ил. 1915, 312; Ан. 1988, 55; ППЗК 2000, 10; Сок., 556);
Каждая птица своим носом кормится (Ан. 1988, 122); Каждая птица своим клювом клюет (Сок., 558); Всякая птичка сети боится (Богд. 1741, 72; Ан. 1988, 55); Всякая птица от своего язычка погибает (Д 4, 675); Всякая птичка свои песенки поёт (СлРЯ XI-XVII вв. 15, 16) и т. п.
5. Крихотята дайпотятам. Эта пословица образована рифмовкой входящих в неё компонентов, что нередко является признаком национальной специфичности. И действительно, ни в украинских, ни в русских паремиологических источниках пословиц с подобной структурой не зафиксировано. Именно потому в качестве украинского и русского эквивалентов Д. Поп проводит афоризм иной, библейской, а не разговорной стилистики: Хай не збiднiе рука того, хто дае - Да не оскудеет рука дающего (ср.: Прит. 28: 27), присовокупляя к русскому эквиваленту буквальный перевод «крошки дай птичкам» [23: 155], а в другом месте своего словаря предлагая для русинской части дефиницию Ко дае, тот не шкодуе [23: 20]. Следовательно, эта паремия - пополнение собственно русинского фонда малого фольклора.
6. Серенча ги потя, дехоче, там и сяде. К этой пословице Д. Поп приводит тождественные украинский и русский эквиваленты Щастя мов птах - де хоче, там i сяде и Удача, что птица - где хочет, там и сядет [23: 204-205]. Поскольку в восточнославянских паремиологических сборниках такие пословицы отсутствуют, их следует признать буквальными переводами с русинского языка. При этом и в украинском, и в русском малом фольклоре легко найти варианты, которые по общему смыслу, образу и структуре полностью соответствуют русинской пословице.
Украинские. Щастя, як в'шьна пташка: де захотша, там i сла (Н. п., Вол.); Щастя, як пташка: де захотшо, там полетло i сто (1МФЕ, 29-3, 128, 31) [3: 174 24]. Ср. при этом и пословицы с иным (хотя и орнитологическим) образом и структурой: Щастя - не курка,решетом не накриеш (Укр. пр., 1963, 182); Щастя - не переплочка, решетом не накриеш (Скр., 104) [3: 174; 24].
Русские. Счастье - вольная пташка (птица): где захотела, там и села (ДП 1, 52; Ил. 1915, 354; Раз. 1957, 134; Тан. 1986, 145; Ан. 1988, 296; Сок., 549); Счастье что вольная птица: где захотела, там и села (Твер. ТПП 1993, 12). Ср. Счастье что воробей: на хоромах посидит да й на другие переметнётся (СРНГ 51, 291); Счастье не птица: за хвост не поймаешь (Ан. 1988, 296); Счастье не птица: само не прилетит (Ан. 1988, 296; Сок., 549); Счастье не соловей: в руки не поймаешь (Помор. Мерк. 1997, 81).
Со словом же удача, русский эквивалент к русинской пословице который приводит Д. Поп, источники фиксируют паремии, весьма далёкие по образности от предложенного им буквального перевода:
Удача - брага, неyдача - квас (ДП 1, 55; Соб. 1956, 126; Раз. 1957, 135, 168); Удача - кляча:лишь скачи да кричи (Ан. 1988, 311); Удача - кляча: садись да скачи (скачи да кричи) (ДП 1, 54).
Разумеется, сравнение судьбоносного прихотливого счастья или удачи с вольной птицей достаточно универсально. Но именно различие в деталях воплощения этого образа доказывает оригинальность русинской пословицы и близких ей украинско-русских параллелей. Так, в кашубском языке в 1955 г. была зафиксирована пословица Szczqscie (Szczescéje jakptôch, wklôtce go nie utrzymasz - букв. Счастье как птица: в клетке его не удержишь) [3: 385; 49]. Образы первой её части в кашубском и русинском языках тождественны. Однако вторая, эксплицирующая этот образ, часть обеих паремий делает их сходство не генетическим, а типологическим.
7. бдно потялсне насвище. И эту пословицу можно назвать собственно русинской, ибо и в украинском, и в русском, и в других славянских языках полный её эквивалент отсутствует. Д. Поп предлагает для неё эквиваленты иной образности и структуры: укр. З одного квiтy вiнка не сплетеш и рус. Одна ласточка весны не делает [23: 67, 123].
Любопытно, что если украинская пословица - крайне редкая и, видимо, узкорегиональная (во всяком случае, она не зарегистрирована ни в одном украинском сборнике малого фольклора), то русская широкоупотребительна, известна в разных вариантах и имеет древнюю общеевропейскую «дальнобойность». Ср.: др.-греч. Mía xsÀiôwv é'ap ou noieí; лат. Una hirundo non efficit ver; итал. Una rondine non fa primavera; исп. Una golondrina no hace verano; фр. Une hirondelle ne fait pas le printemps; англ. One swallow makes no summer (not a spring); нем. Eine Schwalbe macht keinen Sommer и др. [39: 598-599]. Естественна при этом её регистрация и в украинском, и в русском языках, напр.: Украинские: Одналаст'вканеробитьвесни (1льк., 32; Закр., 161; Ном., 102; Фр., Ill, 2, 470; Укр. пр., 1955, 178); Одна ласт'вка весни не робить (Зак. пр., 69); Одна ластовиця не чинить весни (Югас, 58); Одна лас-тiвка - то ще не весна (Скр., 42) [24, 1: 219]. Русские: Одна ласточка весны не делает (Кург. 1777, 117; СлРЯ XVIII в. 11, 125; Сн. 1834, 4, 5; Сн. 1848, 308; Рыбн. 1961, 122; Жук. 1966, 320-321; Спир. 1985, 29; Сок., 131, 447; Пск., Ленингр. Соловьёва 2001, 71); Одна ластка лета не приносит (Тат. нач. XVIII в., 59), где ластка - 'ласточка' и др.
В ряду приводимых украинских пословиц о ласточке один из вариантов - собственно русинский: Одна ластовиця не чинить весни [21: 58]. Причём он и самый старый в этом ряду, ибо был записан и помещён в рукописную «Збiрку закарпатсько-украшських народних приповщок» (1806) Иваном Югасевичем, зафиксировавшим и следующую пословицу Як потя ïмають, та го гладкають.
8. Як потя ¡мають, та го гладкають [37: 247]. Эта пословица, употребляемая русинами в Словакии, - яркое свидетельство русин-ско-словацкого билингвизма, энергетически подпитанного языковым родством. Словацкую печать легко обнаружить в лексическом составе пословицы - ср. /мають и словацк. imat'ловить, поймать', гладкають hladkat 'гладить, 'ласкать!, 'льстить!. Слова же як, та, го - общеславянское наследие обоих языков, облегчившее адаптацию русинской пословицы в словацкоязычной среде.
В том, что эта пословица именно русинская, сомневаться не даёт главное стержневое её слово - потя. Оно - национальный маркер этой пословицы, и словацкая исследовательница М. Чижмарова уверенно зачисляет её в сокровищницу русинского малого фольклора. Но эта пословица одновременно и словацкая. Неслучайно она отсутствует в других восточнославянских языках. Ведь она, вероятно, является калькой словацкой пословицы Ked'vtacka lapaju, pekne mu pievaju (spievaju) и её вариантов, давно зафиксированных фольклорными собраниями [52: 88]. Словацко-русский словарь предлагает ей русский эквивалент Когда человек нужен, ему сулят золотые горы [29: 606]. Употребляется она и в словацкой диалектной речи (Bosaca tRC): Ketftacka lapaju,pekne musp'kvaju [53: 28]. Неслучайно именно такой русинский вариант с шутливым расширением Коли пташка iмають, весело йому спiвають. А як его уложать до клiтки, там сидитьузим'1 й ул'1т'1 записал ещё в 1806 г. дьяк-учитель села Невицького (в окрестностях Ужгорода) Иван Югасевич. Он поместил пословицу в свой рукописный сборник «Збiрка закарпатсько-украТнських народних приповщок». Этот первый уникальный памятник начала XIX в. долго оставался неизвестным, пока его не опубликовал в Праге И. Паньке-вич, поместив в своё издание и названную выше пословицу [21: 62]. Датировка 1806 г., как увидим ниже, весьма значима для истории происхождения русинской пословицы и её связи с аналогичными словацкими и чешскими.
Ни в украинских, ни в русских паремиологических источниках эта пословица не отражена. Ср. рус. Коли птицу ловят, так её сахаром кормят (ДП 2, 135; Ан. 1988, 137) и её вариант Коли птичку ловят, то её сахаром (сахором) кормят (Пск. СР 2, 221; СПП 2001, 138), где близкая идея выражена иным образом. Следовательно, перед нами русинско-западнославянская паремиологическая изоглосса.
И действительно, пословицу Kdyz ptacka lapaji, рёкпё mu pfskajf фиксируют и чешские источники, где она издавна популярна. Известный сборник «Mudroslovi narodu slovanskeho» Фр. Лад. Челаковского в середине XIX в. уверенно квалифицирует её как собственно чешскую [43: 56], а новейший сборник чешских пословиц приводит два
её популярных варианта Kdyzptácka lapají, pëknë mu zpívají и Ptácník sladce píská, kdyzptáka chce privábiti. При этом они ни по образности, ни по структуре, ни даже по общему дидактическому смыслу не совпадают с предложенными составителями этого сборника европейскими эквивалентами, в чём легко убедиться: нем. Honigrede ist nicht ohne Gift; англ. He has honey in the mouth and a razor in the girdle; Fine words dress ill deeds; фр. Paroles de saints et griffes de chats; On amuse les enfants avec des images; лат. Fistula dulce canit, volucrem cum decipit auceps; Habet suum venenum blanda oratio; рус. Мягко стелет, да жёстко спать; болг. На yстaтa мед, зад гърба гроб и т. п. [40: 224]. Показательно, что другой современный сборник чешских пословиц, определявший на основе ответа респондентов частотной ту или иную паремию, зачислил пословицу Kdyzptácka lapají,pëknë mupískajíв одну из первых «шеренг» по популярности: её опознали 18 респондентов из 20 [41: 14].
Происхождение чешской, а следовательно, словацкой и русинской пословицы требует ещё специального исследования. В. Флайшганс, приводя вариант Kdo chce ptáky lapati, musí pëknë pískati a ne bicem práskati, утверждает, что это перевод хорватской паремии («jest pre-klad chorvatského») Koji kani pticu vloviti, nesme z bicem pucati, nego povoljno piskati. При этом он замечает, что Фр. Лад. Челаковский в своём знаменитом собрании «Mudrosloví národu slovanského» (1852) ошибочно принял её за исконно чешскую пословицу «vzato omylem za püvodní ceské prísloví» в своём сборнике [2: 317-318; 44]. Исконность чешской паремии ставится им под сомнение и для варианта Kdo chce ptáky chytati, nesmí na në sohákati, который он считает заимствованием из польского Gdyptaki chytajq, to na nich nie szokajq [2: 317; 44].
Более детальный анализ позволяет, как кажется, усомниться в диагнозе происхождения интересующей нас пословицы, предложенном В. Флайшгансом. Во-первых, пословица Kdo chce ptáky chytati, nesmí na në sohákati в форме Kiedy ptaka chwytajq, to na niego nie szokajq взята им, по данным польского Aкадемического собрания паремий [2: 1147; 49], из сборника чешских пословиц A. Цинцалы [42: l5], следовательно, её нужно считать скорее богемизмом, чем полонизмом. Тем более что, как мы видели, в сборнике Фр. Лад. Челаковского она зафиксирована на четверть столетия раньше именно как чешская. Более того, вариант Jak ptoka chwytajóm, to na niego nie szokajóm записан в чешском Тешине [50: 56], что ещё больше подтверждает чешско-польскую линию заимствования, а не наоборот.
Вызывает сомнение и квалификация чешской пословицы Kdo chce ptáky lapati, musí pëknë pískati a ne bicem práskati В. Флайшгансом как кальки с хорватского Koji kani pticu vloviti, nesme z bicem pucati, nego
povoljno piskati. Ведь последняя хорватская пословица употреблена лишь в 20-е гг. XIX в. Томашем Миклоушичем (Tomas (Tomo) Miklou-sic (1767-1833), т. е. несколько позднее, чем русинский дьяк Иван Югасевич отразил её в своей рукописной «36ip^ закарпатсько-украТнських народних приповщок» 1806 г. Хронология, как и ареал бытования пословицы, здесь весьма важны. Ведь Челаковский при составлении своего «Mudrosloví» пользовался богатыми этнографическими и фольклорными материалами Национального музея в Праге. Неслучайно первое издание его монументального сборника было опубликовано именно издательством «Národní musem». И вполне возможно, что ему была доступна и рукопись закарпатского дьяка Ивана Югасевича. А поскольку связи Фр. Лад. Челаковского со славистами Австро-Венгерской монархии того времени известны, русинские и украинские пословицы (которые обозначались им сокращением Mr.) могли войти и в коллекцию хорватского филолога Томаша Миклоу-шича. Как видим, следы чешской и словацкой пословицы приводят нас в Закарпатскую Русь начала XIX в., где и сейчас бытует русинская пословица Як потя ¡мають, та го гладкають, зафиксированная словацкой исследовательницей.
Заключение
Сопоставительный и этимологический анализ русинского слова потя убедительно показывает его исконность в родном языке и вместе с тем - его уникальность и праславянскую древность. Это слово не только сохранило праславянскую форму и значение, но и постепенно обогатилось фразеологическими и паремиологическими связями. Подобно древнему палимпсесту, пословицы и поговорки, смысловым ядром которых стало русинское слово, отражают многослойные межъязыковые связи с другими славянскими и общеевропейскими ареалами, не потеряв при этом своей образной и региональной неповторимости.
«Русины Венгрии (подкарпатские. - В.М.) сумели не раствориться среди иноземных племён Средней Европы, дали достойный наследования пример сохранения своей языковой и этнической самобытности, - писал в своё время известный русинский лексикограф Сергей Панько в своей штудии «Русько-мадярськ1 и мадярсько-руськ словники до 1945 року (обзор)». - Сохранение это не было достигнуто путём войн или национально-освободительных движений, было оно скорее результатом, если можно так сказать, гражданского неповиновения, крепкой привязанности к своему собственному корню» (цит. по: [22: 39]). Одним из таких древних корней, обеспечивших крепкую
привязанность русинов к своему языковому и культурному наследию и стало, как кажется, коротенькое, но яркое и живое слово потя.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. В целях экономии места точные данные об источниках (в сокращении) читатель найдёт для украинских материалов в академическом четырехтомном сборнике М.М. Пазяка (ПП 1-4), а для русских - в нашем словаре: Мокиенко В.М., Никитина Т.Г., Николаева Е.К. Большой словарь русских пословиц. Около 70 000 пословиц / Под общ. ред. проф. В.М. Мокиенко. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2010. 1024 с.
ЛИТЕРАТУРА
1. Анималистическая фразеология в славянских языках (Лингвистические и лингвокультурологические аспекты). Коллективная монография (AnimaListische Phraseologie in den slawischen Sprachen (Linguistische und linguokulturelle Aspekte) Kollektivmonografie) / Отв. ред. Х. Вальтер (Германия), В.М. Мокиенко (Россия). Greifswald: Universität Greifswald, 2019. 255 с.
2. Бредис М.А., Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Русинская фразеология как пример культурно-языкового трансфера в славянских языках (на материале нумеративных единиц) // Русин. 2020. № 60. С. 198-212.
3. БредисМ.А.,Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Числовой код русинской лин-гвокультуры (на фразеологическом материале) // Когнитивные исследования языка / Гл. ред. Н.Н. Болдырев; Вып. № 2 (45): Знаки языка и смыслы культуры: сборник научных трудов, посвящённый памятному юбилею Вероники Николаевны Телия / Отв. ред. вып. М.Л. Ковшова. Тамбов: Издательский дом «Державинский», 2021. С. 202-212.
4. Войтович ВалерИ УкраТнська мiфологiя. КиТв: Либщь, 2002. 664 с.
5. Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997. 912 с.
6. Гурт А. Словарь русско-галицкий. Т. 1-4. Вена: тип. А. Яспера, 1896-1899.
7. Етимолопчний словник украТнськоТ мови: у 7 т. / Гол. ред. О.С. Мельничук. КиТв: Наукова думка, 1982. Т. 1: А-Г. 631 с.; 1985. Т. 2: Д-Копц1. 570 с.; 1989. Т. 3: Кора-М. 549 с.; 2003. Т. 4: Н-П. 656 с.; 2006. Т. 5: Р-Т. 407 с.; 2012. Т. 6: У-Я. 567 с.
8. Жайворонок В.В. Знаки украТнськоТ етнокультури. Словник-довщник. КиТв: Довiра, 2006. 703 с.
9. Керча I. Русиньско-росшський словник: у 2 т. Понад 58 000 ^в. Русин-ско-русский словарь: в 2 т. Свыше 58 000 слов. Ужгород: ПолиПринт, 2007. Т. 1 (А-Н). 608 с.; Т. 2 (О-Я). 608 с.
10. Коваленко Н.Д. Фразеолопчний словник подтьских i сум 1жних гов1рок. Кам'янець-Подтьский: ТОВ «Рута», 2019. 412 с.
11. Котова М.Ю. Русско-славянский словарь пословиц с английскими соответствиями / Под ред. П.А. Дмитриева. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2000. 360 с.
12. Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Познавательный потенциал русинских паремий на фоне русского и украинского языков // Русин. 2016. № 3 (45). С. 119-129.
13. Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Карпаторусинские соматические паремии на славянском фоне // Славянская микрофилология / Под ред. А.Д. Дуличенко, Мотоки Номати. Slavic-Eurasian research center. Hokkaido University, Sapporo. Vene ja slaavi filologia osakond (=Slavica Tartuensia XI / Slavic Eurasian Studies. № 34). Tartu, 2018. С. 103-128.
14. Ломакина О.В., Мокиенко В.М. Ценностные константы русинской па-ремиологии (на фоне украинского и русского языков) // Русин. 2018. № 4 (54). С. 303-317.
15. МатвИ'в М.Д. Словник гов1рок центрально! Бойювщини. КиТв; ймферополь: Ната, 2013. 602 с.
16. МатвИ'в М.Д. Словник спйких зворот1в бойювських гов1рок. КиТв; ймферополь: Доля, 2014. 176 с.
17. Мокиенко В.М. Образы русской речи. СПб.: СПбГУ: Фолио-Пресс, 1999. 462 с.
18. МршевиЬ-РадовиЬДрагана. Фразеологи'а - огледало српског народног к^ижевног jезика // МСЦ. Научни састанак слависта у Вукове дане. 30/1. Београд-Нови Сад, 12-17.9.2000. Београд: Ме^ународни славистички центар, 2002. С. 139-148.
19. Новгородский областной словарь (НОС 2010) / Изд. подгот.
A.Н. Левичкин, А.А. Мызников; сост. А.В. Клевцова, А.В. Никитин, Л.Я. Петрова,
B.П. Строгова; ред. АВ Клевцова, Л.Я. Петрова. СПб.: Наука, 2010. XXVII, 1435 с.
20. Онишкевич М.Й. Словник бойювських говiрок. КиТв: Наукова думка, 1984. Ч. 1. 495 с.; Ч. 2. 515 с.
21. Панькевич I. Покрайн записи на закарпатсько-украТнських церковних книгах з додатком збiрки закарпатських украТнських народних приповщок I. Югасевича. Прага: Národní museum, 1947. 78 с.
22. Поп Д. Русинсько-украйинсько-руський и русско-украинско-русинський словари. Ужгород: Ужгород: Повч Р.М., 2007. 312 с.
23. Поп Д. Русинско-украинско-русский и русско-русинско-украинский фразеологические словари. Ужгород, 2011. 241 с.
24. ПриЫв'я та приказки / упорядник М.М. Пазяк. К.: Наукова думка, 1989. Т. 1: Природа. Господарська дiяльнiсть людини. 479 с.; 1990. Т. 2: Людина. Родинне життя. Риси характеру. 524 с.; 1991. Т. 3. Взаемини мiж людьми. 440 с.; 2001. Т. 4. УкраТнськ приЫв'я, приказки та порiвняння з лЬературних пам'яток. 392 с.
25. Славянские древности: этнолингвистический словарь / Под ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 1995. Т. 1: А-Г 584 с.; 1999. Т. 2: Д-К (Крошки). 697 с.; 2004. Т. 3: К (Круг) - П (Перепёлка). 704 с.; 2013. Т. 4, 5.
26. Скрипник Л.Г. Фразеолопя украТнськоТ мови. КиТв: Наукова думка, 1973. 280 с.
2l. Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей I Гл. ред. А.С. Герд. СПб.: изд-во СПбГУ, 1994-2005. Вып. 1-6.
28. Словарь русских народных говоров I Под ред. Ф.П. Филина, Ф.П. Сороколетова; гл. ред. С.А. Мызников. Л.; СПб., 1965-2019. Вып. l-5l (издание продолжается).
29. Словацко-русский словарь I Сост. D. Kolár, V. Dorotjaková, M. Filkusová, E. Vasilevová. Bratislava; Moskva: Русский язык, l9l6. 768 с.
30. Словник укра'шсько!' мови: в il т. Кив: Наукова думка, 1970-1980.
31. Фразеолопчний словник украÏнськоÏ мови I Уклад. В.М. Бтоноженко та ш.; вщ. ред. В.О. Винник. Кив: Наукова думка, 2003. 1104 с.
32. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка I Под ред. Б.А. Ларина; пер. с нем. и предисл. О.Н. Трубачева. М.: Прогресс, 1964-1973; 2-е изд. 1986-1987 Т. 1-4.
33. Франко И. Галицько-руськ приповщки: в 3 т., 6 вип. I Зiбрав, упорядкував i пояснив д-р. 1ван Франко Ц Етнографiчний збiрник. Львiв, l90l. Т. 10; 1905. Т. 16; 1907. Т. 23; 1908. Т. 24; 1909. Т. 27; 1910. Т. 28.
34. Франко И. 2006. Галицько-руськ приповщки: у 3 т. I Зiбрав, упорядкував i пояснив д-р. 1ван Франко. Львiв: Видавничуй центр ЛНУ iменi 1вана Франка, 2006.
35. Фразеологический словарь литературного языка конца XVIII-XX в. I Под ред. А.И. Фёдорова. Новосибирск: Наука. Сибирское отделение, 1991. Т. I-II.
36. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М.: Русский язык, 1993. Т. 1: А-Пантомима. 622 с.; Т. II: Панцирь-Ящур. 560 с.
37. ЧижмароваМ. Паремиологическое богатство языка русинов Словакии: компонентный состав и семантические особенности Ц Русин. 2021. № 64. С. 240-254.
38. Этымалапчны слоушк беларускай мовы. Мшск: Навука и тэхшка, 1978-2017. Т. l-l4.
39. Arthaber A. Dizionario comparato di proverbi e modi proverbiali in sette lingue (italiana; latina; francese; spagnola; tedesca; inglese; greca antica). Milano: Ulrico Hoepli Editore, 1989. 822 p. l-е изд., 1900. Последующие: 1926, 1929, 1972, 1989, l99l, 2010 и др.
40. Bachmannová J., Suksov V. Jak se to rekne jinde. ceská prÍslovÍ a jejich jinojazycné protejsky. Praha: EUROMEDIA- KniznÍ klub. Praha, 2008. l vyd. 384 s.
41. Bittnerová Dana, Schindler Franz. Ceská prÍslovÍ. Soudoby stav konce 20. stoletÍ. Praha: Karolinum, nakladatelstvÍ Univerzity Karlovy, 1997. 315 s.
42. Cinciaia Andzej. Przyslowia, przypowiesci i ciekawsze zwroty jezykowe ludu polskiego na Slasku w ksiestwie Cieszynskiem: Cieszyn: PAN Biblioteka Kórnicka. i885. i27 s.
43. CelakovskyLadislav. MudroslovÍ národu slovanského ve prÍslovÍch. Pripo-jena jest sbÍrka prostonárodnÍch ceskych porekadel. Usporádal a vydal Frantisek Lad. Celakovsky. Praha: nakl. Vysehrad, 1949. 922 s. (Cel.) (l-е изд. 1852).
44. Flajshans Václav. Ceská prÍslovÍ. SbÍrka prÍslovÍ, prÍpovÍdek a porekadel lidu Ceského v Cechách, na Morave a v Slezsku. DÍl I. PrÍslovÍ staroceská. DÍl
I (A-N), diL II (O-Ru). 2-е, rozsirene vydani. PredmLuva V. Mokienko, komen-tare V. Mokienko, L. Stepanova. Editors VaLerij Mokienko, LudmiLa Stepanova. OLomouc: Univerzita PaLackeho v OLomouci, 2013. 1-e издание: FLajshans, VacLav. Ceska prisLovi. Sbirka prisLovi, pripovidek a porekadeL Lidu Ceskeho v Cechach, na Morave a v SLezsku. DiL I. PrisLovi staroceska. DiL I (A-N), diL II (O-Ru). Praha: Ceska akademie cisare Frantiska Josefa pro vedy, sLovesnost a umeni, 1911-1913.
45. GerhardtD. «VogeLmiLch» - Metapher oder Motiv? // Semantische Hefte. II. Hamburg: Archiv für VergLeichende Semantik, 1975. S. 1-79.
46. GluhakA. Hrvatski etimoLoski rjecnik. Zagreb: August Cesarec, 1993. 832 s.
47. Machek V. EtymoLogicky sLovnik jazyka ceskeho a sLovenskeho. Praha, 1971. 866 s.
48. Mokienko V.M., Walter H. UrsLawische PhraseoLogie: Mythos oder Legende?... Deutsche Beiträge zum 16. InternationaLen SLavistenkongress, BeLgrad 2018. Herausgegeben von Sebastian Kempgen, Monika Wingender und Ludger UdoLph (= Die WeLt der SLaven. SammeLbände • Sborniki 63). Wiesbaden: Harrassowitz 2018. S. 331-340.
49. Nowa ksi^ga przystöw i wyrazen przystowiowych poLskich / Pod red. akad. Ju. Krzyzanowskiego. Warszawa: Panstwowy instytut wydawniczy, 1969-1978. T. 1 -4.
50. OndruszJozef. PrzysLowia i przymowiska Ludowe ze SLaska Cieszynskiego. Czeski Cieszyn: SLA-PoLski Zwigzek KuLt. Oswiat. w Czechostowacji; PoLskie Tow. Ludoznawcze, 1954. 346 s.
51. Pavlica, Josip. FrazeoLoski sLovar v peti jezikih. LjubLjana: Postojna, 1960. 688 s.
52. SLovenske Ludove prisLovia. SostaviLi Andrej MLichercik a Eugen PauLiny s pouzitim «SLovenskych prisLovi, porekadeL a üsLovi» A.P. Zatureckeho. BratisLava: SLovenske vydavateL'stvo krasnej Literatury, 1953. 274 s.
53. SLovnik sLovenskych nareci. Vedecky redaktor Igor Ripka. BratisLava: Veda, 1994; 2006. T. 1-2.
54. ZatureckyAdolf Peter. SLovenske prisLovia, porekadLa a üsLovia. BratisLava: Tatran, 1975. 760 s.
REFERENCES
1. Mokienko, V.M., WaLter, H, Savchenko, A., Kuznetsova, I.V. & VoLodina, T.V. (eds) (2019) Animalisticheskaya frazeologiya v slavyanskikh yazykakh (Lingvisticheskie i lingvokul'turologicheskie aspekty) (2019) [AnimaListic phraseoLogy in SLavic Languages (Linguistic and cuLturaL aspects)]. GreifswaLd: Universität GreifswaLd.
2. Bredis, M.A., Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2020) Russian phraseoLogy as an exampLe of cuLturaL and Linguistic transfer in SLavic Languages (based on numerative units). Rusin. 60. pp. 198-212 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/60/12
3. Bredis, M.A., Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2021) ChisLovoy kod rusin-skoy LingvokuL'tury (na frazeoLogicheskom materiaLe) [NumericaL code of Rusin
Linguistic culture (based on phraseological material)]. Kognitivnye issledovaniya yazyka - Cognitive Studies of Language. 2(45). pp. 202-212.
4. Voytovich, V. (2002) Ukrayins'ka mifologiya [Ukrainian mythology]. Kyiv: Libid'.
5. Gura, A.V. (1997) Simvolika zhivotnykh v slavyanskoy narodnoy traditsii [Animal Symbolism in the Slavic Folk Tradition]. Moscow: Indrik.
6. Gurt, A. (1896-1899) Slovar'russko-galitskiy [The Russian-Galician Dictionary]. Vienna: A. Yasper.
7. Melnichuk, O.S. (ed.) (1982-2012) Etimologichniy slovnik ukrayins'koyi movi [Etymological Vocabulary of the Ukrainian Language]. Kyiv: Naukova dumka.
8. Zhayvoronok, V.V. (2006) Znaki ukrayins'koyi etnokul'turi. Slovnik - dovidnik [Signs of the Ukrainian Ethnoculture. A Reference Dictionary]. Kyiv: Dovira.
9. Kercha, I. (2007) Rusin'sko-rosiys'kiy slovnik: u 2 t. [Rusinian-Russian Dictionary: in two vols]. Uzhhorod: PoliPrint.
10. Kovalenko, N.D. (2019) Frazeologichniy slovnik podil'skikh i sumizhnikh govirok [Phraseological Dictionary of Podolian and Related Dialects]. Kamianets-Podilskyi: Ruta.
11. Kotova, M.Yu. (2000) Russko-slavyanskiyslovar'poslovitss angliyskimisoot-vetstviyami [Russian-Slavic Dictionary of Proverbs with English Equivalents]. St. Petersburg: St. Petersburg State University.
12. Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2016) Cognitive potential of rusin proverbs compared with those in the Russian and Ukrainian languages. Rusin. 3(45). pp. 119-129 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/45/9
13. Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2018) Karpatorusinskie somaticheskie paremii na slavyanskom fone [Carpathian-Rusinian somatic paremias on the Slavic background]. In: Dulichenko, A.D. & Nomachi, M. (eds) Slavyanskaya mikrofilologiya [Slavic microfilology]. Tartu: Slavic-Eurasian Research Center. pp. 103-128.
14. Lomakina, O.V. & Mokienko, V.M. (2018) Value constants of the Rusin paremiology (compared with the Ukrainian and Russian languages). Rusin. 4(54). pp. 303-317 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/54/18
15. Matviyiv, M.D. (2013) Slovnik govirok tsentral'noyi Boykivshchini [Dictionary of Dialects of the Central Boykovshchina]. Kyiv; Simferopol: Nata.
16. Matviyiv, M.D. (2014) Slovnikstiykikh zvorotivboykivs'kikh govirok [Dictionary of Set-expressions of the Boyko Dialects]. Kyiv; Simferopol: Dolya.
17. Mokienko, V.M. (1999) Obrazy russkoy rechi [Images of Russian Speech]. St. Petersburg: St. Petersburg State University; Folio-Press.
18. Mrshevic-Radovic, D. (2002) Frazeologija - ogledalo srpskog narodnog knizhevnog jezika [Phraseology as a mirror of the Serbian folk literary language]. MSTS. Nauchni sastanak slavista u Vukove dane. 30/1. Belgrade: Me^unarodni slavistichki tsentar. pp. 139-148.
19. Klevtsova, A.V. & Petrova, L.Ya. (eds) (2010) Novgorodskiy oblastnoy slovar' [Novgorod Regional Dictionary]. St. Petersburg: Nauka.
20. Onishkevich, M.Y. (1984) Slovnik boykivs'kikh govirok [Dictionary of Boyko's Dialects]. Vol. 1. Kyiv: Naukova dumka.
21. Pankevich, I. (1947) Pokraysh zapisi na zakarpats'ko-ukrayins'kikh tserko-
vnikh knigakh z dodatkom zbirki zakarpats'kikh ukrayins'kikh narodnikh pripovi-dok I. Yugasevicha [Notes on the Margins of the Transcarpathian-Ukrainian Church Books with I. Yugasevich's Collection of Transcarpathian Ukrainian Folk Sayings]. Prague: Narodni museum.
22. Pop, D. (2007) Rusins'ko-ukrayins'ko-rus'kiy i russko-ukrainsko-rusins'kiy slovari [Rusin-Ukrainian-Rusian and Russian-Ukrainian-Rusin Dictionaries]. Uzhhorod: Povch R.M.
23. Pop, D. (2011) Rusinsko-ukrainsko-russkiy i russko-rusinsko-ukrainskiy frazeologicheskieslovari. [Rusin-Ukrainian-Russian and Russian-Rusin-Ukrainian Phraseological Dictionaries]. Uzhhorod: [s.n.].
24. Pazyak, M.M. (1989-2001) Prysliv'ya ta prykazky [Proverbs and Sayings]. Kyiv: Naukova dumka.
25. Tolstoy, N.I. (ed.) (1995, 1999, 2013) Slavyanskie drevnosti. Etnolingvis-ticheskiy slovar' [Slavic Antiquities. The Ethnolinguistic Dictionary]. Moscow: Mezhdunarodnye otnosheniya.
26. Skripnik, L.G. (1973) Frazeologiya ukrayins'koyi movi [Phraseology of the Ukrainian Language]. Kyiv: Naukova dumka.
27. Gerd, A. S. (ed.) (1994-2005) Slovar'russkikh govorovKarelii isopredel'nykh oblastey [Dictionary of Russian Dialects of Karelia and Adjacent Regions]. St. Petersburg: St. Petersburg State University.
28. Filin, F.P., Sorokoletov, F.P. & Myznikov, S.A. (eds) (1965-2019) Slovar' russkikh narodnykh govorov [Dictionary of Russian Folk Dialects]. Leningrad; St. Petersburg: Nauka.
29. Kolar, D., Dorotjakova, V., Filkusova, M. & Vasilevova, E. (eds) (1976) Slovat-sko-russkiy slovar' [Slovak-Russian Dictionary]. Bratislava; Moscow: Russkiy yazyk.
30. Bilodid, I.K. (ed.) (1970-1980) Slovnik ukrayins'koyi movi [Dictionary of the Ukrainian Language]. Kyiv: Naukova dumka.
31. Vinnik, V.O. (ed.) (2003) Frazeologichniy slovnik ukrayins'koyi movi [Phraseological Dictionary of the Ukrainian Language]. Kyiv: Naukova dumka.
32. Fasmer, M. (1964-1973) Etimologicheskiy slovar' russkogo yazyka [Etymological Dictionary of the Russian Language]. Translated from German by O.N. Trubachev. Moscow: Progress.
33. Franko, I. (1901-1909) Galits'ko-rus'ki pripovidki [Galician-Russian Sayings]. Vol. 10, 16, 23, 24, 27, 28. Lviv: Z druk. Nauk. T-va im. Shevchenka.
34 Franko, I. (2006) Galits'ko-rus'ki pripovidki [Galician-Russian Sayings]. Lviv: I. Franko LSU.
35. Fedorov, A.I. (ed.) (1991) Frazeologicheskiy slovar' literaturnogo yazyka kontsa XVIII-XX v [Phraseological Dictionary of the Literary Language of the late 18th - 20th centuries]. Moscow: Nauka.
36. Chernykh, P.Ya. (1993) Istoriko-etimologicheskiy slovar' sovremennogo russkogo yazyka. [Historical and Etymological Dictionary of the Modern Russian Language]. Moscow: Russkiy yazyk.
37. Cizmarova, M. (2021) Paremiological wealth of the language of the Slova-kian Rusins. Rusin. 64. pp. 240-254 (in Russian). DOI: 10.17223/18572685/64/12
38. Martynov, V.U. (ed.) (1978-2017) Etymalagichny sloünik belaruskay movy [Etymological Dictionary of the Belarusian Language]. Minsk: Navuka i tekhnika.
39. Arthaber, A. (1989) Dizionario comparato di proverbi e modi proverbiali in sette lingue (italiana; latina; francese; spagnola; tedesca; inglese; greca antica). Milano: ULrico Hoepli Editore.
40. Bachmannová, J. & Suksov, V. (2008) Jak se to rekne jinde. Ceská prísloví a jejich jinojazycné protéjsky. Prague: EUROMEDIA - Knizní klub.
41. Bittnerová, D. & Schindler, F. (1997) Ceská prísloví. Soudoby stavkonce 20. století. Prague: Karolinum, nakladatelství Univerzity Karlovy.
42. Cinciata, A. (1885) Przyslowia, przypowiesci i ciekawsze zwroty jezykowe ludu polskiego na Slasku wksiestwie Cieszynskiem. Cieszyn: PAN Biblioteka Kórnicka.
43. Celakovsky, L. (1949) Mudroslovínároduslovanského vepríslovích. Pripojena jest sbírka prostonárodních ceskych porekadel. Prague: nakl. Vysehrad.
44. Flajshans, V. (2013) Ceská prísloví. Sbírka prísloví, prípovídek a porekadel lidu Ceského v Cechách, na Moravé a v Slezsku. Olomouc: Univerzita Palackého v Olomouci.
45. Gerhardt, D. (1975) "Vogelmilch"- Metapher oder Motiv? Semantische Hefte. II. pp. 1-79.
46. Gluhak, A. (1993) Hrvatski etimoloski rjecnik. Zagreb: August Cesarec.
47. Machek, V. (1971) Etymologicky slovník jazyka ceského a slovenského. Prague: [s.n.].
48. Mokienko, V.M. & Walter, H. (2018) Urslawische Phraseologie: Mythos oder Legende? Wiesbaden: Harrassowitz. pp. 331-340.
49. Krzyzanowskiego, Ju. (1969-1978) Nowa ksigga przystówi wyrazen przy-siowiowych polskich. Warszawa: Pañstwowy instytut wydawniczy.
50. Ondrusz, J. (1954) Przyslowia i przymowiska ludowe ze Slaska Cieszynskie-go. Czeski Cieszyn: SLA-Polski Zwigzek Kult-Oswiat. w Czechostowacji; Polskie Tow. Ludoznawcze.
51. Pavlica, J. (1960) Frazeoloski slovar v peti jezikih. Ljubljana: Postojna.
52. Mlichercík, A. & Paulíny, E. (1953) Slovenské ludové príslovia. Bratislava: Slovenské vydavatel'stvo krásnej literatury.
53. Ripka, I. (ed.) (1994) Slovníkslovenskych nárecí. Bratislava: Veda.
54. Záturecky, A.P. (1975) Slovenské príslovia, porekadlá a úslovia. Bratislava: Tatran.
Мокиенко Валерий Михайлович - доктор филологических наук, профессор кафедры славянской филологии Санкт-Петербургского государственного университета (Россия).
Valerii M. Mokienko - St. Petersburg State University (Russia).
E-mail: mokienko40@mail.ru
