CC BY
146
Практична ли фундаментальная психология?
А. Л. Журавлев (Институт психологии Российской академии наук,
Московский гуманитарный университет),
д. В. УШАКОВ (Институтпсихологии Российской академии наук)*
Проблема практической полезности психологической теории сегодня составляет тему острых дебатов. В статье выделяются два основных подхода к осмыслению причин дистанцирования фундаментальной психологии и практики: 1) связанный с особенностями знания, получаемого сегодня экспериментальной психологией, и 2) соответствующий типу построения фундаментальной психологии, ее следованию прежде всего естественно-научным образцам.
Ключевые слова: фундаментальная психология, психологическая практика, взаимодействие, тип научного знания, эксперимент, локальная и синтетическая модель, психологический конструктивизм.
Can Fundamental Psychology Be Practical?
A. L. Zhuravlev (The Institute of Psychology of the Russian Academy of Sciences,
Moscow University for the Humanities),
D. V. Ushakov (The Institute of Psychology of the Russian Academy of Sciences)
The problem of practicability of psychological theory today is a subject of intense debates. The article discerns two main approaches to explanation of the causes of dissociation between fundamental psychology and practice. According to the first one, the reason is due to the specific character of knowledge obtained by the contemporary experimental psychology. According to the second one, the structure of fundamental psychology and its adherence to natural science standards are also the factors of its separation from the practice.
Keywords: fundamental psychology, psychological practice, interaction, type of scientific knowledge, experiment, local and synthetic model, psychological constructivism.
Постановка проблемы. «Нет ничего практичнее хорошей теории» — эти слова, приписываемые иногда Р. Кирхгофу, иногда Э. Резерфорду, а порой даже К. Левину, отражают точку зрения, отрадную сердцу любого представителя фундаментальной науки. В современном мире с ней легко согласиться: нас окружает множество полезных вещей, которые возникли благодаря тому, что когда-то ученые разработали соответствующие теории. Но так ли обстоит
дело в психологии? Классическое понимание связи теории, эксперимента и практики в психологии в 1980-е годы выразил Б. Ф. Ломов. По его мнению, фундаментальная теория должна верифицироваться (или, по К. Попперу, фальсифицироваться) в эксперименте и снабжать проверенными знаниями практику, а практика, в свою очередь, способна, с одной стороны, проявить ценность теории, а с другой — поставить перед теорией такие вопросы, которые будут стимулировать ее
* Журавлев Анатолий Лактионович — член-корреспондент Российской академии наук, член-корреспондент Российской академии образования, доктор психологических наук, профессор, директор Института психологии Российской академии наук, заведующий кафедрой социальной и этнической психологии Московского гуманитарного университета. Тел./факс: +7 (495) 682-92-01. Эл. адрес: adm3@psychol.ras.ru
Ушаков Дмитрий Викторович — доктор психологических наук, профессор, заведующий лабораторией психологии и психофизиологии творчества Института психологии Российской академии наук. Тел.: +7 (495) 683-53-30; +7 (495) 682-10-94. Эл. адрес: adm3@psychol.ras.ru
развитие. В результате «взаимодействие... теории, эксперимента и практики есть необходимое условие развития всей системы психологических наук» (Ломов, 1984: 51).
В постсоветский период в концептуализации отношений фундаментальной психологии с практикой произошли серьезные изменения. Можно указать на три основные причины произошедшего переосмысления.
Во-первых, психологическая практика в конце ХХ в. бурно разрослась по объему и охватила новые сферы, которые оказались весьма востребованными населением. Это в первую очередь относится к различным формам психотерапии, которые в 1990-е годы пережили в нашей стране настоящий бум. Численно возросшая и укрепившаяся собственными кадрами практика обрела право независимого голоса, который оказался далеко не всегда совпадающим с голосом академических ученых.
Во-вторых, если в советское время психологические службы и подразделения были, как и все прочие, государственными структурами и опирались поэтому на разработки государственных НИИ или вузовскую науку, то с развитием рыночной экономики появился сектор частных психологических и психотерапевтических услуг. Тем самым относительному организационному единству фундаментальной психологии и практики был положен конец. Более того, маятник развития качнулся в противоположную сторону — к отрицанию положительных моментов подобного единства.
Наконец, важную роль в переосмыслении связей академической науки и практики сыграла философия и методология постмодернизма (Степин, 1990). В контексте характерного для него видения мира как фрагментарного и раздробленного выпукло выступили разрывы и нестыковки между академическим психологическим знанием и практикой.
В результате в 1990-е годы начала создаваться совсем другая, радикально неклассическая картина соотношения фундаментальной психологии и психологической практики. Стали раздаваться голоса, свидетельствую-
щие, что практическая психология (речь шла преимущественно о такой ее отрасли, как психотерапия) существует сама по себе, без опоры на экспериментальную науку (Василюк, 1996; Сосланд, 2006; Юревич, 2000). Психологический процесс воздействия продолжает во многом оставаться искусством, «ускользая» от строго научных методов оценки (измерения) и проверки. Дело выглядит так, будто сегодня об одном и том же предмете — человеческой психике — существуют, по меньшей мере, два рода знания, один из которых экспериментально проверяем, но по каким-то причинам не отвечает потребностям психотерапевтической практики, а другой, наоборот, соответствует нуждам практикующих психотерапевтов и ими порождается, но плохо поддается экспериментальной проверке. Результатом идейного разделения оказывается социальное размежевание сообществ, систем образования, ориентиров, авторитетов и кругов общения.
Сегодня наличие большего или меньшего рассогласования между фундаментальной психологией и практикой стало общепризнанным. Основной вопрос заключается в том, чтобы проанализировать истоки этого разрыва, спрогнозировать дальнейшее течение событий и принять, если это возможно, меры для оптимизации ситуации.
В данной статье речь пойдет о специфике психологической науки в аспекте соотношения фундаментальных экспериментальных исследований и практики. Выкристаллизовываются два основных подхода к осмыслению причин рассогласования фундаментальной психологии и практики. Согласно первому из них, дело заключается в особенностях знания, получаемого сегодня экспериментальной психологией. Это знание пока не является настолько развитым, чтобы обеспечить надежную базу для многообразных видов растущей психологической практики. В этой логике дальнейшее развитие основанной на эксперименте эмпирической науки должно привести к оптимизации ее отношений с практикой.
Согласно второму объяснению, сам тип построения фундаментальной психологии и ее следование естественно-научным образцам лежат в основе ее отрыва от практики. Практика в рамках такого взгляда нуждается в по-новому ориентированной фундаментальной науке, которая уже не будет целиком полагаться на могущество эксперимента, а отдаст дань более гуманитарно-направленным вариантам психологического знания.
Ниже будут проанализированы оба подхода.
Теория типов знания Я. А. Пономарева и проблема соотношения теории и практики.
Основы первого подхода заложены в методологии, разработанной выдающимся отечественным психологом Я. А. Пономаревым. По его мнению, можно выделить три типа научного знания — созерцательно-объяснительный, эмпирический и действенно-преоб-разующий. В контексте данной статьи основной интерес представляют два последних, поскольку именно они характеризуют экспериментальную науку, в то время как первый относится к этапу доэкспериментальной науки.
При эмпирическом типе знания не учитываются внутрипредметные преобразования (они остаются в «черном ящике»), поэтому в таких знаниях отражаются эмпирические закономерности (Пономарев, 1980: 200). При том многообразии проявлений, которыми характеризуется поведение человека, для объяснения любого феномена, полученного в эмпирическом исследовании, применяется модель, имеющая локальный характер. Для объяснения феноменов, выделенных в других экспериментах, требуется другая модель и т. д. Таким образом, складывается эмпирическая многоаспектность — множество локальных моделей, не связанных между собой и предназначенных для объяснения отдельных закономерностей, добытых в экспериментах и иных эмпирических исследованиях.
Синтез, или интеграция локальных моделей, представляет задачу действенно-преоб-разующего знания, которое должно упорядочить локальные модели на основе «объек-
тивных критериев», в качестве которых, по Я. А. Пономареву, выступают «структурные уровни организации явлений — трансформированные этапы... развития» (там же: 42).
Выделение знаний как типов достаточно условно. Я. А. Пономарев рассматривает их как полюса, к которым тяготеют научные концепции и исследования: «ни один из перечисленных типов не существует реально в чистом виде, но каждый из них сравнительно легко выделяется путем идеализации» (там же: 200).
Фактически можно представить соотношение эмпирического и действенно-преоб-разующего знания как континуум, на котором объяснительные модели расположены в последовательности от наиболее локальных к все более и более синтетичным.
В свете схемы, предложенной Я. А. Пономаревым, различные сферы практики можно разделить в зависимости от их локальности или глобальности в плане вовлечения целостной личности. Локальные практические задачи касаются регуляции выполнения человеком отдельных действий и могут быть успешно решены путем применения локальных моделей, которыми современная психология располагает в достаточной степени. Такие задачи могут быть весьма значимыми социально, и в этой сфере фундаментальная экспериментально ориентированная наука оказывается надежной базой для решения практических задач. Примером может служить инженерная психология. Модели переработки информации, которыми располагает психология, оказываются вполне достаточными для того, чтобы помочь в оптимизации этого процесса.
Другое дело — практические задачи, связанные с вовлечением целостной личности, как это происходит, например, в сфере психотерапии. Глобальные модели в этой сфере оказываются недостаточно фундированными экспериментом, в результате чего классическая схема «теория — эксперимент — практика» нарушается.
Тем не менее и в этой ситуации экспериментально-психологические модели не оста-
ются полностью бесполезными. Локальные модели могут сослужить важную службу и при решении проблем, вовлекающих целостную личность, описывая отдельные стороны явления и предлагая методы адекватного воздействия на них.
Локальные модели могут быть поделены на несколько типов, из которых выделим два. Во-первых, это локальные модели механизмов, в которых происходит «раскрытие черного ящика», однако лишь в части локального механизма, который является частью более общего механизма, стоящего за явлением. Во-вторых, это модели условий протекания процессов. Здесь «черный ящик» не раскрывается, но эмпирически выявляются условия, в которых изучаемый сложный процесс протекает тем или иным образом. Существуют и другие варианты, например модели протекания самого процесса практического психологического вмешательства. Однако эти модели заслуживают специального рассмотрения.
Проблема частного и общего механизма психологических явлений. В психологии сегодня выделено много локальных механизмов, стоящих за работой психики человека. Например, известно о механизмах цветовос-приятия и воронке внимания, о когнитивном диссонансе, социальной категоризации и сдвиге риска, а также о многом другом. Проблема состоит в том, что пока психологи не пришли к созданию парадигмы, которая объединила бы эти локальные достижения в единое целое. Знания локальных механизмов могут быть весьма полезны практике, однако в силу этой локальности они не являются достаточными.
Человеческая психика — система с чрезвычайно сложными взаимосвязями. Изучив локальный механизм, например влияния мотивации достижения на развитие профессионализации, можно прийти к вполне обоснованному выводу о пользе формирования этой мотивации для профессионального саморазвития. Однако при этом могут остаться неучтенными важные побочные эффекты повышения мотивации достижения.
Следовательно, использование локальных моделей не обеспечивает целостного алгоритма действий и не может обеспечить предсказания результата, а служит лишь весьма эффективным дополнительным инструментом в руках профессионала.
Анализ условий протекания психического процесса. Для иллюстрации этого типа локальных моделей приведем примеры исследований, выполненных в Институте психологии РАН (ИП РАН).
Под научным руководством Н. В. Тараб-риной проводится цикл работ, посвященных психологии посттравматического стресса. Ситуации, связанные с воздействием экстремального (травматического) стресса, т. е. катастрофы, насилие, боевые действия, стихийные бедствия и т. п., встречаются в повседневной жизни людей все чаще, и соответственно в современном обществе пропорционально возрастает количество тех, кто в результате такого воздействия страдает особой формой психопатологии — посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). В лаборатории, возглавляемой Н. В. Тарабри-ной, выявлены различные факторы, влияющие на глубину посттравматического стресса и возможности его преодоления у разных категорий людей (Падун, Тарабрина, 2004). Таким образом, производится анализ внешних и внутренних условий, способствующих и препятствующих развитию посттравмати-ческого стрессового расстройства. Эти сведения весьма полезны практикам для работы с соответствующими психологическими последствиями переживания травм. Они выделяют факторы, воздействие на которые позволяет снижать риск развития посттравма-тического стрессового расстройства.
Фактически в этих исследованиях практическая полезность достигается за счет анализа условий (включая сюда как внешнюю среду, так и индивидуальные свойства человека), в которых происходят сложнейшие и не поддающиеся пока полному анализу посттравматические процессы.
В качестве другого примера можно привести выполненные под научным руководст-
вом Е. А. Сергиенко исследования развития ребенка с пренатального периода (Сергиен-ко, 2006). В лонгитюдном исследовании беременных женщин (охватывающем весь период беременности и послеродовой период) было показано, что личностные факторы (переменные) изменяют организацию поведения матери, позволяют осуществлять более эффективные способы регуляции, включая саморегуляции, что отражается и на особенностях регуляции родившихся детей.
Данные исследования позволяют подойти к выделению предикторов благополучного вынашивания ребенка и психического здоровья женщины и дитя, поскольку контроль поведения рассматривается как интегративная индивидуальная характеристика, обеспечивающая адаптированность и стрессоустойчи-вость (показатели психического здоровья) женщины и будущего ребенка. Очевидны практические следствия — психологическая помощь беременным женщинам как превентивное средство обеспечения здоровья ребенка.
Фактически во всех перечисленных случаях речь шла об одном и том же типе взаимодействия фундаментальной науки и консультационной практики. Фундаментальная наука рассматривает совокупность факторов, обеспечивающих успешное преодоление разнообразных ситуаций людьми. Часто это ситуации экстремальные, ставящие человека на грань психического, а иногда и биологического разрушения — войны, бедствия, опасные болезни и т. д. Но могут быть и более обыденные, менее опасные ситуации. Однако они тоже нередко становятся причиной психологических проблем для человека, например источником девиантного поведения и т. п.
Таким образом, фундаментальная наука постепенно определяет подходы к анализу различных трудных жизненных ситуаций, попадание в которые и приводит людей в кабинеты психологов, социальных работников, психотерапевтов и т. п. Изучение факторов, которые в таких ситуациях обусловливают характер переживаний, а главное — влияют на разрешение и успешность выхода из них, оказывает неоценимую услугу самой практи-
ке психологического воздействия. Сегодня наработана и реально функционирует схема взаимодействия, при которой фундаментальная наука, выявляя общие закономерности поведения людей в тех или иных сложных жизненных ситуациях и устанавливая детерминанты успешности их разрешения, снабжает практиков конкретными знаниями о факторах, на которые необходимо воздействовать или которые важно учитывать для повышения вероятности благоприятного исхода, возникновения наиболее типичных сценариев развития ситуации и т. д.
Все это достигается путем эффективного применения локальных моделей, которые могут быть использованы квалифицированным специалистом для выработки оптимальной линии психотерапевтической помощи. Фундаментальная наука дает знания о факторах, определяющих успешность преодоления человеком тех или иных ситуаций. Такие знания должны быть преломлены консультантом через призму его понимания психологического воздействия и, что принципиально, через призму понимания индивидуальных особенностей взаимодействующего с ним человека. Фундаментальная наука разрабатывает схемы, которые ориентируют консультанта, снабжая его чрезвычайно важным знанием о сложнейших механизмах и детерминантах, а также об условиях их действия. Но только высокая квалификация консультанта, его способность гибко применять схемы, а не оказываться у них в плену может обеспечить успешность многообразных процессов воздействия.
Целесообразно подвести промежуточные итоги приведенных выше рассуждений. Концепция типов научного знания Я. А. Пономарева сложилась к 1980 г., задолго до того как состояние дел в сфере соотношения фундаментальной психологии и практики начало приобретать современные очертания. Тем не менее, как показывает предшествующий анализ, методологические принципы, предложенные Я. А. Пономаревым, продолжают оставаться актуальными, более того, современное состояние, которое может быть описано как оперирующее преимуще-
ственно знаниями эмпирического типа, т. е. локальными моделями отдельных процессов, позволяет их существенно обогатить. Эти модели являются весьма эффективными регуляторами практики, которая характеризуется явлениями, релевантными по уровню этим локальным моделям, как это происходило ранее и происходит сегодня, например, в инженерной психологии.
Там, где необходимо охватывать процессы, относящиеся к уровню человеческой личности в целом, как это нередко имеет место в психотерапии, локальные модели оказываются значительно менее эффективными, что и приводит к констатации рассогласования между экспериментальной психологией и психологической практикой. Тем не менее даже и в этом случае взращенные в экспериментальной психологии модели могут принести пользу практике, однако они могут и должны быть использованы как вспомогательные средства, хотя и оказывающие существенную помощь квалифицированному специалисту.
Существует и совсем другой взгляд на проблему расхождения фундаментальной психологии и практики.
Психологический конструктивизм как альтернатива в решении проблемы. Известный философ и культуролог В. М. Розин подвергает сомнению возможность существования психологии как естественной науки, опирающейся на закон: «Как можно говорить о психологических законах, если психологические явления изменчивы, а границы психологических законов при подведении под эти законы разных случаев постоянно сужаются?» (Розин, 2010: 93). Психологические явления зависят от времени и культуры, поэтому с помощью законов или моделей можно описывать только тот или иной тип психики человека, сложившийся в определенных культурных и иных условиях. Универсализировать закономерности нельзя, поскольку в описании и объяснении психики людей, сформированной разным образом, закономерности перестают действовать. Психология не есть знание о человеке как таковом, она же не конструирует и универсальные методы воз-
действия. «Психолог выступает не от лица всеобщего абсолютного субъекта познания или практического действия, а от себя лично и того частного сообщества, той частной практики, в которые он входит, представления которых разделяет» (там же: 100-101).
В реальной психологии, по мнению В. М. Розина, работают не столько законы или модели объектов, сколько схемы: «Модели дают возможность рассчитывать, прогнозировать и управлять, а схемы — только понимать феномены и организовать с ними деятельность. Построения психологов — это главным образом схемы, позволяющие, с одной стороны, задать феномен (идеальный объект) и разворачивать его изучение, а с другой стороны, действовать практически» (там же: 93).
При этом психология — не только знание
о человеке, но и его проект («замышление», по выражению автора), а также символические описания, которые не только характеризуют психику человека, но и вовлекают его в определенного рода существование. Поэтому в уходе от естественно-научных образцов знания состоит не слабость психологии, а ее сила: «Психологическую концепцию следует рассматривать как систему метафор, образов, которая позволяет импровизировать на тему человеческой жизни» (Розин, 1993: 25). С этой позиции человек может быть сконструирован тем или иным образом, а главным «архитектором строительства» выступает культура. Психологическая наука как часть культуры тоже получает определенное место на этой «стройке».
Если допустить, что этот подход справедлив, то выводить закономерности мы можем только для определенного типа «человеческих построек». Психологические техники должны конструироваться на основании понимания того, что они могут влиять на сам тип постройки. В этом случае психологическая практика представляет собой искусство, поскольку основывается не на законах, а на схемах, включающих психотехнические действия. Практика уже более не выглядит полигоном для проверки теоретических идей, а оказывается реальностью, в опреде-
ленной степени влияющей на создание того объекта, который в дальнейшем описывается психологической теорией.
Следует отметить, что В. М. Розин также обращает внимание на проблему локальных и глобальных моделей, которая была затронута выше: «В эпистемологическом отношении психолог установлен на оперативность и модельность знания, поэтому он создает только частичные представления о психике. Сложные же, гетерогенные представления, развертываемые в некоторых психологических концепциях личности, не позволяют строить оперативные модели. Но частичность психологических представлений и схем как естественная плата за научность предполагает удержание целостности и жизни, на что в свое время указывал В. Дильтей, а позднее М. Бахтин и С. Аверинцев» (Розин, 2010: 101).
Подход В. М. Розина последователен и поднимает весьма серьезные вопросы. Очевидно, что в какой-то мере каждый человек — конструкция. Принципиальный вопрос заключается в том, чтобы эту меру оценить. Любая конструкция базируется на естественных закономерностях. Например, конструируя здание, архитектор не в силах отменить законы физики. Так и культура может конструировать человека в пределах, отведенных для этого законами природы. Насколько широки эти пределы? Представляется, что фундаментальная психология ищет ответ на вопрос о наиболее общих закономерностях, внутри которых поведение отдельных лиц или групп выступает частным случаем при тех или иных значениях параметров. Этим, по-видимому, принципиальное противопоставление снимается. Однако оно остается на конкретном уровне. При анализе каждой конкретной закономерности можно задаться вопросом, является ли она универсальной или же культурно обусловленной. Здесь можно говорить также о том, насколько сегодня тот или иной аспект описан реальной наукой.
Современная психология достаточно плодотворно исследует закономерности поведения в естественно-научном ключе. В то же время получен ряд локальных результатов,
показывающих некоторую зависимость когнитивных процессов от языка в духе гипотезы лингвистической относительности. Для экспериментальной психологии в контексте идей психологического конструктивизма важно задаться вопросом, насколько описанные ею закономерности являются зависимыми от культурно-исторической конституции человека. Например, является ли тот же когнитивный диссонанс «естественным» свойством человека или культурно сформированным феноменом? Пока на вопросы такого рода нет окончательного ответа. Можно констатировать, что экспериментальная психология движется в сторону изучения такого рода вопросов. В том же направлении развиваются и статистические техники, которые позволяют устанавливать закономерности, свойственные лишь подвыборкам из общей выборки испытуемых. Это означает возможность фиксации локальных (т. е. проявляющихся внутри определенным образом культурно организованных типов протекания психических процессов) закономерностей, на чем настаивает психологический конструктивизм.
Реальная проблема нестыковок между психотерапевтической практикой и фундаментальной наукой состоит в том, что средствами эксперимента не удается смоделировать соответствующую реальность. С позиции психологического конструктивизма следовало бы ожидать другого: для людей, организованных в соответствии с разными схемами, предполагается разное протекание психических процессов. До момента, когда такое положение дел могло бы выясниться, современная экспериментальная психология еще просто не дошла. Следовательно, необходима большая работа в парадигме естественно-научного подхода, только после нее имеет смысл ставить вопрос о пределах, за которыми эта парадигма может стать неадекватной.
Можно констатировать, что психологический конструктивизм выдвигает серьезные вопросы, однако в целом этот подход не является столь противоречащим современной экспериментальной науке, как это может показаться на первый взгляд. Эксперименталь-
ная наука вполне способна ассимилировать ряд принципов психологического конструктивизма. Необходимо лишь определить границы применимости этих принципов и констатировать, что в ряде случаев экспериментальные методы еще не позволяют достигать тех пределов, за которыми теоретические положения конструктивизма могут принести серьезную пользу.
Заключение. В целом можно сделать вывод о том, что разрыв ряда областей фундаментальной психологической науки и практики не стоит абсолютизировать. Это закономерный этап развития психологического знания, который не связан с имманентной и постоянной характеристикой нашей науки. Сегодня возможны разные точки зрения на структурные причины нестыковок между фундаментальной психологией и психологической практикой. Однако независимо от того, в чем видеть эти причины — в господстве эмпирического типа знания или в чрезмерном акценте на естественно-научную составляющую психологии, — дальнейшее прогрессивное развитие исследований в психологии приведет, по нашему мнению, к сближению двух типов знания, фундаментального (экспериментального) и практического.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Василюк, Ф. Е. (1996) Методологический смысл психологического схизиса // Вопросы психологии. № 6. С. 25-40.
Ломов, Б. Ф. (1984) Методологические и теоретические проблемы психологии. М. : Наука.
Падун, М. А., Тарабрина, Н. В. (2004) Когнитивно-личностные аспекты переживания травматического стресса // Психологический журнал. Т. 25. №5. С. 5-15.
Пономарев, Я. А. (1980) Методологическое введение в психологию. М. : Наука.
Розин, В. М. (2010) Психологическая реальность как проблема цехового самоопределения // Психология : журнал Высшей школы экономики. Т. 7. № 1. С. 90-103.
Розин, В. М., Розин, М. В. (1993) О психологии и не только о ней // Знание — сила. № 4.
Сергиенко, Е. А. (2006) Раннее когнитивное развитие: новый взгляд. М. : Институт психологии РАН.
Сосланд, А. И. (2006) Психотерапия в сети противоречий // Психология : журнал Высшей школы экономики. Т. 3. № 1. С. 46-67.
Степин, В. С. (1990) От классической к пост-неклассической науке (изменение оснований и ценностных ориентиров) // Ценностные аспекты развития науки. М. С. 152-166.
Юревич, А. В. (2000) Психология и методология // Психологический журнал. Т. 21. №5. С. 35-47.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Vasiliuk, F. E. (1996) Metodologicheskii smysl psikhologicheskogo skhizisa // Voprosy psikholo-gii. № 6. S. 25-40.
Lomov, B. F. (1984) Metodologicheskie i teo-reticheskie problemy psikhologii. M. : Nauka.
Padun, M. A., Tarabrina, N. V. (2004) Kogni-tivno-lichnostnye aspekty perezhivaniia trav-maticheskogo stressa // Psikhologicheskii zhurnal. T. 25. №5. S. 5-15.
Ponomarev, Ia. A. (1980) Metodologicheskoe vvedenie v psikhologiiu. M. : Nauka.
Rozin, V. M. (2010) Psikhologicheskaia real’-nost’ kak problema tsekhovogo samoopredeleniia // Psikhologiia : zhurnal Vysshei shkoly ekonomi-ki. T. 7. № 1. S. 90-103.
Rozin, V. M., Rozin, M. V. (1993) O psikhologii
i ne tol’ko o nei // Znanie — sila. № 4.
Sergienko, E. A. (2006) Rannee kognitivnoe raz-vitie: novyi vzgliad. M. : Institut psikhologii RAN.
Sosland, A. I. (2006) Psikhoterapiia v seti proti-vorechii // Psikhologiia : zhurnal Vysshei shkoly ekonomiki. T. 3. № 1. S. 46-67.
Stepin, V. S. (1990) Ot klassicheskoi k postne-klassicheskoi nauke (izmenenie osnovanii i tsen-nostnykh orientirov) // Tsennostnye aspekty raz-vitiia nauki. M. S. 152-166.
Iurevich, A. V. (2000) Psikhologiia i metodo-logiia // Psikhologicheskii zhurnal. T. 21. №5. S. 35-47.
