CC BY
30
ФИЛОСОФИЯ PHILOSOPHY
УДК 1(091)
DOI 10.24147/1812-3996.2020.25(2).44-50
ПРАГМАТИЗМ НА РАСПУТЬЕ: МЕЖДУ АРГУМЕНТАЦИЕЙ И РИТОРИКОЙ О. И. Целищева
Институт философии и права СО РАН, г. Новосибирск, Россия
Аннотация. Рассматривается соотношение аргументации и риторики как методологических приемов в неопрагматизме Р. Рорти и его преемников в русле «нового неопрагматизма» Р. Бернстайна и Дж. Марголиса. Показано, что смешанная аргумен-тативно-риторическая стратегия Р. Рорти в экспликации доктрин представителей континентальной философии в «новом неопрагматизме» Бернстайна и Марголиса уступает место чисто риторическим методам. Конфликт двух методов, как утверждается в статье, восходит к разногласиям сайентистски ориентированного прагматизма Ч. Пирса и классического прагматизма У. Джеймса и Дж. Дьюи.
Ключевые слова
Прагматизм, неопрагматизм, Рорти, Марголис, Бернстайн, риторический поворот, научный дискурс
Финансирование
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-011-00437
PRAGMATISM AT A CROSS-ROAD: BETWEEN ARGUMENTATION AND RHETORIC O. I. Tselishcheva
Institute of Philosophy and Law of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences, Novosibirsk,
Abstract. The article is devoted to the correlation of argumentation and rhetoric as methodological techniques in the neopragmatism of R. Rorty and his successors in the line of the "new neopragmatism" of R. Bernstein and J. Margolis. It is shown that the mixed argumentative-rhetorical strategy of R. Rorty in explicating the doctrines of representatives of continental philosophy in the "new neopragmatism" of Bernstein and Margolis gives way to purely rhetorical methods. The conflict of the two methods, as stated in the article, can be traced to the conflict of the scientst-oriented pragmatism of C. Pierce and the classical pragmatism of W. James and J. Dewey.
Keywords
Pragmatism, neopragmatism, Rorty, Margolis, Bernstein, rhetorical turn, scientific discourse
Acknowledgements
The reported study was funded by RFBR according to the research project № 19-011-00437
Информация о статье
Дата поступления 04.02.2020
Дата принятия в печать 14.05.2020
Дата онлайн-размещения 30.07.2020
Russia
Article info
Received 04.02.2020
Accepted 14.05.2020
Available online 30.07.2020
Неопрагматизм как философское движение считается результатом возрождения, главным образом усилиями Р. Рорти, классического прагматизма У. Джеймса и Дж. Дьюи. С другой стороны, ввиду сложной философской эволюции самого Рорти, унаследовавшего владение аналитической техникой, многие исследователи сомневаются в том, что Рорти вообще можно считать прагматистом. Одним из спорных моментов в такого рода размышлениях является соотношение аргументации и риторики как двух достаточно различных методов философского дискурса. Хотя основная книга Рорти «Философия и зеркало природы» рассматривается как отказ от эпистемологии в пользу герменевтики, вся книга является по своему стилю аргументативной [1]. И даже ценности представителей континентальной школы Рорти излагает на языке именно аналитического толка. Спорность ситуации состоит в том, что прямые наследники Рорти, представители так называемого «нового неопрагматизма», Р. Бернстайн [2] и Дж. Марголис [3, с. 68-82] предприняли решительные шаги для перевода всего прагматизма на риторические рельсы. В этом случае возникают вопросы как экзегетического толка в отношении прагматизма и национальной философии Америки, так и более технические вопросы о соотношении прагматизма с другими философскими направлениями.
И здесь ситуация не является достаточно понятной. Хотя Бернстайн и Марголис откровенно предпочитают использование в прагматизме континентальных методов с характерным для них использованием метафор и свободой языка, в самой Америке существует авторитетнейшее течение внутри аналитической философии, также ассоциирующее себя с прагматизмом, но ориентирующееся на сайентизм. Имена У. Куайна, Х. Патнэма и многих других говорят сами за себя. «Новые неопрагматисты» предпочитают риторику, сайентисты предпочитают аргументацию. Эти достаточно противоречивые тенденции не позволяют с уверенностью утверждать, что такое прагматизм на современном этапе и в какой степени риторика действительно должна характеризовать прагматизм именно современного толка.
Есть много версий возникновения прагматизма, каждая из которых отвечает замыслу автора версии. Так, сам Рорти весьма ценил визионизм ранних американских мыслителей и литераторов -Эмерсона, Торо, У. Уитмена, которые пророчествовали о Новом Свете в полном смысле слова. С другой стороны, само слово «прагматизм» больше всего ассоциируется с именем Дьюи, философию кото-
рого часто определяют как гегельянство с примесью дарвинизма. Религиозность одного из основателей прагматизма - Джеймса - придает прагматизму еще одно измерение. Но за этими общими клише кроется довольно противоречивая история возникновения нескольких тенденций прагматизма, напрямую влияющих на главный вопрос, поставленный в этой статье: аргументация или риторика как метод прагматизма.
Сейчас нет никаких сомнений, что Ч. Пирс и У. Джеймс сформулировали весьма различные версии прагматизма, которые только впоследствии ошибочно были приняты за некую унифицированную в версии Дьюи идею прагматизма. Эта ошибка усреднила оригинальные идеи, которые противоречили друг другу, но были также достаточно жизнеспособными, чтобы вновь проявиться в таких вопросах, как соотношение аргументации и риторики в прагматизме. В более каноническом представлении история излагается так: прагматизм - это метод философствования, часто определяемый как теория смысла, впервые сформулированная Пирсом в 1870-х гг., возрожденная в основном как теория истины в 1898 г. Джеймсом, и далее развитая, расширенная и распространенная Дьюи.
Такое определение мало что дает для понимания рассматриваемых нами вопросов, но может быть использовано для понимания того, в какой степени расходились основатели прагматизма. Как Пирс, так и Джеймс были харизматическими фигурами, расходившимися как характерами, темпераментами, так и пониманием роли философии. Пирс является легендарным полиматом, работая в области семиотики, логики, теории познания и много чего еще. Будучи человеком неуживчивым, он не смог в силу житейских причин оставить после себя того, что называется opus magnus. Джеймс, напротив, будучи видным психологом, приближался к тому, что обычно связывается со святостью - добротой, истинной религиозностью и систематическим изложением своих взглядов.
Расхождение взглядов этих людей, сыгравших важнейшие роли в формировании прагматизма, характерно в понимании так называемой прагматической максимы Пирса, которая предлагает анализировать значение наших концепций, глядя на то, как они направляют действие. Для Пирса эта максима имела, если прибегнуть к современной терминологии, аналитический оттенок, поскольку рассматривалась им как инструмент для избавления от метафизической бессмыслицы. Фактически под этим подразумевался
самый настоящий анализ, потому что пирсовский вариант прагматизма заключался в «установлении значений трудных слов и абстрактных понятий».
Джеймс не мог согласиться с такой постановкой вопроса. Показательным примером их расхождений является толкование одной из базисных концепций католической философии, а именно католическая доктрина пресуществления (здесь мы опираемся на работу Ч. Мисак [4]). Это точка зрения, согласно которой в мессе хлеб и вино метафизически преобразуются в тело и кровь Христа, несмотря на то что их чувственные свойства совершенно не меняются. Для Пирса такое преобразование является не метафорой, не реальным процессом, а просто бессмыслицей, эмпирическая проверка которой невозможна на практике, противореча всему, что осязаемо и мыслится практично. С точки зрения философии, пытающейся обосновать тайну пресуществления, это просто «бессмысленный жаргон», метафизика, от которой философия должна избавляться.
Для религиозного Джеймса такая постановка вопроса была далека от подлинного прагматизма. Идея истинна, если она полезна, - так часто звучит примитивная формулировка эпистемологии прагматизма. Но, в отличие от эпистемологических толкований прагматизма, в данном случае такая формулировка служит своей цели: для Джеймса в число практических последствий высказывания входят психологические последствия веры в него и, учитывая важность религии, идея о том, что человек может «питаться самой субстанцией божественности», имеет «огромный эффект». Ясно, споры вокруг пресуществления, имея в виду различные взгляды разных деноминаций, имеют чисто метафизический характер в самом классическом смысле этого слова. Другими словами, роль прагматизма состоит, скорее, в разрешении метафизических тонкостей (для Джеймса), а не в уничтожении всяческой метафизики (для Пирса). Столь различные взгляды нашли отражение в намерении Пирса назвать свою версию «прагматицизмом», дабы не путать ее с «прагматизмом» Джеймса.
С точки зрения обсуждаемого в данной статье вопроса «прагматицизм» Пирса (который вскоре опять стал называться им прагматизмом) имеет дело с аргументацией, в то время как религиозный дискурс Джеймса имеет дело, скорее, с риторикой. И коль скоро в современных версиях прагматизма антагонизм аргументации и риторики сводится в конечном счете к антагонизму аналитической философии и классического прагматизма, противопоставление Пирса и Джеймса ставит вопрос о том, в какой степени эти две методологии расходились на практике.
Общее убеждение о том, что аналитическая философия, пришедшая в Северную Америку в 193040-е гг. была противоположна прагматизму, не является достаточно обоснованным. Между прагматизмом и логическим эмпиризмом было замечательное сходство, и каждая традиция развивалась в свете другой. В любом случае характерные черты аналитической философии, а именно ее аргументативный характер, проявляются в прагматизме на разных этапах его эволюции.
В дискуссиях о природе прагматизма нужно учесть то обстоятельство, что он является «американской» философией, что говорит о некоторой его универсальности в отношении психологии населения. Известно язвительное замечание Дж. Пассмора: «Исключительно распространенное явление - это склонность американских философов переходить в прагматизм по мере того, как они становятся старше» [5, с. 126]. Это замечание вполне справедливо, потому что трудно понять критерии, по которым Рорти объявляет прагматистом, скажем, Д. Дэвидсона, и почему им же оказывается автор трудно понимаемой, далекой от простоты версии прагматизма Р. Брэндома [6]. Для разрешения подобных коллизий Рорти вводит интересное различение, касающееся духа философских произведений. Для континентальных (революционных, наставительных) философов важна личностная сторона философии, в то время как для аналитических философов важна публичная ее сторона. Эта точка зрения является еще одной стороной исследуемой нами проблемы - соотношения аргументации и риторики в прагматизме. Очевидно, что стратегия Бернстайна и Марголиса близкого соотнесения континентальной философии и прагматизма делает прагматизм ближе к риторическим формам выражения. То есть Пирс ратовал бы за публичность дискурса, в то время как Джеймс - за личностный дискурс.
Подтверждением этого может явиться эпизод из книги Б. Данэма «Гигант в цепях» [7, с. 85], где описывается следующий эпизод: фермер с гордостью демонстрирует плоды трудов своих по освоению природы, но Джеймс видит вместо буколической красоты раздерганные красоты бывшего прекрасного окружения. Вряд ли можно гадать, чью сторону принял Джеймс, ибо его представления о красоте и истине лежали по «ту сторону практики». Для Пирса истинная вера (в философском смысле слова) должна отвечать вызовам причин, аргументов и доказательств. Для Джеймса истина, являясь личностной, релятивизована к людям, и для фермера развороченная земля более «удовлетворительна», чем
буколические красоты для Пирса, для которых у него наверняка нашлись бы аргументы.
Описываемое противостояние двух концепций прагматизма - Пирса и Джеймса, по мнению многих исследователей, было поглощено более широкой концепцией «инструментализма» Дьюи. Возникает вопрос, не затерялся ли контраст между аргументацией и риторикой в инструментализме. Ответ на этот вопрос может быть лишь опосредствованным ввиду «нелинейности» развития прагматизма. Потому что уже Дьюи не был заинтересован ни в отказе от абсурда (следуя, скажем, Пирсу), ни в разрешении метафизических споров (следуя, скажем, Джеймсу). Его программа была в определенной степени более радикальной в отношении всей западной традиции философии. Он искал такой способ философствования, который бы освободил философию от традиционных головоломок и проблем. По этой причине Рорти зачисляет Дьюи в число тех философов, которые стремились преодолеть дуализмы, унаследованные традицией «Платона - Декарта - Канта» [1]. В «компаньоны» Дьюи в этом предприятии Рорти отправляет М. Хайдеггера и Л. Витгенштейна, которых считает самыми влиятельными философами современности. При всех достоинствах и недостатках такой классификации Рорти в ней видна приверженность прагматизма Дьюи, скорее, к риторике, нежели к аргументации, поскольку «партнеры по компании» в значительной степени были склонны скорее к афористическому выражению своих мыслей.
Более того, с точки зрения Рорти, Дьюи является типичным «философом - социальным реформатором» в сопоставлении с «философами-как-учеными» и «философами-как-поэтами» [8, р. 9-26]. Действительно, Дьюи в значительной степени социализировал философию, утверждая, что традиционные философские проблемы естественным образом возникли из социальных и интеллектуальных условий додар-виновской эпохи. Дж. Сантаяна говорит по этому поводу: «У Дьюи, как и в современной науке и этике, имеется всепроникающая квазигегельянская традиция разлагать индивидуум на его социальные функции, а все субстанциальное и действительное - на что-то относительное и преходящее» [9, с. 951]. Сам Рассел замечает: «Мир доктора Дьюи, мне кажется, -это такой мир, в котором воображение занято человеческими существами; космос астрономии, существование которого, безусловно, признается, почти всегда игнорируется» [9, с. 951]. Можно вообразить, что научная аргументация у Дьюи в значительной степени уступала риторике гегельянского типа.
Уже из соотношения взглядов трех ключевых фигур в прагматизме видно, что это направление не является однородным, и дальнейшее развитие прагматизма связано со спорами относительно классических проблем смысла, истины, знания, ценностей. Но Дьюи в течение долгого времени олицетворял собой американскую философию, и поскольку интересы Дьюи простирались от социальных проблем до образовательной системы, претендуя на тотальный охват интеллектуальных интересов Америки, в философском сообществе наступила некоторая усталость от подобного рода универсальности философа. Эту ситуацию прекрасно изобразил Рорти: «Примерно в 1945 г. американским философам, к лучшему или худшему, наскучил Дьюи, а значит, и прагматизм. Им надоело слушать, что прагматизм - это философия американской демократии, что Дьюи -величайшая американская интеллектуальная фигура своего века и тому подобное. Они хотели чего-то нового, чего-то такого, во что можно было бы вонзить свои философские зубы. То, что оказалось под рукой, благодаря изгнанию Гитлером из Европы видных философов того времени, а также благодаря различным другим историческим обстоятельствам, было логическим эмпиризмом, ранней версией того, что мы теперь называем "аналитической философией"» [10].
Европейские эмигранты, бежавшие от нацизма, по большей части представители «логического эмпиризма», оказались чрезвычайно востребованными в Америке. Р. Карнап сначала в Чикаго, а потом в Лос-Анджелесе говорил, что по прибытии в Америку у него создалось впечатление, что философские департаменты этой страны до сих пор обсуждают схоластические проблемы вроде того, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы. Г. Рейхен-бах, Г. Фейгль и другие яркие фигуры аналитической философии предпочитали обсуждать технические и методологические вопросы науки, а не прошлую метафизику. Это в значительной степени говорило о привлекательности аргументативного стиля философствования. Одной из причин столь быстрой победы чужой философии было обвинение прагматизма в том, что он был «мягким и недостаточно строгим». Но, как уже отмечал Рорти, результат «затенения» прагматизма объяснялся усталостью от «универсальности» метафорической, политической и социальной риторики.
Но, с другой стороны, есть все основания полагать, что не было «тотального» вытеснения прагматизма, потому что мы можем говорить фактически о двух видах прагматизма - аргументативном пирсов- 47
ского толка и риторическом прагматизме даже не Джеймса, а Дьюи. Всем известная неприязнь Рассела к прагматизму не распространялась на Пирса. Рассел уважал Пирса, который, как и сам Рассел, был выдающимся логиком. Рассел многое узнал о Пирсе в 1914 г., когда посещал Гарвард, чтобы читать лекции, где Пирс был в центре внимания. Когда Пирс умер, Рассела попросили вернуться в Гарвард, чтобы провести семинар по Пирсу и отредактировать первый том его посмертно собранных работ, но вмешалась Первая мировая война. Однако он продолжал интересоваться Пирсом. Это никак не похоже на отношение одного прагматиста, Дьюи, к другому прагматисту, Пирсу: «Совершенно ясно, что Дьюи не отставал от идей новой философии. Однако он был не в ладах с формальной логикой. Хотя Пирс был блестящим логиком, у Дьюи было очень мало интереса или способностей к этому. Он ненавидел (и бросил) класс логики Пирса в качестве аспиранта в Университете Джона Хопкинса во время мимолетного пребывания Пирса в качестве учителя» [11, р. 373].
Кроме того, есть две стороны прагматиста Пирса, которые говорили о его «аналитических» склонностях. Рассел не разделял интереса к «алгебраической» традиции в логике, развиваемой Ч. Пирсом, Дж. Булем и Э. Шредером. Однако на рубеже веков работа логиков в традиции Буля - Пирса -Шредера была оценена большинством логиков как вершина логического исследования. Другими словами, Рассел и Пирс оказались если не конкурентами, то важнейшими участниками двух ветвей математической логики. То, что прагматист и аналитик разделяли интерес не только к математической логике, но и вообще к эмпиризму, оказалось впоследствии крайне важным для судеб американской философии. Действительно, «связь между современной логикой и эмпиризмом возникла не сразу... Некоторые современные логики, такие как Пирс и позднее Бертран Рассел, сочетали интерес к логике с интересом к эмпиризму. Традиционные философы-идеалисты не обсуждали тщательно и не смотрели благосклонно на это новое сочетание логики и эмпиризма. Тот факт, что Пирс был логиком и одновременно интересовался эмпиризмом, был, в свою очередь, важен для подготовки современного научного эмпиризма в Соединенных Штатах» [12, р. 17].
Таким образом, есть основания полагать, что происходившее между прибывшими в Америку европейскими эмигрантами и прагматистами не было отмечено ни непониманием, ни особой враждебностью. Американские прагматисты «пирсовского
толка» подготовили в определенном смысле Америку к логическому эмпиризму. Между прагматизмом и логическим эмпиризмом было замечательное сходство, и каждая традиция развивалась в свете другой. Об этом свидетельствует ставшая впоследствии видным логиком Р. Баркан (впоследствии Баркан Маркус), бывшая аспиранткой на философском факультете Нью-Йоркского университета, деканом которого долгое время был преданный ученик Дьюи С. Хук. Так что можно заключить, что на факультете прагматизм процветал в гармонии с логическим позитивизмом и его вариантами, логическим эмпиризмом и научным эмпиризмом.
Удивительным фактом является то, что стремление к формализации философии, обычно приписываемое именно аналитической школе, в Америке, помимо Пирса, наилучшее выражение нашло в прагматисте К. И. Льюисе. Именно он предложил системы модальной логики, которые имели лучшие возможности в выражении тонкостей философских контекстов. Такие системы модальной логики, как Т, К4, К5 и другие, берут свое происхождение от Льюиса. Симптоматично то, что учениками Льюиса в Гарварде были люди, действительно склонные ко многим прагматистским максимам, но не желавшие ассоциировать свои взгляды с прагматизмом Джеймса и Дьюи. В этом смысле уже в те годы можно было говорить о «двух» прагматизмах. С другой стороны, ситуация довольно запутанная: среди студентов традиционного прагматиста Дьюи был Э. Нагель, внесший вклад в аналитическую философию в Америке, сравнимый с аналогичным вкладом А. Дж. Айера в Англии. И, как хорошо известно, спустя несколько десятков лет после относительного затишья по поводу прагматизма в Америке случилось два важных события. Во-первых, многие американские аналитические философы, включая У. Куайна и Х. Патнэма, заявили о своем «родстве» с идеями прагматизма. Во-вторых, начиная с конца 1970-х гг. начинается возрождение прагматизма, инициированное прежде всего усилиями Рорти.
Воскрешенный прагматизм Рорти («неопрагматизм»), по мнению многих исследователей, весьма далек от классического прагматизма и даже является искажением последнего. Этот вопрос имеет несколько аспектов, и в данной статье мы касаемся только одного из них. Неопрагматизм Рорти считается ими слишком «аргументативным» или в лучшем случае непоследовательным в соотношении аргументации и риторики. Весьма четкой реакцией подобного рода можно считать «новый неопрагма-
тизм» упомянутых выше Бернстайна и Марголиса. Новый неопрагматизм стремится быть ближе к европейской континентальной философии. И это не столь удивительно, если одна из глав авторитетной книги «Сто лет философии» Пассмора называется «Прагматизм и его европейские аналоги» [13, гл. 5]. Аналогами оказываются такие философы, как А. Шопенгауэр, Ф. Ницше и даже А. Бергсон. Это обстоятельство опровергает распространенную версию о том, что прагматизм - это «слишком» американское учение, на чем настаивал Б. Рассел. «Мировоззрение д-ра Дьюи в том, что составляет его своебразие, гармонирует с веком индустриализации... Естественно, что самый сильный его призыв обращен к американцам...» [10, с. 950].
Рорти, естественно, не разделяет язвительного отношения Рассела к прагматизму. «Хотя интеллектуальные историки помнят Дьюи, профессора философии (даже в его родной стране) забыли его так же полностью, как и Айер. Когда они вспоминают о нем, то часто первым делом вспоминают насмешку Рассела. Рано или поздно, начиная со своего обзора эссе по экспериментальной логике в 1919 г. и заканчивая главой о Дьюи в истории западной философии в 1945 г., Рассел колебался между отношением к Дьюи как к серьезному оппоненту и как к мальчику для битья, чьи взгляды легко можно было опровергнуть быстрым, остроумным reductio ad absurdum. Когда он бывал в таком настроении, то становился снисходительным и озорным и проводил контрасты между пышной молодой Америкой и старой опытной Европой» [14].
Однако в более основательном плане расхождения Рорти и Рассела выходили за пределы эмоциональных оценок. Речь идет о будущем всей философии - быть ли ей сайентичной, ясной и четкой, где главную роль играет аргумент, или же ее роль состоит в том, чтобы «захватывать воображение» риторикой. Здесь интересен вердикт уже Рорти по поводу будущего аналитической философии: «Когда Рассел решил, что философия заключается в логиче-
ском анализе и что новая логика, которую он помог изобрести, сделает возможным новый способ философствования, Рассел создал новую и возбуждающую матрицу. Тем самым он осуществил революцию в англоговорящей философии, которая просуществовала десятилетия, но была сокрушена витгенштей-новской контрреволюцией. Для большинства неанглоговорящих философов, однако, вся вековая философская работа, основанная на попытке Рассела оживить британский эмпиризм, включая проэмпи-ристскую революцию первых пятидесяти лет и анти-эмпристскую контрреволюцию последующих пятидесяти лет, выглядит странно местечковым занятием. Видные философы других земель, такие как Га-дамер, Деррида, Ваттимо, озадачены важностью, которую их британские и американские коллеги приписывают Расселу и Витгенштейну. Они видят легендарную «строгость и ясность» философии, как она практикуется в Оксфорде или Гарварде так, как аналитические философы видят философию, практикуемую в Париже: очень местечковой, странной, беспочвенной» [15].
Есть одно, можно сказать, примиряющее обстоятельство. Молодой и блестящий Ф. Рамсей, появившийся на философской сцене Кембриджа в начале 1920-х гг., был настоящим прагматистом [16]. У него были прагматические наклонности с самого начала его студенческих дней, поощряемые, по его словам, Расселом. В 1923 г. он прочитал первый том посмертно собранных работ Пирса, и его прагматизм вырос в силе и масштабе. Важно отметить, что Рамсей при этом являлся философом аналитического склада, делая существенный вклад в философию языка, логики и теории истины. В свете этого требует объяснения главный вопрос - не является ли приверженность прагматизма риторике чисто контингентным историческим событием и что, если бы не преждевременная смерть Рамсея, история взаимоотношений аргументативного и риторического в прагматизме была бы иной.
СПИСОК ЛИТЕРА ТУРЫ
1. Рорти Р. Философия и зеркало природы / пер. с англ. В. В. Целищева. Новосибирск : Сиб. унив. изд-во, 1997. 320 с.
2. Bernstein R. American pragmatism: The conflict of narratives // Rorty and Pragmatism. The Philosopher Responds to His Critics / ed. by H.J. Saatkamp. Nashville; L.: Vanderbilt University Press, 1995. P. 54-67.
3. Марголис Дж. Первые прагматисты // Американская философия: введение : пер. с англ. / под. ред. А. Т. Марсубяна и Дж. Райдера. М. : Идея-Пресс, 2008. С. 68-92.
- 49
Herald of Omsk University 2020, vol. 25, no. 2, pp. 44-50
Вестник Омского университета 2020. Т. 25, № 2. С. 44-50
-ISSN 1812-3996
4. Misak Ch. Cambridge Pragmatism: From Peirce and James to Ramsey and Wittgenstein. Oxford : Oxford University Press, 2016. 368 p.
5. Пассмор Дж. Современные философы. М. : Идея-Пресс, 2002. 192 с.
6. Brandom R. Making It Explicit. Cambridge : Harvard University Press, 1994. 741 p.
7. Данэм Б. Гигант в цепях. М. : Наука, 1984. 386 с.
8. Rorty R. Philosophy as science, as metaphore, and as politics // Rorty R. Essays on Heidegger and Others. Philosophical Papers. Vol. 2. Cambridge : Cambridge University Press, 1991. P. 9-26.
9. Рассел Б. История западной философии / подгот. текста В. В. Целищев. Новосибирск : Сиб. унив. изд-во, 2003. 992 с.
10. Rorty R. Introduction // Hook S. John Dewey: an Intellectual Portrait. Buffalo : Promotheus, 1995. P. XV.
11. Misak Ch. Rorty, Pragmatism, and Analytic Philosophy // Humanities. 2013. Vol. 2. P. 369-383. URL: https:// www.researchgate.net/publication/295398266_Rorty_Pragmatism_and_Analytic_Philosophy/citation/download (дата обращения: 02.02.2020).
12. Neurath O. Unified Science as Encyclopedic Integration // International Encyclopedia of Unified Science, i/1: Encyclopedia and Unified Science / eds.: O. Neurath, R. Carnap, Ch. Morris. Chicago : University of Chicago Press, 1938. P. 1-27.
13. Пассмор Дж. Сто лет философии. М. : Прогресс-Традиция, 1998. 493 с.
14. Rorty R. Just one more species doing its best // London Review of Books. 1991. 25 July. Vol. 13, № 14. URL: https://www.lrb.co.uk/the-paper/v13/n14/richard-rorty/just-one-more-species-doing-its-best (дата обращения: 02.02.2020).
15. Rorty R. Knowledge and Acquaintance: On Bertrand Russell. Review of Bertrand Russell: The Spirit of Solitude, 1872-1921 by Ray Monk // The New Republic. 1996. 1 December. URL: https://www.lrb.co.uk/the-paper/ v13/n14/richard-rorty/just-one-more-species-doing-its-best (дата обращения: 02.02.2020).
16. Рамсей Ф. Философские работы / пер. с англ. В. А. Суровцева. М. : Канон+, 2011. 367 с.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Целищева Оксана Ивановна - кандидат философских наук, младший научный сотрудник, сектор философии, Институт философии и права СО РАН, 630090, Россия, г. Новосибирск, ул. Николаева, 8; e-mail: [email protected]. ORCID: 0000-0002-6814-7784
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Tselishcheva Oksana Ivanovna - Candidate of Philosophical Sciences, Junior Reseacher, the Phylosophy Sector, Institute of Philosophy and Law, SB RAS, 8, Ni-kolaev Str., Novosibirsk, 630090, Russia; e-mail: [email protected]. ORCID: 0000-0002-6814-7784
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
Целищева О. И. Прагматизм на распутье: между аргументацией и риторикой // Вестн. Ом. ун-та. 2020. Т. 25, № 2. С. 44-50. DOI: 10.24147/1812-3996.2020. 25(2).44-50.
FOR QTATIONS
Tselishcheva O. I. Pragmatism at a cross-road: between argumentation and rhetoric. Vestnik Omskogo univer-siteta = Herald of Omsk University, 2020, vol. 25, no. 2, pp. 44-50. DOI: 10.24147/1812-3996.2020.25(2).44-50. (in Russ.).
